Текст книги "Гостеприимная Арктика"

Автор книги: Вильялмур Стефанссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Добравшись до Земли Бэнкса, мы остановились на несколько дней у мыса Рессельс, чтобы из брезента нашей лодки сделать вьюки для собак. Во время этой стоянки Сапсук поправился настолько, что уже смог ходить. 28 июля мы выступили в путь к мысу Келлетт.

16 августа, когда нам оставалось пройти около 60 миль, Эмиу заболел сильным гастрическим расстройством, по-видимому, вследствие неумеренной еды. Мне не хотелось заставлять Эмиу путешествовать в таком состоянии; но, согласно моим инструкциям, посланным через Кэстеля и Стуркерсона, «Мэри Сакс» и «Белый Медведь» должны были ожидать нас у мыса Келлетт лишь до 20 августа, и мои спутники боялись, что в случае опоздания мы рискуем не застать судна. Особенно беспокоился Найт: за 2 года пребывания с капитаном Гонзалесом он хорошо изучил его характер и был убежден, что Гонзалес не станет нас ждать ни одной лишней минуты. Поэтому я решил, что пойду вперед один и налегке, а мои спутники с собаками и поклажей остановятся и расположатся лагерем.

В полдень 16 числа, захватив ружье, бинокль и небольшой запас вареного мяса, я поспешил к мысу Келлетт. После 17 часов непрерывной ходьбы утром 17-го я сделал привал и поел, а затем шел еще 5 часов и, наконец, увидел знакомые прибрежные холмы.

Стояла прекрасная погода. С холмов я смог осмотреть в бинокль всю бухту на протяжении 12 миль. К моему крайнему изумлению, виднелось только одно судно и притом одномачтовое. Лишь подойдя ближе, я убедился, что это «Мэри Сакс». Она лежала на берегу. Фок-мачта, а также реи и паруса грот-мачты отсутствовали. Штурвальная рубка была снята и перенесена на сотню шагов дальше. Наш старый дом стоял, по-видимому, необитаемый, но у рубки работали, приспособляя ее под жилье, два незнакомых мне человека. Оказалось, что это были охотники с «Вызова» – Биндер (отправившийся сюда с братьями Килиан) и Мэйсик (прибывший впоследствии).

Чтобы объяснить то положение, которое я застал на мысе Келлетт, нужно сначала рассказать о трагической судьбе Бернарда и Томсена.

ГЛАВА LIV. ГИБЕЛЬ БЕРНАРДА И ТОМСЕНА

Когда к нам на о. Мельвиль прибыл капитан Гонзалес, он смог нам сообщить лишь о том, что происходило на Земле Бэнкса до осени 1916 г. Дальнейшие события теперь представляются в следующем виде.

Когда в августе 1916 г. судно «Герман» доставило на мыс Келлетт почту для нашей экспедиции и материал для изготовления саней, Бернард и Томсен решили сделать мне сюрприз, а именно – отвезти к нам на о. Мельвиль эту почту, а также сани, которые будут изготовлены Бернардом из полученного материала [35]35
  По-видимому, Кроуфорд, информировавший Гонзалеса о предстоящей поездке Томсена, не знал (или забыл упомянуть), что Бернард тоже собирается ехать.


[Закрыть].

Это решение противоречило моим приказаниям, но, принимая его, Бернард и Томсен заботились исключительно о нашей пользе, так как от Томсена Бернард узнал, что на о. Мельвиль мы крайне нуждаемся в санях.

Итак, Бернард принялся за изготовление саней, а Томсен тем временем занимался охотой на карибу. Когда выпал снег, а береговой лед достаточно окреп, Бернард и Томсен начали собираться в путь. Перед самым отъездом Бернард дал календарь эскимосам, оставшимся на базе, и велел, чтобы они каждый день делали пометку на этом календаре, сказав, что вернется к тому дню, когда накопится тридцать пометок.

Бернард и Томсен решили ехать вдоль западного и северного побережья Земли Бэнкса. По этому пути расстояние до нашей базы у залива Лиддон составляло около 400 миль. Бернард, совершивший много санных путешествий по Аляске, полагал на основании приобретенного там опыта, что сможет добраться до нашей базы в течение 10–15 дней; но он не учел того, что теперь условия путешествия были совершенно иные.

