Текст книги "И на всех одна звезда (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Вот ваш источник. Точнее один из них, – он брезгливо сбил из гнезда, переливающийся багровым кристалл размером с грецкий орех и поддал ногой в сторону Рузанны. Руны, вспыхнувшие на креплении в потолке, выгорали с тихим шипением.

– Я о таком только читала, – хрипло произнесла волшебница, с не меньшим отвращением подбирая кристалл через ткань подола.

– Я тоже, – подтвердил темный, – Теперь у вас получится отследить Азара. Идите.

Он кивнул тихо, без стеснения, матерившемуся герою и направился к стеллажу.

– А вы?

– Я задержусь, – отмахнулся Фейт, разыскивая подходящий инструмент.

– Зачем? – удивилась Рузанна, и тут же потупилась, – Да, конечно.

Оставшись один, Дамон снова вошел внутрь и остановился, разглядывая кучку жалкой отвратительной плоти. Бедняга находился в таком состоянии, что испытывать что-либо, кроме гадливости было трудно, но всегда сидевший в нем дух противоречия подталкивал сделать нечто совершенно противоположное тому, о чем подумала Рузанна. К тому же, когда-то он сам находился примерно в таком же положении в Башне, с той лишь разницей, что его хотя бы не пытали. Парня выпили почти полностью, так что Дамон не чувствовал даже слабого проблеска Силы, да и обычное имеющееся у любого живого существа поле едва-едва мерцало. Можно ли его вообще еще спасти? Маг выдохнул и начал сбивать цепи с выгравированными на них рунами anh'mor.

Когда седой доктор со своей ношей появился в зале, отведенной под лазарет, люди потрясенно замолчали.

– Что за…? – один из бывших у него на подхвате солдат обрел таки дар речи.

– Только не вздумаете падать в обморок! Солей у меня нет! – резко отозвался Дамон, чувствуя, что его самого может самым позорным образом стошнить, – тащите сюда стол. Грейте воду, много… Самые большие котлы. Найдите чистые простыни – рвите на полосы. Пошарьте в лаборатории: мне нужен спирт. Весь.

Он с облегчением сгрузил тело на придвинутый к окну стол: весило оно едва ли больше снятых цепей, но прикасаться к нему, а уж тем более держать на руках – было невыносимо противно.

– Где леди?

– Леди отбыла докладывать Совету, – ответил появившийся рейдер Маркус.

Дамон замер на долю секунды: докладывать? О чем именно? Сколько у него осталось времени, прежде чем сюда явятся уже по его голову? И что теперь, бежать? Раз уж начал, надо хоть с этим страдальцем закончить!

Злобно оскалившись лекарь отскабливал с хрупкого тела грязь, попутно проводя первичный осмотр и простейшую дезинфекцию. Черные глаза горели жутким огнем, и окружающие взирали на него со священным трепетом, хотя сам врач через некоторое время уже не видел ничего вокруг. Подсчет был неутешительный. Вообще не понятно, почему несчастный еще дышит. По всему телу ожоги от огня и воды перемежались с рваными и резаными ранами, и это не считая просто кровоподтеков, мелких ссадин, сломанных ребер и чудовищной худобы. Руки – отдельный разговор: пробитые насквозь ладони, многократно переломанные пальцы с содранными или слезающими ногтями, запястья, как щиколотки и шея, не просто сбиты, – изорваны шипами на внутренней стороне оков… Если парень каким-то чудом выживет, еще придется постараться, чтобы не остался калекой! Как же не вовремя Рузанна отбыла! Хотя, она была уверена, что он добьет мученика, видимо несмотря на свои принципы, сочтя что в данном случае смерть для него будет только благом…

Шалишь! Не дам! Узник был настоящим вызовом всем его знаниям.

Дамон взялся за кисет, который забрал у Сивилла и задумался на мгновение: что лучше неизбежный болевой шок, когда он займется ранами всерьез, или риск остановки сердца, которое и так еле-еле бьется, от наркотика. Взвесив за и против, он все-таки выбрал последнее. Завершая первый подготовительный этап, Дамон начал срезать кишевшие паразитами патлы, и – обомлел!

