Текст книги "Счастье и тайна"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– А где сундук?
– Хагар, но ты же сама знаешь – в маленькой комнатке рядом с комнатой для занятий!
– Пойдемте посмотрим.
– Ты собираешься нарядиться и испугать Мэтью?
– Нет. Я просто хочу посмотреть на старинную одежду.
– Хорошо, – согласилась она. – Пошли.
Она повела меня. Мы прошли комнату для занятий, потом детские комнаты и, наконец, подошли к темной двери в самом конце коридора. Она распахнула ее. Здесь пахло стариной: казалось, что комнату не проветривали много лет. Я увидела несколько больших сундуков, какие-то картины, сложенные у стены, заброшенные предметы мебели…
– Мама все поменяла в Ревелз, когда мы приехали сюда. Она говорила, что у нас слишком много мебели. Она убрала часть ее сюда… а кое-что в другие места… С тех пор она здесь и хранится.
– Давайте посмотрим на одежду.
На всех вещах здесь лежал слой пыли. Я внимательно огляделась, ведь если бы кто-то лазил в сундуки недавно, на пыли обязательно остались бы следы.
Я увидела один отпечаток на сундуке, но он принадлежал Саре, которая теперь расстроенно созерцала свои руки.
– Пыль, – сказала она. – Здесь очень давно никто не был. Может быть, с того самого времени, когда мы были детьми.
Открыть крышку оказалось нелегко. Она была не только тяжелой, но и никак не поддавалась. Вдвоем мы едва справились.
Я осмотрела одежду, которая лежала внутри. Платья, туфли, накидки, а вот и та самая шляпа, – Сара с торжествующим криком схватила ее.
Она надела ее и стала выглядеть в ней так, будто сошла с какой-то картины.
– Я представляю, как Хагар могла испугаться, – сказала я.
– Хагар надолго Не запугаешь. – Она внимательно посмотрела на меня. – Некоторые люди не могут долго бояться. Сначала они испугаются, а потом… уже нет. Ты такая же, Хагар.
Вдруг я почувствовала, как душно здесь, на верхнем этаже. И что это за странная женщина стоит передо мной? Взгляд ее голубых глаз был то совершенно отсутствующим, то проницательным.
Она склонилась над сундуком, достала длинную шелковую мантилью, обернула ее вокруг себя. На голове у нее все еще была шляпа.
– А теперь, – сказала она, – мне кажется, что это уже не я, а кто-то еще… кто жил в этом доме давным-давно. Когда надеваешь чужую одежду, то становишься похожим на того, кто носил ее… – Она засмеялась. – Интересно, а если бы я одела монашескую рясу, я бы почувствовала себя монахом?
– Тетя Сара, – сказала я умоляюще. – Где монашеская ряса?
Она помолчала в глубоком раздумье, и мне показалось, что сейчас она скажет, где ее найти… Но вместо этого она ответила:
– Она на монахе, который приходил в твою комнату, Кэтрин, – вот где монашеская ряса.
Я начала вытаскивать всю одежду из сундука, но здесь рясы не оказалось. Тогда я обратилась к сундукам поменьше и их тоже перерыла. Не найдя того, что искала, я почувствовала себя опустошенной. Я растерянно обернулась к Саре, которая с серьезным видом наблюдала за мной.
– В доме есть еще и другие сундуки, – сказала она.
– Где?
Она покачала головой.
– Я редко выхожу из своей части дома.
Я опять ощутила приступ слабости. В комнате явно не хватало воздуха – она показалась мне тесной, здесь пахло пылью и стариной.
«Что было известно Саре?» – продолжала я спрашивать себя. Иногда она казалась такой наивной, а иногда – производила впечатление человека, который знает очень многое.
Знала ли она о том, кто приходил ко мне в комнату под видом монаха? Может быть, это вообще была она сама?
Неприятное ощущение не оставляло меня, и мне захотелось поскорее выбраться отсюда и попасть в свою комнату. Интересно, что случится, если я упаду в обморок прямо здесь, среди этих реликвий прошлого, от которых веяло затхлостью, как тогда, в доме у Хагар?
– Мне надо идти, – сказала я. – Было очень интересно.
