Текст книги "Сплетающие сеть"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Глава 30

Улов был так себе – две рыбешки. Как раз чтобы поужинать мне и Зосиме. Но по голодным глазам Пал Палыча и Каролины, не отводивших взглядов от костра, я понял, что еще день-два голодания, и они могут слопать нас вместе с вертелами, на которые были нанизаны рыбины.

Мы стали табором над глубоким до черноты озером. С трех сторон его сковали невысокие обрывы, и только четвертая представляла собой удобную площадку, которая полого спускалась к воде.

Сегодня главным рыболовом был назначен Зосима. Он не очень любил рыбачить, но смирился. Теперь я стал для него начальником, и Зосима сразу вспомнил свое военное прошлое. Все мои распоряжения он выполнял четко и беспрекословно. Собственно, как и все остальные члены команды.

В этом я не находил ничего необычного. Мы спасали свои жизни, а значит должны были сплотиться и создать маленькое племя во главе с единогласно избранным вождем. Что мы и сделали. Только молча.

У меня были подозрения, что в глазах Пал Палыча и Каролины я был каким-то монстром в человеческом обличье. Разубеждать их в обратном мне не хотелось. Подчиненные должны не только уважать босса, но и бояться.

Лишь Зосима, как бывший солдат и охотник, который привык к виду крови и смертей, относился ко мне как прежде, разве что с большей долей предупредительности.

Пока Зосима ловил рыбу, а Пал Палыч с Каролиной заготавливали дрова для костра (что было задачей весьма нелегкой, так как все мы здорово ослабли от вынужденного поста), я вспоминал детство. И немного молодые годы, когда я учился… Впрочем, неважно где и чему; главное, что опыт изготовления луков у меня был весьма приличный.

Для древка лука я нашел тонкий прямой ствол молодого ясеня. Под стрелы приспособил стебли камыша, который рос возле того места, где мы расположились на привал. А наконечники стрел изготовил из консервных банок.

Когда Зосима разделил испеченную рыбу на четыре порции, я как раз натягивал тетиву. Для нее, за неимением лучшего, мне пришлось использовать кусок бечевки. Я был голоден не меньше, других, но мне не хотелось показывать этого остальным.

Поэтому, поблагодарив Зосиму кивком головы за кусок рыбы, который он подал мне на листке лопуха, я мужественно продолжил заниматься луком, несмотря на то, что мой рот был переполнен слюной, а желудок готов был вывернуться наизнанку.

Но я держал марку до последнего. Командир – это прежде всего пример. И только когда тетива приобрела нужную мне упругость, я не спеша положил готовый лук на землю и начал неторопливо есть, смачно обсасывая каждую рыбную косточку. Все уже покончили с весьма легким ужином, и глазели на меня кто с откровенной, а кто с затаенной жадностью.

В дороге мы несколько задержались. По разным причинам; в том числе и хрестоматийным, заключенным в очень точной и емкой фразе: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Правда, вертолет больше не появлялся. Что не могло не радовать.

До Кадьи мы добрались только на пятые сутки. Мой НЗ приказал долго жить (за исключением чая), и нам пришлось перейти на подножный корм. Это было печально.

Мы собирали ягоды и грибы, безуспешно пытались сбить камнем птиц и белок, и ловили, если была такая возможность, рыбу. К сожалению, наши успехи на этом поприще были просто мизерными. Найти рыбные места – это всегда сложная задача для рыболова.

Каюсь, но я заначил маленькую банку красной икры, которую когда-то бросил в рюкзак и забыл о ее существовании. Я думал, что может наступить момент, когда эта банка спасет чью-нибудь жизнь.

– Вот что, братцы, – сказал я после того, как были измельчены и проглочены все крупные рыбьи кости. – Вы тут стройте шалаш, – мне кажется, ночью может пойти дождь; не так ли, Зосима? вот и я об этом – а мне нужно отправиться на охоту. Если мы в ближайшее время не подкинем внутрь чего-нибудь посущественнее, то завтра или послезавтра вообще никуда не двинемся. Ноги откажут.

