Текст книги "Жестокая охота"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

23

Бикезин от досады ругнулся про себя – ну кто просил этого парня из оперативной труппы лезть под окна?! Да еще со стороны двора. Он видел, как Мирон медленно, словно прогуливаясь, прошелся по подворью, заглянул за сарай, выглянул на улицу и опять скрылся в доме. Ситуация была – хуже некуда. Операция явно срывалась: Мирон заподозрил неладное. А возможно, что-то и увидел. Капитан лихорадочно соображал, что предпринять в сложившейся обстановке. Теперь наблюдать за Сергачом не имело никакого смысла – с таким же успехом с сегодняшнего вечера можно было следить за причальной тумбой. И главная беда заключалась в том, что Мирон мог, затаившись, ждать, сколько ему заблагорассудится, тогда как им такую роскошь не позволяло время. А его и так уже было потеряно предостаточно. Брать? А если это пустой номер? Тогда что? Полнейший провал операции! Операции, на которую было столько надежд, тщательно подготовленную и отработанную в нескольких вариантах. И теперь все эти варианты, которые казались логичными и неотразимыми, превратились из-за грубейшей ошибки неопытного оперативника в прах. Что же теперь делать? Обыскать дом? На каком основании?

Капитан ругал себя последними словами за то, что не сумел правильно скоординировать действия оперативников, хотя и отдавал себе отчет в том, что большой его вины в этом нет – просто были, вопреки приказу, нарушены элементарные правила наружного наблюдения. И теперь нужно было искать выход из создавшегося положения…

Минуты тянулись нестерпимо медленно; настороженная тишина царила в переулках и во дворе. Что задумал хитроумный Мирон? В том, что он готовится сейчас предпринять какие-то действия, Бикезин почти не сомневался – чутье опытного оперативника подсказывало капитану неизбежность контригры. Детально ознакомившись в управлении с делом Сергача, капитан хорошо представлял себе всю сложность борьбы с таким сильным противником. Ведь недаром лже-Мирон столько лет водил за нос новороссийскую милицию. Чего стоило опергруппе сегодняшнее наблюдение за Сергачом и Фиксатым: добрых два часа плутали по городу и окраинам, пока наконец добрались к этому дому. Как успел выяснить капитан у местных сотрудников угрозыска, они впервые вышли на этот адрес и, судя по их данным, за хозяином дома не наблюдалось ничего противозаконного. Уже одно это обстоятельство подсказывало капитану, что след верный; если бы не эта оплошность! Что делать, что предпринять, чтобы спасти операцию? Оставался единственный шанс – открыть дорогу Мирону и Фиксатому, оставить их без наблюдения в расчете на то, что они все-таки поверят в беспочвенность своих опасений и успокоятся. Потому что в данной ситуации наблюдать за ними – задача архисложная, и малейшая ошибка будет провалом операции, окончательным и бесповоротным.

Бикезин включил рацию, готовясь выйти на связь с Кравчуком, который с оперативниками перекрыл переулок. И в это время скрипнула дверь дома – во двор вышли Мирон и Фиксатый. Поздно! В приборе ночного видения отчетливо просматривалось лицо Мирона – угрюмое, настороженное; круглые глаза беспокойно метались у основания низкого, скошенного кверху лба, всматриваясь в ночную темень. Фиксатый шел чуть сзади, недобро ухмыляясь и загребая туфлями камешки и гребешки пушистых пыльных наносов. Они миновали Бикезина, который затаился в маленьком тупичке напротив дома за кучей ящиков и деревянных обрезков, и зашагали по переулку.

Все дальнейшее произошло молниеносно. У выхода из переулка, на скамейке, сидели два оперативника, изображающие подвыпивших парней (чуть поодаль, в переулке напротив, находился Кравчук). Беззвучно, не сговариваясь, Мирон и Фиксатый бросились на оперативников – шум драки вмиг разрушил хрупкую тишину ночи. В домах начали зажигаться огни, захлопали двери, залаяли собаки; кто-то начал истошным голосом созывать соседей, чтобы унять драчунов. Мимо Бикезина стремглав пробежали два оперативника, прикрывающие дом с тыла, и вклинились в клубок тел, который грузно ворочался в переулке.

