Текст книги "Жестокая охота"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

– Держись, браток… Жди, я обязательно вернусь… – Он посмотрел в глаза Кости долгим и, как показалось юноше, тоскливым взглядом, а затем, резко отвернувшись, вспрыгнул на подножку вагона – поезд уже набирал ход.

Молчаливый незнакомец ушел, а Костя еще долго стоял на опустевшем перроне, вглядываясь в темень, где растаял последний огонек поезда, умчавшего в неизвестность Сашу Каурова – друга, ставшего ему родным…

7. ПРАКТИКАНТ СНЕГИРЕВ

Мишка Снегирев, невысокий коренастый паренек, конопатый и шустрый, в своем кургузом пиджачке смахивал на школьника. И уж вовсе он не был похож на студента юрфака, будущую звезду криминалистики, как его прозывали, посмеиваясь, сокурсники. Правда, в адрес Мишки Снегирева институтские острословы проезжались довольно редко и уж вовсе не в дни сессии.

Когда в коридорах института бушевали экзаменационные страсти и ошалевшие от бессонницы и неимоверных доз кофе студенты торопливо глотали таблетки успокоительного перед тем, как протянуть дрожащую руку за билетом, когда заядлые преферансисты, привыкшие к ночным бдениям за бесконечными “пульками”, без устали строчили “шпоры” разнообразных калибров – от “бомб” величиной с тетрадный листок до “блошек” размером в спичечный коробок, на которых институтские умельцы ухитрялись вместить весь “Уголовно-процессуальный кодекс”, Мишка Снегирев блаженствовал. Помахивая огромным, видавшим виды портфелем, он расхаживал в скромном институтском сквере, с невозмутимым видом поглощая в неимоверных количествах свой любимый пломбир, который ему услужливо предлагали будущие несчастные служители Фемиды в виде гонорара за консультации по правовым вопросам; Разъяснив очередному коллеге менторским тоном какой-нибудь каверзный вопросик, Мишка фамильярно хлопал его по плечу – мол, держись, не унывай, сессия – явление преходящее, и обращал свой взор к следующему горемыке, который от нетерпения мычал над ухом, с ужасом поглядывая на стремительно, как ему казалось, вертящиеся стрелки наручных часов.

Оказавшись в роли практиканта, Снегирев неожиданно сам попал в незавидное положение “почемучки”. Уже на исходе второй недели практики Мишка с ужасом признался самому себе, что его блестящая теоретическая подготовка – нуль без палочки. На самом деле все оказалось не так, как он себе мыслил и как описывался в книгах труд розыскника. Ворох разнообразных дел, которыми обильно и каждодневно снабжался уголовный розыск неустанными трудами местных “деловых”, вовсе не способствовал неторопливым и глубокомысленным рассуждениям у камина с трубкой в руках в стиле Шерлока Холмса. Весь взмыленный, словно загнанная лошадь, Мишка метался по городу с поручениями Тесленко целый день, а иногда и до глубокой ночи. Когда он приползал в общежитие, ноги ему уже отказывали служить.

Однажды, совсем отчаявшись, Снегирев решил было сдаться на милость руководства управления и признать себя профнепригодным к розыскной работе, но тут неожиданно ему подвалило счастье в виде дела об убийстве Валета, а затем и Щуки. Не зная причин такого необычайного доверия и не чувствуя подвоха, Мишка воспрянул духом.

Энергия и цепкость, которые он проявил, расследуя порученное ему дело, вызвали нечто похожее на уважение даже у непосредственного Мишкиного начальника, капитана Тесленко. Появление Снегирева в качестве практиканта тот поначалу воспринял как приступ зубной боли. “Черт бы их всех побрал…” – бубнил Тесленко, не стесняясь Мишкиного присутствия, читая направление в угрозыск с визой Храмова: “Кап. Тесл! Наставник”. Подпись. Дата. “Хорош гусь… – брюзжал капитан, скептически оглядывая неказистую фигуру практиканта. – Геракл. В засушенном виде…” “Уж лучше Спиноза”, – невозмутимо ответил Снегирев, который к тому времени все еще пребывал в блаженном неведении специфики работы уголовного розыска и находился под впечатлением последней сессии, где он блистал как олимпийский бог. “Философ, значит, – с ударением на последнем слоге определил Тес-ленко и хитро сощурился. – Ну-ну…” Значение этого “ну-ну” Снегирев осознал довольно скоро…

Сегодня Теспенко был мрачнее грозовой тучи. Буркнув что-то в ответ на Мишкино приветствие, он сел за свой стол и принялся бесцельно перекладывать ворох бумаг. Мишка скромно помалкивал, хотя его так и распирало желание побыстрее доложить результат своих архивных изысканий. Наконец капитан перевел взгляд на розовое от возбуждения лицо практиканта.

