Текст книги "Сплетающие сеть"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Сколько!? – простонала Каролина.

– А сколько потребуется. Думаю, в скором времени врачи отправятся восвояси, наш "остров" снова погрузится в спячку, и опять наступят чудесные времена покоя и умиротворенности. По крайней мере, я этого страстно желаю.

– Значит, я по-прежнему должна отсиживаться в погребе…

– У меня еще есть чердак, – "успокоил" я девушку, совсем упавшую духом. – Летом спать там – одно удовольствие.

Каролина ответила мне уничижающим взглядом. Я сделал вид, что не заметил этого. Пусть привыкает ходить в узде. Чтобы впоследствии не довелось отведать кнута.

– Но пока все остается без изменений, – предупредил я девушку, глядя на нее холодно и твердо. – Если, конечно, ты дорожишь своей свободой, а может и жизнью.

– И когда закончится это "пока"?

– После отъезда врачей.

Каролина угрюмо кивнула, соглашаясь с моими доводами. А что ей оставалось? Меня так и подмывало нажать на девушку, – именно сейчас, когда ее нервы на пределе от безысходности – чтобы она, наконец, рассказала всю правду о своих приключениях.

Я не очень верил в ее мифического гражданского мужа, и уж тем более не принимал на веру рассказ Каролины, как и почему она от него убежала. Притом таким оригинальным способом. Что-то здесь не вязалось, не строилось в логический ряд.

А впрочем, на кой мне все эти детективные измышления? Поживем – увидим, что будет дальше. Главное в этой темной истории – вовремя убрать голову из петли. А в том, что веревка уже намылена, я почти не сомневался.

Глава 17

Лолита пришла прощаться в два часа пополудни.

– Все, мой милый ковбой, – сказала она со своим неизменным легкомыслием. – Экипаж подан, уезжаем. Со станции в родные пенаты мы отбываем вечерней лошадью. Как оказалось, Лев Борисович заказал билеты заранее. Жаль…

– А мне как жаль… – Я воровато глянул на окно – не подсматривает ли Каролина? – Может, мы успеем… так сказать… – Я сделал неопределенный жест.

Лолита сокрушенно вздохнула.

– Увы и ах… Народ уже собрался, грузит оборудование в вездеход. Это я сачкую. Так что прощай, любимый.

Такова жизнь… – Это она сказала по-французски, с неземной печалью во взгляде; актриса, твою дивизию…

Хуже нет, когда женщина изображает из себя великого философа. Я посмотрел на Лолиту. Сбросив маску печали за ненадобностью, она так радостно улыбалась, что мне стало не по себе.

А где грусть, навеянная расставанием? Где, наконец, тоска по несбывшейся любви? О, женщины, как мне знакомо ваше непостоянство…

– А почему так скоро? Неужели вы закончили изыскания?

– Мы работали ударными темпами. К тому же срок нашей командировки почти закончился.

– Почти?

Она коротко рассмеялась и подмигнула мне с озорством пацана-сорванца.

– Ладно, тебе скажу. Открою завесу зловещей тайны. Послезавтра день рождения любовницы Льва Борисовича. А он, сам понимаешь, просто обязан лично засвидетельствовать свое расположение к ней.

– Ну, коли так… Действительно, повод для окончания командировки самый что ни есть серьезный. Прощай, киска. Не поминай лихом.

Она нежно меня поцеловала. Вот садистка! Лучше бы по морде съездила. Мучайся теперь… воспоминаниями… до утра.

– Кстати, а что ваша компания здесь искала? – спросил я небрежно, будто мимоходом.

– Это большой секрет, – поправляя прическу, лукаво ответила Лолита. – Секрет государственной важности.

Ты же не хочешь, чтобы меня за разглашение лишили работы и по судам затаскали?

– Что ты! Конечно, нет. Мне твои мужчины не простят.

– Противный… – Она с напускной строгостью погрозила мне пальчиком. – Ты у меня единственный… -… Здесь, – это мы сказали дуэтом.

Лолита звонко расхохоталась. Я ей вторил.