– Охотиться… с этим? – Каролина смотрела на лук с явным пренебрежением.

– Ты можешь предложить другой вариант?

– Нет, но…

– Тогда помолчи. Иначе, чтобы выжить, будем есть змей и лягушек. Как тебе такое меню?

Девушка вздрогнула и инстинктивно отшатнулась, будто я уже принес ей блюдо из жареных лягушачьих лапок. Знала бы ты, красотка, ЧТО иногда приходится есть, когда припрет. Лягушечье мясо – это суперделикатес по сравнению, например, с вялеными кузнечиками или змеиной кровью, которая хорошо утоляет жажду.

– То-то, – сказал я назидательно, и направился в лес.

По дороге к этому озеру мы видели массу рябчиков. Зосима только вздыхал: эх, ружьецо бы… Голодная, а от того вяловатая Каролина провожала их жадными взглядами, но камни уже не бросала. Да, попасть на лету в птицу – задача, с которой мог справиться разве что первобытный человек.

Рябчики, завидев меня, вспорхнули и уселись на ветки. Не высоко. Глупая птица, подумал я снисходительно. Она думает (если вообще может думать; скорее всего, ее поведение подчинено инстинктам), что полная неподвижность – лучшее средство маскировки.

Аккуратно прицелившись, я выпустил первую стрелу. Увы, она попала в "молоко". Это понятно – я ведь не пристреливал свое оружие. Вторая стрела пролетела уже гораздо ближе к цели – сантиметрах в двадцати от рябчика. Он даже не шелохнулся.

Я облегченно вздохнул. Сиди, сиди, красавчик… Я сейчас…

Третья стрела смахнула рябчика с ветки так быстро, что я не уследил, куда он упал. Вначале я вообще подумал, что птица улетела. Но потом понял, что это вспорхнул другой рябчик, сидевший рядом.

Я едва сдержал себя, чтобы не броситься к дереву, под которым лежал сраженный стрелой рябчик. Я мысленно ликовал – получилось! Но неподалеку сидели другие две птицы, наверное, самец и самка. Эх, еще бы одну…

Я выстрелил по наитию, почти не целясь, потому что неизвестно по какой причине у меня начали дрожать руки. И попал! Вот уж если везет, так везет.

Теперь я не стоял на месте, а бросился вперед как легавый пес, учуявший подранка. И спустя две-три минуты я ликовал, отплясывая какой-то нелепый танец, словно первобытный человек. В руках у меня была вожделенная добыча…

Я вернулся к озеру, когда уже было совсем темно. Меня распирала гордость: у пояса, привязанные к ремню, висели семь рябчиков. Невесть что, если брать на вес, но для начала просто здорово.

Меня встретили такими радостными криками, будто я по меньшей мере притащил не рябчиков, а мамонта.

На меня смотрели с удивлением и обожанием. Я сразу превратился в героя. И настоящего вождя племени.

Только теперь я понял, что власть опьяняет почище крепкого вина.

– Все, закончили демонстрацию, – сказал я снисходительно и всучил свою добычу Зосиме. – Четыре рябчика брось в котелок, будем пить горячий бульон. А остальные птички нанизать на вертел и запечь. Завтра тоже будет день.

Приказ был выполнен с потрясающей скоростью и невероятным усердием. Мне показалось, что даже огонь горел жарче, а котелок варил быстрее.

– Только не торопитесь! – предупредил я голодных "соплеменников", получивших по чашке бульона и по куску мяса величиной с кулак. – Иначе завтра, вместо того, чтобы продолжить наш поход, мы будем долго и упорно осматривать здешние достопримечательности, притом поодиночке. Пощадите свой желудок и все остальное.

Меня послушались с трудом. Всем (в том числе и мне) хотелось наброситься на пищу и есть, есть, есть… Но я хлебал бульон мелкими глотками, не спеша, а мясо ел с таким видом, будто уже давно насытился и теперь просто отдаю должное поварским способностям Зосимы.

