Текст книги "Гостеприимная Арктика"

Автор книги: Вильялмур Стефанссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

20 июля мы покинули о. Эллефа Рингнеса и направились к земле, которую спутник Свердрупа, Исаксен, нанес на карту в 1901 г. под названием «о. Короля Кристиана». На имевшейся у нас карте, изданной Английским адмиралтейством [30]30
  В заглавии этой карты указано, что на нее нанесены все открытия, сделанные в Северном Ледовитом океане по 1902 г.


[Закрыть], этот остров был изображен довольно крупным и совпадающим с Землей Финлея (открытой в 1853 г. Осборном, участником экспедиции, посланной на поиски Джона Франклина). Мы не сомневались, что карта правильна в данном отношении, тем более, что и Мак-Миллан в своем документе сообщал о возвращении «с Земли Финлея (о. Короля Кристиана)» и тем самым подтверждал, что оба названия означают одно и то же.

На третий день мы дошли до какой-то суши, но ее очертания совершенно не соответствовали карте. Идя вдоль этой суши, мы уже 25 июля оказались против самой южной ее точки. Выйти на берег вам помешала широкая полынья, и мы расположились лагерем на льду. Стояла прекрасная погода, солнце ярко светило, и на суше, вероятно, было очень тепло, так как даже над льдами воздух нагрелся настолько, что с берега прилетел и навестил нас один комар. Его видел только Чарли, но он достаточно хорошо знал комаров, чтобы безошибочно опознавать их. Я охотно поверил ему на слово, так как сам всегда предпочитаю не иметь дела с комарами.

Повернув на запад, мы шли еще 2 дня, и, наконец, положение выяснилось. Большой «о. Короля Кристиана» в том виде, в каком он изображен на картах экспедиции Свердрупа и Английского адмиралтейства, на самом деле не существует. В действительности это маленький островок, и Исаксен поступил бы осторожнее, если бы не давал волю своему воображению и не соединил на карте этот островок с Землей Финлея. Что касается Английского адмиралтейства, то оно точно скопировало карту экспедиции Свердрупа.

Впоследствии для меня стало ясно, почему Мак-Миллан в своем документе отождествлял о. Короля Кристиана с Землей Финлея. Обстоятельства, при которых произошла эта ошибка, делают ее вполне простительной. Идя с о. Эллефа Рингнеса, Мак-Миллан вышел на восточное побережье о. Короля Кристиана и, вследствие туманной погоды, задержался здесь на 2–3 дня. В течение этого времени он размышлял над создавшимся положением: предстоял далекий путь обратно в Гренландию, пеммикан был на исходе, а лето приближалось, и лед скоро сделался бы непроходимым. Поэтому Мак-Миллан отказался от своего первоначального намерения обследовать побережье острова и выступил в обратный путь. Печально, что МакМиллану так и не удалось дождаться здесь ясной погоды, когда с вершины любого холма он увидел бы, что находится не на оконечности крупного острова, а на небольшом островке.

ГЛАВА XLVIII. ОТКРЫТИЕ ОСТРОВА ЛОУГХИД

Во время нашего пребывания возле о. Короля Кристиана нам случилось наблюдать такое поведение белого медведя, которое для меня было совершенно новым. Мы расположились лагерем возле полыньи, ширина которой составляла около 5 м. Нойс и я находились в палатке, а Чарли собирался тоже войти туда, как вдруг заметил нечто вроде льдинки, быстро плывущей по полынье, на расстоянии сотни метров от нас. В бинокль он различил, что это были глаза, уши и нос медведя. Очевидно, медведь обнаружил нас раньше, чем мы его, и, когда я вышел из палатки, он начал осторожно подбираться к нам. Проплыв десяток метров, он останавливался и медленно приподнимал голову, чтобы выглянуть за кромку полыньи, причем показывались не только глаза, но и уши, так как с ними он ничего не мог поделать. В этом положении он видел только мою голову, так как я укрылся за санями, опираясь локтями на поклажу; тем временем Чарли удерживал собак, а Нойс расположился у переднего конца саней, несколько ниже, чем я. Собаки совершенно не заметили зверя, хотя могли видеть ту часть полыньи, где он находился.

