Текст книги "Батый заплатит кровью!"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

И вдруг всё закончилось так внезапно и столь грубым образом.

Тургауды-телохранители посадили Анну Глебовну на низкорослую пегую лошадку с косматой гривой и повезли её куда-то прочь из татарского становища. Сопровождавшие Анну Глебовну мунгалы тоже ехали верхом. Их было семеро.

Миновав сосновый бор, татары выехали на заснеженную равнину, двигаясь вдоль высокого речного берега в сторону маячивших вдалеке валов и крепостных стен Торжка, над которыми виднелись блестящие кресты и купола храмов. Недоумевающая Анна Глебовна озиралась по сторонам, вглядывалась в невозмутимые скуластые лица татар, едущих бок о бок с ней. Татары явно направлялись к Торжку. Не зная языка мунгалов, Анна Глебовна не смела заговорить с ними.

Наконец татары остановили коней в каких-то ста шагах от южного вала Торжка, перед которым зиял глубокий ров, почти доверху заполненный срубленными молодыми деревцами и вязанками хвороста. В этом месте в крепостной стене Торжка виднелся широкий пролом после бушевавшего здесь пожара. Между двумя обгорелыми крепостными башнями новоторы поставили частокол на гребне вала, таким образом закрыв доступ в город со стороны поля.

Один из степняков поднял лук и пустил в небо стрелу, которая с протяжным зловещим гудением взмыла высоко вверх, а затем с тем же переливчатым гудящим звуком устремилась вниз и вонзилась точно в бревенчатый частокол. Над частоколом показались трое русичей в островерхих шлемах, со щитами и копьями в руках.

Стрелявший из лука татарин спрыгнул с седла, сложил на снег своё оружие и, размахивая руками, заковылял на кривых ногах к городскому валу. Довольно быстро преодолев засыпанный хворостом ров, степняк с явным трудом вскарабкался по обледенелому склону вала к свежеотёсанным брёвнам частокола.

Сидя в седле, Анна Глебовна видела, как взобравшийся на вал татарин о чём-то беседует с русскими дозорными, то и дело указывая на неё рукой. Шестеро других татар отъехали немного назад, расположившись полукругом у неё за спиной.

Спустившийся с вала татарин, добравшись до своих соратников, сидящих верхом, что-то затараторил на гортанном степном наречии. По лицам остальных шестерых мунгалов Анна Глебовна поняла, что они довольны результатом переговоров с русичами. Повернув своих резвых коней, татары поскакали к городским воротам, обогнув пузатую угловую башню и оказавшись на укатанной санями снежной дороге. От быстрой скачки сердце Анны Глебовны сильно забилось в груди, чтобы не свалиться с идущей галопом лошади, она сильнее вцепилась руками в поводья.

Татары остановились в десятке шагов от запертых ворот, двое из них помогли Анне Глебовне слезть с лошади. Дул пронизывающий ветер, трепля хвосты чёрно-бурых лисиц на шапках татар. Анна Глебовна плотнее укутала голову платком, надвинув круглую шапочку с меховой опушкой на самые брови. У неё не было рукавиц, поэтому она спрятала замерзшие кисти рук в рукава лисьего шушуна.

Прошло не менее получаса, прежде чем высокие створы дубовых ворот со скрипом приоткрылись. В образовавшийся неширокий проём проскользнули два русских ратника в кольчугах и шлемах, с мечами на поясе. Они вывели из города молодую монголку с чёрными длинными косами, одетую в плотно запахнутый тёмно-лиловый халат с длинными разрезами на бёдрах. Монголка заметно прихрамывала, держась рукой за свой левый бок. На её скуластом узкоглазом лице была гримаса с трудом переносимой боли.

Один из татар подтолкнул в спину Анну Глебовну, что-то проговорив по-своему и указав ей плетью на проём в приоткрывшихся городских воротах.

