Текст книги "Ценою крови"

Автор книги: Вилло Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

9

Жатва шла к концу – пожалуй, быстрее, чем того хотелось бы Солей, На ее плечи легло все хозяйство – от Мадлен особой помощи не было, но Солей не замечала этой тяжести. Она ждала и не могла дождаться вечеров. Вечером, когда они с Реми могли побыть вместе – правда, не удаляясь от дома и под бдительными взорами отца, который, как оказалось, в этом смысле ничуть не уступал жене. Так что больше не было никаких ласк, никаких объятий и поцелуев.

Тогда ночью, после объяснения с Реми, Солей сначала поплакала, а потом пришла к выводу, что не так уж все безнадежно. Он ее любит. Это главное. Побудет с ними, авось поймет, что его будущее связано с Гран-Пре. Человека ведь можно научить любить землю, разве не так?

Правда, еще поразмыслив, она решила, что на это надежды мало. Неужели ей придется покинуть родной Гран-Пре, своих родителей и отправиться в какие-то неизведанные, чужие места? Но ведь, с другой стороны, она сама мечтала повидать города, новых людей. А сделать это вместе с любимым человеком – что может быть лучше? Вот побродят по свету, а там он сам, может быть, захочет вернуться сюда, к уюту, к дому потянет.

А ведь им так хорошо вместе; они понимают друг друга без слов; ему все интересно, что она говорит, о чем думает; а как они возбуждают друг друга! Нет, все хорошо, нечего Бога гневить.

Она уже и так грешница: совсем не обрадовалась, когда через четыре дня вернулась мать с Даниэль. Обе измучились, а Даниэль была готова дать зарок – никогда не рожать.

– Я уж столько молитв сотворила святой деве, чтобы облегчила ее страдания! – сообщила Даниэль, бросая шаль на скамейку. – Думала, он уж никогда не родится… А кровищи сколько – удивительно, как они в живых остались – и мать, и ребенок! И все время без роздыху! Даже когда меня мама спать отправляла, эта бедняжка так кричала, что я глаз не могла сомкнуть! Теперь неделю подряд просплю!

Солей перевела взгляд с матери на сестру.

– Ну, все хорошо в конечном счете?

– Да, у Труделей еще сыном больше. Выглядит как кролик, только слишком тощий. И чего ему сразу было не выскочить? Мама говорит, шел вперед ножками. Нет, замуж, рожать? Ни за что!

– А как сама мадам?

Даниэль фыркнула:

– Представь себе, в телячьем восторге! Считает, что этот кролик – красавец писаный!

Барби проверила котел, подняла с пола Марка, прижала его к груди.

– Ты такой же была, когда родилась, а теперь – вон какая! Ну, а ты как, внучок? Скучал без бабули? – Вдруг она вспомнила о предстоящей разлуке, и улыбка ее увяла. – А где твоя мама? Бросила тебя на тетку?

– Она лежит. Тошнит жутко. Голову поднять не может, – объяснила Солей.

– Нет худа без добра: не потащит же ее Луи в таком состоянии? – высказала свое мнение Даниэль. – А поесть ничего нет? Как, похлебка готова?

– Еще часок, – отозвалась Солей. – Кипяток есть, хотите пока чайку?

Она принесла три чашки, поставила на стол. Говорить или нет?

– Я не сказала еще папе, но Реми мне сделал предложение.

Барби передала малыша младшей дочери, обняла старшую.

– Поздравляю. Парень он видный, вот каким мужем будет? Ну, как тут без нас? Ты, я вижу, времени не теряла?

Вышла Мадлен, достали еще чашку. Мадлен была бледная, но старалась держаться. Видно, все слышала.

– Луи говорит, не сегодня-завтра с уборкой закончат. И мы сразу уедем – мое самочувствие тут ни при чем. С Марком эти рвоты у меня быстро прекратились, наверное, и сейчас так же будет, Бог даст.

– Значит, смирилась? – мягко сказала Барби, положив руку на плечо невестки.

Мадлен как-то жалко улыбнулась.

– Ну, а что делать? Он твердо уверен: нам здесь жизни не будет. Наверное, – голос ее дрогнул, – наверное, скоро все отсюда двинутся… – если Луи прав. Может быть, когда-нибудь все снова съедемся…

– Будем молиться, чтобы так и было, – еще мягче проговорила Барби, и Солей с Даниэль поддержали ее. Воцарилось молчание. Потом Барби повернулась к Солей: – Когда отец даст благословение, будете свадьбу сразу играть?