Во-первых, над пленником не только издевались, но и глумились. А во-вторых, это был эльф! Которому срезали кончики ушей, и при этом довольно давно: раны не воспалились и уже зарубцевались – как видно тогда его организм еще мог регенерировать. Что ж, то, что узник оказался из Дивного народа, как-то объясняло живучесть жертвы, но довести эльфа до такого состояния, что его не только невозможно опознать внешне, но и почувствовать отличия на эфирном плане?! Наверное, только сейчас он в полной мере стал отдавать отчет о склонностях сбежавшего колдуна и был бы очень не против с ним встретиться!

Должно быть, это тот эльф, которого поймал Сивилл. Вспомнив о юноше, Дамон помрачнел еще больше: нельзя было его оставлять!

А что делать? Предположим, что Рузанна прониклась к нему расположением в такой степени, что не выдаст Совету, но например этот конкретный эльф, если придет в себя, обнаружив в пределах досягаемости темного, скорее всего сначала снова впадет в беспамятство – от шока, а потом поспешит просветить окружающих на счет доброго доктора.

Нет, судьба определенно решила побить на нем все рекорды по нелепости происходящего! Сначала он штурмует замок чернокнижника в составе Белого отряда и лечит его жертв. Потом белая волшебница упрекает его за то, что он отравил темного магеныша, после чего он помогает ей найти следы сбежавшего преступника. А теперь еще и спасает жизнь… эльфу, который… А что тому еще было здесь делать?

Однако, сказать по чести, Дамон был не просто потрясен, – сражен на повал при виде двух перекрещенных золотистых месяцев на шее своего пациента чуть ниже линии волос.

Сколько веков прошло с тех пор, как он видел такой знак? И кажется, тогда они извели Свору под корень. Свора… Сами-то себя они называли Стражами, но темный эпитет подходил больше их задаче: выслеживать и уничтожать черных и других врагов Великого леса. Ищейки. Фанатики. Значит, они появились вновь…

Вот теперь, парень ты точно выживешь: слишком многое нужно у тебя узнать!

Хотя… новые находки поставили это соображение под сомнение. О! Конечно, что еще может сломить пленника вернее насилия, но судя по повреждениям… Тут уже всякое воображение отказывало! Врач, не прерываясь, был вынужден парой глубоких вздохов подавить очередной приступ тошноты. Вспомнит ли эльф о том, что с ним было? Если вспомнит, сохранит ли рассудок?

А если сохранит – точно наложит на себя руки! Эльфы целомудренны только в легендах и бедной фантазией не страдают, однако это результат скорее скуки и долголетия, нежели страсти. Но если мальчику, которого пока по-прежнему опекает Брайн, пришлось пережить хотя бы половину из того, чему подверг этого беднягу скорее всего тот же самый маньяк Гэрон, обрадованный возможностью включить в свою коллекцию недобровольных любовников экзотику в виде настоящего эльфа, – то не удивительно, что парнишка настолько не в себе. От души пожалев, что не сохранил мерзавцу жизнь в бою, незаслуженно облегчив ему кончину, Дамон попросил своих бледных, с перекошенными лицами, подручных убрать лишнее и отходы, отправляя туда же свои перчатки и одежду.

– Ребята, покараульте.

Вымывшись и переодевшись за ширмой, Дамон вылил себе на руки оставшийся в бутыли спирт и взялся за инструменты. Времени ему понадобилось немало, и к тому моменту, когда перемотанное бинтами тело перекочевало на кровать, и возможное скорое явление Совета по его душу, и сбежавший колдун, и все прочие проблемы и заботы безнадежно проигрывали почти неодолимому желанию упасть рядом.

