Текст книги "Страж Ордена 2 (СИ)"
Автор книги: Виктор Коллингвуд
Соавторы: Никита Семин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Но император был умен. И он нашел выход – решение, достойное византийского императора, путь, что убирал его из эпицентра бури, превращая из участника конфликта в верховного, отстраненного арбитра.
И на следующий день в здании Святейшего Синода ударил гром: фельдъегерь доставил в него, запечатанный сургучом личный указ Государя Императора.
Текст его был холоден, официален и не двусмысленен.
Государь Император повелевал членам Святейшего Синода, отложив все прочие дела, «в кратчайшие сроки, но со всей тщательностью и беспристрастием, составить полное богословское заключение о догматах и деяниях странствующего проповедника отца Иоанна на предмет их соответствия святым канонам Православной Церкви и возможной угрозы для духовного единства и государственного порядка».
Это был не просто приказ. Это был ультиматум.
Александр I, этот мастер политического лавирования, одним росчерком пера переложил всю ответственность на плечи церковников. Он бросил им под ноги «горячую картофелину», которую до этого пытались всучить ему.
Больше это не было делом какого-то Комитета или прихотью Великого князя. Это стало внутренней проблемой самой Церкви. Митрополиты и архиепископы должны были теперь разбираться с пророком, который вырос в лоне их системы и теперь грозил расколоть их паству. Это им предстояло публично вынести свой вердикт: святой он или еретик? Чудотворец или самозванец?
Сам же Император отстранялся. Он занимал позицию над схваткой. Он, как помазанник Божий, будет лишь ждать заключения своих духовных советников. А до тех пор – отец Иоанн оставался под «почетным арестом» в доме графа Строганова, а инженер Молниев – продолжал свои «ученые изыскания» в Инженерном замке.
Шахматная доска была перевернута. Фигуры были расставлены заново. И теперь главный ход был за теми, кто носил не мундиры, а рясы. Церковь, так долго трусливо стоявшая в стороне и делавшая вид, что ничего не происходит, была насильно втянута в эпицентр этого странного и опасного дела.
Глава 17
Прошла неделя относительной тишины. Семь дней, в течение которых я, запершись в своей лаборатории в Инженерном замке, вел изматывающую войну с князем Голицыным и законами физики, пытаясь создать свой детектор душ. Работа продвигалась медленно, со скрипом. Каждый шаг вперед давался с боем.
Неожиданно поступил приказ явиться на Обводный канал: его принес адъютант Великого князя – сухое, официальное предписание: «Инженеру Молниеву. Ввиду участившихся инцидентов немедленно прибыть к башне-стабилизатору для проведения полной технической инспекции»
Я криво усмехнулся. «Инциденты». Какое изящное слово для ночных атак фанатиков Иоанна.
Когда мой экипаж, сопровождаемый парой конных жандармов, подъехал к оцеплению, я увидел, что обстановка здесь изменилась. Солдат стало больше. Вокруг башни спешно возводили второе кольцо укреплений – из мешков с песком и рогаток.
Меня встретил командир оцепления, молодой гвардейский капитан.
– Слава Богу, прибыли, господин инженер, – сказал он, отдавая честь. – Совсем житья от них не стало. Каждую ночь лезут, как тараканы. Мы их гоняем, а они снова. Мы гоняем – они снова!
Не слушая его, я прошел внутрь периметра. Сама башня, казалось, не пострадала: ее медная обшивка была покрыта вмятинами от камней и черными подпалинами от зажигательных смесей, но целостность конструкции не была нарушена. Она стояла, как утес посреди бушующего моря – молчаливая, гудящая, равнодушная к людской суете.
Но, как часто бывает, благополучный фасад скрывал не совсем хорошее содержимое.
Поднявшись по внутренней винтовой лестнице на самую верхнюю площадку, я подошел к главному индикатору. Это была сложная система из рун и кристаллов, вмонтированная в центральную панель управления. Она показывала уровень накопленной энергии, которую башня вытягивала из аномалии, истощая и стабилизируя ее.
