Текст книги "Улица Америки (СИ)"
Автор книги: Виктория Лейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Мы резвились в холодной воде, гоняясь друг за другом, периодически спотыкаясь и падая. Ветер забирался под мокрую одежду, пробирал до мурашек, но я едва замечала это. Наконец, путаясь в собственных ногах, мы вышли и рухнули на берег.
– Почему все не может быть вот так? – я лежала сверху и гладила его лицо. – Почему ты не оказался другом Тео или Виктора?
Интересно, как бы все получилось тогда? Сложилось бы у нас что-нибудь и были бы мы сейчас вместе?
– А я рад, что ты моя кузина. – Алекс притянул меня ближе и прошептал в губы. – Меня это даже больше заводит.
– Дурак! – Я устроилась поудобнее и поцеловала его. – Извращенец.
Домой мы вернулись мокрые до нитки и порядком замерзшие. Никто из таксистов не соглашался брать нас в машину, и пришлось ехать на метро. Уже сгущались сумерки, когда мы вошли в квартиру. Ничего путного у меня в холодильнике не было, но по счастью через дорогу находился китайский ресторанчик, так что меньше, чем через час нам доставили ужин.
…Ночью я не сразу поняла, что стало причиной моего пробуждения. В сон вклинилась какая-то возня и несвязное бормотание. Открыв глаза, я проморгалась, чтобы привыкнуть к темноте, и увидела беспокойно ворочавшегося рядом со мной Алекса.
– Эй… – я осторожно потрясла его за плечо, – Алекс.
Не открывая глаз, он что-то неразборчиво пробормотал.
– Алекс, проснись, – я повторила попытку, уже чуть более настойчиво.
Он резко вскочил и ошалело посмотрел на меня. Взгляд у него был напуганный и потерянный, а на щеках я увидела мокрые дорожки.
– Все хорошо, – я ласково коснулась его руки. – Это просто сон.
– Я знаю, – резко бросил он и отвернулся. – Не маленький.
Я не обижалась. Сколько себя помню, сама раздражалась, если кто-то заставал меня в моменты слабости. А уж показывать слезы на людях – последнее дело. И все же мне хотелось показать ему, что мне не все равно, и я готова помочь.
– Пойду, принесу воды.
Он не ответил и даже не посмотрел в мою сторону.
Через минуту я вернулась со стаканом.
– Держи.
– Спасибо, – буркнул он, протягивая руку.
Я сидела на краю постели, наблюдая за тем, как он жадно пьет. Алекс в три глотка расправился с полным стаканом и шумно перевел дыхание.
– Нужно спрашивать, что тебе снилось?
– Нет. – Он поставил стакан на тумбочку, громко ударив им о поверхность. Взгляд был сосредоточен и устремлен в пустоту.
– Ладно, – я погладила его спине. – Всем снятся кошмары. Я понимаю.
Алекс медленно повернулся, и по моей спине пробежал холодок. Даже в темноте я увидела в его глазах что-то такое, чего не было прежде. Что-то злое и отчаянное.
– Нет, не понимаешь, – процедил он, и в следующий миг швырнул стакан в стену. Раздался грохот, и в стороны полетели осколки. – Не понимаешь, черт возьми. Ты ни хрена не понимаешь!
Я вздрогнула и коснулась его руки, но он оттолкнул меня. Плечо отозвалось болью.
– Ты и понятия об этом не имеешь! – он вскочил с кровати, оскалившись, пнул тумбочку и зарычал от боли.
От испуга и неожиданности я на мгновение лишилась речи. Никогда раньше я не видела его таким. Передо мной был озлобленный, загнанный в угол хищник. Он развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Я выскочила следом.
–Алекс! – я догнала его в коридоре, развернула к себе и обхватила руками лицо. – Посмотри на меня.
Пару секунд мы молча глядели друг другу в глаза.
– Прости, – выдохнул он наконец. – Тэсса, прости меня. – Он прижал меня к себе и уткнулся носом в висок.
…Мы сидели на кухне, допивая остывший кофе. За последние двадцать минут Алекс извинился, наверное, раз десять, но я не держала на него зла. Он так и не сказал, что ему снилось, да этого и не требовалось, я и сама знала ответ.
