Текст книги "К новому берегу"

Автор книги: Вилис Лацис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 48 страниц)

4

В ту зиму Пурвайская МТС получила несколько новых тракторов и много прицепного инвентаря, поэтому машинный сарай в Ургах стал тесноват и надо было подумать о постройке дополнительных помещений. План работы МТС тоже сильно возрос; теперь станция обслуживала десять волостей. В начале 1946 года, после того как правительственная комиссия закончила проверку отремонтированных тракторов и прочего инвентаря, был создан совет машинно-тракторной станции. Директор МТС Драва услышал немало резких замечаний относительно осенних работ и хода ремонта тракторов. Члены совета не скрывали своих сомнений в том, что МТС своевременно подготовится к весенним работам; больше всего было разговоров о доставке и хранении горючего, так как Драва не подготовил хранилища и не запасся бочками.

– Чего вы волнуетесь, впереди еще два месяца, – успокаивал он членов совета. – Время покажет, что делать. Наркомат обещает в начале второго квартала полностью обеспечить нас тарой для горючего. Наркомату-то верить можно, как вы думаете?

Финогенов – недавно назначенный заместитель директора по политической части – о прошлой работе станции мог судить только по рассказам трактористов и крестьян. Впечатление было не очень отрадное. Олимпийское спокойствие и самоуверенность Дравы сильно встревожили Финогенова.

«Драва – флегматик… – думал он. – Нелегко будет с ним работать… Ну, посмотрим. Каждого человека можно чем-нибудь зажечь. Неужели Драва сделан из огнеупорного материала?»

Оба они были фронтовиками: Драва командовал батальоном в Латышской стрелковой дивизии, Финогенов кончил войну заместителем командира танковой бригады. Драве было лет сорок. Среднего роста, плечистый блондин с круглым красноватым лицом, он походил на многих пурвайскнх крестьян. Финогенов был лет на пять моложе его, выше ростом и жилистее, с темными, слегка вьющимися волосами.

Под вечер, когда участники заседания совета МТС разъехались по своим волостям, Финогенов вошел в кабинет директора и без всяких обиняков сказал Драве:

– Оба мы бывшие фронтовики, оба отвечаем за одно дело, поэтому поговорим начистоту, без дипломатии и недомолвок. Мне не понравилось твое выступление на сегодняшнем заседании совета. Совсем не понравилось.

– Говори яснее, что тебе не понравилось? – Драза спокойно посмотрел на Финогенова.

– Слишком ты невозмутим, самоуверен, – ответил Финогенов. – Очень ты легко ко всему относишься. Думаешь, если в нужный момент не забудешь о том, что следует сделать, то все само собой сбудется. В жизни не так все просто, товарищ Драва. На каждом шагу чувствуются последствия войны. Мы не все можем достать в нужном количестве и вовремя. Коммунист не должен полагаться на «авось». Он подготавливает успех своей работой, правильной организацией, не дожидаясь чудес и удач. Чем труднее задача, тем беспокойнее должен быть коммунист. В зависимости от силы сопротивления возрастает и сила активного воздействия коммунистов. Иногда достаточно спокойного наблюдения, а иногда надо взорваться динамитом. Если мы хотим вовремя обеспечить себя запасами горючего, правильно разработать маршруты тракторных бригад и не потерять ни одного дня во время весенних полевых работ, у нас много причин для беспокойства. Придется и не поспать, надо поездить по волостям и крестьянским усадьбам, все повидать своими глазами, чтобы к началу посевной не было ничего неизвестного, ничего непредвиденного для любой бригады, для любого тракториста. Представим себе, что завтра доверенная нам воинская часть переходит в наступление. До утра все следует привести в боевую готовность, каждый человек и каждая вещь должны быть на своем месте. Разве мы можем спать в такую ночь?

– Ладно, Финогенов, давай не спать… – усмехнулся Драва. – Я не боюсь бессонных ночей, но очень опасаюсь паники и истерики в работе. Мне кажется, нет ничего более противного и жалкого, чем истерик, который кричит, размахивает руками и нервирует других людей. Такая активность никуда не годится, и от такого стиля работы я категорически отказываюсь.

