Текст книги "Новая жизнь 2 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– А… да, хорошо – кивает Наоми, все еще стоя в центре пентаграммы с слегка разведенными в стороны руками. С ее пальцев на пол начинает капать липкая смесь.

– Наоми! Прекрати дергаться и стой прямо! – говорю я, слегка изменяя свой голос: – все делай правильно! Ошибаться нельзя!

– Ты ни на что не годишься! – подключается Томоко: – так-то ты показываешь свою благодарность! Стой прямо!

– Д-да! – Наоми заметно напрягается и выпрямляет спину. Я вздыхаю. Как много работы.

– Вот так и стой – говорю я: – правильно – стоять. Все всегда стояли, а кто не стоит – тот достоин осуждения.

– Наше деды и отцы стояли и нам стоять велели – поддакивает Томоко: – а ты что, самая умная? Стой!

– У меня голова кружится – говорит Наоми: – извините.

– Не надо искать себе оправдания! Твои отец и мать тяжело трудятся для того, чтобы у вас была возможность стоять, тварь неблагодарная! – говорю я, глядя как она вздрагивает от этих слов. Попал?

– Стой как следует! – вторит мне Томоко: – и младших научи стоять как следует! Ты несешь ответственность не только за себя, но за всех нас. Ты – лицо нашей семьи, а у тебя руки в какой-то гадости!

– И-извините. – староста пробует спрятать руки за спиной. Получается не очень и она едва не теряет равновесие, которое так трудно сохранять с завязанными глазами, она шатается и делает шаг в сторону, выравниваясь.

– Вот видишь! – говорю я: – ты ни на что не способна! Неужели так трудно было просто постоять смирно?! Просто постоять! Ты не способна стоять прямо, Наоми?!

– Вы поглядите на нее! Стоять разучилась! Выпрями спину! Твои мать и отец днем и ночью стараются чтобы у тебя была возможность стоять в такой престижной школе, чтобы ты не думала о еде или крыше над головой, пока ты стоишь! Все что от тебя требуется – просто стоять, но ты и на это не способна! – говорит Томоко и я вижу как из-под маски на лице у Наоми – текут две мокрые дорожки.

– Прекрати ныть! – говорю я: – выпрями спину! Стой!

– Я… я уже не могу стоять. – говорит Наоми, пошатываясь: – можно я хотя бы маску с лица сниму? – ей трудно сохранять равновесие в темноте, попробуйте напялить маску на глаза и стоять прямо, да еще после того, как вы присели пятьдесят раз. Если вы не переносите центр тяжести, сохраняете хладнокровие и следите за собой – это довольно легко. Но если вы уже разок оступились… выправить положение становится все трудней.

– Надо стоять правильно – говорю я: – правильно – это с маской на глазах. Ты же не хочешь совершать ошибки, не так ли?

– Ты же не хочешь замарать все, к чему дотронешься? – добавляет Томоко: – тогда все увидят, что ты грязная девочка.

– Н-но… – Наоми опускает плечи. Ее руки висят плетьми. Она всхлипывает.

– Я не хочу больше! – говорит она: – пожалуйста!

– Мало ли что ты хочешь – отвечаю я: – это жизнь, в ней надо поступать так, как надо. Так, как старшие говорят.

– Д-да! – поддакивает Томоко, но в ее голосе звучит сомнение, она бросает быстрый взгляд на меня. Я прижимаю палец к губам и качаю головой, мол нет, не надо. Делаю жест, и она достает две заранее приготовленные маски. Просто распечатанные на принтере фотографии, с дырками на месте глаз. Я беру свою и прикладываю к лицу. Завязок на ней нет, но нам и не надо.

– Если ты будешь делать что хочешь, то ты ничего не добьешься в жизни – продолжаю я: – только делая все правильно можно чего-то добиться. Снимать маску – неправильно. Снимать кимоно неправильно. Марать все вокруг своими грязными руками – неправильно. Ты же не хочешь, чтобы все вокруг узнали, что ты – грязная?

