Текст книги "Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв."

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

В Зауральской Башкирии главные события развернулись у Челябинска – центра Исетской провинции. Шедший сюда по приказу Зарубина-Чики И. Н. Грязнов собрал отряд из башкир и казаков. Еще до его появления в городе 5 января вспыхнуло восстание горожан и части гарнизона, не имевшее, впрочем, успеха. 8 января Грязнов со своими силами подошел к Челябинску и окружил его со всех сторон. К этому времени вся Исетская провинция была охвачена восстанием, заводские крестьяне массами присоединялись к повстанцам Грязнова. Предводитель, которого Пугачев произвел в полковники, обратился к жителям города с несколькими воззваниями. В них содержится своего рода обоснование действий повстанцев с точки зрения христианской справедливости. По мысли одного из этих воззваний, Иисус Христос желает освободить «Россию от ига работы», т. е. рабства, которым страна «во изнурение приведена». Виновником этого объявляется дворянство; оно «обладает крестьянами», которых «оне не только за работника, но хуже почитали полян (собак, псов. – В. Б.) своих, с которыми гоняли за зайцами». Далее говорится о заводчиках («компанейщиках»), «которые завели премножество заводов и так крестьян работою утрудили, что и в сылках тово никогда по бывало, да и нет». Именно дворяне изгнали с престола «премногощедрого отца отечества великого государя Петра Федоровича за то, что он соизволил при вступлении своем на престол о крестьянех указать, чтоб у дворян их не было во владении». Одиннадцать лет скрывался и странствовал «отец наш», «а мы, бедные, оставались сиротами». Теперь же мы стараемся «возвести» его, но «дворянство и еще вымысел зделало назвать так дерзко бродягою, донским казаком Пугачевым»^[159].

Грязнов 9 января разбил одни из тобольских отрядов, спешивших на помощь осажденному Челябинску. Из другого отряда на следующий день к повстанцам перешло 300 солдат. В этот же день на помощь к Грязнову пришли работные люди двух демидовских заводов – Каслинского и Кыштымского.

Силы Грязнова насчитывали до 5 тыс. чел., он имел 8 орудий. Того же 10 января начался штурм города, продолжавшийся пять часов. Понеся большие потери и узнав о приближении частей де-Колонга, Грязнов отвел свое войско к Чебаркульской крепости. 13 января в Челябинск вступило войско де-Колонга, который с помощью преданных властям мулл пытался убедить башкир окрестных селений отойти от восстания, но безуспешно. Они слушали воззвания Грязнова, убеждавшего их продолжать борьбу. Восстание продолжалось.

Опираясь на поддержку народных низов – башкир и мещеряков, русских крестьян и работных людей, Грязнов снова двинулся к Челябинску. Навстречу ему вышло войско де-Колонга. Противники встретились 1 февраля у деревни Першино. Грязнов расположил свою артиллерию на высотах, прикрыл се пехотой, впереди выставил башкирскую конницу. Весь день длилось сражение, и де-Колонг вынужден был отступить в Челябинск, который покинул 8 февраля. По существу это было отступление регулярных частей под натиском повстанцев. Де-Колонг в письме в Омск генералу А. Д. Скалону жаловался на то, что «многие государственные, экономические и прочих ведомств крестьяне добровольно, без всякого от злодея (Пугачева. – В. Б.) принуждения не только к стопам его приклоняются, но, рассылая от себя к его партизанам нарочных, призывают в свои жительства». Он же просил Скалона писать ему по-французски и по-немецки, так как восставшие «почты перехватывают, прочитывая письма, узнают о всех с нашей стороны предприятиях»^[160].

Нерасторопность де-Колонга, его отступление вызвали сильное недовольство правительства и самой Екатерины II, которая распорядилась назначить на его место командиром Сибирского корпуса А. В. Суворова. Но фельдмаршал И. А. Румянцев не отпустил его из действующей армии, воевавшей против Турции.

