Текст книги "Алмазная цепь"

Автор книги: Виктор Сафронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 76

Только собрался начать выковыривать из трупов поразивший их «елемент»… Только ножик достал, да проволоку, нержавеющую размотал, приготовил… Занес уже свою, незнающую сомнений руку над тем, что раньше было Харатьяном…

Неожиданный звонок в дверь. Я, нерегирую, как будто это в чужую дверь звонят. Хотя, рука дрогнула. Вот те и длань, не знающая сомнений… Опять вознес руку к небу… Прицелился и…

Непрошеные посетители начинают остервенело стучать. Попеременно: позвонят, ногами погрохают, позвонят, ногами себе помогут.

В пустом пространстве, разнородные звуки сильно ударяют по барабанным перепонкам…

Не выдержал такого напора, путаясь в разбросанных телах, побежал гавкнуть на дверь.

– Кто там, ломится в частные владения, охраняемые Конституцией? – грозно спрашиваю я со своей стороны, меняя голос на женский, визгливый. – И на каком, таком, незаконном основании?

– Откройте, – громыхнуло в ответ, на мой резонный вопрос и совсем непонятно добавило. – Это представители похоронного треста «Сделай мне красиво».

Ничего себе заявочки.

Открыл дверь.

Там вежливые люди в черном. Человек шесть. На голове старорежимные котелки, в руках искусственные цветы. Они не просто пытаются быть вежливыми, они предвосхищают вопросами мои ответы.

– Это вы Гусаров?

– Я, – отвечаю правдиво, так как скрывать свою личину под другой фамилией уже нет сил. На всякий случай требовательно переспрашиваю. – Чем обязан, товарищи?

Старорежимные господа, приподняв над головами свои уборы, говорят вполне современный текст.

– Не хотели брать наши ритуальные принадлежности с уценкой до 20 процентов? Ну что же… Как перспективному клиенту, мы их вам предоставляем даром, но только вместе с амбаром… (Извините, это вынужденный каламбур…) О своем сегодняшнем приобретении, ваши внуки и даже правнуки, будут слагать песни, сочинять стихи и рассказывать легенды…

Была еще какая-то чушь, основательно замешанная на мании величия и другой неизлечимой шизофрении. Слушать все это, мне было недосуг. Столько трупов в комнате… Пришлось их выставить…

И в самом деле… Ответственный момент… В повествовании близиться развязка… Финальная «песня волка» подступает с неотвратимой неизбежностью, как старость, как закат солнца… А они со своим навязчивым торговым предложением… Достали… Начинаю двигать руку к пистолетику…

– Спокойно, Леша… – раздалось у меня из-за правого плеча. – Это Петрович… Или известный тебе – генерал Натоптыш…

* * *

Я сперва подумал, ну, началось – пустой чайник со мной заговорил… Допрыгался, на пятом десятке до глюков. После спохватился… Не-а, это не чайник… И не треснувшее блюдце…

– Вовремя, – неприятным голосом отвечаю я висящему на стене, дореволюционному динамику. – Как раз поспели, товарищ генерал. Спасли Лехе Гусарову, его пропащу жизню.

– Ну, ты же не предупредил о своем прибытии, – начинает юлить и оправдываться бывший и непосредственный начальник. – А нам тебя раскусить тяжело, ты же, вон какой орел. Кто тебя знает, где приземлишся?

– Ах, так я еще и виноват? – прямо зло берет с этими стратегами и разработчиками. Видно он также был живо заинтересован в том, чтобы курьер «приказал долго жить». – Значит моя наивность и вера во внутренние органы, себя не оправдали?

Он молчит, не отвечает… Ладно! После разберемся в этих глубокомысленных молчаниях.

– Ребят моих, которых ты только что вытолкал в шею, верни, – говорит ласково динамик, пытается восстановить добрые отношения. Через секунду добавляет мне, как недоумку. – Они ждут в парадном. Давай, открывай. У них приказ, не дверь же им ломать… Впусти.