Капитан тоже хотел было последовать их примеру, но тут же остановился. С какой стати Мирон и Фиксатый затеяли такую шумную потасовку? Где логика? Ведь они знали практически наверняка, что парни из милиции, – это ясно как дважды два. Спровоцировали? С какой целью? И уже ни секунды не мешкая, он метнулся к дому. Дверь заперта, в доме тихо. Свет потушен. Бикезин, стараясь не шуметь, проскользнул, пригибаясь, мимо окон и заглянул за угол. Никого… И только едва слышимый скрип несмазанных оконных петель – кто-то закрывал окно. Подтянувшись на руках, Бикезин бесшумно перевалился через забор и тут же увидел, как в соседнем переулке замельтешила человеческая фигура – кто-то крупными прыжками убегал в сторону порта… Капитан, не выбирая дороги, ринулся вслед за ним. Забор, чей-то двор, еще один забор… Нога подвернулась, и капитан с разбегу рухнул на груду щебенки – боль от незажившей раны на миг заглушила сознание. Но тут же, перекатившись на другой бок, Бикезин вскочил на ноги и снова побежал. Некоторое время он не видел беглеца. “Упустил!” – ужаснулся капитан, чувствуя, как лоб покрылся холодной испариной. Изо всех сил бросился вперед, выскочил из переулка и наконец снова заметил далеко впереди преследуемого. Тот уже взбирался на дорожную насыпь с намерением перехватить свободное такси, зеленый огонек которого приближался со стороны пригорода. “Эх, не успею! Нельзя упустить, никак нельзя! ” – нервы были напряжены до предела.

Машина остановилась и тут же снова на большой скорости помчалась дальше. А на дороге ворочался человек, стараясь встать на ноги.

– Угнал машину! У-у, гад! – человек с трудом поднялся и шагнул навстречу капитану – из рассеченного виска струилась кровь.

– Документы!

– Таксист я, Ваулин Николай, – протянул тот права.

“Машину, срочно машину!” – Бикезин выскочил на проезжую часть, пытаясь остановить юркий “Жигуленок”. Тщетно – вильнув, тот объехал капитана и укатил в сторону города. Тогда капитан выхватил пистолет и стал посреди дороги; следующая машина, взвизгнув тормозами, остановилась буквально в двух шагах от него.

– В чем дело? – открыв дверцу, спросил водитель.

– Уголовный розыск! Товарищ, помогите! Мы преследуем опасного преступника! Он угнал такси и уехал в сторону города!

– Садитесь!

– И я! – подскочил таксист и нырнул вслед за капитаном в салон “Лады”. – Ну попадется мне этот бандюга! Ух!

24

Такси, в котором ехал преступник, они настигли уже в городе. “Волга” на полном ходу проскочила через центр и запетляла по переулкам. Водитель “Лады” выжимал из машины все возможное и вскоре пристроился метрах в десяти позади “Волги”.

– Что будем делать? – спросил он капитана, внимательно наблюдая за попытками преступника оторваться.

– Попробуйте обогнать его и прижать к бордюру. Только поосторожнее и на окраине города, там, где нет прохожих.

– Хорошо. Сделаем… – И “Лада”, стремительно набирая скорость, почти поравнялась с такси.

Но преступник разгадал маневр преследователей и рванул руль влево, загораживая проезжую часть. Потянулось томительное ожидание – “Лада” никак не могла обогнать “Волгу”, петляющую впереди, а стрелять по шинам капитан в черте города не мог из-за боязни попасть в прохожих, которые, несмотря на позднее время, изредка встречались на пути.

Наконец на одном из бесчисленных поворотов “Лада”, забравшись на тротуар, сумела проскользнуть мимо такси и вырваться вперед. Преступник в бешенстве крутанул баранку, пытаясь достать “Ладу” бампером, и промазал: проскочив тротуар, “Волга” снесла на пути небольшой застекленный киоск и, черканув боковиной о бетонный столб, уткнулась в кустарник.

