Текст книги "Убить зверя"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Как ни странно, но ответ на этот вопрос он получил через несколько минут. Егор уже перешел по перемычке между скалами и хребтом и осторожно продвигался под отвесным обрывом, опасаясь камнепадов, нередко случающихся на Громовике именно в утренние часы. Неожиданно где-то вверху раздался сначала предостерегающий оклик, а затем прозвучал вопль отчаяния, сменившийся на безумный визг. Егор едва успел прижаться к каменной стене, как почти у его ног – где-то в полуметре – глухо шлепнулось человеческое тело. Оно невысоко подпрыгнуло, словно тряпичный мяч, и, задержавшись на долю секунды, полетело дальше, в бездонный провал, сорвавшись с пологого карниза. Обалдевший егерь минуты две заторможено смотрел на красное пятно, оставшееся после падения – сила удара тела о камни была такова, что разорвались артерии и вены и кровь хлынула фонтаном.

Первый! – так подумал в мстительном возбуждении Егор, когда прошел столбняк. Он так и не понял, кто из зэков сорвался со скал. Но это его совершенно не волновало. Он почему-то был абсолютно уверен, что это не пахан. В голове егеря лишь щелкнуло, как в арифмометре: четыре минус один равняется трем. Все меньше пуль тратить…

Теперь он шел гораздо осторожней, чем прежде. Чагирь был совсем рядом, наверху, всего в полусотне метров по вертикали. Но чтобы их преодолеть, не хватит и двух часов… Поразмыслив, Егор решил пойти более длинным путем, в обход, так как, карабкаясь по уступчикам в том месте, где взбирались беглецы, он запросто мог уткнуться лицом прямо в дуло карабина, позаимствованного Чагирем у ненца. Немного дальше, за каменным завалом, начиналась еще одна тропинка, более удобная, нежели та, по которой до сих пор шел следопыт. Вернее, первая тропа раздваивалась и более короткий ее отросток, оседланный беглыми зэками, вел прямо к вершине Громовика. Второе ответвление огибало обрывы и шло по поросшему лесом участку. Эта стежка была положе, но длинней. Однако Егор знал, что чуть выше от нее отходит еще одна ветвь, забирающая влево. Она выводила как раз к тому месту, где по расчетам егеря должны пройти бандиты через шесть часов. По прикидке получалось так, что он должен опередить их и устроить засаду, чтобы бить беглых зэков с удобной позиции – сверху.

Егор торопился. Ему казалось, что он опаздывал, а потому егерь не щадил ни рук, ни ног. Мышцы временами становились каменными и каждое движение вызывало острую боль. Но следопыт, стиснув зубы, рвался вверх с таким отчаянным напором, будто от скорости продвижения зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было…

Он заметил Чагиря и двух остальных беглецов, когда вскарабкался на плоский отрог. До цели осталось всего-ничего, метров восемьдесят достаточно полого поднимающейся вверх по склону тропы. Но она уже была перекрыта – все-таки бандиты опередили егеря. Застонав от отчаяния, Егор тряхнул головой, чтобы успокоиться и, спрятавшись за странной формы камнем, напоминающим своими очертаниями лошадиную голову, начал готовить карабин к стрельбе. Иного выбора у него не было – дальнейший подъем представлял собой совершенно голые скалы, на которых можно заметить не только человек, но и мышь. Заметить и сшибить даже камнем, удачно брошенным сверху. Егор был уверен, что бандиты устроят привал – и время подходящее, и места лучше не найти; последний привал перед решительным броском на вершину хребта.

Чтобы поточнее прицелиться, он немного отступил – к низкорослым сосенкам, чудом забравшимся на бесплодный каменистый склон. Цепляясь за стволы и ветки, он поднялся чуть выше, с таким расчетом, чтобы хорошо просматривалась площадка, где, как он и предполагал, отдыхали беглецы. Пристраивая карабин в развилке уродливого деревца – чтобы не дрогнули руки, изрядно натруженные при подъеме, Егор огорченно вздохнул: сделать верный выстрел мешала чахлая поросль, обрамившая площадку. Веточки кустиков были тонкими и с такого расстояния казались почти прозрачными, но егерь знал, что они способны отклонить даже самую тяжелую пулю.

