Текст книги "Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв."

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Крестьяне на мирских сходках-кругах решают интересующие их вопросы. Они выделяют с каждого двора по человеку в отряды восставших, а иногда уходят в них целыми деревнями. Крепостные документы летят в огонь, работы на феодалов и выплаты платежей прекращаются.

Горожане поднимают восстания, расправляются с воеводами, приказными и богатыми купцами, открывают ворота разинским отрядам. А они действуют во многих местах, вплоть до верховьев Волги и за Волгой, захватывают Пензу и Саранск, Верхний и Нижний Ломовы, Алатырь и Курмыш и другие. Максим Осипов, один из выдающихся разинских сподвижников, ведет бои в Нижегородском уезде.

Почти все нерусское население Козьмодемьянского и Курмышского, Цивильского и Чебоксарского уездов ведет борьбу против феодалов. Так, чуваши, татары и другие повстанцы во главе с русским предводителем Михаилом Бородиным осаждают Цивильск. А в осаде Симбирска, помимо большого количества русских повстанцев, принимают участие несколько тысяч чувашей, мари, мордвы и татар.

В верховьях Дона и его притоков и в Слободской Украине переходит на сторону восстания ряд городов – Острогожск co своим гарнизоном во главе с полковником И. Дзиньковским, Ольшанск, Чугуев, Змиев, Царев-Борисов и другие.

Правящие круги, перепуганные размахом Крестьянской войны, принимают экстренные меры. Спешно собирают войско и высылают его в район военных действий. Сам царь Алексей лично проводит смотр войскам. Их главнокомандующим он назначает боярина князя 10. А. Долгорукого, человека энергичного и жестокого, уже снискавшего известность в качество полководца в недавно закончившейся войне с Польшей. Правительственные силы сосредоточиваются в Казани, Шацке и Арзамасе, который стал опорным пунктом Долгорукого. Сначала отдельные царские войска вели борьбу с многочисленными повстанческими отрядами и были по существу изолированы друг от друга.

Но в октябре каратели переходят в решительное наступление. К Симбирску, который продолжает осаждать 20-тысячное войско повстанцев, подходит войско Ю. Н. Борятинского, жаждущего взять реванш за свое сентябрьское поражение. Под стенами города закипела ожесточенная битва. Повстанцы бились, как львы. Разин сражался в гуще боя, был ранен; истекающего кровью и потерявшего сознание атамана вынесли с ноля боя его помощники. Повстанцы потерпели поражение, и Борятинский соединился с Милославским, осажденным в кремле. Восставшие целую ночь штурмовали его укрепления. Воеводы послали полк ратников им в обход к берегу Волги, и среди повстанцев началась паника. Каратели воспользовались этим и довершили разгром разинского войска. Самого предводителя его казаки унесли в лодку, и рано утром 4 октября в сопровождении небольшого отряда преданных людей лодка с раненым Разиным отплыла вниз по Волге.

Катастрофа под Симбирском предопределила окончание деятельности Разина. В связи с пораженном под Симбирском некоторые исследователи считают возможным писать о недостойном поведении Разина, чуть ли не его эгоизме и предательстве, так как он бросил-до на произвол судьбы свое войско и бежал с поля боя, спасая свою жизнь. Но при этом в должной степени не учитывается тяжелое состояние атамана, та атмосфера отчаяния и паники, которая царила среди повстанцев. Подобное поведение отличало их отряды, плохо организованные и вооруженные, и во время многих других поражений в схватках с войсками Долгорукого, Борятинского и других царских воевод.

Нельзя согласиться также с утверждением некоторых ученых, которые пишут, что после поражения под Симбирском Разина, плывшего вниз по Волге, даже не пустили к себе в город жители Самары и Саратова, что якобы свидетельствует о разногласиях в рядах повстанцев, которые и сыграли роковую роль в октябрьской катастрофе^[91]. Конечно, разногласия в среде повстанцев имелись – в этом и заключалась трагедия обездоленных и темных людей, которых не спасли ни отчаянное мужество, ни огромный размах восстания. Что же касается того, что самарские и саратовские жители Разина «в городы не пусти ли», то об этом говорится в официальной грамоте Приказа Казанского дворца^[92], а, как известно, правительственные акты изо всех сил старались очернить Разина и его дело, не брезгуя никакими вымыслами и фальсификациями. В то же время из другого документа – записи допроса крестьянина И. Яковлева в стане главнокомандующего Ю. А. Долгорукого под Арзамасом – видно, что Разин в Самаре был, разговаривал там с «жилетцкими людми», конфисковал вино у одного кабацкого откупщика^[93]. Это лишний раз свидетельствует о том, с какой осторожностью следует относиться к официальным версиям, излагавшим те или иные события восстания в угодном правительству духе.