Она протянула мне руку, как будто я была ее знакомой, которая приходила к ней с официальным визитом.
– Приходите еще, – сказала она.
Габриел и Фрайди продолжали постоянно занимать мои мысли. Я все еще надеялась, что однажды Фрайди вернется ко мне. Но одно обстоятельство смущало меня. Хотя я в мельчайших подробностях помнила нашу первую встречу с Габриелом, мне приходилось напрягать память, чтобы вспомнить, как он выглядел. Я упрекала себя за это: мне казалось это в какой-то мере предательством по отношению к нему. И все-таки в глубине души я знала, что хотя мы и были мужем и женой, но в чем-то мы оставались почти чужими людьми.
С каждым днем узнавая о нем что-то новое, я обнаруживала, что очень многого о нем не знала. Я пыталась убедить себя, что причиной тому была врожденная сдержанность его натуры. Но было ли так на самом деле? Я души не чаяла в Габриеле, мне его не хватало. Но кого мне не хватало? Может быть, друга, а не возлюбленного?
Но сейчас, когда я носила его ребенка, мне казалось, что когда я возьму на руки своего малыша, я буду счастлива. Я уже любила свое дитя, и сила этого чувства убеждала меня, что то, что я испытывала к Габриелу, не шло ни в какое сравнение с этой новой любовью. Я ждала наступления весны, как никогда прежде – ведь с приходом весны появится на свет мой малыш. Но от этой счастливой минуты меня отделяла череда долгих мрачных дней.
Погода установилась сырая, и даже если не было дождя, вокруг висел туман. Он вползал в дом, как серый призрак, и за окном ничего не было видно. Я использовала любую возможность, чтобы все-таки выбираться на прогулки. Меня не пугал даже дождь, ведь было еще не холодно, и мягкая влажность, которую приносил южный ветер, придавала лицу приятную свежесть. Я чувствовала себя прекрасно, только торопила время.
С радостью я заметила первые зеленые черточки всходов на фоне черных полей поместья Келли Гранж. Это пробивались ростки пшеницы, обещая начало нового года и напоминая о скорой весне. Мой малыш должен был появиться в марте, а сейчас был ноябрь. Оставалось ждать еще четыре месяца.
Я была в Келли Гранж в гостях у Хагар, обратно меня отвез Саймон. Мы больше не вспоминали тот случай с монахом, но я все время была настороже. И бывали случаи, когда я внезапно просыпалась ночью от какого-то неясного сна и торопливо зажигала свечу, чтобы убедиться, что в комнате больше никого нет.
Мое отношение к Саймону очень изменилось, и это было результатом моей дружбы с его бабушкой. Хагар всегда встречала меня с радостью, и хотя на словах она не выражала свою радость от встречи со мной – все-таки она была родом из Йоркшира, и значит, не была склонна к внешнему проявлению чувств, – я, тем не менее, была уверена, что ей приятно находиться в моем обществе. А когда мы оставались вдвоем, разговор неизменно переходил на Саймона. Мне снова и снова напоминали о его достоинствах. Мне кажется, я понемногу начинала понимать его. Он был человеком прямым, иногда вплоть до бестактности. Мне казалось, только его бабушке удавалось немного смягчить его характер. Но он весь дышал здравым смыслом. Ему нравилось ставить перед собой трудновыполнимые задачи, которые любому другому человеку показались бы неразрешимыми, и доказывать, что это не так. Отчасти это можно было приписать честолюбию, но, тем не менее, это вызывало восхищение. Нельзя было сказать, что его не интересуют женщины. Хагар намекала на ряд каких-то запутанных ситуаций. Но никому из тех женщин он не предлагал руку и сердце. Хагар, впрочем, не видела в этом ничего предосудительного. Связь с женщиной, по ее мнению, была не столь страшна, как неравный брак.
– У него есть голова на плечах! – повторяла она. – Когда он соберется жениться, то выберет себе именно ту женщину, которую надо. Уж он не просчитается!
– Будем надеяться, – возразила я, – что та, кого он выберет, сможет сказать то же самое о нем.