Когда Бикезин выскочил из машины, преступник уже успел нырнуть в подворотню дома. Рядом с капитаном бежал Ваулин, а чуть поодаль – водитель “Лады”.

– Назад! – крикнул Бикезин Ваулину, который опередил капитана, и резко толкнул его в сторону, но опоздал: грохнул выстрел – и водитель такси со стоном повалился на землю.

Вторая пуля прозудела над головами преследователей. Капитан упал рядом с Ваулиным.

– Живой?

– А, черт! Болит… В бедро попал…

– Лежи, не поднимайся! – бросил капитан и, улучив момент, перекатился за большой мусорный ящик; снова громыхнул выстрел, и пуля, срикошетив от стены, впилась в землю рядом с Бикезиным.

Слегка высунувшись из-за своего укрытия, Бикезин выстрелил в сторону преступника с таким расчетом, чтобы пуля прошла над головой – преступника нужно было брать только живым. Ответного выстрела не последовало. Тогда капитан ощупал прибор ночного видения и, убедившись, что он исправен, прильнул к окуляру. Преступник, который укрывался за трансформаторной будкой – Бикезин успел заметить его фигуру, – попал в западню: позади него высился каменный забор, перескочить через который он не мог при всем желании. Капитан включил портативную рацию, пытаясь выйти на связь с опергруппой, но она была безмолвна – видимо, при падении он ее повредил. “Нужно брать!” – решил Бикезин и посмотрел на помощников. Ваулин лежал на том же месте, где его настигла пуля преступника, а водитель “Лады” переполз за угол дома чуть сзади капитана. Прикинул расстояние до будки – и едва успел отпрянуть за ящик: еще одна пуля отколола щепку от доски и застряла в мусоре. “Интересно, какой системы у него оружие? – подумал капитан, считая выстрелы. – По звуку – калибр крупный, явно не дамская хлопушка, но вот сколько патронов в обойме? Семь? Девять?” – думал капитан, внимательно прислушиваясь и всматриваясь в окуляр прибора ночного видения. Преступник переполз за старый “Москвич”, который стоял в глубине двора. “Неужели “вальтер”?.. Девятизарядный… Тогда еще три в запасе. Или наган? Звук похож… Проверим еще раз…” Бикезин снял пиджак, напялил его на палку, которая лежала у стены, и приподнял над головой –  выстрел не заставил себя ждать; пиджак отбросило в сторону. “Так, похоже, что “вальтер” – патронов не бережет… – с удовлетворением констатировал Бикезин. – Еще одну пулю – мне, а последнюю – себе? Не исключено… И очень даже похоже – ему терять нечего… Ну что же, пора! Нужно рискнуть, спровоцировать его опустошить обойму. Даже если есть запасная, перезарядить не успеет. Брать только живым!” Подобравшись, капитан, словно развернутая пружина, метнулся вперед. Выстрел, второй! Пуля обожгла левое предплечье, и капитан невольно вскрикнул от боли. Преступник ринулся к нему навстречу. В его руке сверкал нож. Удар клинком – самый опасный на уровне груди, очень неудобный для перехвата – Бикезин отбил ногой в высоком прыжке. Следующий удар преступник нанести не успел: мгновенный захват с подсечкой оторвал его от земли, и он со всего размаха грохнулся на камни. Все! Сзади послышался топот. Теряя сознание, Бикезин всем телом навалился на преступника…

Очнулся он от запаха нашатыря – кто-то усердно совал ему под нос огромный клок ваты, пропитанный едкой жидкостью. Ему помогли подняться, вокруг толпились люди, видимо, жильцы близлежащих домов. Чуть поодаль со связанными руками сидел и тот человек, который так нужен был капитану только живым. Бикезин подошел к нему. Холодные глаза смотрели на капитана с нескрываемой, жестокой ненавистью…

– Вот и встретились. Наконец-то… Пришелец с того света… – Бикезин спокойно посмотрел и эти недобрые глаза и медленно пошел навстречу милицейскому “газику” с оперативной группой, который заруливал во двор.