При таком способе продвижения медведь проплыл 100-метровое расстояние в течение около 10 минут. Оказавшись почти против нашей палатки и примерно в 15 м от нас, он медленно поднял на лед передние лапы. Затем быстро, но без всякого всплеска или шума, подтянул кверху задние лапы и бросился прямо на меня. Перед этим я предупредил Нойса, чтобы он стрелял, как только зверь вылезет из полыньи; но при таком стремительном нападении я решил не полагаться на выстрел одного ружья, так как возможны были осечка или промах. Поэтому я выстрелил одновременно с Нойсом.

По-видимому, медведь был смертельно ранен, но, опрокинувшись на спину, он затем наполовину приподнялся, повернувшись в сторону воды. Так как мертвого медведя трудно вытащить из воды, я сказал Нойсу, чтобы он выстрелил еще раз; но его ружье дало осечку (впоследствии мы выяснили, что грязь, приставшая к патрону, помешала ему войти в патронник, вследствие чего предохранитель Винчестера задержал курок при нажатии собачки). Зверь был уже почти у самой воды, а потому я выстрелил вторично, на этот раз – торопливо, и попал в крестец, что не оказало немедленного действия. Затем медведь повернулся к нам боком, так что третьим выстрелом я смог пробить сердце; но в общем эта наша стрельба была очень неважной.

Тактика, которую применял этот медведь, была бы превосходной при охоте на тюленей, греющихся на солнце возле полыньи; но он проявил недостаточную сообразительность, так как не остерегся, несмотря на необычный вид нашей палатки и снаряжения, и не обратил внимания на звуки нашей речи, хотя мы говорили, не понижая голоса. Если бы Чарли не заметил зверя, и мы все находились бы в палатке, хотя и не спали, то он, несомненно, схватил бы одну из наших собак прежде, чем мы успели бы взяться за ружья, хотя мы и держали всегда ружья наготове у входа в палатку. Зверь оказался жирным, что свидетельствовало об его предыдущих охотничьих успехах. Ему было около двух лет.

Хотя в результате нашего обследования средняя часть «большого о. Короля Кристиана», или «Земли Финлея», изображенная на карте, оказалась несуществующей (наши промеры обнаружили здесь глубину в 200–300 м), я был убежден, что дальше на юге мы найдем сушу, нанесенную на карту Осборном. Мы продвинулись в этом направлении еще на 25–30 миль. Условия пути были как нельзя хуже. Иногда собакам приходилось плыть целых полмили подряд, буксируя за собой сани. Я должен был идти вперед, чтобы выбирать путь, причем требовалась особенная осторожность, так как во льду, под талой водой, встречались сквозные отверстия, куда собаки могли бы погрузиться. Пока вода оставалась мелкой, люди могли ехать на санях; но по глубокой воде шли вброд, чтобы сани могли всплыть, так как при этом условии наши постельные принадлежности оставались сухими. Грибовидные ледяные «островки» были для нас хуже, чем вода. Они сделались настолько высокими, что человек, шедший вброд, должен был влезать на них ползком на руках и коленях. Втаскивать сани на эти «островки» было очень трудно, так как на них часто не могли одновременно поместиться человек и упряжка. Не успевали мы взобраться на «островок», как приходилось нырять с него в следующий «канал», причем каждый раз возникала опасность, что сани соскользнут боком и опрокинутся. Хуже всего для нас были узкие каналы, за исключением самых узких, которые наши собаки могли перескочить, а сани – перекрыть наподобие мостика. Когда 4-метровые сани переправлялись через канал шириной в 2,5–3 м, то сани ныряли передним концом в воду и сильно ударялись им в следующий «островок», так как собаки торопливо карабкались на него, стараясь поскорее выбраться из ледяной воды.