– А где же им еще ждать, – продолжаю гневаться я, – Странные вы ребята, питерские люди. Заплеванный и загаженный подъезд, продолжаете называть, ни как не меньше, чем парадное.

Радиоточка не ответила мне. Генерал отключился.

Пошел открывать дверь. Впустил отряд терпеливых и уравновешенных специалистов похоронного дела.

Его ребята зашли. Быстренько запаковали трупы в огромные, черные мешки на молниях.

Трое забрались на приставные лестницы, специальными приборами просветили стены, потолок, как раз в нем застряло множество драгоценной шрапнели. Я пытался протестовать, мол, разлетелись только шарики, ан нет, не поверили. И точно, рванули и стекляшки. Блестящая горка росла быстро. Ошибся я.

Пока удивлялся, другие ребятишки, подмели, пропылесосили, почистили. Следующие хлопцы, внесли кое-какую мебелишку, без инвентарных номеров.

Другие представители похоронной команды, эти были одеты во все белое, уже белили и красили…

Кто-то под окнами, ползал на карачках, сортирую и раскладывая по мешочкам, разлетевшиеся стеклянно-бриллиантовые осколки.

В общем и целом, работа шла. Только мне было не весело. Грустил я. То ли оттого, что устал, то ли оттого, что все так быстро закончилось? Не знаю.

* * *

Вскоре прибыл и сам генерал. Забрал Аллу с дитем, повез их к своим, за город. Говорит, там они быстрее отогреются душой, отойдут от нервных потрясений.

Это было весьма кстати. Алла выглядит, до такой степени уставшей и измотанной, что на окружающие события почти не реагирует… Только когда Натоптыш взял ее за руку, чтобы отвести в машину, она с такой болью посмотрела на меня, что пришлось вмешаться и объяснить ей ситуацию.

– Не бойся и поверь мне, – нежно поглаживая ей ладонь и ласково глядя в глаза попросил я. – Для тебя и, особенно для Насти, это будет только на пользу. Под охраной генерала, на его даче, ты будешь прекрасно защищена от всех напастей. После, через определенное время, я сам приеду и заберу тебя к своим. Перед нами большая и счастливая жизнь, как в большой красивой и нескончаемой книге с картинками и разукрашками… Поверь… Все будет хорошо и радостно…

Послушал я себе со стороны и удивился.

Я с этой молодой и шикарной женщиной не то что, не спал в обнимку (просто не рискнул бы, со своим свиным рылом в ее калашный ряд). Я с ней даже, по большому счету, не целовался, а разговариваю, как с любимой женой и подругой.

Оказывается двойная контузия за три дня и на меня подействовала определенным образом, т.с. ввела в состояние контуженного стресса… Но не травмы и контузии меня удивляют, их было огромное количество, а то, что все эти мои поглаживания и сказки про будущую красивую жизнь молодая дама принимает… И принимает с благодарностью…

Так может я рыцарь?

Хотя с такой рожей?

Впрочем, чем черт не шутит, пока ангелы спят?

Сконфужено извинившись, я побежал в ванную рассматривать свое зеркальное изображение…

Посмотрел. Рукавом протер стекла. Снова посмотрел…

А вот, что я там узрел и разглядел, не скажу – противно.

Вот так, под маской грубого цинизма и пренебрежения к нормам общечеловеческой морали, такие как я, скрывают легкую ранимость и поэтичность своих тонких натур. Тем более, трупы и троих тяжелораненых пленных из соседнего ведомства, из главного зала уже вынесли. Сейчас можно и о поэзии, с Омаром Хайямом и Музой… Абрамовной (соседка по птурской коммуналке), вместе взятыми.

ГЛАВА 77

Через день, Натоптыш принял от меня, все честь по чести, доклад и правдивый рапорт о том, куда могли испариться камни почти на двадцать миллионов долларов, а еще портфельчик, в свое время переданный мне Аллой, с разными секретами особой государственной важности.

