Текст книги "Убить зверя"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Майор стоял столбом возле двери минут пять. В квартире царила полная тишина, если не считать звонкого "блям, блям…" – кухонный кран давно просил слесаря, но Клевахин то забывал его вызвать, то ленился.

Наконец он принял решение, которое трудно было назвать разумным. Майор мог вызвать подкрепление, позвонив от соседей в дежурную часть, однако боязнь оказаться смешным старым идиотом, шарахающимся, как пуганая ворона, от каждого куста, вынудили его переступить порог собственной квартиры, отбросив всякую осторожность. Будучи бывалым опером, он понимал, что внутри мог быть как неумелый молодой вор, так и профессиональный киллер, державший прихожую на мушке какой-нибудь мощной импортной "дуры" с глушителем.

Клевахин толкнул дверь от себя и мгновенно рухнул на пол, готовый стрелять в любую тень. Еще несколько лет назад такое намерение даже не пришло бы ему в голову, но теперь, когда любой человек мог получить свинцовую примочку в лоб за здорово живешь даже среди бела дня, ему было наплевать на все предписания, касающиеся действий сотрудника милиции в подобной ситуации. Потому первую пулю майор без малейшего колебания готов был всадить во взломщика, если он с оружием, и только после этого выпустить вторую в потолок – для отмазки перед следствием, которое, конечно же, поинтересуется, почему он не сделал предупредительный выстрел. А в том, что следственный отдел в нынешних обстоятельствах отнесется к нему предвзято, Клевахин совершенно не сомневался…

Его страхи оказались напрасными. Квартира была пуста. Но когда майор включил свет, то, несмотря на свой немалый криминальный опыт, едва не упал в обморок.

Все стены его жилища и постель были залиты кровью. А на тумбочке, в рюмке, стояла куриная лапка, перевязанная красной, "подарочной", ленточкой с бантом.

Глава 22. Сходняк

Старому «положенцу» все-таки пришлось на время покинуть свою лесную крепость. Обстановка в городе была сложной, накаленной, но когда главные воротилы воровского сообщества решили провести выездное совещание именно в его владениях, Базулю ничего иного не осталось как взять под козырек и в сопровождении многочисленной охраны приехать в находившийся под «крышей» Чингиза ресторан «Малибу», получивший свое название от сокращенных фамилий владельцев – Малькова и Бутырина.

Заведение отличалось солидностью и претензией на колониальный шик. Оно было отделано ценными породами дерева, привезенными из Южной Америки. На стенах ресторана висели маски африканских колдунов, рога, луки, копья, щиты из буйволовой кожи и колчаны со стрелами, в огромных аквариумах плескались экзотические виды рыб вплоть до кровожадных пираний, в позолоченных клетках орали собранные со всего света разнокалиберные попугаи, а среди официанток, одетых лишь в легкие юбочки из какой-то травы и лифчики, представляющие собой два больших цветка на сосках, преобладали мулатки и негритянки – не зарубежные, доморощенные, благо наши женщины в эпоху всеобщего интернационализма спали не только с грузинами и чеченцами, но и с представителями порабощенных капиталистами народов Черного континента. "Малибу" считался рестораном для элиты, а потому цены в нем были просто умопомрачительными. Особенно "новых" русских и старых чиновников-взяточников привлекало то, что после определенной дозы горячительного можно было запросто взять под локоток приглянувшуюся официантку или стриптизершу и удалиться в номера; ненадолго – час жаркой "африканской" любви в "Малибу" стоил пятьсот баксов, что даже для тугих лопатников новоявленных нуворишей оказывалось весьма накладно.

На время "съезда" воров "в законе" ресторан для обычных посетителей был закрыт; как гласила вывеска на дверях, в связи с санитарным днем. Машины прибывающих перед парадным "Малибу" не останавливались.