В целом все было в рамках ожидаемого. Центральный кристалл, который при нормальной работе должен был светиться ровным, спокойным синим цветом, горел багровым. Пульсирующим, тревожным, почти кричащим светом. Шкала рядом, размеченная мной в условных процентах, показывала… восемьдесят семь. Восемьдесят семь процентов от критической массы.
Дальше должен произойти прорыв, после чего здесь образуется прореха, и башня станет не отличимой в работе от своих «товарок», построенных в Кунгуре. Да и сейчас она работала безупречно. Как гигантский пылесос башня втягивала в себя хаотичную энергию из недосформированной прорехи, не давая ей вырваться наружу. Но эта энергия не исчезала. Она накапливалась в системе аккумуляторов, рассчитанных на то, чтобы выдержать колоссальные перегрузки. Но не бесконечные! Я спроектировал и построил плотину, способную сдержать цунами. Но есть нюанс – вода за этой плотиной будет постоянно прибывать…
И сейчас, глядя на этот багровый, тревожно пульсирующий сигнал, я понял – мы на грани. Вскоре произойдет спонтанная, но контролируемая разрядка. Весь накопленный заряд вырвется наружу, создавая прорыв. Но это стало бы катастрофой, если бы не защитное поле внутри башни, где и окажутся твари после прорыва. Я ожидал, что меня позовут, когда это произойдет. Тогда бы «наверху» убедились в надежности конструкции и выполнении ей защитных функций. А мне бы хватило времени прибыть и зачистить от тварей пространство внутри защитного поля. После чего показать еще одну, не озвученную мной ранее, функцию башни – перенаправление накопленной энергии, чтобы не допускать таких прорывов.
План был хорош, пока меня не позвали сильно заранее проверить башню. Теперь, когда она «разрядится», уже не получится гордо стоять перед князем и императором, кивая, мол, смотрите – как хорошо она держит удар. Ведь одно дело, когда после установки прошел месяц, и другое – несколько дней. Наоборот, скажут – а чего же ты в прошлый раз, как ее посетил, сразу нас обо всем не предупредил? Короче, пора было менять подход. Но нападения фанатиков можно использовать и во благо. Чем я и решил воспользоваться.
Я спустился вниз. Лицо мое, должно быть, было страшным, потому что капитан, увидев меня, вытянулся в струнку.
– Что-то не так, господин инженер?
– Проблемы, капитан, – сухо ответил я, став с ходу нагнетать обстановку. – У нас у всех. Очень большие проблемы.
Я отошел в сторону, подальше от суетящихся солдат, и стал выстраивать свои мысли в порядок. В голове мгновенно всплыли схемы из академического курса. Любой стабилизатор резонанса, любая система контроля над аномалией предполагала механизм сброса излишков энергии. И вариантов здесь было всего два.
Первый – грубый, аварийный залповый сброс: открыть все шлюзы и сбросить накопленный заряд в землю. Быстро, эффективно и… равнозначно запусканию процедуры искусственного прорыва. Такой концентрированный удар энергии временно ослабляет Грань в точке разряда. Для того то в конструкции башни и предусматривалось защитное поле, которое должно было удержать тварей внутри периметра. Рода использовали этот способ, когда нужно было «наловить» разных монстров из-за Грани. Причины были различные, но сама возможность есть у всех башен.
Я вспомнил Урал. Там, в глуши, это было рутиной. Раз в две-три недели Семён с Верхотуровым проводили такое контролируемое «стравливание», а затем методично зачищали вырвавшуюся мелочь.
Второй вариант – тонкий, контролируемый и цивилизованный: «постепенное стравливание». Не сбрасывать энергию в никуда, а перенаправлять ее на внешнего потребителя, который будет ее медленно, но постоянно поглощать. Как вариант – на какое-нибудь крупное промышленное производство. В идеале – на завод. То, что пока недоступно в уральской глуши из-за отсутствия оных.
Но ведь здесь-то производств полно! Заводы стоят прямо здесь, в сотне шагов. Вон возвышаются трубы мануфактур Строгановых, за ними – медные шпили молниеприемников заводов Нарышкиных, а с другой стороны – приземистые цеха герцога Ольденбургского.
