Текст книги "Ценою крови"

Автор книги: Вилло Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

26

Первым, что они увидели, когда добрались до Малого Кодьяка, была сожженная избушка. Примерно за полчаса до этого они уже почувствовали запах дыма, и Реми шел впереди крадучись, с мушкетом на изготовку. К счастью, все обошлось: поляна была пуста.

Пахло еще чем-то паленым, и Солей ощутила приступ тошноты.

– Собака, – произнес Реми. – Похоже, они ее штыком сперва…

Они двинулись дальше. "Хоть бы дело здесь действительно ограничилось только собакой", – подумала Солей. Она боялась вдохнуть поглубже – а вдруг где-нибудь рядом засада? Нет, ничего не было. Реми шел быстро и бесшумно, Солей еще этому не научилась; нет-нет, под ногой у нее раздавался треск от сломанной ветки, и у нее сразу все замирало в груди – вот сейчас грохнет выстрел, прямо в спину…

Меньше чем за два дня им встретилась уже третья сожженная усадьба. Реми решил сойти с тропы, идти чащей. Он был такой же, как всегда, только менее разговорчивый. Они уже не разводили костер, чтобы не привлечь внимания солдат. Солей поняла, почему он запасся у микмаков вяленым мясом и копченой рыбой: наверное, догадывался, какие трудности их ждут.

У нее стал плохой сон, она вздрагивала от каждого звука, да и Реми, она чувствовала, часто не смыкал глаз по ночам, хотя ничего ей и не говорил.

Пошел четвертый день пути после того, как они увидели первый сгоревший дом. Внезапно из кустов перед ними появилась человеческая фигура. Солей хватило нескольких мгновений, чтобы понять, что это не британский солдат, но дрожь во всем теле долго не проходила. Ну можно ли так жить, все время во власти страха?

– Привет, дружище, – произнес Реми, тоже останавливаясь, но все еще не опуская мушкета.

Только теперь Солей как следует рассмотрела случайного встречного. Это был дряхлый старик, лохмотья едва прикрывали его исхудавшее тело. Голос у него был какой-то хриплый, диковатый – наверняка он уже отвык от человеческой речи.

– Привет, – откликнулся он как эхо.

– Вы один, месье? – спросил Реми, посматривая по сторонам, нет ли еще кого.

– Один, – подтвердил старик. – Все поумирали.

Дрожь в теле Солей перешла в судорогу. Она схватилась за Реми.

У старика ничего не было – ни оружия, ни еды. Немытый, грязный и наверняка голодный. Реми взялся за мешок.

– Мы как раз собирались перекусить, не хотите с нами, месье?

– Если можете поделиться, буду обязан, – достоинство, с которым старик произнес эту фразу, было просто удивительным, учитывая его состояние. – Правда, для моих зубов мясо не очень…

– У нас есть копченый лосось, – мягко предложил Реми.

Он сел спиной к стволу дерева, жестом поманил Солей садиться.

Слегка помедлив, уселся и старик; от запаха копченой рыбы в уголках рта у него появилась слюна.

Они поели, и старик рассказал им свою печальную историю. Его звали Оливье Годе, он жил с внуком, его женой и их тремя малышами. Пришли солдаты, внук Жермен схватился было за ружье – сразу пристрелили.

– Как собаку, месье! – делился горем месье Годе. – Так у порога и умер. Другие попытались бежать в лес – тоже всех поубивали, даже самого младшего, а ему всего пять лет было. На глазах у матери, а потом и ее… И меня бы прикончили, если бы не спрятался. А зачем мне теперь жить? Лучше бы и меня убили. Забрали все: муку, горох, кур, корову. Все им на пропитание пошло теперь.

Он ел жадно. Съев все, облизал пальцы, потом вытер их о свои лохмотья.

– Вы смелый человек, – это прозвучало как "безумец", – если идете здесь, да еще и с молодкой. Они хватают всех акадийцев без разбора – и на корабли.

– И куда же потом?

