Текст книги "Созидая Бога (СИ)"

Автор книги: Виктор Решетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

      Я опять прибегну к принципу Оккама не умножать сущности без надобности  и  сделаю это в противовес новейшей гипотезе о тёмном  потоке. Согласно ей, наша Вселенная расширяется неравномерно, и её огромные куски, состоящие из большого числа дальних галактик, вылетают вовне  через мощные потоки, высасываемые некими внешними вселенными. Так вот, даже если вне нашей Вселенной и существует нечто, но оно не способно подействовать на наши органы чувств, ни прямо, ни косвенно, ни в данный момент, ни через триллионы лет,  то я с уверенностью могу заявить, что никаких там вселенных  не существует. Поэтому, что куда вытекает и при помощи чего, я затрагивать не буду, считая эти  предположения бездоказательными.

        Помню, я высказал эту мысль своему молодому мастеру, приехавшему по распределению ко мне на Север. Сказать, что он был удивлён, значит ничего не сказать.  Он зауважал меня сразу и навсегда и побежал в магазин проставляться.

      Но вернусь к скорости света. Свет распространяется в пространстве, и, если оно ничем не заполнено, его скорость в нём равна трёмстам тысячам километров в секунду. Зададимся вопросом, почему не двумстам и не четырёмстам? Наверное, из-за свойств самого пространства, также как скорость звука зависит от свойств тех сред, в которых она распространяется.

       Пространство, как мы помним, является порождением материи, и Земля не исключение, поэтому, когда она летит в космосе вокруг Солнца (а также вокруг центра Галактики… и так далее), то она движется не только сквозь пространство, но и вместе с той частью его, которую сама порождает. Поэтому опыт Майкельсона-Морли ничего не показал. Никакого пространственного ветра нет и быть не может. И с его помощью нельзя узнать, в какую сторону летит Земля, как это нельзя узнать по направлениям обычных ветров, дующих в атмосфере. Земля летит вместе с атмосферой, хотя… на высоте десяти километров уже существует постоянный ветер, дующий  против вращения Земли. Может на геостационарной орбите, на высоте тридцати шести тысяч километров и пространственный ветер обнаружится, но я этого утверждать не буду.

      Теперь вернёмся к расширению Вселенной. Пограничные галактики, которые мы еле наблюдаем, улетают от нас со скоростью в девяносто девять сотых от скорости света. А что же с другими галактиками, которые ещё дальше от нас? С какой скоростью улетают они?

       Пока, в том дальнем районе, мы ничего не наблюдаем.  Но мы можем предположить, что это происходит из-за того, что внешние слои нашей Вселенной расширяются со скоростью, превышающей свет. Они ведь не в пространстве это делают, которого там ещё нет и в котором, как мы помним, ничто двигаться быстрее света не может. Эти слои материи сами генерируют пространство и уже вместе с ним расширяются быстрее, чем свет. Тут нет никакой путаницы и тавтологии. В уже порождённом внутри Вселенной пространстве свет движется, как ему и положено со своей световой скоростью, а наружу он движется не только в пространстве, но и вместе с ним. Это, как разговор космонавтов внутри орбитальной станции. Слова их передаются друг другу с обычной скоростью, скоростью звука в воздухе, а от нас их разговор удаляется (или к нам приближается) гораздо быстрее. Так и внешние галактики, удаляясь от нас со скоростью  большей, чем свет, не видны для нас. Но с другой стороны, извне, наша Вселенная выглядит очень ярко.

      Это как с чёрной дырой – существует горизонт событий, который ограничен радиусом Шварцшильда и из-за которого уже ничего не видно. Отличие состоит лишь в том, что она схлопывается, а мы расширяемся. Внутри дыры для нас тоже ничего не видно, потому что свет из неё не может вырваться. Но это не означает, что там внутри ничего нет. Своей массой она по-прежнему воздействует на окружающее пространство и на близлежащие объекты.

