Текст книги "Константиновский равелин"

Автор книги: Виталий Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

в кипяток. Во рту не было ни капельки влаги. Он с трудом достал карандаш и клочок бумаги, с трудом, дрожащей рукой нацарапал на нем первые слова:

«Дорогая Галочка...>

Он должен был попрощаться с женой навсегда. Он знал это точно: когда-то знакомый доктор слишком подробно рассказал ему все признаки этой страшной, не знающей пощады болезни, которая уже началась у него. Евсеева не переубедить – он готовит для него какой-то плотик, все еще на что-то надеется. Хороший, настоящий боевой товарищ, но все это – зря!

Калинин достает пистолет, вынимает из пего обойму и долго смотрит на тупоносые пули. Их осталось всего восемь штук! Калинин высыпает их из обоймы и сжимает в потной, горячей ладони. Как приятно ощущать освежающий холодок металла! Итак, все решено!

Его мысли перебивает запыхавшийся, но довольный Евсеев.

– Ну вот! – кричит он еще с порога. – Все готово! И для тебя сделали посудину! – (Калинин полузакрыл глаза.) – Ты иди сейчас па парапет – переправишься в первую очередь, а мне надо еще подготовить взрыв равелина.

Калинин не стал спорить, медленно поднялся и вдруг, широко раскинув руки, крепко обхватил Евсеева. Они поцеловали друг друга в губы крепким мужским поцелуем. Затем посмотрели друг на друга долгим взглядом и обнялись еше раз. Евсеев прощался до встречи на том берегу, Калинин – навсегда!

В 2 часа ночи люди Юрезанского вышли на парапет с западной стороны. Высокая массивная стена равелина, вдруг оказавшаяся за спиной, казалась чужой и загадочной. Да и сами бойцы, очутившись вне стен, у моря, чувствовали себя, как черепаха, лишенная панциря: стоило только оставить равелин, как берег на этой стороне стал зловещим и чужим.

Бойцы стояли кучкой, ожидая приказаний. Некоторые смотрели, как пляшут причудливый танец боны, подпрыгивая на мелкой волне.

Где-то в темноте раздался тихий голос Евсеева:

– У вас все готово, товарищ старшина?

И затем ответ Юрезанского:

– Так точно, товарищ капитан третьего ранга!

– Тогда начинайте!

Юрезанский подошел к ожидающим матросам, быстро в последний раз окинул их придирчивым взглядом и. удовлетворенный осмотром, приказал:

– По одному! Тихо! В воду!

Матросы двинулись гурьбой, но у самой воды задер-

жались, будто не решаясь уйти с этой многострадальной земли. И вдруг один, с отчаянием махнув рукой, решительно ступил в волны. Остальные, затаив дыхание, следили за ним, как если бы в первый раз видели человека, вошедшего в воду.

Матрос, вначале осторожно, а затем псе быстрее, стал удаляться от берега. Вот вода ему уже по пояс, вот по плечи, rot он, оттолкнувшись, легко поплыл, ухватился за трос, связывающий боны, и, перебирая руками, стал быстро продвигаться вперед. Когда он стал уже еле виден в темноте, Юрезанский легко подтолкнул вперед очередного:

– Следующий!

И вот второй, третий, четвертый, пятый вошли в воду и исчезли в темноте. На ходу налаженная организация уже вступила в свои права и точно так же. как недавно голос Юрезанского, теперь раздается приглушенный бас Булаева:

– Следующий!

– Следующий!

И люди уходят, уходят и пропадают в темноте. Сурово шумит нс по-летнему разыгравшееся морс, тарахтит перекатываемая у берега волнами галька, играют па тучах блики неугасающих пожаров, и грохот ночного недалекого боя зовет защитников равелина вперед!

– Следующий!

– Следующий!

Уходят люди, сделавшие все, что требовала or них Родина, и каждый, прежде чем ступить в воду, из секунду остановится и оглянется вокруг. Одни постоит молча, отдавая последнюю дань оставляемой земле, другой прикоснется губами к холодной стали автомата, благодаря его за верную службу, а третий... третий отпустит звенящим шепотом такое отборное ругательство в адрес немцев, что даже отнюдь не стеснительный на это Булаев произнесет урезонивающим голосом:

– Полегче, полегче, гляди услышат!