– Кто станет водиться с такой грязной как ты? – задает вопрос Томоко. Она явно обеспокоена состоянием Наоми но я показываю ей что все идет как надо. Она до конца не уверена, но доверяет мне. Томоко – молодец.

– Стой на месте, не снимай маски, не двигай руками, только так ты сможешь избежать ошибок…

– Стой на месте, и никто не узнает какая ты грязная девчонка на самом деле…

– Стой не двигайся и не трогай маску…

– Стой, не вздумай замарать все вокруг…

– Стой на месте и оставайся… – мы с Томоко говорим хором, речитативом, а капеллой, создается такое ощущение, что нас не двое, нас больше, мы – голос общества, осуждающий шепоток в раздевалке, упреки наедине, обидные слова в спину…

– Аааа!!! – вдруг кричит Наоми и срывает маску с лица, ее глаза залиты слезами: – Да пошли вы все! Пошли вы все!!! Вы! Все! Пошли!!! – она запачкала себе лицо и отбросила маску в сторону, она твердо стала на ноги и нашла нас взглядом. Отшатнулась.

– Папа? Мама? – говорит она. Да, наши маски – это портреты ее родителей. Неожиданно, да? Конечно, она понимает, что ее родителей на самом деле тут нет, но символы… я же говорил о символах.

– Стой на месте – предупреждаю я, держа маску перед лицом: – стой на месте Наоми. Еще не все потеряно, ты еще можешь поступить правильно, хотя ты уже замаралась.

– Вернись в круг и надень маску на глаза – говорит Томоко: – ты грязная девчонка, ты же не хочешь, чтобы все увидели какая ты на самом деле?

– Вы не мои родители – говорит Наоми, она все еще держит руки в стороне от тела, липкая смесь покрывает ее предплечья и кисти, капает с кончиков ее пальцев. Ее лицо уже замарано, она раскраснелась, на щеках блестят мокрые дорожки от слез, ее грудь вздымается от участившегося дыхания.

– Ты говоришь неправильные вещи – выставляю маску вперед я: – Наоми, одумайся. Говори правильно. Будь чистой девочкой. Не будь грязной девочкой.

– Не говори неправильные вещи. Говори правильные вещи. Вернись в круг. Будь чистой – говорит Томоко, которая на удивление хорошо справляется со своей ролью. Надо будет ей булочку с якисобой купить. И газировку с кусочками персиков.

– Я уже не могу быть чистой! – кричит Наоми: – я – грязная! Вы что, не видите?! – она встряхивает руками, покрытыми отвратительной жижей: – вы не видите, да?!

– Неправильно быть грязной…

– Правильно быть чистой…

– Правильно вернуться в круг…

– Правильно взять маску…

– Неправильно кричать на своих родителей…

– Да не родители вы мне! – кричит Наоми делает шаг вперед и упирается в веревки, натянутые нами. Веревки покрывает эта же жижа, эта же слизь и она останавливается в нерешительности. Кроме веревок, комнату перегораживают два стола и залезть на стол в белом кимоно, сковывающем движения – нереально.

– Неправильно говорить, что родители – не родители – укоризненно замечаю я: – мы так много труда приложили, чтобы у вас был кусок хлеба и крыша над головой, и вот какая благодарность!

– А я всегда говорила, что из нее ничего путного не выйдет – добавляет Томоко и видимо попадает по месту – Наоми дергается, словно ее кнутом вытянули по спине, выпрямляется и смотрит на нас, на импровизированную баррикаду, между нами.

– Да пошли вы – говорит она. Она больше не кричит. Она просто говорит. Она поднимает руки, покрытые отвратительной жижей, и начинает разматывать пояс кимоно, мараясь сама и марая одежду. Мы с Томоко на два голоса причитаем что это неправильно, что все сейчас увидят, что надо вернуться обратно, угрожаем, просим, приказываем…

Наоми сбрасывает с себя кимоно, оставшись совершенно голой, она не стесняется, она стоит прямо, ее тело перепачкано жижей.