На всякий случай, не надеясь ни на кого иного, койку себе он попросил организовать здесь же, оставаясь на дежурстве и не испытывая к эльфику уже ничего, кроме жалости. Кто же это только додумался тебя посвятить, мальчик?! Ведь Страж и впрямь оказался почти мальчиком: судя по косточкам переломанного запястья – лет 20, для эльфов это даже не молодость, а подростковый период. Ребенок, ему еще оружие собственное не положено, а какая-то ушастая тварь сподобилась отправить его на задание!

Факт, который говорит сам за себя, – Ищейки к своим безжалостны в не меньшей степени, чем к врагам. Недоброе понимание, что придется всерьез озаботиться Сворой, стало последней четкой мыслью прежде, чем Дамон позволил наконец усталости взять свое.

* * *

Прошло несколько дней, и Фейта чрезвычайно интересовал вопрос, куда же подевалась леди Рузанна. Ее отсутствие волновало его все сильнее, даже не смотря на то, что больше никого из светлых так и не появилось. Он допускал, что по какой-либо причине, Рузанна могла не поставить Совет в известность о своих выводах на его счет, и что в данный момент она продолжила ловлю Азара, оставив Конрада 'на хозяйстве' в завоеванном замке, – именно последнее и вызывало беспокойство. Кто знает, не припасены ли у колдуна парочка-другая неприятных сюрпризов, сочетающих в себе его извращенную фантазию и сам по себе чреватый неприятностями, талант его подручного, – а выяснять это оказалось поздно. Он смеялся над нелепым чувством ответственности за нее, но поделать ничего не мог. Дамон представил, как в лучших героических традициях отправляется на поиски чернокнижника ради спасения прекрасной дамы, и признал, что Райнарт прав, – после того, что с ним уже случалось, удивить подобным развитием событий невозможно!

Пока же он занялся тем, что наплевав на осторожность, все-таки стал работать с психикой жертв, начав с Клея, который теперь хотя бы разговаривал. Подопечный эльфенок-Страж представлял из себя одну сплошную заботу, так что уехать доктор Фейт все равно себе позволить не мог. Эльфик был практически безнадежен, но он по крайней мере врач, а даже без такой отнюдь не чудодейственной помощи, у парнишки вообще не оставалось шансов.

Признаться, Дамон уже рассматривал вариант уловить его уходящую душу и допросить во всех подробностях либо просто считать память. Хотя чисто технически это как раз было бы совсем не просто и весьма неприятно, зато утаить что-либо у пойманного духа не получится. Мысль о ритуале Дамону откровенно претила: может, юный эльф и был фанатиком-Стражем, отличившимся на этом поприще, за что и заработавшим раннее посвящение, но над ним уже поизгалялись всеми возможными способами. Не хотелось становиться еще одним в списке его палачей. До такого, он и в худшие свои годы не опускался.

Однако с большой долей вероятности, иного выхода у него не останется: эльфик хоть и приходил в себя изредка, но был настолько истощен, что сил воспринимать что-либо вокруг у него не было. Раны нисколько не заживали, и у организма уже не получалось бороться. Его едва-едва удавалось напоить лекарственными эликсирами и питательным бульоном. Дамон перебрал всех, к кому имело смысл обращаться за помощью в данной ситуации, – выходило, что не к кому. Его собственная Сила, при попытке подпитать тонкие поля, убьет эльфенка вернее ножа по горлу. Появившаяся идея была бредовой, но все-таки это была идея.

Как люди говорят, что дома и стены помогают, то же можно сказать об эльфе в лесу. По распоряжению доктора Фейта, эльфенка отнесли из замка примерно туда же, где он после штурма оставил Сивилла, – очень хорошее место, даже ручей рядом. Сделать перемещением хуже, – его пациенту было уже трудно, к тому же в отсутствие всяческих любопытных взглядов, маг мог без опасений не только осуществить задуманное, но и использовать так не нравившийся ему ритуал из арсенала самых что ни на есть черных высших чар.

Драконья флейта не пережила своего единственного грандиозного волшебства, и на этот раз инструментом оказалась свирель.

