Текст книги "Созидая Бога (СИ)"

Автор книги: Виктор Решетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

      Допустим, я улетел на ракете к звезде Тау Кита и там поселился на одной из планет, аналогичной нашей  Земле».

      «Ты попал в точку, – усмехнулся Сергей, – есть там такая, но на ней живут не люди».

      «Я к этому и клоню, – продолжил я, – вместо людей там обитали огромные добродушные пауки. Я поселился среди них и остался там жить. Они оказались лучше людей, – я усмехнулся невесело, – поэтому жил я среди них долго и счастливо и ни разу не пожалел об этом. Проживши сто лет, я умер.

     И вот вопрос: в следующей жизни, где я воплощусь и в кого?

     В созвездии Тау Кита в паука или на земле в человека? Может ли моя бессмертная душа транспортироваться по Вселенной, как коробка с апельсинами?

      Конечно, всё может быть, и может быть многое зависит от того, о чём я подумаю в последний момент…..но, кажется  мне, всё гораздо проще. Никаких предыдущих и последующих жизней нет, есть только выигрышный билет. Все живущие на Земле его получили. Правда, не все понимают ценность его, а потому распоряжаются выигрышем не должным образом. Поступаю также и я, хотя теперь понимаю, времени у меня остаётся всё меньше и меньше.

      Я и изотерикой  увлёкся не из-за того, что поверил в неё, а из-за страха перед оставшимся мне куском жизни. Да, я не боюсь ни людского суда, ни Божьего, но от себя не убежишь, не скроешься, перед самим собой придётся отчитаться… Хотя… Если честно, я уже устал перемещать своё тело с места на место. Я знаю, в этой жизни я неудачник».

      «Ты сумбурно всё объясняешь – вздохнул Сергей, –  но я тебя понимаю и могу заверить, ты не неудачник, раз встретил меня. Может, даже я нарочно выписал тебя на Таити, а не кого-то ещё. Ты умеешь общаться с людьми. Вот уже и Элен от тебя без ума… Ты иногда можешь многое, но пока не знаешь об этом…. Но всё же преодолевать ты умеешь, а это для тебя в данный момент самое главное».

      Сергей прочертил пяткой по песку полукруг и задумался.

      Я молча смотрел на него.

      «Продолжай, если есть что продолжать», – попросил он.

      «Не знаю, наверное, есть. Какие-то проблески бывают у меня. Полыхнёт что-то в мозгу и оставит новую мысль. И будто не отсюда она  –  а из иных миров… или нет, из нашей Вселенной, но мысль эта только моя…. Так сладко тогда становится. Так радостно стучит сердце. А отчего – не  пойму.

      Порой я чувствую запах. Он дразнит меня. Так вероятно пахнет самка для своего избранника во время любовных игр. И тогда появляется жажда жизни, непреодолимая – до судорог, до слёз. Кажется мне, ещё мгновение, и я пойму, зачем существую. Тяжесть бытия тогда спадает, и моё сознание проносится по пространству-времени, едва соприкасаясь, словно конькобежец, летящий по скользкому льду.... всё ускоряясь и ускоряясь….».

       Я вздохнул и  дрогнувшим голосом  продолжил:

       «Иногда, мне кажется, вся эта красота и гармония вокруг, – я развёл руками, – только они и существуют. Я здесь лишний. И от этого горечь в душе… Греют меня только мои мысли, которые я выуживаю у Вселенной.  Они не дают полной безысходности овладеть мной. Чтобы примириться с действительностью, я переношу их  на бумагу. Мне хочется показать красоту мира, но почему-то  выходят одни философские бредни, красоты и притягательности не получается».

      Я замолк и с надеждой посмотрел на Серёжу.

      «И не получится, – сказал он серьёзно, – пока ты не сможешь ударить за доску,  как в твоём каратэ. Ты чувствуешь, что способен на многое, но не знаешь на что. Ты вылавливаешь свои мысли во Вселенной, но в тоже время косишься по сторонам, прислушиваешься к «великим» и завидуешь удачливой посредственности. Тебе по-прежнему нужны авторитеты, как убогому костыли. Выброси всё это в утиль и, разбежавшись, взлети как птица. Время пришло, ты должен поверить в себя безгранично».

