Текст книги "Ценою крови"

Автор книги: Вилло Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

54

Над деревенькой спустились сумерки. Франсуа и Селест приближались к дому после своей обычной прогулки. Молчали оба. Селест молчала от страха. Боже, что ей наговорила Солей! А она, дурочка, еще слушала! Она же никогда не сумеет этого сделать, она не совратительница какая-нибудь, а простая деревенская девчонка… Нет, нельзя сказать, чтобы она совсем уж ничего не знала об этой стороне жизни: она видела, как ведут себя домашние животные, понимала, что означают эти сдавленные стоны и вскрики за занавесками в их избе. Трое братьев провели свои первые брачные ночи в нескольких шагах от ее постели…

И у Селест вовсе не было страха или отвращения к этому. Тело требовало своего. Но ведь Франсуа никак не показывает, что она для него больше, чем подруга, и Солей тут может ошибаться. При чем тут Антуан и память о нем? Может, она ему просто не нравится? Предложишь себя ему, а он откажется – позор-то какой! Да еще в этом доме – нет, ничего тут не получится…

Под ногой у Селест треснул лед. Франсуа обнял ее за талию. Вот сейчас самое время прижаться к нему… Пока она раздумывала, он уже убрал руку. На глаза девушки навернулись слезы.

Сегодня они припозднились с прогулкой, вокруг никого, вполне можно было бы как-то исхитриться, чтобы он ее поцеловал. Не сумела, а теперь уже поздно – они почти у дома. А кроме того, что дал бы этот поцелуй? Солей говорит, что это только начало, а где продолжать-то? На снегу, что ли?

– Я всегда любил возвращаться домой зимой вечером. Окна светятся, едой пахнет, – нарушил вечернюю тишину голос Франсуа.

– Только это не наш дом, – напомнила ему Селест. – Я так по своим скучаю!

О Боже, не надо бы этого говорить! Он ведь опять подумает, что она Антуана имеет в виду. Она быстро добавила:

– По маме и папе, по братишкам, по невесткам, по малышам…

Франсуа уловил что-то необычное в ее голосе. Устала, наверное.

– Не стоило бы мне тебя вытаскивать так поздно. Ты еще не совсем поправилась.

– Нет, я вполне здорова! – заверила его Селест. – Думаю, пора двигаться, Франсуа! Мы ведь здесь собирались остаться, пока у меня лихорадка была, и только. И Солей уже не терпится, я знаю.

Франсуа остановился.

– Я понимаю, почему она так хочет побыстрее туда, на Мадаваску. А вдруг Реми там нет?

Господи, какой же он красивый! Любовь переполняла Селест, и это не имело никакого отношения к тому, что он – брат Антуана, она любила именно Франсуа! Ее охватили воспоминания: как Франсуа спас ее, когда она упала с дамбы в воду, ей тогда было десять; как вытаскивал ей занозы из ладоней, когда их лодка перевернулась и она хваталась за обшивку, а брать девочку на лодку было вообще запрещено, и если бы он не обработал ей руки, пришлось бы во всем признаться матери; как он засунул ей за шиворот угря, а она закричала и шарахнула его, чем под руку подвернулось. А подвернулась здоровенная палка, отчего на голове Франсуа вскочила огромная багровая шишка, но он никому не признался, как он ее получил.

– Солей нужна надежда, – сказала Селест с непередаваемой нежностью, которая относилась, правда, не к подруге, а к нему. – Это все, что ей осталось, Франсуа.

В его ответе прозвучала открытая тревога – это совсем не было похоже на него.

– Ей же рожать. Где? Под открытым небом? Здесь, по крайности, хоть женщины есть, помогут, кто понимает в таких вещах.

У нее все сжалось внутри – уж не Одетту ли он имеет в виду? – но ответ ее прозвучал разумно-уверенно:

– Дети рождаются, когда время приходит, есть кто вокруг или нет.

– Тогда почему мама столько раз ходила роды принимать? А еще я помню, как нас на целый день выгнали, когда она Жака рожала, да еще три тетки ей помогали!

Селест улыбнулась:

– Это просто чтобы вы под ногами не путались. У твоей мамы роды всегда легкие были. Я сама слышала, она моей матери говорила. И у Солей то же самое будет, – она надеялась, что это будет так, хотя размеры живота у подруги ее уже начали пугать. – Я знаю, она хочет отправляться дальше и только меня ждет. А я уже готова. Давай завтра?