С проулка они въезжали в закрытый хоздвор ресторана, где их уже ждала многочисленная охрана. Базуль зло покривился, увидев среди встречающих Чингиза. Но в день общего сбора воровских заправил было объявлено всеобщее перемирие, а потому "положенец" сухо кивнул ему и направился к неприметной двери, которая вела на второй этаж ресторана, в банкетный зал, где уже накрыли столы. На первом этаже, демонстративно раздвинув тяжелые, шитые золотой нитью портьеры, работали мойщики окон, полотеры, декораторы и прочие разнорабочие – показуха для особо любопытных и соответствующих органов, не оставляющих "Малибу" без присмотра.

Базуль приехал как раз вовремя – почти все приглашенные оказались в сборе. Его поприветствовали достаточно тепло и дружелюбно – среди собравшихся были в основном его старые кореша, воровская элита, и всего лишь четверо недавно "коронованных" на воров "в законе", из новой волны, не соблюдающей блатные традиции. Эти держались отдельно, будто скромничали, но Базуль знал, что каждый из них при необходимости может выставить по две-три тысячи стволов.

– Сначала поговорим о наших делах на трезвую голову, – взял слово единодушно избранный председателем сборища Малява.

Он был моложе Базуля почти на десять лет, но "положенец", обычно главенствующий на подобных толковищах, в этот раз отказался занять "королевский" трон. Ему хотелось побыть равным среди равных, чтобы лучше ощутить общий настрой, который трудно уловить, восседая в роли главного арбитра и облаивая необузданных урок, словно пес на привязи.

Все расселись вокруг длинного стола, поставленного в стороне от второго, банкетного, сверкающего под светом люстр богемским хрусталем. Малява, как и подобает по чину, занял кресло с высокой спинкой во главе сходняка.

– Главная беда, которая и собрала нас на этот сходняк, не дает нам покоя уже лет пять, – солидно начал Малява, пытаясь придать своему морщинистому лицу, запечатлевшему все мыслимые и немыслимые пороки, значимость и властность.

Был он невысокого роста, нескладный, дерганный, но за такой невзрачной внешностью скрывался один из самых жестоких и волевых на территории бывшего Союза паханов. Лучшей характеристикой его качеств был случай, когда Малява во время побега нечаянно угодил в медвежий капкан. Погоня шла по пятам, а потому он, будучи не в силах раскрыть железные зубатые челюсти, не мудрствуя лукаво, отрезал по живому два пальца на левой ноге.

– Все дело в чеченах. Они лезут во все дырки. Вы знаете, что мнение по этому поводу разделились: одни ратуют за компромисс и содружество, другие, как например Роспись, готовы пойти на свару и до конца, лишь бы загнать их в хлев. И они, и мы уже потеряли многих, но пока сшибкам не видно конца…

– А ты за кого? – бесцеремонно перебил его Кинто, вор грузинской национальности, давно обрусевший и потерявший связи с исторической родиной.

– Потерпи, – поморщился Малява. – Получишь слово – тогда и будешь базлать. Но на твой вопрос отвечу: я за справедливость. Однако, когда славян начинают выдавливать с их исконных территорий, то напрашивается очевидный вывод…

Все дружно кивнули.

– Но я все-таки хочу спросить вас всех, как будем действовать дальше. Начнем с наших младших корешей…

Базулю предстояло завершить обсуждение, как самому старшему по возрасту. Он сидел, нахохлившись, словно сыч, изредка украдкой поглядывая на Чингиза. Казалось, что тот еще больше похудел – будто совсем недавно встал с больничной постели – но его восточные глаза по-прежнему пугали своей темной стеклянной глубиной. Базуля так и подмывало спросить своего злейшего врага: " А что это ты, чурка не огороженная, в последнее время стал таким тихим? Какую пакость готовишь, узкоглазый урод?" От Балагулы "положенец" знал, что "быки" Чингиза пока ведут себя тише воды, ниже травы, но за своими точками присматривают весьма тщательно, притом в несколько эшелонов – устраивают засады внутри, болтаются снаружи и дежурят на машинах. Потому Базуль приказал своим подручным пока не высовываться и не проявлять активности, а тоже сосредоточиться на охране фирм, магазинов и банков, находившихся под его "крышей". -…Ни хрена подобного! – голосил на удивление тонким дискантом Артюх, громила двухметрового роста, из молодых. – Вы хотите иметь одни убытки? Или вам мало войны в Чечне, на которой мы потеряли такие бабки, что страшно сказать?!

