Текст книги "Страж Ордена 2 (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Никита Семин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Шувалов даже не шелохнулся. Он слушал этот фанатичный бред с выражением врача, выслушивающего симптомы больного лихорадкой.

– Довольно, – сказал он наконец. – Уведите его.

Прежде чем жандармы подняли Никишина на ноги, я подошел и прикрепил к его груди небольшую свинцовую пластину с вырезанными на ней рунами. «Глушитель». Артефакт, создающий локальное поле помех, не дающее магу сконцентрироваться.

– Чтобы в казематах не буянил, – пояснил я графу.

Никишин, почувствовав, как его связь с источником силы прервалась, забился в руках жандармов, изрыгая проклятия. Но это был уже просто крик бессильной ярости.

Его увезли. В комнате остались лишь мы с графом.

Никишина засунули в пролетку и отвезли в Алексеевский равелин. Мы же с графом вернулись в особняк на Литейном, когда город уже погружался в серые петербургские сумерки. Операция была завершена – быстро, чисто, успешно. Однако нам было что обсудить.

Когда мы вошли в кабинет графа, Шувалов молча налил два бокала вина и протянул один мне.

– За успех, – сказал он коротко. – Ваша работа, Михаил, была безупречной. Точна, как механизм швейцарских часов. Именно вы обеспечили сегодняшний успех!

– Я просто выполнял задание, граф, – ответил я, делая глоток. Вино было терпким и холодным.

– Вы сделали много больше, подтвердив мои худшие опасения. И дали мне в руки неопровержимые доказательства ваших слов об опасности отца Иоанна. Ведь именно такие фанатики и пойдут за ним. Я внимательно изучил ту стену в доме Никишина с вырезками, – он поставил бокал. – Ну что же, вы выполнили свою часть уговора. Теперь моя очередь!

Я вопросительно поднял бровь.

– Не прикидывайтесь, Михаил. Вы прекрасно помните наш разговор. И я – тоже. Вы блестяще справились с задачей, которую вам поставил Великий князь. Теперь вы вправе требовать награду!

Он сел за свой массивный стол, и его лицо снова стало деловым и сосредоточенным.

– Граф, – начал я, подходя к его столу. – Вы говорите, что я могу требовать награду. И раз уж об этом пошла речь, мне нужен статус!

Шувалов молча слушал, барабаня пальцами по столешнице.

– Это не для тщеславия. Это – производственная необходимость. Как я буду вести переговоры с Вяземским о поставках меди для вашего Комитета, будучи безродным инженером? Как я буду отдавать приказы одаренным аристократам вроде поручика Оболенского, если они будут видеть во мне простолюдина, которому случайно повезло? Мне нужен дворянский титул, чтобы эффективно служить Империи. Это инструмент. Такой же, как мои артефакты. Или ваш мундир.

Шувалов слушал и, судя по выражению его глаз, я его ничем не удивил. Он явно ждал именно этого разговора.

– Я помню свое обещание, но Михаил, это непросто, – сказал он медленно, постукивая пальцами по столешнице. – Такие дела иногда решаются годами. Прошения, рекомендации, высочайшие указы… Запроси ты себе мастерскую или дом в столице, все что я могу сам тебе дать, то ты сразу бы это получил.

– У нас нет годов, граф, – отрезал я. – Угроза растет с каждым днем. И у меня есть реальные, неоспоримые заслуги. Спасение Кунгурского уезда от катастрофы, нейтрализация вражеского агента в столице. Этого, я полагаю, достаточно для награждения орденом. Например, Святого Владимира четвертой степени, или чин «инженер-шихтмейстер», который, как вы возможно знаете, дает право на потомственное дворянство.

Он поднял на меня свой холодный, изучающий взгляд. Я не просил. Я диктовал условия. Ровно то, о чем он недавно и сам мне говорил. И он это понимал. Вот только требовал я с него, а не с Великого князя, как он возможно рассчитывал. Он видел перед собой не простого «одаренного», а человека со стальной волей и ясным пониманием своей цели. И своей цены.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Полагаю, ваши требования… обоснованы. Вы предотвратили страшный прорыв в Кунгурском уезде и помогли схватить очень опасного преступника. Я не могу вам этого обещать, это решает только Государь. Но я обещаю, что лично представлю ваше дело Великому князю. И я сделаю все, чтобы он, в свою очередь, донес его до Императора в нужном свете.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.

– А теперь, если позволите, мне нужно подготовить доклад. Кажется, наш сегодняшний улов доставит немало хлопот многим важным господам.