Уже недалеко утро. Чуть ли нс на глазах мутнеет, набухает фиолетовым дымом черный глянец ночи. Где-то за Инкерманом угадывается смутное марево зари.

– Следующий!

– Следующий!

Надорван командами, охрип, но тверд голос Острогла-

зова. Стоит лейтенант, широко расставив ноги, с пистолетом в руке. И пускай он внешне спокоен – болыо н горечью переполнено его непокорное сердце бойца. Только мысль, что там, на тон стороне, ему еще удастся поквитаться с немцами, приносит облегчение. Мимо него, в шумяшую волнами ночь, уходят последние бойцы его сектора, последние люди равелина.

– Следующий!

– Следующий!

Но «следующий» это он сам.

Лейтенант осматривается по сторонам: никого, только неприятная, даже пугающая тишина. Но Остроглазое знает, что в равелине еще остались Евсеев и Зимскнй, и это делает одиночество не таким безысходным. Высоко подняв пистолет над головой, лейтенант смотрит вокруг прощальным взглядом и затем стремительно идет в воду. Когда вода доходит до подбородка, он начинает плыть, держа пистолет над головой. Плыть на волне тяжело, и слишком велико искушение грести двумя руками. Но, стиснув зубы, Остроглазое еше выше тянет руку с пистолетом, отплевываясь от тошнотворно-горькой, назойливой воды.

Вот уже окончилась цепочка бонов, и теперь впереди, в пепельном сумраке рассвета, колышутся гребни разгулявшихся воли. Они закрывают собой противоположный берег, н лейтенанту кажется, что он плывет в безбрежном неведомом просторе один во всей вселенной. Рука с пистолетом точно налилась свинцом и постепенно, сама собой сгибается, приближаясь к воде. Чтобы отвлечься. Остроглазое начинает считать гребки. Это действительно помогает. Досчитав до сотни, он снова начинает с единицы, так как трехзначные цифры выбивают его из установившегося темпа. Постепенно он различает среди волн черный подпрыгивающий поплавок. Всмотревшись внимательней, лейтенант узнает в нем буй н плывет теперь прямо на него. Как хорошо плыть, когда вместо однообразной волнующейся водной равнины видишь перед собой цель!

Он забывает даже про счет, стараясь поскорей добраться до буя. С каждым взмахом руки все ближе и ближе его железные, блестящие, точно смазанные жиром, бока. Бун смешно кланяется во все стороны, и решетчатая башенка с ацетиленовой горелкой кажется причудливым

восточным украшением на бритой голове. Но Острогла-зову некогда делать сравнения. Еще несколько гребков, и он хватается за решетчатое холодное железо н безвольно повисает на нем. В первую минуту он блаженно отдыхает, не думая ни о чем, затем взбирается с трудом (буй скользкий и увертливый) на железную поверхность. С буя уже все прекрасно видно: оказывается, берег совсем рядом – до него не больше трехсот метров. Не долго думая, лейтенант вновь бросается в воду. Вскоре он уже может достать ногами дно. Здесь же, на берегу, он видит всех ра-велиновцев, ушедших сюда раньше его. Он выходит на сушу, и огромный добродушный Вулаев первым жмет его небольшую ладонь:

– С благополучным прибытием, товарищ лейтенант!

Остроглазое счастливо улыбается, кивая головой на

приветствия, хотя он расстался со всеми не больше, чем час назад. Здесь же толпятся и несколько бойцов из других частей. Они смотрят на прибывших с того берега, словно на воскресших. Кто-то даже произносит недоверчиво:

– Неужто до сих пор сами держались?

Ему не отвечают, только смотрят снисходительно, добродушными взглядами, как смотрят взрослые на детей, задающих наивные вопросы.

Остроглазое вдруг, подходит к нему вплотную и быстро с надеждой спрашивает:

– А у вас как тут дела?

Боец прячет глаза, затем нехотя, еле слышно отвечает:

– Плохо, товарищ лейтенант! Немцы уже на Павловском мыске. Сегодня ночью пустили дымзавесу и за ней переправились, гады!

– Не отбили?! – с мольбой спрашивает лейтенант, по глазам пехотинца чувствуя, что задает ненужный вопрос.

Боец виновато разводит руками, избегая прямого взгляда. Остальные равелиновцы, слыша весь разговор, понуро смотрят в землю.