Между тем, Грязнов 4 февраля отправился из Першино в глубь Башкирии. А через четыре дня восставшие во главе с атаманом И. Костроминым взяли Челябинск.

В Западной Сибири начались еще с осени 1773 г. волнения среди местных крестьян и ссыльных казаков, польских конфедератов (участников восстания против царского самодержавия в конце 1760 – начале 1770-х годов). В конце года в районе Екатеринбурга и Верхотурья, Ялуторовска и Краснослободска действовали отряды из крестьян многих десятков деревень. В отряд уральского работного человека И. Н. Белобородова влились до 600 человек, он имел 5 пушек. Отряд разбил воинскую команду, высланную против него из Екатеринбурга; около 60 солдат из ее состава влились в ряды восставших. Пугачев произвел предводителя в атаманы.

Белобородовский отряд вскоре превратился в целое войско. Оно заняло немало заводов и крепостей. Однако распылив свои силы на несколько отрядов. Белобородов терпит поражения. Но снова увеличивается его отряд, и он продолжает борьбу с врагом.

В Исегской провинции действовали отряды М. Ражева (его отряд составлял ранее часть войска И. Грязнова) и М. Евсеева. Первый из них захватил Миасскую крепость. Он эко вместе с некоторыми другими отрядами, объединившими свои силы, осадил с 12 февраля Долматовский монастырь на реке Исети, в котором хранились большие запасы оружия и продовольствия, и расположенный неподалеку город Шадринск. Повстанцы заняли ряд сели деревень, жители которых вступали в ряды повстанцев. Создавались новые крестьянские отряды, которые действовали под Тюменью, Туринском, Краснослободском, Курганом, осаждали Троицкую крепость. Восставшие заняли Курган, около которого на их сторону перешел правительственный отряд из более чем 1200 солдат и крестьян. Действовавшие здесь силы повстанцев возросли до 5 тыс. чел. Но в марте они потерпели поражение от карателей. То же произошло и в районе Тюмени и Туринска.

Воззвания Пугачева находили путь и к сердцам бедняков-казахов. Они не раз нападали на воинские части (Сибирского корпуса де-Колонга. В составе главного войска Пугачева сражался казахский отряд из 200 чел. во главе с Сейдали – сыном Досалы-султана.

Тысячи повстанцев продолжали действовать в Пермском крае в районе Осы и Кунгура, Сарапула и Красноуфимска. То же происходило в Прикамье, Поволжье, в Пензенско-Воронежском районе. Местные крестьяне, работные люди отказываются от повиновения, расправляются с помещиками и заводчиками, чиновниками и священниками. Возникают многочисленные местные отряды, ведущие борьбу с эксплуататорами. В этих местах появлялись пугачевские посланцы и отряды, и это еще более стимулировало выступления угнетенных против господ и властей.

На местах возникает своя народная власть. Все вопросы решают на общих сходках, выбирают атаманов. Распоряжения местных властей, помещиков и заводчиков не признаются.

В Нижегородской губернии зимой 1773/1774 г. восставшие крестьяне разорили около 60 помещичьих имений. Здесь и по всему Поволжью, по его правобережью распространялись слухи о «Петре III», его намерениях. Крестьяне пытаются установить с ним связь, посылая своих представителей-ходоков к «Петру Федоровичу».

Таким образом, уже на первом этапе Крестьянской войны она охватила огромную территорию по Янку, Оренбуржье, Башкирию, часть Западной Сибири, Прикамье, левобережье Волги; это были районы наиболее активных действий повстанцев. Правобережье Волги в это время волновалось и готовилось ко вступлению в активную борьбу, которая стала характерной для этого района на втором и особенно на третьем этапах движения.

