Текст книги "Счастье и тайна"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
А чтобы исключить возможность появления на свет мальчика – меня надо было убить.
Пока еще не было попыток покушения на мою жизнь. Нет, Саймон был прав, после недавней дикой смерти Габриела это вызвало бы массу подозрений. Я начинала понимать ход мыслей преступника. Я была в опасности – в этом не было сомнения, – но я больше не была так беспомощна как раньше. По крайней мере, все это пугало меня не так сильно, как мои прежние опасения, что я повредилась в рассудке и все эти жуткие события мне просто привиделись. Как бы то ни было, но я готова была смириться с конкретной опасностью скорее, чем с тем, что я – обладательница больного воображения.
Мой взгляд упал на Люка. Длинные светлые волосы, обрамлявшие его бледное лицо, делали его похожим одновременно на ангела и на сатира. Он чем-то напомнил мне резные фигурки из камня, украшавшие стены Ревелз. Когда наши взгляды перекрестились, в его глазах блеснул какой-то дьявольский огонек. Будто он мог читать мои мысли и это забавляло его.
Мы пили шампанское за здоровье всех присутствующих. Когда подошел мой черед, все встали и подняли бокалы. Я подумала: в эту минуту один из тех, кто пьет сейчас за мое здоровье, раздумывает, как убить меня. Однако это не должно быть похоже на убийство – моя смерть должна будет показаться естественной…
Когда с застольем было покончено, слуги быстро убрали со стола, и мы были готовы к приему гостей. Их было больше, чем я ожидала. Первыми приехали доктор Смит и Дамарис. Интересно, подумала я, как там жена доктора и каково ей оставаться одной на Рождество.
Я спросила у Дамарис о ее матери, и она ответила, что та отдыхает. Ей давно уже пора было быть в постели, и доктор не позволял ей нарушать режим ни из-за Рождества, ни из-за чего-либо другого.
Приехали супруги Картрайт. С ними были некоторые члены их многочисленной семьи – сыновья и дочери со своими семьями. Гостей становилось все больше. И я, как и Сара, представила себе, как здесь могли бы выглядеть другие праздники Рождества. Только Сара вспоминала, что было раньше, а я думала о будущем.
Танцев не было, и гостей пригласили пройти в гостиную на втором этаже. Все разговаривали вполголоса. Каждый в этот день невольно вспоминал Габриела – ведь из-за траура не устраивали обычных развлечений.
Я все-таки нашла возможность поблагодарить Хагар за кольцо. Она улыбнулась и сказала:
– Мы хотели, чтобы это кольцо стало твоим… мы оба хотели этого.
– Ему нет цены! Я хотела бы еще поблагодарить Саймона.
– А вот и он.
Саймон уже стоял рядом с нами, и, обернувшись к нему, я сказала:
– Я только что благодарила вашу бабушку за это великолепное кольцо.
Он взял мою руку и стал рассматривать перстень.
– На ее руке кольцо смотрится лучше, чем в футляре, – заметил он, обращаясь к своей бабушке.
Она кивнула, а он еще на несколько секунд задержал мою руку, любуясь кольцом и удовлетворенно улыбаясь.
К нам подошла Рут.
– Кэтрин, – обратилась она ко мне, – если тебе хочется ускользнуть незаметно в свою комнату, то сейчас как раз подходящий момент. Ты не должна переутомляться. Тебе надо избегать именно этого.
Меня так переполняли неведомые мне раньше чувства, что я действительно хотела побыть одна в своей комнате: мне надо было много обдумать. К тому же я чувствовала, что мне необходимо передохнуть.
– Завтра мы еще будем здесь, – напомнила Хагар, – Завтра утром мы втроем можем съездить на прогулку. Если, конечно, Рут не захочет присоединиться к нам.
– Я думаю, завтра утром начнут приезжать гости, – ответила Рут. – Вы же знаете, как это бывает на второй день Рождества.
– Ну, хорошо, там будет видно, – сказала Хагар. – Спокойной ночи, дорогая, очень разумно, что ты решила пораньше лечь. Сегодня был утомительный для тебя день.