Надо вытащить его отсюда, и он забудет об этой мадам Кормье, тогда и ей не нужно будет волноваться за него. Все тогда своим чередом пойдет, а это лучше, чем то, что Солей говорит…

Франсуа зашел вперед – так, чтобы свет упал ей на лицо.

– Ты уверена? Действительно, хочешь идти? Выдержишь?

– Да. И чем быстрее пойдем, тем лучше.

Несколько секунд они стояли, глядя друг другу в глаза. Селест ощутила какое-то покалывание во всем теле, ее властно потянуло к нему. Франсуа слегка наклонил к ней голову – хотел поцеловать? – но тут распахнулась дверь, и они отпрянули друг от друга.

– Франсуа? Селест? Это вы? Я думала, вы вообще навсегда куда-то делись.

– Что-нибудь опять случилось? – спросил Франсуа.

– Мадам Одетта слегка, – в голосе Солей не ощущалось особой озабоченности. – Есть не хочет, а я так умираю с голоду. Все давно готово. – Она отступила на шаг назад, пропуская их в дом, и хитренько улыбнулась Селест, которая не поняла, что означает эта улыбка подруги. Впрочем, все тут же стало ясно.

– Наверно, мне придется посидеть ночь у нее, присмотреть за ней, – сделав почти скорбное лицо, сказала Солей.

Франсуа недоверчиво глянул на нее, и она поспешно объяснила:

– Вдруг то же самое, что с Селест было? Если начнется жар, я ей чая дам и примочку сделаю на голову.

– Странно, – Франсуа произнес это негромко, чтобы не было слышно за занавеской, – мне казалось, что ты к ней не особенно… расположена.

– Верно, – отрезала Солей. – Но она нас приняла, когда Селест была совсем больна. Моя совесть не позволяет мне не ответить тем же самым.

Отвернувшись от Франсуа, она состроила гримаску Селест, и теперь-то та все поняла. Этой ночью они с Франсуа останутся одни. Селест бросило в жар, ей сразу расхотелось есть. И ничего не скажешь при Франсуа! Но когда он вышел за вязанкой дров, она зашипела на Солей:

– Я не могу так! Я не такая!

– Какая не такая? – холодно осведомилась Солей. – Любая женщина способна соблазнить мужчину, если постарается. А в темноте и самая страшная это сможет. Но ты-то не страшная, ты просто красавица! Учти, если не сегодня, то никогда!

– Ты что, ей подсыпала что-то?

Солей засмеялась:

– Не подумала! А можно было бы! Значит, я там пробуду не меньше часа. Хватит?

– Нет, не могу! Я об этом сегодня весь день думала – просто не могу! Это она так может, а я нет.

Тут вернулся Франсуа, бросил вязанку на пол.

– Месье Франсуа! – послышался из-за занавески томный голос хозяйки.

Франсуа с готовностью подошел к занавеске, приоткрыл ее.

– Да, мадам?

– Здесь так холодно. Может, отдернете занавеску, впустите немножко тепла?

– Разумеется, – согласился Франсуа.

– Как там, холодает?

– Вроде бы да, мадам.

Селест ярко представила себе, как она там ему сейчас улыбается. По голосу не скажешь, что больна.

– У меня прошлой ночью здесь вода замерзла. Вы сегодня присмотрите, пожалуйста, за печкой, чтобы не погасла.

– Ладно, – пообещал Франсуа. – Лишний раз встану. Сейчас еще вязанку притащу.

– Ой, спасибо, спасибо! И еще, месье Франсуа, если уж будете вставать, загляните ко мне. Вы меня не побеспокоите, правда. Проверьте, как вода… не замерзла ли…

На сей раз Франсуа отозвался не сразу, но в конце концов, решился:

– Как вам угодно, мадам.

Солей и Селест едва дождались, пока за ним захлопнется дверь.

– Ну, какова! – воскликнула Селест. – У меня просто слов нет!

– Видишь? Она не успокоится, пока его к себе в постель не затащит! Если он тебе не безразличен, спаси его от этого, ради Бога! Ведь она ему сразу объявит, что у нее от него ребенок, и он сразу на ней женится! А что это будет за жизнь для него! Она им будет помыкать, никто из приличных людей с ним общаться не захочет! И ты будешь во всем виновата!

– О чем это вы там шепчетесь? Что такое? – послышалось из соседней комнатушки.

– Ничего, ничего. Это мы о погоде! – ответила Солей. – Вода закипела. Не хотите ли чаю?