Повздыхав, Егор прицелился – ждать дольше не было смысла…

Он стрелял дуплетом – за секунду два выстрела. Первая пуля вошла одному из беглых зэков точно в грудь, а следующая все-таки изменила траекторию и лишь ранила второго – в предплечье. Егор так и не разобрал, кто из трех бандитов Чагирь, а потому бил по наитию и как было ему удобней. Едва отгремели выстрелы, площадка опустела. Следопыт со своей высотки видел лишь тело убитого; остальные попрятались в какието расщелины. С досады выругавшись, егерь быстро сменил позицию – поднялся чуть выше, в кустарники, где можно было ждать дальнейшего развития событий без особой опаски, что его заметят.

Потянулись томительные минуты ожидания. Егор понимал, что беглецам деваться некуда – и спуск, и подъем были под прицелом его карабина. Наверное, и бандиты так считали. Их даже темнота не спасала – в зоне ходили легенды о невероятной способности Сатаны точно стрелять на малейший звук и в потемках.

Так что же они предпримут? Егерь был абсолютно уверен, что Чагирь, если он остался жив, так просто не сдастся. Но как он может уйти с открытой площадки, не подставив голову под пули?

Ответ последовал примерно через полчаса. Егор, пристально наблюдающий за противником, вдруг заметил, что убитый зашевелился и… пополз! Неужто он промахнулся!? Следопыт мгновенно взял его на мушку, но в следующий момент снял палец со спускового крючка: тело двигалось как-то странно, по-рачьи – задом наперед и притом без помощи рук. Егерь догадался, что мертвеца тащат за ноги. Зачем? Несколько обескураженный следопыт ломал голову над этим вопросом битый час. Но так ни до чего и не додумался.

Тело осталось лежать на виду, его лишь переместили вплотную к груде камней, за которой прятался один из беглых.

Прошло еще четверть часа. Бандиты явно что-то затевали. Но что они могут сделать на открытом месте?

Неожиданно мертвец… поднялся! Ошеломленный Егор машинально нажал на спусковой крючок, целясь ему в голову. Он хорошо видел куда вошла пуля – точно в лоб, над переносицей. И тем не менее мертвец передвигался, держась поближе к откосу.

Егерю показалось, что он сходит с ума. Кустарник скрывал нелепую фигуру мертвеца (!?) до половины и ему не было видно, что творится внизу, у него под ногами. Чтобы разобраться в ситуации, Егор плюнул на осторожность и начал взбираться на ту сосенку, под которой он устроил засаду. Но едва следопыт подтянулся на руках и забрался на удобную ветку, как наконец заговорил и карабин Чагиря. Пули сбивали хвою, щелкали по камням и расщепили хилый ствол дерева-уродца. Егерь не стал изображать героя и рухнул вниз, в спасительный кустарник. Несмотря на то, что он уже был не на виду, обстрел его высотки не прекращался. Создавалось впечатление, что бандиты вообще не целятся, а палят в белый свет как в копейку.

Так продолжалось минут пять. Недоумевающий Егор лежал, не высовываясь, и дожидался пока у бандитов закончатся или патроны, или приступ бессильного бешенства – а как еще можно было охарактеризовать совершенно нелепую и неэффективную стрельбу?

Наконец наступила тишина. Очень странная тишина. Обеспокоенный Егор поторопился занять прежнюю позицию и осмотрелся. Мертвец снова лежал, как ему и положено, площадка была пуста. Где бандиты?

Следопыт внимательно оглядел склон, но ничего подозрительного не заметил. Несмотря на это в душе егеря почему-то поселилась тревога, чего не было прежде. Он долго крепился, стараясь успокоиться, но все его усилия оказались тщетны – смятение не оставляло ни ум, ни сердце. Что-то шло не так, как планировалось…

Устав бороться с неопределенностью, Егор оставил свою позицию и пополз через кустарник к площадке. Он решил пойти ва-банк – приблизиться к бандитам вплотную и встретиться с ними лицом к лицу; о том, что он может промахнуться или не успеет вовремя нажать на спусковой крючок, егерь даже не думал – такого с ним еще не случалось.

