Текст книги "Счастье и тайна"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Сара как будто прочитала мои мысли, что еще раз говорило о том, что ее наблюдения, если их можно так назвать, были очень проницательными.

– Это все из-за тебя, – сказала она.

В эту минуту она была похожа на пророка, от которого будущее, таящееся для всех нас во мгле неизвестности, было отделено лишь полупрозрачной пеленой.

Я молчала: она подошла ко мне и взяла за руку выше локтя. Прикосновение ее горячих пальцев ощущалось даже сквозь ткань рукава.

– Я не могу закончить, – капризно проговорила она. – Я не знаю, куда поместить тебя… понимаешь? Она повернула картину к себе, чтобы я ее не видела, и прижала к груди. – Ты не знаешь. Я не знаю. Но монах-то знает… – Она вздохнула. – Да, нам придется подождать. Какая досада! Я не могу начинать другой, пока не закончу этот.

Она подошла к шкафу и убрала полотно. Потом повернулась ко мне и заглянула в лицо.

– Что-то ты плохо выглядишь, – заметила она. – Пойди-ка, сядь. Тогда с тобой будет все в порядке, правда? Бедная Клер! Она умерла, ты же знаешь. Габриел, можно сказать, убил ее.

Я старалась отделаться от впечатления, произведенного этой картиной, и рассеянно сказала:

– Но у нее было больное сердце. А я молода и здорова.

Она склонила голову набок и лукаво посмотрела на меня.

– Может быть, поэтому мы с тобой и друзья… – начала она.

– О чем вы, тетя Сара?

– Мы ведь друзья. Я поняла это с самого начала. Как только ты вошла, я сказала себе: «Мне нравится Кэтрин. Она понимает меня». Вот почему, я думаю, они говорят…

– Тетя Сара, скажи, что ты имеешь в виду? Почему мы с тобой понимаем друг друга лучше, чем кто-либо из живущих в этом доме?

– Они всегда говорили, что я переживаю второе детство.

Я ужаснулась от дикого предположения.

– А что они говорят обо мне?

Она помолчала, потом сказала:

– Мне всегда нравилась певческая галерея.

Мне не терпелось узнать, что сейчас творится в ее одурманенном мозгу. Потом я поняла, что она уже начала мне рассказывать, и что певческая галерея имеет какое-то отношение к тому, что ей удалось узнать.

– Вы были на певческой галерее, – догадалась я, – и услышали чей-то разговор?

Она кивнула, потом покачала головой:

– Нет, я не думаю, что у нас не будет много украшений к этому Рождеству – из-за Габриела. Может быть, немного веточек остролиста…

Я была в отчаянии, но понимала, что надо быть осторожной, чтобы не напугать ее. Она что-то услышала, но боится повторить, потому что чувствует, что этого делать нельзя. Если она поймет, что я стараюсь узнать что-то, она станет осторожной и не скажет мне ничего. А мне надо было как-то выудить у нее это – мне необходимо было знать, что говорили обо мне.

Я постаралась успокоиться и сказала:

– Ничего. На следующее Рождество…

– Но кто знает, что может случиться с нами на следующее Рождество… со мной… с тобой?..

– Я, вернее всего, буду здесь, тетя Сара, и со мной мой малыш. Если это будет мальчик, то его захотят воспитывать здесь, правда же?

– Они могут отобрать его у тебя. Они могут поместить тебя…

Я притворилась, что не замечаю сказанного:

– Я бы не хотела разлучаться с моим ребенком, тетя Сара. Никто не сможет этого сделать.

– Они смогут… если доктор так скажет.

Я взяла в руки платье для крестин и сделала вид, что рассматриваю его, но, к моему ужасу, у меня задрожали руки, и я боялась, что она это заметит.

– Так сказал доктор?

– Ну да. Он говорил это Рут. Он сказал, что если тебе станет хуже, то, возможно, придется… даже лучше бы это сделать до рождения ребенка.

– А вы были на певческой галерее?

– Да, а они – в холле. Они меня не видели.

– Доктор сказал, что я больна?

– Он сказал: «Не в своем уме». Он что-то говорил о том, что у таких людей часто бывают галлюцинации… Они совершают странные поступки и потом думают, что это сделал кто-нибудь другой. Он сказал, что это разновидность мании преследования или что-то в этом роде.