В солнечные дни собаки плавали и плескались в воде довольно охотно; но в более холодную погоду мне приходилось с каждого ледяного «островка» тащить их вожака в воду, причем он упирался из всех сил. Когда упряжка, наконец, оказывалась в воде, то вела себя спокойно, и все шло благополучно до тех пор, пока лапы собак касались дна: но как только собакам приходилось плыть, задние, наиболее крупные и обычно плывшие быстрее, нагоняли передних, и вся упряжка запутывалась в клубок вокруг меня. Мы применяли упряжку «гуськом», которая оказалась пригодной при всех условиях санного путешествия, за исключением плавания, и, добравшись до мелкой воды или выйдя на остров, мы обычно находили, что вся упряжь собак перепуталась.

В это время года сносные условия пути существуют лишь вдоль кромок длинных полыней. Некоторые полыньи оказываются извилистыми и короткими, но обычно можно найти почти прямую полынью между противолежащими мысами двух островов, там, где пролив между ними наиболее узок. Вдоль такой полыньи мы и пошли на запад.

В конце июля наступили необычайно сильные заморозки, и нам пришлось проламывать себе дорогу сквозь тонкий молодой лед, образовавшийся поверх воды: пока эта дорога не была проложена, собаки не могли ни идти вброд, ни плыть. 1 августа стало теплее, но шли сильные ливни, чередуясь с моросящим дождем; это был один из немногих дней, когда мы промокли с головы до ног. Перед тем как лечь в постель, мы отчасти высушили свою одежду, выжав из нее воду.

Наши спальные мешки оставались сухими, и влезть в них было не только удовольствием, но почти блаженством. По-видимому, для здорового человеческого организма прекращение неприятного состояния само по себе является настолько сильным наслаждением, что вознаграждает за все пережитое. Мы совершали теперь самое тяжелое из наших арктических путешествий, и я уверен, что мои спутники, так же как и я, не отказались бы повторить его. Для этого не требовалось героических усилий воли, так как комфорт ночлега заставлял забывать о трудностях дневного пути.

Если длительное пребывание в холодной воде неизбежно приводит к ревматизму, то мы, конечно, должны были бы заболеть им. Пока никто из нас не чувствовал ни малейшей ломоты, но возможно, что мы ее почувствуем лет через двенадцать.

Нам приходилось идти такими «зигзагами», что было трудно ориентироваться; кроме того, облачная погода затрудняла астрономические наблюдения. 2 августа (на следующий день после ливней), когда мы уже отошли на 30–40 миль к югу и о. Короля Кристиана давно скрылся за горизонтом, мы увидели на юго-западе какой-то островок. Через несколько миль пути показались слева еще два островка, более низких. До первого, наиболее крупного островка мы добрались лишь на третий день и расположились лагерем в полумиле от берега, так как не сразу нашли переправу. Пройдя полмили вдоль береговой полыньи, я вышел на берег и с холма увидел на двух меньших островках девять карибу. Тогда я переправился туда и застрелил семь жирных самцов.

Такую крупную добычу мы не смогли бы всю увезти с собой. Но я имел в виду, что при теперешних ледовых условиях было почти невозможно добывать тюленей, а самые льды уже начали двигаться и давать трещины в различных направлениях; возникала опасность, что льды вскоре совсем взломаются, и мы можем застрять на одном из островков. Неустойчивость льда настолько беспокоила меня, что я решил бы расположиться на лето на самом крупном островке, если бы не видел с его наиболее высокого пункта еще большую сушу на северо-западе. Нагрузив на сани 300–350 кг мяса (без костей) и жира, мы направились к новой суше. Это было рискованно, так как наши сани, хотя и достаточно прочные для всякой зимней нагрузки, могли не выдержать постоянных толчков и ударов при соскальзывании с одного ледяного «островка» и набегании на следующий.