По поводу портфельчика, я сразу заявил категорически и безапелляционно, знать не знаю, ведать не ведаю и на этом основании, прошу дурака из меня не делать…

Сам из себя, бумажный складень ничего ценного не представлял. Сущая безделица, судите сами: прошитый стальной проволокой каркас, замки из сверхпрочной стали, внутри устройство, для предотвращения проникновения посторонних и непосвященных. Устройство настроено на самовозгорание и уничтожение всего содержимого сумки. (Когда, примерно такой же испытывали, у меня настойчиво складывалось странное ощущение, что внутри емкости кто-то щедро набрызгал напалмом…) Но, как вы понимаете, я всего этого знать не мог, поэтому письменно, так и заявил – «ничего не знаю, я не местный и к пропаже важных бумаг касательства не имею».

Бумаги из портфельчика были не простые, а золотые. Они касались того, кто и сколько ворует, хрюкая про интересы «Великой и неделимой России» пристроившись у государственного корыта в правительстве и российской Думе. Главное, правда, было в другом – где прячет, сколько и номера кодированных счетов. Бриллианты, по сравнению с тем, что храниться на этих счетах, это полная безделица и сущие пустяки о которых и говорить не стоит.

Н-да, портфельчик я думаю, будет поважнее, чем все секреты нелегальной резидентуры находящейся за границей. Это я догнал своим скудным умишком, когда ради любопытства пролистал несколько листиков из простой картонной папки, находящейся внутри.

Как достал? Почему не сгорел заживо, крепко прижимая бумажку к груди?

Так ведь, вашбродь, обучены кой-чему, да и любопытство хорошее подспорье в таком деле, оно и скучать не дает, и быть на чеку заставляет…

Листаю и диву даюсь.

Караул!

Спаситя!

Это ж, каким надо быть веселым и бесшабашным малым, чтобы эту братию заставить заправлять страной с ядерной головкой в штанах…

Караул и полная гангрена!

Например, принимался бюджет России, скажем в двадцать два миллиарда долларов. (Величина равная бюджету Нью-Йорка). После чего, четыре с половиной, а то и все пять равнозначных бюджетов уходили за рубеж в оффшоры, нашими людьми и созданные.

Ребята-демократы, после августовского путча 1991 года, были сильно напуганы. Ожидая повторения бюрократического восстания, готовились сдать власть «озверевшим коммунистам», практически каждый месяц. Поэтому рубили капусту так, что лес и другие полезные ископаемые, просто «снопами валились».

Подлые бумаги показывают истинные объемы продажи на тот момент нефти, леса, газа, и др…

После ознакомления с цифрами и кое-какими выводами, становится понятной тогдашняя цена нефти в восемь долларов за баррель, против сегодняшних восьмидесяти пяти… Обвалили тогда все мировые товарные рынки, но и хапнули для поддержания боевого, демократического духа реформ, основательно и на века. При этом рубили ладонью воздух и весомо приговаривали: «Не дадим, поганым коммунякам, продолжать грабить Святую Русь… Не дадим… А вот, накось, выкуси…»

Лежа на пляжах Флориды, кстати – скупленной у бестолковых америкосов на корню, об этом можно было здорово порассуждать и остро поспорить с отцами-реформаторами.

* * *

Все это и многое другое, касаемое того, что я почерпнул из странного, готового в любой момент воспламениться источника финансовых знаний, пришлось в двух словах объяснить Алле.

Уже только одно то, что кто-то посторонний касался данных бумаг своими лапами, было очень серьезным основанием к полному уничтожению всего подозрительного, включая, близкую и дальнюю родню, знакомых и родню знакомых.

В таких случаях, в действие вступал план «выжженной земли» – ничего и никого живого. Пресекалась любая возможная попытка утечки информации, а заодно и профилактика возможных необдуманных действий…

Впрочем, это могло быть обычной туфтой, плодом разыгравшегося, воспаленного воображения, со всеми вытекающими последствиями. Но в таких случаях, лучше заранее поберечься или, как пишут в газетах: «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»

Я специально отвлекся на эти существенные моменты, чтобы больше к ним не возвращаться, так как на любой вопрос касаемый существа портфеля, заранее говорю – ничего не знаю… не был… не состоял… не привлекался.