– Ты думаешь, я истерик? – спросил, улыбнувшись, Финогенов.

– Не знаю, это я увижу со временем, но уж сейчас говорю, что люди с таким характером мне не нравятся, – ответил Драва.

– Вот и хорошо, товарищ Драва. Я тоже не люблю кричать и суетиться, – сказал Финогенов. – В конце концов мы можем договориться без особого труда. Если не возражаешь – возьмемся за дело сейчас же.

– Согласен.

До поздней ночи они просидели с бумагой и карандашом в руках. Все взвесили, еще раз обдумали, часто заглядывая в календарь. Когда положение стало вполне ясным, Финогенов успокоился и начал более оптимистично смотреть на будущее, а Драва стал беспокойнее и нетерпеливее. Никакой беды еще не случилось и все еще можно было сделать вовремя, только нужно было включить в работу весь коллектив и действовать по твердому плану и графику, не упуская ни одного дня.

Они распределили между собой обязанности, условились о том, какие задания дать агроному и главному механику, а на следующий день созвали производственное совещание работников МТС и окончательно договорились обо всем с коллективом. Каждый теперь знал действительное положение вещей, понимал свою задачу в общем деле подготовки к весенним работам.

Через несколько недель, когда Драва и Финогенов объездили весь район и вопрос о хранении горючего не заставлял их просиживать ночами в конторе, в Урги приехал Айвар Лидум. В длинной армейской шинели, с вещевым мешком за плечами и объемистым портфелем в руках, он остановился посреди двора и окинул его долгим, пытливым взглядом. Затем улыбнулся и направился к белому хозяйскому коттеджу, где теперь была контора МТС.

В бывшей охотничьей комнате Рейниса Тауриня его встретили Драва и Финогенов. Драва узнал Айвара и, радостно улыбаясь, поднялся ему навстречу и долго тряс руку.

– Здравствуй, товарищ Тауринь! Хорошо, что не забываешь старых боевых друзей. Наверно, в наши края, на работу? Может, к нам?

Айвар улыбнулся.

– Ты немного отстал от жизни, товарищ Драва, – сказал он. – Я больше не Тауринь и прошу не называть меня чужим именем, которое мне и слышать не хочется. Все мои документы теперь переписаны на мое настоящее имя. Ты ведь знаешь, что подполковник Лидум – мой отец?

– Как же, еще в дивизии узнал, но все привыкли звать тебя Тауринем. Сразу ведь не отвыкнешь. Каким ветром занесло тебя?

Познакомившись с Финогеновым, Айвар снял мешок, положил портфель, сел и, достав из кармана кителя какую-то бумагу, протянул Драве. Заместитель министра сельского хозяйства (народные комиссариаты недавно были переименованы в министерства) предлагал Драве предоставить жилье Айвару и еще двум работникам министерства, которые до осени командируются по особому заданию в Пурвайскую волость. Руководителем бригады был назначен Айвар Лидум.

– А какое задание? – поинтересовался Драва.

– Расскажу потом, – ответил Айвар. – Прежде всего разреши мне устроиться. Где ты меня поместишь?

– Да ведь одной комнаты будет недостаточно? – рассуждал Драва. – Внизу свободна только одна маленькая комнатка, окнами в сад, во втором этаже пока свободны две небольшие комнатки. Посмотри и выбери.

– Себе я возьму нижнюю, – сказал Айвар. Это была та самая комнатка, в которой он долгие годы прожил у Тауриня. Об этом он пока ничего не сказал. Комнатка была в довольно хорошем состоянии. Простая железная кровать, маленький письменный стол, два стула, вешалка для платья и пустая этажерка в углу составляли все ее убранство.

Айвар поставил в угол мешок, спрятал в стол часть бумаг из портфеля и вышел из комнаты. Он зашел в кабинет директора, но там застал только Драву: Финогенов уехал проверить жалобу рабочих одного машинно-коннопрокатного пункта на незаконные действия заведующего.

– Теперь мы можем говорить, сколько душе угодно, – сказал Драва. – До вечера меня никто не потревожит. Давай рассказывай, Тауринь… то есть Лидум, какие горы собираешься своротить?

