Текст книги "Гостеприимная Арктика"

Автор книги: Вильялмур Стефанссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА X. КОНФЛИКТ НА МЫСЕ КОЛЛИНСОН

Благодаря тому, что к нам присоединился Стуркерсон, шансы на успех моей экспедиции сильно возросли, так как для нее качество людей было гораздо важнее их количества. При первой возможности я послал д-ру Андерсону через Стуркерсона инструкции относительно тех приготовлений, которые требовалось сделать для этого путешествия, а именно: устроить базу на мысе Мартина (в 40 милях к востоку от мыса Коллинсон и в 15 милях к западу от «Белого Медведя») и сосредоточить там все снаряжение; приготовить палатки; отремонтировать глубиномер; тщательно отрегулировать хронометры. В распоряжение Стуркерсона должны были поступить несколько саней и упряжек для перевозки снаряжения и припасов на мыс Мартина с мыса Коллинсон, с «Бельведера» и «Белого Медведя». К 1 марта все должно было быть готово, чтобы мы могли выступить в путь на север через льды.

Я был убежден, что Стуркерсон, при его опытности и энергии, приготовит все необходимое для нашего путешествия гораздо лучше, чем я, а потому решил предоставить ему свободу действий и приехать на мыс Мартина лишь за пару дней до конца сборов. Отослав Стуркерсона с инструкциями, я отправился дальше на юг и послал из форта Макферсон дополнительное донесение правительству Канады, а затем выехал обратно.

На четвертый день, примерно в 15 милях к западу от о. Гершеля, я был неприятно изумлен, встретив группу наших людей с санями, направлявшихся на восток, тогда как, согласно моим инструкциям, двое из этих людей – Ольсен и капитан Бернард – должны были работать на мысе Мартина по снаряжению нашего «ледового путешествия». Возглавлявший группу геолог О’Нейл вручил мне письмо д-ра Андерсона, которое содержало следующие сообщения: получив мои инструкции, присланные со Стуркерсоном, д-р Андерсон устроил совещание с научным персоналом и прочими участниками экспедиции, причем они постановили не подчиняться этим инструкциям, так как мой план путешествия по морским льдам признали неосуществимым и несерьезным, рассчитанным лишь на газетную сенсацию. Решено было не только не оказывать мне содействия, но и не давать мне никаких припасов и снаряжения с «Аляски», «Мэри Сакс» и «Бельведера», на том основании, что эти припасы и снаряжение предназначены лишь для южной партии нашей экспедиции.

Как я выяснил из разговора с О’Нейлем, это постановление состоялось под впечатлением бесед участников экспедиции с местными эскимосами и с китобоями, которые единогласно утверждали, что идти через дрейфующие льды и рассчитывать просуществовать охотой вдали от побережья равносильно самоубийству. Поэтому, во имя гуманности, все сочли себя вправе удерживать меня от моего безумного предприятия.

После того как я спокойно побеседовал с О’Нейлом, его уверенность в моей неправоте сильно пошатнулась. Он заявил, что не может идти против решения большинства, но, по крайней мере, даст мне свой карманный хронометр. При этом выяснилось, что научный персонал на мысе Коллинсон решил не выдавать мне хронометров, так как был уверен, что без них мое путешествие не может состояться. Действительно, идти без хронометров было бы не только крайне опасно, но и бесцельно, так как в конце путешествия мы не смогли бы точно сказать, где мы побывали, а произведенные нами промеры глубины моря утратили бы почти всякую научную ценность. Таким образом, предоставив мне свой хронометр, О’Нейл сразу парализовал самый грозный для меня маневр «оппозиции».

Теперь предстояло решить, поедут ли Ольсен и Бернард дальше с О’Нейлом согласно приказанию д-ра Андерсона или же вернутся со мной. Ольсен полагал, что я командую лишь северной партией и что он, как участник южной партии, должен подчиняться Андерсону. Бернард придерживался противоположного мнения и признавал меня начальником всей экспедиции, имеющим право отменять приказы Андерсона. Я не особенно дорожил Ольсеном, а потому отпустил его с О’Нейлом и выехал с Бернардом на запад вдоль побережья.