– Слухай, парень! Да ты, никак, рамен?—обращается вдруг к бойцу невесть откуда появившийся Шамяка.

– Где? – спрашивает тог дрогнувшим голосом.

– Ха! Где. Да вот! – Шамяка показывает на широкую дыру в штанах пехотинца, чуть пониже спины.

– Да не-с-е. То гвоздем! – смущенно говорит парень иод дружный хохоток окружающих.

– То-то, гзоздем! – не унимается Шамяка. – А если пулей, то беда! Пуле это место ни в жисть не подставляй! Вот у нас на селе один дед с турецкой воротился, так у пего...

Тесным кольцом окружив Шамяку, все жадно смотрят ему в рот, радуясь, как воздуху, веселому слову в это страшное время.

Застывшими, зловещими развалинами, напоминая древний мертвый город, лежал равелин после ухода последних его защитников. Стояла такая тонкая, такая неподвижная тишина, что порой казалось, будто камни еле-еле шуршат друг о друга.

Медленно, словно прощаясь с каждым казематом, с каждым камнем, прошел Евсеев по оставленному равелину, и почти повсюду под ногами жалобно звенели стреляные гильзы, будто напоминая о людях, которые совсем недавно лежали здесь, прижимаясь к этим камням. Подумав об этом. Евсеев даже приложил ладонь к одному из них – камень был теплый и влажный, словно и вправду хранил еще тепле живого тела.

Евсеев почувствовал, как что-то защекотало в ноздрях и нервно передернул плечами.

* – А ведь держались же! Стояли! – сказал он сам

себе, набрав с пола полную горсть гильз и медленно просыпая их между пальцами. И сквозь видение последних боев, сквозь крики атакующих, стоны раненых и грохот бомбежек встал перед ним нежный профиль Ирины Вначале, как на киноэкране, просвечивающий и бесплотный, он затем вытеснил собой все. н вот уже они были один, с глазу на глаз, среди страшной ночи отступления...

– Ирины! – Евсеев вдруг всем своим существом почувствовал. как необходимо ему хоть раз ешс увидеть ее, и это чувство усиливалось тем, что теперь он мог остаться в живых.

– Ирнша! – повторил Евсеев, но перед глазами уже стоял маленький командующий с длинной указкой. Его глаза сверлили Евсеева, и капитан 3 ранга вытянулся в струнку:

– Мы сделали все, товарищ адмирал!..

И спять вокруг только ночь да жалобный звон гильз • под ногами.

Нет! Так больше нельзя! Скорее отсюда! Но прежде надо взорвать все ценное, что осталось в равелине.

Сквозь пустынный, темный и исковерканный воронками двор Евсеев быстро зашагал в свой кабинет, и каждый его шаг гулко раздавался вокруг, будто шагал целый взвод.

В кабинете его ожидал Алексей Зимскнй, которому Евсеев, после колебаний и раздумий, решил поручить взрыв.

Тот, кто должен был выполнить такое задание, почти не имел шансов остаться в живых, и Евсеев долго внутренне противился собственному же решению, которое толкнуло бы на смерть одного из лучших бойцов. Но с другой стороны, быстрее и лучше других это мог сделать только Зимскнй. Уже уходили на ту сторону люди Булаева.а Евсеев все еще колебался, запутавшись между жалостью и долгом.

Наконец последний взял над ним верх, и Зимскнй был вызван в кабинет... Когда Евсеев привычным жестом толкнул дверь. Зимскнй поднялся ему навстречу. С любо-пытстаом, будто видел его впервые, смотрел капитан 3 ранга на изменившееся за эти дни лицо юноши – впалые щеки, синие круги под глазами и острые скулы, обтянутые сухой кожей, нервная игра мускулов з уголках рта.

– Садитесь! – сказал Евсеев после того, как они прямо, не мигая посмотрели друг другу в глаза. – Вот посмотрите. – Капитан 3 ранга подвинул к нему бумажку с набросанной от руки схемой, в которой Зимскнй без труда угадал расположение помещений равелина.

Зимскнй потянулся к схеме, и вдруг в коридоре раздался странный шорох, будто кто-то бежал мелкими быстрыми шажками.