Моему примеру последовали и остальные: Зосима с полным пониманием ситуации, а остальные – в силу выработавшейся за эти дни привычки к подчинению предводителю, то есть, мне. Когда наша довольно скудная трапеза была закончена, мы неожиданно почувствовали себя насытившимися под завязку. Я не очень этому удивился; так всегда бывает, если выходить из длительной голодовки, повинуясь здравому рассудку, а не животным инстинктам.

Пал Палыч и Каролина уснули, не дойдя до шалаша, – прямо у костра. Кстати, наше временное пристанище так и осталось недостроенным. Ужин помешал накрыть крышу вторым слоем сосновых веток – чтобы шалаш не протекал во время сильного дождя.

Лишь Зосима, памятуя про свои годы, кое-как доковылял до импровизированной постели из лапника, где и захрапел, распугивая лесную живность.

Я не стал ему мешать и тоже прикорнул на свежем воздухе; только под кустом, подальше от воды и на возвышенности, положив под голову отощавший рюкзак. По ночам возле воды сыро, и мне вовсе не хотелось проснуться ни свет, ни заря от холода и окропленным росой.

Меня разбудили непонятные звуки. Спросонку мне показалось, что неподалеку бродит какое-то животное.

Оно похрюкивало и усиленно работало челюстями.

Я вскочил на ноги и с ножом в руках двинулся к берегу; звуки доносились оттуда. Медведь?.. – подумал я, однако не остановился. Обычно лесные звери не приближаются к стоянкам охотников, и лишь медведь иногда нарушает это железное правило. Особенно когда он голоден. Но в этих краях медведи встречались очень редко, и я больше грешил на диких кабанов.

Впрочем, мы только назывались охотниками. У нас не было огнестрельного оружия, самого главного пугала лесных обитателей. А запахи пороха и оружейной смазки звери чуяли за тысячи метров.

А что если и впрямь медведь? Страшновато, конечно… Где-то лук лежит. Толку с него… На лесного хозяина другое оружие надобно. Рогатину бы… Давно надо было сделать, невелика проблема: вырезать кол, заострить, на костре обжечь. И все дела. Остановка за малым: отважиться выйти один на один с хищным зверем весом за двести килограмм…

Я поежился, представив такую картину. И лег на землю, чтобы лучше видеть. Костер давно погас, луна спряталась, но вода почему-то была светлой – как экран. И на этом экране я увидел согбенную человеческую фигуру, которая и создавала звуковое оформление ночного пейзажа.

Твою дивизию!.. Я одним махом преодолел расстояние, отделяющее меня от человека. Мне очень хотелось вмазать ему от всей души, однако я сдержался и сказал с укоризной, но негромко – чтобы не испугать:

– Ай-яй-яй, Пал Палыч, как нехорошо… Вы оставили без завтрака и обеда своих друзей по несчастью.

– Не ваше дело! – огрызнулся Пал Палыч, воровато пряча за пазуху недоеденного рябчика – одного из тех трех, которыми я намеревался кормить свою команду до завтрашнего вечера.

Между прочим, после того, как мы покинули деревню, Пал Палыч стал обращаться ко мне только на "вы".

Правда, я разговаривал с ним очень редко и чаще всего короткими фразами. А он по-прежнему в основном отмалчивался.

– Бунт на корабле? – спросил я строго. – Вам повезло, что я добрый. Мы не будем вешать вас на рее, а просто спишем на берег, уважаемый. Дальше будете топать сами. Впрочем, это решит коллектив. Утром. А пока отправляйтесь на боковую. Надеюсь, теперь вы сыты.

Пал Палыч не стал спорить, но спать не лег, а скрылся в темноте – наверное, чтобы продолжить свой поздний ужин. Я печально посмотрел на единственную птичью тушку, которую удалось вырвать из его ненасытной глотки. Для троих это меньше чем ничего. А нам предстояло углубиться в Кадью, где никто легкой дороги нашей команде не гарантировал.