По пути я снова посетил «Полярную Звезду», «Бельведер» и «Белого Медведя». Оказалось, что на всех этих судах побывали представители «оппозиции» с мыса Коллинсон, убеждавшие капитанов не оказывать мне никакого содействия и ничего не продавать мне, так как правительство Канады откажется оплатить выданные мною векселя. Однако все капитаны доверяли мне и не пожелали расторгнуть заключенные со мной сделки. Кроме того, капитан Коттл послал несколько человек из своей команды и все, что мог уделить из своего снаряжения, чтобы помочь Стуркерсону в его работах на мысе Мартина. Но особенно ценно было то, что своим авторитетом капитан Коттл поддержал у эскимосов уверенность в нашей платежеспособности, иначе они отказались бы работать для Стуркерсона, опасаясь, что им не заплатят.

На «Белом Медведе» все выражались самым энергичным образом о поведении моих сотрудников с мыса Коллинсон, и многие добровольцы предложили отправиться на берег, чтобы помочь нам в наших приготовлениях, а 4 человека даже подали мне письменное заявление о том, что готовы в случае надобности идти со мною через море Бофора и предоставляют в мое распоряжение все свои припасы и ресурсы.

Дальше на побережье я встретил Стуркерсона. Он сообщил, что на мысе Коллинсон ему отказались дать собак, хотя в сарае праздно стояло несколько упряжек. Туземцев, которые хотели было помочь Стуркерсону, отговорили делать это. Для нашего путешествия через льды никаких приготовлений на мысе Коллинсон не производилось, за исключением того, что Чипмэн отрегулировал для меня несколько штук карманных часов, а океанограф Иогансен отремонтировал глубиномер. Д-р Андерсон не выдавал Стуркерсону никаких затребованных мною припасов. Капитан Коттл и все люди с «Бельведера» и «Белого Медведя» всячески старались помочь нам; но ни на одном из этих судов не было собак, и, чтобы доставить припасы с «Бельведера», Стуркерсон, моряки и эскимосы сами впряглись в сани и тащили их на расстоянии 25 миль.

Благодаря помощи моряков с «Бельведера» и спортсменов с «Белого Медведя» я мог бы, пожалуй, не тратить драгоценного времени на посещение мыса Коллинсон (тем более, что конец зимы был уже близок) и сразу же отправиться в путешествие через морские льды. Но меня удерживали два обстоятельства: во-первых, для этого путешествия нам требовались ружья, патроны, легкие палатки, научные приборы, фотокамеры и другое снаряжение, которого не было на наших складах и нельзя было достать на китобойных судах. Во-вторых, после путешествия через льды мне необходимо было на следующее лето содействие трех судов, на которое я не мог бы рассчитывать, если бы ушел с побережья, пока открыто оспаривался мой авторитет как начальника экспедиции.

Прибыв на мыс Коллинсон, я собрал всех людей и в их присутствии спросил д-ра Андерсона, признает ли он меня начальником экспедиции и намерен ли мне подчиняться. Андерсон ответил, что мое положение аналогично положению некоторых английских королей: им подчинялись, пока они вели себя достойным образом и заслуживали доверия; но если они оказывались безумцами или преступниками, их свергали, а иногда и казнили. Хотя он и не собирается меня казнить, однако мой пресловутый план «ледового путешествия» доказывает, что я или не совсем нормален, или собираюсь лишь побродить по льдам на безопасном расстоянии от берега, с тем, чтобы вернуться, ссылаясь на непреодолимые трудности, и составить себе рекламу этой «геройской» попыткой. В подобной комедии, которая отвлечет силы и средства экспедиции от выполнения серьезных научных задач никто из присутствующих не желает участвовать.