* * *

А по поводу бриллиантов на огромную сумму, так Натоптыш подозревал, что пока крутилась вся эта заваруха, я их нечаянно притырил в собственное пользование. Дескать, по ошибке положил в карман желтый бриллиант 22 каратов, стоимостью 5 миллионов у.е. и забыл… Сейчас, – это он так намекает, – пришла пора вернуть их в казну родного управления…

Такую мерзость мог подумать только человек длительное время прослуживший в органах. Когда «служение Отчизне благородной» становится повседневным, рутинным бытом, а не каждодневным праздником со слезами на глазах, как, допустим у меня. Именно поэтому, у людей с такими вывертами, как у Ивана Петровича Натоптыша, возникает болезненная склонность видеть во всех окружающих, врагов народа, саботажников и других террористов.

В раппорте я так и написал: не брал, не учувствовал, во время взрыва находился на удаленном расстоянии от емкости с драгоценностями. Стоял в раскоряку, прижатый к стене подручными Харатьяна (взятые в плен враги подтвердили)…

Почему не детонировали другие карманы с «защитой из пластида» – понятия не имею. Не я их устанавливал, не мне и судить. Спрашивайте у тех халтурщиков, которые все это монтировали.

Туфта конечно, но мне сказали написать, я и написал.

Что, в демократической процедуре написания рапортов главное?

Главное, чтобы все написанное, было понятно и доходчиво изображено для начальства. А правда это или нет, не мне судить.

ГЛАВА 78

Подозрительный Натоптыш долго читал текст. Выискивал закавыки, задавал каверзные вопросы. И все с подвохом, с двойным, а то и тройным смыслом. Все в глаза пытался заглянуть, все хмурил свои косматые, генеральские брови, дымил вонючим куревом в мое контуженное лицо…

– Смотри, если наеб… если обманул. Большая беда будет, если камни выползут где-нибудь помимо нашей делянки… Я тебе, не мама, – вдруг визгливо закричал он, гася в пепельнице окурок. – Я ведь и наказать могу.

Пришлось молчать и кивком головы соглашаться. Точно… Не мама. Хотя? Да, нет… Присмотрелся… Точно, не мама…

А старичок, имея в общей сумме – мое молчания, а в итоге – шиш, распалялся еще больше… Гневался и нервничал на полную катушку… Упаси господь. Того и гляди, кондратий хватит и заслуженной, чекистской пенсией с госдачей в придачу, не удастся в полной мере насладиться, попользоваться.

Вот ведь, неугомонный какой, спрашивает раскрасневшимся лицом и повышенным давлением.

– Ты, готов… – он покрутил пальцами у виска. – Пройти проверку на полиграфе? На простом детекторе лжи и снять грех с моей души? Ну, и там, другие обоснованные подозрения…

Как знал. Как чувствовал…

Поэтому внутренне готовился к отпору домыслов и недоверий. Вот сейчас, настал мой черед, от возмущения брызгать слюной в разные стороны и повышать голос.

– Я – как пионер-герой, готов ко всему, – гордо откинув со лба, воображаемую прядь белокурых волос возмутился я. – Но это не просто оскорбительно, это гнусно. Подвергать меня таким проверкам… Меня, до этого, поминутно рискующего жизнью… Делать из моих подвигов балаган? Да, это просто унижать меня, как офицера и… и… как гражданина…

Казалось, от возмущения и гипертонии, старичок вот-вот лопнет мыльным пузырем.

– У нас имеется запись, как ты выгребаешь камни из отдельных ячеек, – еще чуть и апоплексический удар обеспечен. – Все на пленке отображено и показано… Ах ты, сученок, про подвиги свои вспомнил… – таращит выпученными глазами, ртом воздух гребет, после отдышавшись спрашивает. – Но, как ты смог обойти защиту?

