Текст книги "Батый заплатит кровью!"
Автор книги: Виктор Поротников
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава седьмая
ТАТАРСКАЯ НЕВОЛЯ
Княгиня Анна Глебовна никогда не задумывалась о божьей каре, когда изменяла своему супругу, а после его безвременной смерти сойдясь в тайной греховной связи с Георгием Всеволодовичем, мужниным братом. Не останавливало Анну Глебовну и то, что женой князя Георгия была её двоюродная сестра Агафья, дочь черниговского князя Всеволода Чермного. С некоторых пор уже вся владимирская знать ведала, что князь Георгий при живой жене сожительствует со вдовой своего покойного брата Владимира Всеволодовича. Со временем это перестало быть тайной и для Агафьи, и для её старших сыновей, и для Ярополка, сына Анны Глебовны.
О каре господней Анна Глебовна задумалась лишь тогда, когда в сече с татарами пал её сын, защищавший от Батыевой орды Переяславль-Залесский. Князь Георгий намеренно спровадил Анну Глебовну и Ярополка из Владимира в Переяславль-Залесский, надеясь, что там они будут в безопасности. Князь Георгий полагал, что Батыева орда надолго увязнет под хорошо укреплённым Владимиром, а он с братом Святославом и племянниками Константиновичами за это время успеет собрать большое войско, с которым сможет разбить татар ещё до наступления весны. Этими своими замыслами князь Георгий поделился и с Анной Глебовной перед её отъездом в Переяславль-Залесский.
Однако, как говорится, неисповедимы пути господни. Татарам двух дней хватило, чтобы захватить град Владимир. От разорённого Владимира Батыева орда двинулась прямиком на Юрьев-Польский и Переяславль-Залесский. Юрьев-Польский татары взяли с ходу, а под Переяславлем головной отряд Батыя был разбит храбрым княжичем Ярополком. Ворваться в Переяславль-Залесский мунгалы смогли лишь на пятый день осады. Перед этим защитники города совершили ночную вылазку за стены и подожгли осадные машины татар. Во время этой вылазки княжич Ярополк получил смертельную рану.
Погребая любимого сына в белокаменном Спасо-Преображенском соборе в наскоро сооружённом склепе, Анна Глебовна, роняя слёзы, впервые в жизни попросила у Господа прощения за свои грехи тяжкие. Убитой горем Анне Глебовне казалось, что это татарское нашествие и гибель её сына есть наказание за её долгую греховную связь с князем Георгием.
Когда татары ворвались в Переяславль-Залесский, то Анна Глебовна испытала жуткое потрясение от того, что творили эти кривоногие степняки с тёмными раскосыми глазами и скуластыми лицами. Ворвавшись на княжеское подворье, мунгалы первым делом закололи копьями всех собак и мужчин-челядинцев, пытавшихся оказать им сопротивление. Раненых русичей татары добивали, отсекая им голову саблей. Всех русских ратников, павших при защите городских стен, мунгалы тоже обезглавили. Из отрубленных голов воины Батыя сложили большую пирамиду возле княжеского терема прямо посреди широкого двора.
Анна Глебовна в эти страшные дни осады была неразлучна с двадцатилетней боярышней Славомирой, которой удалось вырваться под покровом ночи из осаждённого Владимира вместе с большой группой других женщин и двумя сотнями ратников под началом воеводы Миловата. Сознавая, что Переяславль вот-вот падёт под натиском мунгалов, Славомира спрятала в потайное подземелье своего двухлетнего сына. Там же укрыли своих детей и многие другие матери – как знатные, так и незнатные.
Татары, захватившие Анну Глебовну и Славомиру в княжеском тереме, посчитали их супругой и дочерью здешнего князя. К удивлению Анны Глебовны, татарские военачальники были осведомлены о том, что Переяславль-Залесский является вотчиной Ярослава Всеволодовича, а Владимир находится во владении его старшего брата – Георгия Всеволодовича. Славомире и Анне Глебовне довелось увидеть и самого Батыя, который пожаловал в княжеский терем в сопровождении многочисленной свиты, облачённой в меховые шубы и шапки необычного для русичей покроя.