ОТ ОРЕНБУРГА К КАЗАНИ

Правящие верхи, понимая, что разгорающееся пламя Крестьянской войны угрожает самому существованию господствующего класса, мобилизуют большие силы. Уже к началу января 1774 г. в распоряжение главнокомандующего А. И. Бибикова выделяется до 16 тыс. солдат с 40 орудиями. Но он считает, что этого мало, так как народное восстание приняло очень обширные размеры. «Пе неприятель опасен, – пишет он графу Чернышеву– какое бы множество его ни было, но народное колебание, дух бунта и смятение». К тому же многие солдаты сочувствовали повстанцам, верили, что ими руководит «истинный государь». Тот же Бибиков в письмо известному писателю Д. И. Фонвизину признавался, что он «дьявольски трусил за своих солдат, чтобы они не сделали так же, как гарнизонные: не сложили оружие перед мятежниками»^[161].

Правительственные силы уже в конце декабря, в январе – феврале 1774 г. переходят в наступление к востоку, югу и юго-востоку от Казани. Отряды повстанцев, плохо организованные и вооруженные, быстро терпят поражения. Одни за другим в руки карателей переходят города Самара, Заинек и Мензелинск, крепости Бакалы и Нагайбак и др. Они заняли большую территорию, прилегающую к Башкирии, Оренбуржью. Бибиков отдает приказ своим войскам двигаться дальше к Оренбургу и Уфе, около которых в трудных условиях морозной и снежной зимы по существу бездействовали армии Пугачева и Зарубина-Чики. Их промедление, помимо причин, вызванных чисто погодными условиями, вызывалось, конечно, явным недостатком военного опыта, стратегической расчетливости обоих предводителей и их помощников, надолго приковавших свои силы к осаде двух пунктов, взятие которых казалось им чрезвычайно важным долом. Подобное поведение повстанцев радовало врагов – Екатерина II в письме князю М. Н. Волконскому, московскому главнокомандующему, с облегчением констатировала: «В несчастии сем можно почесть за счастье, что они, канальи, привязались два месяца целых к Оренбургу, а не далее куда пошли»^[162].

Эта задача, которую безуспешно пытались выполнить обе повстанческие армии, была продиктована стремлением яицких казаков, русских и башкирских крестьян и других жителей Оренбургской губернии взять губернский и провинциальный центры. И это мог не учитывать Пугачев. Предводитель в эти тревожные дни, и тоже в значительной степени угождая тем, на кого опирался, в данном случае яицким казакам, устроил свадьбу. Он женился на Устинье Кузнецовой – дочери казака из Яицкого городка. В доме «императрицы», сохранившемся до наших дней, был устроен пир. На все это уходило драгоценное время. К тому же не все были довольны тем, что Пугачев, вместо того, чтобы добиваться престола, затевает женитьбу, причем на простой казачке. Многие начали сомневаться в «истинности» своего «императора». Все это не могло не вносить элементы деморализации.

Правительственные отряды генерала Мансурова и подполковника Гринева двигались в это время к Бузулуку – важному опорному пункту повстанцев, их продовольственной базе. Здесь располагался 2-тысячный повстанческий отряд И. Арапова и Н. Чулошникова с 16 орудиями. 14 февраля в течение трех с половиной часов продолжался кровопролитный бой. Потеряв более 500 убитых и раненых, пугачевские атаманы отступили на юго-восток к деревне Пронкиной и Сорочинской крепости. На помощь к ним вышел из-под Оренбурга Овчинников с отрядом. Затем сюда же поспешил и уехавший из Яицкого городка Пугачев с 1,5-тысячным войском.

В ночь на 7 марта силы Пугачева атаковали карателей в Пронкино. Спачала их действиям сопутствовал успех – они смяли передовые караулы, ворвались в деревню, захватили два орудия. Бой был ожесточенным. Его судьбу решила атака карателей в тыл и фланг повстанцев, и пугачевцы отступили – они ушли в Татищеву крепость, а Пугачев – в Бердскую слободу. После этого поражения объединяются силы Мансурова и подошедшего сюда же генерала Голицына.

