Текст книги "К новому берегу"

Автор книги: Вилис Лацис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 48 страниц)

2

В ясный августовский день на узкой тропе посреди ольшаника произошло то, о чем так страстно мечтал Айвар. Возвращаясь из батальонного штаба в расположение своей роты, он встретил Анну. Увидев внезапно в нескольких шагах от себя загорелого плечистого лейтенанта в стальной каске, Анна не узнала его и сошла с тропинки, уступая дорогу. Но лейтенант не торопился пройти мимо, он остановился и, взволнованно улыбаясь, смотрел на Анну.

– Добрый день, Анна… Разве не узнаете больше старых соседей?

Анна долго вглядывалась в смуглое лицо парня, словно не веря своим глазам, а потом пробормотала:

– Айвар Тауринь… вы тоже здесь?

– Как видите… – сказал Айвар. – Разве это так невероятно?

Робко и неловко пожали они друг другу руки и в первую минуту не знали, о чем говорить, куда глядеть.

– Это было трудно предвидеть… – сказала наконец Анна, отвечая на вопрос Айвара. – Я думала, вы остались у немцев. Где ваши родители?… Не эвакуировались?

– Таурини? Нет, им даже в голову не могла прийти такая мысль. В сущности говоря, они и не знают, что я ушел вместе с Красной Армией. Думают неизвестно что. Ну и пусть… какое мне дело!

– Как же это? Вас так мало беспокоит, что думают ваши родители?

– А вы о своих много думаете?

Анна посмотрела на Айвара и невольно улыбнулась:

– Мои родители – дело другое. У нас уже давно… не было согласия. Но скажите, почему вы не остались в Ургах? Вас-то гитлеровцы не тронули бы.

– А вы, Анна, остались бы дома, если бы определенно знали, что гитлеровцы вас не тронут?

– Ни в коем случае!

– Почему?

– Потому что не могу представить себе жизнь под их ярмом… Потому что я должна быть вместе с моими товарищами и бороться с захватчиками!

– Почему же мне не быть вместе с вами?

Они сели на пни и продолжали разговор. Айвар рассказал, как он ушел из дому, как вместе с группой советской молодежи дошел до Эстонии, Ленинграда… Дивизионный лагерь… первые бои под Москвой, затем ранение под Старой Руссой… госпиталь, дом отдыха, запасный полк… и снова фронт. Просто и скромно рассказывал Айвар о последних боевых эпизодах как о чем-то обыкновенном, и то больше о боевых товарищах-стрелках, чем о себе. Создавалось впечатление, что во время массированного налета немецких бомбардировщиков и позже – при отражении атак фашистской пехоты – на его долю выпала лишь роль статиста, а все сделали другие. Анна поняла – Айвар затушевывает свои заслуги. Не было ни малейшего сомнения, что он настоящий воин, способный командир, храбрый и хладнокровный в самой трудной обстановке. Его скромность и сдержанность понравились Анне, и с этого момента она увидела его совсем в ином свете.

Анна рассказала Айвару о своей жизни с того времени, как оба они оставили родные края. И когда все было рассказано, у обоих возник один и тот же вопрос: «Как-то живется сейчас там, у Змеиного болота?» И они заговорили о том, что, по их мнению, могут делать их домашние и что сталось с их общими знакомыми.

– Мой брат Бруно теперь самый ярый помощник немцев, – сказала Анна. – Добром он не кончит.

– Мой приемный отец во всяком случае не отстанет от него и роет себе яму, – сказал Айвар.

– Все же мне не совсем ясно, – сказала Анна, – почему вы ушли из дому. Вы, по-моему, хорошо уживались со своими приемными родителями. А о своих настоящих родителях вы что-нибудь знаете?

– Долгие годы я ничего не слышал о них. Узнал только в день своего ухода из дому.

– И потому именно ушли, что узнали?

– Отчасти потому… и еще по одной причине, но о ней я скажу вам только после войны.

– А вы знаете, где они сейчас находятся? Встречались с ними?

– Скоро встречусь.

– Тогда я начинаю кое-что понимать, – сказала Анна и протянула Айвару руку, но он попросил не уходить.

