Текст книги "Гостеприимная Арктика"

Автор книги: Вильялмур Стефанссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Однако некоторые тюлени бывают очень недоверчивы, и, чтобы преодолеть их подозрительность, приходится не только поднимать голову через известные промежутки времени, но и симулировать другие тюленьи повадки, например, почесывание ластами. Дело в том, что на тюлене, как и на многих других животных, водятся вши. Вследствие вызываемого ими зуда тюленю хочется чесаться, и так как никакие соображения этикета его не стесняют, он постоянно трется боками о лед или скребет себя задними ластами, весьма удобными для этой цели, так как они гибки и снабжены когтями. Поэтому охотнику рекомендуется поворачиваться на льду с боку на бок и часто сгибать ноги в коленях, как бы желая почесаться задними ластами. В 80% всех случаев такие движения внушают тюленю уверенность в том, что он имеет дело со своим собратом, который только что вылез из лунки, чтобы полежать и поспать на льду. Бывают, однако, тюлени, которые, несмотря ни на что, не желают верить; возможно, что они недавно спаслись от нападения медведя и остались запуганными. Кроме того, может оказаться, что тюлень просто проголодался и, вместо того, чтобы утруждать себя рассматриванием пришельца, предпочтет нырнуть и поискать еды. Этим последним мотивом тюлени, по-видимому, руководствуются довольно часто; так, например, тюлени, заметившие меня, вскоре ныряли, если это происходило около полуночи. Вообще тюлень обычно вылезает на лед утром, а около полуночи ныряет, чтобы поесть.

Если тюлень, наконец, поверил, что имеет дело с другим тюленем, то уже не может быть разубежден. В своих воззрениях он отличается весьма похвальным постоянством. Теперь он не только не боится охотника, но даже доверяет ему. Я не очень глубокий знаток психологии тюленя, но знаю, что он всегда остерегается медведей, а потому, вероятно, рассуждает так: «Вот лежит мой собрат. Если медведь приблизится с той стороны, то сначала схватит его, а не меня. Значит, я могу теперь ограничиться наблюдением за противоположной стороной». Придя к такому выводу, тюлень в дальнейшем лишь изредка оглядывается на охотника, так что тот может приближаться с большей уверенностью. При этом охотник опять-таки использует периоды сна тюленя, чтобы ползти, и останавливается, когда тот просыпается. Если тюлень начнет всматриваться в охотника дольше, чем несколько секунд, то, чтобы рассеять его подозрения, охотник снова поднимает и опускает голову, поворачивается и извивается, славно от зуда, и сгибает ноги в коленях, словно чешется ластами. Все это необходимо проделывать, лежа плашмя на льду, боком к тюленю; охотник ни в коем случае не должен ему показывать своих длинных рук, так как передние ласты тюленя коротки. Если охотник достаточно осторожен, а снег не хрустит и небольшой ветер, дующий со стороны тюленя, заглушает всякий случайный шум, то к тюленю можно подползти как угодно близко. Я знал эскимосов, которые приближались к тюленю вплотную, хватали его одной рукой за ласт, а другой вонзали нож. Однако они это делают редко, лишь в качестве «трюка» или же в тех случаях, когда не имеют при себе более подходящего охотничьего оружия. Обычно при «ауктоке» эскимос мечет гарпун с расстояния от 3 до 10 м. Когда же я применяю «аукток», то стреляю с расстояния от 25 до 75 м. Загарпуненного тюленя эскимос удерживает за веревку. Если же стреляют из ружья, то необходимо целиться в мозг, чтобы смерть последовала мгновенно, иначе тюлень доползет до воды и нырнет. С расстояния свыше 75 м я почти никогда не стреляю. Дело в том, что возле лунки или полыньи тюлень всегда лежит на ледяном откосе. Мокрый лед представляет собою чрезвычайно скользкую поверхность, и даже при мгновенной смерти тюленя самый толчок от попадания пули может заставить его скользить; если кровь из раны подтекает под тушу, то действует как смазка и еще ускоряет скольжение. В большинстве случаев тюленья туша обладает такой плавучестью, что могла бы остаться на поверхности воды. Но при скольжении к воде туша приобретает инерцию, так что погружается в косом направлении на 3–3,5 м и всплывает уже под толстым льдом, откуда ее невозможно достать. Опасаясь этого, я всегда бросаю ружье сразу же после выстрела и со всех ног бегу к тюленю. Если на бегу я вижу, что убитый тюлень не скользит, то замедляю шаг; но если тюлень скользит, постепенно «набирая скорость», то я вынужден ловить его, как вратарь ловит футбольный мяч. Случалось, что я успевал в последнюю секунду ухватится за ласт; но иногда я опаздывал, и мертвый тюлень ускользал.