      Такой же радиус можно обозначить и на периферии нашей Метагалактики, примерно в десяти миллиардах световых лет от Земли.  За ним тоже ничего не видно,  по крайней мере, отсюда, потому что  всё улетает быстрее, чем свет.

      Но это не значит, что там нет ничего. Там такие же галактики, как Млечный Путь или Туманность Андромеды. Гравитационное воздействие от них остаётся, и оно достигает нас, не взирая на громадность расстояния и сверхсветовую скорость их разлета. Поэтому здесь, внутри Метагалактики, мы не найдём никакой тёмной материи, как бы тщательно её ни искали.  Её попросту нет. А теперь скажи мне, – я обратился к Сергею, –  сколько материи и излучения не хватает современным астрофизикам, чтобы процессы во Вселенной протекали именно так, как они протекают»?

        «Восемьдесят, – сказал он, – видимой массы найдено всего двадцать процентов от необходимой».

        «А если я предположу, – продолжил я, – что она находится не здесь, не в мифической, ничем не определяемой тёмной материи, а  в другой – обыкновенной. В той, из которой состоят как раз те самые галактики, которые улетают от нас быстрее, чем свет. Не будет ли это более простым объяснением, чем введение в обиход тёмной материи?

       Кстати, эта  моя теория, если с ней согласиться, может легко объяснить необъяснимый парадокс Ольберса, согласно которому небо должно сиять, как сплошное Солнце….

       Лучи далёких звёзд, удаляясь от нас вместе с расширяющимся быстрее, чем свет пространством,  попросту нас не достигают. Я думаю, что такая ситуация установилась сразу после Большого взрыва. Внешние слои материи, создавая вовне новое пространство, приобрели с самого начала сверхсветовую скорость. В противном случае наша Вселенная не остыла бы до температур, пригодных для зарождения жизни.  Галактики на периферии с их мириадами звёзд разогрели бы её внутреннее пространство,  и небо сияло бы до сих пор ослепительным блеском.

     Вопрос с тёмной энергией сложнее, я не понимаю, почему всё разлетается с ускорением, вместо того, чтобы замедляться, а потом начать притягиваться под воздействием сил тяготения. Рискну предположить, что там за пределами нашей Вселенной, находится реальный вакуум, без пространственной структуры, туда и устремляется плотная материя по естественной причине – заполнять всё собой. А здесь, внутри, этот процесс уже завершился, и всем правит гравитация, как ей и положено. Но это уже мои домыслы.  Так ли оно на самом деле, я не уверен.

       Ну вот, вкратце, моя  картина Мира», – я замолчал и посмотрел на Сергея.

       «А ты внятно объясняешь, – восхитился он, – я думаю, тебя поймут не только астрономы, он сделал ударение на первой «о», но и двоечники тоже».

      «В своё время, – похвастался я, –  ещё учась в школе,  мне частенько приходилось оставаться после уроков и объяснять ученикам красоту такого предмета, как астрономия. И это у меня получалось, не хуже преподавателя…».

       «Молодец, – снова похвалил меня Сергей и спросил, уточняя, – это у тебя всё, или, есть ещё что добавить. Может, ты забыл сделать какие-нибудь логические умозаключения. Мы с Рыжиком послушаем. Наверняка, вечерами ты рассказывал своему сыну что-нибудь не менее  интересное…».

       «Спасибо за напоминание.  С твоего позволения, я  продолжу, и именно по поводу логических умозаключений.  Своему сыну я  многое рассказывал, из выуженного мной у Вселенной.  Он у меня с нарушенной координацией, поэтому не может долго сидеть на одном месте и плохо засыпает. Я ему раньше читал на ночь, сочинённые мною рассказы, вместо сказок,  чтобы он поскорее уснул. Один из рассказов назывался так, «Дельфины с Европы».  Конечно, не из нашей старушки Европы, а с шестого спутника Юпитера.