– Спасибо, пожалуй, – согласилась Одетта.

Селест сидела ни жива ни мертва. Никогда не думала, что ей придется спасать мужчину таким образом. Вид у нее был такой, что вошедший Франсуа озабоченно спросил:

– Что случилось?

Селест пробормотала:

– Нет, ничего, – кружка в ее руке предательски задрожала.

Попили чай, начали стелить постели, и вот тут-то Солей как бы между прочим заявила:

– Я, пожалуй, завернусь потеплее и посижу у вас, мадам Одетта, пока вы не уснете.

– Ой, не надо, не надо! – сразу же запротестовала та. – Со мной ничего серьезного.

– Я тоже так думаю, – заверила ее Солей, решительно проходя в ее альков. – Но зачем рисковать? Посижу здесь в уголочке часок-другой. Увижу, вы спите и жара нет, тоже пойду лягу. А если проснетесь и что-нибудь вам понадобится, зовите меня, не стесняйтесь. Вы уже давно лежите, спина у вас не затекла? Хотите, разотру? Мама говорила, что это у меня хорошо получается.

– Спину? Это неплохо. Но что же, вы из-за меня бодрствовать должны?

На этот раз Франсуа перехватил красноречивый взгляд сестры, обращенный к Селест, и Солей решительно опустила занавеску – это не для мужских глаз.

– Что это значит? – недоуменно спросил он.

– О чем это ты? – ответила вопросом на вопрос Селест, налила горячей воды в таз и поставила его на стол. – Хотела бы помыться, если не возражаешь. Отвернись, пожалуйста!

Франсуа захлопал глазами, потом пожал плечами:

– Валяй! Мне-то что? – отвернулся и добавил: – Я спать ложусь. Мойся, сколько угодно.

Сердце у Селест билось в груди как птица в клетке. Она быстренько ополоснулась, время от времени тревожно оглядываясь, не подсматривает ли он. Теперь что делать? Вообще-то спать хотелось, но ведь эта Солей не отстанет…

– Селест, возьми это! – это Солей ей чашку чая протянула. – Ну-ка, давай! – Это она уже произнесла шепотом.

– Я не знаю, что делать, – ответила Селест тоже шепотом ей прямо в ухо.

– Залезь к нему под одеяло, и он все сам сделает!

Селест с опаской глянула на закрывшегося с головой Франсуа. Наверняка еще не спит – не мог так быстро заснуть.

– А вдруг он тоже не знает, что делать? – прошептала она жалобно.

– Знает, знает, – заверила ее подруга и исчезла в комнатушке хозяйки.

В душе Селест начал просыпаться гнев. И что это она командует? Солей всегда ее заставляла делать то, чего Селест вовсе не хотела: на деревья забираться, по бревнам ходить – однажды она с него в ручей свалилась, зеленые яблоки есть – обеих потом несло. Прямо как Антуан с Франсуа… Франсуа… А ведь так хочется к нему! Ну почему она такая трусиха? И ведь к тому же надо его от этой твари спасти… Он, конечно, зайдет, как сказано, к ней – воду проверить, это же надо такое придумать! Она протянет руки и… Дальше воображение Селест уже не шло, но с телом стало твориться что-то невообразимое: соски набухли, внизу живота все как пламенем занялось…

Из печки выскочил уголек и упал около ее лежанки. Она слегка ахнула и отдернула одеяло подальше. Франсуа заворочался:

– Что там такое?

И тут ей как будто сама пресвятая дева подсказала ответ.

– Ой: я отдернула одеяло от печки и что-то… что-то мне в глаз попало! – она закрыла глаз ладонью и сама почти поверила в то, что сказала. – Ой, больно!

В мгновение ока он оказался перед ней, отвел руку.

– Не горячее попало-то? Не из печки?

Что говорить? Что делать?

– Да нет, не из печки. Может, щепочка какая-нибудь.

– Иди-ка сюда, поближе к огню, я посмотрю. Сядь!

Последнее было исполнить легче всего: ноги и так ее уже не слушались. Она неловко опустилась на колени. Франсуа тоже.

– Подними голову, погляжу.

Одной рукой он держал ее за подбородок, другой ловко завернул веко. У нее захватило дух: он так близко!

– Закати глаз. Теперь посмотри налево. Я не вижу ничего, свету мало… Может, еще свечку зажечь?