– Все расскажу, но отложим разговор до вечера, – ответил Айвар. – Чтобы не терять времени, я хочу пойти сейчас в волисполком, повидаться с председателем и парторгом. Мне нужна их помощь. Когда вернусь, буду в твоем распоряжении хоть до утра.

– Ты спешишь, как на пожар или на свидание, – усмехнулся Драва. Вдруг, вспомнив о чем-то, он хлопнул себя по лбу и посмотрел на Айвара с лукавой улыбкой. – Ну, конечно, свидание! Только сейчас дошло до меня. Ведь ты, кажется, здешний?

– Я вырос здесь…

– Ну да. А парторг тоже из местных жителей. Всю войну прослужила в нашем полку. Незачем и спрашивать, знаешь ли ты Анну Пацеплис. Она сейчас здесь парторгом.

Айвар покраснел и смутился.

– Знаю, – ответил он Драве. – И это хорошо. Она нам во многом поможет при выполнении задания министерства. До свидания, товарищ Драва…

– До свидания, Tay… Лидум…

Драва смотрел в окно вслед Айвару, торопливо шагавшему по двору, пока тот не скрылся за постройками.

«Отчего ты покраснел, когда я упомянул про Анну Пацеплис? – мысленно спрашивал Драва. – Если человек краснеет, значит ему хочется что-то скрыть от посторонних глаз. Молодые люди, хорошие знакомые, боевые товарищи… ничего удивительного, если между ними началось что-то такое…»

Драва вышел и направился к кузнице, где с утра до вечера кузнец грохал по наковальне, наваривая лемеха плугов.

5

Айвар сидел в небольшой светлой комнате на старом, скрипучем стуле и смотрел через письменный стол на милое лицо Анны. Девушка была в темно-синей юбке, в пестром шерстяном джемпере, плотно охватывающем фигуру. Только маленькие высокие сапоги свидетельствовали о ее неспокойной жизни, о постоянных путешествиях по дорогам волости.

Они еще и разу не говорили друг с другом так долго, как сегодня. Анна рассказывала Айвару о своей работе в волости, о первых ростках новой жизни, которые уже взошли и обещали хороший урожай, говорила о яростном сопротивлении кулаков и подкулачников каждому начинанию Советской власти. Только об анонимных письмах и выстреле зимней ночью она не обмолвилась ни словом.

Потом пришла очередь Айвара рассказать все, что он знал про общих знакомых по Латышской гвардейской дивизии: где кто живет, что делает, кто демобилизовался и кто остался в армейских кадрах.

– Ну, а что ты сам делал это время? – спросила Анна.

– Работал и учился, – ответил Айвар. – Сразу после демобилизации поступил на работу в Управление мелиорации… С прошлой осени учусь на заочном отделении Сельскохозяйственной академии.

– Ты что, хочешь остаться в аппарате министерства, стать кабинетным работником?

– Это меня не прельщает. Я бы с удовольствием перевелся куда-нибудь в уезд, заведующим сельскохозяйственным отделом уисполкома или агрономом. Через некоторое время, возможно, так и сделаю.

– В какой-нибудь уезд, все равно куда… – задумчиво произнесла Анна. – А тебе не хочется работать в родных местах?

– Именно потому я и приехал сюда. Я останусь тут до поздней осени, хотя в другом месте жить мне было бы гораздо спокойнее. Не тащилось бы за мной прошлое приемного сына Тауриня… Никто бы не удивлялся, не попрекал…

– И ты еще думаешь о попреках? – Анна встала, подошла к Айвару и кончиками пальцев коснулась ленточек орденов и медалей, которые в два ряда – по четыре в каждом – были приколоты на его груди, затем погладила золотые и красные ленточки ранений на правой стороне груди и сказала: – Разве они ничего не значат? Если кто-нибудь и начнет болтать о твоем прошлом, пусть посмотрит на них и подумает, за что их тебе дали. Но мне кажется, что ты сам слишком много думаешь о своем прошлом. Напрасно, гляди вперед, Айвар, ведь мы, советские люди, живем для будущего.

– Я пытаюсь это делать, Анна, но не всегда человек может приказать себе.