     «Что же должен я сделать, чтобы полететь как птица»? – Я вскочил на ноги и ненароком осыпал Сергея песком. Глаза мои блестели, кровь прилила к вискам, а блуждающий взор был устремлён к небу.

     «Я что-то должен написать… особенное»?

     «Написать жизнь нельзя, – Сергей протянул мне руку, опёрся на мою и тоже встал, – её надо прожить. И она должна быть наполнена событиями – яркими, красочными, запоминающимися, чтобы потом ты ни о чём не жалел.

       Ты должен уметь быть счастливым и сам дарить счастье. Но чтобы подарить его, счастье надо иметь в избытке. Несчастный ничего подарить не может. Его самого следует пожалеть…

      Путешествие первое ждёт тебя, – прибавил он и махнул рукой куда-то вверх, –  там, на вершине. Скоро ты поверишь в реальность такого, о чём не можешь даже представить. Тогда ты не только протиснешься через это дерево, но как нейтрино, пронзишь весь Земной шар, никого и ничего не задев при этом»…..                                                                                                                                ……Через полчаса мы возвращались по той же тропинке наверх. После разговора я был возбуждён и не мог прийти в себя. Я ожидал чего-то необыкновенного прямо сейчас.  Чтобы отвлечься, я попытался думать об Элен и о предстоящем вечере, вернее, о ночи, но у меня не  получалось. И подъём  почему-то сейчас казался круче, чем утренний спуск, хотя всегда бывает как раз наоборот, спускаться всегда труднее. Может оттого, что я устал, умствуя на песке, теперь мне приходилось хвататься за кусты, чтобы не упасть. Ведь я боюсь высоты…

      В своё время я мечтал прыгнуть с парашютом, чтобы побороть этот страх и подготовку для этого прошёл в аэроклубе. Я тогда учился на третьем курсе института. Но…не сложилось. Один раз самолёт был не исправен,  другой – нелётная погода, а третий и, как говорится, последний – я не поехал сам. Решил не испытывать судьбу и укатил на летнюю практику к Рижскому взморью.

       Но вот и вершина. Можно оглянуться.

       «У-у-ф-ф, какая высота», – произнёс я, глядя на полоску горизонта, где небо почти сливалось с океаном.

       «Может, махнёшь прямо сейчас в своё первое путешествие, – спросил Сергей, и по его тону я не понял, шутит он или говорит серьёзно, – отсюда удобно. Разбежишься, только на цветы мои не наступи, и вперёд. Это будет первым этапом в твоём посвящении».

        Он подвёл меня к краю обрыва и неожиданно резко толкнул. Я еле успел ухватиться за торчащий из земли сухой куст, но, прежде чем обидеться на него, сказать слова упрёка, я вдруг почувствовал, что нечто во мне отделилось и продолжило путь самостоятельно. Оно полетело над деревьями, над скалами, а затем над океаном.

        «Я что-то потерял, – спросил я растерянно, – что-то улетело от меня, и теперь я неполный»?

        «Нет, ты не потерял. Ты приобрёл. И по-прежнему ты – это только ты и никто более».

        «Что же тогда от меня отделилось? Душа? Теперь она будет странствовать без меня, а я останусь покинутым»?

        «То не душа, то тоже ты, только более юный и впечатлительный, тот, из твоего далёкого детства, постоянно переживающий и комплексующий.  Тот, улетевший,  должен там многое увидеть, чтобы успокоиться. А здесь остался ты, который здравомыслящий, серьёзный, материально реалистичный. Ты не хуже и не лучше того, который улетел. Вы скоро воссоединитесь с ним в одно неразрывное целое, и этот новый симбиоз – ты и он,  уже не будет больше отчаиваться, не будет страдать по пустякам.  Вдвоём вы будете всё понимать, и всё дальнейшее приобретёт смысл. Ведь ты всегда мечтал видеть во всём смысл. Ты не хотел жить просто так, как амёба или муравей, вот и исполнится то, о чём ты когда-то мечтал. Всё будет не зря».