Но выполнить свой замысел он не успел. Ему показалось, что где-то вверху загрохотал гром (при ясном небе?). Егор на секунду остановился, будто запнулся, а затем все-таки повернулся на бок и посмотрел на небо, до половины закрытое каменным козырьком. То, что он увидел, показалось ему дурным сном: над скалами зависло пыльное облако, с которого падали камни. Прыгая по склону, они с неимоверной скоростью приближались к следопыту, которому просто негде было укрыться от лавины. Единственное, что он успел сделать перед тем, как его накрыл камнепад, так это свернуться в клубок и закрыть голову вещмешком, где находились остатки продуктов и алюминиевая фляга с водой…

Пробуждение было тяжелым и каким-то нереальным. Когда Егор открыл глаза, то обнаружил себя лежащим лицом кверху на площадке, где совсем недавно укрывались беглые зэки. Несмотря на боль в побитом камнями теле, все еще туманящей сознание, он сразу узнал это место. Егерь сделал поистине титаническое усилие и попытался сесть. Принять сидячее положение ему удалось только со второй попытки. Когда он протер глаза от пыли, и осмотрелся, то сразу же натолкнулся на тяжелый, насмешливый взгляд крепко сбитого человека с седеющим бобриком коротко стриженных волос.

– Оклемался, пес подзаборный? – спросил он Егора.

Чагирь! Не веря собственным глазам, Егор бросил быстрый взгляд на свой карабин, прислоненный к большому камню шагах в трех от егеря.

– Что, хочешь пульнуть? – криво ухмыльнулся пахан. – Все, Сатана, кранты. Ты уже отстрелялся.

– Как вы… меня?..

– Поимели? Ха-ха.. – довольно хохотнул Чагирь. – Чего проще. Пока мой кореш, прикрываясь мертвецом, шмалял по тебе из винта, а ты носом землю рыл, я поднялся наверх и заложил под скалу пару динамитных патронов. Мы их нашли у самоеда на заимке. Ну, а дальше чего рассказывать – сам видишь. Бум! – и мы в дамках.

– Зачем нужно было нанайца убивать? Ублюдки…

– Я ему сейчас глаза выну! – В поле зрения Егора появился второй бандит, высокого роста мужчина, разменявший пятый десяток; в его руках холодно блестел самодельный финский нож.

Он был высокого роста, худой, но жилистый, и ходил, приволакивая правую ногу.

– Не горячись, Скок, пусть себе ругается. Всему свое время. Теперь уже спешить некуда – главная ищейка в наших руках. Остальные не в счет. Отдохнем, как следует, потолкуем с Сатаной… по петушкам,[30]30
  По петушкам – по душам (жарг.)


[Закрыть] а после… – глаза Чагиря мечтательно сощурились. – После устроим маленький сабантуй для души… ха-ха…

Егор промолчал. Он был совершенно опустошен и смят неожиданным поворотом событий. Егерь понимал, что живым его не выпустят, а значит Чагирь в конце концов возьмет верх в их противостоянии, затянувшемся на долгие годы. От этой мысли все его естество на миг вспыхнуло жарким пламенем, и тут же потухло, погрузившись в бездну отчаяния. Он проиграл… А значит наглая смерть родителей так и останется не отомщенной.

– Скажи мне вот что, Сатана: зачем ты истреблял братву? Неужто ради бабок, что тебе платил хозяин? – с искренним интересом обратился к егерю пахан, усаживаясь напротив пленника на плоский камень.

Чагирь его не узнал! Впрочем, встреть Егор пахана где-нибудь в городской толпе, одетым не в робу, а в приличный костюм, он и сам бы прошел мимо своего злейшего врага даже не дернувшись – годы одинаково беспощадны и к тем, кто гуляет на воле, и к тем, кто трет лагерные нары за колючей проволокой зоны.

– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил егерь.

– Конечно, за бабки. Дешевка она всегда дешевка, под любым прикидом. – Чагирь самодовольно осклабился.

– Что тебе стоило оставить нас в покое? – в золоте купался бы. Урки – народ честный, слово держат всегда.