И в этот самый миг, глядя на остывшие трубы заводов столичных аристократов, мысли приняли завершенный вид, и у меня появилась идея, как повернуть ситуацию в свою пользу. Причем – не просто с технической точки зрения, это как раз было не очень сложно, а и с политической.
Я был сосредоточен на Иоанне, на Комитете, на интригах и разборках с Голицыным. И совершенно упустил из вида тех, кто спонсировал этот уличный террор: обиженные аристократы-заводчики. Я был для них смертельным врагом – колдуном, лишившим их прибыли. Их заводы до сих пор стояли, так как над башней перестали бить молнии, лишая их дармовой энергии с неба. Но что, если враг придет к ним с предложением, от которого они не смогут отказаться? Что, если я предложу им не просто вернуть им их заводы в строй, а дать нечто большее? Бесплатную, неиссякаемую, а главное – полностью контролируемую энергию.
Идея была настолько дерзкой и циничной, что я невольно усмехнулся. Мне подвернулся прекрасный шанс превратить своих врагов в своих деловых партнеров – в людей, кровно заинтересованных в том, чтобы эта башня стояла и работала. А если она им будет нужна, то и нападения, которые они же и спонсируют, должны как-то сами собой прекратиться.
План родился мгновенно, во всех деталях.
Вернувшись в Инженерный замок, я приказал принести мне письменный прибор и бумагу.
– Мне нужен писарь. И чистый листок бумаги, который нужно будет доставить графу Шувалову. Немедленно.
Дежурный адъютант, видя мое лицо, не задавая вопросов, выполнил все мои указания.
– Садитесь, пишите: «Ваше сиятельство. Соблаговолите срочно устроить встречу с господами Строгановым, Нарышкиным и другими владельцами мануфактур, чья работа была остановлена. Как можно скорее. По делу, касающемуся их прямого финансового интереса и безопасности Империи».
Как писарь закончил свое дело, я поставил свою новую, еще непривычную подпись дворянина Молниева.
– Отправляйте.
Пора было переходить в контрнаступление.
* * *
Встреча была назначена во дворце Строганова. Шувалов, используя весь свой вес и намеки на волю Государя, организовал ее в тот же вечер. Меня приняли не в парадной зале, а в малом кабинете, отделанном темным дубом. Атмосфера была холодной, как невский лед.
Их было четверо: сам граф Строганов, князь Нарышкин, и управляющий герцога Ольденбургского. Они сидели в глубоких креслах, как судьи. Шувалов, представлявший на этих переговорах власть, сел чуть в стороне, давая понять, что он – лишь посредник.
Разговор начал Строганов.
– Господин Молниев, – его голос был вежлив, но эта вежливость была тоньше паутины, и под ней вибрировала сталь. – Мы собрались здесь по вашей просьбе. Хотя, признаться, удивлены. После того колоссального ущерба, что вы и ваши… эксперименты… нанесли нашей промышленности, мы ожидали скорее получить от вас счет за убытки, а не приглашение к беседе.
– Убытки были необходимой мерой для спасения ваших же заводов, граф, – ответил я спокойно, глядя ему прямо в глаза. – От полного и окончательного их исчезновения.
Нарышкин презрительно фыркнул.
– Мы слышали эти сказки про «конец света». Однако, пока что единственный конец, который мы видим, это конец нашей прибыли.
– Скажу прямо – мне плевать на ваши убытки. Я пришел не извиняться, господа, – перешел я в наступление. – Однако могу предложить вам сделку. Ваши заводы сейчас представляют проблему по двум причинам. Первая – они создавали фон, который подпитывал угрозу. Вторая, неофициальная, ваше молчаливое поощрение беспорядков вокруг башни.
В кабинете повисла звенящая тишина. Они не ожидали такого прямого разговора.
– Я предлагаю вам решение обеих проблем, – продолжил я. – И не просто решение. А выгоду. Я предлагаю вам бесплатную, практически неиссякаемую энергию для ваших машин.