– Ну? – недовольно буркнул он.

– Тут я маленько в архиве покопался… – с важным видом начал Мишка, небрежно листая пухлую папку с выцветшей надписью.

– У тебя что, других забот мало?

– Хватает, – солидно подтвердил Снегирев. – Но, я думаю, вам следует посмотреть вот на это… – Он передал папку Тесленко.

– Ах, ты еще и думаешь, – съехидничал капитан. – Приятно слышать, – и добавил: – Философ…

Тесленко прочитал первые страницы дела, которое подсунул ему практикант:

– “Убийство главного инженера хлебозавода Зарубина и его жены…” Послушай, на кой ляд мне эта археология?

– И еще одно дело, – невозмутимо положил на стол капитана вторую папку Снегирев. – Тоже заслуживает самого пристального внимания.

– Объясни, – решительно отодвинув папки в сторону, сказал Тесленко. – Если можно, покороче.

– Ладно, – согласился Снегирев. – Дело в том, что эти два преступления имеют один “почерк”.

– Ювелир Сорокин… – Тесленко заглянул во вторую папку. – “Вооруженный грабеж. Убиты: ювелир, его жена, домработница… ” Ну и что?

– Как – что? – загорячился Мишка. – Вы посмотрите, посмотрите внимательно! В квартире Зарубиных и квартире ювелира были найдены папиросные окурки. Вот фотографии. Окурки были оставлены бандитами. Доказано. Но главное, на что почему-то не обратили тогда внимание, – прикус на картонных гильзах в трех случаях аналогичен! Я сравнил…

– Криминалист… – в голосе капитана звучал сарказм. – Ты закончил?

– Нет, – разгоряченный Снегирев ткнул пальцем в одну из фотографий из дела ювелира Сорокина. – Сейф в квартире ювелира был вскрыт точно таким же способом, как и в магазине! Вот!

– Послушай, Михаил Иваныч, тебе какое дело поручено расследовать? – вежливое обращение капитана не сулило Мишке ничего хорошего. – Занимаешься Валетом и Щукой, так и занимайся. Не лезь в чужой огород. Усек?

– Я и не лезу, – Мишка покраснел от обиды, как вареный рак. – И, кстати, я еще не закончил. В квартире Зарубиных экспертам удалось “срисовать” отпечатки пальцев. Очень неважные и по тем временам практически непригодные для идентификации. Я попросил экспертов проверить на нашей новой аппаратуре, и вот что из этого вышло… – Снегирев, не глядя на своего начальника, положил перед ним машинописный листок бумаги.

– Заключение экспертов… – Тесленко неожиданно почувствовал, как его захлестнула горячая волна. – Валет и Кривой?!

– Так точно, товарищ капитан, – официально ответил Снегирев, хмуро глядя мимо Тесленко.

– Миша, извини, я был не прав. – Тесленко протянул Снегиреву свою широченную ладонь. – Ладно, не дуйся, держи пять.

Мишка, какой-то миг поколебавшись, пожал руку капитана.

– Да, брат, это, я тебе доложу, бомба. – Тесленко пристально посмотрел на Снегирева. – Это все?

– Почти.

– Что еще ты откопал?

– Есть у меня одна версия… – Снегирев заколебался. – Не знаю, насколько она правдоподобна…

– Ну-ну, – подбодрил его Тесленко.

– Бандиты при грабеже квартиры Зарубиных допустили промах. Так уж вышло, что остался свидетель, малолетний сын Зарубиных. Он был ранен.

– Его опрашивали?

– Да. То есть не совсем так… Мальчик был в шоке, его долго лечили. Следователь, по настоянию врачей, не рискнул детализировать обстановку грабежа до полного выздоровления мальчика.