– У меня к вам просьба, Анна… Недавно у меня был серьезный разговор с политруком нашей роты Пакалном. Он думает, что мне пора вступить в партию. Если бы это произошло, дали бы вы мне рекомендацию? Одну рекомендацию обещал мне Пакалн.

Анна изумленно посмотрела на Айвара.

– Меня только недавно приняли в кандидаты партии, – сказала она. – Я еще не могу дать поручительство.

– Я этого не знал.

– До свидания, Айвар.

– До свидания, Анна…

Как очарованный, смотрел ей вслед Айвар и чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Более получаса говорила с ним Анна, дружески и просто, а уходя, назвала по имени: Айвар… Так никогда не называют чужого, так никогда не говорят человеку, которого не желают знать.

– Спасибо, милое солнышко… – взволнованно шептал он. – Как я сейчас буду воевать, ох, как буду воевать! Тебе не придется стыдиться знакомства со мной.

А у Анны на душе было невесело. Ей не давала покоя одна мысль: товарищи Айвара по роте, очевидно, ничего не знают о его прошлом. Он им ничего не рассказал или сообщил не все и не самое главное, что надо было знать рекомендующим и партийному собранию. Как бы посмотрел Пакалн на то, что в Ургах было девяносто гектаров земли и много батраков и батрачек? Конечно, не дал бы тогда рекомендации. Но почему Айвар молчит об этом? От партии нельзя ничего скрывать. Если он это делает, то совершает преступление перед партией, и она никогда не сможет оказать ему доверия.

Чем больше думала об этом Анна, тем неспокойнее становилось у нее на душе. «Может быть, Айвар сам расскажет обо всем на партийном собрании? А если не расскажет? Я – единственный человек в дивизии, знающий прошлое Айвара. Мне молчать нельзя, ведь через некоторое время, когда все станет известным, Айвара придется исключить из партии как пробравшегося обманным путем в ее ряды».

В тот день должен был состояться слет снайперов полка. Анна отправилась на слет часом раньше, чтобы успеть поговорить с военкомом полка Яном Лидумом об Айваре Таурине. Она знала: этот седой, закаленный революционер сумеет во всем разобраться и дать ей правильный совет.

Лидум принял ее в своей маленькой землянке.

– Что у девушки на сердце? – спросил он ее и, как обычно, ласково улыбнулся. – Садись, Анныня…

Анна села и начала рассказывать. Лидум ни разу не прервал ее, спокойно выслушал необычайное сообщение, но глубокие складки на лбу показывали, что он недоволен. Когда Анна умолкла, военком задумался, барабаня по столу пальцами.

– Может быть, Тауринь только приспосабливается? – спросил Лидум. – Весьма возможно, что он заслан в дивизию со специальными заданиями, о которых мы и понятия не имеем. Враг очень коварен и не отказывается ни от какой возможности повредить нам.

– Я думаю, что дело обстоит не так плохо, товарищ комиссар, – ответила Анна. – Считаю лейтенанта Тауриня честным человеком, но в партию принимать его рано. Поэтому я сочла необходимым рассказать все, что знала о нем.

– За это тебе большое спасибо… – сказал Лидум. – Пока никому не говори о нашей беседе. Хочу уточнить некоторые обстоятельства, тогда увидим, как быть с этим человеком.

Когда Анна ушла, помрачневший Лидум долго сидел, подперев голову кулаком. Он был недоволен собой.

«Неужели я так постарел, что не умею больше разбираться в людях? – думал он. – Мне он казался таким честным… сделанным из настоящего материала. Выходит, что я встретился с трусом. На передовой он не боится смотреть в глаза смерти… это он умеет как следует… а сказать о себе правду у него не хватает духа. Что теперь с ним делать?»

В дверь землянки постучали. Вошел ординарец.

– Товарищ комиссар, там пришел лейтенант. Очень просит принять его. Что сказать ему?

– Какой лейтенант? Что ему нужно?

– Командир роты, лейтенант Тауринь… – объяснил ординарец. – Он не сказал по какому делу. Я его спрашивал, а он говорит, что может сказать только вам.

