Текст книги "Страж Ордена 2 (СИ)"
Автор книги: Виктор Коллингвуд
Соавторы: Никита Семин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
Ульяна была счастлива. Петербург, такой холодный, серый и неприветливый, для нее казался обетованной землей. После грязи и беспросветной тоски уральской деревни этот каменный, гудящий, полный жизни и опасностей муравейник казался ей вершиной мира. Она больше не была просто девкой в богом забытой деревушке. Теперь она горожанка. У нее отличное, тонкого сукна городское платье, а ближе к лету хозяин обещал выправить другое – из тонкого полотна. Может быть, даже шелковое удастся справить! Торговки на базаре, завидев ее с корзиной, кланялись: хозяин закупал лишь самую лучшую провизию. Нищие на паперти готовы были целовать ей ноги. Молодые парни на улице заглядывались, одобрительно свистели вслед. И какие парни! Купеческие сыновья, мастеровые, а то и из военных. Не чета деревенским вахлакам! Конечно, была у нее несбыточная мечта окрутить самого хозяина, но Ульяна с ней уже рассталась: понятно было, что тот целит куда-то повыше, на купеческую дочь или даже дворянку. Ну да ладно. Она все равно своего не упустит!
И, пока Михаил Иванович пропадал на своих таинственных «занятиях», она с умом тратила выданные ей деньги и время. Она запоминала улицы, названия лавок, мостов, площадей, стремясь стать для своего хозяина незаменимым проводником, глазами и ушами в этом каменном лабиринте. В этом городе мало уметь стирать и штопать: тут соображать надобно! Поэтому, когда Михаил Иванович, придя поздно вечером, сообщил, что на днях должна быть важная посылка с Урала, и поручил принять ее, если его не будет дома, она восприняла это с гордостью. Он ей доверял.
Посылка и правда прибыла через два дня. В дверь постучали двое неприметных, крепких мужчин в штатском и с ними почтовый чиновник в форме. Они дружно занесли в прихожую два явно тяжелых, обитых железом ящика, молча положили их на пол, отдали Ульяне бумаги и так же молча удалились.
Однако их уход не остался незамеченным. Из темной подворотни напротив за квартирой уже несколько часов наблюдали. «Портовые крысы», банда, державшая в страхе всю округу, давно приметила странную пару, поселившуюся в дорогом номере. А уж когда к ним прибыли ящики под охраной людей из «почтовой конторы», сомнений не осталось – внутри была какая-то очень ценная вещь! Золото с Урала, каменья аль иные побрякушки. Что-то, за это можно было получить очень, очень много денег.
Не прошло и пяти минут после ухода почтовиков, как дверь в номер, не выдержав удара плечом, с треском распахнулась. В квартиру ввалились трое. Грязные, дурно пахнущие, с хищными, голодными глазами.
Ульяна, стоявшая у окна, невольно вскрикнула. Впрочем, окинув взглядом непрошенных гостей, она презрительно скривилась: за полгода жизни рядом с Михаилом она видела вещи и пострашнее.
– Чего надобно, господа хорошие? – ровным голосом спросила она.
Главарь, косивший на один глаз детина со шрамом всю через щеку, ухмыльнулся.
– А надобно нам, милка, то, что в ящичках твоих спрятано. А ты посиди пока тихо, если хочешь жить!
Пока двое его подручных грубо, но с некоторой опаской связали ей руки, главарь, достав ломик, с азартом принялся вскрывать первый ящик. Крышка с треском поддалась. Он заглянул внутрь и замер.
Вместо ожидаемого блеска золота или бархата с драгоценностями, на него смотрела… кора. Странная, темная кора с металлическим отливом. Пучки сушеной, странно пахнущей травы. Какие-то камни, покрытые непонятными царапинами.
– Что за черт⁈ – прорычал он, опрокидывая сундук на пол в надежде, что под этим мусором его ждет что-то действительно стоящее. Кора и трава рассыпалась по паркету. Увы, под нею были… грибы. Странные светящиеся грибы. И ни одной монеты!
– Пашка, второй посмотри! – не выдержал один из его напарников.
Главарь в гневе замахнулся на него фомкой.
– Ты что, Крюк, учить меня вздумал? Сам ломай!