Я прислушался. Из зарослей доносились шорохи и аппетитное "хрум-хрум", отчетливо слышное в ночной тишине. Похоже, Пал Палыч перемалывал птичью тушку вместе с костями. И мне вдруг захотелось пойти туда и попинать его ногами. Сукин кот…

По дороге он все время что-то жевал. Запойный период неожиданно закончился, и теперь его организм требовал срочной подпитки. Я наблюдал за ним какое-то время и в конце концов понял, что Пал Палыч пробовал на зуб все, что только попадалось ему в пути: осиновые ветки, сосновые шишки, какие-то корешки, не говоря уже о ягодах и грибах, которые он трескал сырыми. Похоже, в его похмельной башке произошел какой-то сдвиг, и я побаивался, что он может впасть в буйство.

Но все шло более-менее нормально – до сегодняшней ночи. Теперь нужно думать, как с ним поступить. Не было печали… Однако, безнаказанным неповиновение нельзя оставлять. Иначе начнутся распри, коллектив утратит свою жизнеспособность, и мы попадем в лапы людей Ильхана… или кого там еще.

До утра я так и не уснул. Потому что ругал себя последними словами. До меня только этой ночью дошло, что мы почему-то не посчитали нужным выставлять часовых. Мы, то есть, я. Понадеялся на глухомань.

Опасное заблуждение. Особенно если учесть, что нас усиленно ищут…

Утром все собрались на большой совет. Пал Палыч держался чуть поодаль, но, как мне показалось, виноватым себя не чувствовал. Скорее наоборот: он приосанился и, крепко сжав в руке топорик, с которым не хотел расставаться ни в какую, посматривал на нас свысока – будто мы были представителями неполноценной расы.

– Вот, – сказал я, выставляя на всеобщее обозрение аппетитно выглядевшую птичью тушку. – Это все, что у нас имеется в наличии.

– А где… где остальные!? – Голос Каролины неожиданно стал хриплым.

– Пал Палыч слопал. Ночью, когда вы спали.

Каролина медленно повернулась к Пал Палычу и несколько секунд разглядывала его – будто видела в первый раз.

– Ах ты, гад… – наконец с ненавистью молвила Каролина; ее голос утратил хриплость, но понизился почти до женского баса (если такое понятие существует). – Убью…

Не отрывая глаз от Пал Палыча, она стала с лихорадочной поспешностью шарить рукой по земле, выискивая камень покрупнее. Он тоже смотрел на нее, набычившись. И мне очень не понравилось выражение его обрюзгшего лица. Я понял, что сейчас он готов раскроить ей голову топориком, даже не мигнув глазом.

– Ну-ка, остынь, подруга! – рявкнул я, заслонив собой Пал Палыча. – Человек совершил ошибку. С кем не бывает. Он исправится. Разделим птицу на троих и позавтракаем, а потом я пойду на охоту, чтобы заготовить мяса впрок.

Последнюю фразу я произнес не совсем уверенно. Раз на раз не приходится, а в таком деле, как охота, – тем более. Но иного выхода просто не было – чтобы идти дальше, нужны хоть какие-нибудь припасы. На первое время.

– Горбатого могила исправит, – злобно сказала Каролина, но камень, который держала в руке, положила. – Гнать его нужно в три шеи. Гнать! Дармоед…

– Это почему вы будете делить рябчика на троих? – вдруг подал голос Пал Палыч. – А про меня забыли?

На какое-то время нас заклинило. Мы смотрели на него с диким удивлением и негодованием. Ни фига себе заявочка… Неужто Пал Палыч забыл, что ночью он съел две тушки? Чудеса…

– Вот, я вам говорила? – с победными нотками в голосе наконец первой высказалась Каролина.

– Говорила… – Я тяжело вздохнул; ну и как мне теперь быть?

Положение было хуже некуда.

– А что ты скажешь, Зосима? – Я попытался часть ответственности за решение переложить на плечи своего приятеля.

Но он тоже был не лыком шит.

– Дык, я как все… – ответил Зосима, пряча глаза.

Чертов приспособленец! Член партии под названием "Моя хата с краю". Что ж, его не переделаешь.

Придется решать одному.