В свое время Бернард рассказывал мне, что в Аляске собак обычно кормят в пути беконом и вареным рисом. У Бернарда и Томсена был рис, но не было бекона, и они совершенно правильно решили заменить его тюленьим жиром. Отправляясь в путь, они взяли с собой такое количество жира и риса, которого хватило бы восемнадцати собакам на 15 дней.

Своих восемнадцать собак они разделили на две равных упряжки. Вторая упряжка тащила двое саней, связанных цугом. Какой груз везли Бернард и Томсен, в точности установить не удалось, но, по-видимому, он был тяжел. Вес одной лишь почты составлял 400–500 фунтов (в нее входили не только письма и посылки, но даже несколько новых книг, присланных мне друзьями). Кроме того, везли плотничьи инструменты, брезент для лодки и многое другое.

Бернард и Томсен выступили в путь в конце октября и, вместо того чтобы проходить по 20–30 миль в день, как они рассчитывали, в действительности, конечно, проходили менее 10 миль в день.

О дальнейшей судьбе обоих путешественников мы располагаем лишь теми сведениями, которые удалось собрать Кэстелю и Чарли, когда они, согласно моему поручению, отправились выяснить, почему Томсен не прибыл на о. Мельвиль.

Кэстель и Чарли отделились от партии Стуркерсона возле мыса Росс (на о. Мельвиль) в начале мая 1917 г., т. е. через полгода после отъезда Бернарда и Томсена с мыса Келлетт. За Кэстелем и Чарли на некотором расстоянии следовала партия Наткусяка, направлявшаяся к «Полярной Звезде».

Идя вдоль северного побережья Земли Бэнкса, Кэстель нашел у залива Милосердия двое саней. К поручням была привязана следующая записка:

22 декабря 1916 г.

У нас больше нет пищи. Восемь наших собак погибли, остальные близки к гибели. Почту продолжаем везти с собою.

Питер Бернард

Чарльз Томсен.

Очевидно, здесь Бернард и Томсен, потеряв надежду добраться до залива Лиддон, повернули обратно на запад. Проследить колею их последних саней Кэстелю было очень трудно, так как прошло уже 6 месяцев, и во многих местах она была заметена вьюгами. Сначала на колее виднелось некоторое количество собачьих следов, но постепенно их становилось все меньше, по-видимому, собаки погибали одна за другой.

Через 2 дня пути Кэстель увидел на одном твердом сугробе следы песца и обрывки оленьей шкуры. Видно было, что песец прорыл ход сквозь сугроб, добираясь до чего-то, погребенного под ним. Судя по обрывкам шкуры, это должен был быть карибу.

Чарли стал разрывать сугроб лопатой. Наткнувшись на что-то белое и мягкое, он вообразил, что нашел кусок свинины, а потому крикнул Кэстелю, что у Бернарда и Томсена насчет продовольствия дело обстояло не так плохо. Но это была не свинина, а плечо Томсена.

Когда откопали труп, оказалось, что он лежал на боку, в позе спокойно уснувшего человека. Лицо его не было исхудавшим, из чего следовало, что Томсен умер не от голода. О тех обстоятельствах, при которых последовала смерть, можно было догадаться, по тому, что одна нога Томсена была обута в обыкновенный сапог, а другая – в домашнюю туфлю (из той пары, которую мистрисс Томсен сшила мне в подарок и хотела послать через мужа). По-видимому, когда Бернард и Томсен находились в снежной хижине ночью и в сильную метель, Томсен снял один сапог, чтобы починить, и на это время надел одну из моих туфель. Тут ему понадобилось выйти из хижины и, очевидно, ненадолго, так как он не надел второго сапога (вероятно, тот был еще не зашит). Но в сильную метель хижина становится невидимой уже на расстоянии 1–2 шагов, и я не раз слышал об эскимосах, которые, выйдя на минуту из хижины, уже не могли ее найти и замерзали. То же случилось и с Томсеном. Не найдя хижины, он, по-видимому, прошел 5–6 миль [36]36
  Кэстель пробыл в этой местности 2 дня, но не нашел никаких следов стоянки Бернарда и Томсена.