Солей покраснела:

– Мы еще не говорили об этом. Сперва вам надо было сказать.

– Да, да, конечно, – Барби вздохнула и поднялась. – Ой, дел сколько с этой свадьбой!

Солей тоже встала, как-то виновато взглянула на Мадлен, обняла ее.

– Да все будет хорошо. С Луи не пропадешь!

– Да, да… – рассеянно согласилась Мадлен. В глазах ее опять появились слезы, она поднялась с лавки и поспешно выбежала из комнаты.

Барби проводила ее озабоченным взглядом.

– Луи – надежный мужчина, без всяких там выкрутасов. Обычно он правильно рассуждает, но вот сейчас – я не очень уверена. Англичане уже давно пристают к нам с этой их проклятой бумагой; но ведь ничего у них не вышло. Здесь наша земля, и отец уже стар начинать все на новом месте. Кроме того, Мадлен просто не годится для долгих переходов, а уж сейчас тем более. Я попытаюсь поговорить с Луи. Отца не послушал, может, меня послушает…

Солей проглотила комок в горле, промолчала. Если уж на брата слезы Мадлен не подействовали, вряд ли подействуют и материнские увещевания. Машинально она приподняла крышку, помешала похлебку, добавила соли. На душе было неспокойно. Как-то отец ко всему этому отнесется? Раньше у нее и сомнений не было, но теперь…

* * *

За ужином разговоров было меньше обычного. Чувствовалась какая-то напряженность. Даже Жак с Даниэль, которым обычно доставалось за их болтовню, на этот раз сидели чинно, как в гостях. Когда была исчерпана тема о родах Мари Трудель, воцарилось всеобщее молчание.

Реми, обычно такой спокойно-уверенный, на этот раз был явно не в своей тарелке, а это действовало и на Солей. Что им делать, если папа вдруг не благословит их? Они то и дело переглядывались, Реми ободряюще улыбнулся ей, но улыбка была какая-то вымученная.

Вот уже и посуду начали убирать со стола, едоки один за другим встают и уходят, остались четверо: родители Солей, она сама и ее жених, который тут наконец прокашлялся и начал:

– Месье Сир, я бы хотел обсудить с вами серьезное дело.

Солей придвинулась к нему, не спуская глаз с лица отца. Его выражение не предвещало ничего хорошего. Может, это все из-за Луи? Вон и губы поджал – плохой признак.

– Мадемуазель Солей и я, – продолжал Реми и остановился, чтобы еще прокашляться, – мы… мы хотели бы просить вашего разрешения… вступить в брак…

Выражение лица Эмиля не изменилось. Руки Солей и Реми встретились, молодые люди искали другу друга поддержки.

– И что вы можете предложить моей дочери, месье Мишо? – как-то тяжело спросил Эмиль.

Реми, казалось, был обескуражен этим вопросом.

– Ну… ну, мы поженимся, будет семья. Я буду о ней заботиться, месье. Я всегда мог позаботиться о себе и сделаю всю, чтобы у моей жены был все необходимое. Кроме того… кроме того, – он замялся, видя, что его слова не производят никакого впечатления, – мы будем венчаться в церкви, все по закону и жить так же…

Эмиль вздохнул.

– Где? Спасибо вам за вашу подмогу, но мне, например, ясно, что крестьянский труд не для вас. Все ваши разговоры только о чужих краях – Луисбург, Аннаполис, даже Квебек какой-то! Вы что же, намереваетесь увезти мою дочь из родных мест на чужбину?

Реми сжал ладонь, забыв, что держит руку Солей. Было больно, но она не подала виду и не сделала ни малейшей попытки вырваться.

– Мое богатство – в лесах, месье. Меха – дело прибыльное. Да, у меня нет особой тяги к земле, но разве это значит, что я из-за этого буду плохим мужем и отцом?

Эмиль подумал.