Но симбирское поражение и ранение главного предводителя не привели к окончанию Крестьянской войны. Восстание продолжало бушевать на огромной территории. Действовали старые повстанческие отряды и войска, создавались в ряде мест новые. Восставшие вели ожесточенные бои с карательными армиями, пытались наступать на войско Долгорукого в его ставке – Арзамасе. Царским воеводам с большим трудом удавалось продвигаться вперед, ведя непрерывные сражения с повстанческими отрядами, которые, рассеявшись после неудачи, снова и снова собирали силы и продолжали борьбу.

В это время, осенью и зимой 1670 г., в движении участвовало до 200 тыс. повстанцев.

В Нижегородском уезде в результате решительных действий повстанцев М. Осипова в руки восставших перешли богатые села Лысково и Мурашкино, затем, поело осады (с 1 по 17 октября), – Макарьевский Желтоводский монастырь. В Арзамасском уезде воевал с карателями 7-тысячный отряд «старицы» Алены из местных крестьянок. Ее схватили и сожгли на костре. Перед смертью эта мужественная воительница бросила в лицо палачам гордые и смелые слова: если бы побольше людей дрались так же храбро, как она, Долгорукий поворотил бы вспять. На Унже и Ветлуге, в Лесном Заволжье, действовали отряды И. Пономарева и М. Ф. Мумарипа, в Мордовии – мурзы Акая, в Слободской Украине – Алексея Хромого и т. д. Восставшие появлялись в центральных уездах и даже поблизости от Москвы.

Однако в конце года повстанцы терпят ряд новых крупных поражений: в октябре под городом Шацком и селом Мурашкиным, в ноябре – в Слободской Украине, в декабре – в Мордовии и Заволжье. Каратели один за другим отбивают у повстанцев захваченные ими города и селения. Огнем и мечом проходят они по местам народной борьбы. По свидетельствам современников, в ходе подавления восстания от их рук погибло до 100 тыс. повстанцев. В одном Арзамасе за три месяца по приказам Долгорукого палачи казнили 11 тыс. пленных участников движения. По свидетельству современника, «место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены виселицы, и на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там торчали колы с посаженными на них мятежниками, из которых немалое число было живо и на третий день, и еще слышны были их стоны»^[94].

Карательные войска довершили дело в начало 1671 г. – основные очаги Крестьянской войны были подавлены. Но Астрахань продолжала борьбу в течение всего этого года. Весной войско астраханских повстанцев совершило поход к Симбирску, осаждало его, но не добилось успеха и возвратилось назад. Пала Астрахань 27 ноября.

Задолго до этого, 14 апреля, на Дону, в Кагальницком городке богатые казаки во главе с войсковым атаманом К. Яковлевым схватили Разила.

Мятежного атамана привезли в Москву на телеге в оковах и в рубище. Накались допросы и жестокие пытки. Следственное дело Разина, скорее всего, безвозвратно погибло. Ныне известно только о трех его показаниях – о казни брата Ивана в 1665 г., как причине его выступления, о попытках наладить связи с бывшим патриархом Никоном (см. выше) и, наконец, о вожде восставших татар кадомском «служилом человеке» Асае Карачурине.

На пути в столицу Разин утешал своего не столь стойкого, как он сам, брата Фрола, «говоря, что когда привезут их в город Москву, будет оказана им великая честь, тысячи людей, и самые знатные тоже, выйдут им навстречу, потому что ждут по дождутся их увидеть». Анонимный автор-англичанин, сообщающий эти сведения, пишет далее, что «предсказание» Разина сбылось: по прибытии в столицу «ожидало его великое множество народа высокого и низкого звания». Во время пыток он опять уговаривал Фрола, «дабы укрепить его», «сказал, что должно помнить ему, сколь многим пользовался он в жизни, что долго жил он среди друзей в чести и славе и имел под началом тысячи и тысячи, а потому надлежит ему нынче принять тяжелую долю свою с терпением».

