Текст книги "Счастье и тайна"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Рут внимательно следила за мной, и я поднялась. Я уже поняла, что сделала очень важное открытие, и была рада, что посетила дом викария этим утром.

– Нам пора идти, – заметила Рут, – чтобы не опоздать к завтраку.

Мы попрощались с миссис Картрайт и отправились домой.

Мне не хотелось ни о чем разговаривать. Я все твердила про себя: у кого-то из людей, исполнявших роль монаха на том празднике пять лет назад, сохранился монашеский костюм. И тот, кто пробрался в мою спальню, надел его.

Как же мне узнать, кто играл пять лет назад на том празднике монаха? Кто из наших домочадцев, вернее сказать. Это могла быть только Рут, думала я. Люк тогда был еще слишком мал для этого. Или нет? Пять лет назад ему было двенадцать. А может быть, он был выше других детей этого возраста. Почему бы тогда и не сыграть монаха? Сэр Мэтью и тетя Сара даже тогда были слишком стары, чтобы играть. Остаются Рут и Люк.

Я сказала вслух:

– Миссис Картрайт рассказывала мне о постановке на историческую тему. Ты в ней играла кого-нибудь?

– Ты еще плохо знаешь миссис Картрайт, если думаешь, что кому-то из нас удалось бы увильнуть от этого.

– Так кого ты играла?

– Жену короля… королеву Генриетту-Марию.

– Только одну эту роль?

– Но она была очень важной.

– Я спрашиваю, потому что миссис Картрайт рассказывала, что некоторым людям приходилось играть несколько ролей, так как не хватало актеров.

– Так это те, у кого были маленькие роли.

– А Люк?

– О, он был в первых рядах. Он совал свой нос везде и всюду.

«Люк!» – подумала я. И вспомнила, что той ночью прошло какое-то время, прежде чем он появился. Так что у него хватило бы времени, чтобы снять рясу и надеть халат. Ему надо было поспешить, чтобы подняться на третий этаж, но он был молод и ловок.

А занавески и грелка для постели? Почему бы и нет? Как раз у него-то и были все возможности сделать это. Мои сомнения переходили в убежденность. Значит, это Люк пытался запугать меня. Это он пытался убить моего еще неродившегося ребенка. Ведь при условии, что мой ребенок погибнет, больше всего выигрывал Люк.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – раздался рядом голос Рут.

– А? Да… Спасибо…

– Ты что-то шепчешь про себя?

– Нет-нет. Я вспоминаю миссис Картрайт. Она очень разговорчивая, верно?

– Да уж, что есть, то есть.

Уже показался дом, и мы обе посмотрели в ту сторону. Мой взгляд, как всегда, остановился на парапете южного крыла дома – отсюда упал Габриел. Но что-то там было не так. Я в изумлении раскрыла глаза, Рут – тоже.

– Что это? – спросила она и ускорила шаг.

На парапете было что-то темное. С расстояния казалось, что кто-то перегнулся через перила.

– Габриел! – Наверно, я произнесла это вслух, потому что Рут где-то совсем рядом отозвалась:

– Чепуха! Этого не могло быть. Но что… Но кто это?

Я пустилась бежать. Рут была рядом и сдерживала меня. Я бежала из последних сил и ловила ртом воздух.

– Там что-то… – задыхаясь, выдавила я. – Что… это? Оно… так… безжизненно повисло.

Теперь я увидела, что, кто бы это ни был, он был одет в плащ с капюшоном, и кусок плаща свисал вниз через перила. Больше ничего не было видно.

– Она упадет. Но кто это? Что это значит? – закричала Рут, обгоняя меня, и вбежала в дом. Она могла двигаться гораздо быстрее меня. А я никак не могла отдышаться, но все же спешила за ней следом. В коридоре появился Люк. Он посмотрел на мать, потом удивленно уставился на меня, с трудом поспевавшую за ней.

– Да что это с вами? Что случилось? – спросил он изумленно.

– Кто-то там на балконе… – крикнула я. – Там, где Габриел…

– Но кто это?

Он пустился вверх по лестнице, обгоняя меня, а я – за ним, стараясь не отставать.