– А потом?

– Похоже, дело просто сдали в архив.

– Бывает… – поморщился Тесленко, вздыхая. – Чтобы не портить отчетность последующих кварталов… Где теперь этот мальчик?

– Я наводил справки. Исчез. Он ушел из семьи, которая приютила его после смерти родителей. И как в воду канул.

– Нескладно получается… Нужно его разыскать во что бы то ни стало. Добро. – Тесленко задумался на некоторое время, затем сказал: – Ну ладно, выкладывай свою версию…

Отступление 6. Фонарь

У “вертушек” заводской проходной, в просторном вестибюле, толпились рабочие. Костя, подивившись про себя столь необычному в это время скоплению народа, протянул пропуск хмурому охраннику.

– Костя, погодь! – окликнул его знакомый голос.

Костя обернулся и увидел пушистые седеющие усы дяди Миши, его усталые, поблекшие от старости глаза.

– Здравствуйте, дядя Миша! – обрадованно воскликнул он – старый лекальщик был уже больше недели на больничном. – Как здоровье?

– Здоровье, Костик, сам знаешь какое… А вообще, пошел на поправку. Не в этом дело… Ты что, ничего не ведаешь? – Он пытливо посмотрел на Костю.

Только теперь юноша заметил подозрительно покрасневшие веки старика, мокрую щеку и крохотную слезинку, заплутавшую среди пожелтевших от табака волосков в седых усах.

– Что с вами, дядя Миша?

– Со мной? Со мной ничего… Ничего… Там… – Старый лекальщик махнул рукой в сторону стенда для объявлений и отвернулся, стараясь скрыть вновь набежавшую слезу.

Сердце в груди вдруг застучало неожиданно громко. Костя начал пробираться поближе к стенду. Заводчане молча уступали ему дорогу, старательно избегая встречаться взглядами.

Костя посмотрел на плакат, прикнопленный к стенду, и едва не застонал от нестерпимой жгучей боли, которая на мгновение помутила рассудок. Он закрыл глаза и пошатнулся. Его бережно поддержали, окружив плотной стеной.

Костя медленно сделал еще один шаг вперед и прикипел взглядом к большой фотографии в траурной рамке – оттуда на него смотрел с неизменным ласковым прищуром названный брат Саша Кауров.

Черные строчки текста слились в серое пятно, прочерченное полосами и штрихами, и Костя никак не мог разобрать, что было написано на плакате. Словно ослепнув, он протянул руку, пытаясь нащупать ускользающие от нею буквы, и чужим, охрипшим голосом спросил:

– Как… это… все?

– В авиационной катастрофе… – ответил кто-то из толпы.

Костя какое-то время пытался осмыслить сказанное. И вдруг словно жгучая молния сверкнула среди темного хаоса, царившего в голове: “Сашка погиб! Саша, брат!” Ничего не видя перед собой, Костя резко обернулся и выбежал из проходной на улицу…

Очнулся он от своего полубредового состояния под вечер, в городском парке. Костя сидел на скамье у небольшого пруда, который окружали пышные, кудрявые вербы. Кто-то спрашивал его:

– Эй, парень! Что с тобой?

Костя вздрогнул и обернулся. Позади стояли трое мужчин и с тревогой смотрели на его бледное, осунувшееся лицо.

Он с трудом расцепил окаменевшие челюсти и ответил, едва ворочая непослушным языком:

– Брат… погиб… Родной…

Костя так и сказал – родной. Слово это вырвалось помимо его воли – крик осиротевшей души.

– Извини… Тяжело тебе, парень. Уж я-то понимаю. У самого… Эх! – Один из мужчин, полноватый, в роговых очках, вдруг начал торопливо открывать замки объемистого портфеля: – Слушай, давай помянем твоего брата. И моих… Пусть земля им будет пухом…

Костя пил водку, совершенно не ощущая вкуса, словно воду. До этого он спиртного в рот не брал. Его приятели-грузчики, отнюдь не члены общества трезвости, не раз предлагали Косте “обмыть” очередную “шабашку”, но он в этом вопросе был тверд и непреклонен. Но сегодня было все равно…

Его случайные товарищи разошлись по домам под вечер. Только Костя, которого пугала перспектива вернуться в теперь окончательно опустевшую квартиру Саши Каурова, остался сидеть на скамейке, погруженный в свои безрадостные думы. Одиночество, к которому он уже давно привык, неожиданно стало постылым, невыносимо тяжким бременем. Жизнь потеряла смысл.