– Пал Палыч, народ требует наказания, – сказал я как можно строже. – Не стройте из себя идиота. Вы съели почти все наше мясо. Поэтому звание "вождь могикан Чингачгук" отныне упраздняется, и вы назначаетесь почтальоном Печкиным. Сдайте личное оружие. Только без глупостей! – прикрикнул я на Пал Палыча, заметив, что он злобно оскалился и, подняв свой "томагавк", приготовился к нападению. – Иначе зашибу. – И тут же я добавил более миролюбиво: – Давайте сюда топорик. И мы вам все простим.

На физиономии Пал Палыча вдруг появилось хитрое выражение. Он начал медленно отступать, но только не по прямой, а по дуге. Когда я понял, что он задумал, уже было поздно: Пал Палыч упал, словно ястреб, на землю, схватил лежавшие поодаль лук и стрелы, и с победным кличем скрылся в лесу.

– Стой, идиот! – заорал я и бросился ему вслед. – Вернись, мать твою!..

Но тут же и остановился. Не хватало мне еще стрелу в живот схлопотать. С этого чокнутого взятки гладки.

С перепугу выстрелит – и лечись потом, как знаешь. Стрела легкая, предназначенная на птицу и зайца, убить ею невозможно, а вот ранение она может нанести серьезное. Занесет наконечник какую-нибудь инфекцию – и все, капут.

– Я с тобой! – самоотверженно предложила свою помощь Каролина.

Она где-то раздобыла увесистую палку и теперь взмахнула ею с грозным видом.

– Пусть бежит, черт с ним, – пресек я ее патриотический порыв. – Без него нам будет легче. А лук я сделаю новый, лучше прежнего.

– Пропадет он в лесу, – угрюмо сказал Зосима и неодобрительно покачал головой.

– Не думаю, – ответил я, и поставил на костер котелок с водой.

– Это почему? – заинтересовался Зосима.

– Если у него не совсем крыша поехала, он будет держаться поблизости и топать за нами. Твой клиент, Зосима, хитрый, как змей. Нам теперь нужно уши держать востро. И прежде всего не мешает вооружиться хотя бы дрекольем.

– Ну, если так… – Зосима успокоился и повеселел.

– Будем чай пить? – скучным голосом спросила Каролина, глядя на мои хлопоты возле костра.

– Нет. Сварим бульон. Думаю, с печеной птицы тоже будет неплохой навар. Нам нужно хорошо подкрепиться, потому что переход ожидается длинный. До самого вечера. На обед у нас все равно ничего нет. Опять перейдем на подножный корм. Зосима, давай твои травки. Да, да, именно их я и имею ввиду.

Каролина с удивлением смотрела на Зосиму, который доставал из карманов уже увядшие листья и корешки.

Только я заметил, ЧТО именно собирал по дороге мой приятель. Знал я и для чего все это предназначено.

Вечером, с голодухи, я как-то забыл о находках Зосимы. И вот теперь вспомнил.

– Дай немного аира и девясил. Хватит… Остальное спрячь, пригодится. У тебя есть и бедренец? Отлично.

Брось в котелок несколько листочков – для запаха.

Зосима глядел на меня во все глаза. Он никак не предполагал, что мне известно назначение его "гербария".

Тем более, что Зосима никогда не посвящал меня в секреты своей кухни.

Сейчас нам без этих трав было не обойтись. Я мысленно поклонился предусмотрительному Зосиме в ноги, но говорить ничего не стал – еще загордится. Если бедренец используется в основном как приправа, то аир болотный и девясил обладают, кроме всего прочего, и сильным лекарственным действием.

Например, девясил применяют как общеукрепляющее средство, приписывая его ослабленным людям. А мы как раз такими и были. Поэтому бульон с приправами Зосимы должен был нас и вылечить от пока не выявленных болезней, и добавить сил и бодрости.

– Класс! – восхитилась Каролина, попробовав мою стряпню. – Запах и вкус – обалдеть можно.

Я скромно потупился и промолчал. Знала бы она, что бульон с этими травами я сварил первый раз в жизни.

А все мои знания кухни отшельника – в основном чисто теоретические. Я даже сам удивился, что у меня все получилось.

Глава 31

Кадья оказалась для нас крепким орешком. Зосима уже кое-что подзабыл, и случалось, что мы или не туда сворачивали, или вообще шли в обратную сторону. Возвышенность изрезали ручьи и речушки, а лесные заросли местами были просто непролазными.