[Закрыть], прежде чем обессилел и замерз.

Там, где нашли труп Томсена, грунт был каменистый и мерзлый. Кэстель и Чарли смогли вырыть лишь неглубокую могилу, которую прикрыли валунами. Затем оставили для партии Наткусяка записку с просьбой вырубить более глубокую могилу, которую не могли бы разрыть звери.

Печальная участь Томсена оставляла мало надежды на то, чтобы Бернард мог спастись; но Кэстель и Чарли продолжали поиски, идя по санной колее на запад, и дошли до самого восточного из складов продовольствия, устроенных нами зимой 1915–1916 г., когда мы перевозили сахар с «Полярной Звезды» к «Белому Медведю».

Следы, найденные у этого склада, ясно доказывали, что его посетили не только Бернард и Томсен на пути к востоку, но и один Бернард на обратном пути. На складе оставались нетронутыми 100 кг сахару, 50 кг муки и немного бобов и риса; отсутствовали взятые Бернардом (неизвестно, при первом или втором посещении склада) 50 кг сухарей, 12 кг яблок, 6 кг чернослива и немного чая.

Идя по колее, Кэстель местами находил жестянки, из которых Бернард и Томсен кормили собак. Видно было, что во время пути вдоль западного побережья корм состоял из вареного риса с тюленьим жиром, но на северном побережье корм уже состоял только из риса. В высшей степени странно, что как на первом складе, так и на остальных все мешки с сахаром остались невскрытыми. Собаки ослабели оттого, что, когда запас жира истощился, их кормили одним рисом; но в отношении питательности 2 1/4 кг сахара равноценны килограмму жира, и собаки охотно едят сахар из чашки, пахнущей тюленьим жиром или какой-нибудь другой привычной для них пищей. Следовательно, Бернард и Томсен вполне могли заменить жир сахаром и этим спасли бы как своих собак, так и самих себя. Но они не догадались этого сделать, что и явилось основной причиной их гибели.

В 20 милях к западу находился второй склад. Здесь мешки с сахаром тоже оказались нетронутыми, хотя некоторые другие припасы были взяты. Дальше к западу колея на побережье прервалась; несмотря на долгие поиски, Кэстелю не удалось найти ее продолжения ни на суше, ни на береговом льду. По-видимому, мы никогда не узнаем, где и как погиб Бернард. Во всяком случае, до «Полярной Звезды» он не добрался, так как там его следов не оказалось.

Так я потерял двоих из числа моих лучших товарищей. Наряду со Стуркерсоном и Уилкинсом они больше всех содействовали успеху деятельности нашей северной партии и погибли во время отважной попытки, направленной к той же цели.

ГЛАВА LV. РАЗРУШЕНИЕ «МЭРИ САКС»

В июне Кэстель и Чарли прибыли на мыс Келлетт и застали здесь только Биндера и Мэйсика.

Оказалось, что братья Калиан, посланные сюда Гонзалесом в ноябре, нашли здесь только эскимосов, которые сообщили, что Бернард должен был вернуться через 2–3 недели. Тщетно прождав его до января, братья Килиан отправились обратно к «Белому Медведю», захватив с собою эскимосов. У мыса Келлетт остался только Биндер, к которому впоследствии присоединился Мэйсик.

Кэстель решил, по возможности, выполнить инструкции, посланные мною в свое время Бернарду, как начальнику базы, а именно – отремонтировать «Мэри Сакс», спустить ее на воду и ожидать нас. Теперешние обитатели базы вполне могли справиться с задачей ремонта судна, так как все были опытными моряками и мастерами на все руки. Они проконопатили и покрасили корпус, привели в порядок такелаж, отремонтировали двигатель и заменили поврежденный гребной винт запасным. 6 августа, действуя домкратами, благополучно спустили судно на воду. Но тут на сцену появился «Белый Медведь».