Стоя на коленях, Анна Глебовна и Славомира отвечали на вопросы рыжеволосого толмача с обветренным загорелым лицом, который неплохо говорил по-русски. Батый, сидя на дубовом троне с серебряными подлокотниками, разглядывал своими узкими тёмными глазами обеих красивых пленниц. Через своего толмача Батый выспрашивал у них, где сейчас Ярослав Всеволодович и кем они доводятся ему. Батый не скрывал своего разочарования, узнав, что жена и сыновья Ярослава Всеволодовича пребывают в Новгороде, а он сам вместе с войском находится где-то в Поднепровье. Анна Глебовна намеренно солгала Батыю, сказав, что Славомира является её дочерью, надеясь таким образом облегчить ей существование в неволе. Узнав, что покойный муж Анны Глебовны доводился родным братом Георгию и Ярославу Всеволодовичам, а она сама происходит из рода черниговских Ольговичей, Батый распорядился, чтобы Анну Глебовну и Славомиру причислили к его рабыням.
– Кланяйтесь в ноги непобедимому Саин-хану! – прошипел рыжеволосый толмач, схватив Анну Глебовну за шею и силой пригнув её голову к деревянному полу гридницы. – Благодарите его за великую милость! А ты чего таращишься на грозного Саин-хана, рабыня! – Толмач сердито дёрнул Славомиру за длинную косу. – Склони голову перед повелителем монголов, иначе потеряешь её! Ну!
Согнув свою гибкую спину и опершись на ладони, Славомира нехотя коснулась лбом пола. Она хотела было тут же распрямиться, однако рыжеволосый толмач не позволил ей этого, положив древко короткого копья на её согнутые плечи. Замерев в раболепной позе, Славомира чуть повернула опущенную голову, встретившись взглядом с согнувшейся в таком же унизительном поклоне Анной Глебовной.
– Господи, какое жалкое зрелище мы с тобой представляем, княгиня! – прошептала Славомира с оттенком отчаяния и уязвлённой гордости. – Лучше умереть, чем выносить такое унижение!
– Терпи! И помни о своём сыне, – шепнула в ответ Анна Глебовна. – Умереть мы всегда успеем, милая.
* * *
Батыевы слуги позволили Анне Глебовне и Славомире надеть тёплые шубы и шапки, взять рукавицы и обуть на ноги замшевые сапожки с меховым подкладом. После чего обеих пленниц посадили верхом на коней и доставили в татарское становище, разбитое на берегу Плещеева озера. Туда же татары согнали и всех прочих жителей Переяславля, мужчин, женщин и детей, уцелевших после всех бесчинств и резни на улицах захваченного города. На заснеженном поле, продуваемом холодным ветром, татары деловито и расторопно произвели делёж между собой русских невольников, словно это было стадо коров. Юных дев, красивых женщин и крепких отроков разобрали себе татарские военачальники и приближённые Батыя. Все прочие пленники были согнаны в огороженные жердями и плетнями загоны, где их держали на холоде, как овец или вьючных животных. Этих невольников татары собирались использовать как рабочую силу или в качестве живого щита при штурме городов. Дабы пленники не замёрзли насмерть студёными ночами, татары позволяли им жечь костры, дрова для которых невольники должны были сами приносить из леса. На это дело татары обычно направляли пленников-мужчин или подростков, надевая на ногу каждому из них деревянную колодку. С колодкой на ноге пленники могли передвигаться только шагом, поэтому при попытке к бегству никто из них не мог уйти далеко. Тесная тяжёлая колодка при ходьбе очень быстро натирала щиколотку до кровавых ссадин, эти кровавые раны на ногах доставляли пленникам немало мучений.
Анна Глебовна и Славомира, очутившиеся в большой тёплой юрте, поначалу подумали было, что им ещё относительно повезло по сравнению с теми из невольников, которых татары оставили коротать зимнюю ночь под открытым небом у чадящих костров. Однако вскоре они поняли, что в этом тепле кочевнической юрты, пропитанном запахом дыма, овчин и кислой сыворотки из овечьего молока, им придётся испытать всю череду унижений как ханским невольницам. Немолодая монголка довольно отталкивающего вида с большим белым тюрбаном на голове, встретив Славомиру и Анну Глебовну, что-то затараторила на своём степном наречии. Подле страшной монголки в белом тюрбане находилась миловидная молодая женщина с длинными жёлтыми косами, в розовом платье и небольшой круглой шапочке. Она стала переводить всё сказанное монголкой на русский язык.