Неподалеку, на летней танцплощадке, заиграл оркестр. Мимо Кости шли влюбленные парочки, шумные компании и одинокие люди преклонного возраста, которым звучная медь саксофона и трубы навевала ностальгические воспоминания о давно ушедшей юности. Костя поморщился в досаде: веселая музыка не соответствовала его мыслям, мешала сосредоточиться. Пьяное горячечное возбуждение постепенно вползало в мозг, глаза туманились. Костя решительно поднялся со скамьи, чтобы уйти подальше от праздно прогуливающихся людей, которых в этот момент возненавидел, но тут же тяжело плюхнулся обратно – тело было непослушным, ноги стали ватными, чужими. Выругавшись сквозь зубы, он опять повторил свою попытку – результат оказался прежним.

– Хоро-ош… – несколько парней с любопытством, посмеиваясь, наблюдали за Костей.

– Уходите… – Костя все-таки встал и, покатываясь, шагнул к ним.

– Ладно, парень, не петушись, – один из них, светловолосый, улыбчивый, подхватил его под руку. – Ты где живешь? Давай мы тебя домой свезем.

– Домой? Нет… у меня дома… – Костя расставил ноги пошире, пытаясь сохранить равновесие. – Никого нету…

– Это хуже… – парень на мгновение задумался. – Ладно, тогда поехали ко мне. Переночуешь, а там видно будет… – Похоже, Костя ему понравился.

И в это время раздался чей-то хриплый, до боли знакомый своей нагловатой интонацией голос:

– О, малыш! Приветик! Давно не виделись…

Перед Костей вырос невесть откуда появившийся Фонарь со своей компанией.

Ярость на какой-то миг прогнала хмель, и Костя, оттолкнув светловолосого, двинулся к Фонарю.

– Сволочь… Ты мне за все заплатишь. Сейчас… – язык у Кости заплетался, слова звучали глухо, невнятно.

Фонарь сразу понял, что Костя мертвецки пьян. Как-то так получилось, что Фонарь в свои тридцать с лишним лет ни разу не попал в поле зрения милиции. Может, тому причиной было необычайное везение, но скорее всего – подленькая трусость, которую он тщательно скрывал под маской “делового”. Фонарь умел пустить пыль в глаза доверчивым малолеткам, у которых он был непререкаемым авторитетом. Его треп о личных воровских заслугах и похождениях они принимали за чистую монету. Впрочем, попробовал бы кто-нибудь усомниться – Фонарь был жесток и скор на расправу. И почему-то никто из его малолетних подручных не задумывался над тем, что во время особо опасных воровских налетов Фонарь всегда оставался в стороне, но при этом обычно требовал себе львиную долю добычи.

Только однажды его авторитет среди подручных сильно поколебался. И виновником этого был Костя. С той поры Фонарь возненавидел паренька лютой ненавистью.

Их первая встреча в полуразрушенном пакгаузе закончилась полным поражением Фонаря. Несмотря на то, что ему удалось сохранить невозмутимый вид, Фонарь все же отдавал себе отчет в том, что тогда он просто струсил. Похоже, это поняли и его малолетние дружки. Фонарь попытался отомстить Косте, чтобы сохранить свое привилегированное положение внутри шайки, где уже начали появляться претенденты, посягающие на его роль признанного вожака. Тогда не получилось…Но сегодня Фонарь не хотел упускать свой шанс. Хитроумная комбинация вмиг сложилась в его голове, и он принял решение. Шепнув несколько слов Веве и Фуфырю, Фонарь, повернувшись к светловолосому, резко толкнул его в грудь.

– Вы че парня трогаете? Валите отсюда.

– Убери руки, – спокойно ответил тот, отступая к своим друзьям.

– Это ты мне говоришь? – Фонарь ощерил свои гнилые зубы и неожиданно ударил наотмашь кого-то из компании светловолосого. – Братва! Костю бьют! – заорал он, тут же отскакивая на безопасное расстояние.