Я вытащил из папки, которую принес с собой, чертеж.
– Башня, которую вы так стремитесь разрушить, это не просто щит. Это аккумулятор. Сейчас он переполнен, и готов взорваться, уничтожив заодно и ваши мануфактуры, – стал я намеренно нагнетать атмосферу. – Эту энергию нужно «стравить». Можно просто сбросить ее в землю. А можно… – я сделал паузу, – направить ее вам через систему простейших преобразователей прямиком на валы ваших машин.
Они смотрели на меня, и в их глазах – шок и недоверие боролись с жадностью.
– Что вы хотите взамен? – наконец спросил Строганов.
– Всего две вещи, – ответил я. – Первое. Вы немедленно прекращаете финансировать этот цирк с ряжеными бунтовщиками. Более того, вы сами становитесь гарантами безопасности башни. Ваши люди, ваша служба охраны. Если хоть один камень упадет на ее обшивку, контракт аннулируется. И поверьте, в следующий раз, когда она будет на грани взрыва, я просто дам ей взорваться.
– Это шантаж! – выкрикнул Нарышкин.
– Это деловое предложение, князь, – поправил я его. – А второе условие – чисто техническое. Мне понадобится ваше содействие в прокладке кабелей и установке оборудования. Я не собираюсь делать это все ни за мой счет, ни за счет Комитета.
Аристократы возмущенно переглянулись между собой.
– Вы причинили нам такие убытки, и теперь требуете денег? – с негодованием спросил управляющий герцога Ольденбургского. Я усмехнулся.
– Господа, поймите простую вещь. Я могу решить эту проблему и без вас. Методом «залпового выброса». Но это будет шумно, грязно, и пара-тройка монстров неизбежно прорвется в город, – продолжал я давить, а то эти типы не понимают иной язык, кроме силы. – Молодцы графа Шувалова их, конечно, отловят, но несколько случайных жертв среди горожан гарантированы. Некрасиво. А можно решить проблему тихо, элегантно и с взаимной выгодой. Вы получаете работающие заводы и дармовую энергию. Я – стабильность башни и спокойствие в городе. Выбор за вами.
Они переглянулись. Шок на их лицах сменялся блеском холодного, расчетливого интереса. Они были дельцами до мозга костей. И они увидели сделку. Сделку века.
– Мы… должны это обсудить, – пробормотал Строганов.
– Обсуждайте, – кивнул я. – У вас есть время до завтрашнего утра. Потом я начну «стравливать» энергию по своему усмотрению. В землю. Со всеми вытекающими спецэффектами.
Я поклонился и, оставив их в состоянии глубокой задумчивости, вышел из кабинета. Шувалов последовал за мной.
– Блестяще, Михаил, – сказал он, когда мы уже были в карете. – Вы только что превратили врагов в контрагентов.
– Я просто показал им, что охранять золотую жилу выгоднее, чем пытаться ее взорвать, – усмехнулся я.
Шахматная доска снова была перевернута. И теперь на моей стороне играли новые, очень сильные фигуры.
* * *
Заседание Святейшего Синода проходило в огромном, отделанном темным дубом зале административного здания на Сенатской площади. Казалось, сам воздух был пропитан здесь вековой пылью догматов.
Седобородые митрополиты в тяжелых, шитых золотом облачениях сидели в высоких креслах с выражением скучающей скорби на лицах. Отца Иоанна ввели без конвоя. Он вошел в своей простой, почти нищенской черной рясе, худой, прямой, и остановился посреди зала. Он был спокоен, не выглядел ни обвиняемым, ни просителем.
Председательствующий митрополит, старик с лицом искушенного царедворца, начал зачитывать обвинения. Голос его был монотонен и скрипуч. Он говорил о порицании святых текстов, о хуле в адрес иерархов церкви, о внесении смуты в умы паствы. Приводил факты, называя конкретные случаи. Он говорил о страшном грехе гордыни. И, наконец, он обвинил его в самом страшном – в намеренном желании расколоть единую православную церковь, напомнив о кровавых ранах, оставленных прошлыми расколами.