Оказалось, что монголка в тюрбане велит Анне Глебовне и Славомире раздеться донага.
Сняв с себя шубы, шапки и рукавицы, Славомира и Анна Глебовна небрежно побросали всё это к войлочной стенке юрты. Обнажаться полностью обе наотрез отказались.
Монголка в тюрбане что-то сердито выкрикнула, делая угрожающие жесты руками, а её скуластое низколобое лицо с плоским носом налилось злобой. Женщина с жёлтыми косами ещё раз настоятельно попросила пленниц раздеться догола и не навлекать на себя гнева Ибаха-беки, старшей смотрительницы Батыева гарема.
– Ты половчанка? – обратилась к переводчице Анна Глебовна, обратив внимание на её миндалевидные глаза, чуть выступающие скулы, небольшой прямой нос и волосы цвета соломы. – Давно в неволе у татар?
Оказалось, что переводчицу зовут Сарыгуль, что она из половецкого племени и в неволе у татар пребывает уже два с половиной года.
– Вам лучше подчиниться, иначе будет плохо, – тут же добавила Сарыгуль, переводя свой взгляд с Анны Глебовны на Славомиру. – Ибаха-беки обязана тщательно осмотреть вас и забрать всю вашу одежду, а взамен вы получите другую.
После некоторых колебаний Анна Глебовна стала раздеваться, сознавая, что у этой злобной монголки в тюрбане достаточно власти и возможностей, дабы принудить к покорности любую невольницу. Глядя на Анну Глебовну, принялась снимать с себя одёжку за одёжкой и Славомира, ворча себе под нос, мол, Георгий Всеволодович с братом Святославом бежали в заволжские леса, якобы войско собирать, а сами просто-напросто перетрусили и решили в лесной глуши отсидеться, покуда мунгалы на суздальских землях бесчинствуют.
– Князья наши храбры токмо перед смердами да холопами своими, – со злостью в голосе молвила Славомира, швырнув к своим ногам тёплое парчовое платье и тонкую исподнюю сорочицу. – Князь Георгий горазд лишь на чужих жён облизываться да непорочных девиц силком склонять к блуду с ним! Для таких-то дел князь Георгий – храбрец! Да и брат его Святослав – такой же прелюбодей! Всем ведомо, что Святослав живёт в греховной связи с родной дочерью! – Славомира резким движением сорвала с головы платок, тоже бросив его себе под ноги. – Видать, устал Господь взирать на неприглядные дела князей наших, потому и наслал на Русь татарскую орду.
У Славомиры были все основания ненавидеть Георгия Всеволодовича, который силой лишил её девственности после того, как Славомира отвергла все его домогательства. В своё время этот случай всколыхнул весь Владимир-град. Поскольку Славомира происходила из старинного боярского рода, поэтому князю Георгию пришлось держать ответ за свой некрасивый поступок перед владимирскими боярами. Георгия Всеволодовича выручил воевода Дорогомил, недавно овдовевший, который посватался к беременной от князя Славомире и взял её в жёны. Рождённого Славомирой сына воевода Дорогомил признал своим, таким образом скандал удалось замять. Хотя разговоры об этом ходили ещё долго.
– Наложница Любава доводится Святославу Всеволодовичу не дочерью, а племянницей, – промолвила Анна Глебовна, снимая с рук золотые перстни и браслеты, а с шеи – золотое ожерелье. Все свои украшения Анна Глебовна сложила в подставленные ладони узкоглазой монголки в тюрбане.
– Как будто это что-то меняет! – язвительно проговорила Славомира, снимая с себя шерстяные вязаные чулки-копытца. При этом она взглянула на Анну Глебовну снизу вверх. – Родная племянница и родная дочь – это почти одно и то же. Спать с родной племянницей – такой же тяжкий грех! Впрочем, тебе этого не понять, княгиня. – Распрямившись, Славомира тем же раздражённым жестом швырнула чулки на кучу одежд, сбросанных на пол юрты. – Ты же сама греховодничала с князем Георгием со дня смерти своего мужа и вплоть до этой злополучной зимы...