Объединёнными усилиями воры взломали второй ящик. То же самое. Мусор. Лесной хлам… Косой Пашка не скрывал своего разочарования.
– Обманули, суки! – заорал он, в ярости врезав фомкой по крышке хозяйского секретера. Тут нашлось несколько серебряных рублей. Все!
В бешенстве главарь обернулся к Ульяне.
– Где ценности, девка⁈ Деньги где?
– Какие лиходеи, такие и ценности, – спокойно ответила она, глядя ему прямо в глаза.
Он на мгновение опешил от ее дерзости. А потом в его глазах блеснула новая, холодная мысль.
– Хорошо, – процедил он. – Хабара тут, выходит, нет. Но есть ты, – он подошел к ней близко, оглядывая ее, как вещь на рынке. – Раз такую дрянь привозят под такой охраной, значит, хозяин твой – шишка важная. И денег у него куры не клюют. А раз он тебе доверяет такой груз, значит, и ты для него чего-то стоишь. Крепостная?
Ульяна отрицательно покачала головой. Пашка Косой криво усмехнулся.
– Посидишь у нас, милка. А твой барин за твою милую мордашку заплатит. Заплатит столько, сколько мы скажем.
– А может, прирезать ее, Пашка? – подал голос один из подельников, нервно теребя в руках нож. – Больно дерзкая, гляди-ка. И лица наши запомнила. Лишний свидетель нам ни к чему!
Главарь, Пашка, медленно повернулся к Ульяне. Он молча посмотрел на нее, наблюдая. Она встретила его взгляд прямо, холодно, с едва скрываемым презрением. В ее глазах не было страха – в них был вызов.
И эта дерзость, эта несокрушимая гордость, вызванная полным поражением, подействовала на него совершенно неожиданным образом. Он вдруг заинтересовался. Этакую гордячку обязательно нужно было сломать. Медленно. Со вкусом.
– Нет, – сказал он наконец, и в его голосе прозвучали новые, мурлыкающие, хищные нотки. – Прирезать – слишком просто. Эта баба нам еще пригодится.
Он подошел к ней и провел шершавой ладонью по ее щеке. Она не отшатнулась, лишь презрительно скривила губы.
– Сначала получим за нее выкуп, – продолжал он, не сводя с нее глаз. – А потом… потом я, может, и себе ее возьму. Люблю таких… дерзких. Слышь, пойдешь ко мне в марухи-то?
– А может и пойду! – криво улыбнулась Ульяна, хотя в душе ее все клокотало.
– Ну и ладушки. Идем!
* * *
Я вернулся домой ближе к вечеру, уставший, но с чувством выполненного долга. День, проведенный за обучением моего магического «детского сада», вымотал меня больше, чем иная битва. Объяснять азы управления своей силой людей, которые всю жизнь считали молнию признаком плохой погоды, а электричество было для них что-то вроде научной причуды, было занятием неблагодарным.
Настроение испортилось, едва я вошел в коридор гостиницы. Дверь в моем номере была приоткрыта. Не просто не заперта, а именно приоткрыта, со щепой, вырванной в замке.
Я замер, мгновенный переход в боевой режим. Бесшумно, как тень, я скользнул внутрь.
Номер был разгромлен. Ящики комода выдвинуты, их содержимое выброшено на пол. Мои бумаги, мои нерабочие вещи – все было перевернуто. Два обитых железных ящика, присланные с Урала, были взломаны. Все что в них лежало – кора, травы, камни – разбросано по ковру, как мусор.
И – никого. Ульяны тоже не было.
На столе лежал, придавленный бронзовым подсвечником, грязный, сложенный вчетверо клочок бумаги. Я развернул его. Неуклюжими корявыми буквами там было нацарапано:
«Барин. Девка твоя у нас. Хош забрать – готов пятьсот рублей серебра. Жди вести где и как. Полезешь к легавым – прирежем ее как курицу».
Кровь отхлынула от моего лица, уступив место ледяной, спокойной ярости. Это была не ярость гнева. Это была ярость хирурга, обнаружившего в теле пациента грязную, гноящуюся опухоль. Опухоль, которую нужно вырезать. Немедленно. Без анестезии.