До этого момента Гонзалес более или менее следовал моим инструкциям, посланным через Стуркерсона, а именно предоставил ему снаряжение для обследования о. Виктории и затем, дождавшись возвращения партии Стуркерсона из этого путешествия, отплыл на «Белом Медведе» из бухты Уоркера к мысу Келлетт [37]37
  Впрочем, перед уходом партии Стуркереона на о. Виктории Гонзалес потребовал, чтобы они вернулись к 1 августа, угрожая в противном случае отплыть и бросить их на произвол судьбы. Это заставило партию Стуркерсона работать в условиях крайней спешки и не позволило довести обследование до конца.


[Закрыть]. Но здесь он приказал Кэстелю и его товарищам перейти на «Белого Медведя» и объявил, что «Мэри Сакс» будет оставлена. Стуркерсон и все остальные поняли это в том смысле, что Гонзалес намерен оставить ее мне в пригодном для плавания состоянии, чтобы я и моя партия могли воспользоваться ею для возвращения на родину. Однако, к удивлению всех, Гонзалес приказал вытащить «Мэри Сакс» на берег и распилить ее фок-мачту на дрова, которые затем были использованы для камбуза «Белого Медведя» (хотя Леви и утверждал, что у него и без того было достаточно дров). После этого с «Мэри Сакс» были взяты на «Белого Медведя» реи грот-мачты, все паруса, инструменты из машинного отделения и горючее для двигателей.

Я полагаю, что, когда Гонзалес разрушал «Мэри Сакс», его мотивы были следующие. Поразмыслив на досуге, он решил, что его прошлогодний образ действий едва ли будет одобрен морским ведомством Канады, когда оно получит от меня соответствующую информацию. Придя на «Белом Медведе» к мысу Келлетт и узнав, что я туда еще не прибыл, Гонзалес сообразил, что если он лишит меня возможности выбраться с Земли Бэнкса до наступления зимы, то первым вернется в Канаду и, отчитавшись в мое отсутствие перед морским ведомством, успеет получить свою плату и скрыться, прежде чем будет привлечен к ответственности. Если же возник бы вопрос, почему была разрушена «Мэри Сакс», то Гонзалес намерен был заявить, что нашел ее непригодной для плавания.

С Биндером и Мэйсиком Гонзалес заключил соглашение о том, что они будут жить на базе и охранять небольшой склад припасов, оставленный для меня. В виде компенсации за это Гонзалес оставил Биндеру и Мэйсику продовольствие и охотничье снаряжение, а также разрешил окончательно сломать «Мэри Сакс», чтобы построить дом, причем рекомендовал сделать это как можно скорее.

Таково было положение, которое я застал на нашей базе, придя туда после 24 часов ходьбы. Оно могло бы послужить хорошей темой для одного из романов Роберта Стивенсона, где часто фигурируют жертвы пиратов, покинутые на необитаемом острове. Сходство еще усугублялось тем, что в числе снаряжения, оставленного для меня Гонзалесом, не было саней и других предметов, необходимых для санного путешествия. Следовательно, для того чтобы выбраться с Земли Бэнкса, нам приходилось не только дождаться зимы, но еще и отправиться обратно на северо-восточную оконечность острова и привезти оставленные там наши сани; на это потребовалось бы еще 2 месяца утомительной работы.

Мои три спутника, с вьючными собаками, прибыли к мысу Келлетт на 3 дня позже и далеко не оценили стивенсоновской романтики нашего приключения. Они долго возмущались поведением команды «Белого Медведя» и жаждали поскорее вернуться в цивилизованный мир, чтобы воздать ей по заслугам [38]38
  Сгоряча мы вообразили, что Гонзалес разрушил «Мэри Сакс» и покинул нас на Земле Бэнкса при соучастии большинства команды. Непричастными к этому делу мы считали только Стуркерсона, Хэдлея и Кэстеля, (Биндер передал мне письмо от них, в котором сообщалось, что они протестовали против этих деяний, но тщетно).


[Закрыть]. Особенно обидно было сознавать, что к тому времени, когда мы доберемся до Канады, уже будет поздно, так как задолго до того вся команда получит плату и покинет корабль.

Мы начали было собираться к мысу Рессельс за санями, рассчитывая заготовить осенью запас оленьего мяса, с тем чтобы в феврале переправиться по льдам через море Бофора к мысу Батэрст. Но 26 августа к мысу Келлетт неожиданно подошел корабль. Это был «Вызов» Кроуфорда.