Я спросил, намерен ли Андерсон силой задержать снаряжение, необходимое для «ледового путешествия» мне и моим спутникам. Андерсон возразил, что спутников у меня не будет, так как со мной никто не пойдет.

Тогда я произвел своего рода перекличку, поочередно спрашивая каждого отдельного человека, будет ли он подчиняться моим приказаниям и пойдет ли со мной через льды, если это потребуется. Опрос я начал с капитана Бернарда, так как был в нем уверен. Его быстрый утвердительный ответ, очевидно, произвел сильное впечатление на присутствующих, которые ожидали, что все единогласно поддержат Андерсона. Бернард не только отозвался с энтузиазмом о моем проекте, но и сообщил собранию, что Чарльз Томсен и механик Кроуфорд добровольно вызвались идти со мной. Это заявление пробило брешь в рядах «оппозиции», и к нам тут же примкнули Уилкинс, Нэменс и Иогансен.

После двухчасовой дискуссии, наконец, состоялось соглашение, и Андерсон и его сторонники обещали не противодействовать моему проекту.

На следующее утро все усердно взялись за швейные, плотничьи и упаковочные работы согласно моим инструкциям. К сожалению, это надо было сделать на месяц раньше, как только инструкции были получены. Теперь приходилось очень спешить, что всегда вредит качеству работы.

ГЛАВА XI. РИСКНЕМ ЛИ МЫ ИДТИ НА СЕВЕР

Итак, угрожающий мятеж удалось предотвратить, и можно было наверстать все упущенное, за исключением месяца драгоценного времени. Теперь предстояло решить, кто пойдет со мной. Из числа добровольцев, фигурировавших на вчерашнем собрании, некоторые не обладали достаточной физической силой и выносливостью для такого длительного и трудного путешествия, а другие были необходимы для обслуживания судов или для научных работ на берегу.

Пригодными для нашего путешествия я считал таких людей, которые верили бы в осуществимость нашей попытки. В этом отношении для меня было большой потерей то обстоятельство, что вместе с «Карлуком» я лишился нескольких отважных товарищей, готовых на любую борьбу, пока есть хоть малейший шанс на победу.

Прежде чем выбрать спутников, я решил провести некоторую пропаганду, чтобы заинтересовать экипаж «Аляски» и «Мэри Сакс» той географической задачей, которую нам предстояло решить.

План путешествия вкратце заключается в следующем: мы выйдем на север с мыса Мартина в первую неделю марта (последующий опыт показал, что было бы лучше, если бы мы вышли в первую неделю февраля) и будем, по возможности, придерживаться 143 меридиана до 76° с.ш. Если во время нашего пути по льдам они будут дрейфовать на запад или северо-запад со скоростью 4 миль в сутки или еще быстрее, то от крайнего северного пункта нашего пути мы вернемся на Аляску по маршруту, проходящему к западу от нашего первоначального пути через не исследованную еще область, и, вероятно, выйдем на материк где-либо между мысом Холкетт и мысом Барроу, а затем, в мае или июне, пройдем по побережью на восток до наших судов.

Если во время этого путешествия мы откроем небольшие острова, то ограничимся приблизительным нанесением на карту их береговой линии и вернемся на Аляску. Если же откроем крупный остров, то проведем на нем целый год, охотясь на оленей и мускусных быков или, в случае их отсутствия, на тюленей, а на топливо используем плавник или тюлений жир. На следующую весну мы либо вернемся на Аляску, либо отправимся по морскому льду на восток и перейдем на Землю Бэнкса или на о. Принца Патрика, где нас будут ждать «Полярная Звезда» и «Мэри Сакс».

Если течение не отнесет нас на запад и мы не откроем никаких островов, то, пройдя как можно дальше на север, мы повернем к востоку и выйдем на о. Принца Патрика или на Землю Бэнкса.