В это же время двое других степняков подхватили под руки молодую монголку и усадили её на пегую лошадку, на которой Анна Глебовна проделала путь от татарского стана до ворот Торжка.

Объятая сильнейшим волнением, Анна Глебовна метнулась к воротам, угодив в объятия юного безусого воина с ангельски прекрасным лицом.

– Здравствуй, княгиня! – девичьим голосом радостно промолвил юный воин, поцеловав Анну Глебовну в уста. – Вот и кончились твои мучения в неволе у нехристей!

Слегка отстранившись от юного дружинника, Анна Глебовна подняла на него глаза и только в этот миг узнала боярышню Славомиру, стройный стан которой был обтянут кольчужной рубашкой, а голову которой венчал блестящий шлем с кольчужной сеткой, ниспадавшей ей на плечи. Прекрасный прямой нос Славомиры был защищён стальной узкой стрелкой, прикреплённой к передней части шлема.

Горячие слёзы хлынули из глаз Анны Глебовны. Поддерживаемая за руку Славомирой, она шагнула в тёмный проём приоткрытых ворот и тут же упала без сознания.

Глава девятая
ПРОРЫВ

Очнувшись, Анна Глебовна оторвала голову от подушки и, сев на постели, обвела долгим взглядом незнакомое помещение с бревенчатыми стенами, каменной печью и массивными балками потолочных перекрытий. На бронзовой переносной подставке стоял масляный светильник, освещая жёлтым ровным светом большую часть комнаты от окна до кровати. Неожиданно скрипнула дверь, скрытая от Анны Глебовны углом печи, в светлицу вбежала Славомира в мужской одежде, в кольчуге, в красных сапогах, с мечом на поясе, но без шлема.

– Как ты себя чувствуешь, княгиня? – Славомира села на кровать рядом с Анной Глебовной. – Ты здорова ли?

Рука Славомиры коснулась лба Анны Глебовны.

– Здорова, но ещё чуть-чуть недомогаю. – Анна Глебовна обняла Славомиру, крепко прижавшись к ней. – Почто мунгалы выпустили меня из неволи? Где я?

– Ты в тереме здешнего посадника Иванко, – ответила Славомира. – Сейчас его жена принесёт тебе русское платье, и ты сможешь снять с себя эти татарские тряпки.

Вскоре раздался осторожный стук в дверь, это пришла супруга посадника, миловидная голубоглазая Евфросинья. На ней было чуть приталенное льняное платье сиреневого цвета, с широким подолом и длинными рукавами. Её тёмно-русые волосы были заплетены в длинную толстую косу. На шее у неё было ожерелье из речного жемчуга, а голова была покрыта узорным очельем с подвешенными у висков серебряными круглыми колтами.

– Я принесла два платья, княгиня, – поздоровавшись, промолвила Евфросинья. – Не знаю, какое из них будет тебе впору. Здесь же и исподняя рубашка, и плат, и тёплые чулки.

Положив всю принесённую одежду на скамью, Евфросинья удалилась, сказав, что сейчас накроет стол для гостьи.

Покуда Анна Глебовна переодевалась из татарского одеяния в славянское, Славомира, сидя на скамье, рассказывала ей, что побудило мунгалов отпустить её на волю. Заодно Славомира поведала княгине, каким образом ей самой посчастливилось вырваться из татарского рабства.

– Отчаянная ты девица! – восхищённо проговорила Анна Глебовна. – Низкий поклон тебе за то, что ты убедила посадника обменять пленную мунгалку именно на меня. Вовек этого не забуду! – Княгиня, уже одетая в светлое льняное платье до пят, поклонилась в пояс Славомире.

– Полно, милая. – Славомира прильнула к Анне Глебовне. – Ты сделала бы то же самое на моём месте. Идём, поужинаем! Заодно выпьем хмельного мёда за то, что ты живой-здоровой вырвалась от нехристей! А вот княгине Марине Владимировне не повезло. – Славомира тяжело вздохнула. – Умерла она от поразившей её в спину татарской стрелы почти у самых ворот Торжка. Она ведь вместе со мной бежала из Батыева стана в ту памятную ночь, когда новоторы на вылазку ходили.