Я тут же договорился с Кроуфордом и купил у него «Вызов» за 6 000 долларов, предоставив в придачу все наши запасы, оставшиеся на Земле Бэнкса, а также «Мэри Сакс» с ее двигателями. Нам все это было теперь бесполезно, а Кроуфорду могло очень пригодиться. Через сутки он и его команда перешли на берег, а мы отплыли на «Вызове», взяв с собою Мэйсика в качестве боцмана и Биндера в качестве механика.

Стояла прекрасная погода, и дул легкий попутный ветер. Чтобы как можно быстрее продвигаться на запад, мы решили не заходить на промысловую станцию у мыса Батэрст и взяли курс на о. Гершеля. Однако вскоре показались сплошные льды, заставившие нас отклониться на юго-восток.

На следующее утро мы снова пережили приключение, которое было бы уместно в романе для юношества. Над морем стоял туман; но в нем образовался просвет, и в 2 милях от нас мы увидели... «Белого Медведя». Он шел нам навстречу, и его команда, очевидно, ничего не подозревала.

Я решил, что мне не следует показываться, пока суда не сойдутся вплотную, а потому ушел в каюту. Тем временем наши люди, шутки ради, а может быть, и из опасения, что «Белый Медведь» вздумает удрать, подняли сигнал бедствия. По-моему, это было излишне, так как в здешних водах встретившиеся суда всегда вступают в переговоры и Гонзалес, не подозревавший моего присутствия, подошел бы к нам и без сигнала.

Когда суда достаточно сблизились, наши люди окликнули команду «Белого Медведя» и, сообщив, что я нахожусь на «Вызове», передали ей от моего имени приказание пришвартоваться к ближайшему ледяному полю. Читателю нетрудно будет представить себе, какой эффект это произвело на «Белом Медведе».

Когда оба судна пришвартовались, капитан Гонзалес немедленно явился на «Вызов» для объяснений. По его словам, он разрушил «Мэри Сакс» потому, что убедился в ее непригодности для плавания, с чем якобы согласились и четыре судовых офицера. Но когда я опросил последних, они категорически отрицали это.

Я принял на себя командование «Белым Медведем», а командование «Вызовом» поручил Кэстелю. После нескольких задержек, обусловленных льдами, оба судна прибыли в гавань у мыса Батэрст, где капитан Гонзалес покинул экспедицию. Здесь же мы высадили на берег нескольких эскимосов, а также Лопеца и Джима Фиджи, которые хотели остаться на побережье, чтобы заниматься охотой.

ГЛАВА LVI. ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ В АРКТИКЕ

Теперь нам предстояло лишь добраться до Тихого океана, прежде чем льды успели бы задержать нас. Часть наших людей радовалась перспективе возвращения на родину; другие выражали желание продолжать исследование, и я подумывал о том, чтобы остаться в Арктике еще на год с тремя людьми и двумя упряжками; это позволило бы выполнить много интересной работы при небольших расходах, поскольку мы обходились бы без кораблей с их многочисленными командами.

7 сентября мы прибыли на о. Гершеля, где с нами распростились Сеймур и большинство эскимосов. Местные жители утверждали, что ледовые условия очень неблагоприятны и что нам едва ли удастся дойти в эту навигацию до Берингова пролива. Поэтому я закупил некоторое количество припасов на случай, если мы будем вынуждены зазимовать. Продолжая идти на запад, мы вечером 13 сентября остановились на якоре в гавани о. Бартер, так как ночь обещала быть бурной и очень темной. Промер показал, что под килем у нас было около 1,5 м воды. На рассвете Кэстель, стоявший на вахте, увидел, что в гавани образовалось сильное течение, под влиянием которого судно движется, волоча за собою якорь. Кэстель немедленно разбудил меня и Хэдлея; но в этот момент судно село на мель. Мы завезли на шлюпке все якоря на подветренную сторону и стали подтягиваться к ним посредством брашпиля, но ничего не помогало, так как в момент посадки на мель судно оказалось бортом к ветру, и шторм мешал повернуть его. Когда же шторм ослабел, уровень воды упал настолько, что судно легло на бок. Было ясно, что нам едва ли удастся сняться с мели в ближайшие дни или даже недели. А так как период навигации подходил к концу, нашему кораблю, очевидно, предстояло зимовать в этой гавани.