Припасов мы захватим с собой лишь на 5–6 недель, и в течение дальнейшего пути, независимо от его направления и продолжительности, будем жить исключительно охотой. Все путешествие может продолжаться от 3 месяцев до 1–2 лет. Из общей длины пути в 500–700 миль все расстояние, кроме первых 50 миль, приходится на такую область Полярного моря, которая до сих пор оставалась неисследованной, так как, из-за скопления льдов, существующего и зимой и летом, китобойным и экспедиционным судам было почти невозможно сюда проникнуть. Однако до Земли Бэнкса, являвшейся конечным пунктом нашего пути (в случае, если мы не откроем крупных островов и не будем отнесены на запад), суда могли дойти кружным путем, от мыса Батэрст к мысу Келлетт, что и сделали «Инвестигейтер» Мак-Клюра в 1851 г. и «Нарвал» Джорджа Ливитта в 1906 г. Поэтому летом 1914 г. «Полярная Звезда» пойдет таким же путем к Земле Бэнкса и, используя свою малую осадку, постарается проскользнуть между берегом и льдами на север, чтобы зазимовать как можно ближе к о. Принца Патрика. Если до весны 1915 г. мы не явимся на «Полярную Звезду», то летом она вернется на юг. «Мэри Сакс» тоже пойдет к Земле Бэнкса, но не будет продвигаться на север так далеко, как «Полярная Звезда».

Для осуществления моего плана мне нужно было выбрать не менее четырех спутников, чтобы я мог испытать их в начале пути и отослать обратно со вспомогательной партией тех, которые окажутся неподходящими. Но для того, чтобы эти добровольцы пошли со мной охотно и верили в успех, требовалось доказать им правильность той гипотезы, на которой был основан план путешествия.

Целесообразность тех методов, которые я намерен был применять, не требовала доказательств постольку, поскольку они совпадали с методами эскимосов или Пири и других исследователей. Никто не возражал против того, что мы будем использовать эскимосских собак и сани того типа, который принят в Номе (у нас было двое таких саней), ночевать в снежных хижинах в холодную погоду и в палатках, когда потеплеет, и что в начале путешествия мы будем питаться продуктами, взятыми с собою, и готовить их на керосиновых примусах, подобно Нансену или Скотту.

Но в дальнейшем наш план радикально отличался от всех прецедентов, что и внушало сомнения нашим людям. Прежние исследователи всегда рассчитывали вернуться до того, как истощатся взятые ими с собою запасы пищи и топлива; мы же намеревались идти вперед и по израсходовании этих запасов, рассчитывая пополнять их в течение неограниченного срока за счет местных ресурсов морских льдов или вновь открытых необитаемых земель.

Я не мог оспаривать то обстоятельство, что до сих пор все видные полярные исследователи отрицали возможность «жизни за счет местных ресурсов» на дрейфующих морских льдах. Нам предстояло пересечь море Бофора к западу от Земли Бэнкса и о. Принца Патрика, т. е. пройти ту самую область, которую упоминает Клемент Маркгэм в своей книге. «Жизнь Мак-Клинтока», говоря о «безжизненном Ледовитом океане»; между тем, Маркгэм бесспорно обладал большим авторитетом в вопросах, касающихся полярных стран, так как участвовал а одной из экспедиций в период поисков Франклина, а впоследствии, занимая пост председателя Великобританского географического общества, находился в личном контакте со всеми выдающимися полярными исследователями, начиная с середины XIX в. и вплоть до начала XX.

Показания Нансена и Пири тоже были неблагоприятны для моей гипотезы. Во время своего знаменитого путешествия на север от «Фрама» и к Земле Франца-Иосифа Нансен и Иогансен, хотя и имели при себе ружья и патроны, совершенно не рассчитывали их использовать для добывания пищи, пока находились на морских льдах, и, только добравшись до прибрежных вод Земли Франца-Иосифа, начали охотиться.