Я поцеловала ей руку, а она прижала меня к себе и поцеловала в щеку. Потом я протянула руку Саймону. К моему удивлению, он быстро наклонился и поцеловал ее. Я кожей ощутила его горячий, крепкий поцелуй, который заставил меня слегка покраснеть. Оставалось надеяться, что Рут не заметила этого.
– Иди, Кэтрин, – сказала Рут. – Я за тебя извинюсь перед остальными. Они поймут тебя.
Итак, я удалилась к себе, но когда я оказалась одна в своей комнате, то поняла, что не смогу заснуть: я была слишком взволнована.
Я зажгла свечи и легла в постель. Я все вертела на пальце подаренное мне кольцо, понимая, что эту ценную для Редверзов реликвию мне подарили, подчеркивая этим, что хотели бы видеть меня среди членов этой семьи.
Так же я лежала и тогда, когда ко мне в комнату пришел монах и одна за другой последовали странные вещи, происходящие со мной. Прокручивая в своих мыслях все сначала, я поняла, что действовать следует скорее, потому что времени у меня оставалось совсем немного. Я уже стала быстро уставать, вот и с праздника я должна была уйти раньше. Тайну надо было разгадывать… и причем немедленно!
Если бы я только могла найти этот вход в дом… если бы мне удалось найти монашескую рясу…
Нам ведь так и не удалось толком осмотреть певческую галерею. Мы нашли всего лишь шкаф, но мы не заглянули под все гобелены, которые там висят. Интересно, давно ли их снимали?
Я поднялась с постели – я еще не раздевалась. Меня переполняло желание осмотреть галерею еще раз.
Когда я проходила по коридору, до меня донеслись звуки голосов из гостиной на этом этаже. Я тихо спустилась по лестнице и, очутившись у певческой галереи, открыла дверь и вошла.
Слабый свет проникал сюда только от зажженных в холле свечей на стенах. На галерее было так темно и мрачно, что я сказала себе, что пытаться что-нибудь разглядеть при этом свете – пустая затея.
Облокотившись на перила, я посмотрела вниз – холл был передо мной как на ладони: не видно было только то, что делалось прямо под балконом.
Когда я стояла там, открылась дверь и на пороге замаячил чей-то силуэт. На какую-то минуту мне показалось, что это монах, и, хотя я думала, что была готова к встрече с ним, я задрожала от страха.
Но это был не монах. Это был мужчина в вечернем костюме и, когда он прошептал:
– О, господи, Кэтрин! – я узнала голос доктора Смита.
Он все еще разговаривал шепотом.
– Что вы здесь делаете?
– Мне не спалось.
Он вошел и встал рядом со мной на балконе.
Он приложил палец к губам.
– Там внизу кто-то есть, – прошептал он.
Я удивилась и подумала: «Ну и что в этом особенного, ведь в доме полно гостей», – и уже собиралась было сказать об этом ему, но он схватил меня за руку и подтащил поближе к краю балкона.
И тогда я услышала голоса.
– Дамарис! Наконец-то мы одни. – При звуке этого голоса я почувствовала почти физическую боль. И важны были не только сами слова, но и то, каким тоном они были сказаны. Голос был нежным и полным страсти. Я редко слышала, чтобы он был таким. Это был голос Саймона.
Дамарис отвечала:
– Я боюсь. Мой отец будет недоволен.
– В таких делах, Дамарис, мы должны доставлять удовольствие себе, а не своим родителям…
– Но он ведь сегодня здесь. Возможно, он смотрит на нас сейчас.
Саймон засмеялся, и в этот момент они подвинулись к центру холла. Он обнимал ее одной рукой.
Я отвернулась, у меня не было сил смотреть на это. Я боялась, что они могут увидеть нас. Представляю себе, какое унижение я бы испытала, если бы он узнал, что я наблюдала за его ухаживаниями за Дамарис.
Я направилась к выходу из галереи. Доктор был рядом. Мы вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Казалось, он был занят своими мыслями и даже не замечал меня. Я не сомневалась, что он очень беспокоится за свою дочь.
– Я запрещу ей видеться с этим волокитой, – сказал он.
Я не отвечала. Сложив вместе руки, я дотронулась до кольца, которое еще совсем недавно значило для меня так много.
– Может быть, бесполезно запрещать ей? – предположила я.