При таких обстоятельствах лучше было не сидеть сложа руки, а использовать время зимовки для какого-нибудь полезного предприятия. Был один проект, который я уже давно обдумывал, и теперь обстоятельства благоприятствовали его осуществлению. Его основная идея заключалась в следующем.

В 1896 г. Нансен предпринял путешествие, которое было совершенно необычным по сравнению с предшествующими полярными исследованиями. Путем блестящего логического умозаключения он пришел к выводу, что судно, вмерзшее в льды возле северного побережья Аляски или Восточной Сибири, будет дрейфовать через Полярный бассейн, пока не окажется в северной части Атлантического океана, возле Шпицбергена. Подобный дрейф Нансен успешно осуществил на своем «Фраме».

В 1879 г. «Жаннетта» Де-Лонга была затерта льдами в районе о. Врангеля и дрейфовала на северо-запад, пока не была раздавлена ими к северу от Новосибирских островов. Нансен ввел «Фрам» во льды недалеко от места гибели «Жаннетты», так что если нанести пути, пройденные обоими судами, на карту полярных морей северного полушария то получится почти непрерывная кривая от о. Врангеля до Шпицбергена. Осенью 1913 г. «Карлук» застрял во льдах к северо-востоку от о. Бартера (где мы теперь находились) и был унесен в район о. Врангеля, где и погиб. Если линию дрейфа «Карлука» нанести на ту же полярную карту, то все три дрейфа образуют почти непрерывную линию от о. Бартера до Шпицбергена. Отсюда следует, что для экспедиции, основанной на дрейфе, нецелесообразно вводить судно во льды возле северного побережья Аляски или Сибири, так как в этом случае судно приблизительно повторит дрейф «Карлука», «Жаннетты» или «Фрама».

Дрейфуя на корабле, Нансен имел в виду использовать его в качестве плавучей «гостиницы» для людей и вместе с тем научной станции и лаборатории – для промеров глубины, магнитных исследований, собирания биологических материалов и т. п. Но мы убедились, что партия исследователей может обеспечить себе безопасность и комфорт не только при наличии корабля, но и без него, так как на любом ледяном поле можно построить удобное и гигиеническое жилище из снега, а пищу и топливо можно добыть, охотясь на тюленей и белых медведей.

Дрейф без корабля был не только интересен по своей новизне, но и представлял определенные преимущества. Полярные льды можно сравнить с огромным диском, который вращается вокруг оси, проходящей возле «полюса недоступности» (но не географического Северного полюса). Корабль, вмерзший во льды у кромки этого диска, вынужден оставаться возле нее до самого конца дрейфа, тогда как партия, идущая с санями, может проникнуть на любое желаемое расстояние вглубь площади вращающегося «диска» льдов. Другими словами, корабль будет лишь воспроизводить какой-нибудь из прежних дрейфов, тогда как партия сможет идти по новым путям. Если исследователи, дрейфующие на корабле, не пожелают все время оставаться на нем, то должны будут или сократить свое путешествие, как сделал Найсен, или же существовать за счет местных ресурсов, по нашему примеру. Но если согласиться жить за счет местных ресурсов, то не проще ли обойтись без труда и затрат, связанных с «замораживанием» судна во льдах для дрейфа?

По сравнению с дрейфующим судном, дрейфующая санная партия обладает не только преимуществами «внутренних стратегических путей», но и свободой передвижения. В феврале каждого года эта партия может покинуть зону пака и выйти на берег всюду, где только пожелает. Начав дрейф в 200 милях к северу от нашего теперешнего местонахождения, мы могли через год оказаться к западу от о. Врангеля и в 100–200 милях к северу от пути «Жаннетты». Затем с февраля по апрель мы могли бы совершить путешествие по льдам и к началу мая выйти на побережье возле устья Колымы или Лены. Этот план был основан на предположении, что льды дрейфуют на запад приблизительно параллельно пути «Карлука», «Жаннетты» и «Фрама». Но если бы такого дрейфа не оказалось, мы могли выйти на побережье Аляски; если же оказалось бы, что дрейф происходит к северу или к северо-востоку, то мы могли выйти на Землю Бэнкса, остров Принца Патрика, остров Бордэн или даже на побережье Гренландии.