– Кто знает? – Месье Годе пожал костистыми плечами. – Их больше никто не видел.

Возмущение Солей наконец пересилило страх.

– А жители? Почему же они не защищаются?

Месье Годе беспомощно развел руками:

– А что они могут сделать, мадам? У каждого один мушкет, а у тех – дюжины. Многие уходят, бросают все, не знаю, что с ними дальше. А мой внук поклялся никуда не уходить отсюда, не бросать свою землю, вот и остался здесь навсегда, – он снова обратился к Реми: – Слышали, что они дали форту новое название? Теперь это форт Камберленд. – Английское слово прозвучало у него как-то странно. – Красномундирники повсюду. Все забирают, сжигают, даже церкви. Как-то прихожане на них набросились – с топорами, косами. Ну человек тридцать перебили, новые пришли, церковь все равно с землей сровняли, и дома тоже. Чего добились-то? Нас слишком мало против них, и есть нечего.

Помолчали; было слышно только чириканье птиц. Старик вздохнул и начал подниматься с земли.

– Благодарю вас, месье, за пищу. Счастливо вам с вашей молодкой добраться.

Мгновение – и он исчез в чаще.

Реми повернулся к Солей, попытался улыбнуться.

– Ну, чем скорее отсюда, тем лучше. Ты что-то ничего не ела.

– Не хочется. Вся душа переворачивается. Бойня настоящая. И женщин с детьми не щадят.

– Да, паршиво все это, – Реми обнял ее, прижал к себе. – Но мы выберемся. Поешь только. Без еды нельзя.

Она не сказала ему о том, как она боится за своих, которые там, в Гран-Пре. Страх ушел куда-то вглубь, но на душе было по-прежнему муторно.

Прошел день, они, кажется, миновали опасную зону, где свирепствовали каратели. Пепелищ больше не встречалось, но жители, не переставая, жаловались.

– Муки нет. И гороха тоже. Эти чертовы англичане не пропускают сюда суда с продовольствием. Из Луисбурга тоже ничего не идет. От самого Галифакса – везде заставы, заставы…

Уже новое, английское название употребляют. Противно… В остальном, однако, жизнь текла там, как обычно, и к ним снова возвращалась надежда – а может быть, дома все по-прежнему, как тогда, когда они отправлялись в свое путешествие?

Теперь Реми и Солей двигались быстрее, разводили костры, спали спокойнее, хотя любой резкий звук – лось, продирающийся через чащобу, например, – заставлял их вскакивать. Реми не расставался с мушкетом ни на минуту.

Солей теперь больше всего беспокоило, как они опять будут переправляться через это страшное место с водоворотами и высоким приливом. Конечно, она уже имела кое-какой опыт в гребле, но снова пережить этот ужас ей не хотелось… А по берегу, кружным путем – это займет много дней, нет, она этого не хочет.

Уже созрела смородина. Они остановились на ночлег засветло, и Солей смогла набрать корзинку. С какой жадностью она набросилась на ягоды, даже странно. Реми она пообещала, что, когда у них будет печка, она испечет ему пирог со смородиной.

– Теперь совсем недолго осталось ждать, – сказал Реми уже не таким напряженным голосом, как в последние дни.

Утром она проснулась от запаха жарившейся рыбы. Реми пристроился у костра, улыбнулся ей, когда она подняла голову.

– Вставай, соня! Если пораньше сегодня выйдем, заночуем уже на утесе, там, над проливом.

Солей встала какая-то разбитая, сбегала в кусты. Аппетитный запах еды сегодня ее никак не привлекал. Ее затошнило, потом вырвало. Она вышла из кустов, пошатываясь, бледная как мел.

– Что случилось? – Реми поднялся ей навстречу с озабоченным лицом.

– Плохо что-то… – с трудом выговорила она, прижимаясь к нему. Приступ уже проходил.

Он обнял ее.

– Сколько времени у тебя прошло с последнего раза? По-моему, уже больше месяца.