Лидум сердито наморщил лоб. «Так, так… – подумал он. – Хочет оправдываться… Совесть мучает. Ну ладно, давай посмотрим, что за птица».

– Пусть войдет, – сказал Лидум. – Пока не кончу разговора с ним, никого не впускайте сюда.

– Ясно, товарищ комиссар, – отозвался, ординарец и вышел.

3

Лидум пристально взглянул на Айвара, затем, подавив неприязнь, сказал по возможности спокойно и вежливо:

– Присаживайтесь, товарищ лейтенант. Я вижу, что стоять на ногах в этом погребе для вас мучение. Таким голиафам, как вы, рост иногда причиняет некоторые неудобства.

Айвар сел на скамейку по другую сторону столика и скомкал в руках выцветшую пилотку. Он казался очень взволнованным. Снова и снова его пальцы сжимали пилотку, а потом разглаживали, чтобы опять скомкать.

– Мне нужно с вами поговорить, товарищ военный комиссар, по очень серьезному делу… – начал Айвар.

– Я слушаю… – сказал Лидум.

– Политрук нашей роты, товарищ Пакалн, заговорил со мной о том, что мне пора вступать в партию, – продолжал Айвар. – В моей жизни есть много такого, что бросает на меня тень, и я не хочу делать этот серьезный шаг, не рассказав предварительно все о своем прошлом. Я хотел рассказать это вам, и от вас я хочу получить совет. Согласны ли вы меня выслушать?

– Пожалуйста, рассказывайте…

Айвар, опустив глаза, несколько секунд молчал, затем распрямил плечи, посмотрел на Лидума спокойным, грустным взором и начал:

– Это будет рассказ про искалеченную жизнь, товарищ Лидум. Была однажды семья – муж, жена и маленький мальчик. Они жили в нужде, как многие бат «рацкие семьи. Муж выполнял тяжелую работу батрака и мечтал о другой, лучшей жизни, которую простые люди могут завоевать только борьбой, поэтому он стал революционером. Единственному сынишке революционера было семь лет, когда полиция арестовала его отца и за «точила на долгие годы в тюрьму. Вскоре погибла от несчастного случая на работе мать, и мальчик остался на свете совершенно один. Так как он стал в тягость всем, его с торгов отдали людям, которые за его содержание требовали от волостного правления наименьшую доплату. Прожив там несколько месяцев, он попал в другую семью. Его взял на воспитание богатый кулак Тауринь из усадьбы Урги Пурвайской волости. У Тауриня своих детей не было, но ему нужен был наследник, поэтому кулак усыновил мальчика, дал ему свое имя и воспитал как своего сына. Мальчику объявили, что его родители умерли, чтобы он забыл о них, а своим отцом и матерью считал бы Тауриня и его жену. Из приемного сына старались сделать настоящего хозяйского сына, привить ему все качества кулака. Окончив сельскохозяйственное училище, он вскоре ушел на военную службу, а после демобилизации работал в хозяйстве приемного отца и помогал ему увеличивать доходы. В первый год Советской власти этот приемный сын имел возможность только издали наблюдать, как живут и работают советские люди. В те дни он встретил девушку, одну из тех, с которыми Тауринь не позволял ему дружить, – она теперь была на другом берегу, среди строителей новой жизни. Он полюбил ее, любит и по сей день, хотя она этого не знает и на его чувства не ответила даже простой дружбой. Когда началась война и девушка эвакуировалась вместе с активом волости, парень не находил себе места, чувствовал себя, как в пустыне. Приемный отец накануне войны ушел в банду, а когда нагрянули фашистские войска, вернулся домой и стал уговаривать своего приемного сына стать во главе банды убийц, убивать невинных людей. Но сын уже находился во власти сомнений, и предложение приемного отца возмутило его до глубины души. Он чувствовал, что его место на той стороне, где была любимая девушка, и что в этой великой борьбе он не может остаться с Тауринем и подобными ему хищниками. Но мысль об уходе, об эвакуации родилась у него позже, когда он узнал нечто чрезвычайно важное…

Вслушиваясь в рассказ Айвара, Ян Лидум сидел, не проронив ни слова, только по временам руки его сжимались в кулаки. Иногда он незаметно взглядывал на Айвара – пристально, испытующе и взволнованно, словно ожидая желанного подтверждения какому-то неясному предчувствию, которое с каждой секундой все сильнее охватывало его.