– Нет, не надо! – поспешно возразила Селест. – Мне уже лучше. Правда. Наверное, проморгала…

Он все еще не отпускал ее подбородка. Она посмотрела ему в глаза, в них что-то неуловимое изменилось. Она еще немного подвинулась к нему – и он ей навстречу. Ее глаза сами собой закрылись – за секунду до того, как его губы коснулись ее губ. Поцелуй был нежный, как прикосновение пушинки, зато когда он обнял ее, то сжал так, что почти больно стало. Но она не вырвалась.

Он издал какой-то стон – она даже испугалась: вдруг что-то не так сделала? Но нет, все хорошо, только вот почему-то она уже не стоит на коленях, а лежит на спине, лицо Франсуа над ней. Солей была права: их тела сами подсказали им, что делать. Селест погрузилась в какое-то странное состояние: одновременно и небывалое, никогда ранее не испытанное возбуждение, и глубокая, умиротворенная расслабленность… Она уже не беспокоилась насчет того, знает ли Франсуа, что делать дальше. Он все делал правильно.

* * *

Звуки были приглушенные, отрывистые, едва слышимые за потрескиванием дров в печке. Солей бы и не услышала их, если бы не прислушивалась – вопреки желанию и правилам приличия.

Интересно, а мадам тоже слышит? В комнатушке темно, не видно, как там она. Во всяком случае, лежит тихо.

Ну, слава Богу, у них, кажется, там все в порядке. Сколько ей еще здесь в холоде сидеть? Она услышала стон наслаждения – чей это, Селест или Франсуа? – и вдруг почувствовала прилив жуткой горечи. Уткнув голову в колени – черт, живот мешается! – она по-настоящему разревелась. Они такие счастливые, ее подруга и брат! А ведь они с Реми тоже были счастливы! Ей так захотелось, чтобы он оказался сейчас рядом с ней, утешил, поласкал ее!

– Господи! Помоги, господи! – взмолилась она шепотом и снова заплакала, безнадежно, безутешно. Ребенок опять зашевелился. Раньше это ее всегда успокаивало. А вот сейчас – нет.

55

Селест лежала счастливо-опустошенная, улыбаясь мужчине, который, приподнявшись на локте, смотрел ей в лицо, освещаемое бликами огня от печки. Никогда еще она не ощущала такой нежности. Она протянула руку, погладила его по щеке, прошлась по губам, задержалась там.

Франсуа поцеловал кончики ее пальцев, отвел руку:

– Не жалеешь?

– Жалеть? Я так счастлива!

– Я бы не вынес, если бы ты сказала, что сожалеешь о том, что случилось. Вроде как я украл что-то…

Когда-нибудь, может быть, она расскажет ему, как сама затащила его к себе в постель, но сейчас не стоит, не время…

– Ты взял то, что я хотела подарить тебе, Франсуа. Я люблю тебя, Франсуа.

Она никому раньше не говорила таких слов, и она знала, чувствовала, что и ему раньше не приходилось никогда этого слышать. И она хотела, просто отчаянно хотела, чтобы он тоже сказал их ей.

– Я мечтал о тебе всю жизнь, сколько себя помню, – прошептал Франсуа. – Когда мы еще были детьми, когда я только начинал понимать, что может быть между мужчиной и женщиной.

Эти слова и то, как он произнес их, удивили ее: почему сейчас, когда она переполнена радостью, он так серьезен, почти суров? Как будто испугался того, что произошло между ними. Странно, она теперь совсем ничего не боится!

– Ты же мне никогда ничего не говорил! – упрекнула его Селест. – Только жуков и угрей за шиворот запускал!

Он даже не улыбнулся.

– Какое-то время я надеялся, что ты меня выберешь. Хотя понимал, что вряд ли. Антуан был…

– Сказать бы мог! Я думала, ты ко мне относишься… ну, как к Солей…

– Если бы я сказал, а ты ответила "нет", это был бы конец всему. Конец надежде… Как бы мне тогда жить?

Она была удивлена и немного раздосадована: в его глазах настоящая боль, и это после того, как им было так хорошо. В ней проснулось какое-то другое, не менее сильное чувство к нему: желание защитить, успокоить его, отгородить от всех и вся…

Она прижалась к нему:

– Я люблю тебя, Франсуа, и буду всегда любить!