Но мы через них старались не ходить. Зосима вел нас по зализанным временем безлесным холмам. Они поросли редким кустарником и высокой – в пояс – травой. Только вершины холмов были в основном лысыми и напоминали тонзуры католических монахов.

Я старательно делал вид, что мало смыслю в топографии, хотя в свое время весьма точную армейскую карту-десятиверстку окрестных лесов вызубрил наизусть, по устоявшейся привычке предполагая, что лишние знания за плечами не носить. А поступил я так потому, что не желал обидеть Зосиму своими советами (он и впрямь, при всем том, весьма прилично ориентировался на местности, но уж больно дикой она была и труднопроходимой). Это во-первых; а во-вторых, мне почему-то не хотелось появляться в областном центре раньше времени.

Какого именно времени, я пока и сам не знал. Все мои догадки находились в области интуиции. Были и другие соображения, но они касались членов нашей команды…

Возвышенность состояла из выветрившихся пород, и лишь кое-где торчали скалы, похожие на гнилые клыки доисторических животных. Она образовалась, по моему уразумению, во времена ледникового периода и когда-то была мореной – скоплением обломков горных пород и глинозема, которую двигал перед собой ледник. Мое неквалифицированное мнение подтверждали и сами скальные образования: они были разноцветными и по строению сильно отличались друг от друга.

Но нам было не до геологии. Главным нашим вопросом являлся промысел чего-нибудь съедобного.

Удивительно, но факт: в районе казалось нехоженой Кадьи птицы и звери были более пугливыми, нежели в окрестностях деревни.

И все-таки нам здорово повезло: я нечаянно подстрелил глухаря-самца весом не менее шести килограммов.

Этому моему "подвигу" предшествовала история, которая сама по себе занимательная.

Пал Палыч, как я и предполагал, шел за нами по пятам. Мы его не видели, но присутствие сбрендившего чиновника ощущалось на каждом километре пути. То где-то позади раздастся грохот обвала – это когда мы преодолевали некое подобие перевала, с обрывами и каменными осыпями. То стайки потревоженных птиц вырвутся из крон и закружат над лесом. То совсем неподалеку от нашей тропы раздастся хруст сломанной ветки.

А ночью неуемный Пал Палыч слонялся возле нашего бивака, выдавая себя шорохом и невнятными звуками, похожими на голос гиены, только очень тихий. По этой причине нервная Каролина плохо спала, несмотря на дикую усталость, и, нередко выходя из себя, в гневе обстреливала заросли камнями. Во избежание ненужных ссор я даже не пытался сдерживать ее порывы, но время от времени исполнял роль репродуктора, убеждая Пал Палыча вернуться в команду, чтобы дальше двигаться вместе.

Однако наш чиновный отступник не хотел внимать голосу разума. Наверное, ему так было лучше. В конце концов, отказавшись от своей затеи направить горемыку на путь истины, я начал оставлять костер непотушенным, – чтобы Пал Палычу было на чем поджарить свою добычу. Иначе он совсем одичает.

И все было бы ничего, но этот сукин сын взял за правило добывать себе пропитание впереди нашей команды. Тем самым он лишил нас попутной добычи. Теперь лес встречал незваных гостей настороженной тишиной и полным отсутствием всякой живности, которая благодаря неожиданно шустрому Пал Палычу попряталась в свои укромные уголки.

Мы находили лишь окровавленные перья какой-нибудь птицы, которая стала добычей изгоя. Я вынужден был констатировать, что Пал Палыч достаточно ловко обращается с луком. По всему было видно, что в детстве он жил в сельской местности и, как все деревенские дети, был хорошо приспособлен к выживанию в экстремальных условиях.

Поэтому я позаботился сделать свой новый лук настоящим оружием – кто знает, что может взбрести в голову чокнутому Пал Палычу. Древко я вырезал большое, а тетиву натянул потуже, и теперь моя кустарная самоделка стала похожей на средневековый английский лук, стрелы из которого пробивали железные панцири рыцарей.