– Она будет вынуждена подчиниться мне, – возразил он. И я увидела, как у него на висках вздулись вены. Я никогда еще не видела его таким взволнованным: это, казалось, говорило о глубине его привязанности к Дамарис. Я почувствовала к нему какое-то тепло: такая забота о дочери – это то, чего мне, к сожалению, совершенно не хватало, когда мой отец надолго уезжал.
– Он просто несносен, – сказала я злым голосом. – По-моему, он всегда добивается того, чего пожелает.
– Простите меня, – сказал доктор. – Я совсем забыл о вас. Вам ведь надо отдохнуть. Я был уверен, что вы уже легли. Что привело вас на галерею?
– Не спалось. Я была слишком взволнована, наверно.
– По крайней мере, – сказал он, – это предупреждение для нас обоих.
– А что заставило вас прийти на галерею? – внезапно спросила я.
– Я знал, что они там вдвоем.
– Понимаю. А вам не понравился бы этот союз?
– Союз? Прежде всего он бы не предложил ей выйти за него замуж. У старой леди свои планы на этот счет. Он женится по ее выбору и не на моей дочери. Да и кроме того… она предназначена для Люка.
– Что вы говорите? Сегодня по ней я бы этого не сказала.
– Люк предан ей. Если бы они были постарше, они уже были бы женаты. Было бы ужасно, если бы этот негодяй обесчестил ее…
– Да, вы не очень-то высокого мнения о его репутации.
– Репутации? Вы еще слишком мало живете здесь и не знаете, какой репутацией он пользуется среди здешних жителей. Но я задерживаю вас, уже поздно. Я немедленно заберу Дамарис домой. Спокойной ночи, Кэтрин.
Он взял меня за руку. Как раз на этой руке у меня было кольцо, подаренное Редверзами.
Я пошла в свою комнату. Я была так расстроена, что забыла запереть на ночь дверь. Но никаких полуночных посетителей у меня не было, и я осталась наедине со своими переживаниями.
В эту ночь я поняла природу этих чувств и винила себя за то, что позволила этим чувствам окрепнуть, как бы я ни скрывала их под маской неприязни. Я разозлилась на него, потому что он недооценивал меня; мне было обидно, потому что мне так хотелось, чтобы меня уважал именно он.
В эту ночь я поняла, что ненависть может возникнуть из сильной привязанности и что женщине надо быть очень осторожной, если ей кажется, что она терпеть не может какого-либо мужчину – это значит, что ее чувства глубоко затронуты.
Он обманщик, говорила я себе, стараясь заглушить воспоминание о том, каким голосом он разговаривал с Дамарис. Он просто волокита, бегающий за каждой юбкой. Вот и я попалась на его удочку. Какая же я глупая! И какую ненависть порождают в нас те, кто заставляет нас признаваться в своих слабостях! Любовь и ненависть. Временами они идут рука об руку.
Глава VII
Я плохо спала этой ночью, и уже под утро меня разбудила Мери-Джейн. Было еще темно, и она держала зажженную свечу.
– Мери-Джейн? Сколько времени? – спросила я.
– Шесть утра, мадам.
– Но зачем же…
– Я хотела сказать вам об этом вчера, но из-за приготовлений к Рождеству у меня не было возможности. Я нашла его только вчера, когда мы украшали холл.
Я села в постели:
– Мери-Джейн, ты нашла выход из дома?
– Кажется, да, мадам. Он там, на галерее… в шкафу. Там на полу есть щель между двумя досками, в которую можно просунуть ладонь. Мне это показалось странным, я просунула туда пальцы и взялась за одну из досок. Она легко поддалась. Внизу была темнота, я взяла свечу и посветила туда. Я увидела лестницу, ведущую вниз. Вот и все, мадам. В этот момент меня позвал Уильям, я положила доску на место и ничего никому не сказала… я думала, что сразу пойду к вам и расскажу обо всем. Но мне пришлось пойти помогать на кухне, а другого случая за весь вечер так и не было. Но я всю ночь думала об этом!
– Мери-Джейн, – сказала я, – мы должны проверить, что там находится.
– Я так и знала, что вы захотите туда пойти.
– Никто еще не встал?