25

В кабинете было душно: солнце уже успело забраться довольно высоко, и даже плотные шторы не могли сдержать напора его горячих лучей. Маломощный настольный вентилятор тоже не помогал – лопасти с жужжанием перемалывали невидимые глазу молекулы, отбрасывая в сторону Бикезина воздушную струю, которая по температуре почти не отличалась от окружающего воздуха. Капитан подошел к окну, отдернул штору; невесть откуда прилетевший ветерок ворвался в комнату и вымел наружу назойливую духоту. Несколько бумажек взлетело со стола и, покружив среди ералаша воздушных струй, мягко приземлилось посреди кабинета.

– Как здоровье, Алексей Иванович? – в кабинет вошел Кравчук с перебинтованной рукой на перевязи.

– А я только о тебе подумал. На здоровье уже не жалуюсь, заштопали меня врачи по всем правилам. Как у тебя, Костя?

– У меня еще не скоро гипс снимут… Зудит…

Да, Мирон Сергач поработал своими “рычагами” от души: двух оперативников пришлось отправить в больницу, да и Кравчуку порядком досталось от озверевшего бандита… Задребезжал телефон.

– Слушаю, Бикезин…

– Вам звонят из Львова, – голос дежурного по оперативному залу. – Соединяю…

– Бикезин? Здорово, Алексей Иванович! Бойчук… Как у тебя там жизнь протекает? Нормально? Рад за тебя, рад… Тебе привет от нашего общего знакомого.

– Это от кого еще?

– Ну, капитан, нельзя забывать папу Стаха, от него, соколика, от него.

– Где он сейчас?

– У нас, где-же ему быть. Исповедуется старый греховодник. Кстати, обиду на тебя имеет. Это же нужно, впервые в жизни попасть впросак.

– И на старуху бывает проруха…

– Точно! Обязательно передам ему твои слова, пусть порадуется дедушка, что и ты его не забыл еще. А то у него сейчас настроение подпорчено – копилочку-то мы его зацепили. Есть на что посмотреть, доложу тебе. Не зря Адвокат столько лет старался, не зря…

– Меня один вопрос интересует – Ковальчук.

– Потому тебе и позвонил. С нижайшей просьбой. Видишь ли, Алексей Иванович, папа Стах стал в общем-то милым собеседником, разговорился наконец. Но как только доходит дело до Ковальчука, сразу же в кусты. Молчит, и все. “Не ведам. Пан Ковальчук, то есть, проше пана, случайный знакомый…” Твердит уже который день. Так ты уж, будь добр, если есть такая возможность, копни этот вопросик поглубже. Он нас очень заинтересовал. Что-то за этим всем скрывается.

– Попробуем. У нас тут тоже есть кое-кто, да только уж больно неразговорчив.

– Значит, и у тебя все на мази?

– Да, в основном…

– Поздравляю, Алексей Иванович! Значит, не забудешь? Будї. здоров! Звони.

После обеда капитан Бикезин зашел в поликлинику на перевязку и поспешил обратно в управление – дело близилось к завершению, и нужно было готовиться к очередному допросу преступника. И готовиться самым тщательным образом, материалов накопилось предостаточно, и пора было переходить в решающую атаку на этого матерого волка…

В дверь кабинета постучали.

– Войдите!

– Извините, я вам не помешал? – адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.

– Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…

В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. А сегодня тем более. Перед ним, ссутулившись, сидел заросший недельной давности щетиной старик. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами. И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, что все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза, подслеповато щурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже что-то внутри себя, заплывая слезной поволокой…

– Я слушаю вас, Богдан Станиславович.

– Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид… Мне стыдно… Я виноват…

– Что случилось?

– Скажите, капитан, вы представляете себе, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат. Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади – Родина. Смерть – не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей! – твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей. Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку, но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и Бог знает сколько мелких царапин – все выдержал. Верил… в жизнь… в будущую… прекрасную жизнь… А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете – трус!!!