     Так вот, на этом спутнике есть океан, он находится подо льдом. По размерам он больше нашего мирового. И там есть слои воды с плюсовой температурой. То есть существует оптимальная среда для зарождения жизни.  И если предположить, что жизнь там зародилась, как когда-то на Земле, то к сегодняшнему моменту она может иметь совершенные формы.  Она развивалась миллионы лет и образовала там достаточно сложные организмы. Что-то наподобие наших дельфинов. Они живут там под многокилометровым ледяным панцирем и плавают в абсолютной темноте, ориентируясь только при помощи своих сонаров. Глаз у них нет, за ненадобностью.

     И вот я как-то подумал, у них ведь тоже есть своё представление об окружающем мире, об их Вселенной. И они точно так же, как и мы, считают их верными и не сомневаются в своих научных выводах. Там, под водой, у них есть свой дельфиний Бог….

     Не также слепы и мы в своём видении мира, подумал я, рассказывая эту историю своему сыну. Вы бы видели, как блестели его глаза, когда он слушал мои бредни.....

     А ведь может статься, что и внутри атома на электронах живут люди. Их мир существует миллиардную долю секунды по нашим меркам. Но там, у себя дома на электроне,  жизнь их проходит  размеренно  и, не спеша. Они всё и везде успевают. И у них тоже своё представление о Вселенной, которое их устраивает и не расходится с их научными данными…

     Эти мои мысли может быть похожи на бредни, – закончил я, –  но они у меня уже очень давно».

                                          Глава VI  Основная.

                                             Часть II Моё место под Солнцем.

   «Да, мысли сверхматериалистичные, – сказал задумчиво Сергей, – Божественного я тут ничего не заметил. Поэтому перейдём ко второму вопросу и послушаем, как ты с этими мыслями живёшь. Не тяжело?

      «По-разному, – ответил я и продолжил, – сейчас ничего, а раньше, ты прав, тяжеловато было. Я помню себя почти с рождения, с одного года. Даже кроватку из камышовой соломки, в которую меня положила мама, когда вернулась домой из роддома….

       Уже тогда я почувствовал, в нашем мире что-то не так.

       Мне было хорошо только до трёх месяцев. Есть фотка, где я сижу, прислонённый к подушке, и на вид мне около полугода. Такой пухленький симпатичный крепыш. Потом я заболел. Сперва воспалением лёгких, потом ангиной, которая сменилась корью и потом опять воспалением лёгких. Начались мои испытания в этой жизни. Температура под сорок  палила меня, жуткие нескончаемые кошмары являлись по ночам и даже днём. В  «Розе Мира» Даниила Андреева, с его жруграми и  стэбингами,  и в «Божественной комедии» Данте, с его описаниями девяти кругов ада, описаны ужасы  и кошмары. Я читал о них потом.  Так вот эти кошмары  просто детские сказки по сравнению с теми, что я видел почти наяву, пока болел. Вижу порой и сейчас…

     Видать, то место, откуда меня выпихнули на Землю, было пострашнее болезненных видений бедного Даниила.  Там мне жилось не сладко, не сладко стало сразу и здесь, при моём появлении. Я знаю, не по своей воле пришёл я сюда, и со мной не заключали контракта на проживание.  Дескать,  если я буду честным, добрым, совестливым, много и тяжело работать, то мне за это что-то обломится. Ничего подобного.

      Только вот я не пойму, зачем мне была дана при рождении такая страстность, такая впечатлительность, такая пылкая влюбчивость… и не было дано ни жажды жизни, ни силы воли, чтобы с этим справиться.

     Я понимаю, мир такой, какой есть, и для жизни в нём надо приспосабливаться, надо работать локтями, уметь выбиваться «в люди» и успеть занять своё место под солнцем.

      Но у мягких, совестливых, добрых и  нежных – с этим плохо. Хорошо работают локтями другие: наглые, сноровистые, самоуверенные и нахрапистые. Из них получаются потом крупные бизнесмены, олигархи и политики.  А из таких, как я, – лузеры, неудачники и бомжи.

