Текст книги "Мы просили у вечности рай (СИ)"
Автор книги: Виктория Вайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 57 страниц)
Эмир.
Она будто всегда была рядом со мной. Еще до того момента, когда судьба впервые позволила нам увидеться. Я не занимал ее мысли. Не присутствовал в каждом дне ее жизни. Не был принцем, за которого бы она мечтала выйти замуж. Но все произошедшее, вовсе не злой рок. А коварный план жизни, который почти исполнился. Смотря на Клео. Юную, но такую сильную. Я чертовски благодарен, что она не ушла. Не вернулась в семью, оставив меня с множеством проблем. С болью, которая навсегда останется искрой в душе. Сейчас для меня чертовски трудно все. Практически все лучшие из квалифицированных клиник Европы, наотрез отказались принимать Амани в качестве пациентки, считая ее состояние безнадежным. Всего лишь одна клиника, находящаяся на западе Германии, решилась принять Амани на лечение. Поговорив с ведущим доктором, он в какой-то степени даже дал надежду на то, что Амани сможет самостоятельно передвигаться в инвалидном кресле. Подобную жизнь невозможно называть полноценной, но это лучше, чем постоянно быть прикованной к кровати.
Сжимая руки в кулаки, замираю на крыльце клиники, смотря, как Клео медленно идет по саду. Чувство вины сжирало заживо, и я не мог ничего с этим поделать. В какие моменты я ненавидел себя, вспоминая, как мечтал, чтобы Амани раз и навсегда исчезла из моей жизни. Сгинула, чтобы этот проклятый договор навсегда расторгся. Но сейчас мне было стыдно от этих желаний и мыслей. Особенно после того, как ее папаша в очередной раз наплевал на свою дочь. Мне казалось, после аварии этот черствый мужик должен одуматься, и быть рядом с дочерью, которую всегда якобы любил. Но все было ложью. Его сердце мертво. Оно с легкостью предало все чувства Амани, вышвырнув ее из своей семьи, открещиваясь от родственной связи. Единственным родным человеком, который бросив все и наплевав на то, что ее разыскивают по всей Европе, оказалась Ирма. Никто не стал препятствовать ее пребыванию в клиники, зная, что для Амани ее поддержка только на пользу.
Делая несколько глубоких вдохов, разворачиваюсь, заходя в фойе клиники. Не спеша. Оттягивая роковой момент. Замечая в коридоре Ирму, дрожащими пальцами сжимающую бумажный стаканчик с кофе. Сейчас в этой женщине сложно узнать жестокую сутенершу Востока, которая еще совсем недавно с легкостью распоряжалась чужими жизнями. Делаю несколько шагов, проходя мимо женщины. Мечтая скорее увидеть Амани и поговорить с ней. Боковым зрением замечаю, что Ирма допивая кофе, сжимает стаканчик в кулаке, и, ускоряя шаг, пытается меня догнать.
– Эмир?! – Громко произносит имя, от чего я дергаюсь, и, напрягаясь, останавливаюсь. Поворачиваю голову, замечая, что Ирма судорожно стирает руками слезы, пытаясь скрыть от меня гложущие эмоции.
– Что происходит? – Задаю вопрос в лоб, осознавая, что Ирма знает то, о чем Амани хочет со мной поговорить.
– Мы с тобой, – неожиданно Ирма берет меня за руку, с оставшейся силы сжимая несколько пальцев, – должны прислушаться к ее просьбе и выполнить. – Ни черта не понимал, о чем она сейчас говорит. Не хотел выяснять. – Поговори с Амани, и представь себя на ее месте. – Делая несколько шагов, замираю у палаты, понимая, что забыл даже дышать. Ничего не отвечая Ирме, согласно киваю головой, давая понять, что прислушался к ее словам. Решаясь, нажимаю на ручку, почти настежь открывая дверь палаты.
Прохожу внутрь, моментально смотря на Амани. Худая. Кожа бледная, и похожа на пергаментную бумагу. Темные круги под глазами. Она слушает музыку из плеера через наушники. И когда видит меня, пытается улыбнуться.