       Сергей оттащил меня от края обрыва и вытер мне лицо своим полотенцем. Моё по-прежнему висело у меня на шее, оно никуда не делось, и я почему-то держался за него руками. Я посмотрел в сторону дома, оттуда к нам спешила одинокая женская фигура.

       «Твоя, – уверенно произнёс Сергей, и в его голосе послышались нотки зависти, – сейчас будет тебя успокаивать». Я посмотрел на него,  в недоумении, но он в ответ только улыбнулся во все свои тридцать два зуба:

       «Иди, встречай ненаглядную, сегодня она уже от тебя не отстанет», – Сергей одобрительно кивнул, и я понял, что никакой зависти у него нет, и никогда не было и что он искренне рад за меня.

       «Qu’est-ce qui est arrive (кески э тарривэ, что случилось)»? – Спросила взволнованно Элен по-французски и посмотрела на Сергея.

       «Ничего» – ответил он по-русски.

       «Но ведь Пьер чуть не упал, – без  малейших усилий  Элен перешла на русский, – я сама это сейчас видела».

       «Чуть не считается, – бодро сказал я и поцеловал её в щёку, – успокойся, всё хорошо….

….. Кажется, вчерашняя ночь мне не привиделась, – подумал я и взял её под руку. Элен приняла это как должное, и мы втроём направились к дому. Сергей  пошёл сзади.

        «Надин где»? – спросил я, чтобы начать разговор. На самом деле, где она,  мне было всё равно.

        «В столовой. Из остатков вчерашнего ужина пытается соорудить нам обед. Мы в Папеэте ещё фруктов купили, я для тебя самые лучшие выбирала…. Что там сейчас у обрыва произошло? – Элен оглянулась на шедшего сзади Сергея, – я так испугалась за тебя. Он опять придумал что-нибудь сумасбродное. Ты его не слушай и не участвуй в его экспериментах. Он вообще странный, всё у него слишком хорошо получается. Приехал сюда полгода назад, непонятно чем занят, а  дом у него смотри какой. Надин им восхищается, а я нет».

        «Сергей нормальный парень, – успокоил я её, –  и сегодня ты слишком много говоришь. Вчера я за тобой этого не замечал ».

        «То было вчера. Сегодня будет по-другому. И, кстати, тебе понравилось, как было вчера»? – Элен остановилась и посмотрела на меня.

        Я улыбнулся.

        «Сама знаешь,  можно не спрашивать», – я крепче сжал её руку, и мы продолжили путь. Сергей шествовал уже впереди, где-то он нас незаметно обогнал.

        Возле дома мы остановились.

        «Мне что-то не хочется внутрь, погуляем ещё», – попросила Элен.

        «А Сергей»?

        « Сейчас решим…..  Серж, – крикнула она ему вдогонку и, запнувшись на секунду, на каком языке продолжать, прибавила по-русски, – мы с Пьером погуляем ещё».

         «Ладно, – отозвался Сергей, – но через час я вас жду. Надин волноваться будет».

         «Или психовать, – произнесла тихо Элен, – она любит ему сцены устраивать. Ещё на Райатеа при папа это делала».

         «Я думал, вы близкие подруги…. и, знаешь, мне Пьер как-то не очень, если мы говорим по-русски, то пусть я буду Пётр».

         «Или Петя, – засмеялась Элен, – а давай, Петя, наперегонки вокруг дома, кто быстрей»?  В её глазах заблестели зелёные огоньки.

         «Настоящая кошка, – подумал я, – гуляет сама по себе».

 Я посмотрел на её ладно скроенную фигуру, на высокую грудь, налитые плечи и вспомнил, как Слай соревновался с Мадонной на тренажёрах и чуть не проиграл. Конечно, я не слабак и до сих пор занимаюсь три раза в неделю, но ведь я вдвое старше её.

       «На старт, – закричала Элен, – марш»!

 Раздумывать было некогда, и я рванул со всех ног. Я помчался вокруг дома, не разбирая пути. Я перескакивал  через пригорки, впадины и высокую траву. С тыльной стороны дома росли непролазные кусты, я проскочил через них как лось, даже не оцараповшись,  потом миновал ещё пару пригорков и  впадин, и, наконец,  был на месте старта. Элен мне пришлось ждать долго. Она, смеющаяся и довольная, появилась из-за угла дома. В её волосах застряли несколько сухих листиков, вероятно, она тоже продиралась сквозь кусты.