Ярость была направлена не на них, этих несчастных падальщиков. Она была направлена на себя. Я недооценил опасности города. Привыкнув к врагам уровня Голицына, к тварям из-за Грани, проморгал самую простую, самую банальную угрозу – уличную мразь. И подставил под удар ее. Девушку, которая мне доверилась.
Я не стал искать Шувалова. Это было не его дело. Это было мое. Личное.
Разумеется, никакой такой «вести» я ждать не стал. Найти их было делом техники. Встав посреди разгромленной комнаты, я закрыл глаза. Ульяна провела здесь достаточно времени, чтобы оставить свой след. К тому же она всегда носила рубаху, которую я зачаровал от «червей» и иных мелких тварей. Вот на эти следы в энергетическом фоне я и настроился.
Вскоре я почувствовал ее ауру – слабую, нестабильную, но прекрасно узнаваемую, как знакомый аромат духов. А рядом с ней – три других. Грязных, злобных, смердящих страхом и жадностью. Я вышел на улицу. Невский проспект шумел, жил своей жизнью, не замечая маленькой трагедии. Идти вслепую было бессмысленно. Мне нужен был след.
Я двигался медленно, почти как во сне, пропуская мимо ушей крики извозчиков и гул толпы. Я «раскрыл» свое восприятие, сканируя не сам город, а энергетический фон. Это было похоже на поиск запаха в огромном, полном миазмов городе.
Вот здесь, на углу, они стояли, выжидая. Фон был гуще. Я повернулся в сторону Гороховой. Следом ощущалась аура Ульяны, смешанная с вонью ее похитителей. След был слабым, почти истертым сотнями других прохожих, но он был. Он вел меня, как нить Ариадны, в лабиринте грязных, темных дворов-колодцев. Петербург – город контрастов. Стоило уйти с респектабельного Невского, и я очутился в натуральных трущобах. Очень скоро остаточный след ауры Ульяны привел меня к Сенной. Сердце города, его грязное, кишащее, кричащее чрево. Здесь след почти растворился в хаосе сотен иных аур, которые выбрасывали в окружающее пространство тысячи микробиотоков от ярчайших эмоций боли, тоски и отчаяния. Я на мгновение потерял Ульяну и почувствовал, как по спине пробегает холодок. Но потом – вот он: резкий всплеск страха девушки. Они протащили ее через площадь, и она испугалась.
След свернул в один из узких, безымянных переулков, зажатый между двумя доходными домами. Здесь он стал ярче. Они зашли сюда. В одном из этих облупленных, пропахших кошками подъездов.
Я поднял голову. Старый четырехэтажный дом, мрачный, как тюрьма. Окна темные. Но из одного, на самом верху, под самой крышей, сочился тусклый, желтоватый свет. И в том же месте тянулась едва заметная нить ауры, которую я искал.
Логово бандитов располагалось на чердаке этого старого доходного дома в переулке рядом с Сенной площадью.
Осторожно, стараясь не скрипеть, я поднялся по темной, исшарканной лестнице на последний этаж. Дверь на чердак, сколоченная из не струганных досок, оказалась заперта изнутри на тяжелую щеколду.
Я приложил ладонь к шершавому дереву. Сосредоточился. Почувствовал холодный металл за дверью. Это было проще простого. Тончайшая нить моя воли проникла сквозь дерево, коснулась щеколды. Легкое, почти невесомое усилие – и металл ожил. Без скрипа, плавно и бесшумно, как змея, щеколда откинулась в сторону, выходя из пазов.
Я замер, прислушиваясь. Из-за двери доносились пьяные голоса и тихий, ровный, полный презрения голос Ульяны. Они меня не услышали.
Осторожно, на долю дюйма, я приоткрыл дверь. Образовавшейся щели было достаточно.
Передо мной открылась вполне ожидаемая картина. Связанная Ульяна сидела у стены. Ее глаза были широко открыты, но в них горела не паника, а упрямая, злая ненависть. Рядом с ней, развалившись на грязных тюках, пили водку трое ее похитителей. Один из них, косивший на левый глаз амбал, уже был изрядно пьян. Он поставил бутылку и, пошатываясь, поднялся.
– Ну что, красавица, – прохрипел он, направляясь к Ульяне. – Скучно тебе, поди? Давай-ка мы с тобой немного… повеселимся!