– Ну, скажем, не все потеряли… – вклинился в его писк черный, как смоль, Цыган. – Кое-кто подлатался очень даже не хило.

– Ага, – с сарказмом кивнул чересчур маленькой для громоздкого тела головой Артюх. – Кое-кто – это точно.

Те, кто торговал стволами и бронетехникой и у кого была прочная связь с военной верхушкой. Но остальные – а их большинство – лапу сосали и контрили с чеченами до полного самоуничтожения. Это хорошо?

– Что ты предлагаешь? – прямо спросил Малява.

– Пойти с ними на мировую. Тогда и азеры,[28]28
  Азеры – азербайджанцы (жарг.)


[Закрыть] и другие лягут на дно, а мы не будем оглядываться по сторонам, топая в собственный сортир.

– Так и запишем, – с глубокомысленным видом изрек председатель сходняка, хотя никто даже не подумал достать ручку и блокнот. – Следующий…

Собрание набирало обороты, возбуждение нарастало, лишь Базуль сидел холодный и отрешенный. Что-то беспокоило старого вора, некая заноза, все больше и больше шпыняющая в нервные центры. Он всегда отличался способностью к предвидению, и потому привык доверять своим чувствам, нередко вступающим в противоречие с логикой.

Что-то должно было случиться… Базуль лихорадочно прокручивал в голове сложившуюся ситуацию, но пока не видел изъянов ни в подготовке к сходняку, ни в принятых мерах безопасности. Но почему тогда так тревожно на сердце и время от времени по спине пробегает холодок?

Ответа не было, и Базуль сидел на мягком стуле словно на иголках, хотя и не подавал виду, что ему не по себе. -…Вы, блин, готовы лизать задницу любому, кто предложит вам хороший сармак! – гневно выговаривал молодым ворам "в законе" порывистый кудрявый Габор, в жилах которого текла венгерская, цыганская и украинская кровь. – Вспомните, как начинали чечены. Прикинулись овцами, все шелестели о вечной дружбе и взаимовыручке, хвосты за нами заносили. А что вышло? В столице половина банков на них пашет, спирт и наркота идет большей частью через чеченов, в торговле табаком они тоже мазу держат. Нам остались лишь некоторые рынки, шалавы и часть игорного бизнеса.

– Габор, не преувеличивай, – прогудел густым басом меланхоличный Чалый, украинец по национальности. – Провинция почти вся наша. В столице мы тоже постепенно наводим шорох. Но отобрать у чеченцев все и сразу – у нас кишка тонка. Поэтому, лучше договориться. По крайней мере, на время.

– Ну вот, еще один защитник чурок выискался! – окрысился на него Габор. – Наверное, потому, что ты с ними вместе в зоне не был.

– Ты, Габор, чеши языком, да не заговаривайся, – угрюмо бросил Кинто. – Это еще нужно посмотреть, кого считать чурками.

– Стоп! Хорош по дурному бакланить, – стукнул ладонью по столу Малява. – Мы здесь собрались не для того, чтобы вцепиться друг другу в глотки, как наши правители, из-за спора чья кровь чище и цивилизованней (это слово он выговорил с трудом – скорее всего, чтобы повыпендриваться) и где пограничный столб ставить. Я этого не потерплю. Всем ясно? Продолжим…

Присутствующие на сходняке успокоились и снова приняли чинный вид. Все знали, что власть председательствующего на сборище неограниченна, и он может применить к нарушителю спокойствия весьма серьезные санкции – от большого штрафа до постановки вопроса о его соответствии званию вора "в законе". А это было вовсе не смешно: выброшенный за борт воровского сообщества сразу становился изгоем, лишаясь не только привилегий и щедрой кормушки, но иногда и жизни.