Стрелы тоже претерпели некоторые усовершенствования. Камышовые – для мелкой дичи, – какими были, такими и остались. А вот другие, которые я считал (с известной натяжкой) боевыми, были изготовлены из дерева и хорошо сбалансированы.

Я трудился над ними целых два вечера. Получились они как настоящие; даже оперение у них было не хуже, чем у боевых стрел. Сделав несколько пробных выстрелов, я с невольной гордостью убедился, что теперь могу завалить даже оленя. Правда, таких стрел у меня было всего три штуки.

Смастерил я, ко всему прочему, и колчан для стрел – чтобы удобней было их носить и чтобы они всегда были под рукой. Колчан я сплел из лыка, и он получился легким и вместительным.

Вооружил я и остальных членов своей команды – рогатинами. Причем Зосиме досталась более тяжелая, с двумя остриями, – как вилы. Сам я ограничился луком и увесистой дубинкой, удобной в ближнем бою.

С харчами, "благодаря" Пал Палычу, у нас стало совсем туго. Оставлять Каролину и Зосиму одних, чтобы поохотиться подальше от места ночлега, я не решался – фиг его знает, что может взбрести в голову свихнувшемуся отступнику. А по пути встречались только рептилии и разная совсем мелкая пернатая живность.

Я уже начал подумывать, а не перейти ли нам на "паек" спецназовцев во время тренировок на выживаемость, благо он сам под ногами прыгал и ползал. Вот тут все и случилось.

В тот день я поднял свою команду пораньше. И пока они готовили похлебку из различных кореньев и грибов по рецепту Зосимы, я пошел разведать дорогу. Не без задней мысли: а вдруг мне снова удастся блеснуть своим охотничьим мастерством?

В небе послышался гул самолета. Я поднял глаза, но так ничего и не увидел, – мешали густые кроны деревьев.

Если звук вертолетных лопастей мы больше не слышали, то самолеты летали часто. Этот факт вызвал в моей памяти неприятные ассоциации, но Зосима меня успокоил, сообщив, что иногда такое бывает, – когда у военных начинаются учения. А поскольку я не был знаком с планами генштаба, то пришлось слова Зосимы принять на веру.

Вдруг далеко впереди раздался топот ног, треск сушняка – и прямо на меня вылетел красавец-глухарь! Ни секунды не медля и не задумываясь о том, кто преследует вожделенную дичь, я натянул лук, и выпустил "боевую" стрелу.

Есть такое известное выражение, что везет новичкам, дуракам и пьяницам. Поскольку я считал Иво Арсеньева нормальным мужиком, который к спиртному не питает особого пристрастия, то несколько позже с готовностью признал себя начинающим охотником. Как бы там ни было, но моя стрела пробила птицу навылет; выстрел был просто потрясающим. Чего не свершишь с голодухи…

Подобрать глухаря мне помешали: ближние кусты раздвинулись, и из них выскочил, сверкая белками обезумевших глаз, Пал Палыч! Увидев меня, он, не сбавляя скорости, начал размахивать своим "томагавком" и орать что-то непонятное.

Мне не оставалось ничего иного, как отскочить в сторону, освобождая ему дорогу, потому что этот чокнутый пер в мою сторону словно паровоз. Он пролетел мимо, как вихрь, оставив меня в полном недоумении – я ведь уже приготовился отразить его нападение.

Но недоумевал я совсем недолго, потому что вслед за Пал Палычем из кустов показался огромный медведь!

Не скрою, я показал не меньшую прыть, чем несчастный Пал Палыч. Только в отличие от попавшего в переплет изгоя, я не стал бежать кросс, а мигом забрался на ближайшее дерево. Потом, глядя на него, я очень удивлялся: каким образом мне удалось штурмовать почти голый ствол и долезть до самой верхушки?

Медведь, несколько озадаченный раздвоением добычи, приостановился на миг, недовольно рыкнул, глянув на меня маленькими злобными глазками, и побежал дальше, однако уже гораздо медленнее, как бы в раздумьях. Я понял, что зверь учуял запахи костра, и это обстоятельство охладило его пыл.