– Только слуги, мадам. Да и то они не в этом крыле дома. Но примерно через полчаса они придут убирать холл.
– Значит, надо поспешить, – сказала я. – Мы проверим, что там за лестница.
– Может быть, вам одеться, мадам?
– Нет. Ждать нельзя, – сказала я. – Я просто надену накидку сразу на ночную рубашку.
Итак мы с Мери-Джейн вышли из спальни и тихонько двинулись в сторону галереи. Я все время боялась, что вдруг появится Люк, но со мной была Мери-Джейн, и он не смог бы причинить мне никакого вреда.
Я очень волновалась, ведь как раз этого доказательства мне не хватало. Единственный человек в этом доме, кому я могла доверять, была Мери-Джейн, и, слава Богу, именно она была рядом со мной.
В доме было тихо, даже мои осторожные шаги в тапочках, казалось, производили много шума. Мы добрались до галереи, никого не встретив на пути.
Мери-Джейн осторожно закрыла дверь, я держала свечу, пока она открывала шкаф и показывала мне эти доски. Она встала на колени и приподняла одну из них, и пока она объясняла и показывала мне, эта доска легко поддалась! очевидно, это было задумано, как люк.
Я наклонилась над отверстием в полу, посветив туда свечой. Из темноты проступили ступени, о которых она раньше мне рассказывала. Мне тут же захотелось спуститься вниз, но для этого необходимо было спрыгнуть на приступку, а я не осмеливалась это сделать.
Но Мери-Джейн была гибкой и худенькой. Я повернулась к ней.
– Полезай ты, – сказала я. – А я подам тебе свечу. Хотя бы оглядись и расскажи мне, что ты там увидишь.
Она немного побледнела, но не в ее характере было пугаться всяких глупостей, как она их называла. После минутного колебания она спустилась в люк, и, когда достала до ступенек, я подала ей свечу.
– Здесь, кажется, большая комната. И еще здесь очень холодно, – послышался ее голос.
– Быстренько оглядись, – велела я. – А потом мы постараемся найти вход со стороны монастыря.
Ответа не было. Я глянула вниз. Она медленно спускалась по лестнице. Я крикнула, чтобы она была осторожнее.
– Все нормально, – заверила она меня. – Со мной все в порядке, мадам.
До меня вновь донесся ее голос. Она спускалась все ниже.
– Вдали я вижу свет. Наверно, там выход. Я сейчас быстренько посмотрю.
Сердце у меня бешено колотилось. Как мне хотелось быть внизу вместе с ней. Но я боялась поскользнуться на каменных ступенях. Я оглянулась назад. Мне никак не удавалось избавиться от ощущения, что кто-то наблюдает за нами. Но никого не было. В доме не было слышно ни звука.
Вдруг Мери-Джейн крикнула снизу:
– Мадам, я кое-что тут нашла!
– Я тебя не вижу! – крикнула я в ответ. – Где ты там?
Ее голос доносился уже издалека.
– Свеча уже догорает, мадам.
– Возвращайся скорее, Мери-Джейн. Принеси сюда то, что ты там нашла, если сможешь донести.
– Но, мадам…
– Возвращайся! – приказала я.
Потом я опять увидела мерцающий свет ее свечи и с облегчением вздохнула.
И вот Мери-Джейн появилась на ступеньках. В одной руке у нее была свеча, и еще она что-то держала под мышкой. Она передала мне сверток, и я сразу поняла, что это монашеская ряса. Я забрала у нее свечу, а через мгновение Мери-Джейн в целости и сохранности выбралась из люка и оказалась рядом со мной на галерее.
– Я так волновалась, когда тебя не стало видно! – я наконец-то перевела дух.
– Я и сама-то там внизу перепугалась, мадам. Прямо затряслась от страха.
– Мери-Джейн, да ты совсем замерзла!
– Там внизу очень холодно, мадам. Зато я нашла эту рясу.
– Пойдем в мою комнату. Я не хочу, чтобы кто-нибудь застал нас здесь.
Мы положили доску на место и постарались сделать так, чтобы не было заметно, что ее кто-то трогал. После этого, захватив с собой рясу, мы направились в мою комнату.