По способу «аукток» хорошему охотнику удается добыть 60–70% всего количества тюленей, к которым он пробует подползать. Процесс подползания продолжается в среднем около 2 часов.

Публика, читавшая описания антарктических путешествий, может удивиться тому, что для охоты на тюленя требуется столько предосторожностей. Из этих описаний как будто следует, что тюленя можно добыть любым традиционным способом. Однако это правильно лишь для Антарктики: там нет хищных зверей, и у тюленя не было врагов, пока туда не прибыли люди. Неудивительно, что боязнь не знакома антарктическому тюленю, и если человек подойдет и почешет его, то тюлень повернется и подставит другой бок. В Арктике положение совершенное иное: чтобы добыть тюленя, например, возле о. Принца Патрика, требуется много терпения и искусных охотничьих приемов. Наш единственный предшественник в здешних местах, Мак-Клинток, пишет, что в 1853 г. он и его спутники «видели нескольких тюленей, но, конечно, не могли добыть их». Раньше предполагали, что вышеописанные способы «аукток» и «маутток» доступны только эскимосским охотникам. Но в действительности белые люди могут использовать эти способы с таким же успехом.

Осенью охота по способу «аукток» часто становится опасной, так как тюлени лежат на тонком, предательском льду, сквозь который охотник может провалиться, в особенности при попытках вытащить убитого тюленя из лунки. Зимой редко приходится применять этот способ, так как в это время года тюлени почти никогда не вылезают на лед. С июня по сентябрь на поверхности льда образуется много талой воды, и ползание не только становится неприятным, но и почти неизбежно сопровождается всплеском, который может спугнуть тюленей. Поэтому «аукток» применяется, главным образом, весной, с апреля по июнь. Этим способом добыто около трети всего количества наших тюленей, а две трети – застрелено в открытой воде. Как уже было сказано выше, «маутток» мы имеем в виду лишь на случай крайней необходимости. Эскимосы применяют его зимой, на ровном толстом льду в заливах, возле суши, а нам этот способ мог бы понадобиться на ровных ледяных полях, находящихся вдали от суши и настолько обширных, что продовольствие было бы израсходовано прежде, чем нам удалось бы добраться до открытой воды. В действительности с нами этого никогда не случалось, но могло бы случиться, если бы при выборе пути по морским льдам мы поступали подобно другим исследователям. Однако мы поступаем совершенно иначе, так как наш способ существования основан на ином принципе.

Когда мы идем зимой по морским льдам, то всюду кругом виднеются «облачные столбы», т. е. облака пара, поднимающиеся над участками открытой воды. Те путешественники, которые полагаются на запасы продовольствия, взятые с собою на санях, и не верят в присутствие тюленей или не интересуются ими, стараются держаться подальше от «облачных столбов», так как для партии, идущей с тяжело нагруженными санями, участок открытой воды, где не рассчитывают добыть ничего полезного, означает лишь препятствие и задержку. Но мы путешествуем быстро и свободно, благодаря легким саням. Если мы делаем крюк к открытой воде, это нас меньше задерживает, а кроме того, нам служат пищей и топливом мясо и жир тюленей, которые там плавают, и медведей, которые их преследуют. Поэтому мы направляемся к «облачным столбам» и обычно располагаемся лагерем возле открытой воды. Моим спутникам требуется около 2 часов, чтобы, построить снежную хижину, накормить собак, сварить ужин и приготовить все для ночлега. Тем временем я обычно успеваю добыть тюленя и доставить его в лагерь. Но если бы не удалось этого сделать в тот же день, то охота откладывается на завтра.