       « Ты молодец, Петя, – радостно возвестила она, – я теперь буду знать, на что ты способен».

Потом мы бродили с ней по лесу, и я собирал землянику. Никогда бы не подумал, что на Таити растёт эта ягода. Я насобирал полную горсть и кормил ею Элен  с ладони. Она ела и весело на меня поглядывала. Последняя порция едва поместилась ей в рот.  Оставшиеся на ладони несколько раздавленных ягодок она тщательно слизала языком.

      «У меня нежный язычок, – сказала она, с трудом прожёвывая алую массу, – и длинный».

Элен высунула его изо рта и попыталась достать им до кончика носа.

      «Не получается, – вздохнула она, – говорят, что этого нельзя сделать».

Я подошёл и поцеловал её в губы.  В ответ она прижалась ко мне и попыталась впихнуть языком остатки ягод мне в рот.

      «Не противно? – Спросила она, – или наоборот, тебе нравится моё естество»?

      «Всё-то ты знаешь, моя кошечка, – я перешёл на шутливый тон, – la chatte (ля шатт), шатик. Маленький шатик умеет царапаться»? – спросил я.

      «Ещё как, – ответила серьёзно Элен, – и не такая уж я маленькая».

                                            Глава II

                                        Вечер второго дня.

      Вечером после ужина, я помогал Надин мыть посуду. На кухне мы остались вдвоём, Сергей ушёл пораньше поковыряться с телескопом, а  Элен следом за ним, сказав, что ей нужно позаниматься.

       «Курсовой  по менеджменту не готов, – сообщила она, – а защита его на следующей неделе».

       Я проводил её взглядом и стал загружать грязную посуду в посудомойку. Надин ставила туда чашки, фужеры, и всевозможных видов стаканы. Мне даже показалось, что среди них промелькнула парочка гранёных. Не поместившиеся большие тарелки и блюда мы складывали в раковину. Надин при этом, не переставая,  что-то говорила по-французски. Слышались вперемешку имена Сергея и Элен. Присоединился к разговору и я:

        «Je voudrai vous aider laver la vaisselle (жё вудрэ ву зэдэ лявэ ля вэссэль), я хотел бы помочь вам вымыть посуду», – произнёс я, старательно выговаривая французские слова и грассируя больше  нужного. Как ни странно, Надин меня поняла и отнеслась благосклонно к предложенной помощи. Надо сказать, что я никогда не считал работу на кухне чем-то постыдным для мужчины. Я люблю мыть посуду, особенно в женской компании, и умею чистить картошку.  Её я всегда  чищу лучше всех и быстрее всех, и это мне не в тягость.

       «Il faut dir faire la vaisselle, mais laver le linge, laver le sol et se laver les mains (иль фо дир фэр ля вэссэль, мэ лявэ лё линь, лявэ лё соль э сё лявэ ле манн), нужно говорить делать посуду, но стирают бельё, моют пол и моются руки».

       «Merci, – поблагодарил я, – теперь я буду знать, как по-французски мыть посуду, а также руки и пол».

       Надин подала мне полотенце, большое махровое, себе взяла поменьше, и мы насухо всё протёрли.  Затем поставили чистую посуду на место. Больше делать было нечего, но уходить не хотелось, меня задело столь быстрое исчезновение Элен.

       «Пусть подождёт, – подумал я, – а я пока поболтаю с Надин на   французском.  Когда-то ж надо совершенствоваться».

«Je regrette, mais je dois partir (жё рёгрэтт, мэ жё доа партир, к сожалению, я должен идти)», – сказал я и понял, что этой фразой сократил своё дальнейшее пребывание на кухне до минимума. Чтобы восстановить «статус-кво» нужен словарь, а он у меня в сумке, которая в спальне. Там же, надеюсь, сейчас и Элен, для общения с которой, словарь не потребуется.