На лестницу вышла Рут. Она зловеще улыбалась. Она что-то держала в руках, и я узнала – это была моя синяя накидка. Длинная зимняя накидка, хорошо защищавшая от ветра, и к тому же с капюшоном.

– Это… моя, – выдохнула я.

– И зачем же ты ее повесила на перила, – спросила она меня почти грубо.

– Я?.. Но я этого не делала!

Они с Люком переглянулись.

Затем она пробормотала:

– И главное, было сделано так, будто кто-то перегнулся через перила… и вот-вот упадет. Я просто в ужас пришла, когда увидела. Какая глупая выходка!

– Тогда чья же это выходка? – воскликнула я. – Кто играет со мной эти глупые и злые шутки?

Они оба смотрели на меня так, как будто во мне было что-то странное и как будто они находили подтверждение каким-то своим подозрениям относительно меня.

Я должна была узнать, что стоит за всеми этими странными событиями. Я начинала нервничать в ожидании того, как будут разворачиваться события. Ведь все эти шутки были просто глупыми – кроме той, разумеется, когда в моей спальне появился монах. Но если они были направлены на то, чтобы встревожить меня, то нельзя было придумать ничего лучшего. Эти мелкие выходки… Что же они предвещали? Между тем Люк и Рут для себя решили, кажется, что у меня есть, мягко выражаясь, странности. Я чувствовала, что они следят за мной. И это лишало меня присутствия духа.

Сначала я решила поехать к Редверзам и все рассказать им. Но я стала настолько недоверчивой, что даже в Хагар не была уверена. Что касается Саймона, если он тогда, в случае с монахом, стал на мою точку зрения, то совсем не значит, что то же самое будет и в случаях с занавесками, грелкой и плащом.

За всем этим крылось что-то зловещее, и я должна была узнать, что именно. Я намеревалась раскрыть эту тайну сама – из-за все возрастающего недоверия к любому человеку, так или иначе связанному с Ревелз.

На следующий же день я отправилась с визитом к миссис Картрайт. Мне казалось очень важным то, что она рассказала мне вчера об инсценировке, и мне было интересно, смогу ли я выудить у нее что-нибудь еще.

Помимо броши с бирюзой, я нашла еще шкатулку с эмалью, которая у меня была давным-давно, но я ей так никогда и не пользовалась. Я ее тоже прихватила.

– Ах, миссис Рокуэлл, как это мило с вашей стороны! Мне даже не пришлось никого посылать к вам! Я уже вижу, как из вас выйдет прекрасная помощница. Для меня это просто утешение. Я уверена, что за ваши прелестные вещицы мы получим хорошие деньги. И если вы хотите заранее посмотреть, что у нас есть для продажи, я с большой радостью предоставлю вам эту возможность. – Она лукаво взглянула на меня, будто хотела узнать, не из-за этого ли я на самом деле приехала.

Я не знала, что делать. Мне не хотелось вызывать подозрения, и я понимала, что если со мной происходят эти странные вещи, мне нужно придумать какую-нибудь вескую причину своего приезда к ней.

– Видите ли, – начала я.

Она меня прервала заговорщическим тоном:

– Ну, конечно, почему бы и нет? Вы вполне заслужили это. Это, кстати, отличный способ сделать покупки к Рождеству – особенно если вам не так легко даются поездки. И я полагаю, для тех людей, которые нам помогают, мы обязаны делать исключения. Сначала вы выберете что вам нужно, а потом, может быть, мы выпьем по чашечке кофе?

Я сказала, что это было бы прекрасно. Итак, она отвела меня в маленькую комнату, где были разложены вещи для продажи, и я выбрала булавку для галстука, табакерку и китайскую вазу. Теперь она была в восторге от меня как от покупателя, и я почувствовала, что у нее подходящее настроение для откровенных бесед.

Когда мы вдвоем пили кофе в ее гостиной, я попыталась опять заговорить о спектаклях на историческую тему. Это оказалось очень легко, потому что эта тема была ей очень дорога.

– Значит, вы предлагаете этим летом опять поставить спектакль?

– Я сделаю для этого все возможное.

– Это, наверно, будет весьма интересно.

– Несомненно, и вы сыграете одну из ведущих ролей. Я всегда считала, что члены нашей главной семьи должны исполнять главные роли. Не так ли?