Хагар была удивлена. Я думаю, ее поразило, что у кого-то может быть другое мнение о ее внуке. Это говорит о том, сказала я себе тогда, что даже у самых разумных людей бывают свои слабости. У Хагар это был, несомненно, ее внук. Интересно, а какая слабость была характерна для него самого? Или у него их вообще как таковых не было?
И все же я всегда буду благодарна ему за то, что он поверил в мою версию событий, произошедших в моей спальне. После этого я уже не могла относиться к нему с прежней холодностью.
Мы с ним попрощались, и я сразу же поднялась к себе.
День клонился к вечеру, и примерно через полчаса начнет темнеть. На лестнице и в моей комнате уже легли тени, и едва я открыла дверь, меня опять охватило чувство ужаса – как и тогда, когда я открыла глаза и увидела монаха.
Может быть, это был пустяк и не стоило так пугаться, но уж очень ярки были воспоминания: занавески вокруг моей кровати были задернуты.
Я подошла и рывком раздвинула их. Я уже была готова увидеть там монаха, но, конечно, там никого не было.
Я торопливо огляделась вокруг и прошла в туалетную комнату. Там тоже никого не было.
Я позвонила в колокольчик, и вскоре появилась Мери-Джейн.
– Зачем ты задернула занавески у моей кровати? – требовательно спросила я.
Мери-Джейн уставилась на постель.
– Но… мадам… я не делала этого…
– А кто же еще мог это сделать?
– Но, мадам, занавески у кровати не задернуты!
– Что ты хочешь сказать? Что я это выдумала? Я их только что раздвинула.
Я свирепо посмотрела на нее, и она отшатнулась от меня.
– Я… Я с ними ничего не делала. Ведь вы мне говорили, что не хотите, чтобы они были задернуты!
– Но кто же еще мог здесь быть? – спросила я.
– Здесь никого не было, мадам. Я всегда убираю вашу комнату сама, как велела мне миссис Грантли.
– Наверно, ты и задернула их. Как же еще это могло получиться?
Она отступила назад.
– Но я не делала этого, мадам. Я их не трогала.
– Ты забыла. Ты, должно быть, забыла.
– Нет, мадам, я уверена, что нет.
– Нет, забыла! – совсем уже бессмысленно повторяла.
– А теперь иди.
Она ушла с расстроенным видом. До этого момента отношения между нами всегда были хорошими, и то, что я только что сделала, было совершенно не похоже на меня.
Когда она ушла, я продолжала стоять, глядя на дверь, и в памяти всплыли слова Сары: «Ты злишься, потому что тебе страшно».
Да, в этом и было все дело. Вид задернутых занавесок испугал меня. Почему? Что особенного было в этих занавесках?
Ответ напрашивался сам собой: потому что они напоминали мне о том ужасном случае.
В конце концов, это мог сделать кто угодно… предположим, чтобы вытряхнуть пыль… а потом забыл и так и оставил их закрытыми. Почему же тогда Мери-Джейн не захотела согласиться с этим?
Да потому, что ничего подобного не было! Мери-Джейн их не задергивала. Она бы запомнила это, я ведь так настаивала, чтобы они были раскрыты, пока я сплю…
Меня стала пробирать дрожь. Я опять вернулась мыслями туда, вспомнила, как я внезапно проснулась ночью… как выглядело это ужасное видение… как я бросилась вслед ему и наткнулась на сплошную завесу из голубого шелка. Вот в чем причина: все, что напоминало мне об этом – пугало меня! Но, с другой стороны, меня мучил еще один вопрос: может быть, обо мне опять вспомнили! И тихие, спокойные недели остались позади, и теперь меня ожидают новые злоключения?
Я злилась, потому что боялась. Но ведь я не имела права обрушивать свой гнев на Мери-Джейн!
Я почувствовала, что раскаиваюсь в своем поведении, и немедленно позвонила в колокольчик. В ответ на мой вызов тотчас появилась Мери-Джейн. Но на лице ее не было обычной ясной улыбки – она избегала смотреть мне в глаза.
– Мери-Джейн, – сказала я. – Прости меня.
Она посмотрела на меня удивленно.