– Ну и что с того? Тебе-то какое дело до этого?! – рассердилась Анна Глебовна, подступив почти вплотную к обнажённой Славомире, поправляющей свою растрёпанную косу. – Я в кровном родстве с князем Георгием не состою и ложе с ним я делила по своей воле.
– Ты состоишь в свойстве с князем Георгием, ведь ты была замужем за его родным братом, а свойство по церковным канонам приравнивается к кровному родству, – смело возразила Славомира, глядя Анне Глебовне прямо в глаза. – К тому же, княгиня, ты соблазняла своими прелестями князя Георгия при его живой супруге, а это тоже тяжкий грех, как и кровосмесительство.
– Заткнись, праведница хренова! – Анна Глебовна, не удержавшись, толкнула Славомиру в грудь, так что та едва устояла на ногах. – Кто ты такая, чтобы стыдить меня? Разве ты равна мне по знатности?
– Твоя знатность, потаскуха, теперь не имеет никакого значения, ибо ты отныне ханская рабыня, как и я! – гневно выкрикнула Славомира, не оставшись в долгу и пихнув Анну Глебовну обеими руками. – Где же доблестный князь Георгий, почто он не выручает тебя из беды? Скоро твои белые ляжки, твои нежные груди, блудница, станет лапать Батыга, а князь Георгий небось и не догадывается об этом. Ха-ха!..
Охваченная яростью, Анна Глебовна влепила Славомире звонкую пощёчину, которая мигом прервала её злорадный смех.
Славомира бросилась на Анну Глебовну как пантера, вцепившись той в волосы. Две нагие знатные пленницы, топча свою одежду, принялись колошматить одна другую, визжа и ругаясь от боли.
Монголка в тюрбане и половчанка-переводчица изумлённо хлопали глазами, глядя на то, как две голые невольницы царапаются и таскают друг дружку за волосы, напоминая двух сцепившихся кошек. Переваливаясь на кривых коротких ногах, старая монголка выскочила из юрты, накинув поверх своего длинного тёплого халата шубу с песцовым воротником. Через минуту монголка в тюрбане вернулась обратно в сопровождении двух татарских воинов, которые силой растащили дерущихся невольниц в разные стороны.
Повинуясь властной Ибаха-беки, нукеры связали пленницам руки за спиной, усадив их на кошме в глубине юрты.
Удалив стражников из юрты, Ибаха-беки занялась осмотром пленниц.
Анна Глебовна, переполняемая отвращением и отчаянием от собственной беспомощности, покорно открывала рот, когда монголка в тюрбане пожелала взглянуть на её зубы, раздвигала ноги, лёжа на войлоке, чувствуя, как ловкие сильные пальцы Ибаха-беки глубоко проникают сначала в её влагалище, а затем и в анус. По морщинистому лицу Ибаха-беки было видно, что она осталась довольна осмотром. Дав молчаливый знак половчанке-переводчице, старая монголка принялась ощупывать и осматривать Славомиру, перед этим ополоснув свои руки в ведёрке с водой.
– Ты достойна для ложа славного Саин-хана, – негромко промолвила Сарыгуль, опустившись на колени рядом с сидящей на кошме Анной Глебовной и надев ей на шею кожаный ремешок с серебряным кольцом. – Этот ошейник есть знак, что ты ханская наложница и всякий монгол, осмелившийся дотронуться до тебя, может поплатиться головой. Отныне ты принадлежишь только хану Бату и больше никому.
«Вот радость-то привалила, ходить в ошейнике, как собака! – горько усмехнулась про себя Анна Глебовна. – Похоже, и впрямь Господь обрёк меня на эти унижения за грехи мои тяжкие!»