Шайка Фонаря вмиг набросилась на светловолосого и его друзей. Завязалась драка. Случайные прохожие поторопились перейти на другие аллеи – подобные побоища в парке не были редкостью, и им вовсе не улыбалась перспектива быть свидетелями или, что еще хуже, попасть под чью-нибудь горячую руку.

Костя не удержался на ногах и упал. Пытаясь сообразить, что происходит, он, словно слепой щенок, ползал среди дерущихся, время от времени стараясь встать.

Неожиданно из кучи дерущихся вырвался чей-то крик, полный нестерпимой боли.

– Атас! Смываемся! – завопил Фонарь.

И в этот миг сильный удар обрушился на Костю. Уже теряя сознание, он почувствовал чьи-то грубые руки, которые рвали на нем одежду…

8. ОПЕРАТИВКА

Майор Храмов, как почти всегда, был не в духе. Оперативка шла ни шатко ни валко: кто-то из сотрудников докладывал о порученном ему расследовании очередного дела, старательно избегая упоминаний о своих ошибках и просчетах, а майор, которого провести было весьма трудно, хмуро бубнил свои неизменные сентенции, которые в конце концов сводились к тому, что опер-докладчик – баран, а все его изыски – дерьмо и щепки.

Тесленко, до которого никак не могла дойти очередь, изнывал от жары и извечного трепета подчиненного перед начальством. Он а который раз прокручивал в голове весь материал по делу, чтобы не мямлить, когда дойдет дело до доклада, но чувствовал, что это вряд ли удастся – в мозгах творился бедлам.

Наконец Храмов посмотрел в его сторону:

– Ну, что там у вас? Послушаем…

Официальный тон майора не предвещал ничего хорошего, и Тесленко, как и предполагал, понес совершеннейшую чепуху. На удивление, Храмов, хотя и морщился, словно от зубной боли, терпеливо выслушал его до конца.

– И это все? – иронично поинтересовался майор. – Не густо.

– Да уж… – буркнул в ответ капитан.

– Значит, ты настаиваешь, что Кралю брать рано?

– Девка она битая, надежд на то, что “расколется”, у нас маловато. Стоит взять Кралю – и ее подельников днем с огнем не сыщешь.

– Что ты предлагаешь?

– Нужны улики прямые, а не косвенные. Хочу подобраться с другого конца.

– Ну-ну… – поторопил капитана Храмов.

– Ребята из ОБХСС подцепили одного типчика, грузина, с двумя отрезами трико. Того самого трико, из промтоварного магазина.

– Это точно?

– Экспертиза подтвердила.

– Интересно… Что дальше?

– Грузин открещивается от трико, как черт от ладана. Говорит, купил на “толчке”, по случаю. А вот у кого – не знает. Случайный клиент.

– И, конечно же, обрисовал этого “клиента” достаточно подробно…

– Именно. Считает нас за придурков. Я сделал запрос и вчера по спецпочте получил из Грузии данные на этого… трудягу. Так вот, лет семь назад он проходил по одному делу в Кутаиси вместе с Михеем. А нас пытался убедить, что здесь случайно, проездом, и никого в городе не знает.

– Михей… Занятно…

– Еще как занятно. А если учесть, что Михей – барыга Крапленого с давних пор, его особо доверенное лицо, и что в послевоенные годы Валет и Щука были подельниками того же самого Крапленого, то и вовсе интересно.

– Да, узел вяжется тугой… Кто из ныне здравствующих воров, окопавшихся в нашем городе, был связан с Крапленым?

– Кривой и Профессор. Пока удалось установить только Этих двоих, не считая Щуки и Валета.

– Профессор… Хитрая бестия.

– Хитер, – согласился Тесленко. – Голыми руками не возьмешь.

– Как он сейчас?

– Чист. Не подкопаешься. Ковыряется у себя на даче, клубнику выращивает, розы. Торгует на рынке. В общем – пенсионер.

– Хм… – хмыкнул недоверчиво Храмов. – Старо предание… Этот паразит мне в свое время немало крови попортил, так что в его смирение верится с трудом. Небось, и в церковь ходит?

– Угадали, товарищ майор. Вместе со своим братцем, Михеем. Самые примерные прихожане.

– Грехи замаливают?

– Глаза замыливают. Людям и милиции.

– Похоже. Ну а что Кривой?