– Я понимаю. И он сказал, что я этим страдаю?

У нее задрожали губы.

– Ах, Кэтрин, – прошептала она. – Мне будет не хватать тебя. Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я не хочу, чтобы тебя отвезли в Уорстуисл.

Ее слова прозвучали, как звон похоронного колокола на моих собственных похоронах. Я поняла: если я не приму меры – меня похоронят заживо.

Все, больше в этой комнате находиться не было сил. Я сказала;

– Тетя Сара, мне надо отдохнуть. Ты простишь меня, если я теперь уйду?

Не дождавшись ее ответа, я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Потом спокойно подошла к двери и, когда закрыла ее за собой, пустилась бежать в свою комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней. Я была похожа на животное, которое видит, как его запирают в клетке. Надо было что-то делать, пока меня совсем не закрыли там. Но что? Что?

Я быстро приняла решение. Я пойду к доктору Смиту и спрошу его, почему он говорил обо мне Рут такие вещи. Может быть, я подведу Сару, потому что он поймет, что она подслушала их, но я постараюсь сделать все возможное, чтобы не упоминать ее имени. Дело было настолько важным, что не приходилось думать о таких мелочах.

Они говорили «она сумасшедшая». Слова, как молот, стучали в моем мозгу. Они говорили, что у меня галлюцинации, что я вообразила, что увидела у себя в комнате кого-то, а потом будто я начала совершать странные поступки – глупые и неразумные, и воображала, что их совершал кто-то другой.

Они убедили в этом доктора Смита – и теперь я должна была доказать ему и всем остальным, что они ошибаются.

Я накинула свой синий плащ – тот самый, который висел на перилах: он был самым теплым из моей одежды, а ветер был очень холодный. Но я даже не поняла, какая была погода, пока добиралась до дома доктора.

Я знала, где он находится, потому что мы подвозили сюда Дамарис на обратном пути из Несборо. Правда, я у них ни разу не была. Я подумала, что когда-то, наверно, Рокуэллы ходили в гости к Смитам, а потом, ввиду болезни миссис Смит, эти визиты прекратились – как раз к тому времени, когда я уже была в Ревелз.

Дом занимал площадь около акра. Это было высокое узкое строение, подъемные жалюзи на окнах напоминали мне Глен Хаус. Перед домом были посажены ели. Они вытянулись высоко и росли беспорядочно, сильно затеняя дом.

На двери была медная пластинка с надписью, гласящей, что это дом доктора. Когда я позвонила в колокольчик, дверь открыла седая служанка в хорошо накрахмаленной шапочке и переднике.

– Добрый день, – сказала я. – Доктор дома?

– Пожалуйста, войдите, – ответила служанка. – К сожалению, его сейчас нет дома. Может быть, передать ему что-нибудь?

Ее лицо напоминало маску, и я подумала, что такое же выражение лица было у Дамарис. Но нервы у меня были так напряжены, что в этот день мне все казалось странным. Я чувствовала себя совсем не тем человеком, каким я была этим утром. Разумеется, я не сомневалась, что нахожусь в здравом уме, но мне в душу заронили злое семя, и я не знаю, какая женщина могла бы сохранить хладнокровие, услышав о себе такое.

В холле было темно. На столе был какой-то цветок и рядом с ним – медный поднос, на котором лежало несколько визитных карточек. Здесь также был блокнот и карандаш. Служанка взяла их со стола и спросила:

– Будьте добры, ваше имя, мадам?

– Я – миссис Рокуэлл.

– О! – она изумленно посмотрела на меня. – Вы хотите, чтобы доктор пришел к вам?

– Нет, я хочу увидеть его здесь.

Она наклонила голову и открыла мне дверь. За ней виднелась какая-то безликая комната, наверное – приемная.

Но тут я подумала, что я ведь не просто пациентка. Доктор – мой друг. Я хорошо знаю его дочь. Я спросила:

– Скажите, а мисс Смит дома?

– Ее тоже нет, мадам.

– Ну тогда, может быть, можно увидеть миссис Смит?

Служанку явно удивила моя просьба, но все же она сказала:

– Я передам миссис Смит, что вы здесь.