Разве трудно было намекнуть кому-нибудь из братвы, что так, мол, и так, живу бедно, скучно и без перспективы вырваться со своего медвежьего угла. Мы люди понятливые, подсобили бы. И тебе хорошо, и нам дорога к воле открыта. Ан, нет, за гроши нас отстреливал, давил, как вшу… падло! Вот и допрыгался… – пахан выматерился.

– Говоришь, урки – честный народ? – со злой иронией спросил Егор. – Друг за друга горой, все делите по справедливости – пополам, живете по принципу: сам пропадай, а товарища выручай… Так?

– Слышь, Чагирь, мне уже надоели эти базлы… – Скок с мрачным видом уставился на пахана. – Пора его кончать. Скоро вечер, а нам еще топать и топать до вершины.

– Отлипни, Скок! – в голосе Чагиря прозвучали металлические нотки. – У меня все просчитано. В нужном месте будем вовремя, не ерошись. А тебе отвечу, – обернулся он к егерю. – Да, я готов за кореша жизнь положить.

– Ложь! – Егор спокойно выдержал тяжелый взгляд пахана. – Ты и в этом побеге со спокойной душой подставил своих товарищей под пули, лишь бы уйти самому. Да, верно, ты все просчитал как нужно. В этом у меня сомнений нет.

– И в этом побеге? – Чагирь нахмурился и пристально всмотрелся в лицо Егора. – Что ты имеешь ввиду?

– Вспомни Малеванного, которого ты зарезал как свинью. А он надеялся… на твою дружескую помощь.

Вспомни!

Чагирь на миг оцепенел. На его лице, желтовато-бледном от долгого сидения за колючей проволокой, появился лихорадочный румянец, а в глазах замельтешило удивление вперемешку со страхом – будто перед ним появился сам Малеванный; и не призрак, а во плоти. Но ступор продолжался недолго. Судорожно сглотнув, будто пытаясь протолкнуть застрявший в горле ком, он заорал:

– Заткнись, мать твою! Скок! Порви ему пасть! Нарежь из него полос и кишки выпусти. Да поспеши – нам и впрямь пора.

– О чем идет базар? – Скок насторожился и недобро зыркнул на пахана. – Ну-ка, Сатана, повтори, что ты там трепался про Малеванного.

– Я тебе сказал – кончай его! Или ты глухой? – Чагирь встал.

Теперь он уже не отрывал глаз от Егора. Следопыт тоже глядел на него – с нескрываемой ненавистью. И пахан наконец узнал его.

– Ты-ы!? – Чагирь даже задохнулся на миг. – Так это ты!?

– А кто же еще. И знаешь, я сейчас жалею только об одном – что не раздавил тебя тогда, как гниду. Ты убил моих родителей, сволочь! Ты прикончил и пахана Малеванного – чтобы он не был тебе обузой. Интересно, известно ли об этом твоим "корешам" в зоне?

– Дай! – почерневший от бешенства Чагирь вырвал из рук Скока финку. – Да, убил! Я сделал с них рубленые котлеты… крха-крха… – Он хрипло хохотнул – словно ворон прокаркал. – Понял! Я! А ты меня упрятал в зону, щенок. Так что мы теперь квиты. Но между нами есть одна разница: ты сейчас подохнешь, а я буду жить. Долго буду жить!

Пахан подскочил к Егору и ударил его финкой. Вернее, попытался ударить – с виду медлительный и хромой Скок молниеносно бросился ему наперерез и отшвырнул Чагиря в сторону с такой легкостью, будто это был соломенный куль.

– А ну погодь… – тихо произнес Скок, напряженно глядя на Чагиря. – Не пори горячку. Дай послушать фраерка. – Он повернулся к Егору: – Начинай, Сатана, звони все, что знаешь о Малеванном.

– Что ты хочешь услышать? – Егерь перевел дух и попытался собраться – как ни готовься к смерти, но когда до нее рукой подать, редко кто может оставаться абсолютно спокойным.

– Я хочу послушать как помер мой брат Спиридон.

– Хочешь сказать, что Малеванный – твой?.. – Такого поворота Егор не ожидал, а потому опешил.

– Да. Старшой. Говори все, как на исповеди. Скажешь правду – умрешь легкой смертью. Солжешь – на кусочки изрежу, будешь сутки сдыхать в страшных муках. Понял, нет? – Скок, ощерившийся, будто взбесившийся пес, был страшен, словно сам нечистый.