Базуль хмуро ухмыльнулся. Кто-кто, а он хорошо знал, что такое воровская солидарность на самом деле.

"Положенец" не сомневался, что в другой обстановке грузин Кинто без лишних разговоров перерезал бы горло "дорогому корешу" Габору; или наоборот – как придется…

Обсуждение "чеченского вопроса", главного в повестке дня, подходило к концу и некоторые из паханов – те, кто помоложе – уже с вожделением поглядывали на великолепно сервированный стол, как вдруг со стороны главного входа в "Малибу" раздался чей-то истошный вопль, а затем послышался глухой удар, от которого содрогнулось здание, и звон бьющегося стекла.

На какой-то миг все оцепенели. Малява, в этот момент что-то вещавший со своего "трона", так и застыл с открытым ртом. Горячий Габор, продемонстрировав, несмотря на возраст, отменную реакцию, мгновенно выхватил из-за пазухи пистолет и бросился к зашторенному окну, выходившему на главную улицу. Причина для такого мандража у него была, что называется, налицо: он уже больше года находился в розыске, а потому любая встреча с правоохранительными органами светила ему как минимум пятью годами тюрьмы.

Обстоятельный и невозмутимый Чалый неторопливо отодвинулся от стола, расстегнул пиджак для большей свободы действий и достал из кармана миниатюрное переговорное устройство – чтобы в случае надобности быстро связаться со своими телохранителями. Молодые воры "в законе" тоже последовали примеру Габора, но с точностью до наоборот: быстро подхватились с мест, однако оружие демонстрировать без нужды не стали (похоже, они его и не имели – во избежание соблазна обнажить стволы не там, где нужно, и в неподходящее время), и метнулись к выходу в хоздвор. Относительно спокойными (по крайней мере, внешне) остались лишь Кинто, приехавший в город вполне официально, по служебной командировке, как представитель совместного американо-русского предприятия, имеющий на руках паспорт гражданина США, и Базуль – в критических ситуациях он всегда был сдержан и не совершал необдуманных поступков.

– Что там? – одновременно спросили человек шесть у выглядывающего из окна через щель в портьере Габора.

– Какой-то странный шухер… не пойму… – Побледневший Габор даже привстал на цыпочки, чтобы разглядеть тротуар возле входа в "Малибу".

И в это время грохнули взрывы или выстрелы прямо в помещении ресторана, на первом этаже.

– Менты! – заорал кто-то дурным голосом.

– Окружили! Нас подставили! Какая сука навела!? Мать твою!.. Спокойно, братаны, разберемся! К выходу…

Где охрана!? Чингиз, ты ответишь!.. Куда прешь, бля!

Минуты две в банкетном зале царил полный бедлам – все кричали и говорили одновременно. Наконец Базуль, не принимавший участия в групповом помешательстве, неожиданно зычным голосом скомандовал:

– Ша, братва!!!

Шум утих мгновенно. Все посмотрели на "положенца", который с решительным видом встал и подошел к пустующему креслу председательствующего – Малява, как и Габор, выглядывал на улицу.

– Вы что, белены объелись!? Или не слышите, что шмаляют не со стволов? Габор, раздвинь шторы!

Малява и Габор поторопились выполнить приказание Базуля, и все увидели за окном настоящий фейерверк – только пасмурным зимним днем. Шутихи и ракеты, дробя разноцветные искры о стены домов на противоположной стороне улицы, с воем и визгом ввинчивались в небо, где расцветали неяркими из-за дневного света, но пышными огненными султанами, шаровыми молниями прыгали по мостовой, гоняясь за обалдевшими прохожими. Постепенно к ярким всполохам потешных взрывов начал примешиваться и густой черный дым, поваливший из разбитых витринных окон "Малибу", а где-то вдалеке послышался вой сирен пожарных машин. Прильнувшим к окну вора "в законе" был виден хвост автомобильной фуры, которая почти до половины въехала в помещение ресторана. Ее брезентовый тент пылал и без устали выплевывал вверх и по бокам все новые и новые порции воющих на все голоса потешных ракет.