Тюленей, лежащих на льду, мы обычно обнаруживаем в бинокль с какого-нибудь высокого тороса. Если тюлень убит не перед ночлегом, а во время дневной стоянки, то мы привязываем тушу позади саней и везем ее «волоком» до тех пор, пока не останавливаемся лагерем. Затем мы разрезаем ее, часть скармливаем собакам, часть готовим для себя, а остальное грузим на сани. Для партии из 3 человек и 6 собак требуется примерно 2 тюленя в неделю.

ГЛАВА XXIX. ОБСЛЕДОВАНИЕ ОСТРОВА ПРИНЦА ПАТРИКА

Благодаря тому, что мы шли параллельно берегу, в 10 или 12 милях от него, нам удалось обнаружить ряд мелких островков или рифов, которые Мешэм в свое время не заметил. Когда же мы достигли того участка побережья, который ни Мешэму, ни Мак-Клинтоку не удалось обследовать в 1853 г., то нагрузили сани тюленьим мясом и жиром и направились к берегу. К 13 июня, когда мы заканчивали съемку этого участка, мясо было уже на исходе. Предполагалось, что по окончании съемки мы снова выйдем к береговому паку, чтобы поохотиться. Но погода становилась все теплее, «крыши» тюленьих лунок в бухтах в неглубоких береговых водах постепенно таяли, так что нам стали попадаться тюлени, лежащие на льду. В этот день мы видели двух или трех, а к вечеру я застрелил одного.

Это была самая крупная нерпа (Phoca hispida)из всех убитых нами до сего времени. Взвешивание безменом дало следующие результаты: мяса 40 кг; голова, плавники, желудок, легкие и т. п. (некоторые из этих частей съедобны, хотя мы и не причисляем их здесь к «мясу») – 14 кг, кожа с подкожным жиром – 35 кг. Кроме того, мы получили 5,5 л крови, часть которой использовали на приготовление «кровяной похлебки» [15]15
  Готовить «кровяную похлебку» мы научились у эскимосов. Ее готовят после того, как варилось какое-нибудь мясо (эскимосы считают, что кровь, используемая для похлебки, должна быть от животного того же рода, что и это мясо; однако иногда тюленья кровь используется с наваром от оленины). Сварившееся мясо вынимают из кастрюля, которая остается висеть над огнем. В кипящий навар медленно льют кровь и одновременно с этим усиленно перемешивают его. Зимой вместо вливания жидкой крови бросают в навар один за другим небольшие комки замерзшей крови Если в результате температура похлебки слишком понизится, то кастрюлю оставляют висеть над огнем, пока ее содержимое не будет снова нагрето почти до кипения, но не совсем. Перемешивание должно продолжаться все время, пока кастрюля над огнем. Готовая похлебка должна быть примерно такой густой, как гороховый суп. Эскимосы прежде пили ее из черпаков, сделанных из рога мускусного быка; теперь применяются жестяные чашки, а иногда и ложки. К похлебке можно добавить кусочки, оленьего или другого сала; если имеется только тюлений жир, то его добавляют в небольшом количестве и в сыром виде, непосредственно перед тем, как подавать похлебку «на стол». Эскимосы едят ее не горячей, а лишь тепловатой.


[Закрыть]для нас, а остальное – для собак. Общий вес этой нерпы составлял около 120 кг, тогда как средний вес тюленей, добытых нами в течение года, был менее 60 кг. Однако случайно попадавшиеся морские зайцы весили до 320 кг каждый.

Все это время, за исключением только двух дней, погода была на редкость неблагоприятная – сплошные тучи, снег и туман. Кроме того, в облачную погоду, при рассеянном свете, съемка местности крайне затруднялась обычным в Арктике отсутствием теней, вследствие которого светлые предметы часто оказываются невидимыми. Так, например, покрытый снегом холм, на верхушке которого, вследствие таяния, обнажилась земля, выглядит не как 'белый холм с черной верхушкой, но как горизонтальная черная полоса, «висящая» на фоне неба. Если за холм, сплошь покрытый снегом, заходит человек, то кажется, что его ноги, а затем и все тело постепенно исчезают без всякой видимой причины. Конечно, в этом случае можно догадаться о присутствии холма, но различить его нельзя. Точно так же остается невидимой льдина, пока идущий человек не ударится об нее носком ноги; лишь тогда льдина может сделаться видимой, по контрасту с ногой. Все эта явления происходят вследствие отсутствия контрастов: заметными остаются только темные предметы или те светлые предметы, которые находятся рядом с темными.