– Что вы… узнали? – не выдержал Лидум. Голос у него вдруг задрожал.

– В тот день я узнал, что мой отец не умер, что он жив, – продолжал Айвар. – Я узнал его имя, где он живет и работает, и мне стало ясно, что этот человек заслуживает большой любви и надо постараться стать достойным его. Я оставил Урги, чтобы больше никогда туда не возвращаться приемным сыном Тауриня и чтобы найти своего родного отца.

– И вы… его нашли? – спросил Лидум и больше не спускал глаз с Айвара. Туманное предчувствие стало превращаться в уверенность; всей душой желая, чтобы так оно и было, он все же боялся ошибиться, поэтому сдерживал себя и всеми силами старался овладеть своими чувствами.

– Да, нашел… – вздохнул Айвар.

– И кто же он? – как стон, как мольба, вырвалось из груди Лидума.

Тогда Айвар посмотрел на него долго, нежно, губы его задрожали и глаза внезапно наполнились слезами.

– Отец… – прошептал он. – Неужели ты меня… еще не узнаешь?

Теперь наконец Ян Лидум понял, почему ему казалось, что он где-то видел этого человека, и на кого походил он, – его собственная молодость глядела на него этими грустными глазами, которые сейчас стыдились своих слез.

– Айвар!.. – воскликнул он, бесконечно счастливый. – Это ты?… Ты… мой сын…

Он обнял его и долго сидел рядом молча, а большие, сильные руки его все время, не переставая, гладили плечи Айвара, голову, волосы, и, как Ян ни крепился, в глазах его накапливалась соленая влага и крупными каплями скатывалась по щекам.

– Айвар, дорогой мальчик… наконец-то мы вместе… – шептал Лидум. – Все будет хорошо, все устроится… Мы заживем новой жизнью. А Тауринь… Забудь ты его… не думай больше о нем.

Несколько успокоившись, отец начал расспрашивать сына, с кем он дружит, как проводит свой досуг, много ли читает, каковы его планы на будущее. Потом они говорили о текущих политических событиях, о причинах, вызвавших Великую Отечественную войну. И у Айвара вырвалась такая фраза:

– Немецкий народ – преступный народ, и пока не удастся его уничтожить, до тех пор человечество не сможет жить в мире.

«Бедный мальчик… – подумал Лидум. – Много еще хлама в твоей голове. И ничего удивительного – почти двадцать лет тебя пичкали такой «мудростью». Ну ничего, я все-таки сделаю из тебя настоящего, советского человека».

Айвару он сказал:

– О вступлении в партию пока не может быть и речи. Живи и работай как честный беспартийный большевик. Только не вешай головы, у тебя все впереди.

– Конечно, ты лучше знаешь, что правильно и что неправильно, – сказал Айвар. – Головы вешать не буду.

– А теперь, мой мальчик, оправь как Следует гимнастерку и подтяни ремень: мы пойдем к командиру полка. Пусть Виноградов первым увидит, какой сын у старого Лидума.

4

Подполковник Виноградов – стройный мужчина лет тридцати пяти, с маленькими черными усами и карими живыми глазами – только что вернулся от командира дивизии и изучал карту, когда к нему явился Ян Лидум с Айваром.

– Не помешаем? – спросил Лидум, сгибаясь в дверях землянки.

– Как раз наоборот, Ян Петрович, – отозвался Виноградов. – В самый раз. Нашему полку предстоит выполнить важное задание. Заходи… – только сейчас он заметил, что вместе с Лидумом пришел лейтенант Тауринь. – Здравствуйте, товарищ Тауринь. Вы тоже кстати, только что хотел посылать за вами. У меня для вас задание. Понимаете – прямо для вас. Но, во-первых, присядьте, друзья. Нам придется поговорить. Что с тобой, товарищ Лидум? У тебя такой счастливый вид.