Если получится, будет эльфику сувенир, – мужчина улыбнулся слегка. Чтобы о нем, Владыке Башни Дамоне Темном, не думали, но в целом к эльфам он неприязни не испытывал. Только к отдельным представителям. К тому же, слишком долго он учил себя жить без ненависти, учил верить, что это возможно, заставлял вспоминать то, что могло в этом убедить…

Слишком долго! Чтобы сейчас снова отбросить себя назад, выжав из этого мальчика всю имеющуюся информацию, и лишить его не только шанса на жизнь, но и покоя в посмертии.

На этой мысли он поднес к губам незатейливый инструмент, и свирель с грустью вздохнула, пробуя голос. Она задумалась, перебрала несколько нот, и начала песнь.

Лес тихо выдохнул в ответ.

Свирель спрашивала. Свирель звала. Свирель была угасающим солнцем и зажигающейся ночью. Свирель была лесом: теплой землей в норах… Ковром листьев, игл, травы, грибниц, стволами – стремящимися к светилу… Свирель была жизнью, которую редко кому дано почувствовать… Жаждой жизни.

Свирель была!

Она звала, увлекала за собой в переплетение звуков и чувств. Она ничего не брала себе, она приглашала войти, вслушаться, стать чем-то иным…

Май давно миновал, но вдруг распустился папоротник. Робко, словно испрашивая позволения, зазвучали рожки и дудки сильванов. Рассыпался ворохом брызг систр кэльпи. Встрепенулись, не успевшие заснуть птицы, и воздушные фейри – закружили хоровод над поляной, извержением искр торжествующего алегро…

Неповторимо!

Пожелай совершить подобное еще раз – не выйдет! Это знаешь точно!

Дамон Фейт стоял на коленях посреди ночи и спрашивал себя: почему истинная, совершенная, невыразимая красота мира открылась ему только сейчас?! И свирель скорбела о том, чего никогда никому не будет дано, ибо оно слишком велико для мелочного рассудка…

И была ночь. И впервые Тьма стала ласковой матерью, открывшей объятья заблудшему сыну.

И был рассвет. И впервые сияние Света стало торжеством Истины.

И был рассвет…

* * *

Несмотря на внешнее, так восхищающее всех изящество, иногда переходящее в видимую хрупкость, эльфы очень выносливы. Диниэр, на свою беду, получил возможность убедиться в этом сполна.

В отличие от своих сверстников и большинства старших сородичей, он знал о черных колдунах гораздо больше туманных фраз в сказаниях о 'всяких ужасных вещах', которые они творят со своими пленниками, и даже держал некоторые пыточные инструменты в руках. Он – Страж, он обязан досконально изучить, с чем он борется.

Но одно дело на зубок знать теорию, а совсем другое – испытать на себе практику. До того, как он оказался в качестве опытного материала у спятившего чернокнижника и его не менее безумного подручного, он даже не представлял, сколько оттенков и градаций может иметь такое обычное чувство как боль.

Пока она еще не заполнила его целиком, Диниэр пытался найти выход. Движимый чувством долга, которым привык заменять почти все остальные, и здоровой жаждой мести за унижение, он пытался просчитать варианты, найти способ даже не для спасения, но выполнения своей первой самостоятельной операции. Нужно же как-то реабилитировать себя после плена! У его еще хватало характера на досаду, что он так и не смог понять принцип работы и активации ловушки, благодаря которой очутился в положении жертвы, а не карающего зло палладина.

Вскоре Диниэр осознал, насколько наивным он был на самом деле. Можно было сказать, что он продержался недолго, но в таких условиях понятия 'быстро' и 'долго' – весьма относительны. Его гордость, его выдержка, которой он щеголял, его мужество, все, что он собой представлял – оказалось разбито вдребезги, как пивная кружка забулдыгой-пропойцей. Даже вера в милосердие и справедливость, в светлую сторону оставила его – о какой вере может идти речь, когда в мире есть место такому гнусному насилию? А его мучители смотрели в заплаканные глаза и смеялись.