      «Vous allez me manquer (ву залле мё манкеэ, я буду скучать), – Надин пожала мне руку и, мило улыбнувшись, прибавила, – vous parlez francais bien (ву парле франсэ бьен, вы хорошо говорите по-французски)».

       «Au revoir (о рэвоар, до свидания)», – сказал я.

       «A demain (а дёман, до завтра)», – ответила Надин и поцеловала меня в щёку. А тогда за столом этого не сделала.

       «Прогресс», – подумал я и с этой приятной мыслью ушёл. Надин осталась на кухне одна. Выйдя в холл, я увидел, что Сергей всё ещё копается с телескопом.  Я окликнул его.

       «Поднимайся, – помахал он мне, – поговорим, если есть время».

       «Зря я его окликнул», – чертыхнулся я и, нехотя, поднялся по ступенькам.

       «В общем, на счёт времени  у меня не очень, – начал я невразумительно, – я просто шёл мимо».

       «Мимо куда? –  спросил Сергей  и посмотрел на меня, – спальня в другой стороне, но я понимаю, волнуешься и горишь желанием.  Не бойся, Элен никуда от тебя не сбежит, вокруг лес, да и не хочет она этого сама. Ты ей нравишься, если не больше….

       Через пару дней, вот подстрою его, – прибавил он задумчиво и постучал костяшкой пальца по металлической трубе, – посидим тогда тут вечерок, посмотрим на южное небо, а может, и ночь проведём. Не надоедают только эти звёзды, – Сергей показал рукой вверх, – а те, – он неопределённо махнул, – вместо них легко зажигаются новые».

Потом поглядел на меня и расплылся в улыбке.

     «Ладно, иди, тебя ждут».

     Элен  ещё не спала, она сидела на стуле и что-то писала карандашом в блокноте. Завидев меня, она прервала занятие и спрятала всё  в сумочку. Кровать была перестелена, вчерашние белые простыни уступили место тёмно-синим. На этот раз раздевание было неспешным.  Никто не торопился, наоборот, после каждой снятой вещи следовала пауза с разглядыванием друг друга. Не знаю как она, а я был доволен увиденным. Когда мы опять остались без ничего, я инстинктивно втянул живот. Элен тоже.

       «Хочет понравиться», – подумал я и снова, не выдержав, первым юркнул под одеяло. Элен спешить не стала, она демонстративно медленно села на кровать, выгнула спину и достала из сумочки зеркальце. Потом расправила плечи  и стала производить на лице какие-то манипуляции. Чувствовалась продуманность в каждом  её движении. Я сперва подумал, что она стирает макияж, но нет, она там что-то ещё прибавляла.

       Мне всегда казалось, что косметические процедуры только ухудшают внешний вид женщины, по крайней мере, до определённого возраста. Чего они хотят добиться этим –  скрыть изъяны? Но мы, мужчины, и так их не видим без всякой шпаклёвки. Зато первое, что всегда неприятно бросается в глаза – это крем в полпальца толщиной.

       Закончив с лицом, Элен достала расчёску и стала не спеша  причёсываться. При этом она повернулась ко мне так, чтобы я видел все её прелести. Особенно грудь – её высоту или величину, не знаю, как правильно выразиться. Этот атрибут женского тела всегда притягателен для нас, и размер, чтобы там ни говорили, имеет значение.

       Она сидела спокойная, уверенная, с поднятой грудью и  задранным  носом, совершенно меня не стесняясь. Стеснялся почему-то я. Я всё время отводил взгляд в сторону, но  потом автоматически возвращал его обратно. Элен проводила расчёской по волосам, и от этих движений грудь её чуть-чуть колыхалась, а у меня перехватывало дух. Она видела это боковым зрением и  понимала, что я полностью в её власти.

     Женщина не ближе к природе, чем мы, она сама природа и есть. Нам не выиграть соревновательного процесса с ними, да и не надо. Надо всего лишь любить их… Вот и всё.

        Но у влюбчивых слабый характер, и жизненных сил маловато….