– Да – говорит она: – я – грязная. Довольны?! Вы – довольны?! А теперь… – она подходит к баррикаде, отводит в сторону веревки, пачкаясь в процесс и вскарабкивается на столы. Спрыгивает с них и встает прямо перед нами. Я опускаю маску. Томоко – тоже.

– У тебя получилось – говорю я своим голосом: – поздравляю, сестра.

– Ты справилась – вторит мне Томоко: – поздравляю, сестра.

– … – Наоми некоторое время молча переводит взгляд от меня на нее, а потом – резко, как будто из нее вынули стержень – падает на колени и начинает рыдать. Томоко тут же накидывает на нее покрывало, я сажусь и обнимаю ее.

– Нет! – говорит Наоми, пытаясь отодвинуться: – нет, я вас замараю! Эта … штука на мне! Я грязная!

– Ты – самая чистая девушка на свете – говорю я и прижимаю ее к себе: – а эта штука высыхает и не оставляет пятен. И легко отстирывается, хоть и пахнет не очень.

– Я тобой так горжусь – говорит Томоко и садится рядом, обнимая Наоми с другой стороны: – ты такая молодец!

– Но… – староста смотрит на меня, на нее и снова заходится в рыданиях.

– Ну-ну… – говорю я и поглаживаю ее по спине: – все уже закончилось. Видишь – ты в состоянии преодолеть страх несовершенства. В состоянии быть грязной и свободной от оценок. Ты можешь совершать ошибки, это совершенно нормально – совершать ошибки. Как-нибудь я расскажу тебе о том, почему ошибки лучше, чем верные ответы и почему неудачи лучше чем победы, только напомни мне, ладно?

– Ладно – шмыгает носом староста.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, слегка отстраняясь.

– Непривычно – говорит она, словно прислушиваясь к самой себе: – как-то… странно. Свободно?

– Хорошо – киваю я. Ритуал прошел удачно, думаю я, можно начинать выводить человека из транса, убирать комнату и становится обычными японскими школьниками, как и всегда.

– Да… – бормочет староста: – я будто свободна. Вот, поглядите! – она встает, стряхивает с себя покрывало и предстает перед нами голая, измазанная в коричнево-зеленной жиже: – я могу быть и такой! И мне не страшно.

– Никак не могу отделаться от мысли, что все наши ритуалы будут голыми девушками заканчиваться. – говорит Томоко.

– Обижаешь – отвечаю я: – некоторые ритуалы будут ими начинаться.

Глава 5

Хорошая традиция должна быть кем-то заложена, как краеугольный камень в основание дома, как первое дерево на месте цветущего сада. Но иногда она формируется сама по себе. Так, после ритуала и уборки его последствий – мы были изрядно уставшими и предложение Томоко попить чаю со сладостями пришлось как нельзя кстати – школы тут не закрываются на ночь, представьте себе. А мы все равно домой идем пешком – все живут в шаговой доступности от школы, дальше всех живет Томоко.

Так что Томоко приготовила чай (Наоми все еще пребывала во фрустрации, глядя в стенку и улыбаясь) и мы сели чаевничать. Чаевничали мы с бельгийскими печеньками, которые достала нам староста и с тянучими белыми моти, которые принесла Томоко. Моим вкладом в общий котел были конфеты, купленные по пути в школу. Обычные конфеты.

А почему я считаю, что такие вот чаепития будут хорошей традицией? Да потому что одного «ритуала» для осознания и просветления – маловато будет. Человек в таком вот состоянии обязательно что-нибудь не так поймет и начнет потом косячить. Потому после «ритуала» обязательно надо спокойно посидеть и пока психика пластична после пережитого стресса – направить его в верное русло. Пока чай еще горяч в наших чашках. Пока мысли у прекрасной девушки не усядутся на дно подсознания сформировав застывший пласт умозаключений. Нам с ней еще многое предстоит прожить, возможно – переписать ее жизненный сценарий, поправить правила ее собственной игры, сформировать точку зрения… научить управлять отношением, но сейчас надо убедиться, что все сделано правильно.