– Я не имела права так разговаривать с тобой. Если бы ты задернула занавески, ты бы, конечно же, сказала мне об этом. Кажется, у меня просто сдают нервы…
Она выжидающе смотрела на меня и все еще выглядела обескураженной. Потом произнесла:
– О, мадам… ничего, это пустяки.
– Нет, не пустяки, – настаивала я. – Это несправедливо, а я ненавижу несправедливость. Пойди принеси свечи. Становится темно.
– Да, мадам. – И она вылетела из комнаты гораздо более счастливой, чем несколько минут назад.
К тому времени, когда она вернулась со свечами, я решила быть с ней откровенной. Мне очень не хотелось, чтобы она думала, что я принадлежу к тому типу женщин, которые срывают свой гнев на других, когда у них возникают какие-то свои проблемы. Мне хотелось рассказать ей о причине.
– Поставь их над камином и вот сюда, на туалетный столик. Ну вот, теперь стало светлее. И комната выглядит совсем по-другому. Мери-Джейн… когда я увидела эти задернутые занавески у кровати, это напомнило мне о том случае…
– Да, я помню, мадам.
– И я подумала, что кто-то опять хочет сыграть со мной злую шутку. Мне так хотелось, чтобы оказалось, что это ты их задернула! Такое объяснение меня бы очень успокоило.
– Но это не я, мадам. Зачем мне говорить зря, если я этого не делала.
– Разумеется. Теперь остается гадать, кто это сделал и почему.
– Войти сюда мог кто угодно, мадам. Вы ведь днем не запираете двери.
– Да, на самом деле – сделать это мог любой. Да и вообще… может быть, это неважно. Может быть, я чересчур чувствительна из-за своего положения?
– Мадам, наша Этти тоже сейчас совсем на себя не похожа.
– Наверно, у женщин так бывает…
– Да, конечно. Раньше ей нравилось слушать, как Джим поет. У Джима такой голос! А сейчас она этого просто не выносит. Она терпеть не может никакого шума, как она выражается.
– Ну, вот какие мы, Мери-Джейн! Так что надо быть готовым ко всяким странностям с нашей стороны. Кстати, у меня здесь есть одно платье, и я думаю, оно подойдет тебе. А мне оно уже мало.
Я принесла темно-зеленое габардиновое платье, украшенное красной с зеленым шотландкой. При виде его глаза у Мери-Джейн заблестели.
– Ах, мадам, оно великолепно! И будет точно впору.
– Тогда возьми его, Мери-Джейн. Я отдаю его тебе с удовольствием.
– О, спасибо, мадам!
Она была деликатным существом. Я думаю, ей доставляло не меньшую радость то, что тепло в наших отношениях было восстановлено, чем мой подарок – платье.
Когда она ушла, частица ее радости осталась со мной. Я посмотрела на свое отражение в зеркале. Я выглядела очень молодо, зеленые глаза сияли. Да, все-таки при свете свечей всегда выглядишь лучше.
Но даже глядя в зеркало, я чувствовала, что смотрю в глубь комнаты, вглядываясь в сгустки теней, в ожидании, что какой-нибудь из них у меня за спиной вдруг примет реальные очертания.
Страх вернулся.
В эту ночь я спала плохо. Время от времени я просыпалась и в страхе оглядывала комнату. Вдруг мне показалось, что я услышала шуршание шелка. Но я ошиблась. Занавески были в том же положении, как я их оставила. Никаких привидений в комнате я больше не видела.
Но кто же задвинул занавески? Мне не хотелось задавать вопросы, чтобы вновь не привлекать к себе подозрительные взгляды. Но я была настороже.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как выяснилось, что из моей комнаты пропала грелка для согревания постели.
Я не сразу заметила ее пропажу, поэтому трудно было сказать, давно ли ее место на стене над дубовым сундуком пустовало.
Я сидела в постели и ждала, когда Мери-Джейн принесет мне поднос с завтраком. Я уже привыкла завтракать в постели по совету доктора Смита, и, надо сказать, что я с радостью позволяла себе это удовольствие, так как после бессонных ночей я почти всегда утром ощущала слабость.
– Послушай, Мери-Джейн, – сказала я, когда мой взгляд случайно упал на стену, – а что ты сделала с моей грелкой?