Евсеев быстцо вскочил, схватился за пистолет, Знм-скнй резким движением вскинул автомат. Оба, прижавшись к стене, выжидали. Шорох продолжался, не приближаясь к двери. Тогда Евсеев ударом ноги внезапно распахнул ее, и в полосе света они увидели, как, плотно прижимаясь друг к другу, одна за одной, толстые, с облезлыми хвостами, уходили вниз, к выходу во двор, огромные крысы. Зимскнй брезгливо передернул плечами, Евсеев зло сплюнув, в сердцах произнес:

– Почуял», сволочи, беду! Бегут, как с гибнущего корабля!

Он вновь захлопнул дверь л жестом пригласил Знм-ского к столу:

– Так вот, на этом схеме помечены крестиком объекты для взрыва – коммутатор, погреб с боезапасом, баня и электростанция. Взрывы нужно произвести одновременно, чтобы взлетело на воздух все сразу!

– Я... взорву! – глухо выдавил Алексей пересохшими губами.

Евсеев встал и посмотрел на часы. Встал и Зимскнй, вытянув руки по швам. Плоским и неживым казалось его бледное, без кровники, лицо, но это не было страхом. Он просто подумал о Ларисс, о том, что, может быть, никогда больше ее не увидит, и оттого, что она сейчас плыла в неприветливом море, пусть даже рядом с надежными друзьями, ему вдруг стало до боли жаль ее, такую нежную, хрупкую и беззащитную...

Но несмотря на неодолимую жажду встречи с нею, он все же вспомнил, зачем он еще здесь, на этом, занятом врагом берегу и чего требует от него в этот миг суровый долг матроса-вомна!

Вот почему, затмевая резкую бледность липа, таким горячим огнем загорелись его черные, не раз видавшие смерть глаза.

Достаточно было взглянуть в них, чтобы до конца, без оглядки, поверить этому человеку. Евсеев не глядя нашел руку Зимского н, молча сжав ее. произнес:

– У вас впереди еше целых двадцать минут, Алексеи! Когда все подготовите для взрыва, доложите мне. Я буду ждать зас здесь!

Наклонив голову, Зимскнй четко повернулся, выходя из кабинета. Прозвучали по коридору и затихли вдали его твердые шаги. И вновь упала тишина, гнетущая, первозданная, наполненная лишь глухими ударами собственного сердца. Евсеев сделал несколько шагов по кабинету, вновь сел за стол. Надо было набраться терпения и ждать – он даже в мыслях не допускал, что покинет равелин, не убедившись, что все ценное, что еще оставалось в нем, неминуемо взлетит на воздух. Тяжело опершись на руку, он напряженно слушал, как тикали часы на его

руке, и физически ощушал течение каждой секунды, будто что-то обрывалось и летело, летело куда-то вниз, в непостижимую пустоту.

Выйдя из кабинета Евсеева, Алексей поежился то ли от предутренней сырости, то ли от нервной дрожи. Неприятная тишина стояла в гулких покинутых коридорах. Алексеи почему-то на цыпочках, осторожно направился вперед, брезгливо переступив то место, где валом бежали недавно крысы. Странно было идти одному среди этой тишины по местам, где всего несколько часов назад в грохоте смертельных боев обливались кровью его товарищи. Теперь же только его одинокие шаги громко раздавались в коридорах, да тупо отдавались п голове удары собственного сердца.

По как только он пришел на место и начал готовить взрыв, постепенно рассеялось непривычное ощущение подавленности и одиночества. Алексей был отличным минером и очень быстро приготовил в каждом месте взрыва огромные толовые заряды, сложив для этого вместе по нескольку десятков подрывных патронов. Ловко орудуя саперной лопатой, он разложил все эти заряды так, чтобы при взрыве произвести наибольшие разрушения. Он ни секунды не сомневался, что расположил заряды наивыгод-нейшн.м образом, – когда-то, еще в учебном отряде, он твердо усвоил эту науку. Вспомнив об этом. Алексей горько усмехнулся. Там подрывное дело преподавал старенький военнкженер 2 ранга, прозванный призывниками за белую голову, усы и бороду дедом-морозом. Выли у него в речи какие-то старомодные обороты, вроде «ну-те-с», «извольте объяснить» и прочее, было даже золотое пенсне, делавшее его похожим на почтового чиновника, но при всем этом он прекрасно знал свой предмет и в конечном счете был добрейшей души человек. Верхом обиды он считал неуважение к своему предмету. «Злоумышленника», уличенного в невнимании или в том, что уснул, он брал на заметку и затем уже в течение всего курса не выпускал из поля зрения. Однажды, когда дед-мороз читал «Технику взрыва», имел несчастье заснуть и Зямскнй, еще не привыкший бодрствовать после трудной, бессонной ночи наряда. Разбуженный легким прикосновением учительской руки, он вскочил и вытянулся в струнку, сгорая