– Почему ты не уйдешь?
Я мало что знала о войне, но знала, как она калечит людей. Даже самых сильных. Кровь, насилие и вечное напряжение – все это не проходит бесследно; война ломает человека, разрушает его личность, Господи, как же я боялась, что это произойдет с Алексом.
– А куда? – он посмотрел на меня исподлобья. – Я больше ничего не умею, кроме как разгребать чужое дерьмо.
Я старалась не думать о том, как сильно он изменился за последние несколько лет; ровно как и о том, что того парня, которого я однажды встретила в Шердинге, больше нет.
– Неправда. У тебя есть деньги, ты можешь… – я на секунду задумалась и сказала первое, что пришло на ум, – можешь открыть свое дело, пойти на курсы, можешь… Черт, Алекс, – я накрыла его руку своей, и почувствовала, как он гладит мои пальцы, – не ломай свою жизнь. Не ломай себя. Это важнее всего.
Он грустно улыбнулся.
– Это можно сказать и о тебе. Ты же ненавидишь свою работу, и не ври, я знаю. Но не уходишь. Почему?
Вопрос был риторический. Конечно, я могла это сделать, могла бросить все, но боялась уходить в неизвестность. Сейчас у меня была хоть какая-то стабильность.
– Алекс, я…
– Через три дня я возвращаюсь в Австрию. Поехали со мной. Возьми отпуск на пару недель и отдохни. Тебе это нужно. Нам это нужно.
Алекс сказал вслух то, о чем я думала последние одиннадцать дней. Хотя нет, вранье, последние несколько месяцев.
– Хорошо.
На следующий день я позвонила начальнику и сообщила, что с понедельника увольняюсь, а еще через час выкупила билеты. Круг порвался.
Комментарий к Глава 21. Предел
группа в контакте – https://vk.com/lena_habenskaya
========== Глава 22. Планы и их крушение ==========
Австрия встретила нас дождем и туманом. Пока мы ехали в автобусе от самолета к зданию аэропорта, меня не покидало ощущение «дежавю»: когда я прилетела сюда впервые, день тоже выдался непогожим.
В такси наваждение только усилилось: я смотрела в окно и вновь чувствовала себя семнадцатилетней Тэссой, впервые уехавшей так далеко от дома. Это была иллюзия, самообман, но на душе стало теплее. Я понимала, что цепляюсь за безвозвратно ушедшее прошлое вместо того, чтобы открыться новому; понимала, что «как раньше» уже не будет, но отчаянно хотела этого.
Алекс жил недалеко от центра в маленькой двухкомнатной квартире, балкон которой выходил на какую-то площадь.
– Я думаю ее выкупить, – сказал он, пока я осматривала его холостяцкий рай, – жаль только перепланировку сделать нельзя. Закон запрещает. Здесь очень берегут архитектуру.
Точно так же, как я хватаюсь за старое, подумалось вдруг.
– Родители и Фанни в восторге от того, что ты здесь, – Алекс достал из холодильника бутылку гранатового сока. – Хотят, чтобы уже сегодня мы приехали в Шердинг.
– Значит, приедем. – Я тоже соскучилась по ним.
Ни Агнесс, ни Ирвин, конечно и понятия не имели о том, что происходит на самом деле. А мне, каждый раз, стоило только их увидеть, делалось стыдно. По этой причине в тот вечер я особенно налегла на домашнее вино – не лучший, но действенный способ заглушить угрызения совести.
Впрочем, причина крылась не только во мне и Алексе: не желая выглядеть в их глазах неудачницей, я, злясь на саму себя, рассказывала о трудовых буднях, о том, как интересно оказалось работать в журнале, и каким ценным опытом это для меня стало. Хотя последнее было правдой: после месяцев ненавистной работы я знала, в какой тип издания не пойду никогда. В целом же этот день можно было назвать Днем Вранья. Дядя и тетя восхищались мной, ставили Фанни в пример, а я была готова удавиться от стыда и презрения к себе.
– Не вини себя ни в чем. Я бы тоже так сделал.
Мы сидели на берегу реки. В темнеющем небе мерцали пока еще неяркие звезды, с воды несло вечерней прохладой, и стрекотали цикады в траве. Я легла на спину, сунув руки под голову.