– Да нет, почему же? Но для Солей это вряд ли подойдет. Она выросла здесь, на этой земле, где наши предки поселились больше ста лет назад. Эта земля у нее в крови, так же, как у меня. Мы с матерью всегда надеялись, что она выйдет замуж и останется с нами. У нас семья, месье. Мы не хотим ее разрушать…

"А она уже начала рушиться; мой первенец уходит, и мы, возможно, никогда его не увидим больше. – Этого он не сказал, но все понимали, что он именно это имел в виду. – Неужели я должен потерять сразу и сына, и дочь?"

– Папа! – Солей еще не знала, что сказать, но чувствовала, что должна найти какие-то слова. – Я люблю Реми, а он меня. Мы хоти пожениться. Если ты меня любишь, не запрещай!

– Даже если это значит, что ты уедешь из Гран-Пре? Оставишь мать, меня и всех остальных?

Слова застряли у нее в горле, но они должны быть сказаны:

– Да, папа. Если Реми уедет, то и я тоже с ним.

Эмиль еще сильнее сжал челюсти, поднялся с лавки.

– Ты еще очень молода, – мягко сказал он дочери. – Нельзя это решать так. С кондачка. Надо подумать, подождать. Несколько месяцев могут избавить от многих лет горя. Брак не терпит легкомыслия.

Солей не могла найти слов, чтобы выразить обуревавшие ее чувства. Она подозревала, что у отца будут сомнения, что он выскажет кое-что не слишком приятное. Но ведь это – чуть не прямой отказ!

Эмиль печально улыбнулся, глядя на их лица.

– Знаю, знаю, что вы чувствуете сейчас. Тоже был молодой, горячий. Но с тех пор я много узнал о жизни. Мудрость приходит с годами, хотя вы, молодые, конечно, с этим не согласитесь. Но все-таки, заметьте, месье, я бы не выполнил своих отцовских обязанностей, если бы вот так просто отдал за вас свою дочь. Если у вас настоящая любовь, – он отмахнулся от протестующих восклицаний, уже готовых сорваться с уст Реми и Солей, – она выдержит испытание временем. Если нет, то лучше узнать это раньше, чем позже. Вы говорили, что вас ждет партия товара, которую вы должны доставить в Квебек! Прекрасно! Займитесь этим, половите зверя, а весной возвращайтесь, и если вы еще будете хотеть взять мою дочь в жены, а она вас – в мужья, тогда мы с матерью дадим вам свое благословение…

Солей пошатнулась и, если бы не Реми, наверное, упала бы. Ждать до весны? Да отец еще и сомневается, что он вернется?

Реми побледнел.

– Вы меня обижаете, месье Сир. Я по-честному сделал предложение, а вы вроде намекаете, что мои чувства – это так, ерунда, растают как снег… Я вас заверяю…

Эмиль поднял руку, чтобы остановить его:

– Пожалуйста, не надо обижаться. Я простой человек, может быть, сказал что не так. Я не имел в виду, что у вас какие-то пороки. Гийом о вас очень хорошо отзывается, Солей считает, что любит вас… Да подожди! – махнул он рукой на дочь. – Если бы вы захотели остаться здесь, с нами, то ради Бога – хоть в следующее воскресенье можно было бы обо всем объявить. Моя дочь всегда была разумной девочкой, и с какой стати я буду вставать у нее на дороге? Просто вы знаете-то друг друга всего ничего. Сами говорите, что жизнь у вас будет такая – сплошные расставания, так неужели не имеет смысла проверить, выдержите ли вы короткую разлуку? Если да, то мы – "за"!

Солей все равно была безутешна. Она повернулась к матери – может, та выступит за них? Нет, достаточно взглянуть на ее лицо: она им сочувствует, но перечить Эмилю не станет. Выходит, этой осенью свадьбы не будет. Солей разразилась слезами и, оторвавшись от Реми, опрометью бросилась в спальню, уткнулась в подушку, безуспешно пытаясь заглушить рыдания. Никогда она не думала, что папа такой жестокий, а мама не скажет ни слова в ее защиту! Солей знала, что будет всегда любить Реми, что бы там ни говорил ее отец, но сердце все равно разрывалось от боли. Она плакала и плакала, пока не выплакала все слезы.

10

– Солей? – послышался из темноты шепот Даниэль.