Генеральное сражение состоялось в Татищевой крепости, расположенной в 54 верстах к западу от Оренбурга при впадении в Яик небольшой речки Намыта Самары. Сюда Пугачев привел из-под Оренбурга 5-тысячное войско. Всего в крепости было до 9 тыс. повстанцев с 36 орудиями, в том числе 3 тыс. казаков, 2,3 тыс. башкир, татар, калмыков, казахов, 1,8 тыс. заводских работных людей и крестьян, 2 тыс. помещичьих крестьян и пленных солдат. Пугачев сам расставил пушки, наметил места, наиболее подходящие для обстрела противника. Перед крепостью устроили ледяные горы из снега, политого водой.

22 марта к крепости подошло войско Голицына (от 5 до 8 тыс. чел.). Более трех часов продолжалась перестрелка. Когда один из батальонов карателей пошел в атаку на правый фланг Пугачева, тот приказал открыть ураганный огонь из пушек, а затем перешел в контратаку, решительную и смелую. Несколько часов длился бой. Голицын вводил в действие свои резервы. Каратели обходили повстанцев с разных сторон, жаркий бой кипел в крепости. Повстанцы потерпели поражение, около 1,2 тыс. из них пало на поле боя, более 4 тыс. были ранены или попали в плен. Каратели потеряли около 660 чел. убитыми и ранеными.

Пугачев ускакал в Берду. Оставшиеся силы – 5 тыс. повстанцев, 10 пушек – он вывел из-под Оренбурга. Но неподалеку от него, у Самарского городка, он терпит новое тяжелое поражение от того же Голицына (400 убитых, более 2,8 тыс. пленных). Во время этих двух поражений Главная армия Пугачева по существу перестала существовать, погибли или попали в плен многие пугачевские атаманы, сподвижники, предводители Крестьянской войны: Битошпов, Соколов-Хлопуша, Шигаев, Подуров, автор манифестов Почитании, Арапов, Чулошников, Горшков, Толкачев и другие.

Одновременно со снятием осады Оренбурга каратели, возглавленные подполковником Михельсоном, прибывшим из Польши, разбили повстанческую армию Зарубина-Чики под Уфой (24–25 марта). А войска Мансурова разбили в Яицком городке повстанцев, продолжавших осаждать крепость, и 15 апреля вступили в город.

Правительство Екатерины II поспешило объявить по всей стране о подавлении «мятежа» взбунтовавшейся черни. О том же сообщали своим патронам иностранные дипломаты, находившиеся в Петербурге. Командиры карателей получили награды и повышения в чинах.

Однако торжествовали они рано. Правда, после жестоких поражений у Пугачева оставалось не более 400 чел Но его звали: к себе повстанцы-башкиры Кинзи Арсланова, и он направился в Башкирию и па. Южный Урал, где продолжалось восстание.

Здесь действовали разрозненные отряды, в составе которых вместе боролись башкиры и русские, татары и мещеряки. Они нападают на имения местных дворян, изгоняют их, отнимают у них землю и скот. Повстанцы осаждают Мензелийск и Бирск. В марте снова вступает в борьбу Салават Юлаев, оправившийся от тяжелого ранения. Из своей родной деревни Текеево он идет к Красноуфимску, по пути с обирая разбитых повстанцев. Но у деревни Бугалыш он терпит поражение и уходит в Зауральскую Башкирию по направлению к Златоусту. Появился он здесь в середине апреля с 2 тыс. повстанцев. Северо-западней Златоуста в районе деревни Верхние Киги действовал другой башкирский отряд из 3 тыс. чел. во главе с Антуганом Биктимировым.

Пугачев знал о действиях повстанцев в Башкирии, недаром он направился именно в эти места, которые стали центром Крестьянской войны на втором ее этане. Его отряд занимает в апреле заводы Авзяно-Петровский, Вознесенский и Белорецкий. В последнем он пробыл до 1 мая. Известия о походе Пугачева, его указы и манифесты поднимают на борьбу новые массы людей – башкир и русских, крестьян: и работных людей, казаков и калмыков. К нему и Салавату Юлаеву присоединяются многие мелкие отряды. Силы Пугачева выросли в мае до 5 тыс. чел. 6 мая он штурмует Магнитную крепость и овладевает ею, захватывает в ней орудия. Сюда к нему пришли со своими отрядами Белобородов из-под Екатеринбурга (700 чел) и Овчинников и Перфильев из-под Яицкого городка. Здесь же состоялось совещание старшин всей Башкирии, которым Пугачев обещает возвратить отнятые у ее жителей земли. В ответ башкиры с воодушевлением поддерживают «надежду-царя», вступают в ряды его войска, дают ему лошадей, продовольствие и фураж. Их борьба в составе многих партизанских отрядов отвлекает силы карателей.