– Да, конечно, – ответила я. – А раньше они тоже соглашались? Я хочу сказать, они всегда принимали участие в этих постановках?

– Да, они всегда были, что я называю, послушными долгу.

– Мне хотелось бы узнать что-нибудь еще о том празднике. Наверное, миссис Грантли и Люк тоже кого-то играли?

– В последний раз – да.

Миссис Грантли мне рассказывала, она была женой Чарльза I.

– Вы знаете, мы поставили сцену из гражданской войны. Потому что Ревелз был в то время захвачен сторонниками парламента. Это просто счастье, что они не разрушили поместье!.. Вандалы! Слава Богу, все ценности были спрятаны.

– Как интересно. А где же они были спрятаны?

– Вот об этом, дорогая моя миссис Рокуэлл, ваша семья знает больше, чем я. Хотя, я думаю, это так и осталось тайной.

– Значит, эту сцену вы и изобразили на празднике?

– Не совсем… У нас было, знаете ли, наступление пуритан и оккупация. Потом восстановление семьи с реставрацией монархии. Мы таким образом увязали историю семьи Рокуэллов с историей Англии.

– А еще вы показывали монастырь до Реформации. Наверно, это тоже было интересно?

– Да, очень! Я предлагаю еще раз вернуться к этой теме. Ведь это очень существенно. И помимо всего прочего, это дает возможность каждому сыграть маленькую роль.

– Я представляю себе, какое впечатление производили фигуры в черных рясах на фоне стен монастыря.

– О, да!

– А Люк был тогда еще совсем мальчиком – наверно он был слишком мал, чтобы играть кого-нибудь.

– Нет-нет, что вы! Он принимал во всем живейшее участие. И был одним из наших самых лучших монахов. Он уже тогда был ростом почти со взрослого мужчину. Рокуэллы вообще высокие, как вы уже знаете.

– Какая у вас отличная память, миссис Картрайт! Мне кажется, вы помните всех, кто исполнял роли в этой постановке.

Она засмеялась.

– Среди тех, кто живет здесь поблизости, – разумеется. Но праздник был таким грандиозным, и люди приходили отовсюду, чтобы принять участие. Это было прекрасно, так как и зрителей у нас прибавлялось.

– И сколько же монахов у вас было?

– Очень много. Пришлось использовать почти всех, кого можно. Я даже пыталась уговорить доктора Смита.

– И он согласился?

– Нет. Ему в этот день надо было ехать в это свое заведение, и вообще он сказал, что ему надо быть начеку, ведь в любой момент может понадобиться его помощь.

– А его дочь?

– Она, разумеется, принимала участие в спектакле. Ей досталась роль маленького Чарльза. Она прелестно выглядела в бархатных бриджах с длинными волосами. Так как она была еще мала, это не казалось нескромным. А вот эта сцена: «Когда ты в последний раз видела своего отца?» – смотрелась просто потрясающе.

– Роль монаха ей не подходила?

– Нет. Но ее принца Чарльза я никогда не забуду. Все играли прекрасно. Даже мистер Редверз – а ведь никто и предположить не мог, что из него выйдет хороший актер.

– Что вы говорите? И кого же он играл?

– Он был просто монахом, но все-таки был в гуще событий.

– Как… интересно.

– Хотите еще кофе?

– Нет, спасибо. Кофе был отличный. Но мне уже нужно возвращаться.

– Я была действительно рада увидеть вас, и надеюсь, ваши покупки вас не подведут.

Поблагодарив друг друга, мы расстались, и в смущении я направилась домой.

Я была уверена, что тайну костюма я раскрыла. Кто-то воспользовался костюмом монаха, чтобы напугать меня.

Когда-то такой костюм был у Люка. Сохранился ли он у него? У Саймона тоже должен был быть такой костюм. Хотя он об этом не упомянул, когда я ему рассказывала об этом случае.

Сначала я решила, что надо обсудить все мои догадки по поводу костюма с Хагар, но потом заколебалась. Ведь в таком случае и Саймон узнает об этом. А я совсем не была уверена, что мне хотелось, чтобы Саймон узнал, до чего я докопалась.