Когда мы пришли, Мери-Джейн закуталась в рясу, и я вздрогнула от страха.
– Сними ее, – сказала я. – Мы должны сохранить ее. Если кто-нибудь еще посмеет сказать, что у меня видения, потому что я не в своем уме, мы теперь сможем доказать, что это были совсем не видения.
– Может быть, надо кому-нибудь рассказать об этом? И показать эту рясу?
Еще днем раньше я бы сказала: «Да. Мы расскажем об этом мистеру Редверзу», но, увы, теперь это было невозможно. Я больше не доверяла Саймону, а если я не могла доверять ему, значит, я больше не верила никому.
– Нет, мы пока никому не скажем об этом, Мери-Джейн, – вздохнула я. – У нас теперь есть доказательство. Я спрячу ее в шкаф и буду запирать дверь, чтобы никто не смог украсть ее.
– А что потом, мадам?
Я посмотрела на часы под камином и увидела, что уже семь утра.
– Если ты еще задержишься у меня, тебя могут хватиться. Я сейчас лягу. А ты принесешь мне завтрак, как обычно. Принеси мне поесть совсем немного. Да, но сначала горячей воды. Я хочу обдумать, как же мне действовать дальше.
– Хорошо, мадам, – сказала она.
И ушла.
Зашла Рут, чтобы проведать меня.
– У тебя измученный вид, – заметила она. – Вчерашний день утомил тебя.
– Да, я действительно устала.
– Я посижу здесь с тобой сегодня весь день, чтобы никто тебе не мешал. Тогда, может быть, к вечеру тебе станет лучше, и ты сможешь присоединиться к нам. Будут только члены семьи. Саймон и Хагар уедут завтра утром. Экипаж за ними обычно приезжает ровно в половине десятого на третий день Рождества.
– Хорошо. Но я бы хотела отдохнуть немного, – попросила я.
Весь день я провела в постели, обдумывая все события, которые закончились тем, что нам удалось найти рясу. Я вспомнила все с самого начала – с первой встречи с Габриелом и Фрайди. Габриел уже понял, что на его жизнь кто-то покушался, когда он стоял среди развалин, и в нем поселился страх. Он надеялся, что я смогу помочь ему. Или, по крайней мере, мы вдвоем будем противостоять угрожающей ему опасности. Потом была та ночь перед его гибелью, когда Фрайди учуяла кого-то в коридоре. Если бы не она, то уже в эту ночь Габриел бы погиб. Было очевидно, что Фрайди убили, чтобы она в следующий раз не смогла помешать. Сара знала об этом и изобразила все эти события на своем гобелене. Интересно, что было ей известно еще? Итак, Габриел погиб, а я не представляла для убийцы никакого интереса, пока… не обнаружилось, что у меня будет ребенок. Идея о моем сумасшествии возникла, когда доктор Смит посчитал своим долгом сообщить семье о том, что некая Кэтрин Кордер является пациенткой в Уорстуисл.
Как же дьявольски хитро был продуман этот план! Я думаю, меня не собирались отправлять в Уорстуисл. Просто дело было бы представлено так, что все свидетельствовало бы о моем сумасшествии, а затем, еще до рождения ребенка, возможно, инсценировали бы мое самоубийство.
Но почему это я стала думать об этом дьявольском плане в прошедшем времени? Он все еще был в силе. И когда мой потенциальный убийца обнаружит, что пропала его ряса, что он будет делать? Вернее всего, он решит, что теперь действовать надо незамедлительно.
Я растерялась. Может быть, стоило уехать в Глен Хаус? Но как сделать это втайне? Если я открыто объявлю о своем намерении, то последует немедленная ответная реакция. Я была уверена, что тогда уже не смогу покинуть этот дом.
Я еще раз подумала… Люк и Саймон. Я старалась отбросить мысли о Саймоне. Это Люк, убеждала я себя. Это наверняка Люк. А Дамарис ему помогает.
Дамарис! Но не далее как прошлой ночью я узнала, что существует связь между ней и Саймоном!
Мысли крутились в моем мозгу, как белка в колесе. У меня наконец в руках была ряса. Как рада я была бы, если бы могла разделить этот успех с Саймоном!..
Но о чем вообще теперь можно говорить с ним?