Она ушла и через несколько минут вернулась, чтобы сообщить, что миссис Смит будет рада принять меня. Она пригласила меня следовать за ней.

Мы поднялись по лестнице и вошли в небольшую комнату. Жалюзи были опущены, в маленьком камине горел огонь. Возле очага стояла кушетка, на которой лежала женщина. Несмотря на ее бледность и худобу, я тотчас узнала в ней мать Дамарис: на ее лице читались следы былой красоты. Она была укрыта мягкой шерстяной шалью. Ее рука, лежащая поверх этой шали, выглядела такой хрупкой, что, казалось, не могла принадлежать живому человеческому существу.

– Миссис Рокуэлл из Керкленд Ревелз, – сказала она, когда я вошла. – Я рада, что вы пришли навестить меня.

Я пожала ей руку и как можно быстрее выпустила ее. Она была холодная и влажная.

– Видите ли, – начала я, – я пришла к доктору. Но поскольку его нет, я подумала, что, может быть, вы примете меня.

– С удовольствием.

– Как вы себя чувствуете сегодня?

– Как всегда, благодарю вас. То есть… в таком состоянии, как сейчас… я могу только ходить по комнате и то не каждый день, а ступеньки мне уже не под силу.

Я вспомнила, как Рут говорила мне, что жена доктора – просто ипохондрик и для доктора совместная жизнь с ней – большое испытание. Но на ее лице было написано неподдельное страдание… хотя в данный момент она больше интересовалась мной, чем собственным здоровьем.

– Мне говорили, что у вас будет ребенок? – сказала она.

– Наверно, доктор сказал вам?

– О… нет! Он со мной никогда не говорит о своих пациентах. Это дочь сказала мне.

– Я ее видела много раз. Она часто бывает в Ревелз.

Лицо женщины смягчилось.

– Да, Дамарис обожает все, что связано с Ревелз.

– А там очень любят ее. Она прелестна.

– У нее есть только один недостаток. Ей надо было родиться мальчиком.

– Вы так думаете? Я тоже надеюсь, что у меня будет мальчик, но ничего не имею против, если родится девочка.

– Я тоже ничего не имела против – мне-то было все равно.

Я пыталась за разговорами забыть то, зачем пришла сюда, и, наверно, даже не вдумывалась в то, что она говорила, поэтому сказала:

– Значит, доктору было не все равно?

– Большинство честолюбивых мужчин хотят иметь сына. Они хотят увидеть в них свое продолжение. И разочаровать их – целая трагедия. Скажите мне, у вас что-нибудь случилось?

– Почему вы так подумали?

– У вас просто такой вид…

– Я… я хочу проконсультироваться у доктора.

– Ну конечно. Для этого вы и пришли сюда, не правда ли? Я уверена, что он скоро будет.

Хотя бы он скорее пришел, молила я про себя. Мне нужно поговорить с ним. Я сделаю так, что он поймет.

– Он вам нужен так срочно? – спросила она. – Да… очень.

– Из-за вашего положения, наверно?

– Да.

– Я помню, когда я была беременна, каждый раз было столько проблем.

– Я не знала, что у вас еще есть дети, миссис Смит.

– Нет, только Дамарис. Но несколько раз я пыталась родить сына. И безуспешно. У меня два раза рождались мертворожденные девочки и были еще выкидыши на ранней стадии беременности. Последний раз, четыре года назад, мертвым родился… мальчик. Это был такой удар для меня!

Хотя она находилась спиной к свету и я не могла разглядеть ее лица, я почувствовала, как выражение его стало другим.

– Это доктор хотел, чтобы у нас был мальчик. В течение последних четырех лет… после рождения мальчика я так и не смогла оправиться, и все время болела.

Чувства мои были обострены. Хотя я и была озабочена решением собственных проблем, но все же я ощутила, как она страдала. Что-то связывало нас, хотя я и не могла до конца понять – что, но она-то это прекрасно понимала. Однако не знала, замечаю ли это я. Это было странное ощущение. Мне уже пришло в голову, что это плод игры моего воображения. Но я тут же отбросила эту мысль.

Я оставалась сама собой – практичной женщиной, стоящей обеими ногами на земле. «Никто, – яростно твердила я про себя, даже слишком яростно, – не докажет мне, что я схожу с ума»!

Ее руки покорно лежали на шерстяной шали.