       Когда я выпил первый раз, это было на школьном выпускном, то сразу приобрёл алкогольные замашки, от которых  не могу освободиться до сих пор. Потом на первом курсе я выкурил первую сигарету и сразу стал курить по две пачки в день.  Тогда я ещё не понимал, что уже на крючке, что для меня в этой жизни не всё так просто, что таким, как я, здесь ничего не светит. Мы не просто сомневающиеся, скромные, безвольные и так далее…. мы – слабые, и наш земной удел незавиден.

       Помню, как вначале второго курса на картошке  я впервые  бросал курить.  Курительный стаж тогда у меня был, всего ничего – один год, и двое друзей подрядились со мной на этот шаг. Но во что это вылилось, стыдно вспоминать и сейчас. Как я не крепился, вытерпел только пол дня и уже после обеда снова закурил. Друзья  оказались покрепче. Лёша закурил через два дня, а Боря через две недели.  Боря вообще был особенный, мне даже тогда показалось, что он даже не терпел, что это для него ничего не стоило.  Какой же был праздник для меня, когда все закурили опять, и как я себя ненавидел за свою слабость. Потом я очень долго считал себя полным ничтожеством.

       Сейчас я понимаю – не во мне было дело. Люди бывают разные. Закон природы – выживает сильнейший, действует не только в животной среде. Тут не о чем спорить. Развитие в нашей Вселенной не происходит другим способом, кроме борьбы за место под солнцем. Сине зелёные водоросли когда-то насытили нашу планету  кислородом, они жили в любви и согласии. Потом, одна из них, вместо того, чтобы заниматься фотосинтезом, прямой своей обязанностью, взяла и сожрала другую. Это был акт чудовищной несправедливости, но именно он дал толчок к многообразию жизни, и, в  конечном счёте, к появлению людей на планете. Из этой цианобактерии  произошла первая амёба, у которой появилось свободное время. Можно было теперь не работать, как все, а заниматься совершенствованием. Процесс развития был запущен. Нравится нам это или нет, но это факт. И в других мирах, я думаю, всё точно также.

      Поэтому когда мы ропщем на судьбу, клянём политиков и олигархов, недолюбливаем успешных бизнесменов, попутно завидуя им, мы просто сотрясаем воздух. Жизнь устроена так, как устроена. Ни больше, ни меньше…

      Ведь кто такие олигархи и бизнесмены, и у кого из них  получается лучше наладить своё дело и быстрее разбогатеть? У самого умного, талантливого или работоспособного?

       Не  факт. Умных, больше среди учёных, талантливых – среди художников и поэтов, работоспособных – среди спортсменов. Настоящим бизнесменом становится тот, кто может навязать свою волю другим, кто может заставить других работать вместо себя.

       Кто всегда выигрывает в конкурентной борьбе?

       Тот, у кого выше производительность труда и кто сумел оптимизировать свои расходы. То есть, те бизнесмены, у которых люди работают больше, а получают меньше. Но ведь люди этого не хотят, они хотят обратного. Тогда надо их заставить работать, сломить их волю, запугать, унизить. Обычный человек не будет этим заниматься. Чтобы построить успешный бизнес, надо от самого процесса получать удовольствие. Но удовольствие от унижения другого – это не каждому по душе.

      Я понимаю, успешные бизнесмены толкают прогресс. Они не дают заплесневеть человечеству. Это дрожжи цивилизации, и именно они улучшают жизнь. Но  за всё в этом Мире надо платить, и при этом надо не забывать, что на алтарь прогресса всегда кладутся  человеческие судьбы.

      А что же  делать  другим, которых, как правило,  большинство? Что делать тем, кто не может получать удовольствие от унижения другого.  Становиться самому унижаемым, опускаться на дно – это тоже не выход.

      Пока меня всегда выручал мой ум, моя палочка-выручалочка. Но ум тоже может ошибаться, уму трудно различить навязываемые ему истины от настоящих – тех, которые он должен выудить сам у Вселенной. И где критерий истинности?  На что опираться, чтобы сделать правильный выбор?