– Выключи музыку и убери наушники. – Говорит тихо, несмотря на то, что музыка играет достаточно громко. Она не может пошевелить даже кончиком пальца, но за это время видимо смогла хоть чуть-чуть свыкнуться со своим состоянием. Делаю то, что она просит, осторожно убирая все на прикроватную тумбочку. Сажусь рядом на край кровати, но Амани показывает глазами, чтобы я подвинулся ближе. – Я не могу самостоятельно читать или что-то делать, но слушать музыку мое состояние не может помешать. Знаешь, Кинг, когда человек находится на рубеже жизни и смерти, он начинает верить в Бога. Даже осознавая, что он никогда не простит за все сотворенные грехи. – Амани замолкает, на миг глаза прикрывая. Словно собираясь с силами, чтобы продолжить свой диалог.
– К чему ты это говоришь, Амани? – Сказать честно ее слова запутывали. Предупреждение Ирмы тут же всплыло в сознании.
– А ты помнишь наш медовый месяц? – Продолжает говорить, спрашивая. Совершенно игнорируя мой вопрос, задавая свой. Она не ждет пока я дам ответ, просто продолжает. – В Касабланке я искренне поверила, что смогу избавиться от своей болезни. – Амани улыбается, и на несколько секунд я вижу перед собой юную красотку, которая когда-то стала моей женой. – Это единственное место, где я была по-настоящему счастлива. – Поднимая руку, накрываю ее. С осторожностью сжимая тонкие пальцы. Ощущая их мертвенный холод. – Я любила тебя только там, Эмир. Без ошибок. Без греха. – Я не знал, что ответить Амани на ее слова. Но ощущение, что эта женщина хочет высказаться, заставляло меня сейчас просто молчать. – Помнишь тот день, когда мы вместе готовили завтрак? – Она внезапно замолкает, облизывая сухие губы.
– Я все помню, Амани. – Хрипло. Не понимаю, зачем она придает этим воспоминаниям так много значения.
– В тот день по телевизору показывали репортаж о девушке. – Амани, как ни в чем не бывало, продолжает говорить, смотря пристально глаза в глаза. – Она была прикована к больничной палате целых два года, а потом решилась на эвтаназию. Ты, Эмир, тогда сказала, что эта девушка очень сильная, раз решилась на подобный добровольный шаг. – Осознавая постепенно, о чем она говорит, цепенею. – Не смотри так на меня, Эмир. Ты ведь сам понимаешь, что невозможно жить в теле, которая навечно заперто к клетке. – Амани громко вздыхая, снова облизывает губы.
– Выброси эти мысли из своей головы! – Интуитивно повышаю голос, бросаясь выразить свое недовольство. Внутри все еще сильнее холодеет.
– Отпусти меня, Эмир, я хочу свободы. – Продолжает напирать, доказывая свою правоту. – Я попросила Ирму, чтобы она подготовила документы. Подпиши их, Эмир. Освободи мою душу. – Амани начинает плакать, давая волю слезам. Не стесняясь. – Если бы ты только знал, как я устала. Я хочу летать, а не умирать медленно в четырех стенах.
– Не сходи с ума, Амани, я не стану ничего подписывать. – Вспыхивая от злости, подхватываюсь с кровати, лихорадочно взъерошивая волосы на голове. – Нас ждет клиника в Германии, где тебе обязательно помогут. – Серьезно и громко. Пытаясь напугать, чтобы Амани выбросила эти ужасные мысли из своей головы.
– Меня освободит только смерть, Эмир, ты сам это понимаешь. Забери документы, и подпиши их. – Амани, научившись, делает жест глазами в сторону тумбочки, на которой лежит достаточно толстая папка. Хватаю ее, не выдерживая, выскакиваю из палаты. В горле ком застрял, который дышать спокойно не позволяет. Пальцы будто обжигало от соприкосновения с дьявольской папкой.
Почти бегом выскакиваю в просторный холл, тут же видя перед собой Ирму.
– Ты знала обо всем, и помогла ей оформить документы? – Изо всех сил сдерживал приступы ярости, чтобы не схватить эту женщину за шкирки. Сделав единственный вдох через нос, мгновенно ощущая, как внутри все обжигается.
– Отпусти ее, Эмир. – Ирма едва сдерживает слезы. Она раздавлена и уничтожена решением своей племянницы. – Амани сделала это осознанно. В твердой памяти. Помоги ей. – Она еще что-то произносит в спину, но я уже не слушаю не единого слова. На автомате направляюсь к выходу, до боли, в костяшках пальцев сжимая папку с документами.