– Какая падла?.. – у Малявы не хватило словарного запаса, чтобы прокомментировать увиденное.

– Не знаю, что там и как, но мы "засветились" по полной программе, – Базуль выразительно глянул на растерянного до полного отупения Чингиза – тот нес за подготовку сходняка единоличную ответственность.

– Нам нужно рвать когти отсюда. И побыстрее…

Наверное, "положенец" был единственным из присутствующих в банкетном зале, кому происшествие в ресторане было на руку и не вызывало отрицательных эмоций. Базуль в очередной раз поблагодарил личного ангела-хранителя, который не подвел и на этот раз. Перед встречей возник вопрос где ее проводить.

Старый вор, выбитый из колеи гибелью своих любимцев, боевых псов, не стал возражать, когда Чингиз заявил, что на этот раз принимать гостей будет он. Базуль знал, что таким образом его враг приобретает некоторое преимущество и становится на какое-то время почти вровень с ним – быть хозяином сходняка считалось большой честью, так как это означало полное доверие к нему элиты воровского мира. Но с другой стороны хозяин был в ответе за все, и главное – за безопасность собравшихся. Потому паханы понимали, что Чингизу в сложившейся ситуации не позавидуешь – даже если он вообще ни в чем не виноват. Базуль был в курсе и еще одной тонкости: теперь Чингиз должен оплатить все командировочные расходы прибывшей на сходняк братвы; а они всегда брались с потолка и обычно составляли очень большую сумму.

– Ты прав… – И Малява, все еще считающийся председателем, начал распоряжаться отъездом.

Но едва первая группа направилась к выходу, как в банкетный зал заскочил один из владельцев ресторана, плюгавый Мальков.

– Извините… тут такое… – лепетал он, боясь поднять голову.

– Мы уже, как ты понимаешь, сами сообразили, – снисходительно сказал Базуль, которого забавлял вид Чингиза, стоявшего перед Мальковым в позе удава, гипнотизирующего лягушку. – Уйдем по пожарной лестнице. Туда огонь еще не добрался?

– Я не о том… – мямлил владелец "Малибу". – ОМОН уже на кухне…

– Что-о!? – вопрос выпорхнул почти изо всех глоток.

Ответ на него пришел мгновенно: грубый башмак омоновца вышиб дверь, и в банкетный зал хлынули крепкие парни в камуфляжной форме и черных вязанных шапочках-масках с прорезями для рта и глаз.

Базуль не успел опомниться, как уже лежал на полу лицом вниз, а здоровенный детина, поставив ему ногу на шею, сноровисто выворачивал карманы, поминая сквозь зубы мать пахана и высказывая предположения о его сексуальной ориентации…

Их даже не посадили, а побросали в "воронок" как кули с мукой. Базуль глазам своим не верил – казалось, что к "Малибу" собрались все омоновцы области. По крайней мере, их было гораздо больше, чем городских. Неужто опять "третья" сила?

Полчаса езды до следственного изолятора внутри старой громыхающей колымаги показались старому вору "в законе" длиннее, чем несколько суток в столыпине,[29]29
  Столыпин – специальный вагон для перевозки заключенных (жарг.)


[Закрыть] возившим этапы в Сиблаг.

Глава 23. Жестокий ринг

Егор Павлович никогда не думал, что собачьи бои проходят в цирке. Как объяснил ему Чижеватов, до недавнего времени они были вообще запрещены, однако большие деньги совратят кого угодно, а потому местные власти смотрели на эти жестокие развлечения состоятельных людей сквозь пальцы, благо и им перепадал солидный куш от устроителей состязаний боевых псов. Бои ни для кого не являлись тайной, в цирк мог прийти практически любой желающий, но входные билеты стоили очень дорого, а потому простой люд на рингах обычно не присутствовал.