Мери-Джейн опустила поднос и посмотрела на стену. Она была явно удивлена.
– О, мадам, она пропала!
– Может быть, она упала или с ней случилось что-нибудь еще?
– Не могу точно сказать, мадам. Но я ее не брала и не убирала. – Она подошла к стене. – Крючок на месте, во всяком случае.
– Тогда интересно, кому это понадобилось… Ладно, я спрошу у миссис Грантли. Может быть, она знает, что с ней случилось. Мне нравилось, как она здесь висела. Она была такая яркая, блестящая.
Я позавтракала, не придавая больше особого внимания этой грелке. Тогда я еще не понимала, что все это связано с теми странными событиями, которые со мной происходили одно за другим.
Во второй половине дня я опять вспомнила о ней. Мы с Рут пили чай, и она рассказывала, как раньше отмечали Рождество и что сейчас все по-другому – особенно в этом году, когда мы жили очень тихо и уединенно после смерти Габриела.
– Было так весело! – рассказывала она. – Мы выкатывали тележку, чтобы привезти полено, которое сжигали в сочельник, и украшали ветки остролиста. В нашем доме на Рождество обычно собиралось несколько гостей. В этом году, конечно, это будут только члены семьи. Я думаю, тетя Хагар приедет из Келли Гранж вместе с Саймоном. Обычно они приезжают и остаются здесь дня на два. Я почти уверена, что и на этот раз она сможет осилить эту дорогу.
Меня радовало приближение Рождества; но я не знала, когда смогу съездить в Хэррогейт, Кейли или Рипон, чтобы купить подарки. Казалось невероятным, что только в прошлом году я праздновала Рождество в Дижоне. Обычно на Рождество там оставалось мало народу, так как все мои друзья разъезжались по домам к своим семьям, и нас оставалось в школе всего четверо или пятеро. Но мы веселились, как могли, и эти рождественские праздники нам очень нравились.
– Надо узнать, сможет ли тетя Хагар приехать к нам, и распорядиться, чтобы ее постель хорошенько проветрили. В прошлый раз она заявила, что мы укладываем ее на сырое белье.
И тут я сразу вспомнила.
– Кстати, – сказала я, – а что случилось с грелкой для постели, которая висела в моей комнате?
Она уставилась на меня, ничего не понимая.
– Ее нет на месте, – пояснила я. – И Мери-Джейн не знает, что с ней случилось.
– Грелка, которая была в твоей комнате? Боже мой… она что, исчезла?
– Значит, ты не знала? Я подумала – может быть, ты кого-нибудь попросила убрать ее.
Она покачала головой.
– Наверно, это кто-нибудь из слуг, – сказала она. – Я узнаю. Она может тебе понадобиться, когда погода переменится. Нельзя ведь надеяться, что такая мягкая погода продержится еще долго.
– Спасибо, – ответила я. – Я думаю вскоре съездить в Хэррогейт или Рипон. Мне нужно сделать кое-какие покупки.
– Мы можем поехать все вместе. Я бы тоже хотела посмотреть кое-что да, и Люк что-то говорил о том, что он хочет взять Дамарис, чтобы купить подарки к Рождеству.
– Отлично. Я буду только рада.
На следующий день я встретила Рут на лестнице, когда собиралась выйти пройтись немного пешком, потому что дождь прекратился на какое-то время и выглянуло солнце.
– Собираешься погулять? – спросила она. – На улице так хорошо! Совсем тепло. Кстати, я так и не смогла выяснить, что случилось с твоей грелкой.
– Что ж, очень странно.
– Мне кажется, кто-то взял ее и забыл. – Она беспечно засмеялась и при этом, как мне показалось, как-то пристально посмотрела на меня. Но я уже была на улице, и утро было такое прекрасное, что я тут же позабыла о том, что у меня пропала какая-то грелка. Среди кустов колючей изгороди еще кое-где виднелись последние полевые цветы – пастушья сумка и чистец, и хотя я не дошла до вересковой пустоши, мне показалось даже на расстоянии, что я вижу желтенькие цветки дрока, которые золотели в лучах неяркого солнца.