Я кивнул и вышел из кабинета. Что же, жребий брошен. Теперь оставалось ждать, какие цифры выпадут, когда доклад обо мне ляжет на сукно императорского стола.

* * *

На следующий день граф Шувалов был принят Великим князем. Николай Павлович выслушал его доклад о захвате Никишина молча, с каменно-непроницаемым лицом. Он рассматривал созданный Молниевым артефакт-«глушитель», вертел его в своих длинных, сильных пальцах, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Прошу по окончанию аудиенции вернуть артефакт на пленника, – добавил в конце граф, – без него приходится держать Никишина под снотворным. Иначе он вырвется, используя свои силы.

– Итак, – произнес Николай Павлович, когда Шувалов закончил, – ваш инженер оказался прав. Существует вторая сила. Организованная. И фанатичная. Это плохо. Но он также оказался эффективным инструментом. Это хорошо.

Он отложил артефакт в сторону.

– Забирайте, граф. Что-то еще? Вижу, у вас есть и другая просьба.

Шувалов шагнул вперед.

– Ваше Императорское Высочество, успехи инженера Молниева в этом деле превзошли все мои ожидания. Он не только обнаружил, но и нейтрализовал угрозу в рекордный срок. Однако его нынешний статус… он мешает делу.

– Продолжайте, – бросил Николай.

– Чтобы в полной мере использовать его уникальные таланты на благо Империи, необходимо ввести его в дворянское сословие, – четко, почти по-военному, доложил Шувалов. – Это не только поднимет престиж нашего Комитета, но и позволит ему говорить с другими одаренными аристократами, которых мы будем привлекать, на равных. Полагаю, орден Святого Владимира четвертой степени за «предотвращение катастрофы в Кунгурском уезде и поимку государственного преступника» был бы вполне заслуженной и, главное, своевременной наградой.

Он излагал это не как просьбу за протеже, а как свою собственную блестящую административную идею.

Великий князь долго молчал, глядя куда-то поверх головы Шувалова.

– Хорошо, граф, – сказал он наконец. – Я подумаю о вашем протеже. Идея не лишена смысла. Государь Император возвращается из Вены через неделю. Я представлю ему это дело. И его решение будет окончательным.

Глава 10

Через пару дней Шувалов, вызвав меня, сообщил, что мне поручено заняться подготовкой магов комитета и уже все готово для проведения первого урока. На мой вопрос о дворянстве, он меня заверил, что сделал все от него зависящее, и теперь это вопрос времени.

Помещение, выделенное под наш «класс», оказалось бывшей каптеркой в здании Инженерного замка. Похоже, раньше здесь помещали свое барахло караульные солдаты. Из нее спешно вытащили несколько корзин всякого хлама, но въевшийся вековой запах дегтя и пыли вынести, видно, забыли.

Явившись на службу в одиннадцатом часу, я увидел, что все мои будущие ученики уже были в сборе. Взгляд прошелся по лицам. Поручик Оболенский, тот самый, которому я так неудачно подпалил плюмаж на каске, стоял, картинно заложив руки за спину, и сверлил меня глазами, на дне которых плескался плохо скрываемый вызов. Рядом – двое агентов Шувалова, с которыми мы ездили «брать» Никишина: мрачный ремесленник с руками кузнеца и тихий, будто сошедший со старинной иконы попович с мечтательными глазами. Еще двое – разночинец с изуродованным оспой лицом и какой-то совсем юный, бледный дворянчик, смотрящий на меня, как на мессию. Шувалову нужно было отдать должное – он греб всех, кто проявлял хоть какие-то признаки дара.

– Господа, – начал я, собираясь произнести короткую, но зажигательную речь. И тут слова застыли у меня в груди.

В этот момент дверь скрипнула. В проеме, в сопровождении самого князя Чарторыйского, появился… никто иной, как его сиятельство, князь Дмитрий Голицын!

Одетый в строгий черный сюртук, он прошел на свое место и сел, не удостоив меня даже взглядом. На его бледном, аристократическом лице застыла маска презрительного безразличия. Чарторыйский с усмешкой взглянул на меня. Наши взгляды скрестились. В его глазах плескалась холодная, концентрированная ненависть, в моих, надо полагать, матерное изумление.

