Текст книги "Убить зверя"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

– Скажи мне, кто ты? – снова задал вопрос крепыш. – Как вошел в коттедж и о чем хочешь поговорить?

Как ни странно, но он не узнавал Егора Павловича. Наверное, парень все еще находился в шоковом состоянии.

– Не все сразу. И не сейчас. Придет время – узнаешь…

Старик хотел было еще что-то сказать, но тут их диалог нарушил пленник:

– Спасите меня, умоляю! Христом-Богом прошу! Иначе меня тут замучат насмерть. Пожалуйста…

– На пол! – скомандовал парню Егор Павлович. – Лицом вниз, руки за голову. Грей, сторожи! Мой тебе совет, сукин сын: хочешь жить – лежи и не дергайся.

Достав нож, старик разрезал путы на руках и ногах мужчины. Тот кряхтя встал, и сделал два неверных шага, чтобы восстановить нормальное кровообращение. Лежавший на кафельной плитке пола крепыш тихо выругался. Мужчина перевел на него взгляд – и неожиданно схватил пистолет.

– Падаль! Садист! – заорал он, загоняя патрон в ствол. – Пристрелю, сволочь!

– Стоп! – властно скомандовал Егор Павлович. – Отдайте оружие, – миролюбиво продолжил он. – Не стоит вам руки марать. Ко всему прочему, мне он еще нужен.

Мужчина, посмотрев долгим взглядом на старика, сумрачно кивнул и нехотя протянул ему оружие.

– Отлично, – бодро сказал Егор Павлович. – А теперь свяжите ему руки… вон там лежит лента. Да покрепче!

Нам пора отсюда убираться…

Дачную зону они покинули без приключений. Старик не стал предлагать мужчине подбросить его к городу – лишние предосторожности еще никому не вредили. Лучше если бывший пленник не будет знать ни имени своего освободителя, ни номера "джипа", по которому легко разыскать владельца автомобиля. Впрочем, мужчина и сам к этому не стремился. Он нашел в коттедже сотовый телефон и, едва они оказались в лесу, вызвал свою машину и охрану.

– Я просто не знаю, как вас благодарить… – Мужчина тряс руку Егора Павловича со слезами на глазах. – Деньги?.. Нет? Я так и знал. Вот вам моя визитка, адрес квартиры и офиса. Звоните, приходите в любое время дня и ночи. – Он приблизил губы к уху старика и шепнул: – Ваш личный пароль "дачи". Скажите его – и вам откроются все двери. Я готов оказать любую услугу, любую помощь. Я ваш должник. Крупный должник. Сегодня я родился во второй раз…

Старик промолчал и поторопился уйти, чтобы бывший пленник не увидел на его лице саркастическую ухмылку. Он прожил достаточно долго, чтобы знать истинную цену таким благим порывам и обещаниям…

Утро застало его далеко от города. Он вез крепыша на свою "базу" – заброшенный лесопильный завод, построенный в далекие тридцатые годы на окраине ныне выморочной деревеньки. То, что Егор Павлович надумал, требовало предусмотрительности, дьявольской хитрости и осторожности сапера, идущего по минному полю.

Глава 29. Западня

На дачу участкового Бочкина майор добирался с соблюдением всех канонов конспирации. Конечно, насколько он был силен в этом несвойственном оперативнику угрозыска деле. В конце концов Клевахин признался себе, что у шпионов и впрямь нелегкая профессия. Такая мысль пришла ему в голову, когда он, помотавшись по улицам часа два и выехав за город, чесал напрямик через едва прикрытую снегом пахоту, чтобы в очередной раз проверить нет ли за ним «хвоста» – по уже подтаявшему вспаханному полю не пройдет даже козырный импортный «джип». Когда майор дошел до лесополосы, за которой начиналось шоссе, то вдруг ощутил неистовое желание бросить к чертовой матери службу и немедленно уйти на пенсию. Сердце прыгало в груди будто привязанный на резинке мячик, а уставшие до онемения ноги выписывали кренделя даже на ровной поляне.