Из Магнитной Пугачев с войском уже из 8 тыс. чел. движется вверх по Ямку. 19 мая он захватывает Троицкую крепость. Но под ее стенами через два дня терпит поражение от войска де-Колонга, который пришел сюда от Челябинска» Однако Пугачев сохранил боеспособность. Отступая на северо-запад от Троицкой крепости, он 23 мая встретил у деревни Лягушиной отряд Михельсона, и этот опытный военачальник удивился увидев стройный отряд повстанцев: «Я, имев известие, что Пугачев разбит, никак себе не мог представить, чтоб сия толпа была Пугачева, а более думал, что идет корпус генерал-поручика де-Колонга»^[163]. В ходе сражения повстанцы сначала разгромили левый фланг Михельсона, солдаты которого обратились в бегство. Но пугачевцы, прекратив борьбу, стали захватывать обоз, и этим воспользовался Михельсон – собрав свои расстроенные части, он бросил их в атаку, и восставшие отступили. Пугачев направился дальше в сторону Златоуста и его окрестностей, намереваясь соединиться с Салаватом Юлаевым.

Салават Юлаев в апреле действовал к западу от Златоуста в районе Симского, Саткинского и других заводов, занятых им. У него было 3 тыс. повстанцев. Один из отрядов возглавил его отец Юлай Азналин, который получил от Пугачева чин полковника. К ним присоединялись многие русские работные люди и крепостные крестьяне, которым Салават читал манифест Пугачева, объявлявший об отмене крепостного состояния крестьян и зачислении их в вольные казаки. Недалеко от Симского завода у деревни Юрал 8 мая произошло сражение отрядов С. Юлаева и Михельсона. «Мы нашли такое сопротивление, – говорит царский военачальник, – какого не ожидали: злодеи, не уважая нашу атаку, прямо пошли нам навстречу»^[164]. Салават в ответ на церемониальные передвижения частей Михельсона бросился на них во главе своей башкирской конницы, летевшей стремительной лавиной на врага. Несколько часов с переменным успехом дрались восставшие с врагов. Салават отступил. В конце мая Михельсон снова разбивает его в этих же местах.

Юлаев идет к деревне Киги. Сюда же спешит Пугачев, присвоивший храброму башкирскому предводителю звание бригадира (чип средний между полковником и генерал-майором). Они объединили свои силы, несмотря на противодействие Михельсона, который свой отряд, сильно ослабленный в походах и боях с восставшими, вынужден был отвести в Уфу.

Оба предводителя решили идти на запад к Волге, где, по полученным ими известиям, вели активную борьбу тысячи русских и нерусских повстанцев Поволжья.

В июне Салават Юлаев захватил города Бирск и Красноуфимск. 18 июня Пугачев и он подошли к городу Осе, разбили у его стен гарнизон. А на следующий день город открыл им ворота и сдался без боя. Важное агитационное значение для Пугачева имело «признание» его «государем» одним старым отставным солдатом, видевшим в свое время настоящего императора Петра III. Салавата Юлаева, снова тяжело раненного, из-под Осы опять отвезли в его родную деревню Текеево.

Пугачев с войском продолжает движение на запад. Его целью была Казань – крупный административный и хозяйственный центр на пути к Москве. Захватывая заводы и селения, повстанческое войско приближалось к Казани. Дворяне в панике разбегались во все стороны, а их подневольные крестьяне «вседушно» присоединялись к Пугачеву и его полковникам. Все Прикамье полыхало в огне народной войны против дворян-угнетателей.