Я не могу их подписать. Амани превращает меня в палача, который одним росчерком руки лишит ее жизни. Она добровольно хочет убить себя, не желая существовать даже в инвалидном кресле. Внутри все обжигало. Если Амани что-то для себя решила, то я не был готов к совершению подобного поступка. Выскакивая на улицу, вижу Клео, которая разговаривает с девчонкой. При этом по-доброму и искренне ей улыбается. Чудесный, солнечный день. Но на душе настолько паршиво, что хочется выбросить эти документы к чертовой матери. Раскрываю папку, заглядывая внутрь. Два конверта. На одном написано мое имя. На другом, дата, когда его стоит открыть. Выбор, которой здравому человеку сделать не просто, если даже понимать, что единственное верное решение.
Глава 61
Эмир.
Живи так, как тебе подсказывают чувства. Не позволяй разуму заводить тебя в лабиринты сомнений. Так или иначе, никто из нас не способен контролировать все, что происходит в нашей жизни. Притворяться фальшивым, скрывая свою истинную сущность. Все должно быть предельно настоящим. И люди, которые нас окружают, и чувства, что с каждой секундой воодушевляют сердце. Время не щадит. Она всего лишь учит нас жить с болью, постепенно притупляя ее. Создает иллюзию, вынуждая нас поверить в ее существование. Делает так, что память усыпляет плохие воспоминания. Но всего-то временно. А после…. Снова и снова они возвращаются, и мы просто смиряемся, сдаваясь перед собственной памятью. Люди помнят все до мелочей. Все, что когда-то происходило в их судьбе. Как бы ни хотели, никогда этого не забудут. Сейчас задумываясь, я не осознавал, хотел бы я навсегда выдрать из сознания все, что связано с прошлой жизнью. С Амани. С нашим браком, который для обоих стал фатальной ошибкой. Возможно это именно тот опыт, который я должен был пережить. Да, и она тоже. Только не такой ценой. Стискивая зубы, снова начинаю злиться, до обеления костяшек пальцев, сжимаю кулаки, едва сдерживая крик, вырывающийся из глубины души. Пошатываясь, прислоняюсь лбом к гладкой штукатурной стене, на мгновение глаза зажмуривая. Если бы хоть кто-то мог представить, что сейчас творилось внутри. До изнеможения сердце кровью обливалось. Резко отшатываясь назад, распахиваю глаза, осматривая все вокруг. Наверно на первый взгляд никто бы не догадался, что находится в больнице. Это заведение скорее походит на тихую уютную гостиницу, в которой персонал очень рад каждому своему посетителю. Наверно потому, что никто не должен видеть белые скучные стены, так свойственные для любого медицинского учреждения. В последние дни и часы своей жизни, человек хочет видеть краски, чтобы запомнить этот мир ярким и фееричным. Делая несколько шагов по просторному коридору, смотрю по сторонам, понимая, что для больных созданы все условия. И даже самые прихотливые, несомненно, останутся довольны. Вокруг много цветов и картин. Каждая палата, похожа больше на комфортабельную комнату в лучшем пансионате Европы. Казалось бы, вокруг витает иллюзия счастья и покоя, но ее быстро и безнадежно рвут в клочья слезы родственников, которые дают волю сжирающим эмоциям, оказавшись в коридоре, плотно закрыв дверь в палату. Наверно впервые за последние несколько часов я почувствовал, как началась крупная дрожь по всему телу. Импульсы, похожие на мощные разряды электрического тока. И, несмотря на то, что рядом находились Эффи и Асад, я все равно не мог взять себя в руки. Ирма практически не покидала Амани. Каждую секунду проводила с ней рядом, выполняя любую просьбу. Клео предпочла остаться в саду при больнице. Она так и не смогла принять выбор Амани, добровольно лишиться жизни. Наверно никто бы не смог. Только человек с необычайной силой воли и жесткостью характера. Трезвым рассудком, который не находит тропинки в будущее. Я смог понять отчаяние Амани только после того, как прочитал от начала и до конца то письмо, которое написала Ирма под диктовку своей племянницы. Каждое слово было пропитано болью. Слезами, которые