– Все оказалось не так, как я думала. Сложнее. Гораздо сложнее. Порой кажется, что просто не вывезти.
Алекс прилег рядом и, устроился на боку и ласково коснулся моей щеки. Его лицо было совсем близко, я чувствовала его дыхание на своей коже.
– Это взрослая жизнь. На самом деле мало, кто готов к ней. Но ты справишься.
– Ты говоришь это за тем, чтобы утешить меня? – я грустно улыбнулась, но не сдержала счастливого вздоха, когда кончики его пальцев прошлись по моей ключице.
– Нет, – ответил он серьезно. – Ты ведь уже немало сделала: попробовала себя в шкуре военного журналиста, съехала от родителей и худо-бедно обрела независимость. Ничего не происходит вот так сразу.
В данный момент меня больше волновало другое.
– Ты доволен своей жизнью? – Я приподнялась на локтях и посмотрела ему в глаза. – Доволен тем, что делаешь?
– Тэсса, прошу тебя… – Алекс отвел взгляд.
– То-то и оно, – я невесело усмехнулась. – Признай, Алекс, мы конкретно заплутали по жизни. Свернули не туда, а теперь не можем остановиться. И ни хрена не знаем, что с этим делать.
Он сел и положил руки на колени.
– И что ты предлагаешь? – его взгляд был устремлен на воду. – Что, Тэсса? – он повернулся ко мне.
Вопрос был риторическим.
– Я не знаю. Мне просто страшно. Страшно от этой неопределенности, от того, что я разбазариваю свою жизнь, даю ложную надежду Брайану, от того что… – голос задрожал. – Черт. Какая же я глупая!
– Эй! – Алекс взял мое лицо в ладони, – Посмотри на меня. Ты не глупая. Все будет, но в свое время. Иногда нужно просто остановиться и подумать. Ты здесь. И, возможно, это то, что тебе нужно сейчас. В данный момент.
Но что мне было нужно в данный момент? Я и сама толком не знала. Наверное, просто отдохнуть. А еще подумать. Сбежать от опостылевшей квартиры и не менее опостылевшей работы оказалось легко, но я понимала, что не могу прятаться вечно. Надо было что-то решать, предпринимать какие-то действия. Я знала, чего хочу, но не знала, как воплотить это в жизнь.
Агнесс и Ирвин предлагали мне пока пожить у них, но я отказалась. Удивления это не вызвало: по сравнению с Шердингом в Зальцбурге было больше «движухи», и это объяснение их удовлетворило, ибо в их понимании я была стопроцентной «американской девочкой», привыкшей к бешеному ритму города.
Хотя слово «бешеный», мягко говоря, не слишком подходило Зальцбургу, даже учитывая бесконечный наплыв туристов и толкотню на узких улицах. Впрочем, это вообще не имело никакого значения – главным для меня по-прежнему оставался Алекс. Я жила у него, и все соседи считали нас влюбленной парой. Одна пожилая дама из квартиры напротив и вовсе спросила, когда мы собираемся пожениться.
– Она уже полгода хочет меня сосватать, – засмеялся он, когда мы вышли из подъезда.
– И часто ты водишь сюда девушек? – я старалась говорить равнодушно, ведь мы условились не давать обещаний, но в голосе все равно прозвучала ревность. И Алекс это, конечно, заметил.
– Инге была пару раз, – честно ответил он.
Я понимала, что злиться не имеет смысла. В конце концов, и в моей жизни по-прежнему оставался Брайан. И занимал немалую ее часть.
– Она тебе нравится?
– Мы с ней в хороших отношениях.
– А про меня она в курсе? – я продолжала допытываться.
Как бы ни пыталась я это отрицать, мне было обидно. Не потому, что Алекс спит с кем-то еще – в конце концов, он здоровый мужчина с естественными потребностями, а потому что мне в принципе не нравилась сама Инге. Уж лучше бы Элиза или кто-то другой. Неважно кто, только не эта девица.
– Тебе интересно, сказал ли я ей, что встречаюсь с двоюродной сестрой? – Алекс остановился и посмотрел на меня. – Нет, не сказал. Но мы тоже ничего не обещали друг другу.