И, подхватив ее, повалил на лавку, задирая подол.
Больше ждать не было смысла, и я объявился из тени.
Они даже не успели вскрикнуть.
– Я же говорила вам, дурачью, что он придет, – донесся до меня радостный голос Ульяны.
Громила тупо оглянулся на меня. Его пьяное сознание пыталось осмыслить происходящее. Получалось плохо: я почти слышал, как в голове его со скрипом вращаются ролики и шестеренки. Его подельники, обернувшись, так же ошарашенно уставились на меня.
Первым очнулся тот, что сидел ближе к выходу. С животным рыком он тебя схватил из-за пояса топор и бросился на меня. Ну, с такими скотами у меня разговор короткий…
Я поднял руку. Ульяна зажмурилась, видимо, ожидая звука удара, крика. Но вместо этого услышала лишь тихий сухой щелчок. Она открыла глаза. Бандит застыл на полушаге в нелепой позе, с рукой, занесенной для удара. Его глаза были широко открыты от изумления. Он не мог пошевелиться – парализующий нейроимпульс буквально окутал его тело.
Второй, поняв, что дело плохо, метнул в меня свой нож. Я спокойно отклонил голову, и тот пролетел рядом с моим ухом. В тот же миг я послал ответный, короткий нейроимпульс. Бандит дернулся, будто от удара током, и мешком осел на грязный пол, испуская изо рта пену.
Остался только главарь. Пьяный хмель уже слетел с него без следа, бравада сменилась диким, животным ужасом. Он бросил на взгляд застывшего, как статуя, товарища, на второго подельника, бьющегося в конвульсиях, и понял, что столкнулся с чем-то запредельным.
С воплем, в котором было больше страха, чем ярости, он выхватил нож и бросился к Ульяне, пытаясь использовать ее как живой щит.
– Не подходи, колдун! – визжал он. – Не то прирежу девку!
Ну да, щас. Короткий выпад энергии – и ноги его подогнулись, словно их подкосили. Еще один мой беззвучный приказ – и вот он полностью парализован.
– Говорила же вам, – раздался спокойный голос Ульяны, – что нельзя хозяйское трогать! Дурачье вы все, дурачье!
Окинув взглядом парализованных бандитов, способных теперь только скулить и пускать слюни, и вполне удовлетворившись этим зрелищем, я повернул к выходу, попутно ударив тонким лучом молнии по веревкам на запястьях девушки.
– Вставай, что ли. Хватит тут валяться! – строго приказал я Ульяне.
Она, потирая натертыми веревками запястья, медленно поднялась. Взгляд ее был более чем красноречив: смесь благоговейного ужаса и безграничного, почти религиозного восторга.
– Пойдем отсюда, – я взял ее за руку. – Приличной девушке тут не на что смотреть.
Мы молча спустились с чердака, оставив за спиной три парализованных, мычащих тела. Выйдя на свет божий, я оглядел Ульяну. Не найдя заметных повреждений, приказал:
– Сбегай к ближайшему городовому. Скажи, на чердаке шум и драка. Кажется, грабители ворованное делят!
Дальнейшее было предсказуемо. Когда через четверть часа на чердак, громыхающими сапогами и саблями, ворвались городовые во главе с околоточным, они застали странную картину. Трое известных во всей округе головорезов – Пашка Кривой и его банда. И никто из них не смог ничего толком объяснить: на все вопросы они только мычали что-то нечленораздельное.
– Перепились, сволочи, до белой горячки, – сплюнул усатый, узнав в них давно разыскиваемых налетчиков, державших в страхе не один квартал имперской столицы.
Городовые, кряхтя, поволокли парализованные тела вниз. Никто так и не понял, какая именно «белая горячка» скрутила троих здоровых мужиков. Но дело было закрыто, грабители – пойманы и отправлены по принадлежности – дожидаться суда и неизбежной каторги, а я и моя служанка уже вернулись обратно – на Невский.
* * *
Из-за всех этих перипетий я здорово опоздал сегодня на службу. Когда я явился-таки к Шувалову, он даже выразил мне «свое неудовольствие».