И опять, как тогда, у Колодца Желаний, в Несборо, когда вода стекала у меня с пальцев, я загадала желание: «Нет, пусть это будет не Саймон!..»
Только за обедом я присоединилась к остальным членам семьи. Саймон был ко мне очень внимателен; по-видимому, он волновался из-за меня, и хотя я дала себе слово не показывать, как изменилось мое отношение к нему, я поневоле стала обращаться с ним более холодно.
Как и вчера, мы обедали в холле, и Саймон сидел со мной рядом.
– Мне так жаль, – сказал он, – что я не смог побыть с вами сегодня. Я-то думал, что мы с вами поедем вместе на прогулку… вы, я и бабушка.
– Кажется, для нее погода слишком холодная.
– Возможно, но она ни за что не признается в этом, Ей тоже так жаль, что прогулка не состоялась.
– Вы могли бы договориться с кем-нибудь еще.
– Вы же знаете, что это было бы совсем не то.
– А если бы с вами поехала Дамарис?
Он засмеялся и, понизив голос, сказал мне:
– Об этом я должен вам кое-что рассказать.
Я вопросительно взглянула на него.
– Вы, вероятно, уже заметили, – добавил он, – что иногда для достижения цели приходится идти окольными путями.
– Вы говорите загадками.
– В этом нет ничего странного. Мы с вами как раз и трудимся над решением одной интересной загадки.
Я отвернулась: мне показалось, что Люк пытается подслушать, о чем мы говорим. Но, к счастью, тетя Сара так громко рассказывала о том, как раньше праздновали Рождество, и хотя она повторяла то, что уже рассказывала вчера, она ревностно следила за тем, чтобы никто не пропустил ни слова.
После обеда мы удалились в гостиную на втором этаже. Других гостей в этот вечер не было. Я вела разговоры с сэром Мэтью и ни на одну минуту не оставляла его, хотя прекрасно видела, что Саймон от этого впадает в отчаяние.
Я рано ушла к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь ко мне постучали.
– Войдите, – крикнула я, и вошла тетя Сара.
Она заговорщически улыбнулась мне и прошептала, как бы извиняясь за вторжение:
– Ты ведь интересовалась. Вот почему…
– О чем вы? – спросила я.
– Я скоро закончу его!
Я сразу же вспомнила наполовину вышитый гобелен, который она показывала мне в последний раз, когда я приходила к ней. Она наблюдала за мной. Ее лицо показалось мне очень мудрым.
– А можно мне посмотреть?
– Конечно. За этим я и пришла. Пойдем прямо сейчас?
Я не заставила себя ждать. Когда мы очутились в коридоре, она приложила палец к губам.
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас, – сказала она. – Они все еще в гостиной на втором этаже. Еще рано расходиться… для сегодняшнего праздника – второго дня Рождества. А тебе как раз хорошо – ты ведь рано пошла спать. Из-за своего положения. А другие…
Мы поднялись по лестнице и прошли в ее крыло. В этой части дома было очень тихо, и я поежилась – то ли от холода, то ли от недобрых предчувствий – не знаю.
Она вела меня в свою комнату с гобеленами, и видно было, что она волнуется как ребенок, которому не терпится похвастаться своей новой игрушкой. Она зажгла несколько свечей от той свечки, с которой она пришла, потом поставила ее и подбежала к шкафу. Достав холст, она, как и в прошлый раз, растянула его перед собой. Я не могла ничего разглядеть, но ясно было одно: пустая сторона теперь была чем-то заполнена. Я взяла свечу и поднесла ее поближе к холсту. И тут я увидела контуры рисунка.
Подойдя поближе, я разглядела: с одной стороны мертвые тела Габриела и Фрайди, а с другой стороны – легкий набросок карандашом. Здесь было изображено другое здание, было впечатление, что смотришь через зарешеченное окно в комнату, которая выглядела, как тюремная камера. В камере проглядывали неясные очертания женщины, которая что-то держала в руках. Меня охватил ужас, когда я поняла, что в руках у нее ребенок.