Меня дико покоробило от того, как Алекс произнес это «мы».
– Послушай, я всегда был честен с тобой, – он положил руки мне на плечи. – Да, я иногда вижусь с Инге и сплю с ней. Да, она мне нравится. А еще я люблю тебя. Но скажи, Тэсса, – он сощурился и посмотрел мне в глаза, – ты готова остаться здесь? Готова перевернуть все с ног на голову? Пойти против всех, даже самых близких?
Сколько раз я задавала себе этот вопрос! В определенный момент даже почти решила, что да, но в «час икс» пошла на попятную.
– Возможно. Если ты готов к этому.
Мы стояли на площади Резидент Плац – именно здесь я впервые подумала о том, как сильно хочу его поцеловать. Черт, как же не вовремя обрушились воспоминания.
– Что? – я видела, он хочет что-то сказать, но не решается. – Алекс! Не смотри так! Хочешь сказать – говори, даже если мне от этого будет больно.
– Боюсь, что мне от этого будет больно, – вздохнул он.
– А вот теперь ты меня пугаешь. Не тяни, говори. – От волнения и нетерпения я дернула его за руку.
– Один мой приятель работает помощником главного редактора в местной газете, – судя по севшему голосу, Алекс волновался не меньше. – Они сейчас как раз ищут журналиста с опытом, и…
Конечно, я поняла, к чему клонит, ровно как и то, чего боялся. Боялся, что я скажу «нет».
– Это… – я даже не знала, что сказать, – мне надо подумать.
На следующий день я встретилась с тем самым приятелем Алекса. В редакцию ехала в смешанных чувствах: слишком уж неожиданно свалилось предложение.
– Наш профиль: городская жизнь. Последние новости, события, происшествия. Золотых гор не обещаю, – честно признался редактор, – но в целом оплата достойная. И, конечно, все официально. Вы сказали, что были в Ираке? – он с интересом посмотрел на меня. – Расскажите поподробнее.
И я рассказала. По счастью, материал до сих плавал в сети, включая то злополучное видео со смертью Махади – редактор посмотрел его и остался доволен.
– Неплохо сделано для новичка, – похвалил он, – думаю, вы нам подходите. С оформлением документов, я уверен, проблем не возникнет. Но скажите, Тэсса, почему вы все-таки решились? В Америке больше перспектив.
– Так сложились обстоятельства. Я хочу все поменять. А чтобы построить новое, надо сперва сломать старое.
Редактор улыбнулся.
– Хороший ответ.
Мне так до конца и не верилось, что я действительно сделала это. Впрочем… то же самое я испытывала, когда ехала в Ирак. Идти ва-банк входило у меня в привычку. Родители, конечно, были в шоке, правда, после той самой командировки их мало что могло удивить.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – хмыкнул отец в телефонную трубку. – Может, оно и к лучшему, – вдохнул он. – Я-то боялся, что ты опять рванешь в горячую точку.
– Могу обнадежить лишь тем, что в ближайшее время этого не случится, – отшутилась я.
– Я думал, ты пошлешь меня к черту, – выдохнул Алекс.
Он крепко сжимал мою поясницу и тяжело дышал. Это было восхитительное зрелище – видеть, как он дрожит от удовольствия, закусывает губу и выгибается подо мной, нетерпеливо вскидывая бедра. Внизу живота пробежала сладкая и такая узнаваемая дрожь. Я замедлила ритм. Не так быстро. Сейчас он в моей власти.
– Так поступила бы твоя Инге, – я вцепилась ногтями в его плечи, и Алекс зашипел. То ли от боли, то ли от наслаждения. – А у меня другой стиль.
– Замолчи, – он приподнялся и поцеловал меня, хотя это больше походило на укус. – К черту Инге. К черту твоего Брайана, – Алекс намотал мои волосы на руку. – К черту весь мир. Только мы, – он потянул меня на себя, насаживая глубже. – Ты и я.
– Да, – выдохнула я ему в губы. Мышцы скрутило судорогой удовольствия. – Ты и я.