– Нет, правда, ты мне очень понравился, – сказала она, погладив меня по щеке. – Мне с тобой легко и спокойно. А для женщины такое состояние души стоит дорогого.

– Я рад, что хоть чем-то был тебе полезен. Можешь располагать мной в любое время.

– А что, вот получу отпуск и приеду сюда в качестве дачницы. К тебе. Не прогонишь?

– Ни в коем случае! Питание… и другие услуги – бесплатно. Даже за квартиру не буду брать.

– Какие мы щедрые… – Лолита ласково улыбнулась и посмотрела на часы. – Мамочки! Мне пора. Наверное, Лев Борисович меня уже обыскался…

Она умчалась, как метеор. Не оставив ни адреса, ни телефона.

Ах, эти мимолетные случайные связи… Нередко они оставляют в памяти более глубокий след, нежели длинный, но бесплодный роман. Я тяжело вздохнул ей вслед… и, пренебрегая осторожностью, направился в погреб – чтобы отнести Каролине ужин.

Почему так рано? Дело в том, что я намеревался немного порыскать по окрестностям деревни. Последние три-четыре дня меня не оставляло ощущение, что за мною кто-то следит.

Я пытался вычислить неизвестного наблюдателя визуально, но он был или чересчур опытен, или мои предположения оказались плодом разыгравшегося воображения. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть их, нужно было посмотреть наличие следов. И это следовало сделать так, чтобы некто (если он и впрямь существует) ничего не заподозрил.

Каролина встретила меня подчеркнуто холодно. Она даже не посмотрела, что там я достаю из ведра, которое мне пришлось взять, чтобы ради маскировки принести в избу картошки и других овощей. Это на случай, если наблюдатель взгромоздился на дерево.

– Щи и каша – еда наша, – сказал я с наигранным весельем. – Хлеб позавчерашний, уж извини. Бабка Дарья профилонила – наверное, перенимала опыт у своих официальных коллег. В термосе кофе. Вечером меня не жди. Скорее всего, домой приду поздно. Возможно, утром.

– Что, к своей докторше попылишь? – не выдержала, чтобы не уколоть, Каролина.

– Это мое личное дело, – отрезал я довольно грубо; но тут же смягчился: – Врачи уже уехали. Очень хотелось бы надеяться, что отныне в нашей деревне воцарится мир и покой.

– Уехали? – переспросила, оживляясь, Каролина. – Это хорошо.

– Да уж… – ответил я и, не удержавшись, вздохнул.

– Переживаешь? – ехидно спросила девушка.

– С какой стати?

– Ну как же – столичная краля, изысканные манеры, верхнее образование… Мечта, кто понимает.

– Не будь язвой. Что было, то быльем поросло.

– Чай, прощаться приходила…

– Ошибаешься, – ответил я сердито. – И вообще – давай этот вопрос замнем… для ясности.

– Ты врешь и не краснеешь. Помаду вытри со щеки, Казанова. Похоже, она облобызала тебя с головы до ног.

Нашла сокровище…

– Не тебе об этом судить! – отгрызнулся я, заводясь с полуоборота.

– Это почему?

– По кочану. Я не твой муж и нечего устраивать сцены ревности.

– Я… ревную!? Ну, ты даешь… – Она даже задохнулась от праведного возмущения. – Нужен ты мне больно.

Нашелся… красавчик. Робинзон, трахнутый молью.

– Киса, не хами. Предупреждаю в очередной раз. Иначе вырежу розгу и отстегаю тебя по мягкому месту.

Похоже, твой папа-полковник упустил этот воспитательный момент, и я теперь вынужден пожинать плоды его недальновидности и излишней мягкости.

– Не трогай папу! Ты недостоин даже подметки от его сапог.

– Куда нам… – Я положил в ведро три банки мясных консервов. – Простите, принцесса, мужлана за то, что он осмелился оскорбить вашу сиятельную фамилию.

– Сукин сын!..