сейчас были искренними, быть может, впервые в жизни. Я не имел права настаивать на своем. Не мог удерживать душу в теле, которое стало для Амани стальной клеткой. Той ночью, когда собранные Ирмой документы, оказались меня, я так и не смог уснуть. Раз за разом перечитывал каждый пункт, зная, что ни за что на свете не смогу их подписать. Я не палач. Не убийца, несмотря на то, что Амани решила все сама. Несколько раз пытался сжечь эти документы, но всякий раз останавливался в последний момент, стараясь найти хоть одно разумное объяснение ее решениям. Долго размышляя, понял, что у Амани нет ни единого шанса вернуться к полноценной жизни. Любая простуда или незначительный вирус будет ей даваться сложнее. Иммунитет незамедлительно начнет разрушаться, что в конечном итоге приведет к инсульту, с последующим вегетативным состоянием. Наверно даже сам себе никто не пожелает такой участи. Амани желает уйти сильной и красивой, а не беспомощной и немощной. Сейчас, пока у нее ремиссия и Амани мыслит здраво, я не мог сомневаться в ее разумности. Накануне, Ирма умоляла и убеждала меня немедленно подписать эти документы, запугивая тем, что они с легкостью добьются положительного решения через суд. Осознавал, что, так или иначе, проиграю. Тяжело дыша, разворачиваюсь, прислоняясь спиной к каменной стене. Обессиленно съезжаю вниз, садясь на корточки. Руками лицо прикрываю, начиная вспоминать неожиданно все хорошее, что когда-то было между нами. Я должен запомнить Амани только той девушкой, к которой я испытал первую сильную влюбленность. Увы, эти ощущения так и не смогли перерасти в полноценное настоящее чувство, подобное тому, что вспыхнуло между мной и Альби. Но я все-таки благодарен судьбе, что Амани была в моей жизни. Она останется в памяти сильной и смелой девушкой, которая целеустремленно хотела получить свое счастье.
– Эмир!? – Дергаюсь от неожиданности, когда дрожащая рука сжимает неуклюже мое плечо. Слабо. Убираю руки от лица, немного запрокидывая голову. Ударяясь затылком об стену. Смотрю пристально на свою сестру, в глазах которой блестят слезы. Несмотря на то, что Эффи все еще слаба и проходит реабилитацию, она приехала в клинику, чтобы поддержать в трудный момент. Не только меня, но и Амани тоже. – Как ты? – Спрашивает, сама прекрасно зная ответ на свой вопрос.
– Все, что творится, кажется, что происходит не со мной. – Возвращая голову в привычное положение, начинаю смотреть перед собой на параллельную стену. Отстраненно. Ощущая, как боль сдавливает все нутро.
– Амани сделала добровольный выбор. – Эффи знает, что каждое слово правда, но и сама не может смириться с этим решением. – Попрощайся с ней, оставив прошлые обиды и боль. – Кое-как поднимаюсь на ноги, вздрагивая несколько раз. Эфф берет меня за руку, одобряюще сжимая пальцы. Прижимается, и я обнимаю свою сестру, ощущая, как неистово колотится ее сердце.
– Постараюсь. – Тихо. Голова начинает кружиться. Понимаю, что мне придется переступить порог палаты, и взглянуть Амани в глаза. В последний раз. Носом втягиваю порцию воздуха, ощущая, как горят легкие. Сложно даже представить, как я переживу этот момент. Хочется, спрятаться, словно маленькому ребенку, не понимая, что происходит. Эффи не говорит ни слова. Она ощущает мое разбитое состояние, оставаясь рядом.
Амани.
Когда вы перестанете ограничивать себя рамками чьи-то представлений, тогда вы и сможете по-настоящему оценить, что значит быть свободным. У меня больше нет никаких возможностей что-то изменить. Но я счастлива, что самостоятельно смогла выбрать окончание жизни. Не всем людям дана подобная привилегия. Конец, это всегда начало чего-то нового. Неосознанно улыбаюсь, ощущая внутри необъяснимое радостное чувство. Наверно это чертовски глупо быть счастливым, думая о собственной смерти. Но за последнее время, это действительно лучшие чувства. Когда-то давно. В моменты разумной жизни, я прочла статью в одном из европейских журналов о смерти.