от стыда, а над ухом уже журчал вкрадчивый голос деда-мороза:

– Иуте-с, молодой человек! Извольте объяснить, как это с вами произошло! Вы понимаете, что вы проспали? Технику взрыва! К каким же плачевным последствиям может это привести в вашей дальнейшей служебной деятельности? Вот, скажем, вам поручили взорвать водокачку этой пустяковой, двухкилограммовой толовой шашкой! (Дед-мороз потряс в воздухе небольшим черным кубиком.) Можно ли это выполнить? Нуте-с? Молчите? Оказывается, можно, дорогой юноша, но только для этого нужно не спать па уроках и твердо усвоить технику взрыва! Мало запалить шнур, надо еще знать, куда выгоднее положить заряд, и тогда ваша водокачка взлетит на воздух, подобно безгрешному мотыльку!

Знмскнй пришел в учебный отряд прямо с производства. Его руки еще пахли машинным маслом, н в грубых складках их потрескавшейся кожи блестела металлическая пыль. Эти руки знали с детства только труд, только о труде говорила семья и школа, и вдруг, почувствовав гнев ко всему, что может уничтожить плоды вот таких же, как у него, сотен, тысяч, миллионов рук, Алексей вдруг выкрикнул, сам не ожидая этого:

– Л я не взрывать! Я строить хочу!

В классе воцарилась тишннд, нарушаемая лишь мерным скрипом шагов деда-мороза, шедшего на свое место. Как томительно долго скрипели эти шаги, словно дед-мороз шел несколько километров! Притихшие ученики все ниже пригибались к партам, будто, как только учитель остановится, раздастся оглушительный, все сметающий с лица земли взрыв. Но вот наконец скрип прекратился, а над партами продолжала Ьнсеть тишина. И только через несколько секунд до сознания перепуганных мальчишек донесся все тот же спокойный голос учителя:

– Вы прежде всего – военный, молодой человек! И сейчас ваша задача – обеспечить труд тех, кто поручил вам это. К глубокому сожалению, благородное дело, о котором вы так страстно говорили, нуждается в защите! В верной, надежной защите! А для того, чтобы защищать, надо знать, как это делать, надо уметь стрелять из винтовки, резать кинжалом и взрывать! Да, да, молодой человек, и взрывать! И кто знает, может быть, в будущей войне это придется делать именно вам! Что же вы тогда

скажете своему командиру? Что вы больше любите строить г”.

Зимскнн стоял пылая, как после хорошей бани, уничтожая самого себя за необдуманные слова, но дед-мороз уже удовлетворился его пристыженным видом.

– Вот так, молодой человек! Я вижу вы поняли, насколько глубоко ваше заблуждение. А технику взрыва вы будете знагь. Я вам эго обещаю!

Можно было не сомневаться, что дед-мороз выполнит свое обещание. Так Знмский попал «па заметку». Знание предмета было ему обеспечено...

Да, прав был тогда дед-мороз! Вот и пришлось ему, рабочему парию, уничтожить своими руками созданное когда-то такими же, как н он, тружениками. Но не об этом думал он сейчас. Только одна мысль неотступно стучала в его голове: как сделать так, чтобы все превратить в пепел и пыль, чтобы лишь опаленная равнина осталась здесь врагу!

И, укладывая поспешно заряды, Алексей, сам того не замечая, горячо твердил вслух:

– Спасибо, дед-мороз, за науку! Встречу тебя – обязательно поцелую твою седую голову! Эх, жаль, не сможешь ты полюбоваться работой своего ученика! Ну, ничего, ничего! Устрою я нм здесь Помпею!

Наконец все заряды, были разнесены и разложены. Алексей отмерил для каждого из них по куску бикфордова шнура с таким расчетом, чтобы взрывы произошли во всех местах одновременно. Для этого было необходимо не задерживаться на переходах от заряда к заряду и не тратить много времени на зажигание.