– Успокойтесь, Богдан Станиславович! Что с вами?

– Со мной? Со мной пока ничего… И это самое страшное! Пока ничего… Пока… Но сколько это может длиться? Еще день, два, месяц, год? Я не могу, я задыхаюсь… Я беспомощен, я не могу ничего с собой поделать! Трус, самый распоследний трус!

– Так все-таки, скажите же наконец, что с вами происходит?

– Капитан, я знаю, от чего умерли Слипчук и Лубенец. Нет, не перебивайте меня! Давно знаю. Очень давно.

– Откуда это вам известно?

– Алексей Иванович, я четверть века работаю адвокатом. Записка. Все дело в ней. Я понял, все понял… Все! Это не блеф.

– Да, действительно, вы правы.

– Вот! И я испугался… Смерти испугался! Чего ради? В мои годы? Запаниковал… Это я-то, полковой разведчик, старший сержант Михайлишин! Да какой я после этого… тьху! Ходил в штыковую – не боялся, “языка” брал – не боялся, сколько раз прикрывал отход разведгруппы – не боялся! А теперь вот… струсил… По ночам не сплю… дверь на замке! Водку… пью… Стыдно… Стыдно! Опустился! И ничего, ничего поделать с собой не могу. Понимаете, ничего!

– Я просто затрудняюсь что-либо вам ответить… Все это очень сложно… Мое сочувствие вам не поможет. Но я думаю, что вы совершенно напрасно себя изводите.

– Да-да, может, вы и правы… Может быть… Послушайте, Алексей Иванович! Мне помнится, вы однажды спросили у меня про Ковальчука.

– Просто, в разговоре…

– Не-ет, не просто! Я понимаю: идет следствие, и вы не вправе мне что-либо рассказывать. Служебная тайна… Вот я после этого разговора и задумался – к чему все это? Почему именно Ковальчук? И вы представляете, кое-что вспомнил! Не знаю, насколько это вам интересно, но поведение Ковальчука в тот день было каким-то странным…

– В какой день?

– Понимаете, у меня зубы в общем-то пока на удивление неплохие. Нельзя сказать, что я чересчур много уделяю им внимания, но в мои годы иметь такие… У нас в роду у всех зубы отличные. Только два у меня отсутствуют. В одном из поисков встретились с немецкой разведкой, и в рукопашной фриц автоматом заехал по челюсти. Так вот, не помню, с какого времени у меня стерли обычные, металлические. Но с некоторых пор ко мне на работу зачастил Ковальчук – мы с ним были просто знакомы: Он обращался с просьбой посодействовать в возвращении патента. И вот однажды Ковальчук намекнул мне, что хорошо бы поставить вместо моих старых протезов новые, золотые. Я сначала было отказался, а потом подумал: почему бы и нет? Денег жалко, что ли? И согласился. Записался в очередь – желающих вставить золотые зубы и коронки очень много, очередь длинная, года два ждать нужно. И забыл, представьте себе, об этой встрече. И вот перед моим отъездом на лечение ко мне зашел Ковальчук. Домой. Сказал, что подошла моя очередь и что мне нужно срочно явиться в стоматологическую поликлинику. Я пришел туда, и он мне изготовил два отличных протеза. Вот они…

– Так что же здесь необычного?

– А то, что, как оказалось, моя очередь не подошла и до сих пор: я недавно проверил! Вот тогда мне и вспомнилось, что Ковальчук сказал на прощанье, когда поставил протезы: “Вам они к лицу. Думаю, что вы скоро убедитесь в этом. И вспомните лучшего зубного врача города…” При этом он так посмотрел мне в глаза, что я невольно содрогнулся. Вам когда-нибудь приходилось видеть вблизи глаза змеи? Именно такие были у Ковальчука в тот день…

– Постойте, постойте, Богдан Станиславович! Минуту…

“Вспомнил! Наконец-то! Неужели?!”