– Вы опоздали, Михаил, – без предисловий произнес он. – Занятия должны были начаться час назад. Я не терплю непунктуальности ни от кого! Надеюсь, у вас была веская причина…
Я молча подошел к его столу. Усталость от погони сменилась холодным раздражением. Тоже мне, моралист нашелся!
– Причина была, граф, – ответил я. – Ее звали – вооруженные налетчики.
Брови Шувалова поползли вверх.
– Просто, пока я отсутствовал, мою квартиру ограбили, а служанку похитили с целью выкупа, – сухо доложил я. – Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы вернуть свое имущество и навести порядок.
Шувалов уважительно посмотрел на меня.
– Где они сейчас? – уже другим тоном спросил он.
– В полицейском участке. В состоянии, не располагающем к светской беседе.
Шувалов нахмурился.
– Вы уверены, что это происшествие не связано с вашим Даром?
– Думаю – нет. Обычный разбой. Бывает!
Граф стал еще мрачнее.
– Вы слишком легкомысленно к этому относитесь, сударь! Я не хочу потерять самого ценного агента в какой-то глупой разборке с разбойниками!
Я молчал, принимая упрек.
– Знаете, граф, я думал об этом всю дорогу сюда, – сказал я. – Анализировал все свои промахи. Такие события, сами понимаете, располагают к некоторому переосмыслению своей жизни. И я кое-что вспомнил: похоже, и вы, и я допустили ошибку. Глупую, очевидную и очень крупную. Кажется, мы кое о чем благополучно забыли в суете последних дней.
Шувалов напрягся.
– Граф, – мой голос стал жестким, – позвольте задать вам вопрос сугубо профессионального толка. Какие меры были приняты вами для охраны и наблюдения за аномалией на Выборгской стороне после того, как мы забрали Никишина?
– Разве там такая же аномалия, как в Кунгуре? – удивился он. – Я думал, опасность там в разы меньше.
Черт. Так я и думал!
– Ну, как я понял, никаких! – с ледяным спокойствием произнес я. – То есть, другими словами, здоровенная прореха прямо у нас в городе, невдалеке от дворца Его Императорского Величества, осталась без присмотра.
– Проклятье! – Шувалов ударил кулаком по столу, и чернильница подпрыгнула. – Я не мог просто выставить там пост Комитета! Это секретная структура! Появление наших людей на территории, подведомственной городской полиции, вызвало бы тысячу вопросов, бумажную волокиту, доклады на самый верх! Из-за малости, я не посчитал риск раскрытия нашего Комитета оправданным. Я поступил, как положено по уставу. Передал дело в ведение полицмейстера с рекомендацией «усилить патрулирование».
– И что полицмейстер? – спросил я, хотя уже знал ответ.
– А что полицмейстер⁈ – огрызнулся Шувалов. – Для него «странные огоньки» и «блуждающие тени» – это пьяные бредни рабочих! Он передал рапорт начальнику участка, тот, я уверен, околоточному надзирателю, а тот, вероятно, до сих пор ищет писаря, который согласится завести дело на призрака! Бюрократия – это болото, Михаил. Она топит все. Но неужели все там так опасно? – все еще цепляясь за призрачный шанс моей ошибки, переспросил он.
Я смотрел на него, и во мне закипала холодная, тихая ярость.
– Граф, – сказал я медленно, чеканя каждое слово. – Прореха в мироздании – это не «бюрократическое дело». Она не ждет, пока найдут писаря. Каждую минуту, что мы здесь ведем светские беседы, она растет, расширяется, превращаясь в потенциальный Прорыв. А кроме того, там теперь полным-полно этой нечисти. Прореха на заводе – точно такая же, как в Кунгуре. Просто из-за действий Никишина не выросла еще. Но сейчас… Пока я пытался чему-то научить наших подопечных, пока спасал свою служанку от местных ублюдков, оно там плодилось, беспрепятственно проникая из чужого мира!
Больше не пытаясь оправдываться, граф тупо смотрел перед собой.
– Ваше сиятельство, вы понимаете, что даже слабая прореха, брошенная без присмотра рядом с работающим заводским генератором, который фонит энергией, как маяк в безлунную ночь, за неделю полного, абсолютного покоя накопит критическую массу для прорыва! Когда Император приезжает в город?