       Ни на что.  Кроме времени других критериев нет. Только по его прошествии, иногда достаточно длительном, становится понятно, что ты выбрал.   Очень часто оказывается, что  выбрал ты  не то, но изменить уже ничего нельзя.

        Неужели нет подсказчика, кто бы смог помочь?

        Такой подсказчик есть, это наша интуиция. Она всегда безошибочно знает, что нам нужно. Необходимо только следовать её подсказкам.

        Мой друг, Алексей, предполагает, что под видом интуиции  действуем мы сами, только с той стороны. Мы уже прожили один из вариантов нашей жизни и теперь направляем себя оттуда в этой, ещё не прожитой.  Когда мы принимаем помощь от самих себя, то следуем  интуиции, и всё у нас получается. Когда противимся, то тот, который с той стороны, начинает действовать жёстко, порой жестоко и не церемонясь. Ведь мы с ним одно целое, и тому мне виднее, что делать со мной  этим.  Надо только всегда знать, что тот, который вмешивается в мою жизнь оттуда, действует для моего же блага. Это становится понятным опять же по прошествии времени.

      Но так думает мой друг, и спасибо ему за это. Мои мысли куда проще. В своё время я представлял другое. Ещё учась в школе, в девятом классе, приготовив дома уроки, я подолгу сидел на стуле,  обхватив голову руками, и думал, что нашу планету отдали в распоряжение лаборантам из сверхцивилизации.  Они где-то учатся, там, в своих вузах, а производственную практику проходят здесь, на Земле. Экспериментируют. В одном месте один лаборант капнул грязной водой  – вот тебе ураган, в другом другой стравил нации в братоубийственной бойне – вот тебе война. Нам отсюда непонятно, почему так, почему несправедливо и жестоко, но на поверку всё просто. Земле не повезло с лаборантами. Они все оказались двоечниками, и в особенности те, которые проводят опыты над нашей Россией.

      Но специально, конечно, сверхразвитая цивилизация не собирается нам насолить. Слишком большая честь для нас. И лаборанты сами по себе ни хороши, ни плохи. Мы же, когда проводим опыты над мышами, не сильно переживаем за их судьбу. И  я, когда на рыбалке нанизываю червяка на крючок, тоже не очень обращаю внимание, почему он так извивается. Но ведь я никакой не садист, я обычный человек, порой даже  сентиментальный. Мне бы задуматься, зачем мне рыба, зачем её надо вытаскивать  из воды, исконной её  стихии? Неужели она чем-то провинилась передо мной?

     К своему стыду,  я всегда получал от этого  занятия  удовольствие, с самого раннего детства. И как от этого избавиться, не знаю до сих пор.

     Один раз, рыбача  с удочкой  на Селигере, я простоял по пояс в холодной воде четыре часа. Сейчас не помню уже, поймал ли чего, но я не только не простудился, но даже не чихнул ни разу.

       Теперь, по прошествии лет,  в отличие от себя школьника, я уже не думаю, что виноваты какие-то там лаборанты.  Мы сами всё творим, и плохое и хорошее. И хорошо, если делаем это поровну. Это ещё, куда ни шло.

        Мне  вспоминается раннее детство, самое счастливое время. В магазинах тогда было всё очень скудно, особенно с мясом. На нашей улице почти все выращивали поросят. Кормили их из соски и ухаживали за ними, как за малыми детьми. Многие давали им ласковые прозвища, сами выгуливали их, чесали и мыли. А потом, когда поросята подрастали,  убивали их с первобытной жестокостью, не испытывая никакой жалости. И это делали мы, русские люди, делаем и сейчас, но уже не повсеместно и не с таким азартом. У некоторых из нас зародились сомнения….

       Знаешь, я очень долго стеснялся быть русским.  Я, когда писал письмо самому себе в будущее, то представлял себя не здесь в России, а в Австралии».

       «Что за письмо»? – поинтересовался Сергей.