Образ действий Нансена во время этого путешествия говорит сам за себя. Нансен и его спутник отправились с «Фрама» с тремя санями и с большими упряжками. Всякий, кто знаком с ездой на собаках, сразу же отметит, что двум человекам неудобно править тремя санями; но Нансен взял столько собак потому, что решил постепенно убивать их и использовать сначала на корм остающимся собакам, а затем для собственного прокормления. Таким образом, собаки являлись как бы портативным или, точнее, самодвижущимся запасом продовольствия.

Нансен рассказывает, что во время путешествия по льдам он испытывал все большую привязанность к своим собакам. Некоторые из них, несмотря на крайнюю худобу и слабость, работали на него так усердно и самоотверженно, как не мог бы работать ни один человек. Но изо дня в день запас продовольствия все уменьшался, и настало время, когда этих верных друзей пришлось приносить в жертву на алтарь науки. Сначала Нансен убивал наиболее ленивых собак, что ему было легче делать. Он умалчивает, о своих переживаниях, но нам легко себе представить, как тяжело ему было, когда очередь дошла до последних, самых преданных собак. Невольно возникает вопрос, оправдывает ли какая бы то ни было цель подобные планомерные убийства, которые Нансен называет «печальной необходимостью».

Но для нас метод Нансена интересен не только в этическом отношении. Человек, любящий собак (каким, очевидно, был Нансен), не стал бы их убивать и использовать в пищу, если бы можно было прокормиться, иным способом. Как бы ни любить всех живых тварей, несомненно, легче убить совершенно незнакомого тюленя, чем собаку, которую знал еще щенком и которая в течение ряда месяцев служила верой и правдой. Если Нансен, с его превосходным английским ружьем, не мог добыть тюленей на корм собакам, то, очевидно, тюленей не было.

Могут возразить, что Нансен был незнаком с эскимосскими способами охоты на тюленей и мог не найти тюленей там, где они в действительности были. Но тут выступает, на сцену показание Пири.

Как известно, Пири был большим сторонником эскимосских методов путешествия и обычно использовал их во время своей деятельности. Так, например, при снаряжение своих судов он ограничивался минимальными запасами мяса, так как рассчитывал на своих охотников-эскимосов, которые снабжали его команду свежей дичью, а на корм для собак убивали моржей. Во время своих последних экспедиций Пири брал с собой эскимосов, которые строили снежные хижины, правили упряжками и вообще выполняли почти всю черную работу. До своего последнего успешного путешествия, описанного в книге «Северный полюс», он провел в Арктике девять зим. Резюмируя свои основные методы путешествия по морским льдам, Пири указывает, что в начале пути запас продовольствия, перевозимого на санях, должен быть рассчитан на весь путь до цели и на обратный путь до побережья; то же самое относится и к топливу. Пири хорошо знал, что как на полярной суше, так и в береговых водах обычно встречается много дичи и можно охотой пополнять свои запасы продовольствия, что Пири и делал.

В одном или двух случаях Пири уходил по льду в море так далеко, что продовольствия едва хватало на обратный путь, и, добравшись до берега, необходимо было на первый же обед застрелить оленя или мускусного быка.

Еще один довод против моей теории заключался в том, что, хотя в неглубоких районах полярных морей тюлени иногда встречаются довольно далеко от суши, мы на это не могли рассчитывать, так как море Бофора, куда мы направлялись, по-видимому, обладает весьма большой глубиной: об этом свидетельствуют промеры, произведенные Леффингвеллом и Миккельсеном под 72° с. ш. в 1907 г.