Поймав попутку, Клевахин возвратился на окраину города, где, выждав момент, едва не на ходу заскочил в автобус, следующий в район рабоче-крестьянских "фазенд". Устроившись на задней площадке, он неотрывно наблюдал за движущимися позади дряхлого ПАЗа машинами все те полчаса, которые заслуженный инвалид преодолевал рытвины и колдобины проселка. Но, кроме обогнавших автобус двух грузовиков и "Таврии" с молоденькой девушкой за рулем, ничего существенно опасного он так и не высмотрел.

И все равно к домику участкового Клевахин подошел по темноте, опять-таки на всякий случай послонявшись около часа еще и по дачному поселку.

– О-ох… – Лизавета зарделась маковым цветом и едва сдержалась, чтобы не упасть ему на грудь. – Это вы…

Господи, до чего я рада! Ужинать будете?

– Холостяк, как солдат, всегда голоден. Между прочим, вкусно пахнет. – Майор с шумом втянул воздух. – Ну до чего здорово…

– Что именно? – несмело спросила Лизавета, быстро накрывая на стол.

– Это трудно объяснить… Уф-ф! – Клевахин плескался под умывальником с таким азартом, что брызги летели во все стороны. – В моем скудном лексиконе есть одно весьма расплывчатое понятие, которое называется "семейный дух". В общем это целый комплекс с массой составляющих – или ингредиентов, если по научному – непременным компонентом которого является, пардон, слабый пол. Ни один холостой мужчина, пусть он хоть трижды чистюля и заслуженный повар страны, не в состоянии создать в своем жилище неповторимую гамму запахов, которые действуют будто сильное успокоительное, как это может самая обычная, а еще лучше – любящая женщина.

– Вы говорите словно поэт.

– Да? – удивился майор. – Не замечал за собой таких талантов… Борще-ец… – Клевахин даже прищурил глаза от блаженства. – Для меня это просто деликатес. Вкусно…

Лизавета сидела на скамье и робко посматривала в его сторону. Ее первый порыв прошел, и теперь она чувствовала себя несколько скованно. Вынужденное затворничество, как ни странно, пошло ей на пользу.

Она даже немного округлилась, а на щеках появился румянец.

– Спасибо. – Клевахин с сожалением посмотрел на сковородку, где оставались еще две котлеты – его живот уже был тугой, как барабан. – За ударный труд обычно причитается премия. Держи. – Он достал из кармана большую шоколадку и протянул ее девушке.

– Ой, что вы?! – Лизавета спрятала ее на груди под накинутый на плечи платок. – Вам правда моя стряпня понравилась?

– Не то слово… – блаженно улыбнулся майор. – Как говорит нынешняя молодежь – я балдею. Чай и бутерброды, знаешь ли, приедаются. Хотя я уже привык. Но это плохая привычка. Производная от неустроенности быта и мужской лени.

– А вы женитесь, – сказала девушка и как-то странно посмотрела на Клевахина.

– Если честно, то не хочется еще раз наступить на те же самые грабли. – Майор закурил. – А вообще настоящий сыщик должен быть холостяком. По крайней мере, так пишут в книгах. – Он рассмеялся.

– То в книгах…

– Верно. Писатели врут, или – скажем так – несколько утрируют, представляя нас бесполыми роботами, зацикленными на безукоризненном исполнении гражданского долга. Но с другой стороны трудно представить, например, Шерлока Холмса в окружении чопорной супруги в очках и кучи сорванцов. В таком случае получится уже не крутой детектив, а сладкая, как патока, "мыльная" опера. В которой доктор Ватсон будет выступать под именем альфонса Родриго.

– Вы смотрите "мыльные" оперы?

– Упаси Бог! Просто в нашей системе работают и женщины. Так вот они от них без ума. Каждый день устраивают конференции на тему красивой любви и свободных отношений. Так что все наши мужчине в курсе похождений и злодея Родриго, и несчастной Марии.

Лизавета почему-то нахмурилась. Но Клевахин не придал этому значения и стал по хозяйски устраиваться на ночь: принес из кладовки раскладушку, подбросил дров в остывший камин и налил воды в умывальник – чтобы она к утру согрелась. Девушка молча убрала посуду и подмела пол.

– Не знаю, что с тобой делать… – хмуро сказал Клевахин, когда Елизавета наконец управилась со своими женскими делами. – Тебе нужно отсюда уходить. Но куда?