– Тебе что-нибудь известно о делах Тауриня при немцах и его бегстве?

– Все знаю. Только поэтому я ни разу не приезжал сюда. Теперь… теперь, наконец, я сбросил это грязное, мерзкое имя и вернул себе то, что мне принадлежало с рождения. Сегодня я опять Лидум, Айвар Лидум… и мне не стыдно смотреть в глаза любому человеку.

– Что делает твой отец… подполковник Лидум?

– С утра до поздней ночи в министерстве. В Риге у нас общая квартира, и когда Артур приезжает в командировку, он всегда останавливается у нас.

– Передай ему привет.

– Кому – отцу или Артуру?

– Конечно, отцу, Яну Лидуму… – Анна улыбнулась. – С Артуром я часто разговариваю по телефону. Ты сказал, что останешься здесь до осени?

– Да, буду работать по заданию министерства вместе с небольшой бригадой.

– Ваше задание – большой секрет?

– Об этом секрете я как раз и пришел посоветоваться. Мне нужна будет твоя помощь.

– Я слушаю, Айвар.

– Речь идет о подготовке проекта осушения Змеиного болота… – начал Айвар, серьезно глядя на Анну. – Министерство поручило нам произвести изыскательские работы на самом болоте и на прилегающей местности. До осени надо подготовить все необходимые материалы для технического проекта, чтобы будущей весной приняться за дело и наконец начать решительную борьбу с самим болотом.

– Чудесно, Айвар… – глаза Анны заблестели. Глубоко взволнованная, счастливая, она снова подошла к Айвару, схватила его руку и долго держала в своей. – Ты просто молодец, что берешься за такое дело. Ведь это моя давнишняя мечта. И теперь, я знаю, она исполнится. Спасибо. Желаю тебе всяческих успехов. Буду тебе помогать изо всех сил.

– Мне и сегодня нужна твоя помощь, – сказал Айвар.

– Слушаю, я в твоем распоряжении, – отозвалась Анна и снова села за стол.

– Мне хотелось бы по возможности скорее получить следующие материалы: какие крестьянские хозяйства хотят участвовать в этом начинании, какими материальными средствами, рабочей силой и транспортом располагает местное мелиоративное товарищество?

– Хорошо, Айвар. Все эти сведения ты скоро получишь. Это все?

– Пока все. Потом я буду беспокоить тебя чаще, но самая большая помощь потребуется следующей весной, когда начнем рыть канавы и каналы.

– Жаль, что тебе не требуется этой большой помощи сегодня. Но, может быть, это и лучше: я надеюсь, что к следующей весне в Пурнайской волости будет по крайней мере один колхоз.

– Тогда берегись, Змеиное болото! – засмеялся Айвар. – То, о чем не могли договориться несколько поколений единоличников, колхозники сделают в один год. Мельница на Раудупе нам уже не помеха.

Айвар был счастлив. Его радовал живой интерес Анны, блеск ее глаз, выступивший на щеках девушки румянец.

– Я буду тебя ждать на следующей неделе, – сказала Анна. – Нужные материалы начну собирать сейчас же.

…Вскоре после ухода Айвара к Анне пришел Жан и сказал, что поступает на работу в МТС. Директор Драва говорит, что к следующей весне тракторный парк увеличится вдвое и нужно будет много новых трактористов.

– Зимой поступлю на курсы и научусь работать на разных сельскохозяйственных машинах, – сказал Жан. – Не буду же я всю жизнь ходить за однолемешным плугом.

– Правильно сделаешь, – сказала Анна. – Тебе нужно учиться. В самом недалеком будущем жизнь поставит перед нами совершенно новые требования. Если мы не будем вооружены знаниями, то не поспеем за жизнью.

– Я стану учиться, Анна, больше не буду зря растрачивать свои силы в Сурумах. С меня хватит.

Анна посмотрела на брата ободряющим, полным гордости взглядом.