– Ты угадал, Кирилл Степанович… – ответил Лидум, широко улыбнувшись. – У меня сегодня очень счастливый день.

– Великолепно, Ян Петрович, – улыбнулся Виноградов. – В таком случае поздравляю. О твоем счастье побеседуем немного погодя, а сейчас первым делом отпустим лейтенанта Тауриня, так как ему до вечера предстоит еще много сделать.

Когда все сели, Виноградов продолжал:

– Наш полк сегодня вечером должен вернуться на передний край и с утра начать действовать. Задача: оттеснить врага к болоту, вот сюда… – он показал на карте голубоватое заштрихованное пятно. – Пусть он там помокнет в грязи и воде, а мы посидим на суше. Ясно, что в самом болоте фриц не захочет сидеть. Когда загоним его в воду, он волей-неволей переберется на другой берег, и болото фактически тоже окажется в наших руках.

– Но тогда нам сначала надо занять высоту, – заметил Лидум. – Пока высота, Кирилл Степанович, находится в руках гитлеровцев, нечего думать о дальнейшем продвижении. Иначе операция потребует больших жертв.

Виноградов утвердительно кивнул головой, затем посмотрел на Айвара:

– Как вы думаете, товарищ лейтенант?

– Та «же, как… товарищ Лидум, товарищ подполковник, – ответил Айвар. – Сначала врага надо прогнать с высоты.

– Совершенно верно, – сказал Виноградов. – И прогнать сегодня ночью, и сделать это придется вам, товарищ Тауринь. Вы хорошо знаете место, две недели удерживали сектор под носом у этой высоты… а главное – как держали! Поэтому мы уверены, что вы сумеете отбить и удержать высоту. Как твое мнение? – обратился он к Лидуму.

На несколько мгновений лицо комиссара чуть побледнело и взгляд остановился на Айваре. Тот ободряюще улыбнулся отцу. Тогда Лидум сказал:

– Почему же нет… Думаю – удержит.

– Товарищ Тауринь, – продолжал Виноградов, – мы понимаем, что задача нелегкая. Здесь будут нужны железные ребята. Ударную группу составим из добровольцев. Думаю – охотников хватит.

– Хватит, товарищ подполковник! – воскликнул Айвар. Глаза у него блестели, видно было, что он уже во власти новых мыслей. – Я думаю, в нашей роте никто не отсеется. Сейчас по крайней мере не могу себе представить ни одного, кого нельзя было бы взять.

– Тем лучше, товарищ лейтенант. Теперь идите в роту, обеспечьтесь боезапасом и сухим пайком. Часа через два получите окончательные указания, а с наступлением темноты ударной группе надо быть на исходных позициях. Все ясно? Вопросов нет?

Айвар встал.

– Все ясно, товарищ подполковник. Вопросов нет. Разрешите выполнять?

– Можете идти… – Виноградов встал и подал Айвару руку. – Желаю удачи, товарищ лейтенант.

– Благодарю, товарищ подполковник.

Айвар повернулся и хотел было выйти из землянки, но задержался и взглянул на отца. Лицо Яна Лидума было серьезным и строгим. Он несколько замешкался, затем поднялся, подошел к сыну и обнял его. Поцеловал в обе щеки и сказал:

– Держись, мой мальчик… и помни, что старый Лидум в трудную минуту поддержит тебя. Ну, счастливого пути.

Когда Айвар вышел, Лидум вернулся и сел за стол напротив Виноградова; строгое выражение сошло с его лица, он теперь улыбался, но подполковнику показалось, что он заметил на глазах комиссара слезы.

– Что с тобой, Ян Петрович? – спросил он. – Что-нибудь случилось?

– Ничего… – ответил Лидум. – Ты только что дал почетное задание моему… сыну.

– Сыну? – воскликнул изумленный Виноградов. – Лейтенант Тауринь твой сын? Почему ты сразу не сказал об этом? Я ведь…

Лидум пристально посмотрел на подполковника.

– Что бы ты сделал? Не дал бы ему задания? Оставил бы в резерве?