Едва Славомира и Анна Глебовна сели за стол и осушили по кубку медовухи, как в трапезную вбежал посадник Иванко.

– Нехристи валом валят к городу с южной и западной сторон, – выпалил Иванко, снимая со стены шлем и панцирь. – Татары волокут много лестниц. Похоже, Батыга взгрел холки своим нойонам за неудачный ночной штурм.

– Ты на рожон-то не лезь! – с тревогой в голосе промолвила Евфросинья, помогая мужу облачаться в бронь. – Помни, у тебя двое деток, и я третьим беременна.

– Не беспокойся, милая, – усмехнулся Иванко, надевая шлем поверх войлочной круглой шапочки. – Меня сама Смерть боится!

– Извини, княгиня, – сказала Славомира, встав из-за стола, – моё место среди ратников. Мы с тобой ещё выпьем и наговоримся всласть, но сперва нужно отразить очередной приступ мунгалов.

В душу Анны Глебовны закрался леденящий страх. Она порывисто прижала к себе Славомиру, вдруг с какой-то особой остротой ощутив, что ближе и дороже её у неё никого нет. Уговаривать Славомиру, чтобы та осталась с ней и не рисковала головой в сече, Анна Глебовна не решилась, сознавая, что это бесполезно.

* * *

Бондарю Кудиму татарское копьё сломало два ребра и пробило лёгкое, это случилось во время ночной сечи на западном валу. Ратники из Тереховой сотни принесли Кудима домой на щите и оставили его на попечение жены и дочери. После того как было покончено с татарами, окружёнными в Спасском околотке, прибежал домой и Лепко. Ему сообщили, что отец его получил смертельную рану.

Понимая, что умирает, Кудим пожелал поговорить с сыном по душам.

– Я был лучшим бондарем в Торжке, сынок, – тяжело дыша, молвил Кудим. Он уже так ослабел от потери крови, что не мог поднять голову с подушки. – За моими бочками и ушатами люди приезжали из Твери, Торопца и даже из Новгорода. Сработанным мною бочонкам износу нет. Люди это ценят, потому и едут ко мне отовсюду. Вернее, ездили, ибо жизнь моя срублена нехристями под корень, – с тяжёлым вздохом добавил Кудим, положив свою слабую ладонь на руку сына. – Понимаю, что слова мои падут как вода на песок. И всё же передаю тебе, сыне, свой последний наказ стать преемником моего дела, ведь и я перенял бондарное ремесло от своего родителя, а тот – от моего деда, а дед от прадеда. Я тебя многому успел научить, Лепко. Прошу тебя, не тянись к оружию, лучше познай все тонкости бондарного дела и стань знаменитым мастером, каким был я и все твои предки. Теперь от тебя зависит, сынок, будут ли ещё бондари в нашем роду или же угаснет сей огонёк вместе со мной.

С трудом сдерживая слёзы, Лепко дал обещание умирающему отцу, что он обязательно выполнит его наказ. И добавил при этом: «Коль не сложу голову в сече с мунгалами».

Терех припозднился, помогая монахам и монахиням перетаскивать павших в сече русичей к местам захоронений, на этот раз убитых было особенно много. Когда Терех наконец пришёл в Кудимово жилище, чтобы отдохнуть и перекусить, бондарь уже скончался от внутреннего кровотечения. Над телом умершего хлопотали соседки. Овдовевшая Евстолия рыдала, затворившись в своей спаленке. Лепко и его сестра Купава уединились в отцовской мастерской, где были разложены на верстаке различные столярные инструменты и повсюду стояли уже готовые бочки и ушаты различных размеров.