Вскоре пришла ещё одна скуластая узкоглазая монголка гораздо моложе Ибаха-беки, одетая в зелёный тёплый халат почти до пят, поверх которого был накинут овчинный балахон с отверстием для головы. На ногах у этой монголки, как и у Ибаха-беки, были башмаки из сыромятной кожи с загнутыми носками. Монголку в зелёном халате звали Уки, она доводилась родственницей Ибаха-беке. Длинные чёрные волосы Уки были заплетены в четыре косы.
Выслушав распоряжение Ибаха-беки, Уки унесла куда-то всю одежду, которую сняли с себя Анна Глебовна и Славомира. Вместо привычной славянской одежды Уки принесла для обеих знатных невольниц одеяние женщин-кочевниц.
– Ну и одёжка, смех да и только! – Славомира презрительно кривила свои красивые губы, разглядывая женские штаны-шальвары, длинный стёганый халат с рукавами в сборку и с длинными разрезами по бокам, островерхую шапку с опушкой из лисьего меха, носки из заячьих шкурок, кожаные башмаки с узкими загнутыми носками.
– Одевайся, нечего зубы скалить! – сердито бросила Славомире Анна Глебовна. – Наши платья и шубы нехристи нам уже не вернут. Придётся ходить в том, что нам дали.
Для высокой статной Славомиры принесённая степная одежда оказалась маловата по росту, шальвары оказались узковаты для её широких бёдер, а рукава халата были явно коротковаты для её рук. Татарские башмаки-ичиги Славомира с трудом натянула на свои ступни.
Анна Глебовна тоже кое-как влезла в татарские штаны, закрепив их верёвкой на талии. Маловат для неё оказался и халат-чапан. Однако сапожки из сыромятной кожи пришлись ей как раз по ноге.
– Огородное чучело – и то выглядит привлекательнее, – невольно обронила Анна Глебовна, оглядывая себя в татарской одежде.
– Не горюй, княгиня, – процедила сквозь зубы Славомира, – Батыю ты понравишься и в таком одеянии.
Анна Глебовна бросила на Славомиру холодный взгляд и отвернулась. Она была готова задушить Славомиру своими руками!
– Эта одежда дорожная, – сказала невольницам Сарыгуль, видя, с каким отвращением те облачились в татарское одеяние. – Во время стоянок и при посещении ханского шатра вы будете одеваться в другую, более нарядную одежду.
– А это и на ночь снимать нельзя? – поинтересовалась Славомира, указав половчанке на свой ошейник с серебряным кольцом.
– Это нужно носить днём и ночью, – сказала Сарыгуль. И, помолчав, со значением добавила: – Это залог вашей безопасности, поверьте мне. Даже если вы сбежите и будете настигнуты воинами из туменов Батыевых братьев, то вас не изнасилуют и не разденут донага, а доставят в ханскую ставку в целости и сохранности.
– Почто ты не носишь такой ошейник? – спросила у половчанки Анна Глебовна.
– Я не наложница, а ханская служанка, – пояснила Сарыгуль. – Служанки, в отличие от ханских наложниц, могут совокупляться с ханскими телохранителями и слугами-мужчинами. Служанки доступны не только хану, но и всем батырам в его окружении. Вы обе княжеских кровей, поэтому вас определили в наложницы к Саин-хану. Я же незнатного рода, поэтому не достойна ханского ложа.
Анна Глебовна незаметно смерила Славомиру надменным взглядом, как бы говоря ей: «Я-то действительно княжеских кровей, не то что ты, дерзкая девчонка! Так что будь со мной поучтивее, голубушка, не то окажешься среди ханских служанок! Твоя судьба в неволе зависит и от меня тоже!»
Славомира прекрасно поняла то, что хотела сказать ей взглядом Анна Глебовна. Сузив свои синие красивые очи, Славомира вперила в княгиню свой вызывающий взгляд, в котором можно было прочесть: «Ну, давай, скажи Батыевым слугам, что я не твоя дочь! Меня это нисколько не пугает, ибо я всё едино сбегу от мунгалов при первой же возможности!»