Каролина в бешенстве поискала глазами, чем бы в меня запустить. Ее взгляд остановился на кастрюльке с горячими щами, и я уже начал опасаться, что она может здорово испортить мне шкуру, но тут девушка опомнилась, и во избежание искушения засунула руки в карманы комбинезона.

Программа перевоспитания на марше, подумал я весело, и направился к выходу. В очередной раз мне пришлось убедиться, что горбатого только могила исправит.

Каролина безуспешно делала вид, что меня не замечает…

Консервы я брал для того, чтобы не тратить время на охоту, случись задержаться в лесу дольше, чем предполагалось. У меня всегда был наготове походный рюкзак с самым необходимым и я намеревался пополнить запас продуктов.

В нем я держал две коробки спичек, (каждая была заключена в герметический "скафандр", представляющий собой интимное изделие из резины), блок сигарет и мощный электрический фонарик. Кроме того, в рюкзаке лежали нитки-иголки, небольшой запас патронов, соль, сахар, большая пачка индийского чая, упаковка с таблетками сухого спирта, бензиновая зажигалка и аптечка с набором медицинских препаратов для первой помощи.

Там еще находились: острый нож с выкидным лезвием, штопором и приспособлением для открывания консервных банок, моток тонкой и очень прочной бечевки, две пачки галет, небольшой котелок из алюминия, миска, солдатская кружка, ложка, вилка, рулон туалетной бумаги и пять или шесть банок консервов – мясных и рыбных.

Содержание рюкзака я перечислял бессистемно – в точном соответствии с его наполнением; в нем творился самый настоящий бардак. Я никогда не отличался особой аккуратностью.

Я вышел, не таясь. А зачем? Человек идет в лес, на прогулку. Ружье я разобрал, зачехлил и запихнул в рюкзак – чтобы не светить. Пусть тот, кто за мной следит (хорошо, если мои соображения на сей счет только продукт разыгравшегося воображения), думает, что я полностью беззащитен.

То, что я отправился в лес на ночь глядя, не было чем-то из ряда вон выходящим. Летом я поступал так нередко. Это знали все жители деревни. Поэтому возможный наблюдатель, по идее, не должен был всполошиться сверх всякой меры.

Но мне вовсе не хотелось, чтобы за мной топали на всем протяжении пути. Наоборот – я хотел оторваться от слежки как можно быстрее. Поначалу я намеревался устроить засаду. Однако, по здравому размышлению, изменил свой план.

Если наблюдатель не выдал себя все это время, значит за мной следит очень опытный человек; а может и несколько. Городского, привыкшего к асфальтированным дорожкам, сюда не пошлют, это точно, поэтому меня ведет, судя по всему, настоящий лесной следопыт.

Такой вывод подогрел мое ретивое. Обвести вокруг пальца какого-нибудь лопуха – много ли чести? А вот справиться с асом – это клево. Посмотрим, чему я научился у Зосимы…

Я пошел самым сложным путем – через болото. Несмотря на то, что у самого поджилки тряслись. Один неверный шаг – и поминай, как звали. Даже надгробие неизвестно где ставить.

Впрочем, мне такой "сервис" не грозил – из родни у меня был только мой ангел-хранитель. А он, как известно, существо эфемерное, нематериальное, и гранитную плиту водрузить не сможет.

Я шел, – вернее, передвигался черепашьим шагом – не оглядываясь. Впрочем, мне было не до осмотра местности. Все свое внимание я сосредоточил на том, что называлось тропой; впрочем, так можно было ее назвать лишь с известной натяжкой.

Тропа пружинила и причудливо петляла по болотистой низменности, нанизывая на себя поросшие деревьями островки и кочки разной высоты. Временами мне казалось, что вокруг твердая, надежная земля.

Но я знал – ступишь не туда, куда нужно, и зеленая бездна раскроет свою жадную зловонную пасть.

Когда я выбрался на сухую возвышенность, то был взмылен как ломовая лошадь. Мне очень хотелось немедленно упасть на мягкий мох и полчаса полежать совершенно неподвижно.