Первоначально я намеревался возвратиться на родину, опубликовать отчет о результатах теперешней экспедиции и затем организовать новую экспедицию специально с целью подобного дрейфа. Но когда оказалось, что мы вынуждены задержаться в Арктике еще на год, я решил теперь же осуществить проект дрейфа, так как мы могли это сделать при сравнительно небольшой затрате времени и средств. Для участия в самом дрейфе мне требовалась партия не более чем в 5 человек; остальные могли остаться на корабле, с тем, чтобы будущим летом вернуться на родину.

Хотя проектируемое мною путешествие было одним из самых интересных предприятий нашей экспедиции, мне придется изложить историю приготовлений к нему лишь вкратце. Как только лед достаточно окреп для санных путешествий, Стуркерсон, и я отправились с несколькими упряжками на восток вдоль побережья. Стуркерсону я поручил закупить припасы и снаряжение на о. Гершеля и доставить их на о. Бартер, где остальные наши люди усердно работали всю зиму, приготовляя все необходимое для предстоявшего дрейфа. Сам я направился в район дельты р. Маккензи, где мне удалось закупить хороших собак и нанять нескольких эскимосов. Все шло превосходно до начала января, когда я выехал обратно на о. Гершеля. Однако мои блестящие перспективы неожиданно померкли. В те годы, когда мы были изолированы от остального человечества, никто из нас не страдал от инфекционных заболеваний. Но в течение последней осени, посещая поселки белых людей и эскимосов, мы неоднократно заражались простудными болезнями. Во время пребывания в районе р. Маккензи, остановившись в доме одного местного жителя, я почувствовал себя нездоровым. На пути к о. Гершеля у меня, вероятно, уже был жар около 40°. В течение 4 дней я еще оставался на ногах, но затем сопровождавший меня эскимос вынужден был завернуть меня в одеяло и везти на санях.

На о. Гершеля меня приютили в бараке, где за мной всячески ухаживали все местные жители, как белые, так и эскимосы. Сначала ни я, ни окружающие не знали, насколько серьезна моя болезнь, и я не представлял себе, чтобы она могла помешать мне участвовать в предстоявшем ледовом путешествии; но, чтобы из-за нее не получилось у нас задержки, я вызвал к себе Стуркерсона и совещался с ним о необходимых изменениях нашего плана.

Через 2 недели я начал поправляться и был убежден, что дней через пять смогу выехать с о. Гершеля, а потому послал Стуркерсона на о. Бартер с приказанием приготовиться к выступлению в путешествие. Но едва Стуркерсон уехал, как у меня начался сильный озноб, и температура поднялась выше 40°. Только тогда выяснилось, что перед этим я перенес брюшной тиф, и что теперь у меня начиналось воспаление легких (впоследствии оно осложнилось сильным плевритом с двумя рецидивами).

В феврале я понял, что если и выздоровею, то лишь через несколько недель или даже месяцев. Тогда я послал Стуркерсону письмо, в котором поручал ему принять на себя командование весенней исследовательской экспедицией и совершить ледовый дрейф согласно моему проекту.

Тот, кто серьезно заболевает на дальнем севере, оказывается в очень своеобразных условиях. Ухаживавшие за мною лица, при всех своих добрых намерениях, очень мало смыслили в медицине и лечили меня по устаревшим медицинским книгам. Пока не знали, что я был болен брюшным тифом, мне разрешали есть все. Но когда выяснилось, что брюшной тиф у меня был и прошел, меня задним числом перевели на традиционную молочную диету. Я доказывал, что этот метод устарел и что в лучших госпиталях тифозным больным теперь разрешают есть что угодно и сколько угодно. Но самые убедительные мои доводы принимали за бред, что иногда приводило меня в ярость; иногда же комизм моего положения заставлял меня от души смеяться. Однако вскоре я убедился, что если такое питание будет продолжаться, то я умру от истощения или, по крайней мере, заболею цингой.