Далее Пири указывает, что для успеха планов исследователя Арктики необходимо, чтобы туземцы были убеждены в осуществимости этих планов и помогали их выполнять. Между тем перейти с нами через море Бофора не решался ни один из эскимосов северного побережья Аляски, хотя среди них было много моих друзей, участвовавших в моих прежних экспедициях. Например, Наткусяк, в свое время прослуживший у меня четыре года, очень хотел снова поступить ко мне на службу, но ни за что не желал идти через дрейфующие льдины. Он и все его земляки, конечно, считали опасным даже самое пребывание на льдинах, которые уносятся ветром и течением и всегда могут разломиться или повернуться на ребро; но главным препятствием считалась опасность голодной смерти. Большинство эскимосов вообще отказывалось участвовать в нашем путешествии. Отдельные смельчаки соглашались сопровождать нас в начале пути, но с тем, чтобы вернуться, как только будет съедена половина взятого с собой запаса продовольствия; другой половиной они хотели прокормиться на обратном пути до побережья или, по крайней мере, до прибрежных вод, где встречаются тюлени.

Я говорил эскимосам, что, умея охотиться на тюленей, мы всегда добудем достаточно пищи и топлива и что гораздо удобнее путешествовать налегке и рассчитывать на охоту, чем тащить с собой сани, тяжело нагруженные продовольствием. Но эскимосы утверждали, что вдали от суши мы не найдем ни тюленей, ни медведей. Я возражал, что это не доказано, так как, насколько мне известно, никто из туземцев и их предков не посещал морских льдов дальше 5–10 миль от берега. В ответ мне заявляли, что «предки были не глупее нас», а на морские льды никто не ходит именно потому, что там нечем прокормиться. Я пробовал соблазнить эскимосов высокой оплатой, предлагая им за каждые сутки, проведенные на море, большую сумму, чем они могли заработать за неделю на берегу. Но мне отвечали: «Какая нам будет польза от денег, если мы погибнем?».

В «безжизненности» Полярного моря были убеждены и китобои, из которых многие посещали здешние воды в течение целых 20 лет. Это мнение они просто позаимствовали от эскимосов, не пытаясь его проверить, и считали, что, поскольку оно установилось 20 лет назад, самая давность как бы подтверждает его. Китобои даже оказались большими пессимистами, чем полярные исследователи, и отрицали самую возможность переезда на санях через море Бофора, говоря, что его льды гораздо подвижнее массивных гренландских льдов, по которым путешествовал Пири.

В ответ на это мы могли сослаться на путешествия Врангеля к северу от побережья Восточной Сибири и на путешествия Леффингвелла и Миккельсена к северу от Аляски. Судя по рассказам этих исследователей, по морю Бофора действительно труднее идти, чем по гренландским льдам, так как под влиянием сильных течений этого моря льды быстро дрейфуют (обычно – в направлении, неблагоприятном для путешественника) и образуются многочисленные полыньи и торосы. Однако Врангель, Леффингвелл и Миккельсен доказали, что санные переезды по здешним морским льдам все же возможны. Кроме того, течения сильнее всего у побережья, а потому следовало ожидать, что по мере удаления от берега трудности будут уменьшаться.

Капитан Коттл и другие китобои были моими личными друзьями и охотно помогали мне, чем только могли. Но они не верили в успех моего плана и настойчиво убеждали меня вернуться на побережье, как только мне станет очевидно, что вдали от суши нет дичи: тот, кто подчиняется неизбежности, проявляет не трусость, а благоразумие.

Итак, за исключением слепо преданного мне капитана Бернарда, отважного Уилкинса и моих друзей с «Белого Медведя», спортсменов в лучшем смысле слова, мне до сих пор никто не оказал моральной поддержки. Географы, полярные исследователи, китобои и эскимосы единогласно отрицали осуществимость моего предприятия и предсказывали, что оно окончится катастрофой.

На возражения моих оппонентов я апеллировал к гидробиологии. Тысячи самых тщательных наблюдений установили, что количество животной жизни, приходящееся на единицу объема океанской воды, является наименьшим в тропиках и постепенно увеличивается по мере приближения к обоим полюсам [11]11
  См. «Океан» Джона Меррея (стр. 162–164), а также более крупный его труд «Глубины океана».


[Закрыть]. Этот факт общеизвестен, но из него до сих пор не сделали надлежащих выводов.