Но я сделал лишь полдела. Теперь нужно навострить уши и ждать. Притом не на открытом месте. Это на тот случай, если наблюдатели рискнуть пойти вслед за мной через топь. В чем я очень сомневался: не зная местности, даже опытному следопыту одолеть болото очень непросто, как бы не сказать – невозможно.

Я замаскировался на поросшем кустарником пригорке, у края тропы, которая постепенно сглаживала мои следы. Вокруг стояла звенящая тишина. Комары пока еще не засекли место моей дислокации, а потому я до поры до времени блаженствовал. И не отрывал глаз от окуляр бинокля.

Мне пришлось кормить комаров не менее получаса: они все-таки вычислили меня, и начали пикировать, как бомбардировщики. Я намазался какой-то импортной дрянью, однако она была или просрочена, или вообще предназначалась для чего-то другого, но только не для защиты от кровососов.

Я уже хотел продолжить свой путь, чтобы, вернувшись кружным путем домой, закончить проверку. Но чтото меня останавливало. И я, удрученно вздыхая и чертыхаясь, оставался на месте. Чтобы продолжить кормление совсем озверевших комаров.

Неожиданно в окружающей обстановке что-то изменилось. Тропа, которую я преодолевал почти пятьдесят минут, была не длинной – не более двухсот метров (если не учитывать зигзагов). Мне был виден небольшой участок – всего ничего. Остальную часть тропы скрывало редколесье. И где-то там, за ширмой из древесных стволов и веток, происходило нечто интересное.

Оптика бинокля улавливала какие-то мелькания и шевеления, а мои уши слышали тихую возню. Значит, я не ошибся – за мной шли топтуны. Ах, черт! Совсем худо… Поди, знай, чего они ко мне прилипли. Неужели начало всплывать мое прошлое?

Нет, не может быть! Потому что не может быть никогда. С прошлым давно покончено. Баста!

Кого могла заинтересовать моя личность?

Выбор кандидатов как будто невелик: опер Усольцев – это еще та рыба, хитрая и скользкая; местный авторитет Лагин по кличке Чиж – он, конечно, получил по мозгам, но таким дуболомам если уж втемяшится в голову какая-нибудь блажь, ее и колом не вышибить.

И наконец, неистовый Ильхан, эфемерный муж Каролины. Буде в ее словах хоть малая толика правды, этот восточный человек может быть страшнее гремучей змеи.

Короче говоря, компашка, которой понадобился мой скальп, притом в срочном порядке, подобралась серьезная. Я уже не говорю о неучтенных соискателях. А такие вполне могли существовать. Поди, знай…

Но кто из них, кто!? Понятно, что сейчас по тропе идут другие люди – шестерки. Их и раскалывать нет смысла, все равно ничего не скажут. И не потому, что герои, а по причине совершенно прозаичной – им ничего не известно.

Есть объект, есть задача – вперед и прямо. Обязан проследить и доложить. Все. Точка. Хорошо сработаешь – получишь премию. Если у босса будет радужное настроение. Провалишь задание – снимай штаны. В лучшем случае. А в худшем… Об этом лучше не думать и не говорить.

Как это ни печально, но в начале двадцать первого века человеческая жизнь стала цениться еще ниже, чем в двадцатом. И это несмотря на огромный технический прогресс и комфортные условия жизни, на множество разнообразных официальных и полуофициальных комиссий, общественных организаций и международных судов по защите прав человека.

Все стенания и вопли по поводу огромной ценности, которую представляет собой каждый индивидуум, независимо от государственной принадлежности, национальности, вероисповедания и цвета кожи, на поверку оказываются чистейшим блефом, рекламным трюком для оболванивания тех, кто находится в нижних слоях пирамиды.

Когда нужно, власть имущим глубоко наплевать на все права и свободы, в том числе на неприкасаемость личности, и даже на человеческую жизнь. И если когда-то людей истребляли поодиночке, то ныне их отправляют в заоблачные выси пачками.

Подумаешь – бомба туда, ракета сюда… Не очень накладно и эффективно. Главное – почти гуманно. Убийца не видит лиц своих жертв, а значит его совесть чиста. И бездумного исполнителя кровожадных приказов никогда не будут мучить ночные кошмары. Единственное, что очень волнует армейских психологов.