Егор посмотрел на Чагиря, который стоял чуть поодаль и пожирал глазами следопыта, затем перевел взгляд на Скока и, утвердительно кивнув, вкратце рассказал о событиях 1948 года.

– Вон, оно, значит, как… – Скок обернулся к Чагирю. – До меня доходил звон, но я не верил… Зачем Спирьку сгубил?

– Кого слушаешь, дурачина? – голос пахана был тих и спокоен. – Сатана горбатого лепит, а ты свои уши сушить повесил.

– Нет ему резона врать перед смертью… – Скок не отрывал от него побелевших от ярости глаз. – А я тебе верил… Все верили. Значит, тогда ты братана замочил, а теперь всех нас на съедение псам бросил… Шкуру свою бережешь. Какая же ты сука, Чагирь…

– Ты!.. – вызверился пахан. – Говори да не заговаривайся. Я тебе не шестерка. Сатана врет, как сивый мерин.

Разве ты не видишь, что он хочет нас поссорить? Кончай базар и вали эту ищейку. И пора отсюда когти рвать, пока другие легавые на шухер не подвалили.

– Зачем брата… Спирьку… – Скок казалось не слышал слов Чагиря. – Ты мне ответишь, век свободы не видать… – Пошатываясь, словно пьяный, он шагнул к пахану, который снова успокоился и наблюдал за ним, как показалось Егору, с холодным интересом.

– Напрасно… – Пахан стоял на месте, как статуя – не шевелясь. – Напрасно ты эту разборку затеял…

Скок не ответил. Он надвигался на Чагиря, будто намереваясь растереть его в порошок о скалу за спиной пахана. Скок передвигался словно сомнабула – с широко открытыми, ничего не видящими глазами и безвольно болтающимися вдоль туловища длинными руками. Со стороны казалось, что ситуация ничем серьезным пахану не грозит, но Чагирь, хорошо знающий о медвежьей силе Скока, думал иначе. Под натиском товарища по побегу пахан начал медленно отступать, забирая влево, к обрыву, под которым далеко внизу зеленел плотный ковер сосновых крон. Таким образом они постепенно приближались к Егору, который следил за разворачивающимися перед ним событиями затаив дыхание. Он понимал – сейчас Скок вне себя, но что задумал Чагирь? А в том, что хитрый, как змей, пахан уже готовит для своего, теперь уже бывшего, друга какую-то пакость, егерь совершенно не сомневался – несмотря на финку, оставшуюся в руках Чагиря, в рукопашной против Скока его шансы практически равнялись нулю. Это было видно по посеревшему от гнева и страха лицу пахана, который даже не помышлял воспользоваться для собственной защиты остро отточенным клинком.

Все свершилось быстро и страшно. Чагирь вдруг прыгнул в сторону, как большой кот, и упал, а когда Скок навис над ним, угрожающе протягивая к горлу пахана свои руки-клещи, тот наставил на него лежавший рядом короткоствольный карабин Хойко и расстрелял прямо в грудь брата Малеванного всю обойму.

Егора будто током ударило. Как ни странно, но камнепад не сломал ни одной его кости, лишь наставил синяков, а потому тело хоть и болело, однако все же повиновалось, в чем следопыт успел убедиться, незаметно для бандитов двигая руками и ногами. Муть в глазах уже прошла, только в голове стоял шум, мешающий сосредоточиться. И тем не менее Егор все-таки сообразил – стычка Скока с Чагирем дает ему шанс; пусть и мизерный, но все же…

Пахан уже встал, когда егерь, собрав оставшиеся силы, подобрался к нему на четвереньках – сразу подняться на ноги он не рискнул, боялся, что в вертикальном положении не удержит равновесие. Чагирь, все еще под впечатлением схватки со Скоком, посмотрел на него недоумевающим взглядом и не нашел ничего лучшего, как отступить в сторону. Но не на столько далеко, чтобы Егор не смог до него дотянуться. Егерь, оттолкнувшись от земли с таким яростным усилием, что даже в глазах потемнело, по-собачьи прыгнул вперед и схватил пахана за правую ногу. От неожиданности Чагирь выронил карабин, которым мог воспользоваться как дубинкой, и принялся голыми руками молотить клещом вцепившегося в него Егора.