Варвара, потчуя Тереха овсяной кашей с маслом и хлебом, негромко промолвила, заглянув ему в глаза:

– Тебе нужно сделать всё, чтобы Лепко не пал в сече с мунгалами. Иначе последняя воля Кудима не будет выполнена. Ты уж постарайся, Терёша.

Жуя кашу, Терех невесело хмыкнул про себя: «Сколько уже жизней и наказов оборвалось в Торжке за дни вражеской осады! И сколько ещё оборвётся в самое ближайшее время! Разве может от меня что-то зависеть в столь огромной беде? Я и сам трепыхаюсь, как листок осенний на ветру, сегодня жив, а завтра мёртв!»

Быстро доев кашу, Терех вместе с Лепко отправился к западному валу, на котором новоторы уже возводили защитный частокол среди обугленных остатков сгоревшей крепостной стены. Эти работы так и не были завершены, поскольку после полудня татары опять двинулись на приступ.

* * *

На этот раз Батыевы полчища шли на штурм Торжка не скопом, а разделившись на отряды, которые чередовались друг с другом, изматывая защитников города, сражающихся с врагами бессменно.

Мглистое мартовское небо, затянутое пологом из грязно-молочных туч, нависало холодным куполом над заснеженными полями, на которых беспрестанно перемещались многие тысячи конных и пеших татар под трепещущими на ветру разноцветными треугольными и прямоугольными стягами. Бледное солнце, изредка пробиваясь сквозь облачную завесу, озаряло неярким светом неглубокий овраг, поросший кустарником, через который перебирались нестройные толпы спешенных степняков, увязая в рыхлом снегу. Крутой склон замерзшего земляного вала со стороны напоминал людской копошащийся муравейник, так много татар карабкалось на него по длинным лестницам, прикрываясь круглыми щитами.

Суровая дисциплина и упорная решимость, спаянные вместе, раз за разом толкали отряды степняков на вознесённый над оврагом крепостной вал, на котором живой стеной стояли защитники Торжка, разя врагов дубинами, мечами и топорами. Изнемогая от ран и усталости, новоторы отразили подряд три сильнейших натиска татар. Однако степняки продолжали лезть на штурм, оттаскивая в сторону своих убитых и покалеченных, коих становилось всё больше.

Свист стрел и вой татар пронзали серые сумерки, которые окутали всё вокруг, едва багровый солнечный диск скатился за кромку дальнего леса.

В Тереховой сотне осталось чуть больше двадцати воинов, все они были изранены. Сам Терех выдернул из себя три татарских стрелы, от сильной усталости его шатало из стороны в сторону. На глазах у Тереха ударом татарской сабли был убит тиун Гудимир. Боярин Глеб Борисович был сражён наповал вражеской стрелой, угодившей ему прямо в глаз. Могучий Михайло Моисеевич был пронзён четырьмя вражескими копьями, но продолжал сражаться, пока не истёк кровью.

Оттаскивая тяжёлое бездыханное тело боярина Михаилы с вершины вала к почерневшей бревенчатой стене полусгоревшей церквушки, Терех ненароком уронил взгляд на его полуоткрытые неподвижные глаза. Эти угасшие глаза, объятые холодным спокойствием смерти, глядели из-под век куда-то в вечерние небеса. Терех поразился и ужаснулся в душе, глядя на этот взгляд мертвеца, словно на растоптанный чудесный цветок Страх смерти пронзил его с новой силой, приведя в смятение мысли и чувства. Дрожащими пальцами Терех закрыл веки убитого боярина.

...Этот день стал для Гордёны сущим кошмаром. Незадолго до рассвета ей удалось выскочить из горящего терема в одной исподней сорочице. Затем Гордёна угодила в руки страшного узкоглазого мунгала, которого у неё на глазах обезглавил невесть откуда взявшийся Важен. Трясущуюся от холода и страха Гордёну, забрызганную кровью убитого мунгала, вовремя подоспевшая Офка притащила к себе домой.