Жернова насильственной смерти, запущенные в доисторические времена, исправно работают до сих пор.

Наверное, в этом есть какой-то высший смысл, неподвластный человеческому разуму.

На меня пока никто не покушался. Что ни в коей мере не могло вызвать в моей душе эйфорию. Придет время, поступит приказ, и…

Но с какой стати на меня поместили под колпак? Я что, разведчик Штирлиц? В чем меня подозревают правоохранительные органы? (Если, конечно, по моим следам идет наружка милиции или ФСБ).

А кто его знает. Думаю, что меня никаким боком нельзя привязать к найденному в лесу бациллоносителю сибирской язвы. А в остальном я чист, как младенец. И это истинная правда. По крайней мере, проживая на "острове", я почти не нарушал закон.

"Почти" относилось к невинным охотничьим забавам, которыми я занимался во внесезонье. С кем не бывает… За это в худшем случае полагается большой штраф. Но сложная операция с участием наружного наблюдения ни в какие ворота не лезет. Зачем?

Такие мысли роились в моей голове, пока я пытался пробить взглядом зеленую завесу. Это мне никак не удавалось, и от досады я даже выругался. Что они там так долго копаются!? Пора бы им выйти на чистое место, чтобы я мог рассмотреть своих провожатых (или провожатого) в подробностях.

Ответ на мой вопрос пришел быстро и страшно. Поначалу послышались взволнованные голоса, затем раздался вскрик, а потом над болотами раздался леденящий душу вопль, полный смертельного ужаса.

Он оборвался резко, внезапно, – будто его, как туго натянутый канат, обрезали ножом. Мне ничего не нужно было объяснять. Трясина приняла на упокоение еще одну грешную душу.

Только теперь я осознал, какую совершил глупость, – даже преступление – потащив за собой топтунов. Но кто мог подумать, что они решаться форсировать болото?

Что касается меня, то я хотел лишь оторваться от наблюдателей и зайти им в тыл. Чтобы мы на некоторое время поменялись местами. Интересно, знаете ли, выставить профессионалов полными идиотами. Мне этого хватило бы. Но самое главное заключалось в следующем: кто предупрежден, тот вооружен; так гласит старинная пословица.

И вот теперь я ругал себя на все заставки. В какой-то мере простительно, если трясина приняла какогонибудь отморозка, подручного Чижа. А вдруг в ямине сгинул сотрудник угрозыска? Усольцев мне ввек не простит такого облома. Задерет до смерти, ей-ей, – как медведь-шатун глупого барашка.

Выход один – рвать когти. Бежать с "острова" без оглядки. Ах, судьба-судьбина… И что это ты приделала мне такие длинные ноги? Нигде места себе не нагреваю.

Я прислушался. На месте трагедии царила давяще мертвая тишина. Если был второй, значит, он не решился продолжить преследование. Стараясь задавить в себе чувство вины, я встал, и неторопливо пошел дальше.

Сегодня я почему-то не хотел возвращаться в деревню. Мне нужно было побыть наедине с природой, чтобы поплакаться в ее цветастую жилетку.

На лесное раздолье неторопливо опускался серебристо-серый вечер, окантованный золотой рамкой заката.

Глава 18

Для ночного отдыха во время охоты я поставил на скорую руку в укромных местах несколько примитивных шалашей. Все они находились рядом с ручьями или возле ключей – без воды не смоешь пот и грязь, не сваришь суп и не выпьешь чаю. А это очень важные компоненты полноценного лесного отдыха; ведь охоту трудно назвать работой, особенно в моем случае.

Этот шалаш я соорудил из жердей и лапника на пригорке, удачно вписав в рельеф местности. Его можно было заметить, только подойдя вплотную. Я расположил шалаш в густом подлеске, замаскировал невысокое конусообразное сооружение, похожее на миниатюрный индейский вигвам, сухой травой и ветками. Я очень гордился своим произведением, и в лесных походах останавливался на ночлег чаще всего в нем.