Она отстранилась от него. Она совсем об этом забыла – время было такое жуткое, эти солдаты…

– Реми, ты думаешь? Ой… – она быстро подрассчитала и радостно воскликнула: – Неужели правда? У нас будет ребенок?

Он засмеялся, вновь привлек ее к себе.

– Возможно, если только ты не наелась вчера несвежей рыбы. Но меня-то не тошнит. Говорил я тебе: Мадаваска принесет нам счастье!

Ее недомогание быстро проходило. Они еще несколько раз поцеловались, потом он поднял ее на руки и закружил вокруг костра.

– Первый сыночек! – напевал он.

– Первая дочурка! – подхватывала она.

Впрочем, время не позволяло отвлекаться. Вперед, вперед! Но теперь каждый раз, когда Реми подавал ей руку, чтобы помочь перебраться через упавшее на тропу дерево, или просто оглядывался через плечо, как она, Солей видела в его глазах какую-то новую, особую заботливость и нежность.

Времени подумать о себе у нее было, впрочем, достаточно. Иногда она с каким-то удивлением бросала взгляд на свой живот – такой же впалый, как всегда. Вроде ничего не изменилось – а вот, поди ты! Неужели там новая жизнь, ребенок Реми?!

Радость переполняла ее весь оставшийся путь. Даже пролив не показался ей теперь таким страшным; лишь на секунду ей пришла мысль, что если их лодка попадет в водоворот, то погибнет не только она, но и будущий ребенок.

– Ничего не случится ни с тобой, ни с ним, – заверил ее Реми, будто читая ее мысли, и она решила довериться ему.

Красные скалы все ближе, опасные места давно позади, и они уже поднимаются вверх.

Отсюда уже сама Солей знает дорогу.

Вот и ее родной Гран-Пре. Отовсюду слышатся приветствия, на лицах людей радость, удивление. Солдаты в форте вроде есть и новые, но больше их как будто не стало. Посмотрели на пришедших холодно, но не остановили.

И наконец такая знакомая дорожка от деревни к их усадьбе – Солей побежала бы, если бы Реми не удержал. Ушла он отсюда еще совсем девчонкой, а возвращается зрелой женщиной, будущей матерью. Последнюю сотню ярдов она все-таки пробежала, вырвавшись от Реми. Из-за двери донесся голос Эмиля, читавшего предобеденную молитву.

– Мама, папа! – закричала Солей что было силы. – Мы пришли! Мы дома!

27

На памяти Солей это был первый случай, когда Эмиль прервал молитву.

– Солей! Барби, дочка наша вернулась, милостью божьей!

Он бросился к Солей, обнял ее так, что чуть не раздавил, потом слегка отстранил от себя, чтобы получше рассмотреть. В глазах его стояли слезы.

– А ты изменилась! Такая была девчушка пухленькая, а теперь подобралась, окрепла, настоящая женщина! И Реми… Добро пожаловать, сынок! Чувствуется, не обижал нашу девочку.

– Я же вам обещал, папа! Ну, как тут? – Реми, широко улыбаясь, поставил в угол мешок.

Все повскакали с мест, чтобы встретить вернувшихся, даже о еде забыли. Такие знакомые, родные лица – и все-таки в чем-то неуловимо иные. Со всех сторон сыпались вопросы, вместо ответа следовали встречные вопросы, словом, была полная сумятица. Барби плакала, обнимая дочку, но она же первая вспомнила о неначатой трапезе, бросилась опять к столу. Солей хотела было помочь.

– Нет, нет! Сегодня вы – гости. Даниэль, принеси-ка еще две тарелки. Франсуа, подвинься немного! Садитесь, а то все совсем остынет!

"А ведь мать не такая седая была, – подумала Солей. – А в остальном она ничуть не изменилась". Солей взяла свою тарелку и начала с аппетитом есть – соскучилась по домашней пище, как, впрочем, и по этим голосам и лицам.