Захваченный врасплох, он понял замысел следопыта чересчур поздно. Егор, мужественно терпя удары, всетаки добрался до ножа, который пахан хранил привязанным к лодыжке правой ноги. Разорвав ветхую штанину, егерь выдернул небольшой клинок из ножен и нанес Чагирю несколько ударов, целясь в живот. Но достал лишь до бедра. Пахан, словно очнувшись от кошмарного сна, в бешенстве заревел, будто раненный зверь, и одним мощным усилием освободился от захвата. Он не стал ввязываться в драку с Егором, а подбежал к камням и схватил оставленный там без присмотра карабин егеря.

Все кончено, почему-то с облегчением подумал Егор. Вот теперь уже он действительно проиграл… Егерь встал и подошел к обрыву. Его шатало, к горлу подступала тошнота, в глазах мелькали радужные круги.

Нет, он не даст Чагирю возможность раскромсать его тело на куски – так, как этот хищник в человеческом обличье поступил с родителями!

Егор окинул взглядом горизонт и, раскинув руки так, будто они были крыльями, прыгнул вниз – туда, где густо росли разлапистые сосны…

Глава 25. Сюрприз

День казался резиновым. Сначала Клевахин смотрел на наручные часы, но когда убедился, что в минуте явно не шестьдесят секунд, а по крайней мере втрое больше, он в раздражении снял их и зашвырнул в ящик письменного стола – чтобы не подвергать себя ненужному соблазну. Куча бумаг, которые всучил ему Никольский, вызывала даже не отвращение, а неистовое желание облить их бензином и сжечь все к чертовой матери. Наконец, не выдержав пытку временем, он втихомолку смылся из управления – где-то за полчаса до обеда – и просидел «У Михеича» остаток рабочего дня, наливаясь спиртным под завязку. Но алкоголь, вместо того, чтобы, как обычно, приносить облегчение и разрядку, еще больше сгущал мрачные тучи, заполнившие тяжелую голову.

Майор не стал поднимать шум из-за того, что кто-то проник в его квартиру и изгваздал ее от пола до потолка кровью. Такой поступок был сродни крику о помощи глухой ночью в поселке Красный Пахарь – ори, сколько хочешь, только горло надорвешь, да еще и схлопочешь лишний раз по физиономии. Клевахин понимал, что Джангиров и те, кто стоит за ним, в очередной раз продемонстрировали свою силу и возможности – на всякий случай, если майор не захочет правильно понять отставку от "кладбищенского" дела. Оставалось лишь прикинуться в очередной раз туповатым простаком и сделать хорошую мину при плохой игре. Поэтому Клевахин, кое-как приладив замок – хлипкую "совковскую" дверь даже не потрудились открыть отмычкой, а просто вышибли – отправился ночевать к Тюлькину, наплев старлею, что его в очередной раз залила Грачиха, соседка с верхнего этажа.

Уснул он только под утро. Если всякие там метафизики и прочие оккультисты говорят правду, то эта ночь и для Джангирова была бессонной и явно не из лучших. За долгие годы работы в уголовном розыске с Клевахиным случалось всякое, но никогда и никто так бесцеремонно не вторгался в его личную жизнь.

Постоянно вращаясь среди отбросов общества, он, тем не менее, не утратил ни доброты, ни человечности; его генная конституция оказалась в состоянии выдержать и едкую кислотную среду тоталитарного строя, и трупный яд мертворожденной демократии. Скорее всего, майора спасало неизбывное чувство юмора и чисто деревенская созерцательная обстоятельность, присущая людям, выросшим не в каменных городских джунглях с их сумасшедшим житейским ритмом, а в сельской местности, где время не имеет ни цены, ни смысла.