– Что еще? – голова у Солей болела, нос забит. Она повернула голову к сестре. У Даниэль в руке горящая свечка, еще подожжет тут что-нибудь…

– Он ждет тебя… там, у плотины…

– Кто? – задавая вопрос, Солей уже знала ответ. Она проворно соскочила с кровати, попыталась привести в порядок смявшуюся юбку, поправила чепец на голове.

– Да Реми! Я по нужде ходила, а он меня окликнул. Но только подожди немного. Папа еще не лег.

Солей затопталась в нерешительности:

– Скажешь, когда можно…

Даниэль энергично закивала.

– А правда, что папа сказал, чтобы ты не выходила за него?

– До весны. Думает, что я до тех пор его разлюблю. – Веки, чувствуется, набрякли. – Я, наверное, как чушка выгляжу. Реми увидит и сам первый меня бросит!

– Да темно совсем будет, ничего он не увидит! Это из-за того, что он с Луи согласился, что уезжать надо?

– И это тоже, наверное. Слушай, принеси мокрое полотенце, я хоть лицо разотру. И не проболтайся никому, что разговаривала с Реми.

Даниэль опять энергично кивнула и вышла. Комната снова погрузилась во мрак.

Черт бы их всех побрал – и папашу, да и Луи заодно! Если бы он не надумал уезжать, то ее, быть может, и отпустили бы. Да нет, зря это она так. Отец их обоих любит, и ее, и Луи. Но он забыл уже, как это бывает в молодости, когда влюблен. Кроме того, им-то никто не мешал: влюбились тоже, сами рассказывали, с первого взгляда, сразу же помолвка, а там и свадьба, без всякой задержки. Единственная разница – что они родом из соседних деревень.

Вернулась Даниэль с полотенцем и ковшиком воды. Солей сделала что-то вроде примочки. Немножко помогло. Прошло еще с полчаса.

– Мама с папой легли! – принесла наконец долгожданную весть Даниэль. – Мадлен еще не спит. Марк кашляет, она ему припарки делает. Но она ничего не скажет. Давай!

Минута – и Солей, обменявшись безмолвным взглядом с Мадлен, выскользнула из дома. Темень – глаз выколи, но дорогу она знала. Ночь холодная, а она даже шаль не накинула. И возвращаться страшно. Ну ничего, Реми согреет. От одной мысли о нем ей стало теплее. А вдруг он уже ушел, не дождавшись? Вон и плотина виднеется.

Забавно, эти англичане считали, что, раз жители Акадии не сводят леса, значит, они ленивы. А они просто решили отвоевать землю не у леса, а у океана. Построили целую сеть плотин и дамб, как голландцы; с той только разницей, что строить приходилось в условиях, когда приливная волна идет со скоростью фут в минуту, разница уровней прилива и отлива – пятьдесят футов, самая большая в мире! И сменяют они друг друга каждые шесть часов, днем и ночью.

Правда, акадийцы научились использовать во благо и приливы. Пока вода низко, они быстро воздвигают дамбу из стволов деревьев, между которыми набивают глину. Ворота шлюзов открываются только в сторону океана, во время отлива вода туда и уходит, а чем выше прилив, чем сильнее бушует океан, тем плотнее становятся и запорные ворота.

Через несколько лет дождь промоет почву от морской соли – и земля готова для обработки. И таким образом уже больше тринадцати тысяч акров освоили! "Дурачье они, эти англичане, если думают, что строить дамбы легче, чем сводить лес", – говаривал Эмиль. Это была одна из причин, почему он их в грош не ставил.

Даже во сне Солей могла бы найти тропинку, ведущую на гребень плотины. Она помогала братьям строить ее – тогда ей было семь или восемь. Теперь в запруде ловили рыбу, и Солей тоже в этом участвовала. Чу – сова заухала. Плеск волн слышится. А вот где-то поблизости ветка хрустнула. Солей окликнула:

– Реми?

И вот она уже в его жарких объятиях. И они не могут оторваться друг от друга. Наконец, он проговорил:

– Я уже боялся, что тебе не удастся удрать.

Какая обида: она так старалась убрать с лица следы слез, а теперь разревелась!

– Реми, а я так боялась, что ты не дождешься меня!

– Ну как не дождаться? Оставить тебя в таком раздрае! Между прочим, может, это и к лучшему. Зиму проведешь в тепле и уюте; а то тащиться через снега, спать где придется, есть неизвестно что…

Она фыркнула:

– Ты же не голодал! Сам говорил, что в лесу дичи полно!