Несмотря на все затруднения, мы закончили съемку необследованной части побережья и этим завершили работу наших предшественников. Хотели соорудить здесь знак, но не нашли для него никакого материала, кроме гравия.

14 июня отправились дальше на север. Запаса продовольствия, который мы везли с собою, хватило бы на 5 суток. Но в последнее время у нас было много разговоров о том что неблагоразумно всегда поручать охоту одному человеку: если бы он заболел, то остальным с непривычки будет очень трудно добывать пищу для себя и для него. До сих пор по способу «аукток» всегда охотился только я, так как был самым опытным, и этим экономились время и патроны [16]16
  Моим спутникам до сих пор случалось охотиться лишь на тюленей, плавающих в открытой воде. Такая охота не требует особой выучки.


[Закрыть]. Теперь установилась идеальная погода для «ауктока», и на льду часто виднелись лежащие тюлени. Поэтому мои спутники решили, что настал удобный момент, чтобы попрактиковаться. Когда я обследовал побережье и находился примерно в 6 милях от нашей стоянки, то, посмотрев на нее в бинокль, с удивлением увидел, что все люди разбрелись в разные стороны от нее. Оказалось, что они собирались поохотиться на тюленей в одиночку.

Тем, кто читает или слушает описание «ауктока», может показаться, что подползание по льду к спящему тюленю – нехитрая штука. Однако в действительности новички часто убеждаются, что дело не так просто. К вечеру Стуркерсон, Томсен и Уле вернулись с весьма резонными объяснениями, но без единого тюленя. Так как Томсен был очень настойчивый малый, то в течение всей последующей ночи, пока остальные спали, он повторял свои попытки охоты. Наутро он явился к завтраку с хорошим аппетитом, но без свежей тюленины для его утоления. Справедливость требует отметить, что через несколько дней Томсен добыл своего первого тюленя и с тех пор редко терпел неудачу.

На острове, где мы расположились лагерем, нашлось немного камней. Из них соорудили знак, высотой около метра, и оставили в нем записку.

15 июня мы дошли до мыса Мак-Клинтока, на северней оконечности острова. На берегу, в 2 милях от нас, я увидел в бинокль небольшое возвышение; по его положению можно было догадаться, что оно сооружено людьми.

Подойдя к нему, я нашел полуразрушенный знак, первоначально состоявший из земли, гравия и нескольких камней. Под камнями оказался небольшой цилиндрический картонный футляр, залитый сургучом.

Я принес его к нам в лагерь и в присутствии моих спутников осторожно вскрыл перочинным ножом. Внутри находился документ, сравнительно хорошо сохранившийся, несмотря на то, что заливка сургучом не была вполне герметической.

Мы не без волнения развернули отсыревший листок бумаги, послание нашего великого предшественника, которое прождало нас здесь больше полустолетия. Казалось чудом, что через столько лет еще можно прочесть четкий почерк Мак-Клинтока. Мы находились под обаянием прошлого; подобное же чувство я испытывал впоследствии, через 5 лет, беседуя в Лондоне с бодрой и приветливой старушкой, вдовой Мак-Клинтока, и с его сыновьями [17]17
  Мне тогда показали в рукописном дневнике Мак-Клинтока запись, относящуюся к тому дню, когда бы оставлен нижеприведенный документ.


[Закрыть].

Найденный нами документ представлял собою печатный бланк; часть текста была в него вписана красными чернилами, а остальное – карандашом. Печатный текст и все написанное карандашом остались разборчивыми, но чернила сильно побледнели [18]18
  Ввиду этого я решил, что впредь все записки, оставляемые в знаках, я буду писать карандашом, а «вечным пером» буду пользоваться только для записей в дневнике.


[Закрыть].

Содержание документа было следующее (печатный текст здесь воспроизведен своим шрифтом, а рукописный – курсивом):

В 10 футах к северу от этого знака зарыт цилиндрический футляр: Нет [19]19
  В экспедициях, посланных на поиски Джона Франклина, было принято зарывать документы в 10 футах к северу от знаков, так как в местностях, населенных эскимосами, последние могли бы унести документ, оставленный на слишком видном месте, в самом знаке.