Главным, просто неоценимым, достоинством местности, где стоял шалаш, было почти полное отсутствие комаров и мошек. Уж не знаю почему. Может, трава здесь росла такая или еще что.

А возможно причина такой аномалии была и вовсе мистической – неподалеку от шалаша я обнаружил выветренные бесформенные камни, напоминающие языческих идолов. Они составляли круг, в центре которого находился плоский обломок скалы с углублением посредине.

Я человек не шибко суеверный, но когда первый раз подошел к этому месту, у меня почему-то поджилки затряслись. Это не был страх; скорее, беспокойство, не поддающееся анализу и логике внутренне напряжение, вызывающее мрачные мысли.

Больше ходить туда я не решался. Терпеть не могу подобных экспериментов. Излишнее любопытство я всегда считал пороком…

Впервые за свои лесные скитания я не стал разжигать большой костер, а обошелся маленьким – лишь бы вскипятить воду для чая. В качестве горючего материала я использовал очень сухие ветки, которые давали много тепла и мало дыма.

Я пил чай и зло посмеивался над самим собой. До чего дошло – даже в лесной глухомани ты, братец, празднуешь труса. Кто заявится в эти места, кому ты нужен? Нет, право смешно…

Однако, мое второе "я" не очень праздновало этот сарказм. Оно молча сносило оскорбления и держало ушки на макушке. Тревога, было исчезнувшая, когда я ужинал, снова восстала из пепла предусмотрительно потушенного костра и начала царапать сердце крохотными коготками.

Ночь была лунной. Я лежал на охапке сена, служившей мне постелью, и никак не мог уснуть. Мне чудилось, что лес полнился таинственными шорохами, которые таили угрозу.

Это меня неприятно удивляло – со мной такое случилось впервые. Раньше я спал в лесу как убитый. Мне нравился кристально чистый лесной воздух и густой, напоенный запахами разнотравья, сенной дух, действующий на организм словно сильное снотворное.

Но сегодня все было не так. Лес казался чужим, опасным, а в воздухе пахло болотной тиной и еще чем-то, напоминающим вонь тлеющей самокрутки, которую набили заплесневевшей махоркой. Похоже, древние идолы балуются по ночам табачком, подумал я невесело ухмыльнувшись.

Напрасно я смеялся. Не нужно было мне трогать тени давно забытых предков. Даже в мыслях. Потому что едва я такое подумал, как где-то неподалеку раздались осторожные шаги и треск сухостоя.

Ах ты, Господи! Я почувствовал, как сильно забилось сердце, а на лбу выступила испарина. Неужели по мою душу!? Неужели меня все-таки выследили товарищи того несчастного, который сгинул в болоте?

Стараясь не дышать, я осторожно потянул к себе ружье. Оно было заряжено. Так, на всякий случай. И он, кажется, уже наступил…

По пригорку, недалеко от моего пристанища, шли люди. Там была тропа, проторенная лесным зверьем. Они направлялись вглубь леса.

Я слышал тихий говор и видел человеческие фигуры, подсвеченные суматошливыми лучами электрических фонарей, которыми люди освещали тропу. Они шли уверенно, ходко; похоже, этот путь им был хорошо знаком.

Как я не прислушивался, мне так и не удалось понять, о чем идет речь. И только когда они скрылись в неглубокой балке, я понял причину своих затруднений: неизвестные разговаривали на чужом языке!

Мое пионерской прошлое, воспитанное на книгах о Павлике Морозове и героях-пограничниках, моментально выдало результат наблюдения – шпионы! Но здоровый нигилизм, приобретение последних, демократических, лет, тут же охладил мой патриотический пыл: остынь, дурилка, нынче шпионы по лесу не шастают; они разъезжают на "мерседесах" под вполне легальным прикрытием.

Тогда кто эти люди? И что они забыли в наших краях?

Мне тут же на ум пришли те трое, что я повстречал возле таинственного зимовья. Восточные люди… И эти говорили гортанно. Что, между прочим, ничего не доказывает.