Он снова прижал ее к себе.

– Голодал, знаешь ли, хотя и не долго. И замерзал, и промокал… А тебе-то каково было бы? Знаешь, с лесом лучше начинать знакомиться весной…

– Я на лыжах бегала еще совсем крошкой, – возразила Солей. – И не замерзну, если спать вместе будем…

Его тело ощутимо отозвалось на эту, столь невинно нарисованную ею перспективу. Он, правда, решил обратить все в шутку.

– Да, это, конечно, соблазнительно. Я эти твои слова часто буду вспоминать. Но мне будет спокойнее, если ты останешься здесь. Я приду сюда весной. Обещай мне, что будешь ждать, что не пойдешь под венец с другим…

Она прижалась к нему сильно-сильно.

– Ни за что! Не будет никого другого!

– Ну и хорошо. Знаешь, пока я тут тебя ждал, я тысячу раз все передумал. Поставил себя на место твоего отца. И представь себе, я бы тоже не захотел, чтобы такую дочку какой-то заезжий молодец увез невесть куда…

Солей не хотела признать, что отец хоть в чем-то прав.

– Но это мое будущее, моя жизнь! Я хочу быть с тобой сейчас, а до весны еще так далеко!

– Не надо! – ее голос внезапно охрип. – Если распустишься, то только реветь и остается. – Его палец нащупал мокрый след от слезинки на ее щеке и нежно стер его. – На рассвете я ухожу…

– Завтра! – вскрикнула она как подстреленная птица.

– Чем раньше уйду, тем раньше вернусь. А у нас еще целая ночь впереди. Или тебя хватятся?

– А мне плевать! – с бесшабашностью в голосе отозвалась она. – Я хочу быть с тобой…

Ответом был поцелуй – еще более страстный, чем предыдущие.

– Слушай, – произнес он наконец, едва отдышавшись, – я от тебя такой пьяный, того и гляди, в воду рухну… Ты тут все места знаешь – где бы нам устроиться, а то что мы тут, как пара цапель…

Не раздумывая, она ответила:

– Пошли. Там внизу – сено накошено.

По пути она споткнулась, он поддержал ее и уже не выпускал из объятий. Они миновали затвор шлюза и сбежали вниз по откосу.

Здесь было теплее: не чувствовалось ветерка от воды, а сено хранило тепло солнечного дня. Солей не видела лица Реми, когда он наклонился над ней, но это было неважно. Его руки были такими умелыми и ласковыми, губы – такими жадными, а она оказалась такой хорошей ученицей! Его пальцы нащупали застежки кофты. Она не сопротивлялась. Он был ее муж, даром что не по церковному обряду, зачем лишать его – и себя – того, что им нравится?

На какой-то миг ее обнаженное тело ощутило прохладу ночного воздуха. Потом, когда Реми прикоснулся губами к ее никем дотоле не тронутому соску, всю ее охватил пылающий жар. Не было ни сожалений, ни робости.

"Вот она, моя первая брачная ночь", – подумала как в тумане Солей и раскрыла губы для поцелуя.

11

– Любовь моя, – прошептал ей на ухо Реми, и Солей, шевельнувшись, свернулась во сне клубочком, чтобы дольше сохранить тепло его тела.

Реми нежно гладил ее лицо, пытаясь разбудить.

– Пора идти домой. Я не хочу, чтобы твой отец догадался, что ты провела ночь в копне сена с мужчиной, которому запретили жениться на тебе.

– Мне все равно, – сказала Солей, просыпаясь. Было холодно, несмотря на то что Реми набросал на них сена. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда и лежать, прижавшись к нему, но он заставил ее подняться.

– Отец будет беспокоиться, – настаивал Реми. – И если он узнает о том, что произошло сегодня ночью, то убьет меня.

– Только не папа, – сонно проговорила Солей. – Папа не способен на убийство.

– Это только потому, что никто прежде не соблазнял его прекрасную дочь. Вставай, уже пора!

– Ты не соблазнял меня, – возразила Солей. Она рывком поднялась, отряхивая сено, и поежилась от холода, пытаясь справиться с застежками на одежде. – Я сама захотела быть с тобой.

Посмеиваясь, Реми отвел в стороны её пальцы и принялся застегивать сам.