Я посмотрела Саре в лицо. При свете свечей все морщины и тени на ее лице исчезли. Она помолодела – более того, казалось, она была не от мира сего. Хотелось бы мне знать, какие тайны, какие желания скрываются за спокойным взглядом этих светлых глаз, которые иногда кажутся лишенными смысла, а иногда поражают своей мудростью…
– Надо понимать, что эта фигура изображает меня? – спросила я.
Она кивнула.
– Ты видела ребенка? Вот видишь, ребенок все-таки родился.
– Но, похоже, что мы с ним в какой-то тюрьме?
– Да, мне кажется, вы будете себя чувствовать там как в тюрьме.
– Тетя Сара, а где мы будем себя чувствовать, как в тюрьме?
– Там, – сказала она. – В этом месте.
Я поняла ее.
– Нет, уже все выяснилось, – объяснила я. – Это была ошибка. Доктор ошибся. И нечего больше думать об этом.
– Но на картине-то это есть, – настаивала она.
– Это потому, что вы не знаете, что произошло.
Она чуть обиженно покачала головой, и у меня опять возникло нехорошее предчувствие. Я ведь знала, что, неслышно передвигаясь по всему дому, она, оставаясь незамеченной, все видит и слышит. А потом в своей комнате старается во всех подробностях запечатлеть историю семьи Рокуэллов. Это является смыслом ее жизни. Поэтому она часами сидит над своими изумительными гобеленами. Здесь, в этой комнате, она царила, как богиня, снисходительно взирая на проделки своих подданных, а вне этой комнаты она была никем – просто бедная, чудаковатая Сара.
Я подумала, что было бы глупо – расстраиваться из-за фантазий, порожденных ее больным воображением.
– В тюрьме, – пробормотала она, – всегда должен быть тюремщик. Я вижу его. Он весь в черном, стоит спиной ко мне, но из-за капюшона я не могу разглядеть его.
– Монах! – беспечно подтвердила я, ведь теперь я о нем думала без страха.
Она подошла ко мне и заглянула в лицо.
– Монах рядом с тобой, Кэтрин, – сказала она. – Он поджидает тебя, чтобы схватить. Ты не думай, что он далеко. Он совсем рядом. И я вижу, как он приближается к тебе.
– Вы ведь знаете, кто он, – сказала я с упреком.
– Какая прекрасная сегодня ночь! – ответила она. – Звезды сияют, воздух такой морозный, Кэтрин, и с балкона открывается чудесный вид…
Я отшатнулась от нее.
– Вы правы, – сказала я. – Но здесь прохладно. Пойду-ка я в свою комнату.
– Подожди немного, Кэтрин…
– Я все-таки пойду.
Я подошла к двери, но она поймала меня за халат и не отпускала. Меня опять пробрала дрожь, на этот раз уже не от холода.
– Свеча, – сказала она. – Она тебе понадобится. Возьми мою.
Все еще не отпуская меня, она втащила в комнату, схватила одну свечку и сунула ее мне в руку. Я взяла ее и, высвободившись, поспешила по коридору, почти уверенная, что она пойдет следом за мной.
Очутившись в спасительном укрытии своей комнаты, я все еще не могла отбросить тревожные мысли. Бессвязные речи Сары не шли у меня из головы. Я была уверена, что за ними таился какой-то скрытый смысл.
Этой ночью я совсем растерялась. Мне так хотелось поделиться своими мыслями с кем-нибудь! И когда я видела Саймона, я невольно начинала вновь доверять ему и ничего не могла с собой поделать. Думаю, если бы я рассказала ему о том, что мне удалось подслушать и он предоставил бы мне правдоподобное объяснение происшедшего, я бы с готовностью поверила ему. Я готова была поверить любой версии, которую он мог бы высказать, лишь бы это сняло с него обвинение в убийстве Габриела и попытке покончить со мной и моим ребенком.
Этой ночью я поняла, что у меня не хватит смелости выслушать Саймона. Следовало пока воздержаться от разговоров с ним. Впервые я не доверяла своему здравому смыслу. Я была во власти чувств к этому человеку. В чем-то это казалось мне унизительным, но с другой стороны – это было восхитительно. Наверное, это и была любовь. И если до этого у меня были еще какие-то сомнения, то в эту ночь я окончательно поняла, что влюблена в Саймона.