С одной стороны, подозревать Саймона было смешно. Как он мог оказаться в нашем доме в такое время? И все же я вынуждена была принять во внимание, что после Люка он следующий претендент на Ревелз.

Как тревожно было ощущать, что никому нельзя довериться! Но именно так и обстояли дела.

Поэтому на следующий день, когда я навестила Хагар, я ничего ей не сказала о случае с моей накидкой, хотя мне просто не терпелось обсудить это хоть с кем-нибудь. Но вместо этого я старалась говорить с ней о повседневных делах; спросила, не могу ли я помочь ей купить для нее рождественские подарки. Я сказала, что надеюсь съездить в один из близлежащих городов с Рут и Люком, и, если поездка состоится, я с радостью выполню ее поручения.

Поразмыслив над моим предложением, она в конце концов составила список вещей, которые мне надо было купить для нее.

Пока мы обсуждали эти дела, вошел Саймон.

– Если вы хотите поехать в Несборо, – сказал он, – я могу отвезти вас. Мне как раз нужно поехать туда по делам.

Я не знала, как поступить. Я, конечно, не верила в то, чтобы он пытался испугать меня, и все-таки меня не оставляла мысль, что вначале я ему очень не нравилась. Ведь только благодаря дружбе с его бабушкой наши отношения стали более близкими. Я сама не понимала, почему меня так огорчает то, что я не могу исключить его из числа подозреваемых. Если он действительно пытался причинить вред женщине в моем положении, значит, мое мнение о нем было совершенно ошибочным. И все же я опасалась до конца доверять ему.

Он очень удивился, увидев мою нерешительность. Ему не приходило в голову, что я подозревала его в подлости. Он просто думал, что я боюсь нарушить приличия.

Он усмехнулся:

– Может быть, Рут или Люк захотят присоединиться к нам. Если они поедут, то, возможно, и вы соблаговолите?

– Я буду очень рада, – ответила я.

В конце концов мы договорились, что когда Саймон поедет в Несборо, он возьмет с собой Люка, Дамарис и меня.

Для начала декабря день выдался теплый. Мы выехали чуть позже девяти утра и планировали вернуться назад засветло, то есть где-то около четырех часов дня.

Когда все уселись в экипаж, Люк и Саймон пришли в такое веселое расположение духа, что это передалось и мне. Дамарис была, как всегда, спокойна и безразлична ко всему.

Мне вдруг пришло в голову, что как только я уезжаю из дома, ко мне вновь возвращается столь свойственный мне здравый смысл и трезвое отношение ко всему происходящему. Я уже не верила, что мне нужно чего-то опасаться. По крайней мере, уверяла я себя, мне не составит особого труда справиться со всеми трудностями. Даже стало казаться, когда я слышала оживленный голос Люка, что он мог сыграть со мной все эти шутки просто ради озорства. А что касается первого случая, возможно, он уже понял, что зашел слишком далеко, и теперь забавляется такими мелочами, как грелка для постели. Он ведь всегда относился ко мне с долей иронии. Как же глупо с моей стороны было бояться! Я всего-навсего оказалась жертвой проделок озорного юнца.

Вот в таком настроении я и пребывала, когда мы въехали в Несборо.

Я помнила этот город с прежних времен, он всегда мне нравился. Я считала его одним из самых очаровательных и интересных старинных городков в округе Вест Райдинг.

Мы подъехали к постоялому Двору, там подкрепились и затем разделились. Саймон пошел по своим делам, которые привели его сюда; Люк, Дамарис и я – отправились за покупками, договорившись встретиться на постоялом дворе часа через два.

Очень скоро я поняла, что потеряла из виду Люка и Дамарис. Они, наверное, ушли, когда я была в магазине, – ведь им хотелось побыть вдвоем.

Я купила все, что просила Хагар, сделала несколько покупок для себя и затем, имея в запасе целый час, решила осмотреть город. Раньше мне никогда не удавалось это сделать.

В этот погожий декабрьский день было приятно прогуляться. Народу вокруг было немного. Я смотрела на поблескивавшие на солнце воды реки Нидд, на круто поднимающиеся улочки и дома с красными черепичными крышами. Я ощущала прилив сил, и мне даже трудно было поверить, что совсем недавно я была так напугана.