О том, что происходит после того, как наше сердце перестает биться. У каждого человека на этой грешной земле все же есть свой рай. Чтобы он не совершил. Только умирая, мы понимаем в какой бы рай хотели бы попасть. И если чистосердечно признаем собственные грехи и ошибки, Аллах становится милостивым. Он способен простить, окутав грешную душу своей любовью. Подарить тот маленький клочок рая, о котором не каждый грешник способен мечтать. Нехотя раскрываю глаза, облизывая пересохшие губы. Не кричу, чтобы позвать Ирму ради глотка воды. Осознавая, что целыми сутками находясь рядом со мной, она забыла про сон и отдых. Удивительно, сколько на самом деле доброты и нерастраченной нежности с любовью скрывалось в этой, казалось, жесткой женщине. Не успеваю даже подумать, как Ирма появляется в палате, закатывая внутрь компактный столик на колесах, на котором находится торт, и недавно заваренный чай. Чуть-чуть поворачиваю голову, провожая взглядом каждое движение Ирмы. Наверно это единственные движения, на которые я способна.
– Подашь мне немного воды. – Откашливаюсь, слегка отрывая голову от подушки. Смотрю на Ирму, которая ничего не отвечая, сразу же выполняет мою просьбу. Подносит стакан ко рту, и, придерживая мою голову под затылок, помогает делать маленькие глотки.
– Я испекла для тебя торт. – Ставит пустой стакан на тумбочку, возвращаясь к столику. Берет лопатку для выпечки, и начинает разрезать торт на ровные кусочки.
– Сама? – Искренне удивляюсь, приятно радуясь такому неожиданному подарку.
– Конечно. Это старинный рецепт моей бабушки. Сейчас, – она кладет они большой кусочек на блюдце, и, беря в другую руку десертную ложку, садиться на кровать рядом со мной, двигаясь, как можно ближе, – мы с тобой его попробуем. – Я ощущала все, что творилось в душе это женщины. Она до безумия сходила с ума от той боли, которую я ей причиняла. Но стойко и смело поддерживала мой выбор.
– С удовольствием. – При виде аппетитного кусочка торта, едва сдерживаю себя, чтобы слишком рано не раскрыть рот, чтобы скорее получить это лакомство.
– Твоя мама Радана его очень любила. – Ирма отрезает ложечкой кусочек торта, и начинает меня кормить. Блаженно прикрываю глаза, наслаждаясь этим невероятным вкусом. Понимая, что это лакомство тут же становиться и моим любимым. Обидно, но многие вещи мы понимаем только тогда, когда начинаем подводить итоге своей жизни.
– А что еще любила моя мама? – За то время, что я провела в больнице, Ирма уже достаточно много рассказала мне о маме. Но всего мало было. Грустно, но я ухожу из жизни в то же возрасте, что и она ушла.
– Много всего. – Ирма широко улыбается, стараясь укрыть за улыбкой, скопившиеся слезы. Она держится стойкой и смелой только ради меня. – Но наверно самое любимое занятие Рады были танцы. Ох, Амани, – Ирма продолжает кормить меня тортом, еще кладя кусочек на блюдце, – если бы только видела грациозные движения своей мамы, сразу бы поняла, что она могла бы стать лучшей в мире. Однажды на конкурсе в школе, – Ирма так воодушевленно погружается в воспоминания, что, кажется, на мгновение забывает о моем существовании, – кто-то насыпал ей в туфли набитого стекла. Она танцевала сквозь слезы и боль. До последнего аккорда. Стерла ступни до крови, но не сдалась. Девочка моя, – Ирма убирает блюдце с ложкой, когда я доедаю торт, – ты такая же сильная и смелая, как и она. – Ирма гулко выдыхает, словно хочет что-то еще сказать, но не решается.
– Я счастлива, быть похожей на маму. – Отворачиваю голову от Ирмы, бросая взгляд наверх. – И обязательно передам ей привет от тебя. Уверена, – поворачиваю голову, остро чувствуя, как начинают неметь оставшиеся живые позвонки, – она давно тебя простила. – Не хочется погружаться в их совместное прошлое, которое навсегда однажды растоптало будущее. Ирма с сожалением улыбается, и по потускневшим глазам, понимаю, что она не хочет в этот момент разговаривать на эту тему. – Ирма? – Громко произношу ее имя, обращая снова на себя ее внимание.