На следующий день Саймон и Хагар уехали из Керкленд Ревелз. Я тепло попрощалась с Хагар и прохладно – с Саймоном. Он понял, что я к нему переменилась, и это, казалось, забавляло его. Я подумала: «Неужели он настолько циничен?» – и это не давало мне покоя.
Когда они уехали, я пошла к себе. Мне хотелось посидеть в тишине и продумать свои дальнейшие шаги. Я уже знала, что действовать надо было быстро – ведь вполне возможно, кто-то уже увидел, что рясы нет на месте.
Единственным человеком, с которым я могла обо всем поговорить, была Мери-Джейн. Но чем она могла помочь? Хотя в такую минуту я готова была обратиться к кому угодно. Может быть, пойти к сэру Мэтью, показать ему, что я нашла, и попросить, чтобы он послал людей осмотреть проход от дома до монастыря. А Рут? Можно ли было доверять Рут? В Рут я не была уверена и не удивилась бы, узнав, что она была если не зачинщиком в заговоре против меня, то, по крайней мере, в курсе всех его деталей. Сара? Но от нее ведь толку не добьешься! А Люк… Я все еще продолжала думать, что моим настоящим врагом был Люк.
А в общем, до конца я не была уверена ни в чем.
Я все пыталась найти решение своих запутанных проблем, когда вдруг заметила, что на полу у двери лежит конверт. Я поспешила поднять его. На нем ничего не было написано. Я открыла дверь, ожидая увидеть, что кто-то убегает по коридору. Но там никого не оказалось. Кто-то тихонько подсунул письмо мне под дверь. Спустя несколько минут я его заметила.
Прикрыв дверь, я распечатала конверт. Там был один листок бумаги, и на нем неровным почерком было выведено: «Немедленно уезжайте домой к отцу. Вам грозит большая опасность».
Я не могла оторвать глаз от этой записки. Почерк мне был не знаком, и я подумала, что кто-то специально писал корявыми буквами, чтобы невозможно было определить, кто это сделал. Под запиской не было подписи, на конверте не было адреса.
Кто же подсунул мне под дверь письмо? И что это значило? Неужели еще одна шутка?
Но этот кусочек бумаги был вполне осязаемым. Никто не мог бы в этот раз сказать, что я все это придумала.
Подойдя к окну, я выглянула на улицу. Сердце у меня гулко забилось в груди: я увидела, как от нашего дома поспешно удаляется фигура, и я узнала ее – это была Дамарис!
Но я все это время считала, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Да и как я могла думать иначе, если она тогда была со мной рядом, видела монаха и потом заявила, что его не было?
Я оглянулась и посмотрела на записку. Я не допускала мысли, что она замешана в этом деле вместе с Саймоном. И все же положение дел становилось критическим. Факты говорили сами за себя: надо было посмотреть правде в лицо. В рождественскую ночь я видела их вместе, и то, что я почувствовала за их словами, глубоко поразило меня. Но я никак не могла поверить, что Саймон участвует в этом. Мой здравый смысл говорил мне, что это так, но, как ни странно, мое женское чутье отказывалось в это верить.
Кто-то послал Дамарис с запиской ко мне. Люк? Но он мог и сам это сделать. Доктор Смит? Я опять посмотрела на почерк, но поскольку я уже раньше видела, как он пишет, то пришла к выводу, что ни при каких обстоятельствах доктор это написать не мог.
Потом я вспомнила все подробности своего визита в их дом. Вспомнила больную женщину, его жену, из-за которой он так разочаровался в семейной жизни и с головой ушел в работу. Этот корявый почерк мог принадлежать той больной женщине, если она волновалась.
Положив записку в карман, я завернулась в теплую накидку и вышла из комнаты. Помедлив на лестнице возле певческой галереи, я открыла дверь туда и заглянула внутрь: может быть, там кто-нибудь прячется?
Но там никого не было.
Я спустилась вниз, прошла через холл и вышла из дома.
Дул резкий пронизывающий ветер, но я не обращала внимания на погоду. Я спешила прочь от дома, оглянувшись назад только раз – чтобы удостовериться, что за мной никто не идет. Никого не было видно, но у меня было такое ощущение, что из каждого окна за мной кто-то наблюдал.