– Почему – уходить? – тревожно спросила девушка. – Мне здесь нравится. Тихо…

– В том-то и дело, что тихо. Так бывает перед грозой. Не нравится мне эта такая тишина. На душе почему-то тревожно.

– Я не хочу уходить!

– Придется. Тебя продолжают упорно искать. Притом люди далеко не глупые. Они уже весь город перевернули вверх тормашками. А значит скоро примутся и за окрестности.

– Мне некуда деваться… – Лизавета уронила голову на стол.

Клевахин прислушался – она тихо плакала.

– Перестань… пожалуйста… – Он присел рядом и обнял ее за плечи. – Что-нибудь придумаем. Я ведь не сказал, что брошу тебя этим волкам на съедение. Твое будущее мне вовсе не безразлично.

– Правда? – Она с надеждой подняла на майора заплаканные глаза. – Вы меня… не оставите?

В ее вопросе было что-то такое, от чего Клевахина бросило в жар. Вместо ответа он кивнул и хотел подняться. Но Лизавета вдруг обхватила его шею руками и зашептала, будто они были не одни:

– Я пойду с вами куда угодно! Вы такой добрый, сильный… у меня никогда не было мужчин… я вас..

Конец фразы совсем обалдевший майор не расслышал. Вернее, мысленно приказал себе не слушать. От прильнувшего к нему девичьего тела исходил жар, который мутил рассудок. Он ощутил, как в его заржавевшей душе что-то шевельнулось – со скрипом! – будто открылись створки, и в сердце хлынула волна нежности, мгновенно лишившая Клевахина способности не то что говорить, но даже двинуться. Он чувствовал себя болваном, но ничего с собою поделать не мог – сидел, тупо глядя на противоположную стену, и с мучительным стыдом соображал куда девать свои руки, вдруг ставшие чужими и непослушными.

– Простите… – Елизавета резко встала и выскочила за дверь.

Майор пришел в себя лишь через несколько минут – когда ему в голову стукнула мысль, что девушка вышла неодетой, а ночью все-таки еще была минусовая температура. Схватив первое, что попалось под руку – свой пиджак – он быстро вышел на улицу.

Девушка стояла, прислонившись к стене домика, и, закрыв лицо ладонями, качалась вперед-назад словно маятник. Клевахин молча набросил ей на плечи одежку и увлек в помещение.

– Это ты меня должна простить, – сказал он, усаживая Лизавету возле камина, где уже пылал яркий огонь. – Я старый мент, неотесанный чурбан… голова садовая. Извини, не умею красиво говорить… Я к тебе… тоже неравнодушен… Честное слово! Но я не знаю, что мне делать и как поступить. Все летит под откос и трудно сказать, что будет со мной завтра. А я ведь далеко не мальчик и лазурным мечтаниям уже не подвержен.

– Я тоже не знаю, что случиться со мной, когда мы расстанемся, – тихо молвила Лизавета. – Меня уже и так приговорили… вы знаете. И вот теперь… никаких надежд… – Она прикусила нижнюю губу, чтобы снова не расплакаться.

– Ты не права. Я останусь с тобой до конца, – сурово сказал майор. – Каким бы он ни был. А что касается… – Он запнулся. – Что касается наших личных отношений, то давай дождемся лучших времен. Я просто не имею морального права обмануть тебя в чем либо.

– Господи, какая я дура! – Лизавета покаянно опустила голову. – Я понимаю… все верно… Простите.

– Мне не за что тебя прощать, – ответил Клевахин, весь во власти охватившей его нежности. – Ты такая… Ты не знаешь, какая ты…

Он неожиданно для себя привлек ее к груди и поцеловал в макушку. Девушка встрепенулась и резко подняла голову. Их губы встретились, и бедный майор, мгновенно потерявший способность здраво мыслить, с давно забытым трепетом ощутил их упругую свежесть, почему-то пахнущую хлебом…

Остаток ночи Клевахин провел как бдительный страж. Он сидел у камина, курил и смотрел на умиротворенное лицо спящей Елизаветы. Впервые за многие годы майор был по настоящему счастлив…

Клевахин торопился. Он уже опаздывал на добрых полчаса, а до управления было еще десять минут ходу.

– Николай Иванович! – окликнул кто-то майора, когда он переходил улицу.