…Мы лежали в обнимку. Вспотевшие, разгоряченные. Комната утопала в темноте, только фонари тускло мерцали за окном. Их свет расчертил постель сине-белыми полосами. Из распахнутого настежь панорамного окна дуло приятным холодком и колыхались на ветру прозрачные занавески. Внизу жила в своем ритме площадь, но звуки не мешали –в сравнении с Нью-Йорком это можно было назвать спальным районом.
– Рано или поздно нам придется все рассказать, – Алекс поцеловал меня в плечо. – Лучше рано.
Странно, но меня это больше не пугало. Конечно, я знала, что будет скандал, даже не так – грандиозный скандал, и, вполне вероятно, Агнесс и Ирвин меня возненавидят, а мой отец… об этом вообще лучше не думать. И все же это не наша жизнь и наш выбор.
– Хорошо, – я покрепче прижалась к нему и ласково погладила по щеке. Он улыбнулся, как довольный жизнью кот. – Когда именно?
– Через две недели, – Алекс потянулся, взял с тумбочки стакан воды и жадно выпил.
– То есть, за три дня до юбилея твоей мамы? – тихонько хихикнула я. – Хороший же подарочек мы ей приготовим.
В течение следующих двух недель я бегала по инстанциям, собирала документы, которые ускоренно заказала из Америки, изучала условия трудового договора, знакомилась с будущими коллегами… За всеми заботами мысли о грядущем признании отошли на второй план, и потому я не особенно переживала – времени на нервотрепку попросту не оставалось. Но, чем ближе становился «час икс», тем сильнее росло внутреннее напряжение. Роковой день надвигался стремительно и неумолимо, как цунами, а мне оставалось лишь наблюдать за ним с берега и надеяться остаться в живых.
В пятницу вечером мы приехали в Шердинг. Дядя и тетя как и всегда встретили нас радушно и снова раз пять повторили то, как рады, что я решила остаться в Европе. Фанни же напряженно молчала. Она была на нашей стороне и переживала не меньше.
За ужином я едва улавливала суть беседы. Сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Есть не хотелось совершенно. В какой-то момент Агнесс это заметила и спросила, все ли со мной в порядке, в ответ на что я торопливо пробормотала «ага» и, улыбнувшись в доказательство своих слов, попросила налить мне еще вина, хотя бокал мой был почти полон. Ситуацию выправила Фанни, сказав, что всему виной тревога из-за внезапного переезда – такое, в конце концов, кого хочешь выбьет из колеи. Агнесс поверила. Конечно, ведь тетя и понятия не имела, как искусно я могу врать, если этого требуют обстоятельства.
После ужина мы с Алексом ушли на балкон. Сгущались сумерки, и в закатном блеске указатель «Улица Америки» светился особенно ярко. Слева, за рядом тополей, прошумел поезд. Разговор было решено отложить на утро.
– Лучше мы им скажем, чем они сами узнают.
Алекс выглядел спокойным, но я-то видела – он волновался не меньше меня. Его выдавали пальцы, нервно перебирающие сигарету, которую он уже минут пять собирался прикурить. Наконец, он сломал ее пополам и точным броском отправил в пепельницу.
– И кто из нас начнет разговор? – я соврала бы себе, если б сказала, что в тот момент не хотела переложить на него ответственность.
– Я сам, – Алекс повернулся ко мне. – В конце концов, я живу с ними дольше, чем ты, – он немного неуклюже улыбнулся.
У меня сводило желудок, и потели ладони. Чем меньше времени оставалось времени, тем страшнее становилось.
– Им все равно, так или иначе, придется это принять, – продолжил он.
Ночью я никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок в попытках устроиться, но ничего не выходило: то подушка казалась слишком жесткой, то матрас слишком мягким… В конце концов у меня заболела шея, и я решила спуститься на кухню а заодно размяться. И как назло нос к носу столкнулась там с Агнесс.
– Почему не спишь? – заботливо спросила она.
– Волнуюсь, – честно ответила я, избегая ее взгляда.
Агнесс улыбнулась и ласково потрепала меня по плечу:
– Понятное дело. Но знаешь, иногда перемены даже к лучшему.