 «В жизни у меня бывали минуты отчаяния, иногда очень часто, – продолжил я, – чтобы избавиться от этого чувства, я брал в руки тетрадь и писал письмо самому себе. Но не теперь живущему, а другому, тому, который появится после моего ухода.

      Я подумал, раз я смог появиться один раз, то почему бы не быть  и второму.  Вероятность Пуанкаре этого не запрещает.  После моего ухода всё может повториться, и я буду снова. Снова буду жить, ничего не зная о себе предыдущем,  буду  страдать и отчаиваться. Тогда я и решил написать письмо в будущее, самому себе. Я решил рассказать тому мне, который будет,  всё, «как на духу», о  себе самом,  или, точнее, о  его-моей предыдущей жизни. Он сразу поймёт меня и узнает, без малейших усилий, ведь это буду я сам. Он обрадуется этой весточке, и отчаяние покинет его. Я помогу ему в этом.

       Так вот, когда я писал это письмо, а я долго его писал, то представлял себя не в России, а в тёплой Австралии. Не пойму только почему..».

      «Ты не запутался, – перебил меня Сергей, – то ты здесь, то ты там,  то ты есть, то тебя нет, то ты снова желаешь быть. Ведь совсем недавно ты мне рассказывал, что будущих жизней нет. И делал это достаточно убедительно, а тут вдруг письмо самому себе»?

      «Ты прав, – ответил я, потирая виски, –  с логикой у меня на этот раз не получилось.  Она стала похожей на ту, к которой пришёл английский судья, предписавший студенту не пить содовую».

      «Тогда, может, расскажешь о себе австралийском в следующий раз, – предложил Сергей, – а теперь перейдём к Богу, – в его голосе послышались торжественные нотки, – я чувствую у тебя к Нему много вопросов»?

                                  Глава VII

                                             Есть ли у Бога душа?

      «Не угадал, у меня к Нему нет вопросов», – сказал я холодно.

      «Это почему»?

      «Потому что Его нет, и никогда не было».

      «А если серьёзно».

      «Если подходить к делу серьёзно, то надо сначала определиться, о чём или о Ком, мы будем вести речь и не стесняться глупых вопросов, которые всегда на языке. Таких, например, как:

       Кто такой Бог, зачем Он нужен, и можно ли без Него обойтись.

       А то мы знаем Его пока только по картинкам из Библии, где Он сидит на облаке или расхаживает по райскому саду и, как строгий отец, наказывает Адама и Еву за мнимые провинности.

       Поэтому, чтобы не было разночтений и разговоров ни о чём, мне хотелось бы определиться  с главными характеристиками Бога. Желательно, чтобы они были простыми и понятными, и их было не так много.

       Начну с определения: Бог, как я думаю, это сущность не тождественная природе. То есть Он – нематериален, и  это Его главное качество. Тут у меня вопросов нет.

       Перейдём теперь к другим характеристикам, я предложу две: Бог – всемогущ и Он же – всеведущ. Эти характеристики я даю в неразрывной целостности и дальше объясню почему.

       А пока ещё одно пожелание, это уже лично от меня, хотелось бы, чтобы Он был в единственном числе.  На горе Олимп в древней Элладе их проживала целая куча. Они вмешивались в дела людей, устраивали раздоры, совокуплялись с земными женщинами, производя на свет героев, но к тем богам (с маленькой буквы), я думаю, наше теперешнее отношение достаточно снисходительное.  Их уже никто не воспринимает всерьёз и не думает о них, как вершителях судеб.

       Но Бог вообще, как Вселенское мировое Сознание, как Творец бытия, тот, без которого и волос с головы не упадёт, этот Бог и сейчас вызывает священный трепет. К нему я и направлю свои стопы.

 Если нет возражений, я продолжу».

      «У меня нет», – сказал рыжий мальчик и посмотрел на Серёжу.

 Тот согласно кивнул.