Черт побери! Леса, которые я считал почти девственными, стали проходным двором! Интересно, есть ли в нашей стране место, где можно уединиться без опасения, что твой личный огород вытопчут туристы или просто праздношатающиеся бездельники? Вопрос, что называется, на засыпку…

Я так и не уснул до самого утра. Дремал, время от времени вздрагивая от малейшего шороха. Нет, нужно отсюда выбираться, и побыстрее. Иначе может родимчик приключиться. Я ведь не на тропе войны, когда состояние полной готовности – обыденное дело. И мне лишняя нервотрепка совсем ни к чему.

В деревню я возвратился кружным путем. Прежде чем зайти в избу, я тщательно обследовал рощицу, примыкающую к моему подворью. И потерпел полное фиаско. То ли наблюдатели были большими профессионалами, то ли я оказался никудышным следопытом, но ничего подозрительного отыскать мне не удалось.

Дома меня ждал сюрприз. На крыльце сидел Зосима и сосредоточенно дымил трубкой. Завидев меня, он живо вскочил и сказал тихим голосом – почти прошептал:

– Тебя разыскивают… эти…

– Кто – "эти"?

– Дык, которые… ну, в общем, милиционеры.

– Майор? – догадался я с первого раза.

– Ну…

– Что ему нужно? – Мой голос невольно дрогнул.

– Не сказал.

– Понятно… Где он?

– У Коськиных.

– Слушает "политинформацию"?

– Знамо, так…

– И давно?

– Около двух часов.

– Майор один?

– Нет. С ним шофер. Они приехали на "Ниве".

– Неужели "Нива" смогла одолеть топкие места? Чудеса…

Зосима замялся и виновато потупился. Я понял, что он хотел скрыть. И спросил прямо:

– Ты указал, где находятся мостки?

– Дык, я тут ни при чем… – Зосима сокрушенно покачал головой. – Это все Федора… Она рассказала майору про мостки, и мне поневоле пришлось показывать дорогу. Заставили.

– Не было печали… – Я не сдержался, и выругался вслух.

"Мостки" – это обходной путь, о котором знали очень немногие. Дорога, соединяющая деревню и полустанок, обычно была разбита и местами представляла сплошное болото. Кто-то из старожилов, обладающий здравым умом и немалой хитростью, подсказал землякам блестящую идею. И они проложили по самым топким местам рядом с главной дорогой толстые дубовые бревна, названные мостками.

По обходному пути обычно ездили тогда, когда основная, официальная, дорога становилась абсолютно непроходимой. (Такое состояние наблюдалось большую часть года, за исключением зимы). Ездили не все, только избранные. Как Зосима. Ему тайну мостков передал дед.

По осторожным намекам моего приятеля, я заключил, что его дедуля был еще тот фрукт. Не исключено, что предки Зосимы немного разбойничали – как до революции, так и в годы советской власти. Правда, про то история умалчивает. Видно мужики были не промах, если не попадались.

Сами бревна заметить было трудно. Со временем они окаменели и погрузились в ил. Но неглубоко. Вода едва прикрывала мостки, и по ним можно было свободно проехать на телеге и даже машиной – такой, например, как "Нива", которая имела привод на передние и задние колеса.

Возможно, когда-то обходной путь найти было легче, так как по нему ездили чаще. Но теперь его использовал только Зосима. И то редко. Поэтому там не было даже колеи – только свободные от деревьев участки, менее заросшие травой, нежели остальной лес.

– Так вышло… – Зосима тяжело вздохнул.

– Ладно, чего там… Не переживай. Подумаешь – тайна веков. Как приехали менты, так и уедут. Надеюсь, что вскоре нас отставят в покое. У них других дел невпроворот.

Зосима согласно покивал головой.

– Сказать им, что ты уже пришел? – спросил он, направляясь к калитке.

– Скажи. Только не очень поспешай. Мне нужно полчаса, чтобы привести себя в порядок.

Зосима ушел. А я поторопился проверить, как себя чувствует добровольная узница.