С точки зрения безопасности наших саней было бы лучше выйти на ближайший пункт суши; но нам предстояло жить охотой на карибу, а потому я не хотел располагаться лагерем на, мысу, откуда пришлось бы ходить на далекое расстояние в поисках за сухопутной дичью. Мы прошли еще 2–3 мили вдоль побережья, пока, наконец, особенно сильный толчок не сломал орешниковый защитный брус на переднем конце саней; это побудило нас направиться к берегу и считать наше санное путешествие на текущее полугодие законченным. Чтобы доставить сани на берег, пришлось перебраться с ними вплавь через береговую полынью. У нас теперь не было брезента для превращения их в лодку; вместо этого мы использовали тюленьи шкуры, которые можно было надуть воздухом и превратить в своего рода плавательные пузыри с плавучестью в 100–120 кг. Четыре таких пузыря, привязанные к саням, превращали их как бы в плот. Мои спутники затратили несколько часов на надувание пузырей и переправу; тем временем я добрался до берега по непроходимому для саней неровному льду и отправился на охоту. Еще накануне мы видели в бинокль шесть карибу, а к тому времени, когда была закончена разбивка лагеря, я уже успел освежевать и разрезать их. Это происходило 9 августа.

Мы теперь имели достаточно досуга для астрономических наблюдений и могли решить вопрос, насколько найденные нами земли соответствуют наблюдениям Осборна. Первый островок, очевидно, и представлял собою его «Землю Финлея». Самый восточный островок, с поперечником менее 3 миль, несомненно, был «островом Патерсона», тоже фигурирующим у Осборна. Средний островок, где я убил семь карибу, еще меньше того, и Осборн, вероятно, не заметил его или принял за восточную оконечность Земли Финлея. Последняя имеет 12 миль в поперечнике и представляет собою остров с плодородной почвой и красивыми зелеными откосами, покрытыми травой или мхом и лишайниками, в зависимости от количества влаги и характера грунта. Между Землей Финлея и открытой нами новой сушей находится незначительный островок, немногим больше песчаной отмели. Пролив здесь настолько неглубок, что карибу обычно переправляются через него вброд.

Открытая нами суша, третья по счету (впоследствии я назвал ее о. Лоугхид), оказалась во многих отношениях превосходным летним местопребыванием. Здесь не было ни одного комара. Местность холмистая, с обильной растительностью, за исключением одного глинистого участка. Длина острова составляет около 45 миль, а средний поперечник – около 12 миль. Вскоре после прибытия мы видели одного волка, но потом он, вероятно, покинул остров. Благодаря отсутствию волков и комаров, при обильной растительности, карибу были необыкновенно жирными. На всем острове их было около трехсот, то есть во много раз больше, чем нам требовалось. В воде всех ручьев чувствовался сильный минеральный привкус, неприятный, но не делавший ее непригодной для питья.

Единственное затруднение возникло с топливом. Здесь не была ни одного смолистого растения, а также не удалось найти иву. Я пробовал сжигать мох и сушеные грибы, но они не горели, вероятно, потому, что мы не успевали их достаточно высушить вследствие частых дождей. На льду виднелись немногочисленные тюлени, но вероятность добыть их была очень мала; если бы даже иметь достаточно силы воли, чтобы ползти к ним по ледяной воде, невозможно было обойтись без всплеска, который спугнул бы их. Кроме того, льды в любой момент могли отойти от берега не столько под действием ветра, сколько вследствие сильных течений. Уже и теперь льды все время дрейфовали в разных направлениях вдоль побережья. Если бы на них унесло целую партию с санями и снаряжением, она могла бы отнестись к подобному приключению более оптимистически, но для отдельного охотника такая перспектива была не из приятных.