Он изучал особую технику, позволяющую волевым усилием остановить свое сердце, но все попытки окончились неудачей: когда он еще был способен на это, в глубине души Диниэр все еще слишком хотел жить, а когда он больше всего на свете захотел умереть – у него уже не оставалось сил ни на какие техники…

Сон был необыкновенно ярким и живым. К нему в камеру врывались Стражи во главе с самим Высоким и освобождали, и дальше все становилось хорошо. Рядом отец, который не смотрит на него так холодно как обычно… Конечно, он ругает его за провал, но затем обязательно жалеет и утешает. А потом его отвозят домой, и там ему тоже все рады… Диниэр лежал на полу и плакал, понимая, что сломался окончательно и готов на все ради избавления от мук.

И понимал, что спасение невозможно – никто и ничто не поможет ему, – поэтому последней его надеждой оставалось то, что палачи не щадили его. Ему не вынести долго, но… когда же ему будет наконец позволено умереть?! Каждая минута, отделяющая его от вечности, означала лишь продолжение пытки.

Именно боль, как ни странно, стала его спасением, погружая в блаженное ничто вне течения времени и обстоятельств пространства. Он уходил в него все глубже и оставался все дольше…

Возвращение его оглушило: как будто чья-то рука выдернула обратно из мягкой засасывающей глубины, и он остался лежать, распластанный по реальности резко отступившим беспамятством, – как зазевавшаяся рыбешка отливом.

Первым осознанным ощущением стало то, что почему-то было легко дышать. Диниэр бездумно наслаждался этим необычным восхитительным чувством, когда чье-то присутствие рядом его встревожило. Веки дрогнули, нехотя приоткрываясь, – а в следующий момент васильковые, безусловно прекрасные, глаза распахнулись во всю ширь, и их затопил безотчетный ужас. Он дернулся в неконтролируемом стремлении оказаться как можно дальше от новой опасности в лице седого черноглазого темного. Диниэр пытался отползти, но был слишком слаб – искалеченные пальцы едва скребли одеяло, голова беспомощно запрокинулась, рот был открыт, хотя с искривленных дрожащих губ не сорвалось ни звука.

Когда темный протянул руку, чтобы коснутся раненого, тот попросту потерял сознание, оправдывая худшие прогнозы.

Сдержав сокрушенный вздох, доктор Фейт все же дотронулся до висков своего пациента, заставив обморок смениться на глубокий сон без сновидений. В реакции эльфенка, после того, что с ним сотворили, не было ничего странного, и по-хорошему, следовало избавить его от новых потрясений, вызванных своим присутствием.

К тому же, по зрелому размышлению разве не разумнее было не соваться в этот узел проблем? Не открывать себя хотя бы сейчас, рискуя Ингер, а Дамира он уже предупредил о Стражах… Фейт рассеяно барабанил пальцами по окну.

Можно было возвращаться в Тарешт: Конраду пришло сообщение из Анкариона, что отныне земли, подчинявшиеся хозяину Маура, принадлежат ему, хотя и без титула князя и за исключением поместий, у которых выжили наследники, вроде того же Клея. Поход можно было считать оконченным, и следовало что-то решить с Рузанной, в настоящее время организующей розыски сбежавшего колдуна. Ему даже не нужно было тратить время на долгую дорогу, воспользовавшись тонкими Путями, и уже сегодня вечером он был бы вместе с дочерью… Как всегда, при мысли о девочке в черных глазах появилась улыбка: до сих пор иногда не верилось, что это чудо случилось с ним, что он имеет отношение к его появлению, что в жизни может быть такое счастье, когда маленький ураган виснет на нем с собственническим 'папка'…

Так почему он еще здесь?

Причина задержки пошевелилась и слабо застонала: тоже хорошо, до того, как лекарь попробовал на нем свои неврачебные умения, эльфенок даже стонать не мог.