Она горько усмехнулась:

– Больше попыток уже не было…

Наш разговор не клеился. Я уже жалела, что не осталась в этой безликой приемной ждать возвращения доктора.

Она попыталась завязать разговор опять.

– Я была очень расстроена, когда услышала о вашей трагедии.

– Я вам очень признательна.

– Габриел был таким приятным человеком!.. Трудно поверить…

– Невозможно поверить в то, что они говорят о нем! – горько воскликнула я.

– А, я рада, что вы в это не верите. Почему же вы не поехали домой, к своей семье… чтобы там родить ребенка?

Я была удивлена, у нее даже щеки чуть порозовели и слегка задрожали руки. Что-то волновало ее, и, я думаю, она колебалась, говорить ли мне об этом. Но я должна была быть осмотрительной. В отчаянии я подумала: «Что же, мне теперь всегда придется быть осмотрительной?!»

– Если у меня будет мальчик, он станет наследником Ревелз, – медленно произнесла я. – По традиции ребенок должен родиться здесь.

Она откинулась и закрыла глаза. У нее был такой больной вид, что мне показалось, что ей плохо; я поднялась, чтобы позвонить в колокольчик, но в эту минуту как раз вошла Дамарис.

– Мама! – крикнула она, и я не узнала ее лица – с него слетела маска безразличия. Она сейчас выглядела еще моложе – хорошенькая бойкая девочка. Мне стало ясно, что она обожает больную мать. Когда ее взгляд упал на меня – лицо ее изменилось. – Но миссис Рокуэлл! Что вы?.. Как?..

– Я зашла к доктору, – объяснила я. – И так как надо было подождать, я решила воспользоваться возможностью повидаться с вашей матерью.

– Но…

– Простите, я сделала что-нибудь не то? Вам нельзя принимать посетителей?

– Это из-за ее здоровья, – сказала Дамарис. – Мой отец очень бережет ее.

– Он боится, что посетители чересчур взволнуют ее… или что-нибудь еще?

– Да. Дело как раз в этом. Ей нужен покой. – Дамарис подошла к матери и положила руку ей на лоб.

– Все в порядке, дорогая, – еле слышно произнесла миссис Смит.

– Мама, у тебя голова горячая.

– Мне, наверно, лучше уйти? – спросила я.

– Нет-нет, не уходите, – быстро ответила миссис Смит, но Дамарис в сомнении смотрела на нее. – Садись, Дамарис, – продолжала она и, обернувшись ко мне, добавила: – Моя дочь так переживает из-за меня!..

– И доктор, наверно, тоже, – заметила я.

– О да, конечно! – поспешила заверить меня Дамарис.

– Я представляю себе. Ведь он со своими пациентами так добр. Куда бы я ни пошла – все хвалят его.

Миссис Смит лежала на подушке с закрытыми глазами, и Дамарис сказала:

– Да, это действительно так. Они очень полагаются на него.

– Я надеюсь, он скоро придет.

– Я уверена, что он поспешил бы домой, если бы знал, что вы ждете его здесь.

Дамарис присела возле матери и начала рассказывать. Я никогда еще не слышала, чтобы она так много говорила. Она рассказала о нашей поездке в Несборо и о наступающих рождественских праздниках, о благотворительной распродаже и других церковных делах.

За этим доктор и застал нас.

Я услышала его шаги на лестнице, и дверь распахнулась. Он улыбался, но это была совсем не та улыбка, которую я привыкла видеть на его лице. Я поняла, что он очень обеспокоен. Таким я его никогда не видела.

– Миссис Рокуэлл, – воскликнул он. – Вот это сюрприз!

– Я решила познакомиться с миссис Смит, пока ждала вас.

Он взял меня за руку и несколько секунд крепко держал ее. У меня было впечатление, что он хочет успокоиться. Затем он подошел к кушетке, где лежала его жена, и положил руку ей на лоб.

– Ты слишком взволнована, дорогая, – сказал он. – Она что, очень волновалась?

Он смотрел на Дамарис, и я не могла различить выражение его лица.

– Нет, отец. – Голос Дамарис прозвучал слабо, будто она была маленькой, не очень уверенной в себе девочкой.

Наконец он обернулся ко мне.