Клевахин взглянул на голос и увидел высунувшегося из окна своей машины Атарбекова. Следователь приветливо улыбался и махал рукой:

– Садитесь, подвезу!

– Спасибо, я дойду. Уже не далеко, – сдержанно ответил майор.

– Есть разговор, Николай Иванович, – продолжая скалить зубы, сказал Атарбеков. – На пару минут.

Клевахин, сумрачно кивнув, с неохотой нырнул в салон БМВ, встретивший его мягкой кожей удобного сидения и стереомузыкой.

– Нужно где-то припарковаться… – Следователь повернул за угол и остановился возле продуктового ларька.

– Извините, но я спешу, – угрюмо буркнул майор.

– Сошлетесь на меня, – парировал Атарбеков. – Нам нужно обсудить один очень важный вопрос.

– А не лучше ли это сделать в моем кабинете?

– Думаю, что нет. Лишние уши нам ни к чему.

– Даже так? – насторожился Клевахин.

– Не буду ходить вокруг да около, спрошу прямо: куда вы спрятали девушку, Николай Иванович?

Этого вопроса майор не ожидал. Пытаясь сохранять невозмутимость, он молча смотрел на следователя, лихорадочно соображая как ему себя вести. Атарбеков был очень даже не глуп, и раз он так спросил, значит обладал достаточно достоверной информацией. Неужто Берендеев ему все выложил? Конечно, капитан должен был знакомить следователя со своими наработками, но ведь он видел явное нежелание Клевахина разговаривать на эту тему. А потому, по идее, просто не имел морального права "сдать" коллегу со всеми потрохами. Тем более, что майору показалось при их последней встрече, что они нашли взаимопонимание.

– О чем вы, Темирхан Даудович? – наконец осторожно спросил Клевахин.

– Ну не стоит прикидываться лохом, товарищ майор… ("Волк тамбовский тебе товарищ!" – неожиданно вскипело в мозгах опера.) – Я говорю о Елизавете Атановой, которую вы где-то прячете, – между тем продолжал Атарбеков. – Мне ли вам говорить, что она является очень важным свидетелем в "кладбищенском" деле. Я просто обязан ее допросить. Не так ли?

– Мне это имя ничего не говорит, – упрямо стоял на своем Клевахин. – Вас явно кто-то дезинформировал, – майор этой фразой хотел проверить свое предположение насчет Берендеева.

– По поводу дезинформации следствия – между прочим, с вашей стороны – разговор особый. Но коль уж вы затронули эту тему, то я вас "просвещу", чтобы вы не считали меня круглым идиотом.

К сожалению, в "кладбищенском" деле нормального сотрудничества у нас не получилось. Уж не знаю почему. Я разыскал Усольцева – это раз. Продолжать? Хорошо. Далее, протокол допроса Ватагина – липа.

Почему я так считаю? А потому, что я нашел охранника Кирюхина, некоего Гольцова, которого его дед, небезызвестный вам Андрон, услал от греха подальше – к черту на кулички. И между прочим, с вашей подачи. Он практически слово в слово подтвердил показания Ваты и рассказал, что вы его уже допрашивали. Ловкая рокировка – и протокол допроса Гольцова с легкой руки опера Клевахина превратился в показания ныне покойного Ватагина. Который теперь не может ни подтвердить их, ни опровергнуть.

Гениальный ход. Но зачем? Вы мне не доверяете? Почему?

Крыть железные факты было нечем и майор ответил:

– Мне не хотелось вас подставлять. Все дело в Джангирове и его покровителях. Вы сами говорили: идти против них, это все равно что добровольно лечь под танк. А он фигурирует в моих разработках как одно из главных действующих лиц "кладбищенского" дела. Только, пожалуйста, не нужно этого отрицать! Это все к тому, чтобы, как вы выразились, я не считал вас круглым идиотом. Отнюдь. Все-то вы хорошо знаете, все вам понятно. Главное заключается в следующем: это не я вас дезинформирую, а вы уводите расследование в другую сторону. Я даже не буду спрашивать по какой причине. Как говорится, козе ясно. Но я профессионал и к счастью – или к сожалению – не покупаюсь. Это моя работа, мой долг, который я просто обязан выполнять честно и добросовестно. А теперь возразите мне, если найдете убедительные доводы. – Голос Клевахина подрагивал от едва сдерживаемой ярости.