– Что вы можете сказать в свое оправдание, отец Иоанн? – закончил он, и в наступившей тишине его вопрос повис, как дамоклов меч.
Иоанн поднял свои ясные, светлые глаза.
– А в чем я должен оправдываться, владыка? – голос его был тих, но он разнесся по всему залу, и в нем не было и тени страха. – В том, что Свет коснулся меня и дал мне силу исцелять, когда вы можете лишь отпевать? В том, что я несу людям живую веру, когда вы предлагаете им лишь мертвую букву?
Он обвел взглядом застывшие, напыщенные лица.
– Вы обвиняете меня в том, что я говорю правду. Вы погрязли в демагогии. Вы обсуждаете каноны, а про Веру забыли. Какая польза от ваших святых текстов, если люди страдают, если дети умирают на руках у матерей, а вы, пастыри, не в силах им помочь? А я – могу. И это значит лишь одно – Господь отметил меня. Он устал от вашего фарисейства.
В зале зашумели. Кто-то вскочил, выкрикивая «Ересь!».
– Вы говорите о расколе, – продолжил Иоанн, и голос его зазвенел. – Но разве не вы его учинили? Вы отгородились от народа стенами этих пышных залов, золотыми окладами, сложными обрядами! Вы забыли, что наш учитель, Иисус Христос, свободно ходил среди простого люда, делил с ними хлеб и горе! Он не заседал в синедрионах, решая, кто достоин спасения! Он шел к грешникам – к блудницам, грабителям, к страждущим – просто спасал!
Зарождался спор. Несколько молодых, амбициозных епископов, видевших в словах Иоанна не только ересь, но и опасную, привлекательную правду, попытались вступить в дискуссию. Но большинство – старая гвардия – уже вынесло свой приговор.
– Довольно! – прогремел председательствующий. – Твоя гордыня ослепила тебя! Постановлением Святейшего Синода, ты, иерей Иоанн, отстраняешься от служения и отправляешься в Соловецкий монастырь! На покаяние. Дабы в трудах и молитвах ты смог очистить свою душу от скверны.
– Я не подчинюсь этому решению, – ответил Иоанн спокойно. – Мой судья – не вы, а тот, кто послал меня.
– Взять его! – крикнул митрополит.
Двое дюжих монахов из охраны шагнули к нему. Но в этот самый момент в задних рядах, где сидели приглашенные на заседание младшие чины духовенства, поднялся шум. Несколько молодых иереев, тайных последователей Иоанна, вскочили, опрокидывая скамьи, крича о неправедном суде.
И пока охрана, растерявшись, бросилась наводить порядок, Иоанн поднял руку. Ослепительная, молочно-белая вспышка света на мгновение ударила по глазам, заставив всех зажмуриться.
Когда зрение вернулось, Иоанна в зале уже не было.
Он сбежал. Сбежал не как преступник, а как пророк, отвергнутый косными догматиками. Он окончательно порвал с официальной Церковью. Теперь он был свободен. И еще более опасен. Он уходил в подполье, к своим новым, могущественным покровителям, чтобы оттуда продолжить свою священную войну.
Глава 18
Наступила середина лета. Стояли столь редкие в Петербурге сухие и солнечные дни. Император Александр Павлович по старой, екатерининской привычке переехал на это время в Петергоф. Именно поэтому он принимал сейчас брата не в душном столичном кабинете, а в Нижнем парке Петергофа. Они шли по пустой, посыпанной песком аллее, и шум знаменитых фонтанов, доносившийся издалека, служил аккомпанементом их разговору.
– Итак, – произнес Император, останавливаясь у мраморной статуи Самсона, – инженер Молниев оказался не только ученым, но и весьма… эффективным дипломатом. Ты говоришь, Строганов и Нарышкин теперь его лучшие друзья?
– Они стали его деловыми партнерами, Государь, – поправил Николай. – Он предложил им то, от чего они просто не могли отказаться – бесплатную, неиссякаемую энергию. Теперь они заинтересованы в стабильности башни больше, чем мы. Угроза саботажа с их стороны снята. Конфликт улажен.