Эльфик все еще был плох, но врач был уверен, что матушка Дана и Люси, подружка Брайна, которую та взяла в помощницы – в точности следовали бы оставленным инструкциям, и выходили бы больного, как и других, так что его отъезд уже не стал бы катастрофой. Не профессиональная озабоченность, а именно волшебство, случившееся в лесу, точнее его непредвиденные последствия, с которыми теперь волей неволей приходилось разбираться, задерживали Дамона.

Изменить что-либо было уже невозможно, а он до сих пор не вполне осознал суть произошедшего: такого с ним не случалось никогда за всю магическую практику!

Тем более, что ничего особенного случиться не должно было в принципе! Он намеревался всего лишь попробовать притянуть и сконцентрировать природную жизненную энергию, как бы окунуть в нее эльфенка, чтобы недостаток его собственных сил компенсировался родственными.

Определенно, он вошел в транс, причем очень глубокий – ничего удивительного в этом не было. Удивительно было другое: выходило, что состояние транса накрыло его не зависимо от воли: та отступила перед чем-то большим… Когда Дамон снова стал способен воспринимать реальность, то понял, что все еще стоит со свирелью в руках, но судя по положению солнца и просто твердой уверенности, – с восхода прошло довольно много времени. Состояние было какое-то дикое, неузнаваемое…

Нет, дело не в том, что он был обессилен. Как раз наоборот – едва ли не впервые в жизни он был оглушен, попросту опьянен, переполняющей его энергией! Даже после инициации в Башне он свободно впитал и преобразовал полученное, а сейчас сила кипела и бурлила внутри, не желая никуда уходить или успокаиваться. Ощущение было такое, словно вместо крови в жилах вдруг очутилось игристое шампанское…

Постепенно до затуманенного сознания дошла еще одна странность: если сбивающее его с ног изобилие означает, что он вобрал в себя жизненную силу леса – то вместо уютной солнечной полянки должна была остаться уменьшенная копия Пустоши. А между тем в природе царило радостное оживление!

Разумеется, он не только брал силы, но и… Напоминание об инициации снова заявило о себе, и пришлось сделать в рассуждениях следующий шаг, спросив себя: если тогда возникла связь с Башней, то с ЧЕМ связь возникла сейчас?!

Дамон по-прежнему ощущал окружающий лес, как часть себя. И не только лес…

Справиться, отмежеваться от этого искрящегося калейдоскопа удалось мягко сказать не сразу. Сидя на земле и потихоньку приходя в ясное сознание, маг обругал себя: от Сивилла, что ли, заразился безалаберностью и тягой к сомнительным экспериментам? Музыка, это не формулы, с ней работать одновременно и сложнее и проще… Пента-, гекса– и прочим граммам безразлично с каким настроением их чертят, а в песню нужно вкладывать душу, иначе ничего не получится…

Вот он и вложил.

Так, что мир похоже тоже откликнулся в полную меру!

Интересно, все-таки почему лес, ставший проводником и воплощением наполняющей все сущее силы, признал(?) его… Потому что он искренне хотел спасти его дитя больше, нежели любым способом дознаться у эльфенка о Своре? Или элементарно сказалась его основательно разбавленная и всю жизнь молчавшая, проклятая кровь Дивного народа, делающая его тоже чуть ближе к этой связи, чем обычного человека?

Что уж теперь рассуждать! Тем более, что если для него – в сущности, ничего не изменилось, то по эльфику, ради которого все и затевалось, прошедшая ночь ударила беспощадно. Теперь Дамон без проблем мог восстанавливать его истощенную ауру, но если хрупкая психика подростка и сможет оправиться после насилия и пыток, то подобные перипетии сюжета уже врядли вынесет! Детские оправдания 'не специально' – тут не помогут.

Как это могло получится он понимал, – установившаяся связь, естественно была двусторонней, первопричиной и центром ритуала все-таки оставался эльф, личного поля, которое могло бы отторгать воздействие, у него почти не осталось, да и общая кровь наверняка тоже сказалась дополнительным объединяющим фактором… Все это было понятно. А что теперь делать – нет!