Но сейчас Клевахин был глубоко оскорблен. Мало того – он кипел от ярости, наполнившей его до краев. И если в кабинете Бузыкина, когда тот предложил ему передать "кладбищенское" дело Берендееву, майор даже несколько поколебался в своих намерениях довести расследование до финала, то теперь он готов был не только докопаться до самого дна этой истории, но и объявить Джангирову настоящую вендетту. Знал бы сатанист, какого дьявола разбудил своим дурацким ритуальным предупреждением…

Домой майор возвратился около восьми вечера. Теперь его уже не мог испугать вид измазанных кровью стен; мало того, он даже хотел посмотреть на сатанинскую роспись, чтобы еще больше ожесточить свою негодующую душу для предстоящего поединка с врагами. Именно врагами – до сих пор майор просто исполнял свой долг, абсолютно не испытывая ни симпатий, ни антипатий к тем, кого ему приходилось преследовать, ловить и сажать за решетку; в его понимании менты и уголовники были всего лишь двумя сторонами тяжелой медали, болтающейся на шее общества.

Отрешенный, весь в плену мыслей и переживаний, Клевахин вставил ключ в замочную скважину, но провернуть его не смог. Озадаченный, он с минуту тщетно трудился над непослушным замком, а затем, разозлившись, пнул дверь ногой, чтобы взломать ее в очередной раз, благо она держалась на честном слове.

Дверь устояла. Мало того – она ответила не податливой упругостью, а жестким металлическим гулом. Что за черт!? Не долго думая, майор приложился еще раз – изо всех сил. Но результат оказался прежним – дверь стояла, как скала. Остолбеневший Клевахин сначала посмотрел на номер, а затем, словно слепой, пощупал дерматиновую обивку. Нет, точно, его квартира. И черный дерматин был тот самый, что он покупал полгода назад – в каких-то мелких коричневых точечках.

Ничего не соображающий майор пощупал голову, чтобы убедиться в отсутствии жара. Она была холодной и пустой, как земля в начале творения. Клевахин снова перевел взгляд на дверь и только теперь заметил крохотный клочок бумажки, свернутый в трубочку. Он был засунут под жестяную цифру номера.

Майор достал его заметно подрагивающими руками, развернул и прочитал: "Ключи под ковриком".

Оглянувшись по сторонам, Клевахин нагнулся, поднял кусок транспортерной ленты, заменяющий коврик, и увидел две связки новеньких ключей. Все еще пребывая в легком трансе, он отомкнул замки и, ступая по полу, как по минному полю – почему-то на цыпочках и держась поближе к стене прихожей – прошел в комнату.

Увиденное сразило его наповал. Зал блистал просто немыслимой для его холостяцкого жилища красотой. От сатанинских рисунков не осталось и следа, на стенах были наклеены дорогие импортные обои, а пол покрывал модерновый линолеум. Несмотря на распахнутые форточки, в комнате витал запах свежей краски – кто-то перекрасил окна и двери. Совершенно невменяемый Клевахин заглянул в ванную, туалет и, добравшись до кухни, рухнул на стул, бессмысленно таращась на стены – все подсобные помещения были отделаны импортной кафельной плиткой, а на новой сантехнике пестрели фирменные заграничные наклейки. Бред!

Майор поднялся со стула, подошел к холодильнику и словно слепой нашарил там бутылку водки. Он почему-то совершенно не удивился, во-первых, как она там оказалась, а во-вторых, что это был шведский "Абсолют". Налив почти полный стакан, он одним махом осушил его до дна и даже не ощутил потребность закусить. Потоптавшись на кухне, Клевахин возвратился в зал и посмотрел на диван-кровать. Когда он уходил, постель представляла собой кадр из фильма ужасов, а сейчас она была застелена новым пледом, изпод которого выглядывала белоснежная наволочка подушки.

Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Клевахин осторожно опустился на пол, привалился к стене и закрыл глаза. Даже его жесткий и практичный ум был не в состоянии разобраться с происходящим. Он даже не пытался задаться вопросом – кто и зачем? Голый факт, он и есть голый факт. Который непонятно откуда всплыл и неизвестно в папку с каким делом его подшить…

Дверной звонок тренькнул тогда, когда немного пришедший в себя Клевахин намеревался повторить свои упражнения со шведской водкой. Решительно достав пистолет, он направился в прихожую и открыл входную дверь, даже не посмотрев в глазок.

На пороге стоял Балагула. В его маленьких глазках светилось насмешливое любопытство, а руки он поднял вверх, открытыми ладонями к майору, чтобы на всякий случай продемонстрировать свое миролюбие и отсутствие оружия.