– Само по себе стремление к перфекционизму, к совершенствованию – это не плохо. – говорю я, поставив чашку на стол. Наоми поворачивает голову ко мне, ее взгляд все еще блуждает где-то далеко.

– Плохо, когда это не твои стремления. Когда это действие происходит из страха. Вот, например – если ты ходишь в спортзал, потому что тебе это нравится – то это хорошо. Если ты ходишь в спортзал, потому что ты хочешь стать лучше, это тоже хорошо. Если ты ходишь в спортзал просто для того, чтобы поглазеть на мускулистых парней – и это неплохо. До тех пор, пока это твой выбор. Но если ты ходишь в спортзал, потому что тебе так сказали, потому что «хорошие девочки» должны так делать и потому что если ты не будешь ходить, то к тебе станут хуже относиться – вот это плохо.

– … – Наоми ничего не говорит, только в ее глазах пляшут отблески горящих свечей. Да, после уборки мы снова погасили свет и зажгли свечи. А что? Романтично.

– Чего-то я не понимаю – чешет голову Томоко: – то есть например если ты сам хочешь учиться хорошо – то это нормально, а если ты учишься хорошо только потому что тебя заставляют – это плохо?

– Я бы не говорил в терминах «хорошо» и «плохо». Скорее – если ты делаешь что-то из страха – это отнимает у тебя энергию. Страх может и давать энергию – но разово. А вот тревога, тревожность – постоянно высасывает из тебя всю твою силу.

– Эм… – Томоко берет из тарелочки печеньку и кладет в рот. Хрустит ей. Задумывается. Наоми по-прежнему молчит. Ей хорошо. Знакомое чувство – когда все твои страхи и тревоги на какое-то время исчезают и ты вдруг чувствуешь, как же на самом деле легко жить. Легко дышать. Наваливается такая счастливая усталость и осознание какой же на самом деле огромный груз давил на твои плечи прежде. Сегодня ночью она будет спать как убитая и без сновидений – как человек, который отработал свою смену честным и тяжелым трудом и у которого нет долгов и тревог. Я смотрю на ее лицо, освещенное причудливой игрой света и теней от наших свечей, чувствую кожей лица теплый свет, вдыхаю легкий аромат чая и чего-то еще, наверное, это корица… или бельгийские печеньки. В кабинете прохладно и Наоми накинула сверху свою курточку, но наши ноги уже в тепле. Мы сидим втроем вокруг котацу и пьем чай. Первый ритуал Клуба Экзорцизма прошел успешно, теперь время задушевных бесед в стиле воскресной детской передачи в десять утра. В стиле «Дети, сегодня мы многое узнали!» – с обязательной простенькой моралью и выводом. Не играйте со спичками, не разговаривайте с незнакомцами, не мешайте водку с пивом и не кладите палец на спусковой крючок, если не хотите никого убить. И не повторяйте этого дома без присмотра специалистов. Все трюки были исполнены тренированными каскадёрами с соблюдением техники безопасности и с участием экипажа двух пожарных машин.

– Но тогда в чем разница? Если Наоми и так хорошо учится и так – тоже хорошо учится? – наконец выдает Томоко, закончив с печенькой.

– В отношении – отвечаю я: – только в отношении.

– То есть…

– То есть – вот хочет Наоми по-прежнему быть отличницей боевой и политической подготовки – так пусть будет. Но это будет уже ее выбор. Перфекционизм для себя, желание довести дело до конца, желание стать лучшим в своем деле или выиграть соревнование – это классно. Что бы ты ни делала – делай без страха. Я вообще в конечном счете тут мессия, вот.

– Мессия? Типа Иисуса? – подпрыгивает на месте Томоко на своей упругой попе: – или Будды?