– Хочешь еще торта? – Жестом указывает на столик, снова улыбаясь.
– Нет. – Хочется отрицательно покачать головой, но шея почти не двигается. – Попроси Эмира зайти ко мне. – Наверно это последнее, что я должна сделать, прежде чем доктор начнет процедуру. Ирма согласно покачивает головой, тут же выходя из палаты. Оставляя меня в одиночестве всего на несколько минут. Потому что Эмир, наверняка находится за дверями этой палаты. Скорее всего, только после смерти нашего ребенка в моей утробе, я окончательно поняла ошибочность этого брака. Любви не было. Никогда. Лишь слепая страсть, которая для меня стала болезненной одержимостью. Мой недуг сыграл с этими чувствами злую шутку. Кошу взгляд в сторону двери, слыша, что кто-то появляется в моей палате. Эмир Кинг. Мой муж. Мужчина, который заслуживает большего. Который не заслужил пройти через ад, который я ему сегодня устроила. Лицо измученное. Взгляд уставший. Он до устали извел себя. Не мне, а именно Эмиру сейчас нужна поддержка. Эта пигалица американка всегда будет рядом с ним, ведь его сердце почему-то выбрало ее, а не меня.
– Эмир, улыбнись. – Делаю то же, что сама произношу. Перед ним хочется выглядеть сильной, решительной женщиной. Пряча уязвимость и гложущее чувство, которая подобно яду, распространяется по венам. – Я хочу запомнить тебя тем парнем, который ты был в начале наших отношений. – Эмир не говоря ни слова, подходит к больничной кровати, не прерывая между нами зрительного контакта. Руку поднимая, разворачивает кисть, прикасаясь тыльной стороной ладони к моей щеке.
– Я уже давно не тот парень. – Грустно усмехается, стараясь при этом сдерживать дрожь по всему телу.
– Давай вспомним тот день, когда мы катались по гололеду на мопеде, а после еле мятное мороженое в придорожном кафе. – Тихим голосом. Погружая в эти воспоминания не только себя, но и Эмира тоже. – Ты помнишь, Кинг? – Не соображаю, зачем спрашиваю. Уверена, он ни черта не забыл. Как же хочется подняться, вцепившись в его объятия. Прижаться хоть на секунду, ощутив теплоту сильного тела. Но я не могу этого сделать. Все, что мне позволяет судьба, лишь смотреть на мужчину, который когда-то мог стать моим счастьем.
– Все помню. – Хрипло отвечает, двигаясь еще ближе ко мне.
– Поцелуй меня, Эмир. – Решительно прошу, понимая, что он может отказать. – В последний раз… – Начинаю хватать недостающий воздух потрескавшимися губами, пристально смотря в карие глаза. – Подари мне мгновение, в котором будем лишь только мы. – Не успеваю договорить фразу, как Эмир бережно трогает пальцами подбородок, прикасаясь губами к губам. Дарит ощущения, которые уносят далеко-далеко. Растворяют в эйфории, позволяя забыть о том, что произошло. – Эмир? – Отстраняюсь, прерывая поцелуй, который для Кинга становиться каторгой.
– Что еще? – Игриво усмехается, забывая о том, зачем пришел в больницу.
– Не облажайся с этой пигалицей. – Усмехаюсь в голос, не уточняя о ком говорю. Хотя Эмир и сам знает. – Она все еще наивна и глупа, но я знаю, что это девочка тебя любит. – Возможно, впервые признаю этот очевидный факт. Сейчас лукавить уже ни к чему. – Пообещай, что будешь с ней счастлив! – Повышаю голос, сама этого не понимая. Наверно это последнее, что я хочу от него услышать.
– Обещаю. – Эмир поднимается на ноги. Целует меня в лоб. Проводя дрожащими пальцами по растрепанным волосам.
Дергаюсь, слыша, как открывается дверь в палату. Вначале я вижу Ирму, на скулах которой поблескивают остатки слез. Следом входит Эффи со своим мужем. Наверно в такой момент больше никто и не нужен. Очаровательная медсестра и доктор входят последними. Он проверяет состояние приборов и расположение капельницы. Готовит необходимые препараты, растягивая время. Только оно мне больше не нужно.