Итак, единственное, что мы могли жечь, это олений жир и доски (главным образом, найденные у знака Мак-Миллана). Мы воткнули их в землю стоймя, чтобы высушить на солнце и защитить от дождя. Длина досок составляла несколько больше полуметра, а толщина – около 2 см; эти доски мы разрезали на стандартные куски шириной около 8 см. Одного такого куска, расколотого на щепки и сжигаемого с 100 г оленьего сала, было достаточно для приготовления одного обеда, но лишь при еде определенного рода. Лучшими частями карибу являются голова, позвонки, ребра и грудинка; но все эти части – костистые, а мы не могли себе позволить варить кости. Единственный раз за всю мою полярную практику нам пришлось выбрасывать оленьи головы. С ребер мы снимали мясо, но главным образом ели окорока и мясо с лопаток, разрезанные на мелкие части величиной с кусочки рафинада. Если такое мелко нарезанное мясо положить в холодную воду и поставить на огонь, то оно сварится к тому времени, когда вода закипит, или даже несколько раньше. В начале нашего пребывания на о. Лоугхид мы варили подобную еду дважды в день, но впоследствии у нас накопился некоторый запас сушеного оленьего мяса для еды, и с тех пор мы готовили только один раз в день.

Как предшествующие недели хождения вброд по ледяной воде, так и летнее пребывание на о. Лоугхид при крайней скудости топлива имели больше сходства с традиционными «лишениями», чем какой бы то ни было другой период моего пребывания в Арктике. Но Чарли и Нойс все время оставались бодрыми, и я не слышал от них ни слова жалобы. Лучших спутников я не мог бы себе пожелать.

К середине августа Чарли и я, оставив Нойса стеречь лагерь и взяв с собою вьючных собак, предприняли экскурсию по острову, продолжавшуюся несколько дней. С высоких холмов нам удалось разглядеть на юге о. Батэрст, на севере – о. Короля Кристиана и даже утесы о. Эллефа Рингнеса, а на западе – о. Бордэн, причем мы взяли пеленги всех этих земель.

Как и на других открытых нами землях, на о. Лоугхид встречалось много разбросанных морских раковин, свидетельствовавших о недавнем поднятии этой суши. Один раз мы нашли следы белого медведя, но, по-видимому, к западу от пролива Гасселя медведи вообще немногочисленны.

Летом появилась стая белых куропаток; встречались также королевские гаги и дикие утки, кулики-песочники, подорожники, совы и те же три вида чаек, что и на более северных островах. Следов мускусных быков совершенно не было.

Обычно мы собирали в качестве зоологических объектов лишь таких мелких животных, которых можно было бы сохранить в спирту в фунтовой жестянке из-под сгущенного молока; но я решил, что было бы интересно иметь образец местного карибу, так как до сих пор полагали, что в здешнем районе карибу не водятся. Однажды ночью, когда мои товарищи спали, я убил молодого карибу, тщательно измерил, снял шкуру по всем правилам таксидермии и, вместе со всеми костями ног, принес в лагерь. Здесь я разбудил товарищей, и мы позавтракали вместе. Затем Чарли отправился с вьючными собаками, чтобы привезти мясо, а я лег спать.

В свое время я долго и тщетно убеждал Нойса, что сырой костный мозг карибу гораздо вкуснее, чем вареное оленье мясо. В принесенной мною оленьей шкуре были завернуты кости ног, все еще связанные между собою сухожилиями и скрепленные шкурой с копытами. Нойс развернул шкуру и, полагая, что делает полезную работу, отделил от нее кости. Затем ему пришло в голову раздробить кости, чтобы попробовать, действительно ли костный мозг так вкусен. Мне стоило стольких трудов доставить этот зоологический объект в исправном состоянии, что, когда я проснулся, мне не сразу удалось оценить смешную сторону инцидента; но в моей утрате я мог утешаться тем, что Нойс, наконец, преодолел свое предубеждение против непривычной пищи.

Через несколько дней я добыл и так же тщательно препарировал другой образец. На этот раз Нойс уже не посягал на него, и в течение нескольких месяцев он тщательно охранялся всеми. Но однажды кто-то не доглядел, и ночью этот объект съели собаки. Вообще съедобные образцы трудно привезти домой из подобного путешествия, если оно продолжается несколько месяцев.