И вот уже к каждому шпуру приделан запал и запалы вставлены в заряды. Алексей устало улыбнулся. Оставалось еще десять минут до назначенного Евсеевым срока. Алексей хотел было скрутить цигарку, но затем передумал, махнул рукой и быстро направился к Евсееву в кабинет.

– Ну? – встретил его капитан 3 ранга.

– Готово!

Оба помолчали. Больше говорить было не о чем – нужно было прощаться, и никто не решался сделать это первым.

– Ну что ж... – наконец нарушил молчание Евсеев. – Как только взорвешь, немедленно на ту сторону!

Если не будешь мешкать, есть все шансы отсюда уйти! Немцы, конечно, поймут по взрыву, что мы оставили равелин. Смотри, не теряй ни секунды!

– Есть! – ответил Зимскнн, с сомнением глядя на перевязанную грязными, заскорузлыми от крови бинтами голову Евсеева. – Л как же вы, товарищ капитан третьего ранга, доплывете?

– Я доплыву, доплыву! – махнул рукой Евсеев, словно досадуя, что речь вдруг зашла о нем. – Обо мне не беспокойся!

Он подошел к окну, сказал, недовольно поморщившись:

– Уже совсем светло – нам обоим надо торопиться! Ну... иди!

Но прежде чем Зимский успел повернуться, он схватил его обеими руками и стиснул в крепких объятиях:

– Вот теперь иди!

Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза, долго и пристально. Так смотрят, когда не верят, что смогут увидеться вяоць.

Последним, словно командир с тонущего корабля, сошел Евсеев по каменным ступеням равелина н легко толкнул рукой потайную дверь. Ревело не угомонившееся к утру морс, и только у самого берега успокаивающе тарахтела галька, обкатываясь друг о друга.

Чуть-чуть дрожащими руками Евсеев скрутил цигарку, высек огонь, часто и глубоко затягиваясь, закурил. Он курил жадно, пристально смотря на тот берег до тех пор, пока огонь не обжег губы и пальцы. Он не обратил на это внимания, охваченный тяжелым чувством необходимости вновь отступать.

«Где же остановимся? Где?!» – тревожно подумал он, медленно направляясь к воде. И вдруг замер от неожиданности – у берега методично покачивался приготовленный им для комиссара плотик.

– Как? – произнес вслух Евсеев. – Неужели он... как все? И тотчас же почувствовал, что здесь что-то не то, потому что неприятно заныло сердце, но уже ничего нельзя было изменить...

– Л может быть... – надеждой мелькнула мысль, и

он быстро вошел в воду н легко, сам того не ожидая, поплыл.

Противоположный берег властно звал к себе грохотом начавшегося боя.

Оставалось еще три минуты, когда Зимскнй вернулся в коридор. И снова острая, словно кто-то брал рукой прямо за сердце, тоска но Ларисе охватила все его существо. И оттого, что все воспоминания о ней были связаны с равелином, ему вдруг до боли стало жаль этих милых замшелых камней. На какую-то секунду появилась неожиданная слабость в коленях, будто что-то тяжелое надавило ему на плечи, пытаясь согнуть в три погибели, но тотчас же перед глазами появились матросы, ушедшие на ту сторону, чтобы продолжать драться, строгое лицо Евсеева, с которого из-под грязных окровавленных бинтов смотрели с немым укором неподвижные глаза, и Алексей, в который уже раз, ощутил, что любовь к Родине гораздо сильнее и выше всех других чувств, включая и самую сильную любовь!

И прежде чем запалить первый шнур, Алексей снял бескозырку и, словно клятву, торжественно произнес:

– За тебя, Лариса! А если не вернусь, всю жизнь помни про мою любовь!

Ему словно стало легче от этих слов. Быстро нахлобучив бескозырку, он высек искру, раздул фитиль н поджег первый шнур. Аккуратное дымовое колечко торопливо побежало к смертоносным ящикам, а Алексей бросился ко второму объекту. Он очень хорошо изучил этот несложный маршрут, и вскоре за его спиной уже горели три шнура. Подпалив четвертый, последний, он прикурил от него ингарку и, сделав две глубоких затяжки, выскочил во двор. То, что он увидел, заставило его опешить и на мгновение забыть о взрыве: посреди двора, накинув плат на плечи, с пистолетом в руке стоял батальонный комиссар Калнпич. Затем, будто сразу сошло на него просветление, Зимскнй бросился вперед со страшным криком:

– Товарищ комиссар! Скорее! Сейчас будет взрыв! Уходите скорее!