"К сожалению, в погоне за деньгами все как-то забыли о главных действующих лицах – собаках, – говорил Михаил Венедиктович. – Вы сами убедитесь, каких неподготовленных псов выставляют. Где-то находят страшилищ под сто килограммов весом и думают, что такая псина станет чемпионом. Чушь! Нарушение анатомически правильного строения тела ведет к потере баланса, что делает такого монстра тренировочным чучелом для настоящей бойцовой собаки. Чересчур крупные псы малоподвижны, имеют неважную реакцию, что в условиях ринга смерти подобно. Но хуже всего, если применяют методы искусственного выращивания боевых собак с применением анаболических препаратов. Получаются костистые и мускулистые Шварцнегеры, только на четырех лапах и с никуда не годной дыхалкой. А, что я тут распространяюсь! Посмотрите своими глазами…" В субботу вечером Егор Павлович, как обычно, наведался к Ирине Александровне. Она немного оживилась и даже шутила, готовя ужин. Старик смотрел на нее с болью в сердце – актриса здорово сдала за последнюю неделю и как-то потускнела, будто ее присыпали пылью. О злополучной долговой расписке они не говорили – так попросил Егор Павлович, когда давал Ирине Александровне обещание уладить эту проблему.

Старик не хотел, чтобы они каждодневно бередили кровоточащую рану, однако его задумка мало помогла: актриса о деньгах не напоминала, но все ее мысли были сосредоточены на приближающемся сроке расплаты. Расставание получилось тягостным: старик старался не смотреть актрисе в глаза, чтобы не выдать нарастающее беспокойство за завтрашний поединок Грея, а она, чисто по-женски интуитивно понимая, что скоро Егору Павловичу придется несладко, пыталась придать своему звонкому чистому голосу мягкую задушевность, но у нее это плохо получалось…

Цирк бурлил. Старик с удивлением разглядывал публику, которая толпилась возле баров, где пенилось шампанское, янтарем отсвечивали бутерброды с красной икрой и витал аромат хорошего кофе, брала штурмом кабинки букмекеров и с жаром обсуждала достоинства боевых псов у стенда с регламентом поединков. Он всего лишь раз был на настоящем цирковом представлении, но даже с таким мизерным опытом участия в массовых зрелищах понимал, что сегодня собрался народ несколько иной, нежели обычно. В фойе не было детей, а немногочисленные женщины… они казались ему ведьмами, собравшимися на шабаш – таких старик видел в американских фильмах ужасов, что демонстрировались по кабельному телевидению: с горящими нездоровым ажиотажем глазами, раскрашенными, словно куклы, и в вызывающе мрачной одежде, где большей частью преобладали красные и черные тона.

– Пора, Егор Павлович, за кулисы, – дернул его за рукав Чижеватов. – Грей скучает…

Старик оставил пса под присмотром одного из тренеров, единственного из всех служащих фирмы Михаила Венедиктовича, к которому нелюдимый пес относился достаточно индифферентно и благожелательно.

– Держите… – Чижеватов всучил старику красочно оформленный буклет.

– Что это?

– Программка. Только не удивляйтесь тому, что там написано, – Михаил Венедиктович рассмеялся и покачал головой. – Реклама – двигатель бизнеса…

Егор Павлович читал и диву давался. Выражения типа "неустрашимый", "железный", "дьявол" так и мелькали в тексте. Он обнаружил, что оказывается его пес носит имя Грей Черная Молния, а противник волкодава – Чемпион Убийца Викинг. Другие боевые собаки тоже имели клички, непривычные для восприятия старика; многие именовались чемпионами.

– После трех выигранных боев пес получает чемпионское звание, – объяснил Чижеватов. – Сегодня собралась элита бойцовых собак. Некоторые выиграли по пятьдесят и больше боев. Но про то ладно… – Он нахмурился и опустил голову.

– Что-то не так? – с тревогой спросил Егор Павлович.

– Как вам сказать… Когда я регистрировал Грея, то поставил условие, что, во-первых, он идет вне весовых категорий, во-вторых, должен быть для всех "темной лошадкой", а в-третьих – это уже требование устроителей ринга – ваш пес тоже получает противника, имя которого должно быть раскрыто лишь перед началом соревнований. Эдакая интрига. И кстати, она удалась – сегодня цирк забит под завязку.