Когда мы расставались с Кэстелем, я поручил ему устроить депо на южном берегу Земли Финлея и на южном берегу о. Бордэн. В то время я имел в виду большую «Землю Финлея» (или Короля Кристиана), изображенную на картах, и даже допускал возможность того, что она составляет одно целое с о. Бордэн. Теперь мы поняли, как было бы трудно Кэстелю исполнить это поручение, когда вся топография оказалась настолько непохожей на ожидаемую. Тем не менее, мы тщательно осмотрели берега о. Лоугхид, но не нашли ни склада, ни знака с письмом.

Эскимоски ловят рыбу

К концу августа начались отдельные снегопады, и 3 сентября, соорудив знак возле нашего летнего лагеря, мы отправились в осеннее санное путешествие. Береговая полынья еще не замерзла, а потому мы шли по суше. С собою мы везли запас пищи на 2–3 недели и новые оленьи шкуры для постелей и одежды; все это было добыто здесь же, на гостеприимном о. Лоугхид.

8 сентября мы дошли до северо-западной оконечности острова. В ночь на 9-е был сильный мороз, так что путь по морским льдам сделался безопасным. Но вследствие рыхлого снега и ровного льда мы продвигались медленно, и только 15 сентября достигли о. Бордэн.

В течение дальнейшего пути по суше мои спутники, как всегда, шли с санями, тогда как я обследовал окрестности и охотился. Многие исследователи осуждают такой образ действий, полагая, что охотник, слишком удалившийся от своей партии, рискует заблудиться. Но не было ни одного случая, когда бы мне не удалось ночью разыскать наш лагерь, хотя иногда мои спутники, расставшись со мной, успевали пройти 15–20 миль, а я тем временем отходил на такое же расстояние вглубь суши. Конечно, мы соблюдали некоторые элементарные правила предосторожности. Двигаясь вдоль побережья, мои спутники старались проходить как можно ближе к каждому сколько-нибудь заметному мысу, чтобы мне потом легче было найти их санную колею; вечером они выбирали для лагеря такие места, которые мне было бы нетрудно обнаружить, причем избегали таких участков, где плохо видна граница между сушей и морским льдом, и не располагались лагерем внутри бухты, обладающей высокими берегами. Когда к концу дневной охоты я возвращался к побережью, то приблизительно представлял себе, находятся ли сани впереди или позади меня. Выйдя на какой-нибудь мыс, я находил след саней; если же его не было, это означало, что сани здесь еще не проходили и нужно повернуть назад. В исключительных случаях можно было бы выставить возле лагеря сигнальный фонарь; но так как у нас его не было, то зажигали свечу в палатке, и пламя просвечивало сквозь нее. Конечно, в туман или в метель палатку можно разглядеть лишь на расстоянии нескольких шагов; но и при этих условиях ее можно найти. В худшем случае, если бы не удалось ее найти (чего со мной ни разу не случилось), пришлось бы лишь провести ночь на открытом воздухе или в нетопленной снежной хижине, построенной собственными силами.

На пути вдоль юго-восточной оконечности о. Бордэн я много охотился, но результаты были весьма незначительны. Следы волков казались более многочисленными, чем следы карибу. 16 сентября я видел восемь карибу, но день был ясный и морозный, так что они услышали меня за целых полкилометра и сразу же убежали. Вообще здешние карибу, по-видимому, были очень запуганы волками. 17-го числа, воспользовавшись сильным туманом, я добыл одного карибу. Это произошло в 2 часа 30 минут пополудни. Потом ко мне подошел на 300 м волк, зашел с подветренной стороны, принюхался, и хотел было убежать, но я застрелил его. Это был красивый самец, средней упитанности, с желтовато-белой шерстью, весивший, наверное, свыше 50 кг. Жаль было бросить такой превосходный экземпляр, но я не мог послать за ним сани, так как им пришлось бы проехать 17 миль по непокрытому снегом скалистому грунту.