[Закрыть].

Следы [20]20
  Речь идет о следах экспедиции Франклина.


[Закрыть]: Пока не обнаружены.

Наша партия: Все здоровы. Обследовал это побережье по направлению к юго-востоку, на расстоянии около 150 миль. Сани теперь возвращаются на юго-восток, с тем, чтобы подготовиться к переправе на остров Мельвиль. Я намерен пройти на три перехода на запад, с легкими санями, в сопровождении двух людей. Затем вернусь к главной партии и постараюсь добраться до острова Дили [21]21
  Это обследование Мак-Клинток совершил, отправившись со своей базы на о. Дили (возле юго-восточной части побережья о. Мельвиль). Это путешествие продолжалось 105 дней (с 5 апреля по 18 июля) и составило 1 030 геогр. миль. Его часто называют «величайшим из арктических путешествий», и действительно, оно было лучшим санным путешествием того времени.


[Закрыть].

Ф. Л. Мак-Клинток. 15 июня 1853 г. вечером.

Курьезно, что этот документ мы нашли вечером 15 июня 1915 г., т. е. ровно через 62 года после того, как он был оставлен.

ГЛАВА XXX. ОТКРЫТИЕ НОВОЙ СУШИ

Семнадцатого июня я велел моим спутникам идти весь день прямо на север, насколько позволяют условия местности, а сам пошел на юго-восток, к мысу Мак-Клинтока, где восстановил знак и поместил в него записку, взамен вынутой нами. Затем я отправился на север, чтобы догнать нашу партию.

Около 2 часов пополуночи я увидел, что мои товарищи расположились лагерем на расстоянии 5 миль впереди меня. В этот момент я находился на вершине 6-метрового тороса и осматривал в бинокль береговой лед, стараясь обнаружить тюленей. Не найдя их, я направил бинокль на север, так что в поле моего зрения оказался наш лагерь и было видно все, что там происходило.

Палатка была раскинута, и собаки привязаны. Томсен кормил их. Уле находился в палатке и занимался стряпней. К западу от лагеря Стуркерсон карабкался на торос; взобравшись на вершину, он сел, вынул бинокль из футляра, тщательно протер стекла нашим неизменным куском чистой фланели и, упираясь локтями в колени, направил бинокль на север. Я с интересом следил за Стуркерсоном, так как, находясь на 5 миль дальше меня к северу, он, конечно, мог видеть объекты, недосягаемые в данный момент для моего бинокля.

По-видимому, в течение первых 5 минут Стуркерсон не обнаружил ничего интересного, так как он медленно повернул бинокль на восток, а затем – на юго-восток. Но тут, еще не отнимая бинокля от глаз, он сделал движение, которое, как я догадался, сопровождалось восклицанием: действительно, в лагере Уле вылез из палатки, а Томсен прервал кормежку собак и оглянулся на Стуркерсона. Через мгновение оба бегом бросились к нему.

Все это могло означать только одно – открытие новой суши и притом гораздо более крупной, чем островки, которые мы видели в течение всего дня. Я встал на своем торосе и тщательно оглядел всю восточную сторону горизонта, но ничего не нашел. Очевидно, мой наблюдательный пост не мог конкурировать с более высоким торосом Стуркерсона.

Тогда я направился к лагерю, преодолевая соблазн пуститься к нему бегом. Поведение моих спутников можно было объяснить только открытием крупной новой суши. Но подобное открытие казалось мне такой удачей, что я боялся преждевременно поверить в нее, чтобы не пришлось потом горько разочароваться.

Однако я вскоре увидел, что Стуркерсон спешит навстречу мне по санной колее, а Томсен и Уле распаковывают на санях груз, который уже был завернут и затянут ремнями перед ночлегом. Последнее было весьма выразительно, так как Томсен и Уле, как истые норвежцы, привыкли отмечать пиршеством каждое радостное событие; очевидно, они производили раскопки в нашем багаже в поисках чего-нибудь особенно вкусного. У нас было оставлено про запас немного сгущенного молока на случай, если кто-нибудь заболеет, хотя я и считал совершенно невероятным, чтобы здоровый человек мог заболеть при таком гигиеническом образе жизни, как наш. Кроме того, в большой коробке из-под печенья, уже давно опустевшей и использованной для хранения других предметов, удалось наскрести по углам некоторое количество крошек.