– Что это здесь делает? – спросил я Чарторыйского, указывая на Голицына. Мой голос прозвучал так, что испугались, наверное, даже аллегорические фигуры античных богов на барельефах. Тот вместо ответа, протянул мне официальную бумагу с гербовой печатью. Я пробежал глазами по витиеватому канцелярскому слогу. Суть сводилась к простому: «Его сиятельство князь Д. И. Голицын, чистосердечно раскаявшись… и горя желанием искупить свою вину перед Отечеством, поступает на службу в Комитет сроком на десять лет…».

Вернув бумагу, я критически окинул взглядом фигуру этого хлыща. Он сидел прямой, как палка, глядя перед собой. Раскаялся? Горит желанием искупить вину? Что-то по нему непохоже. Да скорее ад замерзнет, чем этот тип изменится.

Чертовы аристократы! Вечно у них все сводится к интригам и подковерным играм. Похоже, старый граф Голицын, папочка этого недоноска, вовремя подсуетился! И вот результат: вместо того чтобы позволить своему отпрыску сгнить в казематах, он пристроил его в самое перспективное место в Империи. Под крыло тайной канцелярии. И, что самое пикантное, отдали его на обучение мне, его злейшему врагу. Такой вот тонкий, извращенный аристократический юмор.

Черт! Все идет кувырком! В той временной линии, что я покинул, род Голицыных катился под откос. В секретных архивах Ордена об этом времени о Голицыных была лишь пара скупых строк. Сын этого вот Дмитрия, бледная копия отца, дара не унаследовал. В отчаянии он бросился в объятия «Церкви Сияющего Света», которая как раз набирала силу. Проповедники Иоанна помогли ему пробудить искру, а заодно прибрали к рукам все состояние Голицыных, превратив некогда славный род в своих фанатичных цепных псов. Теперь все иначе: Голицын, мой личный враг, вместо того, чтобы сидеть в каземате или, на худой конец, спиваться в своих имениях, сидит здесь, передо мною. Он получит лучшее в Империи магическое образование, причем не от кого-нибудь, а от меня. Его лично обучат всему, что я знаю. Ну, почти всему…

Я еще раз окинул взглядом своих новых учеников. Нда-а-а… А ведь любой из них запросто может переметнуться в стан врага, причем в любой момент! Нет, я не могу допустить, чтобы важные знания оказались в руках этого сукина сына Иоанна! Поступлю-ка я так: буду их учить. Всех. И даже Голицына. Они получат основы – фундамент, без которого любой дар становится опасен для своего носителя. Научу их контролировать свою силу, чтобы они ненароком не спалили себя и окружающих. Ну и иные, элементарные, в сущности, вещи.

Но главного им не получить. Истинная физика магии, принципы модуляции энергии, позволяющие создавать новые руны, боевые плетения, схемы сложных артефактов – все это останется за семью печатями. Им дадут в руки клинок и научат основам фехтования. Но знание о том, как ковать дамасскую сталь, останется при мне.

– Хорошо, – сказал я, возвращая бумагу Чарторыйскому. – Раз Его Императорское Высочество считает, что из этого… материала… еще можно что-то вылепить, кто я такой, чтобы спорить!

Я обернулся к классу. Лицо мое, должно быть, было похоже на маску.

– Итак, господа. Поздравляю. Вы – первый в истории России класс по изучению прикладной магии. Или, проще говоря, кружок «умелые руки» для тех, в кого случайно ударила молния, но кто еще не успел от этого сгореть. Начнем. Тема нашего первого урока: «Как не взорваться к чертовой матери, пытаясь зажечь свечу». Записывать не нужно. Все равно не поймете. Будем работать руками. И, кто способен – головой.

«Ученики» подобрались, посерьезнели, осознавая, что шуточки кончились.

– Прежде чем вы начнете уверенно управлять своим даром, – начал я свою вступительную лекцию, прохаживаясь перед застывшими учениками, – вы должны усвоить одну простую мысль. Ваша сила – очень опасное приобретение, которое при неверной дозировке сожжет вас изнутри быстрее чахотки. Наша первая и главная задача – научиться контролировать себя.

Я вытащил на середину комнаты свой «учебный стенд» – две медные пластины, подключенные к грибу-аккумулятору. Учебное пособие, конечно, не ахти, но для начала – в самый раз.

– Итак, господа, основа основ – это контроль. Способность чувствовать и направлять поток не грубой силой, а тонким, выверенным усилием. Сейчас каждый из вас ощутит это на своей шкуре. В прямом смысле.

Первым пошел Оболенский. Он был огневиком, и научить его для меня было сложнее остальных. К пластинам я подключил через проволоку небольшой кусок железа.