Крупнейшие рыбные промыслы в мире расположены отнюдь не в тропиках. Рыбными промыслами славятся северная Атлантика, Ньюфаундлендские отмели, Немецкое море, побережья Норвегии и Исландия. Именно там ловят треску, сельдей, палтуса. Скопления гуано на побережье Чили орнитологи объясняют тем, что холодные воды Антарктики приносят сюда бесчисленных морских животных, которыми питаются птицы. По данным морской биологической станции в Вудс-Холе (в штате Массачусетс), морская фауна здесь становится обильнее, когда возрастает интенсивность полярного течения, омывающего здешнее побережье. В полярных и смежных с ними водах питаются северными рыбами и различными беспозвоночными миллионы морских млекопитающих. Все эти факты химик и гидробиолог легко объясняют тем, что в теплых водах химические реакции разложения происходят очень быстро, а потому каждое погибшее животное или растение скоро распадается на составляющие его элементы и уже не может быть использовано в пищу; но когда подобный же организм погибает в холодной воде, его труп долго плавает в ней и остается пригодным для питания других организмов [12]12
  См. статью Дж. Т. Никольса «Глубоководные рыбы».


[Закрыть]. Понятно, что в холодных океанских водах, где пищи больше, чем в теплых, животная жизнь оказывается обильнее.

Мне, пожалуй, возразят, что сами океанографы, например, сэр Джон Меррей и Нансен, отметившие невероятное обилие животной жизни у границ полярных льдов, констатируют скудость фауны внутри пространства, покрытого льдами. Правда, Меррей мог сделать подобный вывод лишь путем умозаключений, с чужих слов; но Нансен, который основывается на собственных наблюдениях, сообщает, что во время знаменитого дрейфа, когда «Фрам» далеко проник во льды, ракообразные и вообще все мелкие морские животные встречались редко. Однако, отнюдь не умаляя ценности той массы научных данных, которые доставило путешествие «Фрама», я вынужден допустить, что Нансен не обнаружил обилия животной жизни не столько вследствие действительного ее отсутствия, сколько потому, что она ускользнула от его наблюдения.

Как я уже упоминал выше, богатство морской фауны у границ покрытого льдами пространства является общеизвестным фактом. Столь же хорошо известно, что существуют большие течения, которые проникают подо льды вглубь Арктики и замещают собою воды холодных течений, направляющихся на юг. Говорят, будто льды, покрывающие полярные моря, делают их непригодными для существования там рыб. Но глубина полярных морей обычно довольно значительна; спрашивается: какое значение может иметь для рыб то обстоятельство, что на поверхности воды плавает много льдин? Если присутствие льда на таких озерах, как Виннипег, Медвежье или Байкал, по-видимому, не препятствует благополучию обитающих там рыб, то почему в океане условия должны быть иными? Слой льда толщиной в 1,5, 3 и даже 5 м, лежащий поверх 5 тыс. метров океанской воды, несомненно, является относительно более тонким, чем слой пены или пыли на поверхности пруда.

Но если бы даже все рыбы, приплывающие к кромке льдов, немедленно поворачивались к ним хвостом и уплывали на юг, все же осталось бы колоссальное количество планктона или плавающих живых существ, которые пассивно уносятся на север, подо льды, при каждом перемещении верхних слоев воды, до глубины в 400–600 м. Собственная теория Нансена о дрейфе через Полярный бассейн, столь блестяще подтвержденная «Фрамом», гласит, что каждый предмет, находящийся в текущем году у одной кромки льдов, будет дрейфовать через этот бассейн и окажется у другой кромки через 2, или 3, или 4 года. Но если данный предмет дрейфует, то, очевидно, дрейфует и вода, в которой он плавает; а в этой воде к началу путешествия жили мириады планктонных растений и животных.