– Через несколько дней! – глухо произнес граф.
– Похоже, его ожидает сказочный прием: стоящая на ушах столица на военном положении!
Услышав это, Шувалов вскочил на ноги.
– Довольно! Занятия отменяются, – приказал он, натягивая лайковые перчатки. – Все отчеты – потом. Мы едем туда. Немедленно. Пока еще есть, что спасать!
Глава 12
Когда мы прибыли на Выборгскую сторону, нас встретил не просто гул завода, а плотная, почти осязаемая атмосфера страха. Рабочие жались к стенам, провожая наш экипаж испуганными, затравленными взглядами. Даже грохот парового молота, казалось, звучал приглушенно, как барабан в похоронном оркестре.
У ворот завода нас уже ждал бледный, трясущийся городовой и рядом – заводской управляющий.
– Слава Богу, прибыли, ваше сиятельство! – забормотал управляющий, обращаясь к Шувалову. – Беда у нас! Люди хворают десятками, с ног валятся! Говорят, лихорадка… Но токмо какая это лихорадка, если они потом… сохнут, как мумии!
– А в подвале, – подхватил городовой, – в подвале под пакгаузом – нечисть! Наряд мой туда час назад спустился, двое бравых ребят… и тишина. Словно их там и не было. И вонь оттуда идет… как со скотобойни. Как есть, нечисто!
Шувалов, не говоря ни слова, кивнул двум своим агентам, которых я уже знал: хмурому мастеровому и тихому поповичу– менталисту. Они встали по сторонам улицы, отгоняя любопытных.
– Вы, – обратился граф к полицмейстеру, и в его голосе звенел металл, – вместе с моими людьми охраняйте территорию. Никого не впускать, никого не выпускать! Ваши люди здесь больше не нужны.
Он повернулся ко мне. Его лицо было серьезным. Он уже видел достаточно, чтобы понять, что это дело – не для обычных людей.
– Михаил, – приглушенном голосом спросил он. – Что вы думаете?
– Вероятно, граф, у нас там внизу новый вид хищника, которого я так сразу не могу определить – ответил я. – И он очень голоден! Пожалуй, я спущусь туда один.
Шувалов на мгновение нахмурился, его рука легла на рукоять пистолета, скрытого под сюртуком.
– Это рискованно. Может вам помочь?
– Боюсь, вы только помешаете, особенно если вы или ваши люди попадетесь ему под руку, – отрезал я. – Вы здесь нужнее. Держите оцепление. И будьте готовы ко всему.
Шувалов, помедлив, мрачно кивнул.
– Надеюсь, Михаил, что в вас сейчас говорит не бравада, а трезвая оценка. Полагаюсь на вас. Действуйте!
Медленным шагом я двинулся ко входу в пакгауз, на ходу ощущая мощный, гудящий, зловещий фон, сочащийся откуда-то из-под земли. Он был на порядок сильнее того, что я чувствовал здесь в прошлый раз. Прореха, питаемая энергией гигантского заводского организма, разрасталась.
Массивная дверь пакгауза была не заперта. Я толкнул ее, и она со стоном отворилась, впуская меня в огромное, гулкое, как собор, пространство. И я попал в зоопарк.
Воздух здесь буквально кишел магическим планктоном. Сотни, если не тысячи, «светлячков» тусклыми роями плавали под высокими стропилами. По полу, среди ржавого лома, копошились целые клубки «червей», похожие на клубки полупрозрачных змей. А в дальнем углу я заметил тошнотворно-яркую зелень. «Клеть». Она уже успела раскинуть свои смертоносные сети на добрую сотню квадратных футов.
Я криво усмехнулся. Полицмейстер беспокоился о пропавших людях, в то время как у него под носом вырос полноценный филиал Ведьминого леса.
Разбираться с этой мелочью поодиночке было бессмысленно. С моей руки сорвался, шипя и треща, длинный энергокнут. Я не целился. Я просто начал хлестать им по воздуху, по полу, по стенам, превращая пакгауз в гигантскую электрошоковую камеру. Раздался оглушительный треск, воздух наполнился запахом озона и горелой органики. «Светлячки» лопались, как мыльные пузыри. «Черви» корчились и испарялись. Я направил несколько точных ударов в центр «Клети», и та, взвыв на ультразвуке, пожухла и обратилась в прах.