– Не в этом смысле. У меня миссия! – я важно поднимаю палец вверх. Томоко следит за пальцем и смотрит в потолок, желая увидеть миссию. Ожидаемо – ничего не видит и возвращает взгляд на меня.

– У каждого экзорциста должен быть враг. Не, не, не. Я неправильно начал, сейчас, погоди… – я принимаю крайне серьёзный вид, наклоняюсь вперед и начинаю играть желваками: – у каждого экзорциста должен быть АРХИВРАГ!

– Чиво? – тянет Томоко, глядя на меня округлыми глазами: – что это еще такое?

– Ну, это как Джокер для Бэтмена или как Дарт Вейдер для Люка Скайуокера. – поясняю я.

– Дарт Вейдер – отец Люка – отмораживается Наоми: – это скорее конфликт отцов и детей.

– Неожиданно – говорю я, глядя на старосту. Действительно, от кого, от кого, а от нее знание франшизы «Звездных войн» – неожиданный поворот.

– Ну… тогда Император Палпатин. Неважно. В любом случае у любого героя есть антигерой, АРХИВРАГ! А для рядового, изгоняющего демонов таким Архиврагом безусловно станет сам Сатана со своей армией генералов! Надо бы с Хироши проконсультироваться, но я практически уверен, что там есть Везельвул, Люцифер, Левиафан, Абадонна и прочие. Но вишенка на торте, ультимативная цель – сам Владыка Ада! – я воздел вверх руки и захохотал. Адским хохотом, да. Жалко, что не лето и не идет дождь, звуки раскатов грома были бы очень кстати.

– Император Палпатин был скорее фигурой за кулисами – объясняет Наоми, не обращая внимания на мой хохот: – архиврагом Люка действительно был Дарт Вейдер, но как я уже говорила это скорее конфликт поколений.

– Эти Зведные Войны такие интересные? – задается вопросом Томоко.

– Ладно – говорю я: – тяжелая публика. Могли бы и посмеяться.

– А… так это была шутка… – сочувствующе качает головой Томоко: – Кента-кун у тебя так много хороших сторон. Просто очень много. К сожалению, чувство юмора к ним не относится.

– Если ты станешь стэнд-ап комиком, то ты умрешь от голода. Или переломов. – добавляет Наоми.

– А почему от переломов-то? – спрашиваю я и понимаю, что попался в ловушку.

– Которые тебе нанесут благодарные зрители. – заканчивает Наоми: – за такое прекрасное шоу.

– Да ладно вам – отвечаю я: – я вообще такой отвратительный анекдот знаю… хотите – расскажу? Про пирата и чайку?

– Спасибо не надо – отвечает Наоми: – мне и так мыться надо как домой приду… а тут еще анекдоты от тебя… это мне нужно будет шампунь в уши заливать потом.

– Ну, как знаете. Вы только что лишились уникальной возможности почувствовать одновременно веселье и отвращение… впрочем ладно, как-нибудь потом. Так вот, я говорил о Враге Рода Человеческого, который мой Архивраг и следовательно – Архивраг нашего Клуба Экзорцистов. Здесь должен греметь гром и все такое… – я огляделся вокруг в поисках жестяного листа или барабана. Ни того ни другого в нашем клубе не было.

– Тудум! – произнесла Томоко: – Тарарара!

– Ладно – кивнул я: – сойдет. Так вот, наш Архивраг…

– Тудум! Тарарара!

– Да погоди ты! Не сейчас! Вот я скажу имя – тогда и гром!

– А… ясно…

– Архивраг нашего клуба – это демон, который веками терзает и мучает все человечество, руку которого на своем сердце хоть раз чувствовал каждый человек, это он делает друзей врагами, это он стоит за жестокостью и подлостью, это он заставляет людей совершать поступки, которых они потом стыдятся!

– ТУДУМ!