Бикезин схватил папку с делом об убийстве Слипчука и Лубенца и принялся лихорадочно листать ее. Фотографии судмедэкспертов. Есть! Как же это он раньше не догадался об этом? Нельзя медлить ни минуты! И капитан включил селекторную связь – срочный вызов дежурной машины…

26

Преступник отмалчивался уже два дня. Серые глаза равнодушно смотрели куда-то вдаль и только изредка вспыхивали злобой, которая превращала лицо в маску ненависти. Односложные “да” и “нет” – вот и все, что удавалось добиться Бикезину и его коллеге-следователю на допросах…

– Ну что же, будем по-прежнему молчать? Посмотрите сюда! Это фоторобот, притом довольно удачный; как видите, это вы собственной персоной. Нам удалось проследить ваш путь вплоть до Новороссийска. Вот свидетельские показания кассира железнодорожной станции, проводниц вагона, вашей попутчицы. Корешок авиабилета, паспортные данные – Домич Богдан Михайлович. “Липа”. Хорошо сработанная, явно не кустарщина. К этому вопросу мы еще возвратимся… Скажите, вы знакомы с Гостевым Олегом Гордеевичем?

– Нет.

– Странно… Вот фотография, а это еще одна, фоторобот – со скульптурного слепка. Так каким образом, гражданин Ковальчук, этот самый Гостев очутился под обломками вашего дома?

– Не знаю.

– Зато мы знаем… Но и об этом чуть позже. Кто вас отвез на станцию?

– Какая разница?

– Нет, есть разница! Джон Капустяк.

– Не знаю такого.

– А вот он вас знает. И притом неплохо. А теперь скажите, Ковальчук, где ваши знаменитые иконы?

– Сгорели во время пожара.

– Ну не скажите… Вот заключение экспертов, фотографии икон и каталог лондонского аукциона “Сотбис”, в котором значатся и ваши иконы. Кстати, вот официальное заключение эксперта “Сотбис” Ричарда Камбера о подлинности икон и свидетельские показания Либермана, Колядко и Козлова, которые видели именно эти иконы у вас, гражданин Ковальчук. Так каким образом они попали в Лондон?

– Не знаю!

– А где остальные иконы, тоже не знаете?

– Нет.

– Ну что же, придется освежить вашу память, коль вы позабыли свой тайник в Новороссийске. Прошу! Вот они!

Бикезин открыл небольшой ящик, в котором лежали иконы, аккуратно упакованные в бумагу и полиэтиленовые мешочки.

– Как видите, в полной целости и сохранности. Между прочим, самые ценные из вашей коллекции. Побоялись отправить посылкой через знакомых Мирона Сергача? Правильно сделали, Ковальчук. Иконы действительно представляют собой большую историческую и художественную ценность и вскоре займут по праву принадлежащее им место в музее. Единственное доброе дело, которое, не ведая о том, вы совершили… А теперь перейдем к следующему вопросу: ваша настоящая фамилия?

– Ковальчук.

– Вот заключение о вашей смерти, свидетельские показания и прочее… Достаточно?

– Да.

– Так в чем же дело?

– Мне все равно, под какой фамилией я буду значиться в списках расстрелянных…

– Расстреляют вас или нет, решит суд. Прошу это учесть в дальнейшем и не упорствовать, не отмалчиваться. Пусть я еще раз повторюсь, но чистосердечное признание суд не оставит без внимания, и вы это обязаны знать.

– Возможно…

– Итак, ваша фамилия? Опять не хотите отвечать? Тогда посмотрите на эту фотографию. Узнаете? Семейство Баняков в полном составе! А рядом с Мирославом, будущим главарем банды Гайвороном, стоите вы, сын младшего брата лавочника Баняка – Степан Баняк! И братец ваш Богдан, который подвизается сейчас в Канаде среди оуновцев вместе с Гриньйохом, капелланом батальона “Нахтигаль”, свояком старого Баняка!

– Предположим, я Степан Баняк. Что из этого?

– Так предположим, или вы подтверждаете, что ваша фамилия Баняк?

– Да… Подтверждаю.

– Это уже хорошо… Из этого кое-что следует. Поскольку вы Степан Баняк, значит, хорошо знали Гайворона. Надеюсь, вы не будете отрицать этот факт?