– Послушай, разреши мне. Так мы прокопаемся до самого рассвета. Я не привык спать так долго. Вот уже и небо светлеет на востоке. Нам надо спешить.

– Я не хочу идти домой, – рука Солей скользнула под его рубашку, наслаждаясь прикосновением к его коже, игрой мускулов под ней. – Я хочу остаться с тобой. Возьми меня с собой, Реми.

– Не могу, любимая, ты же знаешь, что не могу. Верь мне! Я вернусь весной, и тогда мы поженимся, как и хотели. Отпразднуем свадьбу вместе с твоей семьей и пригласим всю деревню. Ведь именно об этом мы мечтали с тобой, а не так, на ходу, как сегодня ночью.

Солей судорожно вздохнула, проглотив комок в горле. Она понимала, что он прав. Уж если ее тело не смогло заставить Реми изменить решение, то что могут сделать слова?

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, затем легонько оттолкнул от себя.

– До свидания, мадемуазель Солей! – в голосе его было столько нежности! И он ушел, прежде чем она смогла что-нибудь возразить ему.

Солей вдруг почувствовала, что замерзает. Уже не было слышно его шагов, легких и быстрых. Он шел с ловкостью человека, чувствующего себя в лесу как дома, не нарушая своим появлением покоя зверей и птиц.

Ей снова захотелось плакать, но она сдержала себя. Только сейчас к ней пришло ощущение вины. Она провела ночь в объятиях Реми, постигла тайны его худощавого, сильного тела и поняла, на что способно ее собственное… Сейчас не имело значения ни то, что она до сих пор ощущала боль – хоть Реми заверил, что все быстро пройдет, – ни то, что она ослушалась отца. Солей знала много пар, зачавших ребенка до объявления о помолвке, и не боялась навлечь на себя позор.

Для горячих и темпераментных жителей Акадии в этом не было ничего зазорного. Ребенок! Солей внезапно остановилась, глотая ртом воздух. Что, если она понесла с первого же раза? "Ну и пусть, – подумала Солей, снова припустившись бежать, так как уже светало, – если это случилось, значит, так тому и быть".

Больше всего на свете ей хотелось иметь ребенка от Реми, даже если она и не сможет назвать его своим мужем. Нет, он обязательно вернется, прежде чем малыш появится на свет.

Солей шла быстро, а потом почти побежала; отец обычно просыпался, как только начинало светать, и, несмотря на всю ее недавнюю браваду, ей не хотелось, чтобы он увидел ее вот такой: сено в волосах и на одежде. Нет, только не сейчас! Она не хотела, чтобы гнев и боль отца разрушили все то прекрасное, что произошло этой ночью у них с Реми.

Солей ощутила внезапную тревогу, когда, приблизившись к дому, ощутила запах дыма. Что, если кто-нибудь уже встал и разводит огонь в очаге? Она осторожно потянула ручку двери, которая никогда не запиралась на засов, и тихонько вошла в дом. Дверь, ведущая в кухню, бесшумно подалась под ее рукой, и Солей с облегчением услышала храп отца.

В камине тлели красные угольки. От чугуна шел слабый запах подгоревшей каши. Никто еще не вставал. Солей крадучись прошла через общую комнату и направилась к себе. Даниэль сразу же проснулась.

– Где ты пропадала все это время? – спросила она, и Солей зажала ей рот рукой.

– Где, по-твоему, я могла быть, дурочка? – прошептала она ей прямо в ухо. – Тише, а то разбудишь кого-нибудь.

– Ты что, была с Реми все это время? – Даниэль стала наконец говорить шепотом, хотя Солей предпочла бы, чтобы она вообще молчала.

– Да, конечно! Успокойся! Я все расскажу тебе потом.

Солей разделась и нырнула в теплую постель, благодаря Бога за то, что на этот раз сестра оставила ее в покое. Но заснуть ей так и не удалось. Прошло совсем немного времени, и дом начал просыпаться. Послышалось, тихое бормотанье, покашливание, шлепанье босых ног об пол.

Солей лежала в полумраке за занавеской.

– Благодарю тебя, пресвятая дева, – прошептала она и поднялась.