Когда я спустилась к реке, позади себя я услышала голос:

– Миссис Кэтрин!

Обернувшись, я увидела, что ко мне спешит Саймон.

– Вы уже купили все, что хотели?

– Да.

Он вынул из кармана часы. До назначенной встречи был почти час. Чем бы нам заняться?

– Я собиралась побродить по берегу реки.

– Пойдемте вместе.

Он взял у меня из рук все свертки и пошел рядом. От него исходило поразительное ощущение силы. И еще одна вещь бросилась мне в глаза: мы были одни на берегу реки.

– Я знаю, чего бы вам хотелось, – сказал он. – Попытать счастья у колодца.

– Какого колодца?

– Разве вы не слышали об этом колодце? Его здесь все знают. Вы раньше не бывали в Несборо?

– Я была здесь раз или два с отцом. Но к колодцу мы не ходили.

Он насмешливо прищелкнул языком.

– Миссис Кэтрин, надо заняться вашим образованием.

– Тогда расскажите мне о колодце.

– Сначала давайте найдем его, хорошо? Если подержать руку в воде, а потом загадать желание и оставить руку на воздухе, чтобы она высохла, ваше желание обязательно исполнится.

– Я убеждена, что вы не верите в такие легенды.

– Вы обо мне еще многого не знаете, миссис Кэтрин. Хотя, конечно, вы этого даже и не осознаете.

– Я твердо знаю, что вы очень практичный человек и никогда бы не загадали желание, которое нельзя осуществить.

– Когда-то вы сказали мне, что я слишком самонадеян. Поэтому вы, разумеется, полагаете, что я считаю себя всемогущим. А в таком случае, я могу пожелать чего угодно и поверить в то, что это сбудется.

– Но даже в этом случае надо понять, что вам предстоит потрудиться, чтобы достичь желаемого.

– Может быть, и так.

– Тогда зачем загадывать желание, когда можно просто приложить усилия?

– Миссис Кэтрин, я думаю, вы не в том настроении, чтобы идти к Колодцу Желаний. Давайте хоть раз отбросим наш здравый смысл и хоть раз побудем доверчивыми и хоть чуть-чуть легкомысленными.

– Мне бы на самом деле хотелось посмотреть на этот колодец.

– А загадать желание?

– Да. Тоже хотелось бы.

– А вы скажете мне, если оно сбудется?

– Да.

– Но не говорите, что вы загадали, пока не сбудется! Это одно из условий. Пусть это будет секрет, который останется между вами и силами тьмы… или света. Не знаю, какие там силы действуют в этом случае. Там колодец и еще пещера мамаши Шиптон. Ваш отец не рассказывал вам о мамаше Шиптон?

– Он никогда не рассказывал мне никаких историй. Он и разговаривал-то со мной крайне редко.

– Тогда, видимо, я должен вам разъяснить. Мамаша Шиптон была колдуньей. Она жила здесь… кажется, около четырехсот лет назад. Это было дитя любви, ее мать была деревенской девушкой, а отец – незнакомец, убедивший ее, что он – дух, обладающий сверхъестественной силой. Еще до рождения ребенка он покинул ее, а потом из маленькой Урсулы выросла очень умная женщина. Она вышла замуж за человека, которого звали Шиптон, и ее стали называть «мамаша Шиптон».

– Какая интересная история! Мне всегда было интересно, кто такая была мамаша Шиптон.

– Некоторые из ее предсказаний сбывались. Говорят, что она предугадала падение Волси, поражение Армады и как скажется исход гражданской войны на округе Вест Райдинг. Я даже помню некоторые из ее предсказаний. О них и стихи есть:

 
Мысль облетит весь мир как птица.
Ты не успеешь удивиться.
 

Я раньше помнил все стихотворение и читал его вслух бабушкиной кухарке, до тех пор, пока она не выгоняла меня с кухни. А я еще специально читал зловещим голосом. Я помню, там было такое:

 
Под водой будут люди ходить,
Ездить, спать, о любви говорить.
Вы увидите в воздухе их…
 

а в конце:

 
Мир к концу своему подойдет
В тысяча девятьсот девяносто первый год!
 