Глава третья

1

Рейнис Тауринь с лета 1944 года жил в Курземе, в глуши Кулдигского уезда. Усадьба, где он нашел приют, находилась в малонаселенной местности, недалеко от большого бора. Хозяин – бывший браковщик леса Пликшкис – знал Тауриня с давних времен. Когда Тауринь поздним июльским вечером явился в это уединенное место, Пликшкис ничуть не был озадачен. Не удивило его и то, что у хозяина усадьбы Урги в паспорте теперь стояло новое имя – Альберт Кампар – и что лицо его обросло густой седеющей бородой, которая сильно изменяла его внешность. Если принять во внимание непрестанное продвижение Красной Армии к восточным берегам Балтийского моря и некоторые примечательные факты в биографии Рейниса Тауриня, то следует признать, что он поступил предусмотрительно, не оставшись в Пурвайской волости. Он не был единственным в своем роде – вся Курземе в то время кишмя кишела всякими приезжими, поведение которых в годы немецкой оккупации было не безупречным. Пликшкис заявил в волостном правлении, что Альберт Кампар – близкий родственник его жены и очень несчастный человек: вся семья его погибла во время бомбежки, а усадьба сгорела со всем скотом и прочим добром. Когда после капитуляции немецкой армии часть беженцев пустилась в обратный путь к своим родным местам, Кампар остался у Пликшкиса.

– Что мне, старику, искать в разоренном углу… – вздыхал Тауринь. – Только сердце будет обливаться кровью, глядя на развалины. Если бы еще остались какие-нибудь родственники… Так и засохну, как старое дерево, здесь, в Курземе.

Он помогал Пликшкису по хозяйству, работал немного во время сева, пас скот и, как близкий «родственник», ничего не требовал, кроме пропитания и крова. Из усадьбы Тауринь никуда не отлучался, а если к Пликшкису заглядывали незнакомые люди, он прятался в свою комнату и не показывался, пока чужие не уходили. Положение было не из приятных, да и в будущем оно не сулило ничего хорошего, поэтому Тауринь часто ходил мрачный. Уезжая из усадьбы, а позже – из Риги, он лелеял совсем иные замыслы, но из них ничего не вышло. Виноват в этом отчасти был он сам. В последнюю военную зиму не одна моторка, не один рыбацкий карбас добирались до Готланда и Швеции, и Тауриню неоднократно представлялась возможность удрать, но он надеялся, что гитлеровские дивизии удержатся в Курземе до лета (в теплое время путешествие по морю было бы легче и безопаснее). Но когда потеплело, об отъезде думать было поздно.

В воскресенье Тауринь проснулся несколько позже обычного. Первым делом он растворил маленькое, старинного фасона оконце и долго глядел на запушенный яблоневый сад и опушку леса, темнеющую тут же, за озимым полем Пликшкиса.

«Вот и сиди у моря и жди погоды, – думал он. – А чем плохо жилось бы мне теперь в Швеции? Никто бы не стал спрашивать, что я делал при немцах. Страдалец-политический эмигрант… Моя ненависть к большевикам помогла бы мне обзавестись друзьями в имущих кругах. Я был бы полезен англичанам и американцам. Мной интересовались бы, обо мне бы заботились. А когда начали бы составлять из эмигрантов новое правительство Латвии, вспомнили бы и про Тауриня, и я стал бы если не министром, то во всяком случае вице-министром или директором департамента. Прикатил бы в Урги в черном лакированном автомобиле и блеснул бы перед соседями… Знаменитый Тауринь! Государственный муж, его превосходительство».

«Его превосходительство» мечтал у окна, прислушиваясь к щебетанию птиц и задумчиво поглаживая бороду, которая, как комок пакли, щекотала шею. Надоело ходить таким неряхой, не мешало бы побриться: борода старит, и всегда кажется, что лицо нечисто.

– Тьфу… – Тауринь плюнул за окно и стал одеваться.

Семья хозяина уже позавтракала, поэтому Тауриню пришлось есть одному. Пликшкис смотрел, как ест гость, потом, подождав, пока жена уберет со стола, подсел к Тауриню и тихонько сказал:

– Около полудня вам надо сходить в лес. Вас хотят видеть. Есть что-то важное для вас.

– Так, так… – тихо ответил Тауринь. – Придется пойти. Как у них там, все по-старому? Никто ничего не пронюхал?