Эмиль счастливо улыбался. Вот теперь Солей могла его как следует разглядеть. Морщины вокруг глаз и рта отца залегли поглубже, широкие плечи как-то обвисли, будто под какой-то чудовищной тяжестью. Постарел, вид усталый.

Даниэль – та наконец, наверное, счастлива: вон грудь-то как торчит! Мордашка у нее всегда была хорошенькая, так что от парней небось отбоя нет, хоть ей всего тринадцать. Интересно, выбрала ли уже себе подходящего? Да, у нее же была симпатия – Базиль Лизотт, или уже новая появилась?

Анри и Венсан так выросли за лето – прямо не верится глазам. Венсан еще пухленький, а Анри вытянулся, похудел. Дедушка улыбается, радостно кивает – уж он-то, конечно, не меняется.

И у Пьера в лице что-то переменилось. Женщина, догадалась Солей и тоже улыбнулась ему. Неужели нашел кого-то после своей Авроры? Пьер сидел как раз напротив, поэтому она перегнулась к нему и спросила, чтобы другие не слышали:

– Кто она, Пьер?

Он секунду поколебался, улыбка его стала шире, потом гордо-смущенно сообщил:

– Сесиль Меньо!

Солей едва сумела скрыть свое изумление. Сесиль – почти ровесница Даниэль, ну, может, на год постарше. А Пьеру почти двадцать пять, двое сыновей на руках.

– Вы уже объявили о помолвке? – спросила она, пока все закатывались хохотом от какой-то шуточки Реми.

– Да нет еще. Но скоро, думаю.

На какой-то момент они ощутили такую близость, какая может быть только между братом и сестрой.

Сквозь общее веселье прорвался голос Антуана:

– Какие новости принес, Реми, насчет англичан? Через Бозежур проходил? Нехорошее люди говорят, чего только не услышишь…

– Да и я ничего хорошего не скажу, – Реми сразу посерьезнел. – Одни пепелища вокруг остались, и даже название форта переменили. Много беженцев мы встречали, на запад бегут, земли у них отняли, теперь в глухомани устраиваться будут.

Эмиль решительно поднял руку:

– Только не сегодня! Ни о бедах, ни о политике! Сегодня мы празднуем! Бертин, тащи-ка вино, выпьем за Солей и Реми, за их возвращение!

Жак, который тоже за время их отсутствия вырос не меньше чем на дюйм, впервые осмелился что-то сказать:

– Папа, а мне можно будет немножко?

– Почему нет? – Эмиль сегодня был настроен благодушно. – Сегодня, думаю, даже мать не будет против!

Анри, которого давно привлекал рубиновый цвет вина, тоже робко осведомился:

– А мне, дедуль? Попробовать только!

– Нет, нет, – запротестовала Барби, – ты еще маленький!

На лице парнишки еще не успело отразиться чувство разочарования, а Эмиль уже распорядился по-своему:

– От глотка ничего не будет. Давай попробуем с тобой лучшее французское вино, которое прошло через все британские засады и заставы!

Все с интересом ждали, что будет. Анри глотнул, как будто это было парное молоко, подавился, закашлялся.

– Гадость какая! – наконец произнес он ко всеобщему веселью, только бабушка укоризненно покачала головой.

– Я же говорила, рано ему еще! – проговорила она, вытирая подбородок Анри уголком фартука.

– Верно, – согласился Эмиль. – Но теперь он и сам это знает. А ты как, Венсан? Не хочешь попробовать?

Тот, широко раскрыв глаза, с ужасом смотрел на то, что произошло с братишкой.

– Нет, спасибо, дедушка!

Все снова засмеялись. Эмиль начал разливать вино остальным. Реми переглянулся с Солей, она улыбнулась, кивнула, и тогда он встал предложить тост:

– За вашего очередного внука и нашего первого сына, который должен появиться на свет к концу апреля следующего года!

Послышались поздравления. Барби и Даниэль вскочили с мест, бросились к Солей, стали ее обнимать. Когда шум наконец утих, Солей смогла задать вопрос, который давно уже вертелся у нее на языке:

– Ничего не слышно о Луи с Мадлен?