– Так что же вас смущает?

– Чемпион Викинг. Я еще не видел его в деле, так как он из другого города, но о нем наслышан. Пес выиграл сто пять схваток. Его считают непобедимым. Я подозреваю… – Чижеватов запнулся.

– Что вы подозреваете? Говорите, Михаил Венедиктович, я должен все знать.

– Меня хотят прокатить. Нет, это не вражда какая-то или месть – отнюдь. Азарт и деньги – всего лишь. Для устроителей не секрет, что я поставил на Грея большую сумму, а потому кто-то из них не поленился найти вашему псу действительно достойного противника. Конечно, в случае поражения Грея (тьху! тьху!), – суеверный во всем, что касалось собак, Чижеватов дважды сплюнул через левое плечо, – мой кошелек несколько облегчится. Но не это главное: деньги – дело наживное. Я боюсь, чтобы Грей не "перегорел" – есть такое понятие в нашем виде спорта. Если бы мы потренировались с ним еще пару месяцев… м-да… – Он сокрушенно вздохнул. – Потерять такого пса лично для меня – большой удар. Я уже не говорю о вас…

– Мне отступать некуда, – угрюмо сказал старик.

– Я знаю. И сочувствую. А, ладно! Чего мы горюем раньше времени? Как говорится, поживем – увидим.

Кстати, еще одно… я вам об этом не сказал… – Чижеватов выглядел смущенным. – Дело в том, что владельцы собак перед боем должны внести денежный залог, который достается победителю…

– Сколько? – требовательно спросил старик.

– Много, Егор Павлович, – нехотя сознался Чижеватов. – Пять тысяч долларов. Но вы не волнуйтесь, деньги я внес. Деваться некуда – поезд уже тронул. Или мы будем на коне вместе, или благополучно пойдем ко дну – тоже вдвоем. Скажу сразу – в случае проигрыша вы мне ничего не должны. И баста! Я так решил.

– Спасибо, Михаил Венедиктович… – Старик был растроган.

– Ладно, сочтемся. А теперь – к барьеру! Ринг начинается. Пока посмотрим на других бойцов. Весьма интересное и поучительное зрелище, доложу я вам…

Перед тем, как пройти на места для владельцев и тренеров собак, Егор Павлович проведал Грея, которого, как и других псов, держали в специальном ящике с сетчатым верхом – чтобы злобные сверх всякой меры четвероногие гладиаторы не устраивали гвалт при виде своих сородичей. Волкодав был неспокоен, но держался с достоинством. Его не так угнетали заглядывающие в вольер специалисты-кинологи – букмекеры уже прекратили принимать ставки, потому что судьи начали взвешивать собак, а это значило, что доступ к новичкам ринга свободен – как гул большого скопления людей. Взращенный среди вольной природы, в глухой тайге, где и два человека – толпа, он просто терялся, когда попадал в стаю двуногих существ, похожих на его хозяина. Грей не знал, как поступить: то ли напасть на них и драться, то ли сделать вид, что он их не замечает. О том, чтобы поджать хвост и дать деру, как дворняга, гордый волкодав даже не помышлял. Он не боялся людей; мало того – пес был приучен охоте на человека. Ему уже не раз приходилось вступать в схватку с двуногими существами и даже получить от них несколько ранений. Грей знал, что человек слаб, беззащитен и труслив, но коварен, хитер и жесток. Наверное, обладай пес более развитым мозгом, он просто презирал бы людей.

Другое дело хозяин. Он тоже был двуногим, однако Грею, который в первые минуты жизни почуял запах не только материнского молока, но и его удивительно теплых и ласковых рук, старик казался Богом. В воображении пса хозяин совершенно не ассоциировался с остальными представителями рода человеческого.