Почти беспрепятственно повстанческое войско дошло от Осы к Казани, в которой находилось сравнительно мало правительственных сил. Большинство карательных отрядов действовало в Башкирии и на Урале. Многие из них получили приказ быстро двигаться к Казани. Но поголовное восстание населения Башкирии мешало карателям, сильно их задерживало. Местные жители не давали им подвод и продовольствия, скрывали сведения о движении Пугачева и других предводителей или вводили в заблуждение ложными показаниями. Из-за ложных данных о местонахождении Пугачева немало дней попусту потерял преследовавший его Михельсон.

При подходе к городу повстанцы разбили небольшой отряд полковника Толстого из 200 солдат, многие из них перешли на сторону Пугачева. И июля он приблизился к Казани, располагая более чем 20-тысячной армией. Ему противостоял гарнизон из 1,5 тыс. солдат, вооруженное казанское дворянство и до 6 тыс. вооруженных горожан-богатеев. Перед штурмом Пугачев и Овчинников произвели рекогносцировку, осмотрели укрепления и батареи. Как часто он делал и до этого, Пугачев собрал военный совет. На нем определили направления ударов повстанческих сил, разделенных на четыре колонны. Наметили, что после взятия Казани восставшие пойдут на Москву, чтобы «Петру III» «…тамо воцариться и овладеть всем Российским государством»^[165].

В 6 часов утра 12 июля начался штурм. Восставшие под прикрытием возов с сеном и пушек приблизились к городским укреплениям, окружили и разбили передовые части врага, вышли во фланги и в тыл основным ого силам, захватили пушки. К середине дин город был взят. Оставшиеся в распоряжении властей части укрылись в крепости. Но к вечеру Пугачев получил известие о приближении войска Михельсона. Он вывел свою армию из города и поставил ее у деревни Царицыной в семи верстах от города.

Начался кровопролитный бой, продолжавшийся пять часов. Обе стороны понесли тяжелые потери (у Пугачева 800 убитых, более 730 пленных). На следующий день Пугачев, отведший свои войска, попытался воспрепятствовать Михельсону, направившемуся в город, но неудачно. 15 июля он снова штурмует Казань. И опять Михельсон удивляется воинской стойкости своих классовых врагов: «Злодеи на меня наступали с такою пушечною и ружейною стрельбою и с таким отчаянием, коего только в лутших войсках найти надеялся»^[166]. Пугачевские повстанцы смело нападали на фланги Михельсона, сам предводитель, подавая пример храбрости и воинского умения, руководил боем, скакал по всему фронту, от одного фланга к другому. Четыре часа кипел рукопашный бой. Михельсон ввел в бой конницу – свой последний резерв – и выиграл это ожесточенное сражение. Армия Пугачева снова перестала существовать – он потерял до 2 тыс. убитыми, 10 тыс. пленными, пушки и знамена. Тысяч с шесть разошлось по домам.

Пугачев с остатками своей разбитой армии (от 1 до 2 тыс. чел.) в ночь на 17 июля переправился на правый берег Волги у Кокшайска. Затем прошел еще некоторое расстояние на запад до Курмыша. Это говорит о том, что в начале отступления от Казани он и его ближайшие сподвижники как будто не оставляли мысль о походе на Москву. Однако, располагая небольшими силами и не имея достаточно вооружения, они поняли бесперспективность движения в этом направлении, где встретили бы сопротивление свежих войск. Поэтому от Курмыша Пугачев повернул на юг с целью выхода к Дону, жителей которого он надеялся поднять на борьбу. Кстати говоря, этот донской вариант родился не в дни казанской неудачи, а обсуждался пугачевцами раньше, еще в начале 1774 г.^[167].