Виноградов немного помолчал, затем сказал:

– Нет, друг, и тогда боевое задание получил бы он. Он – самый подходящий человек для этого дела.

– Мне приятно это слышать, Кирилл Степанович. Я надеюсь, что он оправдает доверие. Понимаешь ли ты теперь, о каком счастье я говорил? Как раз сегодня я нашел своего сына!

– Понимаю. Но как это случилось?

– Долгий разговор, – Лидум вздохнул. – Я тебе все расскажу потом, а сейчас подумаем, как лучше подготовить полк к выполнению боевого задания. Времени остается немного.

– Ты прав, времени немного… – сказал Виноградов, – Присаживайся ближе, товарищ комиссар.

В тот же вечер Яну Лидуму пришлось побывать в штабе и в политотделе дивизии. Не скрывая своей великой радости, он рассказал о ней товарищам. Через несколько часов об этом уже знали многие, и все они разделяли радость Лидума. Узнала об этом и Анна Пацеплис…

…В два часа ночи, когда полк подполковника Виноградова занял исходные позиции, усиленная рота под командованием лейтенанта Тауриня начала выполнять боевое задание. Другая рота должна была провести ложное наступление в лоб высоте и слева от нее. Строчили пулеметы, рвались гранаты, неприятель засыпал этот сектор минами и артиллерийскими снарядами, непрерывно взвивались ракеты. Ударная рота в это время скрытно приближалась к высоте; метрах в пятидесяти справа от нее бойцы сделали проходы в проволочных заграждениях и, продвинувшись еще метров на тридцать, с тыла ворвались в окопы противника. Несколько минут длилась ожесточенная рукопашная схватка. В дело были пущены ручные гранаты, штыки, приклады. Большинство гитлеровцев осталось на месте, на брустверах и в окопах, но часть отошла к ближайшим кустам и оттуда яростно обстреливала роту.

Бойцы ударной роты отнесли в сторону убитых немцев и наспех подготовили окопы для обороны. Все огневые точки надо было срочно перенести на другую сторону окопов – фронтом к неприятелю.

Опомнившись от неожиданного удара, противник пытался вернуть свои прежние позиции. Одна атака следовала за другой. В промежутках вражеская артиллерия осыпала высоту снарядами и минами, но стрелки не сдавали завоеванный рубеж и отбили все контратаки гитлеровцев.

Ян Лидум в это время находился в том батальоне полка, которому, согласно оперативному плану, следовало сразу после занятия высоты перейти во фронтальную атаку слева. Внешне спокойный и невозмутимый, он вслушивался в шум боя и наблюдал из окна за бушевавшим там, на высоте, адом. Только его пальцы по временам без всякой надобности ощупывали пуговицы гимнастерки и губы беззвучно шептали:

– Держись, Айвар… выдержи, мой мальчик… Я здесь и сейчас приду к тебе на помощь…

Вот взвились две красные ракеты – условный сигнал начала атаки. Полк пошел в наступление. С потерей высоты в системе обороны противника образовалась брешь, через нее вливался поток советских воинов; смяв первую линию, он в неудержимом порыве бросился на вторую линию обороны врага. Еще последнее сопротивление в окопах второй линии, еще последняя отчаянная попытка задержать, прижать к земле наступающих, но не выдержала и вторая линия обороны неприятеля, дрогнули ряды фашистов, и, выгнанные на равнину, батальоны гитлеровцев неудержимо откатывались назад, к большому болоту. Им не давали опомниться, найти более сухие тропы и обходные дороги: наступающие стрелки, как шквал грозной бури, загнали неприятеля в грязь и воду. Когда рассвело, повсюду вдоль болота стали видны брошенные и увязшие в трясине пулеметы, ящики с боеприпасами, минометы. Болото молчало, только на другой его стороне перемазанные в грязи остатки гитлеровских батальонов зарылись в землю. Молчала и высота, которую в ту ночь заняла ударная рота лейтенанта Тауриня.

В шесть утра Яна Лидума вызвали к телефону.

– Немедленно явитесь на КП командира дивизии, – передал политработник из штаба дивизии. – Только поторопитесь. Вы здесь очень нужны.