«Знала бы ты, в чем дело, убила бы меня на месте», мрачно подумала я. В этот момент в прихожей зазвонил телефон. Мы одновременно посмотрели на часы: половина четвертого. Лично меня ночные звонки всегда тревожили – ну кто станет звонить в такое время без веской причины? Кроме того, они ассоциировались у меня со смертью мамы: она умерла ночью в больнице, и звонок ее лечащего врача разбудил нас в два часа.
– Пойду, отвечу, – Агнесс, судя по ее лицу, тоже заволновалась.
Она вышла в коридор, а я осталась на кухне и напряженно вслушивалась в звуки.
– Да, привет, Майкл. Нет, не спим.
Я выдохнула с облегчением. Раз папа звонит сам, значит, с ним ничего не случилось. Правда, оставались еще Марси и Стивен. Я поднялась из-за стола и встала в дверном проеме.
– Тэсса? – уточнила Агнесс в трубку. – Да, сейчас позову. – Она повернулась ко мне и поманила жестом. – А что случилось? Ладно, ладно, она уже идет. – Тетя передала мне телефон. – Держи, папа хочет тебе что-то сказать.
Все еще чувствуя напряжение, я взяла у нее трубку.
– Да, пап? Привет! В чем дело?
Разница во времени составляла шесть часов, а, значит, в Нью-Йорке сейчас половина десятого. В принципе, совсем не поздно.
– Тут в общем такое дело, – папа закашлялся. – Мне только что звонила сестра Брайана. Он попал в аварию. Серьезную. – На том конце воцарилась тишина, а мое сердце рухнуло куда-то в район желудка. Ноги сделались ватными. – Очень серьезную, Тэсса.
Комментарий к Глава 22. Планы и их крушение
группа в контакте – https://vk.com/lena_habenskaya
========== Глава 23. Реабилитация ==========
Конечно, я поехала. Не могла не поехать. Той же ночью выкупила билет, а к обеду следующего дня уже сидела в самолете. Алекс вызвался отвезти меня в аэропорт. По дороге мы почти не говорили, но я видела, что он не хотел меня отпускать. Но не осуждал и не пытался остановить.
– Ты все делаешь правильно, – сказал он, когда мы въезжали на парковку. – Я бы сам поступил так же.
– Я вернусь. Не знаю, как скоро, но вернусь.
Алекс проводил меня до терминала, дождался начала регистрации и крепко обнял уже на подходе к стойке. В тот момент я почувствовала, что мы прощаемся если не навсегда, то очень надолго. Не знаю почему, но это просто вспыхнуло в моей голове как тревожная красная лампочка.
– Мне жаль, что с ним такое случилось. – Я видела, Алекс говорил искренне.
– Знаю.
Женщина за стойкой нетерпеливо закашлялась, давая понять, что я задерживаю очередь. Пришла пора расстаться.
В самолете я не находила себе места. Отец ничего толком не сказал, кроме того, что с Брайаном все очень плохо. Я не знала даже, будет ли он жив, к моменту моего прибытия. А еще поняла вдруг, что Брайан значил для меня больше, чем я считала. Не просто кто-то из разряда друг-любовник-коллега – нет, все оказалось глубже. Я не любила его и уж точно не ставила в один ряд с Алексом, но и потерять тоже боялась. Не в плане того, что Брайан мог однажды исчезнуть из моей жизни, а в плане того, что его может просто не стать.
В Нью-Йорке меня встретила Марси, и мы сразу поехали в больницу. Как назло, угодили в несколько пробок и «поймали» все светофоры. Шел дождь, тяжелые капли стучали по стеклам, и их звук дико раздражал, как и радио, по которому шла какая-то дурацкая юмористическая передача, одна из тех, с придурочным и неестественным смехом за кадром. Минут через пятнадцать я не выдержала и злобно ткнула пальцем в кнопку, сломав при этом ноготь. Мачеха посмотрела на меня с пониманием и ничего не сказала.
Больницы я ненавидела всегда, а после смерти мамы особенно. С тех пор от одного только их запаха – смеси лекарств и моющих средств, на меня накатывала тошнота. Белые стены, белый свет флуоресцентных ламп: по задумке светлые оттенки должны успокаивать, но я видела в них тревогу и напряжение.