– Кто их там пронюхает… – пожал плечами Пликшкис. – В наших местах они ничего не делают. Вся музыка разыгрывается по другим волостям.

– Правильно делают, – сказал Тауринь. – Цыган тоже никогда не ворует в усадьбе, где живет. Почему же наши будут глупее.

– Значит, около полудня… – еще раз напомнил Пликшкис, поднялся и вышел из комнаты. Тауринь немного помешкал за столом, поковырял в зубах спичкой, потом вернулся в свою комнатку и часа два провалялся в постели.

«Наверно, что-нибудь важное, – по пустякам в лес не вызвали бы, – думал он. – Хорошее или плохое? Может быть, задание? Но чем я могу помочь в теперешнем положении: нет у меня больше ни той власти, ни той силы, что в былое время. Как птица с подрезанными крыльями: хочется летать, а не могу. Может, кто-нибудь пронюхал про меня, и друзья хотят предупредить? Тогда придется переселиться в лес. Наверно, и для меня найдется винтовка или автомат, стрелять Рейнис Тауринь еще не разучился… А если будет винтовка, найдется и в кого стрелять».

С самого окончания войны Тауринь держал постоянную связь с лесом.

В банде, которая скрывалась в местных лесах, был кое-кто из старых знакомых Тауриня – бывших однополчан айзсаргов. Банда действовала активно: совершала террористические акты, стреляла, поджигала, грабила, а Тауринь до сих пор ничем особым помочь им не мог, только когда милиция прочесывала лес, он хорошо спрятал двух бандитов.

«Нельзя, чтобы такой видный человек – командир айзсаргов и деятель «Крестьянского союза» – отлеживался на печи, пока другие, мелкие сошки, действуют с оружием в руках. Когда подойдет наш день и будут делить добычу, свои же будут задавать неприятные вопросы и бросать тень на Тауриня. Надо действовать, дальше так продолжаться не может», – решил он.

Надумавшись и вдосталь навалявшись в постели, Тауринь незаметно выскользнул из дому, на всякий случай взяв с собой уздечку: если встретится в лесу нежелательный человек, можно сказать, что разыскивает пропавшую лошадь Пликшкиса.

Тауринь вошел в темную и сырую чащу, наполненную птичьими голосами и запахом прели. В полуверсте от опушки леса на старом пне сидел человек, сам похожий на большой серый пень. Заметив Тауриня, он поднялся и пошел ему навстречу.

– Здравствуйте, господин Тауринь…

– Здравствуйте, господин Стелп…

Тауринь пожал руку бывшему офицеру связи айзсарговского полка и выжидательно замолчал.

– Что нового на свете? – заговорил Стелп. На нем был обтрепанный немецкий офицерский мундир без знаков различия. Из-под него выглядывал ствол спрятанного автомата.

– Ничего особенного, – отвечал Тауринь. – А я думал, что вы сообщите мне что-нибудь интересное. Живу, как барсук в норе, ковыряю землю Пликшкиса… только и радости, что по вечерам послушаю по радио «Би-Би-Си» и «Голос Америки».

– М-да… теперь события поворачиваются в нашу пользу… – пробормотал Стелп. – Недолго придется ждать, скоро грянет. Трумэн затягивать дело не будет, и Черчилль тоже не из медлительных.

– Дай бог, дай бог… – отозвался Тауринь. – Вашими устами да мед пить.

– Устами Трумэна, хотите вы сказать, – Стелп усмехнулся.

– Можно и так, – согласился Тауринь. – Ведь на него сейчас вся наша надежда, вроде как на господа бога. Без него мы все равно что парусник в штиль посреди океана.

– Скоро задует настоящий ветер, и наш корабль быстро достигнет обетованных берегов, – с таинственным видом сказал Стелп.

– Так, так… значит, кое-что известно? – не удержался Тауринь.

– Два дня тому назад я встретился с резидентом…

– Ага, с тем самым баптистским проповедником, господин Стелп?

– Так точно, но об этом не следует говорить. Мы обсудили все вопросы, и ситуация сейчас вполне ясна. Новая война неизбежна, потому что она необходима и потому что у нас есть атомная бомба.

– У нас? – удивился Тауринь.