– Тоже остепенился. Работает в поте лица.

– Кем?

– Грузчиком.

– Кривой – и грузчиком? Ну, батенька, что-то в лесу подохло… И с каких пор?

– Полгода.

– Где?

– В промтоварном, напротив банка.

– Что?! – Храмов даже привстал от возбуждения. – А, черт! Почему я об этом узнаю только сейчас?!

– Выдумаете?..

– Именно! Мать твою… Ах, бараны… – Храмов от злости побагровел, глаза его метали молнии. – Почему вы мне не доложили раньше? Я вас спрашиваю, Тесленко!

Капитан счел за лучшее промолчать – Храмова “понесло”, а в таком состоянии он становился похожим на быка, которого мог остановить только хороший удар шпагой. Себя же Тесленко матадором не считал…

Высказав все, что он думает о Тесленко и других оперативниках, Храмов наконец выдохся. Вытирая покрывшуюся испариной лысину, он спросил, не глядя на капитана:

– Ты инкассатора Федякина проверил?

– Конечно… – осторожно ответил Тесленко.

– Что значит – конечно?! – снова вспылил Храмов, но, похоже, предыдущий взрыв эмоций отобрал у него чересчур много сил. – Рассказывай… – и добавил еще что-то, но тихо, про себя.

– Довольно странная личность, этот Федякин, – приободрился Тесленко – после подобного разноса Храмов обычно впадал в черную меланхолию и был тих и кроток, как ягненок. – Как работник – так себе, звезд с неба не хватает. Не пьет, не курит. Но к слабому полу неравнодушен. Волочится за каждой юбкой. С виду мужик симпатичный. Холост. Тридцать один год. Больничный получил на общих основаниях – температура, кашель, гланды… Говорит, простыл на рыбалке. Поди проверь…

– С врачом, который выдал ему больничный, беседовал?

– А то как же. Старая, битая выдра. Диагноз подтвердила. Правда, уж больно честные глаза мне состроила. Не верю я ей. Все руки в дорогих перстнях, золотая цепь, сережки немалой цены… И это на ее весьма скромную зарплату.

– Подозреваешь, что больничный купленый?

– Подозревать можно все, что угодно. Доказательств только нет. А “расколоть” ее – кишка у нас тонка. Разве что под пытками. Еще та рыба…

– Федякин… – задумчиво пробубнил Храмов. – Надо бы его допросить…

– Что толку? Он ведь не дурак. Быть соучастником “мокрого” дела – не шутка. И он это прекрасно понимает.

– Понимает… И алиби у него будь здоров… Но упускать его из виду нельзя.

– Нельзя, – согласился Тесленко. – Вот только некому за ним присматривать.

– Подумаем. Найдем. У тебя все?

– Нет… – после некоторого колебания ответил капитан. – Есть у меня одна мыслишка. Хочу посоветоваться.

– Давай, только пошустрей. Время… – постучал ногтем по циферблату наручных часов Храмов.

– Я проанализировал все кражи и грабежи в городе за последний год. Получается интересная картина… – Тесленко развернул крупномасштабную карту города и окрестностей. – Были “облагодетельствованны” почти все районы города, в равной мере. Почти все, за исключением Кировского. Здесь тоже были, конечно, кражи, но все по мелочам, и “почерк” другой. Кое-кого мы взяли, но все не то, что нужно. Мелюзга. Так вот, напрашивается мысль, что волк никогда не шкодит там, где находится его логово. Параллель, естественно, условная, но все же…

– Ты предполагаешь, что “малина” Крапленого в Кировском районе?

– Почему нет? По крайней мере, судя по его прежним делам, это характерная особенность “почерка” Крапленого.

– Возможно…

– И еще, товарищ майор. Я считаю целесообразным размножить и выдать постовым и участковым фотографии Кривого, Михея и Профессора (фото Крапленого у них уже есть). Смотришь, кто-нибудь из этих ловчил и объявится в каком-нибудь интересном местечке…

– Согласен. Распорядись от моего имени. Только учти – под твоим контролем! Никакой самодеятельности. Наблюдать – и точка. И пусть сразу сообщают в управление. Это приказ. Нам не нужны мертвые герои. А свинцовую пилюлю переварить сложно – хищники серьезные, медлить не будут…