Едва придя в себя, отмывшись и приодевшись, Гордёна узнала от соседей, что её мать сгорела в огне, а отец и брат погибли в сече с мунгалами. Враз осиротевшая Гордёна полдня никого не хотела видеть, уединившись в спальне Офки и заливаясь слезами.

Не успела Гордёна выплакать своё горе, как над Торжком вновь поплыли тревожные звуки набата. Это означало, что татары опять устремились на штурм города.

Офка, тревожась за Бажена, несколько раз убегала из дома к западному городскому валу, откуда доносился несмолкающий вот уже несколько часов шум сражения.

– Лезут нехристи во множестве на вал, наши ратники едва их сдерживают, – одно и то же твердила Офка, отвечая на вопросы матери и младшей сестры. – Важен живой, става богу, лишь поранен в руку и ногу. Впрочем, ратники наши все изранены, иные от ран еле на ногах стоят.

Наталья расспрашивала Офку про Тереха, просила, чтобы та привела его к ним в дом.

– Я бы раны ему перевязала, – сказала Наталья, по-прежнему считая Тереха своим женихом.

– Не может Терех отлучиться с крепостного вала, и никто из прочих ратников тоже, ибо татары идут и идут на приступ безо всякого передыха. Валом валят проклятые! – молвила на это Офка в сильнейшем беспокойстве. – Рать наша на глазах редеет, а замены павшим воинам нету.

Неожиданно Гордёна заявила, что пойдёт на вал и будет сражаться с татарами. Мол, она хочет отомстить нехристям за смерть своих родных.

– Хотя бы одного мунгала да прикончу своими руками! – промолвила Гордёна, мстительно сузив свои заплаканные глаза.

– Я тоже с тобой пойду! – воскликнула Офка с решимостью в глазах. Она негромко добавила, так, чтобы не услышали мать и сестра: – Мне ведь тоже есть за кого мстить поганым мунгалам!

Подруги оделись потеплее и, не слушая протестов Офкиной матери, выскочили из терема на укрытую густыми сумерками Спасскую улицу. Они бегом добежали до западного вала мимо обгорелых развалин домов, мимо почерневших пузатых печей с длинными кирпичными трубами, мимо уцелевших кое-где изгородей и тесовых ворот.

Между тем сражение на валу затихло, татары отступили за овраг, расположившись на отдых прямо посреди заснеженной равнины. С гребня вала и с верхней площадки Дмитровской башни отряды татар, рассыпавшиеся на добрую версту по ту сторону оврага, напоминали неясную тёмную массу в сгущающемся мраке наступающей ночи. С той стороны долетали смутные выкрики на непонятном языке, протяжные сигналы боевых труб и ржание коней.

– Чует моё сердце, скоро мунгалы вновь на приступ полезут, – промолвил посадник Иванко, заматывая длинной тряпкой свою пораненную правую руку. – Нехристи понимают, что силы наши не беспредельны. Роздыха они нам не дадут, будут наседать и наседать, покуда не прорвутся в город.

Сказанное Иванко предназначалось Якиму Влунковичу, который стоял рядом с ним на валу, устало опираясь на копьё. Правая щека тысяцкого была рассечена остриём сабли и залита кровью.

– Ратников осталось совсем немного, и те изнемогли вконец, – хмуро проговорил Яким Влункович. – Ещё один натиск мунгалов нам не выдержать.

– На этом рубеже и впрямь нам не устоять, брат. – Иванко взглянул на тысяцкого и указал рукой на мощные стены и башни детинца. – Зато вон там можно ещё долго держаться. Отдай приказ ратникам оставить Нижний град и укрыться на горе в детинце.

– Как же с прочим людом быть, с женщинами, детьми и стариками? – Яким Влункович понизил голос. – Детинец невелик, такое скопище народа там не поместится, ты же сам знаешь.