– Только не пульните, Николай Иванович, – предупредил он, с опаской покосившись на "макарова". – Я без бронежилета.

– Тебе чего? – устало спросил Клевахин, абсолютно не удивившись столь необычному визиту.

– Есть разговор…

– Завтра…

– Извините, но время не ждет. Я вам звонил весь вчерашний вечер и половину ночи, но вы почему-то не отвечали. Случилось много событий, в которых я сам разобраться не могу.

– Ладно… куда денешься… Входи… – Майор хмуро покачал головой.

Балагула это телодвижение понял по-своему.

– Не волнуйтесь, – сказал он, закрывая дверь. – За мною "хвоста" нет. Проверено…

– Плевать мне на "хвост", – отрубил Клевахин. – Мне вообще на все наплевать. Уйду на хрен на пенсию.

Видал я эту службу в гробу в белых тапочках с черными шнурочками.

– Какая муха вас укусила?

– Не муха, а шершень. И прямо в задницу. Ни сесть, ни лечь. А все время стоять навытяжку здоровье не позволяет.

– Неужто и вас в конце концов достали? Насколько мне помнится, вы числились в толстокожих.

– Даже подметка и та изнашивается. А я как будто человек… хотя и мент.

– Камешек в мой огород? – Балагула невесело осклабился.

– Нужен ты мне больно… – буркнул Клевахин. – У тебя твоя свадьба, у меня – своя. Да воздастся каждому…

– Какие-то у вас заупокойные мысли. Может, мы их слегка взбодрим, выпив грамм по сто? Моей компанией не побрезгуете?

– Кончай выпендриваться. Ты мой гость, хотя и незваный, так что мне иного выхода нет, как изображать хлебосольство. Проходи на кухню…

Балагула сел на кухонный табурет и с интересом осмотрелся.

– Прилично, я бы сказал… – пробубнил он под нос, загадочно ухмыляясь.

– Ты о чем? – спросил Клевахин.

– Интерьер получился – закачаешься.

– Стоп, стоп… – Внезапная догадка мгновенно очистила замутившиеся от сплошных таинственных загадок мозги майора и он остро посмотрел на благодушествующего Балагулу. – Ну-ка, скажи мне честно, Никита: все это, – он показал на стену, облицованную импортной плиткой, – не твоих ли рук дело?

– Честно? Нет, не моих. Я всего-навсего бывший мент, у которого руки растут не из того места, что нужно. Я даже в личной машине знаю только что такое руль, рычаг переключения передач и тормоз. Все остальное для меня – темный лес.

– Я не так выразился.

– Понял… – Балагула снова заулыбался. – Свои руки к вашей квартире я приложил только тогда, когда открывал дверь. Впрочем, я лишь постучал – может, сильнее, чем нужно – так как на звонки никто не откликался, а она возьми и отворись… Пришлось войти. И знаете, мне совсем не понравилось то, что я увидел внутри. Жуть! Как я уже говорил, к телефону вы не подходили, а так как мне кровь из носу нужно было увидеться с вами именно сегодня, то я подъехал к вашему дому утром, в шесть часов. Увидев этот кровавый бардак, я с перепугу позвонил дежурному по управлению, но тот меня успокоил, сказал, что вы на рабочем месте.

– Спасибо за заботу! – окрысился Клевахин.

– Да будет вам, Николай Иванович… Короче говоря, я подумал, что жить вам среди таких художеств будет не очень приятно, а потому попросил надежных фирмачей сделать блиц-ремонт. Как видите, марку они держат.

– Сколько это все стоит?

– Дорого. Думаю, что вам не по карману.

– А ты в него заглядывал?! – еще больше взбеленился майор.

– Не заводитесь, Николай Иванович. Для вас все это будет бесплатно. Впрочем, и для меня тоже – если уж как на духу. И не думайте, что я позволил себе примитивный рэкэт или широкий благотворительный жест в стиле графа Монте-Кристо. Все гораздо проще. Я помог президенту строительной фирмы, которая произвела срочный ремонт вашей квартиры, получить кредит под низкий процент. Так что он был мне обязан.