– Значит, нам еще немного осталось? – сказала я, и мы оба засмеялись.

Вот мы и дошли до Колодца Желаний.

– Это волшебный колодец, – сказал он. – Его еще называют Окаменевший Колодец. Что бы ты ни уронил в этот колодец, эта вещь в конце концов окаменеет.

– Но почему?

– Это не имеет никакого отношения к мамаше Шиптон, хотя, несомненно, некоторые люди как раз считают, что это связано с ней. Просто дело в том, что там в воде содержится магниевый известняк. Вернее, он содержится в почве и попадает в воду, которая просачивается в колодец. Надо, чтобы эта вода капала какое-то время вам на руки, потом вы загадываете желание. Ну что, кто пойдет первым: вы или я?

– Сначала вы.

Он наклонился над колодцем, и я наблюдала, как вода, просачиваясь сквозь стенки колодца, капала ему на руки.

Он обернулся ко мне, протягивая мокрую руку.

– Я загадываю желание, – произнес он. – Если эта вода высохнет, мое желание обязательно исполнится. Теперь ваша очередь.

Он стоял рядом со мной, когда я сняла перчатку и наклонилась над колодцем.

Молчание сомкнулось над нами. Мы были здесь наедине, и никто не знал об этом. Наклонившись вперед, я ощутила на руке капли холодной, как лед, воды.

Он вдруг очутился за моей спиной, и меня охватила паника: я представила его себе не таким, каким я его видела только что, а будто бы он завернулся в монашескую рясу.

«Нет, только не Саймон, – сказала я себе. – Пусть это будет не он». И это желание было настолько сильным, что я забыла загадать что-нибудь, кроме этого.

Я чувствовала теплоту его тела: он стоял так близко, что я даже затаила дыхание. Я уже думала, что со мной вот-вот что-нибудь случится.

Я резко обернулась назад. Он отступил на шаг. Но все еще был очень близко. «Зачем это?» – подумала я.

– Не забудьте, – сказал он, – Все это должно высохнуть. Я могу догадаться, чего вы пожелали.

– Правда?.. – смешалась я.

– Это же так легко! Вы, конечно же, шепнули про себя: «Хочу, чтобы это был мальчик».

– Становится холодно.

– Это из-за воды. Она очень холодная. Наверное, из-за этого известняка.

Он смотрел куда-то поверх меня, и я чувствовала, что он сильно взволнован. В этот момент недалеко от нас появился какой-то человек, я не заметила, откуда он взялся, но, может быть, Саймон это видел.

– А, загадываете? – дружелюбно обратился к нам незнакомец.

– Разве можно пройти мимо и не попробовать? – ответил Саймон.

– Люди приходят сюда издалека, чтобы загадать желание и посмотреть на пещеру мамаши Шиптон.

– Здесь очень интересно, – поддержала я разговор.

– Да-да. Вы правы.

Саймон собирал мои свертки.

– Вы должны убедиться, что вода у вас на руке высохла, – сказал он мне.

Поэтому я так и держала руку перед собой, пока мы шли.

Он по-хозяйски взял меня под руку и увлек прочь от колодца, вверх по круто поднимающимся улочкам, которые вели к замку.

Люк и Дамарис ждали нас в гостинице, мы выпили по чашке чая и поехали домой.

К Керкленд Мурсайд мы подъехали в сумерки. Саймон завез Дамарис домой, и затем отвез Люка и меня в Ревелз.

В свою комнату я вошла в подавленном состоянии. И причиной тому были новые подозрения, которые зародились у меня. Я изо всех сил старалась их отогнать, но ничего не помогало. Почему я испугалась тогда, у края колодца? О чем думал Саймон, стоя позади меня? Что он собирался сделать? Может быть, это случайное появление незнакомца нарушило его планы?

Я сама себе удивлялась. Мне удалось сделать вид, что я не верю в чудодейственную силу Колодца Желаний, но на самом деле мне так хотелось, чтобы то, что я там невольно загадала, сбылось!..

Пусть это будет не Саймон.

Интересно, а какая мне разница – Люк или Саймон?