        И если ты из таких, это плохо. Считай,  не повезло. Так называемых: – хороших, добрых, покладистых, не жадных –  женщины выбирают только по ошибке и потом, спохватившись, бросают их при первой возможности. Без сожаления. Им по душе другие – настоящие, знающие себе цену: жёсткие, если не сказать жестокие, пробивные и удачливые. Такие сами всегда бросают первыми. Сознательно нас выбирают со второго или с третьего раза, когда за плечами дети, которых надо растить, и куча  любовных историй, в основном неудачных. Тогда они принимают нашу любовь  вместе с нашей слабостью, и научаются их терпеть.

       «Нравится», – спросила она, перехватив мой взгляд и ещё больше выгнув спину.

       «Ложись уже быстрей», – хотел сказать я, но  удержался. Второй день знакомства  – ещё не повод, чтобы быть уверенным в себе наверняка.

Наконец она уложила всё в сумочку и погасила свет.  На сей раз, ожидание не показалось мне долгим.

       «Иди ко мне, Алёнушка», – скал я тихо.

       «Как ты меня назвал, – голос её дрогнул, – как в русской сказке? Ко мне ещё никто так не обращался, даже дома. А я всегда мечтала быть Алёнушкой, прекрасной и любимой».

       «Тебе будет также хорошо, как и вчера, – спросил я как бы между прочим, когда её лицо оказалось рядом, и жаркое дыхание обдало мне щёку, – и также нескончаемо долго»?

       «Не-е-т, – зашептала она, и дрожь желания пробежала по её телу, – сегодня мне будет лучше и дольше, и ты знаешь об этом. А я знаю, почему ты спрашиваешь – ты заводишься от этого. Ты хитренький, но мне нравится, что ты спрашиваешь, заранее зная ответ. Это меня тоже заводит. Я тебе потом как-нибудь расскажу, что меня возбуждает больше всего».

                                    Глава IV  Эклектика.

                                                    «Кто не перебесится, того

                                                    добродетель ненадёжна».

                                                   Николай Полевой 1838год.

       Прошла неделя, huit jour (уит жур восемь дней), как говорят французы, и калейдоскоп событий завертелся на полную катушку. Перед глазами замелькали живые цветы, распустившиеся на дне Голубой Лагуны, они не умерли, их оживили рыбы, которые тоже любят сладкое. Парящий в небе молодой и статный Пётр Сергеевич, отмахиваясь от надоедливых насекомых (они теперь будут такими всегда), норовил спикировать на Каменного Истукана.  Умные котейки разбежались по побережью и искали мышей. Мышей нигде не было, и котики жалобно мяукали, обращаясь к едва прочерченной в воздухе хозяйке. Я тоже принимал участие во всех этих событиях, я был там, там и там одновременно, и со мной незримо всегда присутствовала Элен.  Я уже не мог отличить, где явь, где сон.  Очнувшись среди ночи и глядя на неё, спящую, я понимал,  вот она, моя любовь,  реальная и  живая. Я трогал её волосы, смотрел на равномерно вздымавшуюся грудь и слушал её  дыхание. «С-с-с-с….с-с-с», – вырывалось из её груди, и эта  музыка грёз полная любви и нежности окутывала меня  и уносила к звёздам. Утром я не всегда обнаруживал её рядом, она рано уходила на занятия, и тогда мне казалось, что всё происшедшее – всего лишь сон, приятный красочный необыкновенный. Но Сергей в этом сне был реален, Надин тоже, она кормила нас вкусным ужином, а я помогал ей мыть посуду. Я теперь знал, как правильно будет по-французски – мыть посуду.

        Дальше, дни сплелись между собой и стали следовать не по порядку. Не один за другим, как положено, а вперемешку. И стали они необычными – однообразно-разнообразными. Это странно звучит, но воспринимал я всё именно так. Однообразными были погода и природа, дни стояли тёплые, и океан не штормило. Зато штормило меня. Чувства и впечатления, накрывшие  меня  с головой, были неописуемы.

       Я словно окунулся в юность, но не в ту, которая была у меня на самом деле и которая давно прошла – Бог с ней, а в другую – из красочных снов. Она выпадает раз в жизни.  Мне она выпала в мои пятьдесят.