– Простите меня, миссис Рокуэлл. Я беспокоился сразу за двоих – за вас и мою жену. Вы ко мне? Вы хотите мне что-нибудь сказать?

– Да, – сказала я. – Я хотела бы поговорить с вами, Мне кажется, это важно.

– Очень хорошо, – ответил он. – Тогда надо пройти в мой кабинет. Пойдемте прямо сейчас?

– Да, если можно. – Я поднялась и подошла к кушетке, где лежала миссис Смит.

Я пожала ее холодную влажную руку и простилась с ней. Мне было непонятно, почему она так изменилась с приходом мужа. Было похоже, что она ушла в себя. Наверно, подумала я, он хотел отругать ее за то, что она так волновалась. У нее был вид набедокурившего ребенка.

Для него главное – забота о ее здоровье, подумала я. Да это и естественно. Если доктор так добр к своим пациентам, то к ней он, наверно, относится с особой нежностью.

Я попрощалась с Дамарис, и доктор повел меня вниз, в свой кабинет.

Он закрыл дверь и предложил мне сесть у письменного стола с круглой складной крышкой, потом сел сам. Я почувствовала себя лучше. Он выглядел таким мягким, что я верила: он обязательно мне поможет.

– Ну, так в чем же дело?

– Со мной происходят странные вещи, – вырвалось у меня. – Вы знаете о них.

– Да, – согласился он. – О некоторых из них вы мне рассказывали. Об остальных я узнал из других источников.

– Значит, вы знаете, что ко мне в спальню приходил монах?

– Я знаю, что вам это показалось.

– Значит, вы мне не верите!..

Он поднял руку.

– Давайте скажем пока так: я знаю, что вы видели его, если это вас успокоит.

– Меня не нужно успокаивать, доктор Смит. Я привыкла к тому, что люди верят тому, что я говорю.

– Не всегда легко поверить, – уклончиво ответил он. – Но помните, что я всегда готов помочь.

– Но послушайте, были случаи с занавесками, грелкой и плащом, перекинутым через перила.

– Это тот плащ, который сейчас на вас? – заметил он.

– Вы даже это знаете.

– Мне передали. Я ведь, знаете ли, слежу за вашим здоровьем.

– И вы считаете, что я придумала все эти вещи, что они имели место только в моем воображении?

Он помолчал, но я настаивала:

– Так ведь?

Он опять поднял руку.

– Давайте спокойно обсудим все это. Нам нужно спокойствие, миссис Рокуэлл. И вам – прежде всего.

– Я и так спокойна. Мне нужны люди, которые мне верят.

– Миссис Рокуэлл, я – врач, и мне приходилось сталкиваться со многими странными случаями. Я знаю, что могу быть с вами откровенным и говорить о разумных вещах.

– Так, значит, вы не считаете меня сумасшедшей?

– Зачем вы употребляете это слово? В этом нет нужды.

– Я не боюсь слов… во всяком случае, не больше, чем людей, которые одеваются монахами и разыгрывают меня.

Он помолчал несколько секунд, потом сказал:

– У вас сейчас трудное время. В вашем теле происходят большие изменения. Иногда в этот период меняется даже характер. Вы, наверно, слышали, что у некоторых женщин появляется странная привязанность к тому, к чему раньше они были совершенно равнодушны…

– Но это не причуда и не фантазия! – воскликнула я. – Пора уже сказать вам, что я здесь потому, что знаю, что вы с миссис Грантли обсуждали мой «случай», как вы бы выразились, и что вы оба решили, что я… не в своем уме.

– Вы это слышали? – я видела, что он ошарашен.

Мне не хотелось предавать тетю Сару, поэтому я сказала:

– Я знаю, что вы вдвоем это обсуждали. Вы не сможете этого отрицать.

– Нет, – медленно выговорил он, – это было бы глупо, правда?

– Значит, вы и она решили, что я помешанная?

– Ничего подобного. Миссис Рокуэлл, вы очень взволнованы. Ведь до беременности вас не так-то легко было вывести из себя? Вот вам уже одна перемена.

– И что же вы планируете сделать со мной?.. Упрятать меня в Уорстуисл?

Он молча смотрел на меня и даже не мог скрыть, что эта мысль была у него на уме.