– Гайворона я не знал.

– Ну как же, Мирослав Баняк не ваш двоюродный брат?

– Мирослав – да, а Гайворона я не знаю, и вообще, впервые слышу эту кличку… или фамилию…

– Так и запишем… У вас была пишущая машинка?

– Нет, не было.

– А вот соседи утверждают обратное. Читайте.

– Ошибаются.

– И грузчик приемного пункта “Вторчермета” Сулименко, который продал вам пишущую машинку системы “Ундервуд”, тоже ошибается?

– Было такое дело… Только я вскоре выбросил ее на помойку из-за неисправности.

– Значит, и этот факт вы подтверждаете?

– Да.

– Тогда скажите, из каких побуждений вы отпечатали и отправили Слипчуку, Лубенцу и Михайлишину вот эти три записки.

– Я их впервые вижу.

– Вот заключение экспертов, что они отпечатаны на “Ундервуде”, который вы купили у Сулименко.

– Повторяю, я не имею к этим запискам ни малейшего, отношения.

– И к угрозам, которые составляют содержание этих записок, тоже?

– Да!

– Спокойнее, Баняк… У меня тут кое-что есть… Вот, посмотрите. Этот золотой зуб-протез изготовили вы лично, гражданин Баняк. Вот свидетельские показания адвоката Михайлишина.

– Как вы сказали? Михайлишина?

– А что вас так удивило? Да, Михайлишина. Вы с ним еще встретитесь… попозже… Так вы не отрицаете, что зубной протез для Михайлишина изготовлен вами?

– Н-нет…

– Взгляните на эту фотографию. Она, правда, имеет несколько необычный вид, поскольку отснята с применением специальных технических средств – кобальтовой пушки. Но это не суть важно… Как видите, это зубной протез, увеличенный в двадцать раз. Хорошо просматривается внутреннее строение, невидимое в обычных условиях. И вот здесь, вверху, у режущей части зуба – посмотрите сюда! – есть небольшая пустота, заполненная ядом. Через определенный промежуток времени яд попадает в полость рта, потому что во время еды режущая часть зуба деформируется и истирается. На этом снимке видно, что золотая пленка, предохраняющая каверну с ядом от контакта с полостью рта, истончилась до нескольких десятков микрон. Еще день-два, и спасти жизнь адвокату Михайлишину было бы невозможно. Что на это скажете? Ваших рук дело?

– Я ничего не знаю! Какой яд?

– Гражданин Баняк! Перестаньте разыгрывать здесь комедию! Вы что же, не верите фактам? Тогда вот еще целая кипа документов, подтверждающих, что яд, который находится в зубном протезе, из группы контактных, вот его состав, и изготовлен он вами. Перечень компонентов – прошу… Яд южноафриканской змеи вам достал Гостев, а для того, чтобы он попал в организм, в кровь (ведь яд сам по себе при отсутствии ранки во рту мог и не подействовать), вы изготовили специальный состав на основе жидкости, которая проникает через поры кожи и всасывается вместе с ядом стенками желудка. Вот заключения судмедэкспертов, биохимиков… А другие компоненты контактного яда, сам не ведая, для каких целей, предоставил вам провизор Головинский. Поскольку они входят в состав некоторых дефицитных лекарств, которые вы заполучили с аптечного склада. Посмотрите показания Головинского и заключения фармацевтов…

Баняк глухо застонал от переполнившей его ненависти и поднял налитые кровью глаза на Бикезина:

– Твоя взяла, начальник… Ладно, пиши. Все равно… не доживу… Эх, жаль!

Из протокола допроса Степана Баняка.

“Следователь. Расскажите о Гостеве, только подробнее, пожалуйста.