Окончился второй этап Крестьянской войны, когда особенно активное участие в ней принимают работные люди уральских заводов, русские и башкирские крестьяне. Их совместные и дружные выступления, героические и бесстрашные, сделали Башкирию и Урал главной ареной борьбы угнетенных масс за свое освобождение. Именно она позволила Пугачеву возродить силы главной повстанческой армии и совершить длительный и замечательный рейд от Оренбурга через Урал и Прикамье до Казани, взятой после решительного штурма. На этом пути, как и ранее, были победы, обусловленные всенародной поддержкой правого дела повстанцев, и поражения, неизбежные ввиду их плохой организованности и вооруженности.

Поражение под Казанью, как и под Оренбургом, обозначило резкую грань в истории Крестьянской войны. Начался ее третий, заключительный этап, самый выдающейся по размаху борьбы и самый трагический в ее конце.

ОТ КАЗАНИ ДО ЦАРИЦЫНА. ПОРАЖЕНИЕ

Уже взятие Казани послужило мощным сигналом для широкого народного восстания, которое быстро, словно пламя, охватило ряд губерний Поволжья и Центра – Казанскую, Нижегородскую, Симбирскую, Пензенскую, Саратовскую, Тамбовскую, Воронежскую. Продолжалась борьба в Оренбургской губернии и на Урале, в Казахстане и Сибири. На всей этой огромной территории действовали многие повстанческие отряды. Десятки тысяч восставших продолжали упорную борьбу.

По сообщениям командующих карательными войсками, русское и нерусское население правобережья Волги уже при известии о приближении Пугачева вставало на борьбу. Восставшие разоряли имения помещиков, а их самих ловили и расправлялись с ними. Та же участь постигла тех священников, которые пытались противодействовать восставшим.

Особенностью третьего этапа Крестьянской войны, начавшегося после взятия Казани, было усиление стихийности и локальности движения. Большое число местных повстанческих отрядов, которое возникло в это время, действовало, как правило, в пределах своих селений и уездов. Освобождая свои родные места, они считали задачу выполненной.

Многие повстанцы Правобережья вливались в главное войско Пугачева, которое, насчитывая после казанского поражения 1–2 тыс. чел., при подходе к Саратову увеличилось до 20 тыс. чел. Но эта армия была уже не та, какой она являлась на первом и втором этапах Крестьянской войны. Отсутствовала большая часть яицких казаков, работные люди и башкиры-конники также остались по ту сторону Волги. Основная масса повстанцев была не обученной военному делу, плохо вооруженной. Оторванность от уральских заводов, снабжавших армию Пугачева пушками и припасами, тоже сказывалась самым отрицательным образом.

Тем не менее участие новых огромных масс эксплуатируемых, в первую очередь крестьян, русских и нерусских, придало Крестьянской войне новый мощный импульс. Именно это время народной войны было самым страшным для всех дворян России. Массовые расправы с помещиками и их прихвостнями, осады городов и монастырей, разорение имений и фабрик, разговоры и слухи о продвижении Пугачева к Москве вызвали настоящую панику среди дворян, правящих кругов России. А. Болотов, современник этих событий, живший в Москве, записал в своем дневнике: «Заговорили тогда вдруг и заговорили все и въяв о невероятных и великих успехах… Пугачева, а именно, что он… не только разбил все посланные для усмирения его военные отряды, но, собрав превеликую армию…, не только грабил и разорял все и повсюду вешал и… умерщвлял всех дворян и господ, но взял… самую Казань и оттуда прямо будто бы уже шел к Москве… Мы все (дворяне. – А. Б.) удостоверены были, что вся… чернь, а особливо все холопство и наши слуги, когда и не въяв, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и пламя… Ожидали того ежеминутно мы, на верность и самих наших слуг никак полагаться, а паче всех их и не без основания почитали еще первыми и злейшим и нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых… местах (т. е. по Волге. – В. Б.) со своими господами и как всех их либо сами душили, либо предавали в руки и на казнь… Пугачеву, то того и смотрели и ждали, что при самом отдаленнейшем еще приближении его к Москве вспыхнет в ней пламя бунта и народного мятежа»^[168].