Я не удостоил его ответа, на малозначительные вопросы. Скрестив на груди руки и выставив вперед правую ногу, я стал в красивую позу Чайльд-Гарольда «обиженной дворянской добродетели». Проблема затрагивала мое доброе имя, приходилось говорить по существу.

– Это видеомонтаж моих недругов, направленный на мою компрометацию и пачкотню светлого образа православного офицерства, – презрительно процедил я сквозь зубы и еще более красиво выставив ногу с вызовом спросил. – На кого работаете, товарищ генерал? Чей политический заказ выполняете? Отчего, подобными приемами подлого шантажа, стали бить по своим?

Вот же человек. Он только рассмеялся.

– Тебе писателем надо идти работать, желательно сказочником.

– Зачем это, – бестактно перебил я его.

Пусть скажет спасибо, что перебил только словом, а не, допустим, ломом. (Не правда ли, получилась весьма уместная для сложившейся ситуации рифма.)

– Слишком глубоко веришь в то, что говоришь и пишешь в рапортах. Я думаю, что тебя и детектор не раскусит. Ладно, – он пребольно стукнул меня по плечу. – Будем считать имеющуюся запись, досадной ошибкой наших инженеров.

После он потребовал у порученца, она же домработница: «Николай Степанович, ему чай, мне валерьянки». Выпили. Запахло лекарством. Что внесло в раскаленную атмосферу, легкие пасторальные тона, кухонных баталий коммунальной квартиры… Ох, молодость, молодость…

* * *

– Так-то оно лучше, – размяк я, после крепкого чая и душистого печенья. – А то, необоснованные намеки и подозрения. Зачем? Кто и чего, этим хотел достичь?

Он молчал, старался из последних сил, пытаясь демонически воздействовать на меня своим пронизывающим взглядом. У меня сложилось впечатление, что старик меня не пугал, просто у него была такая профессиональная манера разговаривать с потенциальным подозреваемым, оттого его личным врагом.

С моей стороны, ни каких обиды. Пусть смотрит… Пусть хоть дырку своими глазами во мне просверлит…

Вдоволь насмотревшись на меня, генерал понял, что этого бравого парня, такими переглядками не пробить, махнул рукой на неудачу и продолжил.

– Главного я тебе не сказал, – он отвел-таки взгляд. – После череды ограблений и нападений на ювелиров, сейчас все новые камни, свыше одного карата проходят специальную маркировку. Они нанесены…

Он осекся и рассмеялся… Глядя себе под ноги, проронил:

– Нет, как и где расположена микромаркировка, я тебе говорить не буду, – обратив внимание на то, как на очередное отеческое предупреждение я хмыкнул, он засуетился. – Да ты и сам видно знаешь… Но, мое дело предупредить. Шутка ли, почти на двадцать миллионов долларов народного добра…

– С каких это пор бриллианты, предметы роскоши буржуазии, стали предметами, относящимися к народному добру? – возразил я, демонстрируя тайному и закаленному сталинисту твёрдые знания политграмоты. – Тем более камни, с нанесенными на них микрогравировкой и радиоактивной «черной» меткой…

Он даже не удостоил меня взгляда, правда посмотрел обиженно и даже презрительно… Очень презрительно… Слишком обиженно…

* * *

Я только сейчас заметил, что у него, под обоими глазами, разноцветными фиолетовыми радугами, светится по громадному фингалу. Возможно из-за его фиалковых взглядов, у меня и сложилось ложное впечатление грозы и угрозы.

– Иван Петрович, разрешите личный вопрос, – на этот раз он почему-то обиженно и слезливо кивнул мне головой, как бы ободряя, а я участливо поинтересовался. – Откуда синяки? Последствия инфляции демократических ценностей или все-таки бандитская пуля?

Генерал смутился, как, пардон, базарная баба.