В комнате сразу стало тихо.

– Нет, – Эмиль сказал это каким-то сдавленным голосом. – Мы ничего не слышали. Можем только молиться, что они были уже на острове, когда англичане взяли Бобассен.

– Если бы это было не так, вы бы наверняка узнали. Слухами земля полнится, – попытался успокоить его Реми.

Они выпили, послали Бертина за другой бутылкой, прикончили и ее. Перед сном все опустились на колени для семейной молитвы, вознеся хвалу господу за счастливое возвращение путешественников и испросив благословение для тех, кого нет рядом.

Усталые и приятно разомлевшие от непривычного вина, Солей и Реми оказались в той самой комнатушке, где провели свою первую брачную ночь. Казалось, так давно это было – как будто целая вечность прошла.

– Здесь Пьер с ребятишками спал, – сказала Солей, чувствуя себя немного неловко из-за того, что тем теперь придется устраиваться где-то в другом месте. – У меня есть такое подозрение, что он рассчитывает сюда скоро привести свою Сесиль.

– Хорошее место для молодых! – засмеялся Реми, задувая свечку. – Мы тут неплохо начали, а? Не то, что на оленьей шкуре под открытым небом?

– Я и там, по-моему, была не против, – честно призналась Солей.

– Ну, а мне вообще все равно где, лишь бы с тобой. Ладно, не будем терять времени, пока ты еще не стала как шарик, тогда к тебе не подступишься.

– Я такая счастливая – в жизни такой не была! – успела проговорить Солей, прежде чем Реми закрыл ей рот поцелуем.

* * *

Назавтра, однако, жестокая реальность начала властно вторгаться в ее жизнь. Когда она вытирала последнюю тарелку – они засиделись за завтраком, чего раньше никогда не бывало, она глянула в окно, и сердце у нее тревожно сжалось: Реми о чем-то беседует с близнецами, в лицах у них ничего мальчишеского, никакого веселья. О чем это они? Она инстинктивно опустила руку на живот, как будто желая защитить свое дитя. Неужели ему грозит опасность?

– Как тут дела, правда, мам? – спросила она тихонько.

Она рассчитывала, что Барби улыбнется ей в ответ, успокоит. Однако мать, помедлив, сказала с нескрываемой болью:

– Боюсь, не совсем хорошо, дочка!

Даниэль, оторвавшись от котла, где уже готовился обед, повернулась к сестре:

– О Гран-Пре ничего не слышали?

– Да нет, по пути мы никого не встретили из наших мест.

– Англичане себя все хуже ведут, – начала Барби. – Даже отец это теперь признает. В начале июня пришел отряд из форта Эдвардс – вроде бы рыбу ловить. Потребовали, чтобы их по домам разместили – раньше-то в амбарах спали и ничего. Ну ладно, наши деревенские их приняли, накормили, напоили, они все посмеивались, притворялись друзьями…

Голос у нее прервался, и тут за нее продолжила Даниэль:

– Дождались, пока все уснули, поднялись посреди ночи, устроили обыски, забрали все оружие и патроны! Как грабители! Погрузили все в лодки и отправили в Пизик – вроде властям это нужно!

– Верно, – подтвердила Барби. – Жорж Дюбеи – у них один мушкет на всю семью остался, солдаты не нашли. И у многих так же.

– И никто их не остановил? – Солей сама поразилась своим словам: видать, что-то здорово изменилось в ней после того, как она насмотрелась на сожженные дома и поля, на толпы беженцев…

– Посреди ночи-то? – тихо ответила вопросом на вопрос Барби. – Проснулись, а на них ружья нацелены – их собственные. Слаба Богу, у нас никого не было. А теперь все злые. У Бланшаров волки нескольких овец задрали, и у Гийома Труделя тоже – без ружей их и не отгонишь! Близнецы неделю назад привезли дюжину мушкетов из Луисбурга – но это было так опасно! Я уж молилась, молилась за них пресвятой деве!