В Москве и Московской губернии объявили сбор ополченцев, в том числе из крепостных крестьян. Тот же Болотов рассказывает, что его собственные крестьяне, собранные против Пугачева (а власти старательно скрывали цель подобных сборов), узнав об этом, возмутились. Один из крестьян, к которым обратился их помещик, крикнул: «Да, стал бы я бить свою братию! А разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие!»^[169].

Пугачев поначалу, отступив от Казани, шел на Нижний Новгород, планируя в дальнейшем направиться к Москве; об этом говорили ему ближайшие советники. Но в городах, лежавших на пути к Москве, имелись сильные гарнизоны, отовсюду стягивались в этот район войска. На правом фланге постоянно преследовал его отряд Михельсона, имевший задание не пропустить Пугачева на запад. Взвесив все, Пугачев решил повернуть на юг в сторону Дона с тем, чтобы поднять на борьбу своих земляков и с новыми силами идти в поход к Москве и Петербургу.

«Нет детушки, нельзя! Потерпите! Не пришло еще мое время! – говорил он своим сподвижникам. – А когда будет, так я и сам без вашего зова пойду. Но я теперь намерен итти на Дон, меня там некоторые знают и примут с радостью».

20 июля Пугачев переправился через реку Суру у Курмыша и отсюда повернул на юг. Шел он стремительно, делая нередко по 80 верст в сутки. Повстанческое войско, быстро разраставшееся, ускользало от карательных отрядов, опережало их. Уже 23 июля оно заняло Алатырь, еще через четыре дня – Саранск. По пути в него вливались новые отряды, в городах в руки Пугачева попадали пушки и ядра, всякие запасы, казна и продовольствие. Предводитель организовывал суд и расправу. Так, в Саранске на суд к Пугачеву крепостные крестьяне в течение трех дней приводили своих помещиков – более трехсот дворян но его приговорам были повешены. То же происходило и в других мостах. Кроме того, сами крестьяне многих отрядов, действовавших самостоятельно, беспощадно истребляли своих господ-угнетателей. Классовая месть угнетенных, копившаяся веками, обрушивалась с праведным гневом на головы притеснителей-дворян.

Правительство шлет в район Крестьянской войны новые полки, особенно после заключения мира с Турцией в Кючук-Кайнарджи – части действующей армии сразу же начинают перебрасывать против Пугачева, а также для охраны тех городов (Москвы, например), куда могли прийти его повстанцы. 21 июля в Петербурге императрица созывает специальное заседание Государственного Совета, на котором рассматриваются меры борьбы с Пугачевым. Новым главнокомандующим назначают генерал-аншефа графа П. И. Панина. В его распоряжение выделяются большие силы; Екатерина II имела полное основание написать ему: «Итак, кажется, противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была»^[170].

Панин срочно высылает войска для прикрытия Москвы. Но Пугачев в это время продолжает стремительный марш на юг.

С выходом повстанческой армии на волжское Правобережье, с одной стороны, наиболее отчетливый характер приобрели лозунги движения, идеология участников Крестьянской войны, с другой – выявились такие ее черты, как слабая организованность, стихийность, локальность. Если элементы сознательности нарастали, то элементы организованности – наоборот, уменьшались. В этом смысле третий этап Крестьянской войны заметно отличается от первого и второго ее этапов.

Необходимо подчеркнуть, что повстанцы 1772–1775 гг. даже в наиболее выдающихся документах идеологического характера, вышедших из их среды, – в прокламациях, роль которых играли манифесты и указы, воззвания и постановления Пугачева, его сподвижников, Военной коллегии, – не поднялись и ни в коей степени не могли подняться до того, чтобы создать ясную и четкую политическую программу переустройства общества, создания нового общественного строя ввиду той «политической неразвитости и темноты крестьян», на которую указывал В. И. Ленин применительно ко второй половине XIX – началу XX в.^[171] Тем более это было свойственно крестьянам-повстанцам времени Пугачева. Но эта политическая ограниченность, «невоспитанность» не может дать основание для отрицания «революционных элементов в крестьянстве», их «наличность… не подлежит… ни малейшему сомнению»^[172].