Он посмотрел ей в глаза и поцеловал. О, как это было сладко – намного слаще и сильней, чем до того! Она закрыла глаза и дала поглотить себя какой-то жаркой, чудесной волне. Она вовсе не думала об Антуане? А Франсуа все-таки думал…

* * *

Глаза у Солей припухли, и она забеспокоилась, что кто-нибудь обязательно спросит о причине или хотя бы остановит на ней вопросительный взгляд. Конечно, в такие дни, когда у всех столько потерь, слезами не удивишь. Опасения были напрасны. Селест и Франсуа вообще просто никого и ничего не замечали вокруг, кроме самих себя. Она была, разумеется, рада за них, но и слегка обижена.

Впрочем, эти ее эмоции были ничем в сравнении с потрясением, которое испытала их хозяйка. Она под предлогом своего дурного самочувствия встала позже и вышла к столу прямо в своем пеньюаре, рассчитывая окончательно сразить этим Франсуа. Откуда только достала такой? Наверняка из Франции – ярко-алый шелк так выгодно подчеркивал все ее прелести! Какой-нибудь поклонник преподнес – и вот теперь это оружие искусно вводилось в бой, чтобы покорить Франсуа.

Увы, Франсуа вряд ли даже заметил появление хозяйки, не говоря уже о том, чтобы обратить внимание на ее наряд. Он видел только Селест, и хотя они оба держались безупречно – ни нежного слова, ни прикосновения, – Одетта была достаточно опытной в таких делах, чтобы сразу оценить ситуацию.

Она даже не посмотрела на Солей, а сразу впилась взглядом в счастливую парочку. В ней закипал гнев. Подружка сестры. Бедная больная. Поправилась – и на тебе: оказывается, это уже его подружка! А она была так уверена, что этот Франсуа уже у нее под каблуком! Ей нечего было жаловаться на жизнь без мужа, но и в замужестве есть свои преимущества. А этот Франсуа такой молодой, полный сил – не то что ее старикашка. Может, ей и других мужиков не нужно будет… И вот теперь все пропало!

Как она могла упустить из виду, что эта маленькая сучка на него нацелилась? И судя по всему, как раз сегодня ночью она своего и добилась. В ее доме, тварь неблагодарная! Мадам Кормье даже чай не могла пить от возмущения, и то, что этого никто не заметил, взбесило ее еще больше.

Впрочем, Солей кое-что заметила и сделала правильный вывод, что в этом доме они доживают последние дни. Надо убираться отсюда, и побыстрее.

Она вышла за братом, когда тот решил поколоть дрова. Наконец-то он обратил на нее внимание и задал вопрос, который мог бы задать и раньше:

– Что случилось?

– Надо сматываться, Франсуа. Мадам Кормье, по-моему, гости уже поднадоели, если только ты не собираешься и ее обслуживать…

– Ты что имеешь в виду? – было даже трудно сказать, деланное или искреннее его удивление.

– Ну, а ради чего, по-твоему, она нас сюда пригласила? Теперь кое-что изменилось, – Солей едва не проговорилась, что все знает, – и она это тоже поняла…

– Она что, так и сказала: выметайтесь?

– Ну нет, но скажет, если мы сами не соберем вещички. Давай сегодня же. Селест в порядке. Я… тоже. Лучше сейчас, чем еще несколько месяцев терять.

Франсуа ее слова, однако, не убедили.

– Селест лучше, это верно, но быть день и ночь на морозе – нет, для этого она еще недостаточно выздоровела. А у тебя одежды нет. Ты теперь ни во что не влезешь. – Он слегка покраснел.

Селест положила руку на живот:

– Знаю. Но что делать? У нас нет денег на обновки, даже если бы мы тут нашли что-нибудь подходящее. Как-нибудь продержусь, Франсуа. Но, пожалуйста, скажи мадам, что мы съезжаем.

– Наверное, ты права, – брат сдался быстрее, чем она ожидала. – Ладно. Я тут переговорю кое с кем. Может, еще немного здесь побудем.

– Но только не в этом доме! – решительно подвела черту Солей.

Франсуа молча глядел ей вслед. Что за спешка? Странные эти женщины, не всегда их поймешь. Впрочем, прошлой ночью он вроде стал немножко лучше понимать, по крайней мере, одну из них. Он улыбнулся и, крякнув, всадил колун в кряжистый пенек. Сегодня Франсуа управился с дровами на удивление быстро – никогда он не чувствовал себя так бодро. Положив колун на место, он отправился в деревню.

* * *

Мадам Одетта не скрывала своего плохого настроения, хотя и не потрудилась объяснить его причину.

– Ты думаешь, она догадалась? – шепотом спросила Селест у Солей, как только хозяйка снова удалилась в свою спальню.