Калинин спокойно поднял руку, и Зимскнй, пораженный этим спокойствием, остановился со всего хода, словно налетел на стену.

– Сейчас... взрыв... – повторял он растерянно, не понимая, почему так хладнокровен комиссар.

– Да, вам надо немедленно уходить! – заторопился и Калинин, видя, что Зимскнй застыл, точно загипнотизированный. – Торопитесь! В вашем распоряжении минуты!

– Л вы?!—изумился Алексей, бледнея от страшной догадки.

– 51? – Калинин поежился от лихорадки. – Я останусь здесь. Вот видите! – комиссар показал па распухшую, точно колода, ногу. – Куда мне плыть! Ничего, я их встречу здесь!

– Как же так! – возмутился Зимскнй. – Чтоб я бросил вас одного! Да никогда такого не будет! Поплывем вместе, я вам помогу. До того берега не так далеко!

Калинин горько улыбнулся и погладил Знмского, точно маленького, по голове.

– Хороший вы парень, Алексей! Очень хороший! А вот плыть нам вместе не придется – ведь я не умею плавать!

Зимскнй отшатнулся, нс веря. Видя но глазам, что ему не верят, Калинин стал серьезным и строго сказал:

– А честному большевистскому слову ты поверишь? Ну, так вот – даю тебе честное большевистское слово, что я не умею плавать. В свое время дураком был – не научился.

– Как же так? – прошептал Зимскнй упавшим голосом.

– Да вот так!—сказал уже прежним тоном Калинин. – Одним словом, моя судьба оставаться здесь!

– Тогда и я с вами! – решительно заявил Алексей, делая шаг к комиссару.

– Ну и глупо! – махнул рукой Калинин на слова Знмского. – Зачем погибать двоим? Ты еще пригодишься там, а здесь все уже кончено!

– Да как же я оставлю вас? – взмолился Зимскнй, совсем растерявшись, не зная, что делать. – Ведь, если я останусь жив, я потом себе этого никогда не прощу! Всю жизнь совесть будет мучить!

– Совесть твоя чиста! – посуровел Калинин. – Каждый, кто был здесь эти три дня, искупил свои «грехи* на тысячу лет вперед! Но всегда надо действовать в зависимости от обстановки, а обстановка сейчас такова: мне оставаться, а тебе уходить!

Огромной силы взрывы, один за другим, взметнувшие к небу камни и тучи дыма и пыли, заставили обоих бро-

снться на землю. Вмиг двор равелина заполнился дымом, сквозь который мелькали языки пожаров. Калинин первый приподнял голову, тронул Знмсхого за плечо:

– Вот и конец! Теперь скорее беги – еше можешь успеть! Вот тут у меня карточка жены с сыном и их письма. Я тебя прошу – отошли все это им обратно. Адрес на конверте!

Калинин протянул Знмскому небольшой пакет, который тот принял дрожащими руками. Уходили последние драгоценные секунды, а Алексей все еще не решался оставить комиссара. Тогда Калинин привлек его к себе и трижды крепко поцеловал в соленые губы. Слезы сами собой брызнули из глаз Алексея. Калинин немного растерялся:

– Ну, что ты? Зачем? Я ведь им так дешево не дамся! У меня еше тут восемь патронов. По крайней мерс семь для них!

С ветром донеслись гортанные крики немцев, спешащих к равелину. Через несколько секунд они должны быть здесь!

– Ну, дун! Живо! – вдруг резко крикнул Калинин все еще мешкавшему Знмскому. – Это приказ! Ясно?! Приказываю немедленно оставить меня!

Удивленный этой внезапной переменой в поведении комиссара, Зимскин отскочил от него, точно ужаленный, н бросился галопом, прямо по развалинам юго-восточной стороны к гремящему прибоем, вечно родному, спасительному морю. С ловкостью акробата он преодолел все препятствия и прямо с разгона выскочил па забрызганный прибоем парапет. Огромные медведеобразные валы ходили по бухте и, достигая берега, с ревом обрушивали на него тонны воды.