– Сейчас – вовремя, спасибо. Так, о чем я … ах да. Этот демон – ослабляет руку воина, лишает сна матерей, заставляет красавиц ревновать, это он поднимает нации на войну, это он вкладывает нож в руку бандита, чтобы ударить в спину… это он стоит за огромным количеством загубленных жизней и судеб! И имя этому демону… – тут я делаю драматическую паузу. Оглядываю свою паству. Наоми наконец пришла в себя и смогла сфокусировать свои глаза на мне. Томоко подалась вперед у нее на губах замер очередной «тудум!».

– И имя этому демону – страх. – говорю я уже спокойным голосом.

– Что? – переспрашивает меня Томоко.

– Я говорю – имя этому демону страх. Ну… типа Фобос.

– Ой! Тудум! Тарара!

– Вот! Вот. Ладно, кроме шуточек, девушки. Не зря эти штуки фобиями называют. В основе ваших проблем – страх. Как только вы научитесь с ним справляться – вам станет намного легче. И не только со страхом, но и с тревожностью, со всеми этими вашими социальными фобиями. – говорю я и допиваю свою чашку чая.

– Как-то это неожиданно – говорит Томоко: – страх. Не, не так. СТРАХ! Во. Обычно говорят, что это парни должны быть смелыми, а не девочки.

– В этой стране целая традиция что женщины чаще смелее чем мужчины. – хмыкаю я: – столько историй про это.

– Это да. – кивает Томоко: – женщины-самураи и жены самураев должны быть больше самураи чем сами самураи. Но от обычных женщин этого не требуется.

– Всегда легче жить без страха, чем с ним. Парадокс, но воин, опасающийся за свою жизнь – скорее всего погибнет, тогда как тот, что не боится смерти – скорее выживет. Страх сковывает человека и не дает ему проявить себя, бесстрашие – освобождает его.

– Мне кажется это сложно – признается Томоко: – я такая трусиха…

– Ты-то? Ха! Да ты одна из самых смелых людей, которых я знаю – отвечаю я: – вспомни тут ночь и снег на мосту Влюбленных Парочек. И то, что было потом… мало кто смог бы так.

– … – Томоко опускает голову и легкий румянец, едва видимый в свете свечей появляется у нее на щеках.

– Я не зря тут вас раздевал. Самый первый страх у девушек – именно социальный. Тот факт, что вы смогли его преодолеть – значит очень многое. Вы уже смелые. Вы уже сильные. Теперь осталось только направить вашу силу в нужное русло. – я смотрю на них. И думаю, что добавлять что-то типа «ибо вы есть меч в руце Господа Нашего и сим я сокрушу врагов Его!» – будет слегка перебором. Все-таки не секта у нас. Хотя чего-чего, а секту я бы смог организовать. И работка непыльная и денег вдоволь и власти на тебя сквозь пальцы смотрят… но не смогу я. Засмеюсь на второй же проповеди, буду ржать и по полу кататься, а секта – это для людей без чувства юмора. Любые секты терпеть юмора не могут, там они уязвимы становятся. Так что – никаких сект. Все у нас будет на демократических началах. Как говаривал дед Щукарь – колхоз дело добровольное. Вот и у нас – только будучи в здравом уме и твердой памяти по обоюдному согласию. Аминь.

– Ладно. – говорю я: – пора и по домам уже. Я вас провожу.

– Погоди – останавливает меня Наоми: – а что, если я теперь не хочу учиться? И форму школьную носить? И … много чего хочу… – она краснеет: – возможно даже …

– Это нормально – отвечаю я: – ты так долго сжимала себя, держала этот груз, пыталась сжать себя еще сильнее, что сейчас у тебя наступило расслабление. Я рекомендую не принимать решения прямо сейчас и в течении как минимум недели начиная с этого момента. Если тебе совсем сложно – скажись больной, полежи чуток дома. Разберись в себе. Тебе сейчас сложно, потому что никогда в жизни ты не задавала себе вопрос – чего хочешь именно ты. Ты всегда делала то, что от тебя требовали. Постарайся заглянуть сама в себя и найти то, что ты сама хочешь. Кем ты хочешь быть и что тебе для этого надо. И если тебе это по душе – все пойдет само. Это как… ну как у музыканта – если он любит играть, то он играет в любое свободное время и это ему не в тягость.