Баняк. Я с ним познакомился в 1976 году в доме отдыха. Мы жили в одной комнате. Вот тогда я и узнал, совершенно случайно, что Гостев наркоман. Он много рассказывал о свойствах различных ядов, о змеях. Я еще не знал тогда, что эти сведения мне когда-либо могут понадобиться. Но Гостева я на всякий случай “привязал” к себе – одолжил ему крупную сумму денег, как видно, для покупки наркотиков. Однажды, года через два после этого, Гостев, будучи в командировке, зашел ко мне. Вид у него был неважный, он жаловался на плохое самочувствие, головные боли. Но я-то догадывался почему: вышли наркотики. И не ошибся: он попросил меня помочь достать ему морфий; в свое время я намекнул ему, что имею такую возможность. Наркотик он получил, притом бесплатно – названная мною сумма была явно не по карману Гостеву. И с тех пор он стал моим должником. Гостев два-три раза в год приезжал ко мне за очередной порцией морфия, который я покупал у Головинского…

Следователь. Кто изготовил контактный яд?

Баняк. Гостев.

Следователь. Он поинтересовался, для каких целей вам нужен этот яд?

Баняк. Он долго не хотел мне его делать. Но потом… Короче говоря, я напомнил ему о долге… Он и тогда не согласился. Начал по частям выплачивать долг. Я ждал. И ему опять пришлось обратиться ко мне за наркотиками. Я отказал, и тогда Гостев привез мне этот яд…

Следователь. Что случилось в последний приезд Гостева к вам?

Баняк. Мне нужно было уходить. И выиграть какой-то промежуток времени, чтобы не вызывать подозрений. Тогда у меня возник план… Так как Гостева никто не мог видеть – он обычно приезжал ко мне ночью с каким-нибудь водителем-частником, которые в ожидании клиентов постоянно дежурят на железнодорожной станции, – я решил его… оставить у себя…

Следователь. Почему взорвался газ?

Баняк. В этом мне помог Капустяк: изготовил механизм из будильника и зажигалки… Их этому обучали…

Следователь. Каким образом вы познакомились с Капустяком?

Баняк. Через знакомых Сергача я узнал, что мой брат Богдан живет в Канаде. Написал ему несколько писем. Получил ответ… Когда Капустяк приехал в Советский Союз в первый раз, он разыскал меня по поручению брата и передал письмо. С того времени я периодически отправлял посылки с иконами за границу, Богдану.

Следователь. Как именно?

Баняк. В Новороссийск – Сергачу, а он переправлял их на иностранные суда, где были доверенные лица Богдана…

Следователь. Из каких соображений Сергач вам помогал?

Баняк. Во время войны немцы отправили Сергача в Германию, но по дороге туда ему удалось бежать с эшелона на станции Чоп. Он некоторое время скрывался в горах, пока не наткнулся на боевиков Гайворона. Сергача хотели повесить, но я вступился, с условием, что он примет нашу присягу. Мирон дал согласие… Из-за него у меня вышла ссора с Мирославом; примерно через полгода после этого, во время одной операции, Сергач исчез. Сбежал. И только в 1969 году я встретил его во Львове. Напомнил о прошлом… и он согласился мне помогать…

Следователь. Уж коль зашла речь о Львове, у меня к вам такой вопрос: что вас связывало с Чаплинским?

Баняк. В первые дни войны во Львове батальон “Нахтигаль” производил… чистку города от коммунистов, сочувствующих советской власти, интеллигенции, евреев. Были составлены специальные списки. Чаплинский воспользовался ситуацией и со своими подручными под видом нахтигалевцев грабил квартиры зажиточных горожан… Не обошлось и без жертв – ювелир Гольдштейн, профессор Кропинский… И еще кто-то, уже не помню… Однажды их взяли на “деле”, но вскоре выпустили: немцы отнеслись к ним благосклонно, а папа Стах сумел подмазать кому следует. Эту историю я хорошо знал со слов Гриньйоха. При первой же встрече с Чаплинским я дал ему понять, что мне известно о ней…

Следователь. А вы не боялись, что Чаплинский избавится от вас давно испытанным способом?

Баняк. Нет. Я намекнул, что у меня есть фотокопия его расписки о сотрудничестве с гестапо, и в случае чего все материалы о нем мои люди передадут куда следует.

Следователь. У вас действительно имеется такая фотография?