* * *

Несмотря на то что у нее был наметанный глаз, Барби была слишком занята, чтобы заметить перемену в поведении своей старшей дочери. А тихо всхлипывающая Мадлен была занята подготовкой к предстоящему отъезду – укладывала вещи. И только Даниэль, сгорая от любопытства, улучила наконец-то момент и, когда они шли к ручью за водой для стирки, задала вопрос, который прямо жег ей язык:

– Где вы провели ночь?

– В поле, – ответила Солей с вызовом, – но не надейся, что я тебе что-нибудь расскажу.

– Ты… – Даниэль осторожно подыскивала слова. – Реми любил тебя?

– Есть вещи, о которых не болтают, – с достоинством ответила Солей.

– Он любил, он любил тебя? – не унималась Даниэль. – Это же видно по твоему лицу, ты как-то особенно улыбаешься. Солей, на что это похоже? Ну, расскажи мне, пожалуйста. Мама не хочет говорить со мной о таких вещах, считает, что я еще ребенок, что мне еще расти и расти.

– Ты и есть ребенок. Ты еще слишком мата, чтобы знать такие вещи.

– О, ты тоже так считаешь! Ненавижу тебя! – Даниэль остановилась. – Ты идешь так, так… как будто тебе трудно ходить.

Солей старалась идти как обычно, но это удавалось ей с трудом, так как каждый шаг причинял боль. Не хватало только, чтобы это бросалось в глаза.

– Немного, но это скоро пройдет. Даниэль широко раскрыла глаза.

– Наверное, ужасно больно, когда… когда делаешь это?

Солей пыталась казаться невозмутимой, но в то же время еле сдерживалась, чтобы не поделиться с кем-нибудь переполнявшим ее ликованием.

– Чуть-чуть, – ответила она наконец.

– У тебя была кровь? Это так же, как рожаешь ребенка?

– Я никогда не рожала, откуда мне знать, как это бывает? Хотя не думаю, что это похоже. И хватит об этом. Послушай, если ты будешь так таращиться на меня, все наши догадаются об этом, а мне бы не хотелось. Сейчас мы принесем воду и поставим ее на огонь, а потом я собираюсь сказать маме, что мне нужно навестить Селест Дюбеи. Должна же я рассказать моей лучшей подружке о помолвке, хотя свадьбу и отложили до весны. А если ты скажешь кому-нибудь хоть слово, смотри у меня…

– Я никому ничего не расскажу, – обиделась Даниэль. – Вы все считаете меня ребенком.

Барби без возражений отпустила Солей. Тем более что все ее мысли были заняты предстоящим отъездом сына и невестки.

– Луи говорит, что они уедут завтра на рассвете.

– Знаю, я вернусь и помогу тебе с ужином. Селест хлопотала на кухне и приветствовала подругу с радостным изумлением.

– Заходи, я приготовлю тебе чай. Мама пошла к мадам Трудель посмотреть новорожденного. Ты уже видела его?

– Нет, – Солей села и принялась за горячий чай с медом. Она колебалась, не зная, с чего начать разговор, но Селест опередила ее:

– Я слыхала, что Реми очень выручил вас с уборкой сена. Он даже ночевал там, чтобы не ходить туда-сюда к Труделям и обратно, – ее глаза выражали живой интерес.

– Да, и он сделал мне предложение.

Селест прямо ахнула и уронила нож, которым крошила овощи. Она крепко обняла подругу.

– Солей, господи! Я видела, что он просто обалдел от тебя. Я поняла это, когда он выбрал тебя на танцах!

– Ну да, конечно! – сказала Солей, прихлебывая чай. – Папа совсем не в восторге от него. Он хочет, чтобы мы подождали до весны.

Селест была поражена.

– Но почему? О, Солей, какая жалость! Как Реми воспринял это?

– Он сказал, что отец прав. Он ушел сегодня утром на рассвете и сказал, что вернется весной. – Она храбрилась, но губы у нее дрожали.

Селест забыла о своей готовке, опустилась на ближайшую скамью и взяла Солей за руки.

– Он ушел? Уже? О, Солей, твое сердце, наверное, разбито?

– Я так боюсь, мне никогда не было так страшно, никогда, – призналась Солей. – Но что делать, папа против. Он говорит, что Реми не крестьянин, не рыболов, а охотник, уходит надолго и далеко. Если бы он согласился помогать папе обрабатывать землю, тогда мы обвенчались бы сразу.