– Улажен, – вздохнул Александр, глядя на сверкающие на солнце струи фонтана, – чтобы освободить место для другого, куда более опасного.
Он повернулся к брату.
– Что с пророком? Я читал донесения Синода. Они в полной растерянности. Он сбежал прямо с заседания, унизив их!
– Похоже, Иоанн стал реальной угрозой, – голос Николая был тверд. – Он больше не проповедует смирение. Он открыто призывает к неповиновению. Он открыто воспротивился воле Синода. И, что самое тревожное, он не готов подчиняться Престолу, как тот же Молниев. С ним необходимо что-то делать!
Император надолго замолчал.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Если Церковь бессильна, придется вмешаться нам. Я хочу видеть Молниева. Помнится, он обещал сконструировать некий прибор… Полагаю, пора уже выяснить, насколько старательно этот господин исполняет свои обязательства! Вызови ко мне этого своего инженера. Немедленно!
Николай поклонился и твердым шагом направился обратно к ожидавшей его карете.
* * *
Аудиенция была назначена на следующий же день, в Большом Петергофском дворце. Нас провели через анфиладу позолоченных, гулких залов. Весь этот блеск, весь этот имперский размах, казалось, был призван лишь для одного – подавить, унизить, напомнить о ничтожности любого, кто переступал этот порог.
Император ждал нас в кабинете на втором этаже. Он был один, и в лучах заходящего солнца, бивших из огромных окон, его фигура казалась почти нереальной, будто сотканной из света и тени. Вот только я чувствовал пульсацию жизни за скрытыми портьерами. В широко открытые по случаю летней жары окна врывался свежий ветер с Финского залива. На лазурной морской глади, прямо напротив окна, виднелась стоявшая на якоре императорская яхта.
Мы с Николаем Павловичем остановились на положенном расстоянии.
Великий князь, стоявший рядом со мной, сделал шаг вперед.
– Государь, – сказал он. – Работа над прибором, о котором докладывал инженер Молниев, близится к завершению.
– Вы привезли его? – спросил Александр, с рассеянным видом рассматривая нас в лорнет.
– Да, Государь! – склонив голову, подтвердил Николай.
– Принесите его сюда! – коротко приказал император.
Николай кивнул своему адъютанту, и тот почти бегом выскользнул из зала. Я понял, что начинается нечто, к чему я не был готов.
Через десять минут в зал внесли мой прототип. Громоздкий, опутанный проводами ящик с медной пластиной, на которой тускло поблескивали тончайшие спирали. А следом за ним, в сопровождении двух гвардейцев, ввели князя Голицына. Он был бледен, но держался с вызывающей прямотой.
– Инженер, – обратился ко мне Император, – ваш прибор готов к демонстрации?
– Так точно, Ваше Величество. Но он еще требует калибровки и…
– Прекрасно, – прервал он меня. – Мы и проведем его первую калибровку. Здесь и сейчас. На вас.
Я бросил на него быстрый, удивленный взгляд. Похоже, демонстративное бегство отца Иоанна из зала суда Святейшего Синода коснулось и меня. Я ведь помню, как в прошлую нашу встречу император сравнивал нас и сказал, что мы очень похоже. И сейчас, судя по всему, ожидается уже проверка моей лояльности. Которую в отличие от Иоанна я просто обязан пройти. Иначе без помощи со стороны государства и императора мне с фанатиком не совладать. Нет, я мог его просто убить. В последнюю нашу встречу я ощущал уровень его силы. Даже несмотря на поддержку Лорда Света сам отец Иоанн не представлял для меня угрозы. В физическом плане. Но мне-то было нужно иное! Показать, что Иоанн – лишь оболочка, а не истинный враг. Чтобы даже после смерти священника Лорды Света не смогли найти себе новую, столь же эффективную марионетку.
– Наденьте на господина Молниева датчики, – приказал он.