Вспомнив наставления доктора, я не рискнула уходить дальше, а на обратном пути взглянула в сторону разрушенного монастыря. Казалось, я не была там целую вечность. Я знала, что теперь уже не смогу отправиться туда без того, чтобы не вспомнить про монаха, поэтому и держалась подальше от него. Что было свидетельством того, что все мои заверения в том, что я ничего не боюсь, были отчасти неправдой.
Я стояла под дубом и рассматривала замысловатый рисунок коры дерева. Вспоминались рассказы о том, что древние бритты считали рисунки на стволе дуба знаками, оставленными сверхъестественными существами, населяющими дерево. Мой палец скользил по бороздке. Можно было легко догадаться, как возникали такие догадки. Они возникали сами собой.
Я стояла в раздумье, но вдруг услышала резкий насмешливый крик где-то наверху. В испуге я подняла глаза, ожидая увидеть что-нибудь ужасное. Но это был просто зеленый дятел.
Я поспешила в дом.
Когда я пошла вечером в столовую на обед, там были Мэтью, Сара и Люк. Рут еще не появилась.
Входя, я услышала, как они спрашивают друг у друга, где же она может быть.
– Опаздывать? На нее это не похоже, – заметил сэр Мэтью.
– Но у Рут столько дел, – вставила Сара. – Она только что говорила о Рождестве и не знала, какие комнаты готовить для Хагар и Саймона, если они сюда приедут дня на два.
– Хагар надо поместить в той комнате, которая когда-то ей и принадлежала, – рассуждал сэр Мэтью. – А Саймон займет ту, в которой он останавливается всегда. Так что не о чем ей беспокоиться!
– Думаю, она немного волнуется по поводу Хагар. Вы же знаете, какая она. Она будет совать свой старый нос в каждый уголок и говорить нам, что дом содержится отнюдь не в таком порядке, как при жизни отца.
– Хагар всегда вмешивалась в чужие дела, она с детства такая, – проворчал Мэтью. – Если ей не нравится то, что она здесь видит, тогда пусть не сует свой нос куда не надо. Мы прекрасно обойдемся без ее мнений и советов.
В это время вошла Рут. На щеках ее выступил слабый румянец.
– А мы сидим и гадаем, что с тобой, – сказал Мэтью.
– Это просто нелепо… – начала она, оглядев беспомощно всех присутствующих. – Я вошла в старую комнату Габриела… и заметила, что под покрывалом что-то лежит. Как вы думаете, что же там было?
Я впилась в нее взглядом и почувствовала, как кровь приливает к щекам. Я с трудом сдерживалась, потому что уже догадалась.
– Грелка для постели из твоей комнаты! – Она смотрела прямо на меня насмешливо и пристально. – Кто же мог положить ее туда?
– Как странно, – с трудом выговорила я.
– Ну, вот мы и нашли ее. Там она и была все время. – Она обернулась к остальным. – У Кэтрин пропала грелка из ее комнаты. Она думала, что я велела кому-то из слуг убрать ее. И кому пришло в голову положить ее в кровать в той комнате?
– Необходимо узнать это, – сказала я резко.
– Я уже спрашивала слуг. Они, разумеется, ничего об этом не знают.
– Но ведь кто-то же положил ее туда! – Мой голос был от волнения неестественно высоким.
Рут пожала плечами.
– Мы должны выяснить это, – настаивала я. – Кто-то все время разыгрывает меня. Неужели вы не видите? Это же то же самое что и задернутые занавески!
– Занавески?
Я разозлилась на себя, потому что история с занавесками у кровати была известна только тому, кто это сделал, Мери-Джейн и мне. А теперь мне придется все объяснять. Я вкратце рассказала об этом случае.
– Кто задернул занавески? – рассуждала Сара. – Кто положил грелку в постель Габриела? А ведь это была и твоя постель, Кэтрин. Твоя и Габриела.
– Я хотела бы знать! – в ярости выкрикнула я.
– Надо быть очень рассеянным, чтобы сделать это, – заметил Люк беззаботно.
– Не думаю, что это была рассеянность, – возразила я.
– Но, Кэтрин, – заговорила Рут успокаивающим тоном. – Кому могло понадобиться задвигать занавески у твоей кровати или забирать у тебя грелку?