      «Начнём с акта творения, – я пустил нотку торжественности, – хотя нет, ещё одно маленькое отступление. Когда материалист в  логических построениях мира берёт за первооснову природу, ему всегда задают вопрос: а откуда взялась материя, кто её создал? Я не буду спрашивать, откуда взялся Бог и кто Его папа. Мне это даже неинтересно, был и был целую вечность сам в себе и ладно. Хотя и тут есть неувязка, если Он существовал вечно, ничего не делая, а потом с половины вечности решил начать творить, то половина вечности, математики об этом знают, это тоже вечность и момент творения в таком летоисчислении вряд ли вообще возможен. Но это уже мои придирки. Мир существует, я – тоже, а Ахиллес легко обгоняет черепаху, чего бы там  не напридумывал  Зенон.

      Но вернусь к творению. Если Бог был чистое незамутнённое сознание, то зачем Ему захотелось испачкаться, зачем понадобилось создавать утяжелённую несовершенную материю, которая давит нас и Его самого не слушается?

Что за блажь? Чистое незамутнённое сознание Его помутилось или гордыня обуяла? А может страсть захлестнула, или подначил кто?

  Получается, что Ему в самом себе перестало чего-то хватать, но ведь Он само совершенство.

      Теперь перейдём к двум основным Его характеристикам, которые я обещал рассмотреть в единой связке, и неспроста.

Бог всемогущ и из ничего в одночасье сотворил весь окружающий мир. Думаю, это возможно, и мне даже кажется, что сделал это Он с определённой целью, каковой до сих пор с нами не поделился. Его всемогущество в этом акте творения я не подвергаю сомнению. Другое дело – всеведение. Тут я не на Его стороне. За то, что Он сотворил, Он должен и ответить.

Ведь мы помним, что ни один волос с головы… и так далее.

      Для подтверждения своих сомнений  я расскажу об отчаянии, которым, как мне кажется, Мир наполнен доверху и приведу лишь два примера. Не знаю, стоит ли мальчику слушать».

      «Пусть, – сказал Сергей, – ещё неизвестно, что ему предстоит в будущем. Рассказывай».

      «Итак, – начал я, – в первом случае я был участником происходящего и может даже виновником его,  во втором – всего лишь свидетелем, но и там и там всё происходило на моих глазах. Первый случай тебе не понравится, – обратился я к Сергею, – но ничего не поделаешь,  это  моя жизнь. Так что слушай… те», – прибавил я множественную частичку, взглянув на рыжего мальчика, и продолжил.

       «Мы тогда только приехали с Севера. Пустая квартира, мебелью мы ещё не обзавелись, и купить её было негде, в холодных  комнатах было неуютно, топили плохо, и впервые  у нас наступило безденежье. В Средней полосе люди никогда не жили богато, не живут и сейчас. И вот жена как-то принесла домой котёнка, чёрного, худого, облезлого. Назвали его Стёпой, в честь предыдущего котейки,  жившего с нами в Надыме. Того загрызли собаки, но я тогда ещё не переживал по такому мелкому поводу, у меня тогда был другой бзик, навязчивый, но важный, и как мне казалось – неразрешимый. Девяносто процентов мужчин болеют им, а в молодости и все сто. Столкнулся с этой проблемой и я, и чуть не сломался.

      Но здешняя жизнь уже кроилась на другой лад, глупые переживания уходили в прошлое. Свобода предпринимательства, новая квартира, сын родился, и чёрный котик был как нельзя кстати. Он быстро вырос, превратившись в красивого отважного кота. За хозяина признавал только меня. Брат моей жены (до сих пор я путаюсь в шуринах, золовках и прочая…) в моё отсутствие не мог даже войти в мою комнату. Стёпа шипел, а точнее рычал на него, как маленький тигр.