Двое ассистентов из Комитета, вошедшие вместе с прибором, подошли ко мне и закрепили на моих висках и запястьях холодные медные пластины. Я молча терпел. Не время и не место показывать свой гонор.
Прибор включили. Две базовые спирали, отвечавшие за естественный фон, загорелись ровным, спокойным светом.
– Как видите, Ваше Величество, – начал я, пытаясь взять ситуацию под контроль, – прибор показывает норму. Никакого внешнего…
– Я вижу, – снова прервал меня Император. – А теперь давайте убедимся, что он вообще работает. Князь, – обратился он к Голицыну.
Взгляд Голицына встретился с моим. И я увидел в нем плохо скрываемое, хищное торжество. Это был его шанс. Его реванш.
– Князь, – повторил Император. – Возьмите под контроль господина инженера. А вы, Молниев – не сопротивляйтесь!
Я почувствовал это. Ледяное, почти невесомое прикосновение к моему разуму. Голицын не стал церемониться. Он ударил со всей своей ненавистью.
Мое тело дернулось. Я еле удержал свой рефлекс в узде, чтобы не скинуть атаку Голицына, как делал это раньше. Моя рука, не подчиняясь моему разуму, медленно, неестественно поднялась.
– Заставьте его станцевать, князь, – со скучающим видом произнес Император. – Что-нибудь веселое. Мазурку, например.
Голицын мстительно ухмыльнулся.
– Ну что вы, Ваше Величество! Господину Молниеву более подойдет что-то народное, например – «Комаринский».
Император не стал возражать, только подтверждая мой вывод – меня проверяли на смирение и подчинение. Наверняка они в курсе, что я легко могу скинуть контроль Голицына, и сейчас идет проверка не только работы прибора, но и моей лояльности трону. А князь в меру своей мстительности и недалекого ума лишь решил воспользоваться этой возможностью, чтобы мелко отомстить.
Мое тело, против моей воли, согнулось в дурацком, ухарском полупоклоне. Одна нога, неуклюже подпрыгивая, пошла вприсядку. Руки сами собой взметнулись вверх, одна уперлась в бок, другая начала выписывать в воздухе нелепые кренделя, ноги вдруг начали выписывать нелепые па. Я танцевал, как уродливая, сломанная марионетка. Голицын, ухмыляясь во весь рот, даже начал отбивать ладонями ритм.
Он действительно заставил меня плясать «Комаринского»! Это был самый унизительный, самый площадной, самый «мужицкий» танец, какой только можно было вообразить. Танец пьяных ямщиков и трактирных завсегдатаев.
Я чувствовал, как мое тело дергается в диком, разнузданном ритме. Притопывания. Ковырялочка. Присядка, от которой трещали колени. И все это – в гробовой тишине Тронного зала, под холодным, изучающим взглядом Императора. Моя воля бешено металась внутри этого кукольного тела, как зверь в клетке, борясь в первую очередь сама с собой. Гордость твердила, что пора прекратить этот фарс, а разум шептал, что тогда все мои старания канут в лету и придется начинать все с начала. А Иоанн как никогда близок!
Гад Голицын не просто заставлял меня выписывать коленца, нет! Заставляя мое тело плясать вприсядку, он низводил меня до самого унизительного положения – скомороха, мужика, грязи под его аристократическими сапогами. Каждый жест был пощечиной моему новому статусу и достоинству.
Отбивая коленца этого простонародного танца, краем глаза я ухитрился посмотреть на прибор. Он работал. Одна из тончайших, калибровочных спиралек загорелась тревожным, красным огоньком – таким образом устройство фиксировало вмешательство.
– Достаточно, – вдруг произнес Император. – Не увлекаетесь князь, и не забывайте – перед вами равный вам по статусу, – нахмурил брови самодержец, еще раз подтвердив мою теорию о проверке. – А теперь, инженер, главный вопрос. Вы можете это сбросить?
Могу ли я? О. да! Вся моя накопленная ярость, все унижение выплеснулись в одном, сокрушительном ментальном ударе, направленном не вовне, а внутрь, на чужие нити, опутавшие мои нервы.