– Вот и мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос.
– Давайте забудем об этом, – сказал сэр Мэтью. – Что потеряно, то нашлось.
– Но почему… почему? – настаивала я.
– Ты слишком взволнована, дорогая, – шепнула Рут.
– Я хочу получить объяснение, почему именно эти странные вещи происходят в моей комнате.
– Наш цыпленок замерз, – ласково сказал сэр Мэтью. Он подошел ко мне и взял меня под руку. – Не беспокойся о грелке, дорогая. Мы узнаем, кто ее взял… все в свое время.
– Да, – повторил Люк. – Все в свое время. – И он задумчиво посмотрел мне в лицо.
– Давайте лучше начнем, – сказала Рут, и, так как все сели за стол, мне больше ничего не оставалось, как присоединиться к ним. Но аппетит у меня пропал. Я продолжала думать о том, какую цель преследовали все эти действия, каким-то образом направленные против меня.
Я собиралась докопаться до истины. Я должна была сделать это.
Еще до конца месяца нас пригласили к викарию, чтобы обсудить последние детали приближающейся благотворительной распродажи.
– Миссис Картрайт всегда в такое время носится, как угорелая, – заметил Люк. – Это же все-таки нельзя сравнить с июньским праздником в саду или даже с ее ужасными историческими постановками.
– Миссис Картрайт просто-напросто очень энергичная леди, – сказала Рут, – обладающая всеми качествами, чтобы быть нашему викарию отличной женой.
– Она хочет, чтобы я тоже пришла? – спросила я.
– Разумеется. Она обидится, если ты этого не сделаешь. Ты пойдешь? Расстояние здесь небольшое, но если хочешь, мы можем поехать туда.
– Я прекрасно себя чувствую и смогу дойти пешком, – поспешно ответила я.
– Ну, тогда пойдемте. Для тебя это отличная возможность познакомиться с нашими соседями. Поскольку сейчас мы в трауре, центром нашей округи стал дом викария, а не Ревелз. А раньше все встречались здесь.
Мы вышли около половины одиннадцатого, и через четверть часа были уже у дома викария. Это был приятный на вид серый каменный дом рядом с церковью. Впереди нас шли один или два человека в том же направлении, и вскоре Рут представила им меня. На меня смотрели с определенной долей любопытства, так как все они знали, что я была женой Габриела, что его женитьба была довольно поспешной и что он оставил меня беременной после двух недель замужества.
Они хотели составить обо мне свое мнение, и я считала, что в данном случае это совершенно естественно. Думаю, что среди них были и те, кто полагал, что мои недостатки могли послужить прямой причиной смерти Габриела.
Миссис Картрайт, с которой я уже раньше, разумеется, встречалась, была крупной, цветущей женщиной – и яркой личностью. Она собрала нас всех у себя в гостиной, которая показалась мне маленькой, ведь я уже привыкла к просторным комнатам в Ревелз. Сюда служанка принесла нам утренний кофе с печеньем.
Меня подвели к окну, откуда был виден церковный двор. Я различила внизу фамильный склеп Рокуэллов с украшением из кованого железа наверху, и мои мысли сразу же перенеслись к Габриелу.
Когда все гости собрались, миссис Картрайт обратилась к присутствующим своим громовым голосом и сказала, что нам надо поторопиться. Распродажа должна начаться вовремя, чтобы у людей была возможность купить подарки к Рождеству.
– Так что прошу вас, хорошенько посмотрите у себя на чердаках – и мы с признательностью примем от вас любой предмет искусства. Возможно, это будет вещь, которая вам больше не нужна. Но это не значит, что она не понадобится кому-либо еще. Пожалуйста, постарайтесь принести ваши вещи заранее. Нам нужно время, чтобы определить их цену. А в назначенный день… милости просим, приходите и покупайте. Помните, что деньги пойдут на нужды церкви, надо немедленно заняться крышей. Вы все знаете, что в стропилах завелся жук-могильщик. Я уверена, что вы поможете нам. Но, леди, это надо сделать незамедлительно. У кого-нибудь есть предложения по этому поводу?