       Однажды я проснулся рано, Элен ещё спала.  Я посмотрел с умилением на её припухлую щёку, которую она отлежала за ночь, на розовые полоски – вмятины на ней, замысловато разрисованные  смятой подушкой, и мне захотелось плакать от счастья. Я аккуратно вытащил руку из-под её головы, которой не смел  пошевелить всю ночь и побежал к океану. Неужели это всё реально и происходит со мной….

         Я дышал полной грудью,  перепрыгивал через кусты и  кричал в небо заветные слова.

        «Я люблю тебя Мир, – кричал я громко, и небо вторило мне, –  люблю Алёнушку, мою русскую красавицу, я люблю тебя грозный океан, люблю Солнце и я…  я теперь не стесняюсь».

       И это было правдой, отныне мы спали с Алёнкой крепко обнявшись, без ничего, как это и должно быть у влюблённых, как об этом я всегда грезил в ранней юности, и как потом этого не случилось в реальности. Что ж, я не против того, что это происходит сейчас, в ранней зрелости. Назовём мой теперешний возраст так.

       Потом я прыгал в воду с обрыва и старался донырнуть до дна.

 Там, на дне, я цеплялся за зелёный коралл и долго сидел на нём, размышляя.

       Я был счастлив.

       Любовь женщины примиряет мужчину с самим собой, и тогда он становится сильным.

       Я стал сильным, как никогда и…. и красивым. Внешне красивым, притягательным, чего со мною раньше никогда не было.

       В один из дней, когда я уже потерял им счёт,  мы сидели с ней на берегу океана. Был шторм, громадные волны  катили к берегу и разбивались у наших ног.

      «Мне всё в тебе нравится, – говорила она и целовала мои руки, – нравится, как ты ешь: азартно так и очень вкусно. Смеёшься всегда от души. Я любуюсь, глядя на тебя. Когда ты рядом, и я вдыхаю твой запах,  это сводит меня с ума. Я так счастлива в эти минуты….».

     «От меня пахнет лошадью, – говорил я, – это невкусно и вряд ли может понравиться».

      «Глупый, тебе не понять женской сути – смеялась она, – ты весь – необыкновенный».

     «Из необыкновенного у нас – это твоя грудь, – говорил я и, желая уточнить, спрашивал, – это всё твоё, натуральное»?

      «Да, моё. У нас на Таити силикон не в моде. Местные женщины  маохи могут ходить по пляжу топлес, но скорее для экзотики, для завлечения туристов. Моя мама никогда так не делала, она скромная, целомудренная, да и местные француженки, хотя и считаются эмансипированными, ходят в купальниках.

      А я, когда была  юной, была эпатажной. Когда мне исполнилось пятнадцать, и грудь поднялась выше носа  и в прямом и переносном смысле, я  ходила по пляжу топлес. Правда, делала это всегда в сопровождении мамы, она никогда мне ничего не запрещала.  Эффект от моих прогулок был потрясающим. Представляешь, иду я такая, бледнолицая нимфетка с голой грудью, и у всех мужиков головы не просто поворачиваются в мою сторону, а вертятся на все триста шестьдесят. Глаза блестят, слюна течёт, а я балдею. Меня тогда мой одноклассник сфотографировал на камнях. Хочешь, покажу»?

      Она достала из сумочки небольшую фотку и дала её мне. Без очков вблизи я уже не могу разглядеть что-либо чётко, но довольное лицо юной дивы я разглядел  вполне.

    «Сейчас я уже не такая, – вздохнула Элен и показала глазами на свою грудь, – это не должны видеть все. И принадлежать она должна одному. На сегодняшний день – это ты».

    «А на завтрашний»? – Хотел спросить я, но не стал, прекрасно сознавая, что будет на завтрашний день. Фотографию юной Элен я оставил себе и положил её сверху на фотку песчаной  косы острова Факарава.

    Неожиданно (или ожиданно), между нами начали происходить первые ссоры.

      «Сколько лет твоей жене»? – как-то спросила она.

      «Пятьдесят, как и мне, – ответил я, – мы одногодки, познакомились ещё в институте».

      «Разве можно любить пятидесятилетнюю женщину, – задумчиво произнесла Элен, – не обманывай себя. У вас любви давно нет. Просто привычка».

        «Откуда тебе знать», – спросил я.