Каролина на мое приветствие лишь вяло кивнула. Видимо, она чувствовала себя неважно, так как была бледна, а под глазами виднелись темные круги.

– Ты, случаем, не заболела? – спросил я заботливо.

– Не дождешься, – попыталась она изобразить обычную бодрость духа.

– Не нужно хорохориться. Вид у тебя, прямо скажем, не ахти какой. Если больна, так и скажи. Будем лечить.

Лекарств у меня хватает.

– От этого не вылечишь. – Каролина скупо улыбнулась. – Женские дела…

– А-а… – Я поневоле смутился, почувствовав себя неловко. – Понятно…

– Как охота?

– Откуда знаешь, что я был на охоте?

– Ты сегодня на себя в зеркало смотрел?

– Не сподобился. Кроме того, мне и так известно, что я симпатичный мужчина в полном расцвете сил.

– От излишней скромности ты явно не помрешь. Что касается моих умозаключений, то, во-первых, у тебя на брюках полно колючек, во-вторых, в волосах заплутались стебельки сухой травы, а в-третьих… Это уже чисто субъективно. От тебя, как мне кажется, пахнет дымом костра, а сам ты какой-то первобытный – хищный, настороженный. В общем – необычный.

– Не успел расслабиться… – Я ухмыльнулся. – Тебе бы аналитиком служить в какой-нибудь серьезной государственной "конторе". Глаз – алмаз. А голова – компьютер.

– Не нужно нам ля-ля. Не лакируйте грубую действительность, юноша.

– За юношу спасибо. Меня давно так не называли. А что касается действительности, то ее не украсит даже импортный позолоченный багет… – Тут я запнулся; мне очень не хотелось ее расстраивать сообщением о новом набеге ментов. – Кстати, ты сильно голодна? – Чтоб потянуть время, я резко изменил тему разговора.

– Я сейчас на еду смотреть не могу. А ты мозги мне не компостируй. Что-то стряслось?

Каролина пыталась держаться стойко, но ее голос предательски дрогнул.

– Угадала. Правда, пока ничего серьезного, однако… – Я развел руками. – Поживем – увидим. Приехал майор Усольцев, опер угрозыска. Уж не знаю, что ему еще нужно.

– Обыскивать… не будут? – Она смотрела на меня как затравленный зверек.

– С какой стати?

– Ну, не знаю… Мало ли что…

– Для этого нужны серьезные основания. Лично я пока ничего криминального не совершил.

Я пытался выглядеть уверенным и спокойным. А сам в этот момент думал: "В таких глубинках, как наша, дорогая, живут не по закону, а по понятиям. Конституционные права для провинциальных бонз и чиновников чаще всего пустой звук. Так что если пришла беда, то открывай пошире ворота. Хорошо бы мне ошибиться в своих нехороших предположениях…".

– Ты… не сдашь меня? – Она попыталась заглянуть мне в глаза.

– Милиции? А разве есть за что?

– Нет!

Девушка сказала это чересчур поспешно, и у меня снова появились подозрения.

– Тогда не гони волну раньше времени. И запомни на будущее: свое слово я держу всегда. За что, кстати, был не раз бит. Как в прямом, так и в переносном смысле.

– Я надеюсь…

– Надежды юношей питают… Одна к тебе просьба: ни в коем случае не выходи наружу. Пока не дам добро, сиди здесь как мышь в подполе.

– Я буду сидеть… сколько нужно.

– Надеюсь на твое благоразумие. Это, прежде всего, в твоих интересах.

– Да…

– Все, я ушел. Приду только тогда, когда буду уверен, что за мной никто не следит.

– А разве такое возможно?

– Еще как возможно. Но только в том случае, если у кого-то большие проблемы с законом. У меня их нет.

Я поторопился уйти, чтобы успеть до прихода Усольцева побриться и принять душ. Сейчас мне было не до дискуссий.

Для маскировки – и не только – я захватил из погреба бутылку виски, кока-колу и банку маслин. Как-никак, а я все-таки жду гостя. Того, что хуже татарина, если верить поговорке.