* * *
Не задерживаясь под опустошённым Переяславлем-Залесским, Батыева орда двинулась по руслам замерзших рек к верховьям Волги и после трёхдневного марша вышла к Твери. Здесь татары задержались ещё на четыре дня, поскольку тверичи, возглавляемые молодым княжичем Борисом Ярославичем отказались покориться Батыю. По сравнению с Переяславлем-Залесским и Суздалем, Тверь была в ту пору совсем небольшим городком, население которого даже с учётом беженцев из близлежащих сёл не превышало двух-трёх тысяч человек.
При осаде Твери татары не сооружали баллисты и катапульты, они действовали здесь другим способом, уже опробованным во время войны Чингисхана с чжурчженями и при вторжении в Хорезм. Изготовив множество лестниц, Батыевы воины изо дня в день шли на штурм деревянных стен и башен Твери, возвышавшихся на обрывистом волжском берегу. При этом татары гнали впереди себя пленных русичей, мужчин и женщин, прикрываясь этим живым щитом от стрел и камней, сыпавшихся с тверских укреплений.
Защитникам Твери приходилось волей-неволей стрелять из луков по своим и лить на голову своих же русичей кипящую смолу. Всякое сострадание к пленным соотечественникам оборачивалось для тверичей бедой и тяжёлыми потерями. Прекращая обстрел и позволяя русским невольникам вскарабкаться по лестницам на самый верх городской стены, тверичи тем самым беспрепятственно подпускали к себе на длину копья множество наступающих и дико орущих татар. Три дня татары волна за волной накатывались на валы и стены Твери, гоняя впереди себя пленных русичей и завалив их мёртвыми телами заснеженные городские рвы. На четвёртый день силы тверичей иссякли, а их боевые порядки настолько поредели, что очередной вал из идущих на приступ татар, перевалив через гребень стены, затопил обречённый город.
Все защитники Твери пали в неравной сече, а женщин и детей татары угнали в неволю.
Разбив стан под Тверью, Батый рассылал в разные стороны конные дозоры. От пленных русичей, взятых во Владимире, Батый узнал, что князь Георгий с братом Святославом и племянниками собирает сильную рать где-то в заволжских лесах. Батый прилагал все усилия, чтобы отыскать войско князя Георгия раньше своих двоюродных братьев, тумены которых в это самое время вышли к Ростову, Угличу и Ярославлю. Батый не хотел ни с кем делить славу победителя над князем Георгием. Рыская по окрестным лесам и долам, Батыевы дозорные находили брошенные деревни, обнаруживали следы местных жителей, бежавших пешком и на санях по узким лесным дорогам в непролазные северные дебри, спасаясь от страшных степных завоевателей. Однако становище князя Георгия Батыевы воины нигде не могли найти.
Среди Батыевых наложниц оказалась и Любава, племянница Святослава Всеволодовича. Анна Глебовна не сразу узнала Любаву, столкнувшись с ней в татарском стане, поскольку та была наряжена в татарскую одежду. Стоя на утоптанном снегу между изгородью загона для лошадей и войлочной стенкой юрты, две княгини-невольницы закидали друг дружку вопросами. Выяснилось, что Любаву воины Батыя пленили, ворвавшись в Юрьев-Польский. Мунгалы подвалили к городу рано на рассвете и сразу устремились на штурм со всех сторон. Защитников в Юрьеве-Польском было мало, поскольку дружина Святослава Всеволодовича ушла отсюда ещё в конце января, а к началу февраля город и вовсе наполовину обезлюдел, когда сюда дошли слухи о взятии татарами Суздаля и Владимира. Люди оставляли дома и скарб, спешно уходя в более укреплённый Переяславль-Залесский и в заволжские лесные деревни.
– Я назвалась женой местного князя, поэтому Батыга взял меня в свой гарем, – молвила Любава. Она тут же добавила с горькой усмешкой: – Сначала я ходила в наложницах у своего дяди Святослава, принимая на себя людскую хулу, а ныне и вовсе угодила на ложе к хану поганых мунгалов. Не иначе это мне кара господня за греховное любострастие с родным дядей.
Анна Глебовна обняла Любаву одной рукой, прижавшись своей заиндевевшей на морозе щекой к её лбу. Её саму терзали те же самые мысли.
– Где же наши храбрые князья? – чуть не плача, промолвила Любава. – Почто они не бьются с мунгалами насмерть? Почто позволяют нехристям разорять свои грады и сёла?