Селест недоумевала.

– Но почему? Почему вам нужно ждать до весны? Ведь вой отец не запретил вам жениться.

– Он надеется, что, если мы не будем долго видеться, я передумаю. Вдруг появится кто-то, кто займет место Реми, какой-нибудь человек, которому не надо будет скитаться, и он с удовольствием останется в Гран-Пре. Тогда мне не придется куда-либо уезжать! Но этого не случится, – твердо сказала Солей. – Не будет никого другого! Я чувствую себя так, как будто мы уже женаты!

У Селест мгновенно изменилось выражение лица.

– Так вы с ним… – В отличие от Даниэль она не стала ничего выспрашивать, но Солей не собиралась от нее что-либо скрывать. Ведь Селест была ее лучшей подружкой и знала о ней гораздо больше, чем сестра.

– Да, – тихо призналась Солей, одновременно плача и смеясь. – Поклянись, что никому не расскажешь! Мы провели всю ночь вместе, и это было чудесно. И когда он вернется весной, мы попросим отца Кастэна обвенчать нас сразу же, как только будет объявлено о нашей помолвке.

Селест слушала, изумленно раскрыв рот.

– О, это так романтично! Он вернется, ведь правда? Он обещал тебе вернуться?

– Да, конечно, – Солей была уверена в этом. – Он сказал, что любит меня, и знает, что я тоже люблю его.

В это время в дом вошел Жорж Дюбеи, страшно раздосадованный тем, что его дочь болтает, вместо того чтобы готовить ужин.

– Вы уже закончили с сеном, папа? – спросила Селест, быстро принимаясь за дело.

– Если бы закончили, твои братья были бы уже здесь, – ответил Жорж, немного смягчившись, так как Селест налила ему чаю, отрезала толстый ломоть хлеба и подала плошку с мясом. Жорж учтиво обратился к гостье: – Как дела у ваших, мадемуазель?

– Папа надеется сегодня все закончить. Осталось только убрать сено в сарай, пока не пошли дожди.

Жорж был старше Эмиля Сира. Его мускулистые плечи согнулись под тяжестью прожитых лет и той ответственности, которая тяжелым бременем лежала на нем. Пятеро сыновей были хорошими работниками, но все женаты, и нужно было кормить много ртов.

– Жаль, что Луи собрался уезжать, ведь он был хорошей опорой Эмилю.

– Да, – прошептала Солей.

– Я не думаю, что Луи прав, если верит, что англичане прогонят нас с нашей земли. Это было бы чертовски глупо с их стороны. Ведь договор подписан на многие годы. Кроме неприятностей, это ничего им не принесет. Солдаты в казармах Гран-Пре заносчивы и глупы, но, по правде говоря, обходятся с нами хорошо, – он вздохнул и продолжал есть.

Солей сидела молча, а Селест торопилась бросить в чугунок остатки овощей. Только после ухода Жоржа они смогли продолжить разговор. Но имя Реми больше не упоминали. Вместо этого Селест завела разговор об Антуане.

– Он будет на танцах, ты не знаешь?

Солей очнулась от своих мыслей и улыбнулась.

– Так, значит, это Антуан? Ты выбрала именно его?

– Ну, я не знаю. Они как два ячменных зерна, и очень трудно выбрать кого-то одного. Но Антуан всегда придумывает что-нибудь смешное или неожиданное, и мне кажется, я ему нравлюсь. – Она помедлила, затем спросила: – А тебе так не кажется?

– Не знаю, что и сказать. У близнецов никогда ничего не поймешь. Они редко бывают серьезными. Но сейчас, когда закончится уборка, останется больше времени для всяких других дел. Сказать по правде, я не думаю, что им вообще кто-то может нравиться.

Они поболтали еще немного, и Солей стала собираться.

– Я обещала помочь приготовить ужин – прощальный, потому что Мадлен и Луи рано утром уезжают. Боюсь, нам всем будет очень трудно без них. И Реми вернется не скоро, – глаза Солей увлажнились, и она быстро направилась к двери. – Мы увидимся на следующих танцах.

"Только как я смогу после Реми танцевать с парнями, которых знаю всю свою жизнь?" – подумала Солей.

Уже явно чувствовалось приближение зимы, невыносимо холодной, долгой и тоскливой.