       Я тогда только-только занялся бизнесом, работал по командировкам, ездил в райцентры заключать договоры на поставку товаров. Машины у меня ещё не было, и я вставал рано, чтобы успеть на первый шестичасовой автобус. Помню, попив чайку, в пять утра (я тогда ещё завтракал, но уже не так много, как на Севере), и, имея несколько минут в запасе, я позволял себе поваляться на диване.  Эти минуты были самыми сладкими.  Солнце, показав красноватый краешек, медленно поднималось из-за горизонта, его первые лучи пробивались через окно и ярко освещали комнату.  Они  доставали до моего дивана. В их золотисто прозрачных эллипсоидах плавали мелкие соринки. Это утреннее солнце не было ослепительным, на него даже можно было смотреть, не  жмурясь. Говорят, это полезно.

     Я ставил рядом на табурет будильник и заводил его на десять минут вперёд, чтобы нечаянно не уснуть. Стёпа мне тоже в этом помогал  по мере своих кошачьих сил. Он забирался ко мне на грудь и громко муркотел, преданно глядя в глаза. Он, как теперь и Элен, был абсолютно уверен, что я принадлежу только ему  и что мне приятно слушать его мурлыканье взахлёб.

      И вот как-то на второй год нашего пребывания в Средней полосе, когда мы уже совсем освоились и почти привыкли к безденежью, наш Стёпа заболел. Сразу этого никто не заметил. Я по целым дням в командировках, жена с утра до вечера на работе, сын в детском садике, короче, когда обратили внимание и повезли в ветлечебницу, было уже поздно. Ветеринар сказал, последняя стадия мочекаменной болезни, ничего нельзя сделать. Организм полностью отравлен  продуктами выделения. Он не соглашался помочь, понимая бессмысленность любых усилий, и на всякий случай обвинил меня, ведь мы в ответе за тех, кого приручаем, но, видя моё подавленное состояние, и, ощутив в кулаке предложенные  деньги, он всё же сделал операцию, дав коту на выживание один шанс из ста. Сделал он это скорее для моего успокоения, чем для реального исправления дел. Но успокоение оказалось ложным, лучше бы он меня не послушал и усыпил кота.

    Как известно, надежда умирает последней.  Я привёз Стёпу домой и стал выполнять предписанные процедуры. Стёпа сам уже в туалет ходить не мог, и, чтобы его организм не отравлялся дальше, мне надо было из его тельца выдавливать мочу, нажимая руками на живот.

     Уединившись на кухне, я стал это выполнять. Бессмысленность и жестокость  «лечения»  я осознал позже, когда всё кончилось и достаточно трагично.   Жена с сыном, чтобы не слышать жутких криков, закрылись в спальне, а я продолжал упражняться со Стёпой, надеясь на обещанный шанс. Я укладывал его на стол и давил на живот. Он орал, как резаный, я кричал тоже, моча вытекала на стол, и я вытирал её своим полотенцем. Потом кот затихал на время, я тоже. Пока он лежал без движений, я валился на пол без сил, чтобы хоть немножко передохнуть. Через какое-то время, мой жалкий котейка начинал снова кричать, и я снова надавливал ему на живот. Так мы мучили друг друга всю ночь. Под утро Стёпа затих и умер. Затих и я, забывшись в коротком кошмарном сне.  Когда рассвело, я вынес его во двор и закопал под своим окном. Грунт был плотный, с битым кирпичом, но я не чувствовал усталости, я долбил его ломом, смахивая со щёк солёный пот. Он был смешан с моими слезами. В небо я уже не смотрел, я знал, что никого там нет.

       И это было бы всё ничего, не так трагично, если бы я сам не сыграл жуткую роль в этой истории. Незадолго до своей смерти Стёпа стал ходить мимо своего кошачьего унитаза, а  я, не зная истинной причины, тыкал его мордочкой в его испражнения. Я в этом не виноват, меня так учили в детстве, думая, что насилием можно изменить природу.

Но Стёпа не обижался на мою жестокость, он по-прежнему шёл ко мне на руки и продолжал любить меня. Он смотрел на меня своими преданными глазками и всё понимал,  он жалел меня…. убогого.  И сейчас жалеет и любит. Я чувствую это.