Я была вне себя от бешенства… и страха. Я вскочила, но он тотчас оказался рядом, положил руки мне на плечи и заставил сесть.

– Вы не так меня поняли, – начал он, усаживаясь и разговаривая со мной ласковым голосом. – Мне так неприятно об этом говорить. Я очень привязан к семье, живущей в Ревелз, и меня глубоко огорчают трагедии, происходящие там. Поверьте, сейчас не стоит вопрос о том, чтобы послать вас в Уорстуисл… по крайней мере пока.

Я немедленно ухватилась за это.

– Так когда же?

– Пожалуйста, я прошу вас, успокойтесь. В этом заведении очень хорошо лечат. Вы же знаете, что я регулярно езжу туда. Вы находитесь в постоянном напряжении уже в течение нескольких недель. Я это прекрасно вижу.

– Я измучилась, потому что кто-то пытается представить меня истеричкой. Как вы осмеливаетесь говорить со мной об этом заведении! Вы, наверно, сами не в своем уме.

– Я только хочу помочь вам.

– Тогда узнайте, кто проделывает все эти вещи. Узнайте, у кого были костюмы монахов на празднике. Мы можем узнать, у кого сохранился один из них.

– Вы все еще не забыли этот злополучный инцидент?

– Естественно, я думаю об этом. С этого все началось.

– Миссис Рокуэлл… Кэтрин… я хотел бы быть вашим другом. Ведь в этом вы не сомневаетесь?

Я смотрела в эти темно-карие глаза, и взгляд их показался мне мягким и ласковым.

– Вы заинтересовали меня с того момента, когда Габриел привез вас в Ревелз, – продолжал он. – А когда на похороны приехал ваш отец, я понял, какие у вас с ним отношения. Это на меня очень, очень подействовало. Вы казались такой… уязвимой. Но я и так слишком откровенен.

– Я хочу услышать от вас, что вы можете еще мне сказать, – настаивала я. – Не утаивайте ничего.

– Кэтрин, как я хотел бы, чтобы вы мне доверяли. Я больше всего хочу помочь вам в это трудное время. Дамарис не намного моложе вас, и когда я увидел вас вместе, мне так захотелось, чтобы и вы были моей дочерью. Ведь моим желанием было иметь большую семью. Но вы уже теряете терпение. Позвольте мне просто сказать вам, что я всегда относился к вам как к родной дочери и надеялся, что вы будете доверять мне, а я смогу помочь вам.

– Самый лучший способ помочь мне – это узнать, кто нарядился монахом и пришел в мою комнату. Если вы найдете этого человека, мне не нужна будет ваша помощь.

Он печально посмотрел на меня и покачал головой.

– А что предлагаете вы? – Мой голос звучал требовательно.

– Только чтобы вы доверяли мне ваши проблемы… как своему отцу. – Он помедлил и, пожав плечами добавил: – Как вы сделали бы, если бы я был вам ближе, чем ваш собственный отец. Я бы с радостью защитил вас.

– Как, вы считаете, что кто-то мне угрожает?

– Что-то. Может быть, наследственность. Может быть…

– Я не понимаю вас.

– Я и так уже слишком много сказал.

– Никто не говорит мне всего до конца!.. Если бы я знала, что на уме у окружающих меня людей, я бы доказала вам, что вы ошибаетесь, считая меня… неуравновешенной.

– Но теперь-то вы верите, что я хочу вам помочь? Надеюсь, что вы будете считать меня своим другом, а не только доктором?

Я увидела по его глазам, что ему очень хотелось этого, и меня это тронуло. Он даже заметил, как равнодушен ко мне отец, да и я дала понять, что это равнодушие меня обижало. Он знавал меня уязвимой. Я никогда так не думала о себе, но сейчас начинала понимать, что так оно и было. Мне так хотелось, чтобы меня любили! Мне очень не хватало этого. Только дядя Дик любил меня, но его не было рядом со мной в этот тяжелый момент моей жизни. Доктор Смит предлагал мне свое сочувствие и вместе с ним что-то вроде отцовской любви, которой мне так недоставало.

– Вы так добры, – проговорила я.

По его лицу было видно, что он доволен. Он наклонился и похлопал меня по руке.

Потом вдруг стал серьезным.