– Ваша задача, поручик, – сказал я, – положить руки на пластины. Вы почувствуете легкий ток. Вы должны не просто терпеть его, а направить. Так, чтобы вот эта железяка, – я ткнул в нее пальцем, – начала медленно, равномерно нагреваться. Не докрасна, Боже упаси. Просто пусть станет теплой! Дадите слишком много силы – она раскалится. Попробуете взять ее грубо – получите неприятный, но поучительный урок. Контролируйте себя! Приступайте.

Поручик, скрипнув зубами, взялся за дело. Самоуверенность его и сгубила: железяка мгновенно раскалилась, заставляя его с руганью отдергивать обожженные пальцы.

Следующим был Голицын. Для него, «марионеточника», я наскоро приготовил особое, довольно простое задание. Между пластинами я положил кусок сырой, окровавленной говядины.

– Ваша задача, князь, – проговорил я с самой вежливой из моих улыбок, – еще тоньше. Вы должны пропустить через это… мясо… слабейший импульс. Но так, чтобы он не прервался. Мертвая плоть обладает свойством сопротивляться току. Ваша цель – подчинить ее. Ну же! Заставьте этот кусок стать послушным проводником.

Князь презрительно посмотрел на меня, потом на мясо, и в его глазах полыхнула такая ненависть, что, казалось, говядина сейчас зашипит и поджарится сама собой. Но он промолчал. Стиснув зубы, их сиятельство изволил возложить свои бледные, длинные пальцы на медь и начал «пытаться». Конечно, я знал, что Голицын знает и умеет уже намного больше, чем остальные «дошколята», но устраивать ему индивидуальную программу я не собирался.

Остальные получили базовое задание: просто почувствовать и удержать поток. Прыщавый разночинец, решив, видимо, произвести впечатление, с ходу влил в пластины столько дури, что его тряхнуло и отбросило к стене. Он сидел на полу, икая и тряся головой.

– Великолепно, – похвалил я его без тени улыбки. – Первый кандидат на самосожжение. Кто следующий?

Больше желающих выпендриваться не было.

Затем я решил, что пора провести первичную диагностику их способностей, своего рода «вступительный экзамен», чтобы понять, с каким «материалом» я имею дело. Система была проста, отработана в Академии веками.

На первом этапе им следовало почувствовать потоки Силы. Каждый по очереди подходил к моему примитивному тренажеру – двум медным пластинам. Я пропускал по ним слабейший ток. Задача «учеников» была проста: закрыть глаза и, абстрагировавшись от физического покалывания, «услышать» сам поток чужой энергии.

Результаты были… предсказуемы. Оболенский, как уже имевший некоторый опыт, справился довольно быстро, с презрительно улыбкой встав в стороне – ему эти «детские игры» казались унизительными. Агенты Шувалова, привыкшие к дисциплине и концентрации, тоже уловили «гул», хоть и с трудом. А вот дворянчик и разночинец провалились – они чувствовали лишь тепло и зуд в пальцах. Голицын же прошел тест практически мгновенно, процедив сквозь зубы:

– Я это чувствую. Дальше!

На втором этапе им надо было научиться изменять Силу.

– Хорошо, – сказал я, обращаясь к тем, кто справился. – Теперь задача сложнее. Вы не просто слушаете поток. Вы им управляете. Заставьте его течь не прямо, а… по спирали. Вокруг пластины. Если сделаете правильно, создадите слабое магнитное поле. Сложность в том, что энергия – не ваша. Вам понадобится сначала «оседлать» поток, после чего подчинить своей воле и дальше – направить в нужное русло.

Я рассыпал вокруг пластин горсть мелких железных опилок.

– Результат вашей работы вы увидите своими глазами.

Это базовое упражнение необходимо для умения напитывать руны собственной силой. Пусть сам принцип их построения я передавать не собираюсь, но будет странно, если созданные мной руны никто не сможет повторить. Я же позиционирую их – как технические знания по управлению новой энергии. А какой я буду инженер, если мои творения невозможно повторить другим людям? От отца Иоанна я тогда отличаться не буду в глазах начальства.

Оболенский пыхтел, его лицо покраснело. Опилки едва-едва шевелились. Менталист-попович потерпел полное фиаско – его дар был не про это. А вот шуваловский «мастеровой» – металлург, напротив, неожиданно преуспел. Опилки под его руками медленно, но верно начали собираться в едва заметные концентрические круги. Он не просто чувствовал металл – он инстинктивно понимал его. Другое дело, что он захватил своей силой мелкие песчинки, вместо того чтобы создать поток силы лишь в пластинах. О чем я ему и сказал.