– У мистера Трумэна, а это все равно, что у нас. Получил новые инструкции. Нам надо активизироваться, развернуть деятельность вширь и вглубь. Вербовать кого только можно, проникать в органы власти большевиков, в хозяйственные организации, в партию и армию. Саботаж, вредительство, террористические акты и беспрестанная разведывательная работа – вот наша теперешняя задача. Поэтому я и встретился с вами.

Тауринь молчал и терпеливо ждал продолжения.

– Надо использовать каждую возможность, каждую Щель, через которую можно пробраться в лагерь противника, – продолжал Стелп. – Обстановка благоприятная. Каждый разумный человек захочет сегодня помочь нам и обеспечить себе хорошую будущность, когда вспыхнет новая война. Вы понимаете?

– Гм, да…

– Будет золото, будут и солдаты. Результат яснее ясного. Господин Тауринь, сам резидент назвал мне ваше имя. Вы нашему делу можете оказать большую услугу.

– С удовольствием… все, что в моих силах… на все готов. Но сами понимаете – моя деятельность при Ульманисе… и при немцах… Пролезть куда-нибудь будет нелегко. Сразу раскроют и предадут суду.

– Вам никуда не надо пролезать, – сказал Стелп и пристально посмотрел в глаза Тауриню. – Уже пролез кто-то другой, а вы помогите сделать так, чтобы он работал на нас и выполнял наши указания. Ясно?

– Пока ничего не ясно, – смущенно ответил Тауринь.

Тогда Стелп произнес, не спуская взора с лица Тауриня:

– Господин Тауринь, ваш сын Айвар нашелся…

– Айвар жив! – воскликнул Тауринь. – Жив? Господин Стелп, вы это точно знаете? – от волнения он схватил за локоть Стелпа и до тех пор тряс его, пока бандит не оттолкнул руку Тауриня.

– Да, жив, я это знаю точно. Он воевал в Красной Армии и кончил войну капитаном, командиром батальона. У него несколько орденов.

– Айвар! – воскликнул Тауринь, как будто его поразили в самое сердце.

– Конечно он… – усмехнулся Стелп. – И это очень выгодно для нас. Ваш сын пользуется доверием коммунистов. Он сейчас демобилизовался и работает в Министерстве сельского хозяйства, составляет проект осушения Змеиного болота. Его настоящий отец, Лидум, – заместитель министра, а двоюродный брат – секретарь партийного комитета нашего уезда.

– Уговорили мальчишку, переманили… – стонал Тауринь. – Труды всей моей жизни пошли прахом. Спустят воды в Даугаву, и тогда прощай моя мельница. Это сумасшествие!

– Ничего не пошло прахом, господин Тауринь… – улыбнулся Стелп. – Вам только надо переманить его обратно к нам, и тогда у нас будет один из самых полезных агентов в лагере противника. У него безусловно сохранились кое-какие привитые вами взгляды. Играйте на этих струнах. Мы, со своей стороны, поможем. Если он не круглый идиот, то поймет, за кого ему держаться. Чего не добьетесь словами, то сделают американские доллары. В худшем случае в нашем распоряжении будет целая куча таких фактов, которые припрут его к стене и заставят работать на нас, даже если он этого не захочет.

– Шантаж? – прошептал Тауринь.

– Если надо будет, то и это, – ответил Стелп, – Но я думаю, нам не придется пускать в ход такие сильные средства. Я довольно хорошо знаю вашего сына и уверен: он поведет себя разумно.

– А что мне сейчас делать?

– Сегодня же напишите Айвару письмо. Наш человек доставит его. Тот же человек поведет с ним все переговоры и… завербует.

– Но что ему написать? – Тауринь недоумевающе потирал лоб. – Могу я обещать ему что-нибудь? Вы меня уполномочиваете?

– Если хотите, я помогу написать письмо, – сказал Стелп. – Пойдемте, господин Тауринь, подальше в лес.

Усевшись на ствол поваленного бурей дерева, они сообща сочинили письмо. Первоначальное смущение Тауриня быстро прошло. Вернувшись в усадьбу Пликшкиса, Тауринь казался вполне спокойным, бодрым, полным энергии.