– Это как у тебя с твоим боксом? – задает вопрос Наоми и я киваю. Действительно, люблю я единоборства, хотя вроде и толку от них в современном мире не так чтобы очень, куда нужней финансовая грамотность и умение в сети серфить… но люблю и все тут. Готов днями заниматься. Изучать. Тренироваться.

– Я вот думаю – а может ты и меня научишь? – спрашивает Томоко: – мне бы пригодилось. Я тот раз такая … ну мне страшно было…

– Научу, чего же нет. У меня как раз Шизука в такие ученицы набилась – отвечаю я: – мы с ней на субботу в зал договорились о встрече. Нобу-сенпай мне разрешает теперь.

– В любом случае – ты пока резких движений не делай – предупреждаю я Наоми: – все эти «брошу школу и пойду в банду босодзоку» или там «стану проституткой и умру от кокса». Ты сперва переживи, устакань у себя все в голове. А вообще, на следующей неделе каждый вечер будем в клубе чаи гонять и за твоим прогрессом следить.

– Хм… хорошо – с сомнением качает головой Наоми. Ей как раз сейчас охота хлопнуть ладонью по столу и перевернуть этот стол нахрен. Прекратить играть по правилам, а возможно вообще прекратить играть. У нее катарсис случился только что, ей охота менять все вокруг, ломать, крушить, перестраивать и уже на обломках – заснуть, чтобы потом проснуться прекрасной птицей Феникс. Не сдерживать свои так сказать «души прекрасные порывы». Вот только в жизни сломать что – раз плюнуть, а вот построить… так что пусть потерпит. Успеет еще к босодзоку примкнуть.

Наконец мы прибираем чайный сервиз, прячем в коробочку сладости, чтобы не засохли и запираем клубную комнату на ключ. В старом корпусе уже горит только аварийное освещение – зеленые таблички с пиктограммой бегущего человечка и стрелочкой к выходу. Мы идет по темным коридорам и болтаем о чем-то легком – о том, что завтра опять будет математика и хорошо, что Наоми нам помогла ее сделать, о том, что Хироши – странный и как будто с другой планеты, о том, что Натсуми – страшная и ее родители наверное якудза какие-то, ну или в министерстве работают. О том, что у Наоми есть дома кот и что тот раз мы его не видели, потому что она его заперла. Так и знала, что будет что-то непотребное, а она перед котом смущается. О том, что у Томоко мурашки по коже от Шизуки, но она, вроде бы, девочка неплохая, а с ее бывшими подружками Томоко больше и знаться не хочет. Предательницы. О том, что Дзинтаро успел предложить ей встречаться, вы представляете, какой наглец?

Когда мы выходим на улицу – нас встречает свежий воздух, удивительно теплый для этого времени года. Все вокруг неуловимо преобразилось, словно в сказке – с неба крупными хлопьями валит снег.

– Совсем как в ту ночь – говорит Томоко и снова краснеет. В свете фонарей, с выдыхаемым облачком слов, с легким румянцем на щеках – она выглядит донельзя мило. Я смотрю на нее и думаю о том, что первыми результатами своей жизни в этом мире – я доволен. Если эти результаты такие … милые. Не факт, что она бросилась бы той ночью с моста, но даже если нет – все равно жизни ей бы в школе не дали. И по этому поводу мне еще придется с нашими хищницами разбираться. И с Аки. И с Шизукой. Видел я как-то одну пьесу, с названием «Долги». Там речь шла о человеке, который всем был должен. И ничего он так не хотел, как отдать все долги. Вот только, оказывается эти долги – это было все, что держало его на земле. И с каждым отданным долгом – его становилось все меньше. И, когда он отдал последний – его не стало. Такая вот метафора о том, что может быть, может быть мы – это просто сумма наших обязательств. Поэтому хватит бежать от обязательств и долга. Пришло время их исполнять.