– Сыновья князя Георгия погибли во Владимире от татарских сабель, – с печалью в голосе произнесла Анна Глебовна. – Мой сын Ярополк пал в сече с мунгалами, защищая Переяславль-Залесский. Князь Георгий и брат его Святослав, по слухам, ожидают возвращения из Поднепровья брата Ярослава с полками, дабы объединёнными силами разбить татарскую орду.
– Мне думается, что Георгий и Святослав просто-напросто спрятались где-то в лесных дебрях, пережидая татарскую напасть, – злым голосом проговорила Любава. – Уж Святослава-то я хорошо знаю, душонка у него заячья! Ратоборствовать Святослав не любит, зато постельные утехи он обожает сверх всякой меры! У него и «дубина-то» срамная, как у жеребца!
Одолеваемая сильным любопытством, Анна Глебовна спросила у Любавы, каков в постели хан Батый по сравнению со Святославом Всеволодовичем и сколько раз ей пришлось дарить ласки Батыю на ложе.
– Батыга же ростом-то невелик, – промолвила Любава, отогревая дыханием свои закоченевшие пальцы, – у него и стручок между ног вот такусенький. – Любава показала пальцами примерную длину Батыева полового члена. – Возбуждается Батыга быстро, но и остывает так же скоро. Подрыгается он на мне несколько минут и уже стонет от удовольствия, а я и разогреться-то не успеваю. Трижды меня приводили на ложе к Батыю. Первый раз было очень страшно, а потом... – Любава небрежно махнула рукой. – Голый-то Батыга – такой же мужик, токмо на лицо страшный. Святослав в постели, конечно, ласковее и неутомимее, чем Батыга. Святослав порой в такой раж меня вводил, что у меня от наслаждения голова кружилась. Что и говорить, грешить с ним мне было сладостно. А тебе каково было в постели с князем Георгием? – Любава заглянула в глаза Анне Глебовне.
Поскольку ни в голосе, ни во взгляде Любавы не было ни осуждения, ни презрения к ней, то Анна Глебовна не стала таиться и честно призналась, что и ей доставляло удовольствие быть любовницей князя Георгия.
Любаве было двадцать три года, она была довольно высока ростом и крепка телом. У неё были приветливые серо-голубые глаза, довольно миловидное лицо. Когда Любава улыбалась, то у неё на щеках появлялись очаровательные ямочки. Свои тёмно-русые густые волосы Любава заплетала в две косы.
Во время пребывания татарского войска под разорённой Тверью Анна Глебовна неожиданно увидела среди пленённых тверичей боярина Судислава, который был родом из Переяславля-Залесского. Уходя в поход на Киев, Ярослав Всеволодович доверил заботам Судислава свою беременную жену и своего внебрачного сына Бориса. Когда стало ясно, что татары вот-вот подступят к Переяславлю-Залесскому, то Судислав живо спровадил в Новгород беременную княгиню Ростиславу Мстиславну, где княжил её шестнадцатилетний сын Александр. Судислав собирался отправить в Новгород и княжича Бориса, но этому помешала Анна Глебовна, прибывшая в Переяславль-Залесский вместе со своим сыном Ярополком и его дружиной. Анна Глебовна, узревшая в Борисе не робкого юнца, но сильного духом мужа, побеседовала с ним наедине. После чё го Борис отказался ехать в Новгород, выразив своё желание сражаться с мунгалами, как и подобает сыну грозного Ярослава Всеволодовича. Трусоватый Судислав кое-как уговорил княжича Бориса отправиться в Тверь, чтобы возглавить тамошних ратных людей. Мол, княжич Ярополк будет оборонять от татар Переяславль-Залесский, а Борису надлежит защищать Тверь, ведь этот град тоже входит в удел его отца. На самом деле Судислав хотел поскорее сам убраться из Переяславля и увезти отсюда Бориса, которого он был обязан опекать.
– Вот так встреча, боярин! – удивлённо вымолвила Анна Глебовна, увидев грузного Судислава, одетого в рваный заячий тулупчик явно с чужого плеча.