Чувствовалось, что хотел он меня без лишних субординаций по-солдатски послать подальше. Да видно передумал, уж больно время сегодня непростое, люди вокруг нервные, чуть-что стреляют без особых на то оснований… Из-за сущих пустяков палят… Тем более, что до этого момента, в мой адрес и так прозвучало достаточно много оскорблений и неприятных критических намеков. Поэтому, чего ему со мной, контуженным спорить, он и начал рассказ…

– Ты понимаешь, незадача вышла. С Ленинградом-то у меня много добрых воспоминаний связанно. Скажу, что именно отсюда Судоплатов забрал меня к себе в свой аппарат… – он по-стариковки шамкнул губами и просительно спросил. – Может сигареточкой у тебя разживусь? Надо бы успокоиться, волнуюсь очень…

Он прикурил, только для него, случайно завалявшуюся сигарету глубоко затянулся и на самом деле волнуясь, продолжил.

– Решил я вчерась, проехать на общественном транспорте по своему старому маршруту… До своей бывшей службы на Литейном. Заглянуть, т.с. в Большой дом, – он снизил голос до шепота. – Работали тогда, как звери ни себя, ни других не жалели. Кровь из подвала и кабинетов следователей ведрами выносили.

Он опять глубоко затянулся, но видно переборщил, закашлялся и вытирая слезы, ни с того ни с сего начал смеяться. Мне от его зловещего смеха стало не по себе, уже не рад был что спросил. Получается, что ведра крови рассмешили его?

От души нахохотавшись, старичок продолжил.

– Еду. Народу в троллейбусе толпа. И без того жарко, а из-за набившегося электората, еще больше. Я стоял снизу, на ступеньке, т. к. подняться выше, было невозможно. Представляешь, у меня перед глазами маячила толстая, бабья задница… Был бы помоложе и внимания на это не обратил, а здесь… Гм… Кхе… Понимаешь, смотрю и вижу, что добротное, ситцевое платье у этой бабы, меж двух ягодиц затыкнулось и там застряло. Я, старый дурак, смотрел, смотрел и захотел помочь ей…

Он опять глубоко затянулся и продолжил рассказ, выпуская ядовитый дым.

– Начал я пальцем, выковыривать да вытаскивать потную и пахучую материю… Дама же, видать, не ленинградской закалки, культурности и выдержанности ей, явно не хватило. Ну-да… Почувствовав мой палец, ей бы радоваться, а она… Развернулась и кулачищем мне, в левый глаз, тресь… Господи прости! Свят, свят, свят…. Искры во все стороны. Пассажиры… Все ж наши люди, сперва замерли. Потом стали ржать, ну словно жеребцы при виде кобылы. Я окончательно растерялся и смутился. И когда она со словами «старый козел и наглый нахал» опять к мне повернулась своей задницей, чтобы хоть как-то, загладить перед ней вину… Ну-да… Кхе, кхе… Вобщем, стал я тем же пальцем, эту материю, заталкивать обратно. Гражданочка, авоську из руки переложила… И в правы глаза, как дасть, как махнет… Небо с овчинку и показалось. От хохота, троллейбус сперва качнуло, а после он остановился. Водитель подумал, что теракт и его средство перевозки развалилось вдребезги, в страхе бежал… А я вот, с украшениями вынужден ходить. Вот такие, брат, незадачи случаются.

Увидев, что я воспринял этот анекдот вполне серьезно, без всяческих легкомысленных ужимок и хихиканий, начал говорить главное, то, ради чего мы с ним собрались в узком кругу.

– Ты, Ляксей, давай пока в отпуск. Отпразднуй скончание нашего дела, – генерал начал представление, стилизованное под «российского, глубинного замесу сироту». – К матери съегздий, с сыном повидайся, со сродственниками поручкуйся… Самогона, что ли выпей, помяни раба божьего Вовку Курдупеля… Хороший был офицер, жалко только, что дурак, а так, все в ём было в полной норме.

Замолчал, задумался старик, утратив нить своих размышлений.