Джангиров даже изменился в лице. Не выдержав жесткого взгляда опера, он отвернулся, немного помолчал, и сказал:

– Я не буду сейчас опровергать прописные истины. Возможно, вы правы. Но жизнь всегда вносит в наши планы определенные коррективы. Я ведь всего-навсего живой человек со своими достоинствами и недостатками. И у меня, между прочим, есть семья… дети. Вы не предполагаете, что я по-иному не могу поступать? Мне просто не позволят. Или… ну, в общем, что там говорить…

– Вот поэтому оставьте меня в покое. Кстати, как вы знаете, я уже не имею никакого отношения к "кладбищенскому" делу, – эту фразу майор сказал с многозначительным нажимом. – Можете отнести ваши факты на счет моего раздолбайства и несерьезного отношения к работе. Пусть даже и с оргвыводами. Мне, если честно, уже на все наплевать. Потому что под чужую дудку я никогда не плясал и плясать не буду. А по иному – так, как это положено – мне работать не дадут. В общем, куда не кинь, везде клин.

– Но мне нужна девушка, – твердо отчеканил Атарбеков.

– Ничем не могу помочь, – не менее жестко ответил Клевахин. – Я не знаю где она находится. Достаточно?

– Нет! Напрасно вы так, Николай Иванович… Я хотел как лучше. Извините, но у меня нет выбора…

Наверное, майор просто проглядел условный знак, который Атарбеков подал двум здоровенным лбам, в мгновение ока выдернувших его с переднего сидения, как пресловутая сборная команда во главе с дедом репку, и запихнувших в стоявшую позади БМВ машину, где находился еще и водитель – тоже приличной комплекции "бык" с руками-клешнями. Клевахин, не отличающийся особыми физическими данными, даже не пытался сопротивляться, тем более, что парни обыскали его с головы до ног и забрали табельное оружие.

Атарбеков сразу же выехал на центральную улицу, а машина похитителей, невзрачная с виду "шестерка", начала плутать по переулкам, пока не очутилась в каком-то гаражном кооперативе, где ее и оставили на произвол судьбы; скорее всего, "жигули" были угнаны. Предварительно связав и заклеив липкой лентой рот, Клевахина бесцеремонно затолкали в багажник "опеля" и он отправился, возможно, в последнее свое путешествие.

Примерно через полчаса машина остановилась и его извлекли наружу. Осмотревшись, майор понял, что находится где-то в районе Чулимихи – из-за высокого дощатого забора, окружавшего двор частного дома, виднелась телевизионная вышка со знакомыми очертаниями. Но долго прохлаждаться и разминать затекшие ноги ему не дали. Бесцеремонно подталкивая в спину, его завели в дом и оставили в горнице, сплошь уставленной зажженными толстыми свечами. Но вместо православного иконостаса, как можно было предположить по тяжелому запаху фимиама, в красном углу довольно просторного помещения висела большая, достаточно искусно нарисованная, картина, изображающая ад с соответствующей атрибутикой и самого хозяина загробного мира в полный рост, смахивающего на Джангирова. Клевахин даже вздрогнул, настолько живыми показались ему глаза рисованного двойника главного сатаниста города.

Присмотревшись, он понял в чем дело – зрачки и радужные оболочки были сделаны с хрустального стекла.

Настоящим казался и огонь в адской печи; скорее всего, и тут не обошлось без спецэффектов.

– Не могу сказать, что рад нашей встрече…

Голос исходил со всех сторон и майор несколько растерялся, не видя говорившего.

– Но мне хочется, чтобы наше расставание было дружеским. Или по крайней мере доброжелательным.

Клевахину показалось, что он слышит какой-то шорох за спиной, и майор быстро обернулся.

Перед ним, закутанный в черный плащ с золотым шитьем по низу и возле ворота, стоял Джангиров. Его мертвенно-бледное лицо было бесстрастным и неподвижным как маска, а немигающие глаза смотрели сквозь Клевахина без какого-либо выражения.