Судислав колол дрова возле юрты Берке, Батыева брата.
– Здравствуй, княгиня, – промолвил Судислав, опустив топор и поправив на голове войлочный колпак. – Вижу, и тебя не миновала злая доля.
– Где княжич Борис? Жив ли он? – поинтересовалась Анна Глебовна, подходя поближе к Судиславу.
– Пал в сече Бориска, – ответил Судислав, печально покачав бородой. – Не уберёг я сына Ярослава Всеволодовича. Сам вот теперь влачу рабскую долю.
Толком поговорить с Судиславом Анне Глебовне не дали. Нукеры Берке, надзиравшие за работающими пленниками, что-то сердито закричали на своём гортанном языке, жестами веля Анне Глебовне убираться прочь.
Судислав с видом покорного смирения опять принялся колоть дрова, натужно и сипло дыша при каждом замахе топором. Было видно, как непривычно ему заниматься этим делом. Силы у боярина было достаточно, однако большой живот мешал ему наклоняться за поленьями и наносить точные удары топором.
Кутаясь в длинную шерстяную накидку, наброшенную поверх тёплого стёганого халата, Анна Глебовна зашагала к юртам, в которых размещались слуги, жёны и наложницы хана Батыя. Анне Глебовне, как и прочим ханским наложницам, никто не запрещал гулять по татарскому становищу. Им было запрещено выходить за пределы стана.
* * *
В гареме хана Бату помимо семи законных жён было ещё около пятнадцати наложниц, из числа русской, булгарской и половецкой знати. Русские наложницы содержались отдельно от прочих наложниц по причине языкового барьера. Среди русских наложниц кроме Любавы, Анны Глебовны и Славомиры оказались также две рязанские княгини – Агриппина Давыдовна и Софья Глебовна. Последняя доводилась родной сестрой Анне Глебовне. В наложницы к Батыю угодила и Марина Владимировна, вдова Всеволода, старшего из сыновей князя Георгия, убитого татарами при штурме града Владимира.
Агриппине Давыдовне было около пятидесяти лет, поэтому Батый лишь однажды велел привести её к себе на ложе, восхищенный мужеством её супруга – Юрия Игоревича, павшего при обороне Рязани от татар. Для монгольской знати война была главным занятием. Храбрых врагов монголы уважали, давая своим сыновьям их имена и почитая для себя за честь познать на ложе жену или дочь отважного недруга.
Софья Глебовна была моложе Агриппины Давыдовны на семь лет. Она была очень привлекательна внешне, унаследовав в полной мере красоту своей матери-гречанки. Супруг Софьи Глебовны, Ингварь Игоревич, доводился родным братом Юрию Игоревичу. Ингварю Игоревичу не довелось сразиться с татарами, поскольку он находился со своей дружиной в Чернигове, когда Батыева орда подошла к Рязани. Батый весьма благоволил к Софье Глебовне, раза два-три в неделю сходясь с нею на ложе. Батыю было ведомо, как доблестно сражались с его воинами оба сына Софьи Глебовны сначала в битве у Чёрного леса, а затем в ожесточённой сече под Коломной, где пал хан Кюлькан, Батыев дядя.
Марине Владимировне было чуть больше двадцати лет, она была стройна и миловидна, с нежной белой кожей и упругой красивой грудью. У неё были большие, широко поставленные глаза, высокий открытый лоб, низкие брови, прямой, чуточку крупный нос, чувственные, несколько тонкие уста, мягко закруглённый подбородок. Батый сходился в постели с княгиней Мариной чаще, чем с прочими русскими наложницами, исключительно из-за её юной телесной прелести. Ни милостью Батыя, ни его уважением княгиня Марина не пользовалась. Это было связано с тем, что супруг Марины, Всеволод Георгиевич, в разгар битвы за град Владимир, когда татары уже захватили полгорода, пожелал сложить оружие и выпросить пощаду у Батыя. Для монголов такое поведение Всеволода Георгиевича считалось проявлением трусости. Батый приказал убить Всеволода Георгиевича прямо во время переговоров, а его жену он взял себе в наложницы. Княгиня Марина имела неосторожность последовать за мужем на эти переговоры.