Прежде всего мы все взобрались на торос, по очереди осмотрели в бинокль новую сушу, тщательно взяли по компасу ее пеленги и зарисовали контуры. Затем отправились в палатку и угостились своего рода супом или похлебкой из подогретого сгущенного молока и крошек от печенья. Никто из нас не считал, что подобное блюдо лучше тюленьего мяса, но это было не похоже на обычную нашу еду, а потому вносило психологический элемент, необходимый для пиршества.

Вследствие возбуждения мы на этот раз спали меньше, чем обыкновенно, и в 5 часов пополудни выступили в путь через пролив по направлению к новой суше. По дороге использовали тюленью лунку, чтобы произвести промер: глубина составляла около 140 м.

Пройдя мимо цепи песчаных островков и покрыв расстояние в 12 миль, мы к часу пополуночи 19 июня достигли побережья новой суши. Первым вступил на него Уле.

Вследствие туманной погоды нам не удалось осмотреть окружающую местность с высокого холма и точно определить географические координаты данного пункта. Пришлось ограничиться сооружением знака, представляющего собою полутораметровую кучу гравия, в которой мы поместили документ следующего содержания:

20 июня, 2 часа пополуночи

Настоящую землю, насколько мне известно, первым увидел участник Канадской арктической экспедиции Стуркер Стуркерсон 18 июня 1915 г., в 2 часа пополуночи, с тороса, находящегося примерно в 14 милях к (истинному) западу от знака, где оставлена эта запись. С вышеуказанного тороса, высотой около 12 метров, было видно, что земля простирается с норд-оста до ост-норд-оста. Первым вступил на эту землю участник той же экспедиции Уле Андреасен в 1 час 50 минут пополуночи 19 июня.

В силу данных мне полномочий, я сегодня поднял здесь флаг Великобританской империи. Объявляю эту землю собственностью доминиона Канады.

Начальник Канадской арктической экспедиции Вильялмур Стефанссон

Свидетели: Стуркер Стуркерсон, Уле Андреасен, Карл Томсен.

ГЛАВА XXXI. ОБСЛЕДОВАНИЕ НОВОЙ СУШИ

Двадцатого июня мы выступили на юго-восток, вдоль побережья. Больше всего нас интересовали теперь те проявления растительной и животной жизни, которые обнаруживались на новой суше. Плавника мы не нашли, может быть, потому, что берег был покрыт толстым слоем снега. Кое-где встречались трава, лишайники и мхи. На мягком грунте виднелось много оленьих следов, оставшихся с прошлого лета; такого большого количества мы еще ни разу не видели на Земле Бэнкса.

Навстречу нам попался бегущий лемминг. Одна из наших собак, Ганс, отличалась тем, что мелких животных она убивала очень удачно с точки зрения зоолога, а именно – не повреждая шкурки. Мы спустили Ганса с привязи; но не успел он разглядеть зверька, как к тому подлетела внезапно появившаяся белая чайка. Боясь, что из-за нее будет упущен лемминг, мы все закричали и подбежали к чайке. Потому ли, что она испугалась нас, или же потому, что таков ее обычный прием, чайка, пролетая над зверьком, клюнула его так, что он остался парализованным, но не мертвым; затем она улетела с таким видом, как будто ее не интересовали ни лемминг, ни мы. Песцы, когда они не голодны, обычно убивают леммингов и оставляют лежать; возможно, что чайки привыкли действовать подобным же образом. Впоследствии, осматривая гнезда белых чаек, мы нашли, что эти птицы питаются леммингами; возможно даже, что в этих широтах ранней весной лемминги составляют их единственную пищу.

В бинокль мы видели двух самцов карибу на расстоянии 7–8 миль от берега; но мы не стали их преследовать, так как предпочитали идти вдоль побережья и по мере надобности охотиться на тюленей. 21 июня появились чайки нескольких видов и другие птицы. Местами мы находили погадки белых сов и перья диких гусей.