– А-а, господин Джангиров… – Майор перевел дух. – Все в свои страшилки играете. Никак с девушек на мужиков перешли? Что вы себе позволяете? Я вам не бомж с привокзальной площади, которого может любой пнуть, а опер. Это если вы вдруг забыли, с кем имеете дело.

– На память я до сих пор не жаловался. И мог бы напомнить вам все детали допроса, когда вы меня оскорбляли и унижали. А я, кстати, тоже не уличный попрошайка.

– Меня доставили сюда, как шкодливого кота в мешке, чтобы я перед вами извинился? Никаких проблем. Я готов. Если есть за что.

– Все эти мирские условности, к которым относится и хороший тон, мне безразличны, – брезгливо поморщился Джангиров. – В моей жизни главное цель. Я привык идти к ней прямым путем, как летит стрела. Потому я не буду вдаваться в полемику и опускаться до бордюрного уровня. Мне нужна Елизавета Атанова. Она моя. Моя! И я ее получу.

– Ну вы меня достали с этой девкой… – с сокрушенным видом покачал головой майор. – Сначала мне мозги компостировала ваша шестерка Атарбеков, теперь вы. Я не знаю, где она. Может мне перекреститься? Так вы принадлежите к другой парафии. У вас, я думаю, такие клятвы не катят.

– Вы не ошиблись. Ложь у нас не проходит. Значит, вы отказываетесь честно ответить на мой вопрос?

– Будете пытать? – полюбопытствовал Клевахин. – На вас это похоже. Да, я ее нашел и привез в город. Но куда Атанова потом девалась, я не знаю. Она, похоже, девица шустрая, наверное, опять дала деру.

– Нет, пытать вас ни к чему. Это грубо и примитивно. Есть другие, более действенные способы… – Он щелкнул пальцами и по бокам майора выросли уже знакомые ему мордовороты.

Они усадили его на массивный деревянный стул с высокой резной спинкой и подлокотниками в виде львиных лап и крепко привязали.

– Укольчик с "сывороткой правды" ширнете? – спокойно спросил Клевахин, хотя на душе у него кошки скребли.

Он боялся, но не за себя, а за Лизавету. Клевахин отдавал себе отчет в том, что шутить с такими людьми, как Джангиров – себе дороже. Однако, иного выхода у опера не было. Майор твердо решил, что если сатанисты и доберутся до девушки, то только через его труп.

– Наверное, вы начитались "шпионских" романов, – снисходительно покривился сатанист. – У нас есть коечто получше. Начинайте! – резко скомандовал он.

Клевахин хотел еще что-то сказать, но тут крепкие руки разжали челюсти майора и в рот ему хлынула теплая густая жидкость с неприятным запахом и горьким вкусом. Он начал было брыкаться, однако сильный удар под ребра заставил его примириться с неизбежным.

Снадобье начало действовать спустя несколько минут. Сначала в голове зашумело, а затем она стала такой пустой и легкой, будто из нее вынули мозги. Какая-то странная эйфория обуяла Клевахина и ему захотелось закричать, запеть, взлететь над городом, чтобы потом броситься вниз и расшибиться в лепешку. Да, ему одновременно было радостно и хотелось умереть. Он пытался противиться этому наваждению, но тут заиграла красивая музыка – что-то быстрое и невыразимо сладостное – и остатки воли улетучились как дым.

Картина, перед которой его усадили, вдруг ожила, и жаркое пламя ада, разбрызгивая искры, жадно потянуло к нему свои огненные щупальца.

Но вместо того, чтобы отпрянуть, майор рванулся вперед, пытаясь освободиться от пут. Он хотел упасть к ногам мрачной и величественной фигуры Джангирова в центре полотна. Его глаза неотрывно смотрели на Клевахина, доставая до самого дна души.

– Где находится Елизавета?

Голос был похож на гром; он проникал во все клетки тела, заставляя трепетать каждый нерв. Джангиров шагнул с полотна на пол и вплотную подошел к бессмысленно улыбающемуся майору.

– Где она? Адрес!

Клевахину очень хотелось потрогать руками фигуру перед собой, чтобы убедиться в ее реальности. Но теперь у него хватало сил лишь на то, чтобы держать голову ровно.

– Где!?

И он сказал, больше не в состоянии противиться неистовому желанию исповедаться перед ожившим повелителем тьмы.