Я почувствовал, как они лопаются, сгорают. Контроль вернулся ко мне так же резко, как и был потерян. Я замер посреди зала, тяжело дыша.
Голицын отшатнулся, прижимая руки к вискам. Мой контрудар дошел и до него.
– Ваше Величество… – прохрипел я, глядя на прибор. – Смотрите.
Все посмотрели на пластину. И я увидел то, чего не ожидал. В момент моей атаки, моего «освобождения», загорелась не только красная спиралька контроля. Рядом с ней вспыхнула еще одна, самая мощная, которую я установил для фиксации критических перегрузок. Затем обе они погасли – я освободился от контроля Голицына и ментальный нейрофон в помещении выровнялся.
– Любопытно, – произнес Император. – Прибор показывает вмешательство и тогда, когда вы под контролем, и тогда, когда вы сами применяете силу, чтобы освободиться. Это неприемлемо!
– Простите?
– Мне, собственно, что от вас нужно: устройство, которое покажет, что мой подданный, с которым я разговариваю в данный момент, не находится под чьим-то контролем, а значит, его верность – вне подозрений. Но если эта ваша спиралька всегда будет гореть, просто оттого, что входящий ко мне напряжен – это полностью обесценивает полезность этого устройства! Я не смогу отделить овен от козлищ! И кроме того, – тут Император сочувственно улыбнулся, – я не могу требовать от моих чиновников и офицеров, чтобы они постоянно носили в моем присутствии всю эту сбрую, – тут он указал на все еще обвивавшие меня контакты и провода. – Сделайте что-нибудь дальнего действия, чтобы можно было проверить сразу всех в моем кабинете… А лучше – всех во дворце!
Тут я понял, в чем проблема: мой детектор мог лишь констатировать факт аномальной активности в биотоках, но не различал характер этой активности. Он не отличал атаку от защиты. Для него оба всплеска были просто «вмешательством». Пусть я не был готов к аудиенции, но уже нельзя сказать, что она прошла зря.
– Вы правы, Ваше Величество, – сказал я. – Нейроспектрометр нуждается в доработке. Он должен научиться различать не просто силу сигнала, но и его… частоту. Сигнатуру. Чтобы отличать чужую волю от собственной. И надобно повысить чувствительность, добившись дистанционного действия. Я благодарю вас: вы только что помогли выявить его главный недостаток.
Император посмотрел на меня, и в его глазах я увидел нечто похожее на уважение.
– Что ж, господин Молниев, – сказал он, и в его голосе впервые прозвучали теплые нотки. – Ваш ум столь же остер, как и ваша сила. Это радует. Работайте. Создайте мне этот ваш «нейроспектрометр». Уверен, у вас получится. Я в вас верю.
Он кивнул, давая понять, что главная часть аудиенции окончена.
Голицына и его гвардейцев-конвоиров увели первыми. Проходя мимо меня, князь на мгновение остановился. Его лицо было бледным, на губах застыла кривая усмешка.
– Блестящий танец, господин дворянин, – прошипел он так, чтобы слышал только я. – Уверен, на петербургских званых балах вы будете иметь оглушительный успех!
– Не сомневайтесь, князь, – ответил я так же тихо. – А вы, я смотрю, отлично справляетесь с ролью лабораторного оборудования. Продолжайте в том же духе, и, возможно, заслужите право протирать в моем приборе контакты.
Он побледнел еще сильнее, но промолчал и вышел, провожаемый тяжелым взглядом Великого князя.
Когда мы с Николаем Павловичем остались одни, он подошел ко мне.
– Вы держались достойно, – сказал он коротко. Это была высшая форма похвалы, на которую он был способен. – Но вы, я надеюсь, поняли урок. Одного лишь превосходства в силе – недостаточно. Особенно здесь, в столице.
– Я понял, Ваше Высочество, – ответил я. – Теперь мне нужен не только меч, но и щит. И желательно, чтобы на этом щите был утвержденный Государем герб.
Он впервые за все время нашего знакомства почти улыбнулся.