Не раздумывая, Знмскнй бросился головой в это водяное месиво и, вкладывая в гребки все оставшиеся силы, стал быстро удаляться от берега. Он плыл к Александровскому форту, стараясь как можно дальше уйти в сторону моря. Внезапно до его ушей донесся частый автоматный треск. Алексей перевернулся на спину и увидел, что вся крыша равелина занята немецкими автоматчиками, стреляющими в него. Только теперь он заметил, что позади и спереди булькает вода, когда в пее врезаются пули. Да. его расстреливали, как мишень, а он не мог ничего сделать и должен был только уповать на судьбу. Как хорошо, что разыгралось такое волнение! Его голова ча-

сто скрывалась за гребнями волн, и это очень мешало автоматчикам. Но все же их пули иногда ложились рядом, и тогда по позвоночнику пробегала, как искра, сковывающая дрожь.

Он старался думать обо всем: о комиссаре Калинине, оставшемся в равелине, о товарищах, ожидающих его на том берегу, о Ларисе, встреча с которой была теперь так близка, о новых схватках с врагом, но только не о том, что от одной из этих пуль может задернуться черным занавесом жизнь перед его глазами и пойдет он на дно мрачно шумящего моря. Эта смерть в одиночестве, посреди бурлящей воды, казалась ему страшной п нелепой, и он греб изо всех сил, а рядом вес так же булькали пули немецких автоматов. И вот, когда уже казалось, что для очередного гребка больше не хватит сил. он вдруг понял, что пули уже до него не достигают. Он еше не поверил этому, а в душе уже закипало огромное, радостное чувство, и новой силой наливались истощенные мускулы. Еще был далек противоположный берег, еше трещали позади автоматы, ио он теперь точно знал, что доплывет, что увидит товарищей, что вновь будет держать оружие в руках.

Он плыл еше долго, сам не сознавая того, что гребет уже механически, и только когда коснулся ногами песчаной отмели, силы окончательно покинули его. Их еще хватило, чтобы сделать несколько шагов, а затем он упал липом вперед, разметав руки, словно в приветственном объятии. Так он пролежал около часа (поблизости никого не оказалось), пока сознание не вернуло его к действительности. Он увидел прямо перед собой чистый, золотой песок. Он сгреб его в две больших горсти и, ощутив горячими губами его обжигающий холодок, тихо произнес, будто сотни дней находился вдали от берегов:

– Здравствуй, земля!

Оставшись один, Калинин поспешно оглянулся вокруг. Дым и пыль после взрывов еще нс осели, н все во дворе просматривалось, как сквозь густой туман. Где-то, совсем рядом, еше невидимые, кричали немцы, и эго заставило его поторопиться встать. Но, вставая, он ступил на раненую ногу и тотчас же вскрикнул от стреляющей боли, чуть было не потеряв равновесие. Он поискал вокруг себя глазами и увидел кусок доски, вышвырнутый сюда

при взрыве. Добравшись до него ползком, он приспособил его вместо костыля и таким образом, неся на весу ногу, сумел довольно быстро дотащиться до входа в равелин. Здесь, лавируя между набросанных взрывами камней, он уверенно прошел по темным переходам, пока не очутился у потайной двери, через которую уходили равелнновцы. Стерев со лба холодную испарину, комиссар решительно толкнул дверь вперед. Рев взбудораженного моря, приглушенным ранее стенами, ринулся ему навстречу вместе с горьковатой влагой крепкого, упругого ветра. Калинин вышел на парапет н, прислонившись головой к стене и раскинув руки, стоял, не думая ни о чем, закрыв глаза, вдыхая полной грудыо живительную прохладу моря. Внезапно он вздрогнул: где-то на крыше, над самой головой, раздались сухие очереди автоматов. Ему не было видно стреляющих, по он догадался, что огонь ведут по Знм-скому, и облегченно вздохнул: значит, Алексей еще жив и плывет, плывет к своим! Он так обрадовался этой догадке, что даже не заметил, как совсем рядом, за выпуклостью стены, зазвучала картавая возбужденная речь. Ома бистро приближалась, и Калинин едва успел взвести пистолет. Прямо на него вылетел с автоматом на шее чужом, словно марсианин, солдат. Калинин выстрелил. Солдат без единого звука качнулся и упал лицом вперед, звякнув каской о массивные плиты парапета. Но сзади, вплотную за ним, бежало еще несколько человек, и они, еще не сообразив, что произошло, вылетали под выстрелы Калинина.