Мы поднялись на одиннадцатый этаж, в отделение интенсивной терапии. Над дверями зловеще горела красная лампочка.
– У вас десять минут, не больше, – предупредил доктор. – Состояние пациента тяжелое.
Я стиснула зубы и глубоко вдохнула. Пальцы рефлекторно сжались в кулаки. Надо было собраться с силами, и я приказала себе сделать это. В памяти снова ожило воспоминание, когда мы с отцом приехали в эту же самую больницу (будь она неладна), чтобы забрать мамино тело. Я мысленно отругала себя. Брайан жив и надо надеяться на лучшее.
Выглядел он ужасно. С правой стороны лица чернел огромный синяк, так что глаз почти не был виден; левую расчертили глубокие неровные порезы, судя по всему от осколков лобового стекла; голову охватывал бинт, а из горла и носа, как жуткий апофеоз, торчали какие-то трубки. Слева от кровати горел монитор, показывающий неровную линию пульса и цифры: сердечный ритм и давление.
– Политравма, – сказал врач. – Ему повезло, что он остался жив.
В саму палату меня не пустили, и я смотрела на Брайана сквозь начищенное до блеска стекло.
– И какие прогнозы? – я приложила к стеклу ладонь, не в силах оторвать взгляд от страшной картины.
– Жить будет. Ходить, возможно, тоже, но потребуется длительная реабилитация. К счастью, страховка ее покроет.
– А… сознание? Рассудок, я имею виду?.. – в горле у меня пересохло.
Когда я заканчивала школу, моя одноклассница попала в аварию, катаясь на мотоцикле с капитаном из бейсбольной команды. Парень погиб, а ее саму врачи буквально вытащили с того света. Вот только утешения от этого было немного: когда она, наконец, пришла в себя (если это можно так назвать), выяснилось, что из-за длительного отека, мозг почти полностью утратил свои функции. Она могла видеть, слышать и дышать, но не могла говорить и даже осознавать происходящее вокруг – только лежала на кровати и издавала какие-то хрипяще-воющие звуки. Жуткое зрелище.
– Мозг не пострадал к счастью. – Узел в груди немного ослаб, но в следующую секунду врач продолжил. – Меня беспокоит его позвоночник.
– Перелом? – Я сглотнула. Пить хотелось неимоверно.
– Трещина. Глубокая. Подобные травмы иногда приводят к частичной или полной парализации.
Я вспомнила друга Алекса. Того самого, который вылетел через лобовое стекло.
– И когда это будет ясно?
– Как только мы сможем отключить его от аппарата искусственной вентиляции.
Брайан находился в искусственной коме, ему кололи сильные обезболивающие, которые вызывали постоянный сон. Делалось это для того, чтобы организм не тратил ресурсы на подавление боли и бросил их на восстановление. Кроме того, в течение следующей недели ему сделали две операции. Все эти дни я фактически жила в больнице, спала на кушетке возле его постели – мне хотелось, чтобы открыв глаза, он увидел меня рядом. И на восьмой день это случилось.
Было около пяти утра, и я по привычке скрючилась на узкой кушетке, а медсестра заботливо укрыла меня тонким одеялом. Сквозь чуткую дрему я услышала слабую возню и разлепила глаза. После нескольких часов лежания в неудобной позе мышцы затекли, но стоило мне поймать рассеянный после наркоза взгляд Брайана, боль как рукой сняло. В долю секунды я оказалась возле его постели.
– Тэсса?.. – он слабо пошевелил растрескавшимися губами. – Это ты?..
– Ну, а кто же еще, глупый? – Я была готова поклясться, что не хотела плакать, но слезы полились как-то сами собой. – Ты здорово меня напугал.
Взгляд у него был расфокусированный, но осмысленный. На протяжении этих семи дней я жутко боялась, что медикаментозная кома может сказаться на мозговой деятельности – вычитала в интернете, хоть лечащий врач и не советовал мне этого делать.
– Больше не буду, – Брайан слабо улыбнулся.
Начался тяжелый и одновременно вселяющий надежду период. Врачи сделали ему еще одну операцию и через две недели Брайан смог встать на ноги. Ходить еще не получалось, да ему и не разрешали – разве что несколько шагов под руку с кем-то, но даже это можно было считать победой. Предстояла длительная и болезненная реабилитация.