Но все-таки разница была. И я начала осознавать, что испытываю к этому человеку. Нет, я не чувствовала к нему нежности, но только в его присутствии я оживала, как ни с кем из других. Я могла даже злиться на него – часто так оно и было – но даже злиться на него было интереснее, чем мило общаться с другими. Я дорожила его мнением о моем уме и здравом смысле, и была рада, что именно эти качества он ценил больше всего.

С каждой нашей встречей мое отношение к нему менялось, и я поняла, что все больше попадаю под обаяние его личности.

С тех пор, как он появился на горизонте моей жизни, я начала понимать, какие отношения связывали меня с Габриелом. Я поняла, что любила Габриела, хотя и не была в него влюблена. Я вышла замуж за Габриела потому, что почувствовала, что ему нужна чья-нибудь защита, а мне как раз не на кого было излить это чувство. Мне показалось разумным выйти за него замуж – ведь я могла сделать его жизнь ровной и спокойной, а с другой стороны, – с его помощью у меня появилась возможность уехать из дома, который все больше давил на меня мрачным укладом жизни. Вот почему я силилась и не могла вспомнить его лицо. Вот почему, хотя я и потеряла его, все-таки я связывала с будущим свои надежды на лучшее: Саймон и мой будущий ребенок помогали мне в этом.

То, что я загадала у колодца, было криком моей души: пусть это будет не Саймон!

Я вдруг поняла, что все окружавшие стали вести себя в отношениях со мной как-то иначе: я замечала, как люди переглядываются за моей спиной, даже сэр Мэтью, казалось, наблюдал за мной как бы со стороны.

Благодаря Саре я узнала, что все это значит, и это открытие привнесло в мою жизнь тревогу, по сравнению с которой все предыдущие события просто померкли.

Как-то раз я зашла в ее комнату и увидела, что она зашивает детское платье для крестин.

– Я рада, что ты пришла, – приветствовала она меня. – Ты раньше интересовалась моими гобеленами.

– Я и сейчас ими интересуюсь, – заверила я ее. – Они прелестны. А над чем вы сейчас работаете?

Она лукаво взглянула на меня.

– Ты действительно хочешь посмотреть?

– Ну, конечно.

Она захихикала, отложила шитье и, вставая, взяла меня за руку. Потом помолчала и нахмурилась.

– Я держу это в секрете, – прошептала она. И добавила: – Пока не закончу.

– Ну, тогда мне не надо подглядывать. И когда же вы закончите?

Мне показалось, что она собирается заплакать, когда она заговорила:

– Ну как я могу закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь! Ты же сказала, что он не мог покончить с собой. Ты же сказала…

Я ждала, что она скажет дальше, я вся напряглась, но речь ее стала бессвязной.

– Платье для крестин было порвано, – сказала она чуть погодя уже спокойно.

– Правда? Так расскажите о вашем гобелене.

– Я не хотела показывать его никому, пока не закончу. Это Люк…

– Люк? – вскрикнула я, и сердце у меня забилось быстрее.

– Он был таким хорошеньким младенцем. Он плакал, когда его окунали в купель, и порвал платье. И никто за это время даже не подумал зашить его. Да и зачем это делать, пока не появится новый младенец?

– Вы его искусно зашьете, я уверена, – сказала я, и лицо ее просветлело.

– Дело в тебе! – пробормотала она. – Я не знаю, куда тебя поместить. Вот почему…

– Вы не знаете, куда меня поместить? – озадаченно повторила я.

– У меня уже есть Габриел… и собака. Какая была хорошая собачка! Фрайди! Только имя у нее странное.

– Тетя Сара, – потребовала я. – Что вам известно о Фрайди?

– Бедная Фрайди! Такая хорошая собачка! Такая преданная. Вот почему, я думаю… Господи, интересно, как будет вести себя твой ребенок при крещении? Дети Рокуэллов всегда ведут себя плохо. Я сама постираю это платье.

– Тетя Сара, что вы говорили о Фрайди? Пожалуйста, расскажите!

Она огорченно смотрела на меня:

– Это была твоя собака. Ты сама должна знать. Но я никому не позволю трогать его. Ведь его так трудно гладить. Здесь надо сделать гофрировку. Так я делала, когда крестили Люка. И для Габриела тоже.

– Тетя Сара, – нетерпеливо воскликнула я. – Покажите мне гобелен, над которым вы работаете.