В древних баснях и в современной псевдонаучной литературе часто говорится о хитрости и уме лисиц. Возможно, что южная лисица от природы более сообразительна, чем ее арктическая родственница, или же научена горьким опытом, живя в опасной обстановке. Но на севере лисицы глупы или, если выражаться деликатнее, слишком доверчивы. Песец (полярная лисица), увидевший человека, обычно приближается к нему, чтобы лучше его рассмотреть. Найдя санную колею, песец бежит по ней, пока не догонит сани; если же это лисенок, то он забегает вперед и, бегая вокруг путешественника, сопровождает его на протяжении целых миль, причем лает, как собачонка на пешехода. Поразительно, что песцы так глупы, несмотря на то, что на суше им постоянно угрожают волки, которые имеют обыкновение ловить их и съедать в виде закуски перед более существенной едой.

Казалось бы, что волки Арктики и подавно не должны бояться ни одного живого существа, так как от более сильных зверей они всегда могут убежать, а более слабые угрожают волку не своим присутствием, а лишь отсутствием, обрекающим его на голод. Поэтому следовало ожидать, что волк будет смело приближаться к каждому встреченному им живому существу, пока не признает его опасным. Однако мой личный опыт показал, что полярный волк ведет себя совершенно иначе.

В первый день нашего путешествия по новой земле я огибал одну бухту, идя по ее берегу, тогда как мои спутники с санями направились напрямик через ее устье. На расстоянии полумили я увидел волка, который, вероятно, тоже заметил меня не раньше, так как я, в моей черной одежде, оказался на фоне холма, испещренного темными пятнами подтаявшего снега. Волк приблизился ко мне медленными шагами на расстояние примерно в 300 м. Затем он обнаружил в моем поведении что-то необычайное; что само по себе уже свидетельствовало о большой сообразительности волка, так как из числа темных животных ему могли быть известны только карибу и мускусные быки. На мускусных быков волк не нападет, зная, что они слишком сильны и хорошо защищаются; но вместе с тем он совершенно не боится их нападения, так как они очень неуклюжи. Что касается карибу, то они составляют главную пищу волков на полярных островах.

Когда волк остановился, я тоже остановился. Понаблюдав за мной с минуту, он стал обходить меня по кругу, чтобы оказаться с подветренной стороны от меня. Затем принюхался и, найдя запах странным, стал удаляться большими шагами. Мне казалось, что он был встревожен, но старался не обнаружить этого, чтобы не уронить своего достоинства.

Впоследствии, в таких же пустынных местах, я часто встречал волков в одиночку или парами, и они всегда проявляли подобную же осторожность. Иногда они встречались группами, по 8–10 в каждой, вероятно, состоявшими из родителей и подросших волчат, и в таких случаях подходили несколько ближе, но на открытом месте никогда не приближались более чем на 150 м. В лесу они отваживаются подходить еще ближе.

Ходьба по липкой грязи и журчание ручейков, свидетельствовавшие о приближении теплого времени года, убедили меня в том, что нам пора поспешить на юг. Если бы мы задержались здесь слишком долго, то рисковали бы тем, что нам не удалось бы потом перейти с о. Мельвиль на Землю Бэнкса. Между тем, в августе к мысу Келлетт могли прийти китобойные суда, на которых я хотел сделать закупки и, если окажется возможным, завербовать еще людей в помощь нам. Наконец, к началу сентября ожидалось прибытие Уилкинса с «Полярной Звездой», которое позволило бы мне снарядить дальнюю санную экспедицию на север.

По всем этим причинам я решил прервать обследование новой земли, хотя и не хотелось уходить с нее так скоро. Вечером 22 июня мы выступили в обратный путь с ее южной оконечности.

На ночлег мы остановились на небольшом островке (который впоследствии был назван «островком Восьми Медведей»). Когда мы подходили к нему, начался невероятно сильный снегопад, а так как температура была значительно выше нуля, мы через несколько минут промокли насквозь, словно под тропическим ливнем. Островок оказался глинистым и на первый взгляд состоял сплошь из грязи; но мы нашли небольшой участок, поросший травой и сравнительно удобный для лагеря. Так как наши постельные принадлежности всегда сохранялись сухими, мы сняли одежду и, улегшись в постели, провели ночь с достаточным комфортом.