В это время в бараке умер больной, лежавший в другой комнате. Предположив, что он был болен сыпным тифом, решили продезинфицировать барак парами серы. Мою комнату закрыли и полагали, что пары туда не проникнут. Однако, когда я ночью проснулся, комната была полна ими, и у меня еле хватило силы, чтобы постучать в стену. Ко мне прибежали и немедленно открыли все двери и окна. Но на следующий день у меня началось сильное кровохарканье, которое затем повторилось несколько раз.

Наконец, я понял, что единственный мой шанс остаться в живых заключается в том, чтобы меня перевезли в госпиталь форта Юкон. Этот госпиталь, самый северный на американском континенте, находится в 400 милях к югу от о. Гершеля; но я полагал, что пребывание на открытом воздухе и санное путешествие мне не повредят.

Сначала окружающие не соглашались отпустить меня; но через неделю они пришли к заключению, что я совсем плох и все равно умру, а потому если я предпочитаю, чтобы это произошло на пути в госпиталь, то нет основания мне отказывать. Меня просили лишь подписать заявление о том, что переезд в форт Юкон я предпринял по собственному желанию и принимаю на себя всю ответственность за возможные последствия.

В начале апреля я выехал с о. Гершеля в сопровождении двух эскимосов и одного индейца. Они везли меня на специально приспособленных санях с рессорами, изготовленными из пружин небольшой пружинной кровати. С самого момента отъезда я почувствовал себя лучше; когда же мы проехали первые 15 миль, то оказалось, что у меня уже нет жара. В этот день мне дали некоторое количество моего любимого кушанья – мороженой сырой рыбы. На следующее утро жара опять не было.

Во время дальнейшего путешествия по незаселенной местности я изо дня в день питался мясом и рыбой то в сыром и мороженом виде, то в вареном и горячем. С каждым днем силы возвращались ко мне, и когда я прибыл в форт Юкон, то уже не особенно нуждался в уходе госпитальных сиделок. Впоследствии некий предприимчивый журналист опубликовал во многих газетах яркое описание тех «лишений и страданий», которые я перенес на протяжении 400 миль пути по покрытым снегом арктическим горам от о. Гершеля до форта Юкон, когда «смерть гналась за мною по пятам». Я не знаю, какие лишения имел в виду этот журналист, но знаю, что в течение 27 дней пути я прибавился в весе на 12 кг.

После изолированности и невозмутимого мира Арктики мы сначала оказались в поселке о. Гершеля, с его коврами, качалками и известиями из «внешнего мира», приходившими раза три в год. Теперь, в форте Юкон, я окончательно почувствовал, что мое полярное путешествие уже осталось в прошлом: здесь ежедневно в полдень принимали радиосводку текущих событий (это было в апреле 1918 г., и немцы с каждым днем все приближались к Парижу, а их дальнобойные пушки уже начинали громить его). Электрические нервы цивилизации тянулись и сюда, на север, и мне предстояло снова сделаться участником ее радостей и горестей.

Мое пребывание в госпитале, до полного выздоровления, продолжалось 3 месяца. Затем я отправился на пароходе вверх по р. Юкону до Доусона, а оттуда по железной дороге до моря и снова на пароходе в Викторию (в Ванкувере). Здесь, в адмиралтействе, от которого мы отплыли 5,5 лет назад, я встретил команду «Белого Медведя» и расплатился с ней (после зимовки у о. Бартер они пришли на «Белом Медведе» в Ном; там корабль был продан, а команда отправилась на юг на пассажирском пароходе). На дальнем севере теперь оставался и продолжал нашу работу только Стуркерсон с его четырьмя спутниками [39]39
  См. Приложение I.


[Закрыть].

Мое прибытие в Нью-Йорк совпало с объявлением перемирия, а когда я прибыл в Торонто, там уже праздновали окончание войны, от которой за все эти годы ни один обитатель цивилизованного мира не был защищен так хорошо, как мы в нашей гостеприимной Арктике.