Поступали предложения, миссис Картрайт рассматривала их и спрашивала, нет ли противоположных мнений. Наша встреча прошла очень по-деловому, и я просто восхищалась энергией жены нашего викария.
Когда деловая часть нашего собрания завершилась, она подошла ко мне, села со мной у окна и сказала, что очень рада видеть меня в своем доме.
– Приятно видеть, что вы так хорошо выглядите и что скоро в вашей семье ожидается пополнение. Я знаю, что сэр Мэтью в восторге… просто в восторге. В данной ситуации для него это такое утешение. – Она была из тех женщин, которые поддерживали диалог ради удовольствия поговорить, и, как я поняла, она больше любила говорить, чем слушать. – Еще столько всего надо сделать. Здесь такие хорошие люди… они всегда готовы помочь… Но, между нами, они немного медленно все делают… Вы понимаете, о чем я говорю. Надо их постоянно подталкивать, чтобы что-то сдвинулось с места. Эта распродажа не принесет нам и половины дохода, если мы не успеем провести ее до Рождества. Я очень надеюсь, что вы найдете возможность принести нам какую-нибудь мелочь… ну и, конечно, прийти к нам за покупками. Что-нибудь совсем маленькое… ну, пустяк какой-нибудь… Но чем более ценная будет вещь, тем, конечно же, лучше… Вы уж простите мне мою настойчивость.
– Ведь это для хорошего дела, – сказал я. – Я обязательно что-нибудь поищу. У меня есть брошь с бирюзой и жемчугом – правда, очень маленькая.
– Вот это идея! Как благородно с вашей стороны… А как насчет завтрашнего дня? Мы могли бы получить ее завтра? Я бы прислала к вам кого-нибудь.
– Но, мне кажется, она немного старомодная…
– Это неважно. Это – прекрасный вклад. Я так рада, что вы пришли. Вы нам очень поможете… особенно, когда… видите ли сейчас, когда у вас не так много сил, но зато потом… Я говорю вам со знанием дела. У меня своих шестеро. А трудно поверить, правда? Самому младшему – девятнадцать. Он скоро примет духовный сан. Я рада, что хоть один из них это сделает. А то я уже начинала бояться… Я уже говорила вам, что вы нам потом сможете помочь… с исторической постановкой. Мне в этом году хочется устроить ее в развалинах монастыря.
– А раньше вы уже делали исторические постановки?
– Последний раз это было пять лет назад. Но погода была просто кошмарная. Дождь лил не переставая. Это было в июле. Я думаю, в этом году надо перенести праздник на июнь. Ведь в июле тут сплошные дожди.
– А какая это была постановка?
– На историческую тему. Как и подобает… на таком фоне. Были чудесные костюмы. Часть из них нам дали на время в Ревелз, а часть мы сделали сами. Особенно нам помогли в Ревелз с костюмами роялистов, а с костюмами протестантов мы справились сами. Их было легко сделать.
– Да, представляю себе. Значит, вы начали с времен гражданской войны?
– Ну что вы! Мы начали с периода Реформации. Это напрашивалось само собой, на прекрасном фоне готовых естественных декораций. Это производило потрясающее впечатление. Люди в тот день говорили, что монастырь уже не был похож на руины.
Я пыталась скрыть волнение в голосе.
– Значит, некоторые актеры были одеты как монахи?
– Да, конечно, очень многие. Каждый играл несколько ролей. Знаете, в одной сцене он был монахом, в другой – веселым роялистом. Это было необходимо. У нас, понимаете ли, не хватало актеров. С мужчинами так трудно, они же стесняются! Даже некоторые женщины играли монахов, честное слово.
– Наверно, их костюмы было сделать несложно.
– Да, они были самыми простыми. Просто черная ряса с капюшоном. Но впечатление было грандиозное – особенно на фоне серых развалин. Мне Кажется, эта часть нашей постановки имела самый большой успех.
– Я очень хорошо себе представляю. Ведь вам помогали стены монастыря.
– Как это прекрасно, что вы заинтересовались. Я решила, что попытаюсь организовать такой праздник и в этом году. Но – в июне… это уже точно. Июль с его дождями нам не подойдет.