Есть ли у нас основание думать, что все эти растения и животные погибнут и исчезнут прежде, чем та единица объема воды, в которой они находились, достигнет центра покрытого льдами пространства? Но если бы даже они и погибли и исчезли, когда центр будет достигнут, они все же проживут достаточно долго с точки зрения нужд нашей экспедиции. Мы собирались отправиться в путь от той кромки льдов, от которой, по мнению Нансена и других исследователей, дрейф происходит на северо-запад или на север; очевидно, нашими спутниками будут все те существа, которые пассивно странствуют по воле морских течений.

Таково было рассуждение, из которого я заключил, что животные, служащие пищей для тюленей, встречаются в любом месте под льдами полярных морей. А там, где есть пища для тюленей, найдутся и тюлени. Следовательно, мы вполне сможем путешествовать, убивая тюленей по мере надобности, причем их мясо и часть жира используем в пищу, а остальной жир – на топливо. Тюлень, весящий около 90 кг, дает примерно 35 кг мяса и костей, 10 кг отходов и 45 кг жира. Если убито достаточно тюленей для того, чтобы досыта накормить людей и собак мясом и жиром, то остающегося жира не только с избытком хватает на топливо, но даже приходится выбрасывать некоторое количество.

Не могло ли случиться, что мы не сумеем добыть тюленей, если даже они и живут среди морских льдов? С удовлетворением могу сказать, что ни один из членов нашей экспедиции этого не думал. Стуркерсон и я прожили много лет среди эскимосов. Всем было известно, что мы умеем находить и убивать тюленей любым эскимосским способом и что эти способы нетрудно изучить.

Оставался еще вопрос, почему показания таких очевидцев, как Нансен и Пири, побывавших в центральных районах арктических морей, свидетельствуют об отсутствии там тюленей.

На эти возражения я мог вполне искренно ответить, что глубоко уважаю Пири, который в течение ряда лет был моим другом и руководителем. Но, в соответствии с планом, который он разработал для достижения полюса и который оказался успешным, Пири вышел с Земли Гранта с запасом продовольствия, достаточным для того, чтобы дойти до цели и вернуться; поэтому ему незачем было останавливаться для охоты на тюленей. Далее, сам Пири, по-видимому, никогда не охотился на тюленей по эскимосскому способу и, вероятно, не был знаком с этим способом, а также с малозаметными признаками, по которым опытный охотник обнаруживает присутствие тюленей. Мне возражали, что Пири шел в сопровождении эскимосов, которые, надо думать, были опытными охотниками; на это я отвечал, что Пири мог объясняться с эскимосами на условном жаргоне, но никогда не пытался изучить их настоящий родной язык, который он называет их «секретным языком». Вполне возможно, что к концу дня эскимосы говорили между собой на родном или «секретном» языке о признаках присутствия тюленей, замеченных в течение дня, а Пири не знал, о чем идет речь, и не догадывался спросить, так как он заранее решил, что тюленей здесь нет; эскимосы же не догадывались сообщить Пири о своих наблюдениях, так как не предполагали, что ему это может быть интересно. Кроме того, эскимосы Пири обычно стремились как можно скорее вернуться домой и могли думать, что если сообщение о тюленях заинтересует Пири, то возвращение домой замедлится. Наконец, возможно, что на морских льдах условия сильно отличались от привычных для этих эскимосов условий пролива Смитса, а потому и сами эскимосы могли не заметить признаков присутствия тюленей.

Пассажир трансатлантического парохода, едущий по делу из Нью-Йорка в Ливерпуль, может видеть в пути Нью-Фаундлендские отмели и не заметить ни одной трески и ни одного признака присутствия ее. Но рыбак на отмелях не будет сомневаться в ее присутствии и без труда найдет ее. Подобно этому, даже такие проницательные наблюдатели, как Нансен и Пири, поскольку они были озабочены выполнением планов, не имевших ничего общего с тюленями, могли в течение целых месяцев путешествовать по океану, кишевшему тюленями, и даже не подозревать их присутствия.