– Кэтрин, – сказал он, хорошо взвешивая каждое слово, – недавно вы сказали мне, что хотите, чтобы я был с вами полностью откровенен. Я убедил вас, что забочусь только о вашем благе, не так ли? Я хочу, чтобы вы знали, что я многим обязан семье Рокуэллов. Я расскажу вам о том, что неизвестно другим. Просто я хочу, чтобы вы поняли, какую глубокую привязанность я испытываю к семье, членом которой вы теперь являетесь. Как вы помните, я рассказывал вам, что начал свой жизненный путь как нежеланный ребенок, бедный сирота, и только благодаря одному богатому человеку получил возможность заниматься любимым делом. Этот человек был из семьи Рокуэллов, точнее – это сэр Мэтью. Поэтому я никогда не забуду, что должен благодарить эту семью и особенно – сэра Мэтью.

– Понимаю, – пробормотала я.

– Он хочет, чтобы у него родился сильный и здоровый внук. Я присоединяюсь к этому желанию. Дорогая моя Кэтрин, вы должны полностью довериться мне и очень беречь себя. И позволить мне заботиться о вас. Есть еще одна, вещь, которой вы не знаете. И я сейчас в смятении – я не знаю, стоит ли говорить вам об этом.

– Вы должны сказать мне. Должны!

– Ах, Кэтрин! Возможно, когда вы услышите об этом, вы пожалеете, что настаивали. Я продолжаю сомневаться, разумно ли с моей стороны говорить вам об этом.

– Прошу вас, скажите мне. Мне не хотелось бы оставаться в неведении.

– Кэтрин, у вас хватит мужества, чтобы перенести то, что я вам скажу?

– Разумеется, я достаточно сильный человек. Единственное, чего я не выношу – это вранья, лжи… и тайн. Я собираюсь выяснить, кто проделывает со мной все эти вещи.

– Я хочу помочь вам, Кэтрин.

– Тогда скажите, в чем дело?

Он все еще колебался. Потом сказал:

– Вы должны понять, что я говорю это вам только потому, что хочу убедить вас в необходимости прислушиваться к моим советам.

– Я прислушаюсь к вашим советам… только скажите мне.

Он все еще молчал, как бы подыскивая нужные слова.

Потом сразу торопливо заговорил.

– Кэтрин, вы уже знаете, что в течение нескольких лет я посещаю Уорстуисл, это вошло в привычку.

– Да, да.

– И вы знаете, что такое Уорстуисл.

– Разумеется, знаю.

– Мне там очень доверяют. И у меня есть доступ к медицинским картам пациентов. Я ведь врач…

– Это естественно, – прервала я.

– В этом заведении находится ваш близкий родственник, Кэтрин. Я не думаю, что вы знаете об этом… вернее, я уверен даже, что вы не знаете. Ваша мать является пациенткой Уорстуисл уже в течение семнадцати лет.

Я в изумлении уставилась на него. Потом мне показалось, что стены комнаты вот-вот обрушатся на меня. В висках у меня застучало, показалось, что вся эта комната, включая письменный стол со складной крышкой и человека с ласковыми глазами, сидящего передо мной, растворяются… и вот уже вместо этого я увидела перед собой мрачный темный дом, который казался таким не потому, что там были опущены все жалюзи, а потому, что над ним всегда тяготела трагическая атмосфера. Я услышала голос в ночи: «Кэти, вернись ко мне, Кэти!» – и живо представила себе своего отца, постоянно живущего с ощущением случившегося несчастья. Вот он каждый месяц уезжает куда-то и возвращается домой подавленным, мрачным, печальным…

– Да, – продолжал доктор, – к сожалению, так оно и есть. Я не знаком с вашим отцом, но мне рассказывали, что он очень предан своей жене и регулярно навещает ее в этом заведении. Иногда, Кэтрин, она узнает его. У нее есть кукла. Временами она понимает, что это всего лишь кукла, а иногда она думает, что это ее ребенок – вы, Кэтрин… Там, в Уорстуисл для нее делается все возможное… но она уже никогда оттуда не выйдет. Теперь вы понимаете, Кэтрин, что я имею в виду. Иногда это передается, Кэтрин! Но вы не должны быть такой убитой! Я же говорю вам, что мы позаботимся о вас… поможем вам. Я так хочу этого! Я все это рассказал вам только для того, чтобы вы доверились мне. Верьте же мне, Кэтрин!