– Любой догадается, стоит на вас посмотреть! – подтвердила Солей. – Не так уж много счастливых лиц сейчас встретишь. А вы оба просто сияете!

– Я даже не подумала, как она воспримет… это…

– Удивительно, если она нас не вышвырнет вон. Ну, ладно, я мясо в суп положила, а сидеть здесь не намерена. Пройтись не хочешь?

– Конечно, такой чудесный день!

– Выгляни в окно! Все серо, сейчас снег пойдет! Совсем свихнулась.

* * *

Они провели всю первую половину дня на открытом воздухе – шли и говорили, говорили. Когда они, проголодавшиеся и слегка замерзшие, наконец направились к дому, то столкнулись с Франсуа. Он широко улыбнулся им.

– Снимаемся. Сразу после обеда.

– В путь, на Мадаваску? – быстро спросила Солей.

– Нет. Погода противная, а дальше там жилья вообще нет. Никаких поселков, ничего. Но я нашел другой дом – на тех же условиях.

– Опять вдова?!

Франсуа, глядя на их лица, засмеялся.

– Да нет, на сей раз вдовец. Он постарше – семьдесят четыре года. Сыновья все разбрелись, присматривать некому. Выходить ему тяжеловато, но самое главное… – тут Франсуа хитро прищурился.

– Что, что такое? – поспешно спросила Селест, опасаясь подвоха.

– Дом побольше этого. Спальня пустая – он там не ночует с тех пор, как жена умерла. И еще есть чуланчик за печкой – вода там, во всяком случае, не замерзает! Ну, скажите, не королевские хоромы?

– А характер как? – Солей жизнь уже научила осторожности.

– На дедушкин похож.

У Солей сразу защипало в глазах при воспоминании о дедушке.

Они и вправду устроились как нельзя лучше. Собраться было делом минуты: вся одежда была на них, только одеяла скатали. Оставшуюся оленину с собой не взяли – что, видимо, несколько смягчило сердце мадам Кормье, которая, впрочем, рассталась с ними без всякого сожаления.

Месье Айотт действительно оказался тихим, безобидным старичком. Он был бесконечно благодарен судьбе, пославшей ему двух молодок, потому что они немедленно принялись готовить и убирать в доме, который он, как сам признался, слегка запустил. Старик был вдобавок почти совсем глухой, что создавало добавочное удобство: можно было спокойно, не стесняясь, разговаривать между собой в его присутствии о своих делах.

Впрочем, кое о чем Франсуа хотел поговорить с Селест и без сестры. Такой случай представился, когда Солей в очередной раз побежала во двор по малой нужде – эти отлучки стали у нее все чаще: ребенок давил. Франсуа, прокашлявшись, начал:

– Я тут спрашивал насчет священника. Конечно, нету. Но люди каждую неделю все равно собираются в церкви, и если парень с девушкой решили пожениться, то они там и объявляют, что будут жить вместе как муж с женой. Ну, а потом, если кюре появится, он благословит, а нет – ну, так и живут. Все равно считается по закону. Потому как в церкви же сказали, значит, святое дело…

Селест сглотнула комок в горле.

– Я буду твоей женой, Франсуа. По-церковному, не по-церковному, мне все равно!

Он широко улыбнулся:

– Вот и хорошо. Завтра суббота, как раз и объявим. Месье Айотту я уже сказал, что ты моя жена.

Вернувшись, Солей увидела, как они весело устраивают себе спальню, ну, а уж ей придется в чулане…

Нет, там, правда, было вполне уютно, только вот если бы еще Реми был с ней! Она услышала смех за стеной, месье Айотт что-то там сказал. На одеяло, которое она стелила, упала слезинка. Нет, она не покажет вида; они не виноваты, что она потеряла мужа; они тоже многое потеряли и заслужили свое счастье. Опять зашевелился ребенок. Все чаще это становится. Время подходит.

"Он не будет видеть свою мать в слезах и соплях, – решила Солей. – Я должна научиться смеяться и петь как ни в чем не бывало".

Она вспомнила, что когда-то находила облегчение в молитве. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, она опустилась на колени и склонила голову. Она молилась за здоровье и благополучие ребенка, за то, чтобы вновь найти способ радоваться жизни и наконец, несмело и трепетно, – за то, чтобы встретить Реми.

Молитва не облегчила ей душу. Но, по крайней мере, она сумела выйти из своего чуланчика и не испортить настроение другим, а это было уже хорошо.