Но что побудило лесного хозяина преследовать Пал Палыча? Судя по упитанности и красивой шкуре с пышной густой шерстью, медведь был достаточно молод и не голодал. Оставалось единственное предположение (я все-таки не думал, что Пал Палыч в своем безумии рискнул охотиться на зверя с топориком): медведь и человек просто столкнулись на узкой дорожке.

Обычно зверь при таких встречах пугается и убегает, но бывает и наоборот. Во втором случае ярость потревоженного хищника беспричинна и не знает границ. Медведь очень непредсказуемый зверь. Его характер своим непостоянством напоминает человеческий.

Возвратившись к месту привала, я застал Каролину и своего приятеля встревоженными. Оказалось, что Пал Палыч в безумном беге перемахнул костер и разрушил шалаш, с разбегу не вписавшись в поворот тропы, точнее – прогалины.

К счастью для них, медведь все-таки не стал дальше преследовать Пал Палыча. Мои друзья по скитаниям некоторое время слышали неподалеку его злобный рык, но лесной хозяин так и не показался на поляне, где мы остановились на ночлег.

Мясо глухаря стало для нас манной небесной. К этому времени наши силы были почти на исходе. Если я и Зосима еще держались, то Каролине было совсем худо. Она здорово отощала и стала как былинка. Но свою ношу, этот чертов рюкзак, Каролина тащила как потерявший ориентацию муравей.

Глядя на ее страдания, я крепился, – каждый усложняет себе жизнь в меру своей глупости – но дал себе слово, что при первом же удобном случае зашвырну рюкзак куда подальше. Даже если в нем будет лежать индульгенция на спасение моей души.

Несколько раз я мысленно порывался помочь Каролине, но тут же осаживал себя. У меня и так было много обязанностей, а тяжелая (и бесполезная!) ноша за плечами вскоре скует мышцы моих ног и превратит пока еще достаточно крепкого мужчину в отощавшего задохлика, которому хребет может сломать даже комар.

– Сколько нам еще осталось? – спросил я Зосиму, когда мы остановились на очередной ночлег. -По моим скромным подсчетам, мы уже протопали сто двадцать километров. Может, несколько больше.

– Дык, это надо помыслить маненько, – ответил Зосима, и занялся вычислениями, черкая прутиком по прибрежному песку (мы, как обычно, остановились у воды; на этот раз на берегу неширокой речушки).

– Размышляй, Спиноза. Только не очень долго. Нужно ужин готовить. – Я с трудом сдерживал раздражение.

– А ты чего расселась как засватанная!? – рявкнул я на Каролину. – Тащи сушняк для костра.

– Не могу… – жалобно простонала она в ответ. – Извини, я очень устала. И просто не в состоянии сдвинуться с места… – Каролина сидела, привалившись к коряге, принесенной на отмель паводком. – Я пойду собирать сушняк… но чуть позже.

– Позже ты будешь зубами от голода щелкать.

– Иво, не будь таким жестоким, – умоляющим голосом сказала девушка.

– Что ты, дорогуша! О жестокости не может быть и речи. Присутствует только элементарная констатация фактов. А они говорят о том, что завтра ты никуда отсюда не двинешься.

– Это почему?

– Ты до сих пор не поняла? Господи, а я думал, что мозги у тебя вполне на уровне. Знать, ошибался.

– Пожалуйста, не говори загадками.

– Какие загадки? Все предельно просто: оставь свой рюкзак, и завтра по тропе будешь не идти, а порхать.

– Нет! – вскричала она, инстинктивно схватившись за лямки рюкзака, лежащего рядом, – словно я хотел немедленно реквизировать ее "сокровище". – Я буду идти. И дойду. А дрова для костра я сейчас принесу.

– Никуда ты не дойдешь, – сказал я безжалостно. – На наших харчах и без груза впору ноги протянуть. А до областного центра еще ой как далеко. Сколько верст до города ты насчитал, Зосима?

– Дык, получается, что еще много… – Зосима озадаченно чесал в затылке. – Я думал, нам осталось дня три пути. Ничего не могу понять…