Солей не могла скрыть своего изумления.

– И папа знает, что они этим занимаются? И не против?

– Без этого нам совсем плохо было бы всем. Англичане никакие товары не пропускают, пришлось бы жить только тем, что огород да поле дает. Знает, конечно. Убедили его, что они любого солдата перехитрят. Если бы так!

Значит, Реми был прав насчет близнецов: они вовсе не такие беззаботные сорванцы, как она думала. Несмотря на жаркий день, Солей почувствовала озноб.

– Но ведь эти солдаты, они не сделают здесь того, что в Бобассене? – сказала она, как будто убеждая саму себя.

– Почему нет? – воскликнула Даниэль. – Что им помешает? Базиль говорит, они все лодки у рыбаков забрали в округе, только у нас чего-то тянут. А Селест! На прошлой неделе один ее знакомый солдат, она еще думала, он к ней хорошо относится, так вот он привязался – откуда у нее такая юбка, с французской вышивкой? Селест вроде его убедила, что это она у микмаков выменяла, хотя на самом деле ей Антуан привез. Она боится, что если об этом дознаются, Антуана наверняка в тюрьму упекут! Или еще хуже что будет…

Солей хотела было воспользоваться случаем, чтобы расспросить подробнее о подруге и о том, как у нее дела с Антуаном, но Барби сказала:

– Микмаки уходят прямо целыми селениями. Бертин на прошлой неделе хотел выменять кое-что на табак у Железного Орла – никого не нашел. Все снялись! Он нашел кого-то, кто ему рассказал про них: оказывается, в Канаду ушли, подальше от англичан. – Она поколебалась, затем все-таки решила высказаться до конца: – Отец, по-моему, не прав, если думает, что все будет по-прежнему. Их колонии на юге растут, им наша земля нужна, да и солдат они оттуда берут.

Даниэль закрыла крышку, совсем забыв о приправе, которую она приготовила, чтобы бросить в котел.

– В Галифакс, к полковнику Лоуренсу, послали выборных, чтобы пожаловаться насчет ружей и лодок, – затараторила она. – Объясняли ему, объясняли – что хищники без отстрела расплодятся, тем более что и индейцы уходят, что даже путникам опасно будет ходить, не то что овцам! Пьер говорит, в петиции было сказано, что, забрав ружья, они не усилят нашей верности правительству, а только лишат нас средств самозащиты, и знаешь, что им на это ответили?

Она прямо кипела от негодования. Да, теперь Солей видела: в Даниэль уже не осталось ничего детского.

– Что она наглая и мятежная. А петиция была такая мирная, так все хорошо было изложено, насчет нее с папой советовались и с Пьером, так что, представляешь!

Каково? Они забирают наше имущество, и мы еще после этого наглецы?! Да еще потребовали, чтобы мы тут же приняли эту их присягу! Конечно, те, кто передавал петицию, отказались.

Час от часу не легче. Солей облизала разом пересохшие губы.

– И что дальше?

– Месье Грегуар попросил позволения вернуться и посоветоваться с земляками, которые помогали составлять петицию, – досказала Барби, опускаясь на скамью, как будто ноги ее уже не держали. Пальцы ее все разглаживали невидимую складку на юбке. – Тогда всех бросили в тюрьму на острове Джорджа, посреди бухты в Галифаксе. Только месье Грегуара отпустили, он там заболел, едва до дома добрался. Сын его с ним там был, того не отпустили.

У Солей все похолодело внутри.

– Боже мой! – выдохнула она едва слышно. – Что с нами теперь будет?

– Кто знает? – эхом отозвалась Барби.

Солей никогда не слышала такой горечи, такой беспомощности в голосе матери. Она негнущимися пальцами повесила сушиться полотенце. Да, теперь наверняка даже их отец понимает, что все так просто не решится. Что же им делать? И что англичане позволят им делать?