Когда-то благодаря ему Раинн стала вампиром. Но она по крайней мере отнеслась к своей новой сущности с энтузиазмом! Здесь же… Сделать эльфа, Стража, главный и единственный долг которого, смысл существования, – борьба с черными, таким же темным?!

Ибо отныне в мире был по крайней мере один самый настоящий черный эльф. По сути, а не по названию практикуемой магии. Можно сказать, натуральный, сиречь – природный, коея его и одарила.

* * *

Лежать было очень хорошо, хотя боль никуда не ушла, только притупилась и поблекла. Все равно, адамантий больше не жег его, а лежать в постели было мягко, тепло и удобно, – Диниэр даже удивился, почему раньше не обращал внимания на это простое удовольствие…

Однако больше утешаться было не чем: темный находился рядом. От осознания, что тот до него дотрагивается, от ощущения где именно дотрагивается, – изнутри всплеснулась отчаянная волна паники.

– Тише, тише… – рука успокаивающе провела по лбу, и не менее осторожное касание почувствовало измученное сознание.

Диниэр покорно затих и равнодушно ждал, когда же человек приступит к главному. Он давно понял, что сопротивление бесполезно, а неконтролируемый выброс энергии снова истощил и без того скудные силы. Но вместо продолжения издевательств, вдруг ощутил, как его израненное тело укрыли одеялом. Голову аккуратно приподняли, – Диниэр с удивлением почувствовал, что у самых губ оказался край чашки. Он послушно сделал несколько глотков: ему уже было безразлично даже если это зелье ядовито.

– Вот так… – пробормотал человек, укладывая его обратно, – умница.

От черного почему-то не исходило угрозы, – совсем. Тьма не тянулась щупальцами, опутывая его и высасывая оставшиеся жалкие крохи жизни, и Диниэр решил наконец открыть глаза. Темный сидел рядом, и в его взгляде эльфу почудилось странное неуместное выражение: сочувствие.

'Я брежу…' – проскользнула вялая мысль.

Бред продолжался.

– Не стоит меня бояться, малыш. Я не причиню тебе зла. Никто тебя больше не тронет, – голос был мягок, успокаивая интонациями и звучанием родного 'sin'dar', – Ты свободен, Динэ, ты в безопасности. И я обещаю, что поправишься.

Точно бред. Он просто сошел с ума немножко, а на самом деле сейчас лежит в камере, питая собой крислаллы-накопители в ожидании, когда его мучители решат развлечься снова.

Или это новая особо изощренная пытка – надеждой… Диниэр заплакал.

Мощный поток накрыл его, неся с собой ощущения покоя и безопасности, но эльф лишь жалобно заскулил, тщетно пытаясь сжаться в маленький незаметный комочек. Он думал, что хуже уже не бывает? Бывает! Маг разума… Видимо, черным показалось скучным просто вытянуть из него силы, и вдоволь надругавшись над телом, они решили взяться за душу! Динэ чувствовал чужое присутствие в своем сознании, но был не в том состоянии, чтобы понимать смысл этих действий.

Тем не менее, они достигли результата. Ужас так и не поднялся до прежней степени безумия, дыхание понемногу выровнялось, напряженное тело расслабилось, а затем эльф опять погрузился в сон.

Дамон задержал тонкую худую руку еще на несколько минут, и поднялся, устало поводя плечами. Эльфенок, мягко сказать, не в себе. Бросать его так однозначно нельзя, а что делать, если при виде темного он воет от страха? Разумеется, Дамон не был единственным и неповторимым магом, сведущим в чарах, воздействующих на рассудок и психику. Специалисты имелись и у Светлых, хотя тем они почему-то давались труднее, и конечно у самих эльфов. Вот только передать им Диниэра, со спокойной совестью сняв со своих плеч, говоря откровенно, – немалую обузу, увы не получалось, потому что помощь сородичей эльфенка скорее всего будет заключаться в 'ударе милосердия' или чашке с ядом чтобы избавить товарища от участи жить с искаженной Тьмой сущностью.