Он чувствовал, что все они для хозяина чужие, а значит враждебные. Разве его Бог когда-нибудь разговаривал со своими сородичами так долго и доброжелательно, как с ним? Разве он трепал их за уши, гладил, или вычесывал блохи приятно щекочущей металлической щеткой? Разве хозяин смотрел на них с такой же любовью, как на него?

Для Грея хозяин был смыслом его существования, второй, нераздельной, половиной. Пес не мог выразить это словами, он, естественно, не только не умел разговаривать, но даже лаял так редко, что казался немым.

Нельзя сказать и что Грей выражал свои чувства чисто по-собачьи – умильно заглядывая хозяину в глаза и виляя хвостом. Он почти всегда был бесстрастен, словно какой-нибудь буддийский монах, а высказывать знаки внимания, как другие псы, подавая сигналы своим куцым, купированным природой, обрубком, волкодав не имел возможности. Но в его сердце не было места иному состоянию, чем то, которое можно охарактеризовать короткой фразой – безграничная, всепоглощающая преданность хозяину. Прикажи ему старик броситься в пропасть, Грей прыгнул бы в нее не колеблясь ни секунды…

Первая пара бойцов, которую вывели на ринг, представляющий собой квадратный манеж (так называемую яму) с бортиками и деревянным полом, особого интереса у публики не вызвала. Дрались два молодых псабоксера, плохо обученные и перетренированные, как объяснил старику их состояние Чижеватов – они были вялыми, на удивление нерасторопными, с плохим мелким хватом и совершенно отвратительной устойчивостью.

Вторая (мастифы) и третья пара (доги) закончили бой очень быстро. Здесь сошлись неравные противники – по возрасту. Но если во втором поединке победила молодость, то в третьем верх взял опыт – сплошь покрытый шрамами ветеран, как показалось Егору Павловичу, подавил соперника уверенностью и поистине королевским величием еще стоя в своем углу. Молодой дог дрогнул лишь на мгновение, но и этого очень короткого временного промежутка хватило, чтобы старый боец резким мощным наскоком сначала свалил его с ног, а затем безжалостно вогнал клыки в шею, таким образом закончив схватку в рекордно короткий срок. Поверженного пса спасли от верной смерти помощник главного судьи, вовремя заметивший белый лоскут, выброшенный на арену хозяином неудачника.

Четвертый бой оказался самым кровавым и продолжительным. На ринге сошлись признанные бойцы, американские пит-були – широкогрудые шоколадные красавцы, матерые, но не старые, с большим опытом схваток не на жизнь, а насмерть. Полчаса в центре ринга бушевал ураган, куча мала, и трудно было понять, какой пес берет верх. И лишь после второго перерыва, длившегося, как обычно, всего полминуты, стало ясно, что побеждает молодость – пит-буль по кличке Чемпион Эдгар был в гораздо лучшем состоянии, нежели его более старший противник, который казался сплошной раной.

– Этот раунд – последний, – уверенно сказал Чижеватов. – Между прочим, Эдгара тренировал я, – в его голосе слышалась гордость. – У него мертвая хватка. Сейчас первый запал прошел и он готовится к своему коронному приему – по-бульдожьи вцепиться сопернику в горло. Эдгар – хитрая бестия…

Все вышло, как говорил Михаил Венедиктович. Раненный пит-буль явно не ждал уловки, которую применил противник: во время сшибки в центре ринга Эдгар, вместо того, чтобы сойтись грудь в грудь, молниеносно отскочил в сторону и пока его несколько опешивший соперник поворачивался, впился ему, словно большой клещ, в шею. Будь второй пес посвежее и помоложе, наверное он бы стряхнул Эдгара, но полчаса боевого неистовства изрядно подточили его силы. Он заметался по рингу, пытаясь извернуться и достать плечо Эдгара, однако тот был настороже и, совершая почти танцевальные па, все больше и больше смыкал на шее противника свой живой капкан. Второму пит-булю повезло в единственном – Эдгар слегка промахнулся и вогнал клыки всего в каком-то сантиметре от артерии. И это дало возможность владельцу раненного пса спасти ему жизнь, выбросив белый флаг поражения.