        «Я моложе её, красивее, и я принесу тебе счастье», – Элен посмотрела на меня с вызовом.

      «Не надо мне ничего приносить, у меня уже всё есть. И я не хочу обсуждать мою жену с тобой».

      «Хорошо, не буду, – сказала она, и вдруг прильнула ко мне. -

      -Я только твоя, – зашептала она взволнованно, – неужели  ты не видишь. А ты меня делишь с другой.  Мне это больно».

       Я посмотрел на её красивое лицо, на котором появилась гримаска недовольства, и мне захотелось её уколоть.

      «У нас странная любовь, – сказал я, – мимолётная, – её вообще трудно назвать этим словом. Она в основном протекает у нас в постели. Это только в английской транскрипции любить и заниматься любовью звучит одинаково. На самом деле это разные вещи».

      «Мимолётной любви не бывает, – тихо сказала Элен, – бывает просто любовь. И даже если она приходит к тебе на один час, ты уже избранный. А ведь я выбрала тебя из многих и не на час».

      «Это всё слова, – резко бросил я, – и….», – и замолчал. Я хотел добавить, что всё проходит, и такая любовь тоже…. Но это был бы уже не я.  Это  царь Соломон, у которого было триста жён и семьсот наложниц, и уже одним этим он был мне неприятен. Мне никогда не нравилось его спокойное «всё проходит», наоборот, раздражало. Мне хотелось всегда всё повторить, и этот разговор с Элен тоже.  Я бы  тогда нашёл нужные слова, и мы бы не дулись друг на друга.

      Но ссоры заканчивались, и мы мирились. Жизнь потихоньку входила в свою  колею. От обыденности трудно укрыться, она берёт своё, сколь бы ни были сильны первоначальные чувства.

      Однажды мы возвращались вдвоём с Сергеем с купания. Элен и Надин ещё не вернулись из университета, и мы были предоставлены сами себе. Иногда это нужно мужчинам, отдохнуть от женского внимания, даже самого приятного. Мужчина-марсианин  всегда оказывается ближе к мужчине-землянину и лучше  его понимает,  чем самая проницательная земная женщина.  Настроение у нас было приподнятым, мы поднимались на гору и приятно беседовали. Я рассказывал ему о своей первой любви. Сергей с удовольствием слушал и улыбался.

       «Элен чем-то похожа на неё», – говорил я, пытаясь припомнить черты лица той, которая отравила мне школьные годы.

       «Все наши последующие женщины чем-то похожи на предыдущих, – поддержал он меня, – только любим  мы их меньше. Не хватает сил.  Чаша любви не бездонна».

        «Ну не скажи, – не соглашался я, – у меня всегда следующая любовь была круче предыдущей».

         «И грабли у тебя всегда были новые, на которые ты наступал, – подколол он меня, – непронумерованные. Они тебя по лбу, а тебе нипочём. Значит для тебя это нужно».

         «Может быть, – ответил я, – может даже, я на них наступаю умышленно».

         «Не совсем, – не соглашался Сергей, – но ты сделаешь это ещё раз, тебе придётся ещё раз влюбиться».

         «Что ты имеешь в виду, – спросил я, заинтригованный, – у Элен, кроме Надин, ещё есть подруга, и я влюблюсь в неё»?

          «Бери выше, – ответил он, – ты влюбишься в  инопланетянку.  Она будет с тобой одной крови, но это произойдёт не здесь. Посмотри сюда».

         Мы уже поднялись на гору и подошли к тому месту у обрыва, откуда Сергей отправил меня в первое путешествие. Я посмотрел вниз, и под ложечкой у меня засосало:

      «Это отсюда я  прыгнул в прошлый раз….или ты меня толкнул»? – Я взглянул на него недоверчиво.

      «Нет, ты сделал это сам…и заметь, в конечном счёте, всё получилось, как надо…».

      «А если я сейчас разбегусь и сигану туда, то снова всё повторится»?

      «Да… но будет другое. И, скорее всего, такое, о чём даже не подозреваю я. Попробуй, разбегись, только глаза закрой. Если снова не побоишься, то какая-нибудь из твоих жизней придёт к тебе снова».