Голицын же… Он легонько коснулся пальцами пластин, и опилки в мгновение ока встали дыбом, выстроившись в идеальный, ощетинившийся иглами круг, как шерсть на загривке зверя.

Вот тут я впечатлился. Князь действительно был одарен – высочайший контроль собственной силой на таком уровне! И как же получилось, что их род иссяк…

– Превосходно, князь, – сказал я, игнорируя его вызывающий взгляд. – Теперь – то же самое, но без «костылей».

Я убрал пластины. И положил на стол перед ним простой железный гвоздь.

– Создайте такое же поле. Но не в меди. А в пустом пространстве. Вот здесь, – я указал на точку в дюйме от гвоздя.

– Заставьте гвоздь притянуться к себе!

Это было задание не для марионеточника, а для мага металла. Выполнить его Голицын не сможет. А если у него получится, то я очень удивлюсь. Тогда или я чего-то не знаю о магии, или скорее в князе есть неизвестные мне силы. Все-таки «частота» магии металла и «марионеток» сильно различается. Одно дело – использовать физические особенности металла, пустив по нему свою энергию, и другое – повторить их на голом контроле. Я не собирался унижать князя. Моей задачей было показать – что магия не просто так имеет различия на уровне генов. Что у каждой силы есть свои четкие рамки. Ну и необходимо было все же показать всем окружающим, что мне даже такого уникума как князь есть чему учить.

Он пытался. Я видел, как побледнело его лицо, как вздулась жилка на виске. Но чуда не случилось. Гвоздь так и не сдвинулся ни на миллиметр. Провал ударил по его гордыне. А когда я затем объяснил, что выполнить задание ему было и вовсе невозможно, и рассказал о причинах этого, то казалось, его ненависть взяла новый уровень.

Тестирование было окончено. Теперь я имел полную картину: Оболенский – сильный, перспективный, но грубый и нетерпеливый «огневик». Простолюдины – «темные лошадки», сырой, но потенциально интересный материал. И, наконец, Голицын – талантливый, умный, с врожденным чувством контроля. И при всем этом –абсолютно аморальный и безжалостный. Самый перспективный ученик. И самый опасный враг.

После занятий, оставив свой выводок «одаренных» зализывать обожженные пальцы и уязвленное самолюбие, я направился к Шувалову за объяснениями. Кабинет графа встретил меня привычной тишиной и запахом дорогого табака.

– Ну, как успехи? – спросил он, отрываясь от бумаг с едва заметной ироничной усмешкой.

– Великолепно, граф, – ответил я, опускаясь в кресло. – Пара-тройка наверняка спалит себя по неосторожности, но в целом материал обучаемый. Особенно ваш новый кадр. Талантлив. Просто самородок!

Шувалов понял намек.

– Я понимаю ваше недовольство, Михаил, – с усталой деловитостью сказал он. – Поверьте, удивление мое было не меньше вашего. Но поймите и вы – это Петербург.

Он встал и подошел к окну.

– Здесь репутация и родственные связи иногда весят больше реальной вины. Князь Голицын – представитель одного из древнейших родов. Его арест вызвал в столице переполох. Дядюшки, тетушки, троюродные племянники – вся эта золоченая саранча буквально налетела на пороги Аничкова дворца.

– И Великий князь уступил?

– Он поступил как политик, – поправил меня Шувалов. – За Голицына лично поручился князь Чарторыйский, поставив на кон свою репутацию. Николай Павлович предпочел дать роду шанс искупить вину своего отпрыска службой, а не раздувать скандал, который бросил бы тень на весь наш Комитет. Представьте заголовки в европейских газетах: «В России князей бросают в тюрьму по доносу безродного колдуна». Некрасиво.

Он повернулся ко мне.

– В конце концов, мы имеем то, что имеем. Голицын под присмотром, на коротком поводке. Вы – его учитель. По-моему, весьма изысканная месть. Вы ведь теперь можете устраивать ему ежедневные порции унижения, и он будет вынужден это терпеть. Разве не восхитительно?

– Восхитительно, граф. Особенно когда понимаешь, что эту тварь подбросили именно в мою корзину!

Шувалов нахмурился, и я понял, что перегибаю палку.

– Хорошо, граф. Его будут учить, как и приказано. Но знайте: вы пригрели на груди гадюку. И с меня взятки гладки, когда, как и кого он решит ужалить. Моя задача – научить его шипеть по уставу. А уж в кого он вонзит ядовитые зубы – за это я не отвечаю!