22 кг оленьего мяса я взял с собой и, пройдя 6 миль, вышел на побережье, но не нашел санной колеи; полагая, что мои спутники не достигли этого пункта, я отправился им навстречу, на восток. Впоследствии оказалось, что на этот раз, единственный за все путешествие, они пренебрегли правилом, согласно которому они должны держаться возле самого берега. Пройдя 5 миль, я нашел санную колею на участке, где она случайно проходила вдоль берега на протяжении нескольких сот метров. Это было в 9 часов 30 минут вечера. По колее я шел на запад до 11 часов вечера, когда, вследствие облачности, стемнело настолько, что колею уже нельзя было различить. Тогда я пошел дальше, придерживаясь береговой линии, причем встретил глубокую бухту, которую пришлось огибать в течение 3,5 часов. До лагеря я добрался в 3 часа пополуночи 18 сентября, после непрерывной ходьбы в течение 10,5 часов с ношей в 22 кг. За этот день, идя по острым камням, вмерзшим в грязь, я протер дыру в почти новой подошве, которая выдержала бы 1000 миль пути по снегу, и слегка порезал ногу.

20 сентября я застрелил двух самок карибу и двух телят. Освежевав их, я поспешил к побережью, так как у нас оставалось лишь около 7 кг пищи, и, уходя, я сказал товарищам, чтобы они скормили собакам оленьи кожи, если я не вернусь до наступления темноты. Эти кожи, добытые в свое время на о. Амунда Рингнеса, были не первосортные, но мне хотелось их сберечь, так как они вполне годились для изготовления брюк. На побережье я нашел санную колею, но оказалось, что мои спутники по ошибке свернули на неровный лед, а затем, заметив свою ошибку, повернули обратно на берег. Это заставило меня сделать большой крюк, задержавший меня на 2,5 часа. До лагеря я добрался через полчаса после того, как кожи были съедены собаками.

К 26 сентября температура упала настолько, что пребывание в палатке уже было неприятно: но снег еще оставался слишком мягким, так что мы не могли построить снежную хижину. У меня замерзли чернила, и пришлось на несколько дней прервать ведение дневника.

В течение всего пути по южному побережью о. Бордэн мы искали склад, в котором Кэстель, согласно моему поручению, должен был оставить для нас обувь, патроны и другое необходимое снаряжение. Однако склада не оказалось. Этим прежде всего срывался мой план устроить зимнюю базу у мыса Меррей, так как без добавочного снаряжения мы не могли остаться здесь для охоты. Кроме того, отсутствие известий от Кэстеля и от наших людей, находившихся на о. Мельвиль, сильно обеспокоило нас, так как наводило на мысль, что с ними что-то неблагополучно.

Нойс сделал самоотверженное предложение. Он советовал, чтобы мы остались возле мыса Меррей и охотились до тех пор, пока еще будет светло. При наступлении темноты он остался бы один, охраняя заготовленное нами мясо, а мы отправились бы на о. Мельвиль, чтобы установить контакт с нашими людьми, а в январе прислали бы сани за Нойсом.

Я не решился принять это предложение, так как условия на о. Мельвиль могли оказаться настолько плохими, что было бы невозможно послать эти сани. Поэтому 26-го числа мы все покинули о. Бордэн и вышли на юг, к о. Мельвиль.

Во время перехода по льдам мы в первый раз за много месяцев заварили чай. Обычно полярные путешественники и охотники считают его весьма подкрепляющим и даже необходимым напитком. Но хотя у нас на судах и в зимних базах все, в том числе и я сам, пили много чая, во время исследовательских путешествий почти все, кроме одного-двух эскимосов, предпочитали отказываться от чаепития, так как считали, что сопряженная с ним возня не окупается получаемым удовольствием.