Я закрыла руками лицо и про себя молилась. Это был крик души: «Господи! Пусть все это будет дурным сном! Пусть это будет неправдой!»

Он поднялся, подошел ко мне и обнял за плечи.

– Мы справимся с этим, Кэтрин, – сказал он. – Мы будем бороться вместе!

Возможно, меня привело в чувство слово «бороться». Ведь мне всю жизнь приходилось бороться за то, чего мне хотелось достичь. Я вспомнила про видение в моей комнате, задернутые занавески у кровати. Кто же их задернул? Потом сквозняк из двери. Нет, я не могла поверить, что все это было плодом моего воображения.

Он почувствовал перемену в моем настроении.

– Это было видение, Кэтрин, – сказал он. – Вы мне не верите?

Мой голос звучал уже твердо, когда я ответила:

– Я уверена в одном – кто-то хочет причинить вред мне и моему ребенку.

– И вы думаете, что у меня хватило бы подлости выдумать эту историю о вашей матери?

Я не отвечала. Конечно, должно быть какое-то объяснение постоянным отлучкам отца. Да и как он мог узнать об этом? И все же… меня всегда уверяли, что она умерла.

Предположим даже, что это правда – моя мать находится в этом заведении. Но то, что поврежден мой рассудок – это неправда. Я всегда была спокойной и уравновешенной. У меня никогда не было признаков истерии. Даже теперь, когда на меня обрушился весь этот ужас, я думаю, я была настолько спокойна, насколько мог быть любой нормальный человек, оказавшийся на моем месте.

Я была, как и раньше, убеждена, что, каково бы ни было состояние моей матери, я не унаследовала ее безумие.

– О, Кэтрин, – сказал он. – Я восхищаюсь вами. Вы – сильная натура. У меня есть все основания полагать, что мы преодолеем все это. Поверьте мне: то, что ваша мать, Кэтрин Кордер, уже семнадцать лет находится в Уорстуисл– это правда. Вы должны поверить мне, ведь вы сами понимаете, что я не стал бы рассказывать вам об этом, если бы не был до конца уверен. Но вы не верите, что могли унаследовать от нее хоть толику ее безумия? Вот это-то нам и поможет. Мы справимся.

Я посмотрела ему прямо в лицо и твердо сказала:

– Меня ничто не сможет убедить, что мне померещились все эти события, которые произошли со мной после моего приезда в Ревелз.

Он кивнул.

– Ну хорошо, моя дорогая, – сказал он, – тогда необходимо узнать, кто же стоит за всем этим? Вы кого-нибудь подозреваете?

– Я узнала, что на празднике, который был пять лет назад, у нескольких людей была монашеская одежда. У Люка и у Саймона Редверза, например. А оба они косвенные наследники Ревелз.

Он кивнул.

– Если кто-то действительно старается преднамеренно причинить вам вред… – пробормотал он.

– Ну конечно, старается! – горячо воскликнула я.

– Кэтрин, вас измучили все эти переживания! Мне бы хотелось, чтобы вы пошли домой и отдохнули.

Я почувствовала, что действительно устала, и сказала:

– Да, я хотела бы сейчас оказаться дома, в своей комнате… одной, чтобы отдохнуть и подумать обо всем.

– Я бы отвез вас, но меня ждет еще один пациент.

– Я не хочу, чтобы знали о том, что я была у вас. Я хочу пройтись до дома пешком и войти… как будто ничего необычного не произошло.

– И вы ничего не расскажете им обо всем этом?

– Пока – нет. Я хочу подумать.

– Вы очень мужественны, Кэтрин.

– Хотела бы я быть умнее!

– Вы и так умница. Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не против?

– А в чем дело?

– Вы позволите Дамарис проводить вас домой?

– В этом нет необходимости.

– Но вы же обещали прислушиваться к моим советам, а эта новость о вашей матери – для вас такой удар! Пожалуйста, Кэтрин, сделайте, как я говорю.

– Ну хорошо, если Дамарис не возражает…

– Конечно, нет, она будет очень рада. Подождите здесь, я схожу за ней. И еще я хочу налить вам капельку бренди. Пожалуйста, не возражайте. Это пойдет вам на пользу.