Шувалов кивнул, принимая мою позицию.

– Касательно ваших дел… – сменил он тему. – Как уже сказал, я выполнил свою часть. Ваше прошение, вместе с моей самой лестной рекомендацией, лежит на столе у его высочества. Теперь нужно дождаться возвращения Государя.

– Я умею ждать, – заверил я.

Ну что же, все ответы были получены. У меня теперь враг под боком, туманное обещание дворянства в будущем и целый класс «одаренных», которых нужно было научить не убивать себя магией. Обычный рабочий день.

– И, Михаил, – окликнул меня Шувалов у самой двери. – Будьте с князем… помягче. Он все-таки аристократ.

– Непременно, граф, – ответил я, не оборачиваясь. – Для него заготовлена особая, аристократическая программа. Он непременно оценит!

* * *

Ночью, в своих роскошных апартаментах на Английской набережной, князь Дмитрий Голицын не спал. События последних недель возвращались снова и снова, и каждое воспоминание – словно раскаленное клеймо. Позорные события в Кунгуре. Арест. Каземат. Гнев отца, который встретил его в столице и лично притащил на покаяние к Великому князю. Необходимость кланяться, изображать раскаяние, подчиняться.

Апофеозом унижения стало сегодняшнее занятие. Он, князь Голицын, сидел, как школяр, и по указке этого… мужика… заставлял кусок дохлой говядины проводить ток. И хуже всего было то, что он подчинился. Стиснув зубы до боли в челюсти, он выполнял приказы, чувствуя, как бессильная ярость отравляет кровь. Потому что отец был прав. Потому что Чарторыйский был прав. Это был его единственный шанс остаться в приличном обществе.

«Он сильнее, – с холодной ненавистью признавал Голицын, глядя в темное окно. – Он опытнее. Он знает о Даре то, о чем я и не догадываюсь. В открытую мне его не одолеть».

Нужно было другое оружие. Более тонкое, аристократически-коварное. И память, услужливо подбросила ему воспоминание об одном слухе, которому он тогда не придал значения: слепая, иррациональная ненависть этого Молниева к костромскому проповеднику – некоему отцу Иоанну. Голицын по себе знал – так ненавидеть можно лишь того, кого ты смертельно боишься! А значит, этот Иоанн способен обуздать мерзавца!

Голицын рывком поднялся с постели. В голове его мгновенно родился изящный, простой и дьявольски коварный план. Надо использовать ненависть этого колдуна как оружие против него самого! «Он силен, – думал Голицын, и на его губах впервые за много дней появилась улыбка. – Он умен. Но у каждого есть слабость. Его слабость – этот поп. Что ж. Раз он так хочет встретиться с этим „пророком“, надобно устроить ему эту встречу».

Торопливо позвав прислугу, он приказал принести свечи и письменный прибор. Когда заспанный камердинер отца подал все затребованное, он сел за письменный стол и достал лист лучшей гербовой бумаги. Письмо, которое он начал писать, было шедевром иезуитской лести. Он обращался к отцу Иоанну как к «духовному светочу во тьме безверия», выражая восхищение его «святыми делами». А затем плавненько переходил к главному: «…но скорблю безмерно, отче, ибо пока Свет ваш озаряет земли костромские, здесь, в столице, один из верных сынов Света томится в безбожных казематах, – писал Голицын, имея в виду Никишина. – Его, воина Христова, схватили по ложному доносу. Я, смиренный раб Божий и почитатель вашего великого дара, готов помочь его вызволить. Но моих сил мало. Мне нужна ваша поддержка. Ваше слово, что способно поднять народ…»

Он приглашал Иоанна в Петербург. Для личной встречи. Обещал познакомить с другими «сочувствующими одаренными». Идеальная приманка для фанатика, жаждущего расширить свое влияние. Закончив, он запечатал письмо и отдал его верному слуге с приказом отправить с самой быстрой почтовой тройкой.

Голицын снова подошел к окну. Начинался рассвет. «Пусть сожрут друг друга, – подумал он с холодным злорадством. – Два паука в одной банке. А я… я пока буду учиться. Впитывать те крупицы знаний, которыми этот мужлан так щедро со мной делится. Чтобы, когда они ослабят друг друга до предела, нанести последний, решающий удар».

Он возвращался в постель почти умиротворенным. Игра начиналась снова. И он, Голицын, за все возьмет реванш!