Топливо, расходуемое на кипячение воды для чая, теряется, тогда как при варке мяса мы получаем полезный «побочный продукт» в виде навара. Если, по окончании варки мяса, поставить на печку кастрюлю со льдом, чтобы превратить его в воду и вскипятить чай, то большая часть тепла будет расходоваться на то, чтобы изменить температуру снега и воды, вместо того, чтобы нагревать помещение; если же чай отдает некоторое количество тепла в окружающее пространство, то лишь в виде пара, что является неприятным видом нагрева. Мои спутники признали, что если печка продолжает топиться после окончания варки пищи, то лучше, чтобы на ней не стояла кастрюля со снегом, поглощающая тепло: тогда все тепло идет на нагрев и высушивание помещения. В наши путешествия мы всегда брали с собой некоторое количество чая, но даже из самого продолжительного путешествия мы привезли обратно половину этого количества.

Переход на о. Мельвиль происходил в тяжелых условиях. Охота на о. Бордэн дала нам больше знакомства с местностью, чем дичи. Выйдя с о. Лоугхид с несколькими сотнями фунтов сушеного мяса и оленьего жира, мы израсходовали все это мясо на о. Бордэн и теперь имели лишь около половины мяса убитых там четырех карибу и остатки жира с о. Лоугхид. Температура уже упала значительно ниже нуля, но нам все еще не удавалось найти ни одного сугроба, достаточно большого для постройки снежной хижины. Помимо всего, нас угнетало отсутствие известий от Кэстеля и с о. Мельвиль.

В здешних широтах сразу же после осеннего равноденствия зимняя тьма надвигается быстрыми шагами. Ее наступление еще ускоряют туманы, мгла и снег, не прекращающийся в течение целых недель. Когда мы проходили мимо о. Эмералд, я вышел на него, чтобы поохотиться, но из-за метели не смог найти дичи. Тем временем мои спутники, идя вдоль берега, увидели тюленя. Это был редкий случай, так как тюлени, хотя и живут в воде и, казалось бы, не должны бояться вымокнуть, все же не любят вылезать под дождь или снег. Чарли пытался стрелять в тюленя с расстояния в 80 м и, против обыкновения, промахнулся. Он сказал, что сильно волновался, зная, как много зависит от этого выстрела: у нас были на исходе и пища и топливо, а мои шансы найти дичь были очень невелики из-за метели.

Дни становились все короче и темнее; снег, лежавший на льду, делался все более глубоким и рыхлым, а наше продвижение все замедлялось. Люди подталкивали сани, чтобы помочь собакам, но за целый день утомительного пути мы проходили только 7,5 миль. Сани были тяжело нагружены оленьими шкурами с о. Лоугхид, наложенными до высоты почти в 2 м: мы везли их на тот случай, если бы наши люди на о. Мельвиль не смогли заготовить достаточно оленьих шкур для одежды. Сами по себе оленьи шкуры не тяжелы, но они, как и сено, могут образовать тяжелый груз, если везти их в большом количестве. На санях шириной всего в 0,7 м груз высотой около 2 м приводит к чрезмерно высокому положению центра тяжести, так что сани становятся неустойчивыми и легко могут опрокинуться.

Вместо обычных 3 дней переход продолжался 7 дней, и лишь 2 октября, во время продолжительного перерыва снегопада, показалась северо-западная оконечность о. Мельвиль. Сани направились прямо на берег, а я обогнул мыс, чтобы поохотиться. После заката прояснилось, и я увидел группу из восьми мускусных быков. Они были настолько далеко, что я не успел бы подойти к ним до наступления темноты; но я знал, что найду их наутро; они так же не способны удалиться за пределы досягаемости в течение одной ночи, как домашняя корова не способна проломить каменную ограду фермы и убежать.

День или два назад мы прикончили наш запас мяса, и теперь доедали остатки оленьего жира с о. Лоугхид. За последние 2–3 дня наши собаки съели 40 штук своих «башмаков» из тюленьей кожи, как изношенных, так и новых. Кроме того, мы скормили собакам несколько пар наших изношенных непромокаемых сапог из тюленьей кожи. Мы рассчитывали было выкроить из этих сапог новые подметки, но теперь решили пожертвовать «сапожным товаром», чтобы не дать собакам слишком отощать.