У нее в глазах блеснул озорной огонек.

– Но он не закончен, и я никому не хотела его показывать… пока.

– Но почему? Я же видела ваш предыдущий гобелен, хотя он и не был закончен.

– Это было совсем другое дело. Тогда я знала…

– Вы знали?

Она кивнула.

– А сейчас я не знаю, куда тебя поместить, понимаешь?

– Но я же здесь, перед вами!

Она склонила голову набок и стала похожа на птицу с блестящими глазками.

– Сегодня… завтра… на следующей неделе, возможно. А где ты тогда будешь?

Я твердо решила, что должна посмотреть на картину.

– Пожалуйста, – канючила я, – покажите мне.

Ей очень понравилось, что меня это так интересует: она чувствовала мое искреннее желание увидеть гобелен.

– Ну ладно, только тебе, – сдалась она. – И никому больше.

– Я никому не скажу, – пообещала я.

– Ну хорошо. – Она была как прилежный ребенок. – Иди сюда.

Она, подошла к шкафу и достала полотно, потом прижала картину к себе, чтобы я ничего не увидела.

– Дайте же мне посмотреть!.. – умоляла я.

Она развернула ее, все еще прижимая к себе. На картине был изображен фасад южного крыла. Перед домом на камнях лежало тело Габриела. Оно было так натурально изображено, что, глядя на него, я почувствовала приступ дурноты. Я не могла оторвать глаз: на картине было что-то еще! Рядом с Габриелом лежала моя Фрайди, ее маленькое тельце застыло. Без сомнения, она была мертва. Все это было ужасно.

Я, наверное, от потрясения ахнула, потому что тетя Сара довольно засмеялась. Мой ужас послужил ей лучшим комплиментом.

Я с трудом выговорила:

– Все выглядит таким… реальным!

– Оно и должно так выглядеть, – сказала она задумчиво. – Я видела, как он там лежал, вот так он и выглядел. Я спустилась вниз и посмотрела на него – до того, как его забрали.

– Габриел… – простонала я, не помня себя. Вид этой картины всколыхнул столько нежных воспоминаний, и теперь я представляла его очень ясно – впервые после утраты.

– Я сказала себе, – продолжала тетя Сара, – это будет темой моей следующей картины… И вот она.

– А Фрайди? – воскликнула я. – Вы ее тоже видели?

Казалось, она старается вспомнить.

– Видели, тетя Сара? – настаивала я.

– Это была преданная собачка, – сказала она. – Она погибла из-за своей преданности.

– А вы видели ее мертвой… как и Габриела?

Она опять нахмурилась.

– Вот же она, на картине, – сказала она наконец.

– Но там она лежит рядом с Габриелом. Ведь этого не было?

– Не было? – переспросила она. – Они убрали ее, да?

– Кто убрал ее?

Она вопросительно смотрела на меня.

– Кто убрал? – получилось, будто она спрашивает об этом у меня.

– Тетя Сара, вы ведь знаете, правда?

– Да, я знаю, – весело ответила она.

– Ну тогда скажите… пожалуйста. Это так важно для меня!

– Но ты же тоже знаешь!

– Если бы это было так! Вы должны сказать мне, тетя Сара. Знайте, это очень поможет мне.

– Я не помню.

– Но вы столько всего помните! Вы должны вспомнить такую важную вещь.

Лицо ее просветлело.

– Я знаю, Кэтрин. Это был монах.

Она выглядела такой невинной. Я понимала, что она помогла бы мне, если б только могла. Я видела, что она живет как бы в двух измерениях – в реальной жизни и в выдуманном ею мире. Эти измерения пересекаются, так что она не понимает, где кончается одно и начинается другое. Люди, живущие в этом доме, недооценивали ее. Ей поверяли свои тайны, не понимая, что ее мышление можно сравнить с повадками вороны, падкой на все яркое и блестящее. Так и она самые яркие впечатления хранила в своей памяти.

Я опять посмотрела на картину. Теперь, когда у меня притупилось первое впечатление от того, что я увидела Габриела и Фрайди мертвыми, я заметила, что закончена только одна сторона. Остальная ее часть оставалась пустой.