Лидум сообщил Виноградову о вызове и немедленно отправился на командный пункт комдива. Там его встретил знакомый полковник.

– Поздравляю с победой! – сказал полковник. – Прекрасный успех, товарищ Лидум. Ваш сын великолепно выполнил боевое задание, еще раз поздравляю. Славно сработано… лучше и желать нельзя… А теперь… – полковник нагнулся и, не глядя на Лидума, быстро проговорил: – А теперь садитесь в мою машину и поезжайте скорее в медсанбат.

– С Айваром… с моим сыном что-нибудь случилось? – спросил Лидум, побледнев от волнения.

– Лейтенант Тауринь ранен, – ответил полковник. – Его будут оперировать… здесь, в медсанбате. Врач надеется, что все кончится благополучно.

Он сочувственно пожал Лидуму руку.

Через полчаса Ян Лидум стоял в палатке и смотрел на бледное, желтоватое от загара лицо сына. Айвар был в полуобморочном состоянии. Увидев отца, он попытался улыбнуться, но улыбка так и не вышла, вместо нее лицо исказила гримаса нестерпимой боли.

– Что фашисты… прогнаны к болоту? – спросил он шепотом.

– Да, сын, они уже за болотом… – тихо ответил Лидум.

Он достал платок и вытер пот со лба Айвара.

– Навряд ли я вернусь в строй, когда их погонят дальше… – снова почти шепотом проговорил Айвар. – Как… хотелось бы… Еще так мало… сделано…

Он думал о дальнейшей борьбе. А у Лидума при воспоминании о разговоре с хирургом сжималось сердце. «Бедный мальчик… – думал он. – Ты считаешь дни, когда сможешь вернуться в строй… но никто не может сказать, выживешь ли ты…»

Когда Айвар в беспамятстве лежал на операционном столе, Ян Лидум стоял у входа в палатку и мысленно разговаривал с сыном: «Ты не умирай, сынок… Ты должен жить, вместе со мною строить новую жизнь. Выдержи, не оставляй меня одного. Так мало пришлось нам быть вместе. Теперь бы можно было… Возьми себя в руки, Айвар, перебори все и живи…»

Спустя час к нему вышел хирург.

– Кажется, все будет хорошо… – сказал он Лидуму. – У вашего сына идеально здоровый организм.

– Значит, будет жить?

– Ручаться никогда нельзя, но если не будет осложнений, я думаю, он даже вернется в строй.

– Благодарю вас от всего сердца, дорогой товарищ… – сказал Лидум.

Лидуму разрешили посмотреть на спящего Айвара. Осторожно погладив по голове сына, он вышел из палатки и на маленькой фронтовой машине отправился на командный пункт командира дивизии. Теперь Лидум чувствовал себя гораздо спокойнее.

Недалеко от штаба дивизии на дороге стояла девушка в гимнастерке, с погонами младшего сержанта. Узнав Лидума, она помахала рукой, прося остановиться.

– Затормози, друг… – сказал Лидум шоферу.

Когда машина остановилась, девушка подошла к Лидуму, по-военному приветствовала его и торопливо спросила:

– Вы были в медсанбате? Как ему… как чувствует себя Айвар?

Лидум наконец узнал Анну.

– Будет жить, Анныня… – сказал он и погладил руку девушки. – Таких богатырей даже артиллерийский снаряд не берет. С ручательством – будет жить.

Он вспомнил, как говорил Айвар о девушке, которую любил и ради которой ушел от приемного отца, хотя она не отвечала на его чувства даже простой дружбой, и Ян Лидум подумал, что Анна Пацеплис и есть та самая девушка, которую любит его сын. Он с нежностью посмотрел на Анну: что было дорого Айвару, не могло быть безразличным и ему, Яну Лидуму.

– У меня просьба… – заговорила Анна и опустила глаза, полные слез. – Когда вы в следующий раз навестите Айвара, передайте ему от меня привет.

– Передам, милая… – прошептал в сильном волнении Лидум, – обязательно передам. Я думаю, это доставит ему радость и поможет скорее встать на ноги.