Через минуту все было кончено. Пакгауз был стерилен.
Я отозвал кнут, тяжело дыша. И замер. Что-то было не так. Да, воздух стал чище, но главный, давящий, зловонный фон никуда не делся. Он не стал слабее ни на йоту. Он шел снизу. Из подвала.
Значит, все это… вся эта кишащая мелочь… была лишь верхушкой айсберга. Прелюдией.
У зияющего черного провала, ведущего в подвал, я остановился. Удушливая вонь – смесь гниения, озона и чего-то еще, металлического, ударила в нос. Это был не просто запах. Это была аура хищника, который так долго пировал, что перестал даже прятать остатки своей добычи.
Где-то внизу глухо гудел паровой генератор. Осторожно, активировав энергозрение, я начал спускаться по скользким каменным ступеням.
Здесь, внизу, царила абсолютная, неестественная тьма. И абсолютная пустота. Ни одного «светлячка». Ни единого «червя». Но я «видел». Я видел ауру гигантского парового генератора, тускло гудящего в глубине подвала. И я видел его. Огромный, темный, пульсирующий сгусток чужой, хищной ауры, который затаился в тени за генератором. Он был один. Главный хищник, который сожрал всех остальных.
И, словно в ответ на мои мысли, из темноты впереди раздался звук. Не рев, не шипение. А спокойный, размеренный звук шагов, и тихий, почти вежливый щелчок взводимого курка.
Из темноты, освещенный лишь тусклым светом, пробивавшимся из вентиляционной решетки, на меня вышел городовой. Высокий, плечистый урядник, с густыми усами и спокойным, почти безмятежным лицом держал в руках штатный гладкоствольный револьвер, направив его прямо мне в грудь. Прелестно, просто прелестно!
– Стоять, – произнес он ровным, бесцветным голосом. – Посторонним вход воспрещен. Идет следствие.
Его глаза, пустые, стеклянные, лишенные всякого проблеска разума, были прикованы ко мне. Но энергозрение позволило мне увидеть за этой пустотой холодный, чужой, анализирующий интеллект рептилии. «Клещевик». Но какой… какой продвинутый. Какой совершенный!
Выстрел грянул без предупреждения, оглушительным эхом прокатившись по подвалу. За долю секунды до того, как палец марионетки нажал на спуск, я создал перед собой плотное, точечное электромагнитное поле. Пуля, вылетевшая из ствола, наткнулась на эту невидимую стену. Ее траектория исказилась, и она, вместо моего сердца, улетела в бетонную стену, откуда отрикошетила одержимому в его собственное плечо, вырвав клок серого сукна и заставив его пошатнуться. Он даже не поморщился. Боль для этой оболочки уже не имела значения.
Поняв, что огнестрельное оружие бесполезно, тварь внутри изменила тактику. С грацией, немыслимой для такого грузного тела, одержимый бросил дымящийся пистолет и ринулся на меня, переходя в рукопашную.
Это был не бой, а кошмар. Без всякого преувеличения могу сказать: я кое-что понимаю в боях с людьми. Но этот клещевик, очевидно, провел на Земле достаточно времени, чтобы досконально изучить биомеханику человека. Он не просто дергал за ниточки. Он был виртуозом. Тело полицейского в его руках стало смертоносным оружием. Он не лез напролом. Он уклонялся, подныривал под мои удары. Он использовал армейские приемы – резкие выпады в болевые точки, подсечки, захваты. Раненая рука ничуть не мешала ему: он использовал ее наравне со здоровой, нанося тяжелые, оглушающие удары, пытаясь сбить меня с ног, прижать к стене.
Пытаясь парализовать его, я снова и снова посыл в тело городового точечные нейроимпульсы. Но Клещевик плотно, как броней, окутал нервную систему своей волей. Каждый мой удар давал лишь миллисекундное замешательство, крошечную паузу, которую он тут же использовал для яростной контратаки. Я оказался втянут в вязкий, изматывающий ближний бой, где каждое мое движение встречало противодействие.
С сожалением я понял – оставить жизнь этому полицейскому не удастся: тварь вросла в него слишком глубоко. В сущности, она уже была им.