– Знаю! – сердито прошипел Иванко, сверкнув глазами. – Всех спасти мы не сможем, так укроем в детинце лишь тех, кому оружие в руках держать под силу. – Видя угрюмо-недовольную мину на лице тысяцкого, Иванко раздражённо спросил: – А ты что можешь предложить?

– Я предлагаю выпустить из города весь народ через Речные ворота, – после краткого раздумья ответил Яким Влункович. – Дадим людям сани, лошадей, пусть они уходят на север по льду Тверды. Татары всем скопом собрались в поле к югу и к западу от Торжка, напротив восточной городской стены Батыева войска нет. К тому же скоро совсем стемнеет, а за ночь беженцы далеко уйти смогут.

– Да, для татар такой прорыв станет полной неожиданностью, – задумчиво произнёс Иванко. – На том берегу Тверды наверняка расставлены дозоры мунгалов, но ежели женщин и детей будут сопровождать хотя бы полсотни ратников, то караулы нехристей задержать их не смогут. Что ж, это какой-никакой, но выход из нашего безвыходного положения! – бодрым голосом добавил Иванко. – Токмо действовать надо быстро, покуда татары не собрались с силами для очередного штурма!

Ударив в вечевой колокол, посадник и тысяцкий собрали на вече ратников и народ.

Выступив с краткой речью, Иванко дал понять людям, что Торжок обречён на разорение татарами. Укрыться на горе в детинце смогут всего около двух тысяч человек, всем остальным придётся прорываться на север по льду Тверды этой же ночью.

– Татары не смогут быстро выслать погоню, этому помешает ночь, к тому же мунгалы увязнут в сече с теми ратниками, которые будут оборонять Нижний град и детинец, – молвил Иванко. – Всем идущим на прорыв женщинам, старикам и отрокам придётся вооружиться. Вместе с беженцами на прорыв пойдут самые молодые и резвые из ратников, их возглавят бояре Микун и Жердята. Коль мунгалы всё же настигнут беженцев, то ратным людям придётся лечь костьми, но избавить женщин и детей от смерти и татарской неволи.

Здесь же, на вече, посадник и тысяцкий разделили всех оставшихся ратников на два отряда. В первый отряд вошли те воины, кому предстояло продолжить оборону Торжка, таких набралось около четырёх сотен. Второй отряд составили ратники, пожелавшие идти с беженцами на прорыв, их набралось чуть больше двух сотен. Среди этих воинов оказались Терех, Яков-купец, тиунов сын Важен, Лепко, сын бондаря Кудима, боярышня Славомира и бывшая татарская невольница Беляна.

Беженцев, согласившихся на ночной прорыв из осаждённого Торжка, набралось около трёх тысяч человек. Среди них оказались княгиня Анна Глебовна, жена посадника Евфросинья с детьми, беременная купчиха Евдокия Дедиловна с дочерьми Офкой и Натальей, осиротевшая Гордёна, подруга Офки, Кудимова вдова Евстолия с дочерью Купавой и четырнадцатилетняя Варвара, землячка Тереха.

Около пяти тысяч человек, среди которых было немало немощных стариков, раненых ратников, совсем маленьких детей и их матерей, решили остаться в Торжке, уповая на храбрость его защитников и на скорую подмогу из Новгорода.

По приказу посадника идущим на прорыв людям были предоставлены все имеющиеся в городе сани и лошади. Едва вереница саней и большая толпа народа подвалили к высоким створам Речных ворот, с которых стражники снимали тяжёлые запоры, как прозвучал сигнал тревоги с городских башен. Татары снова двинулись на приступ через овраг к западному валу и с южной стороны.

Посадник и тысяцкий, разделив своё небольшое войско на два отряда, заняли оборону на западном и южном валах Торжка. Дабы восполнить убыль в ратниках, ушедших на прорыв, Иванко велел раздать оружие всем отрокам старше десяти лет и тем из женщин, которые были готовы сражаться с врагами плечом к плечу с мужчинами.