– Можно начинать. – Обращаюсь к доктору, хотя смотрю на всех присутствовавших в моей палате. По очереди. Мужчина, не отвечая согласно кивает, набирая препарат в шприц. Начинает вводить лекарство через капельницу, и я тут же поворачиваю голову, смотря только на Кинга.
– Эмир, – сглатываю липкую слюну, чувствуя, как вены распирает изнутри, – второй конверт открой завтра утром. – Просьба, которую он обязательно выполнит. Переводя взгляд, вижу, что Эффи ревет в голос, не удерживая не единой эмоции. Цепляется руками за своего мужа, отворачивая голову. Чтобы я не видела этого отчаянного горя. Не прошеные слезы и у меня по щекам скатываются. Только опьянение рассудка, начинает абстрагировать от окружающей реальности, которую я покидаю навсегда. Последнее четкое воспоминание. Крохотное и мимолетное. Скупая одинокая слеза на щеке Эмира. Глаза прикрываю, чувствуя словно засыпаю. Становиться темно, но в то же время тепло и по-особенному уютно. Будто ты сначала падаешь в бездну, а затем вспоминаешь, что за твоей спиной есть крылья. Это не мрак. Не тьма. Это свобода. Та самая, которую мало кто способен познать. Луч света. Тихий голос. Рука, крепко держащая запястье. Мама. Обнимает. К себе прижимает. Целует. И мне лет восемь наверно. Или около десяти. Мы идем по цветущему саду мимо развесистых яблонь. К качелям. Смеюсь, что-то проговаривая маме. Понимая, что этот сад такой же, как был в рассказах Ирмы. Я никогда в нем не была, но это рай для меня и мамы. Боль закончилась, оставляя полноценную свободу, которую удалось обрести только после смерти.
Эмир.
Еще несколько дней назад ты смотрел в глаза живому человеку, а сейчас сидишь на его могиле, все еще не веря в подобную смерть. Амани поставила всех перед фактом, не позволив никому возразить. Сначала, мне хотелось проявить характер, запретив совершать это безумство. Только за всю жизнь, это наверно было самым разумным ее решением. Вот так меняются люди под гнетом обстоятельств. Проводят черту, после которой не будет обратного пути. А теперь я держу в руках букет цветов, которые Амани безумно любила. Простые белые камелии. Без роскоши и изысков. Кладу их на свежую могилу, на секунду глаза закрывая. Вспоминая ту ужасную секунду в больнице, когда ее сердце биться перестало. То состояние сложно передать словами. Тело до сих пор скованно болью и беспомощностью. Внутри участок пустоты, который сложно будет чем-то заполнить. В боковом кармане кожаной куртке лежит то самое письмо, которое я пообещал прочесть после ее смерти. Не решался. Достаю бумажный конверт, ощущая жжение в подушечках пальцев от прикосновения к бумаге. Приседаю на корточки около могилы Амани, несколько раз поворачивая конверт в руках.
– Что же мучило тебя, Амани? – Спрашиваю так, словно она сейчас же ответит на мой вопрос. Смотрю на фото в золотой рамке, все еще не веря, что ее больше нет в живых. – Почему ты не решилась сама мне это рассказать? – Еще один вопрос, после чего я распечатываю конверт, доставая из него сложенный листок и несколько фотографий. Продолжаю пристально смотреть на ее жизнерадостный взгляд и счастливую улыбку. Не решаясь взглянуть на фото. Но когда же все-таки делаю это, внутри все цепенеет. Первое же фото. Маленький сверток лежит на грязном покрывале. При тщательном рассмотрении можно заметить в нем ребенка. Малыша с темными волосами. Болезненного. С синеватой кожей. Худого, словно он недоношенный. Второе фото более близкое и детализированное. Не сразу соображаю, для чего Амани оставила мне их, пока не замечаю на руке малыша родинку в форме месяца. У меня такая же была, пока я не укрыл ее за множеством татуировок. Мелкая дрожь встряхивает тело. Сердце, делая удар, замирает. Руки начинают дрожать, и я роняю обе фотографии на могилу, уже понимая, кто на них изображен. Остается только прочесть письмо, чтобы догадки подтвердились.