По настоянию Брайана и родителей я вернулась домой, но каждый день приезжала в больницу и помогала, чем могла. Брайан фыркал, отнекивался, но было видно, что ему приятна моя забота.
– Я не хочу, чтобы ты водила меня в туалет и душ, – отпирался он. – Мне от этого некомфортно.
Отчасти я, конечно, понимала его, но уход за ним меня не напрягал и уж точно не был неприятен.
– Я хочу заботиться о тебе.
Мы сидели в больничном сквере у пруда. После целой череды дождей наконец выглянуло солнце, и я решила, что грех коротать день в четырех стенах. Спускаться во двор самостоятельно Брайану еще не разрешали, и пришлось вывозить его на коляске, а до этого полчаса уговаривать в нее сесть.
– Почему?
Вопрос поставил меня в тупик. Я боялась, что рано или поздно он задаст его, продумывала ответы, но в голову так ничего и не приходило. Я знала, что чувствую к нему, но не могла выразить это словами. Да уж, а еще журналист…
– Потому что я переживаю за тебя и очень благодарна. Ты не мне не чужой.
Брайан грустно улыбнулся. Конечно, он все понимал.
– Ты тоже дорога мне, Тэсса, – он крепко сжал мою руку.
Все это время я была на связи с Алексом. Он спрашивал о том, как идет реабилитация Брайана, рассказывал о происходящем дома и в Шердинге: Агнесс, наконец, купила машину, у Фанни появился «долгосрочный» бойфренд, и дядя Ирвин превратился в грозного папашу, Элиза и Виктор объявили о помолвке… А вот о нашем будущем мы почти не говорили. Вернее, не строили планов. Жизнь показала, что делать это чревато. Возможно, он ждал, что я позову его Нью-Йорк и, поначалу я так и собиралась сделать, но что-то остановило меня. Брайан только-только пошел на поправку, и я знала, что приезд Алекса расстроит его, а лишние переживания явно не пошли бы ему на пользу. Все снова застопорилось.
Я никогда не была суеверной, но мне все чаще казалось, что сама Вселенная возводит между нами стену и словно ограждает от ошибок. По ночам, лежа в постели, я много думала о том, правильно ли мы поступаем. И как бы все сложилось, если бы Брайан не попал в аварию. Где бы мы были сейчас и что бы происходило в наших семьях? Тогда, в Зальцбурге я была готова принять любые обстоятельства, броситься грудью на амбразуру, но теперь, размышляя на холодную голову, понимала, что нам бы пришлось столкнуться с гораздо бòльшими проблемами, нежели я предполагала. Принятое нами решение требовало не столько смелости, сколько детального расчета.
Через месяц Брайана, наконец, выписали домой. Он хотел как можно скорее вернуться в Тенесси и приступить к работе, но лечащий врач пресек это на корню, сказав, что для полноценного восстановления необходима длительная терапия и проходить ее лучше здесь, в Нью-Йорке.
Он снял двухкомнатную квартиру в Куинсборо, и на это время я решила переехать к нему. Ходил он все еще с трудом, но, хвала небесам, мог передвигаться без коляски. Кстати, о небесах… До аварии я не была религиозной, в церковь ходила в основном за компанию с родственниками и едва помнила наизусть «Отче Наш», но пока Брайан находился в больнице стала периодически захаживать в костел. Я не молилась, просто пастор оказался очень приятным человеком и вдобавок хорошим психологом. Мы много говорили и, когда я на эмоциях рассказала ему обо всем, что происходит в моей жизни, он, к великому моему удивлению, не набросился на меня с осуждениями, пугая вечными муками в преисподней, и сказал лишь, что мне надо «навести порядок в своей голове, а там уж и душа на место встанет».
Душа на тот момент у меня и в самом деле была где-то не на своем месте. Я по-прежнему сидела без работы, оставшиеся деньги таяли на глазах, и просить их у кого-то со стороны не хотелось. Зато я научилась экономить и обходиться без вещей, которые раньше казались жизненно необходимыми. Впрочем, все это отходило на второй план, и главным было вновь поставить Брайана на ноги. В прямом смысле.