Завывания идущих на штурм татар смутно доносились до длинной колонны людей, в полном молчании выходивших из городских ворот на низкий речной берег, где стояли в ряд два десятка занесённых снегом ладей с высокими звероголовыми носовыми штевнями. Тишину опустившейся ночи нарушали лишь испуганные всхрапывания коней, которые вязли в глубоком снегу при спуске с пологого берегового откоса на лёд реки Тверцы. Женщины и дети поспешно выскакивали из возков, налегали на них с двух сторон, помогая впряжённым в сани лошадям выбираться из сугробов. Если женщинам не хватало сил протолкнуть сани через снежный затор, им на помощь приходили ратники, которые двигались, растянувшись длинной цепочкой вдоль колонны беженцев.

Когда последняя группа замыкающих ратников вышла из города, стражи с негромким протяжным скрипом затворили высокие мощные створы ворот, заперев их изнутри на дубовые засовы.

* * *

Посадник Иванко отпустил на волю лишь знатную монголку Чулуун. Всех прочих пленных татар Иванко повелел посадить в поруб, земляную темницу, отняв у них всю верхнюю тёплую одежду. В шубы и мохнатые шапки, снятые с пленников, смекалистый Иванко велел облачиться ратникам из головного отряда на случай неожиданной встречи с татарскими дозорными. Русичи, изображавшие татар, должны были сблизиться с вражеским дозором и уничтожить его без лишнего шума. Среди этих ратников находился Яков, способный изъясняться по-татарски. Этот головной отряд двигался верхом на конях, прокладывая путь по заснеженному льду Тверцы для идущей за ним колонны беженцев.

Терех и несколько ратников из его сотни оказались в замыкающем отряде воинов, над которым главенствовал боярин Микун.

Терех был ранен стрелой в левую ногу, поэтому он заметно прихрамывал, опираясь на копьё. Тащась в самом хвосте и всё больше отставая, Терех стискивал зубы, чтобы не застонать от боли. Рядом с Терехом шагала Беляна, облачённая в мужскую одежду и воинскую справу. Чуть впереди бок о бок вышагивали Важен и Лепко, закинув щиты на спину и положив дротики на плечо.

Беляна то и дело оглядывалась на постепенно тающие во мраке ночи далёкие очертания крепостной стены и башен Торжка, чуть слышно благодаря Господа за то, что им удалось незаметно ускользнуть из-под самого носа мунгалов. «Благодарю тебя за спасение, Господи!» – шептала Беляна.

Терех подумал, что о спасении говорить, пожалуй, ещё рано. Ведь утром татарская конница может настичь колонну беженцев, многие из которых идут пешком, поскольку в санях уместились лишь дети, старики, пожилые и беременные женщины. Однако вслух Терех ничего не сказал, не желая омрачать радость Беляны.

Пройдя по льду Тверцы около версты, идущие в авангарде конные русичи, одетые в татарские шубы и шапки, наткнулись на вражеский дозор, состоявший из пяти всадников. Мунгалы были слишком беспечны, поэтому поздно распознали опасность. Русичи закололи их копьями почти без шума. По совету Якова, ратники забрали с собой татарских лошадей, взвалив на них умерщвлённых вражеских дозорных.

На левом берегу Тверцы среди берёзовых рощ мерцали рыжие огни татарского становища. Там раздавался рёв верблюдов и ржание коней, нарушая чуткую ночную тишину. Пятеро конных татар выехали в ночной дозор из этого стана.

«Пропавших дозорных нехристи станут искать, когда рассветёт, – размышлял Яков, поглядывая на вражеские огни вдалеке, пока они не скрылись за изгибом речного берега. – Выехав на лёд Тверцы, мунгалы догадаются по следам, что ночью из Торжка ускользнуло много русичей. И тогда погони не миновать!»