И тогда я отбросил все попытки действовать тонко.
Улучив момент, когда он пошел в очередную атаку, я шагнул не назад, а навстречу, принимая на предплечье его тяжелый удар. Боль обожгла руку, но я уже был в нужной позиции. Вложив всю свою ярость в одну атаку, я позволил силе вырваться наружу, и с моей свободной руки сорвался, шипя и треща, толстенный иссиня-белый кнут из чистой молнии.
И вот против этого враг оказался бессилен. Первый же удар кнута пришелся ему в грудь. Мундир вспыхнул, плоть зашипела, тело выгнулось в страшной, беззвучной судороге. Но Клещевик был умен. Он понял, что эта оболочка обречена.
Прежде чем я успел нанести второй, добивающий удар, из груди полицейского, из выжженной кнутом дыры, вырвался темный, маслянистый сгусток. Тело-кукла безжизненным мешком рухнула на пол. А тварь, извиваясь в воздухе, стремительно метнулась сторону гудящего, вибрирующего сердца этого подвала – к паровому генератору.
Темный сгусток ударился о массивный чугунный корпус и растекся по нему, как капля чернил, на мгновение став почти невидимым. Но я чувствовал его. Он прятался в металле, в сложном переплетении труб и вентилей, сливаясь с гудящей энергией паровой машины.
Он выжидал. Он знал, что я ранен, что бой отнял у меня силы. Генератор был его крепостью, его источником питания. Электричество, которое вырабатывала машина, поддерживало его, не давая рассеяться. Но он не мог оставаться в нем вечно. Кроме грубой энергии машины, ему, как и любому Клещевику, был нужен живой носитель, источник биотоков, чтобы не утратить свое самосознание и не впасть в кому. Он покинул генератор лишь потому, что учуял нас. Теперь он ждал, пока я (или кто-то еще) подойду ближе, чтобы совершить прыжок и завладеть новым телом.
А вот фигушки.
– Шувалов! – крикнул я, подойдя к лестничному пролету, но не сводя глаз с генератора. Мой голос гулко разнесся по подвалу. – Пошлите людей на завод! Найдите главный паровой вентиль! Отключите этот генератор! Немедленно!
– Будет сделано! – донесся до меня сверху чей-то крик.
Пока люди отключали генератор, я, превозмогая боль в предплечье, начал осматривать подвал. То, что я увидел, заставило меня содрогнуться. В темных углах, за штабелями бочек, под лестницей, повсюду лежали тела. Их было не меньше десятка! Рабочие в грязных робах, пропавшие полицейские… и все они действительно были как будто «высушены», словно из них высосали всю жизнь, оставив лишь пустые, ссохшиеся оболочки.
Ндааа… Картина сложилась, конечно, так себе. Этот клещевик оказался на редкость умной бестией. Он буквально создал здесь себе «ферму». Генератор давал ему постоянную, мощную подпитку. Заманивая в подвал одиночных жертв, он использовал их как временные «батарейки», марионеток для дальнейшей охоты. А когда тело истощалось, он просто сбрасывал его в угол и ждал нового носителя. И так – снова и снова. Вот цена нашего нерадения! А ведь стоило бы заняться этой прорехой сразу – и такой беды не было бы…
В этот момент грохот парового молота в цехе наверху оборвался. А следом начал стихать и гул генератора. Люди Шувалова нашли-таки вентиль.
И тут тварь поняла, что оказалась в ловушке.
Лишенный подпитки, темный сгусток вырвался из остывающего металла и тут же метнулся к единственному выходу – к лестнице наверх, где были люди, где была свежая, живая плоть.
– Даже не думай, – прорычал я.
Ощущение боли смешалось с чувством яркого, все испепеляющего бешенства. Длинный, толстый, как канат, энергокнут вырвался с моей руки, пролетел через весь подвал и, как аркан, захлестнул извивающийся сгусток.
Раздался оглушительный треск, от которого зазвенело в ушах. Воздух наполнился запахом озона и горелой плоти, хотя никакой плоти там не было. Я вложил остатки сил в последний, решающий удар, и он достиг цели: темный сгусток забился, закорчился, пытаясь вырваться, но я держал его мертвой хваткой, вливая в него разряд за разрядом.