Передать Светлым? А почему бы тогда сразу не явиться в Анкарион с подробным отчетом о произошедшем! Единственной возможностью было обратиться к Рузанне, а с ней и так еще оставалось слишком много нерешенных 'но'.

Выбор есть всегда, и он был: просто считать его и дать эльфику чуть большую дозу обезболивающего, чем требуется, или стереть память, прежде чем подбросить белым. Правда, есть риск, что последнее вообще оставит его в состоянии растения, но эльфенка и так здоровым не назовешь, а на фоне всего остального ни смерть, ни сумасшествие никого не удивят по крайней мере… Зато надежно оборвется ведущая к бывшему Темному Владыке ниточка.

Дамон еще раз смерил беспокойно мечущегося Диниэра хмурым взглядом, и направился разыскивать Конрада.

Задуманное было абсолютной авантюрой, чреватой множеством опасных и неприятных поворотов в развитии событий, так что Дамону приходилось снова и снова напоминать себе альтернативу. В конце концов, в сложившейся ситуации есть и его вина: последствия его чар помогли истощенному эльфенку, но лишили возможности искать помощь где-нибудь еще и поставили на положении изгоя среди своих. Не оказалось ли лекарство более страшным, чем болезнь?

Во всяком случае, как отреагирует на известие о своей принадлежности к темной стороне сам Диниэр, гадать не приходилось, и сообщать ему об этом было еще рано. Эльфик шарахался даже от обихаживающей его матушки Даны, а осмотр превращался в настоящее мучение. Очевидно, что он не был способен хоть сколько-нибудь превозмочь паническое недоверие и страх, как бы разительно не изменилось обращение с ним. Сложности увеличивались еще тем, что пока приходилось ограничиваться лишь поверхностным успокаивающим внушением ввиду того, что чем более интенсивным становилось влияние, тем больше возрастала паника, вместо упорядочения – эмоции срывались в хаос. Попытка более сильного ментального воздействия едва не ввела эльфика в кататонию.

Одно хорошо: заговори сейчас Диниэр связно и сообщи, что приложивший столько усилий для его спасения врач – на самом деле жуткий черный маг, то встретил бы только взгляды, полные сочувствия к несчастному, чей рассудок помутился, не выдержав издевательств. Даже Конрад, у которого не могли не вызвать подозрений вечные разбирательства доктора Фейта и светлой леди, как-то оговорился словно признавая его выше любых подозрений:

– Хотелось бы мне, чтобы если что, рядом был такой человек как вы!

– Хотелось бы мне, чтобы всяких 'если что' – не случалось! – устало отозвался Фейт, направляясь к своему главному пациенту. Пожалуй, единственному, кто не был впечатлен настойчивостью врачевателя в его излечении.

Эльфенок не спал, и при его появлении беспомощно вжался в подушки. Взгляд васильковых глаз сделался жалким и умоляющим.

– Динэ, я не буду воздействовать на твой разум, – как всегда мягко и ровно обратился к нему Дамон на 'sin'dar', все же посылая легкую успокаивающую волну, – Но постарайся взять себя в руки. Ты же знаешь, мне необходимо позаботиться о твоих ранах.

Диниэр никак не мог перестать дрожать, хотя честно пытался убедить себя, что темный ничего ему не сделает. До сих пор тот еще ни разу не причинил ему боли намеренно, но унять неумолимо подкатывающую к горлу истерику никак не получалось. К счастью, черный Фейт закончил раньше, чем Динэ перестал хоть сколько-нибудь себя контролировать и начал вырываться, снова разражаясь рыданиями пополам с бессвязными мольбами. Однако поздравить себя с тем, что выдержал процедуру, юный эльф не успел.

– Хорошо, – подвел итоги осмотра Фейт, несмотря на то, что хорошего было мало: куда, спрашивается, делась хваленая эльфийская регенерация? Даже у обычного человека заживало бы быстрее, – Ты уже достаточно окреп, чтобы я мог забрать тебя с собой в Тарешт…