На следующий день мы прошли мимо о. Эмералд, открытого в свое время Мак-Клинтоком. На этом острове было довольно много травы и мхов, но не настолько, чтобы он действительно заслуживал эпитета «изумрудный». Очевидно, он показался таким Мак-Клинтоку по контрасту со скалистым о. Мельвиль.

Добравшись до о. Мельвиль и идя вдоль его побережья, мы 29 июня увидели здесь первого карибу; но это был тощий годовалый теленок, так что мы не стали его серьезно преследовать. В тот же день мы увидели первую сову.

Наблюдая за тем, как совы охотятся на леммингов, я всегда удивлялся как изобретательности этих птиц, так и их глупости. В качестве примера можно привести следующее наблюдение.

В один короткий осенний день, находясь в юго-западной части Земли Бэнкса, я несколько часов просидел на холме, наблюдая в бинокль за песцами и совами. На пространстве в несколько миль песцы охотились за леммингами, то скрываясь за холмами или в оврагах, то снова появляясь на открытых местах. Кое-где на пригорках сидели совы и следили за песцами.

Земля была покрыта ровным слоем мягкого снега толщиной в 10–12 см. Зарывшись в этот снег, лемминги, которых здесь было множество, наивно воображали, что их никто не видит. Песцы двигались неторопливой, упругой рысцой. Через небольшие промежутки времени то один, то другой песец останавливался, наклонял голову набок и прислушивался. Возможно, что свое зрение и обоняние он при этом использовал столь же активно, но его поза выражала, главным образом, настороженный слух. После 1–2 секунд такой стойки песец высоко подпрыгивал, подобно пловцу, бросающемуся с трамплина, и нырял в снег одновременно рыльцем и передними лапами. В 50% всех случаев лемминг оказывался пойманным в то же мгновенье, в остальных случаях это происходило на секунду позже, и лишь изредка леммингам удавалось спастись, вероятно, скрывшись в нору в мерзлом грунте. В тех случаях, когда песцу не мешали, он убивал лемминга одним или двумя сильными укусами, бросал на снег и после непродолжительного созерцания подхватывал и зарывал в снегу, а затем убегал рысцой и, как я уверен, забывал обо всем. Добыча была настолько многочисленной, что прошло бы много дней, прежде чем голод напомнил бы песцу о зарытых леммингах; а к тому времени он мог оказаться уже за сотню миль отсюда.

Однако песцу редко удавалось беспрепятственно зарыть свою добычу. С соседнего пригорка сова наблюдала за ним с не меньшим интересом, чем я. Когда песец подпрыгивал и нырял в снег, крылья совы раскрывались, и, прежде чем песец успевал зарыть свою жертву, сова уже налетала на него. Для песца это, несомненно, было тысяча первым повторением одного и того же приключения, но он каждый раз казался совершенно ошеломленным. Очевидно, его внимание настолько сосредоточивалось на лемминге, что он на время забывал о совах. Услышав свист машущих крыльев и увидев надвигающуюся тень птицы, песец трусливо пригибался к земле, но не бросал лемминга, по-видимому, догадываясь, что сова летит для грабежа, а не для убийства. Затем зверь пытался убежать, но сова легко настигала его и, почти касаясь когтями, но не вцепляясь, летала над ним до тех пор, пока он, наконец, не оборачивался, чтобы прыгнуть ей навстречу. Очевидно, сова хотела настолько раздразнить песца, чтобы он попробовал вцепиться в нее зубами; при этом он уронил бы лемминга из пасти. Ни в одном из виденных мною случаев сове не удалось этого достигнуть, и после получасового преследования песца она отказывалась от своего намерения. Но, по словам эскимосов, им случалось видеть, что песец в подобных случаях ронял лемминга, которого сова затем немедленно подхватывала и улетала с ним. По-видимому, именно надежда на подобную удачу, несмотря на всю ее проблематичность, побуждает сову так настойчиво выслеживать и преследовать песца.

Однако изобретательность совы здесь значительно уступает ее глупости. Если бы сова дождалась того момента, когда песец зароет лемминга и удалится, то она могла бы без всякого труда разгрести лапами мягкий снег и достать лемминга. Таким образом, будь сова хоть немного умнее, это сильно облегчило бы ее борьбу за существование во время полярной зимы. Между тем, эта борьба настолько трудна, что большинство полярных сов вынуждено улетать зимой на юг.