На эшафоте у Лобного места, перекрестившись и сказав последнее «прости» окружавшему место казни народу, предводитель восставших столь же стойко перенес последнее испытание. Правительство, опасаясь волнений, окружило место казни плотными рядами войск. Разину «с превеликой поспешностью» отрубили правую руку, левую йогу и голову, он при этом «ни единым вздохом не обнаружил слабости духа»^[95].

Боярская Москва ликовала, церковь служила благодарственные молебны и предавала анафеме Степана Разина. Слухи о восстании распространялись по окрестным странам, а их владетели поздравляли царя Алексея Михайловича с победой. В Западной Европе по свежим следам издают первые сочинения о «бунте» российской черни. Простой же народ России оплакивал смерть своего атамана, складывал о нем бесчисленные песни и легенды, дожившие до нашего времени:

Помутился славный тихий Дон

От Черкесска до Черного моря!

Помешался весь казачий круг!

Атамана боле нет у нас,

Нет Степана Тимофеевича,

По прозванию Стеньки Разина.

Поймали добра молодца,

Завязали руки белые,

Повезли во каменну Москву

И на славной Красной площади

Отрубили буйну голову!

Короткая и бурная жизнь Степана Разина, поразившего современников и потомков, была отдана народу, делу борьбы за лучшую долю для всех угнетенных и униженных. Он принял эстафету борьбы с народными притеснителями (в его войске сражались, например, участники «Медного бунта» 1662 г.) и передал ее следующим поколениям. Сподвижники казненного атамана не раз поднимались на борьбу в 70-е годы на Дону, у некоторых из них сохранились даже знамя и «прапорец» Степана Разина. Разницы-астраханцы участвовали в Московском восстании 1682 г. В 1688 г. донские казаки-раскольники «хотели… воровать, как Стенька Разин»^[96]. В Крестьянской войне начала XVIII в. тоже участвовали разинцы, в том число и булавинский полковник И. Лоскут, «про которого сказывают, что он был при Стеньке Разине лет с 7».

Вторая Крестьянская война закончилась, но разинские традиции продолжали долго жить среди угнетенных, поднимавшихся на борьбу против феодалов в конце XVII в. и позднее.

ТРЕТЬЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА

НА РУБЕЖЕ ДВУХ СТОЛЕТИЙ

Подходил к концу XVII век. Новый 1700 год русские люди встретили по 1 сентября, как столетиями до этого, а 1 января, к тому же по новому, григорианскому, летосчислению; по принятому до этого времени византийскому счету («от сотворения мира») это был бы 7208 год. Начиналась знаменитая эпоха реформ, «петровских преобразований», «европеизации» страны. Страна, как, не без преувеличения, напишет столетие с лишним спустя великий поэт, «мужала с гением Петра».

Подготовленные и начатые еще во второй половине предыдущего столетия реформы выводили Россию на новые рубежи, превращали ее в одну из ведущих мировых держав. Но все эти успехи достигались очень дорогой ценой: крайним истощением народных сил, возрастанием до невиданных размеров эксплуатации. Методы, которыми проводились реформы, направленные на укрепление государства и его социальной опоры в лице дворянства и купечества, дали основание В. И. Ленину сказать, что Петр I «ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»^[97].

Не удивительно, что правление Петра сопровождалось непрерывными классовыми выступлениями народных низов.

В июне 1671 г. на помосте около Лобного места под топором палача скатилась голова Степана Разина, а около полугода спустя закончилось сопротивление Астрахани – последнего оплота второй Крестьянской войны. Несмотря на разгул мести карателей и палачей, народное движение на Дону, где началась разинская эпопея, не стихает на протяжении последних 30 лет XVII в. В 70 – начало 80 х годов оно приобретает такие формы, что угрожает вылиться в новое восстание. Его участники, среди которых имелись и повстанцы 60 – начала 70-х годов, сохранившие даже знамя («прапорец») Разила, мечтали в начале 80-х годов соединиться с московскими стрельцами. Правда, это не удалось сделать. Но в Москве в 1682 г. стрельцы и солдаты с их союзниками так «тряхнули царством», что заколебалось здание формирующейся абсолютистской монархии. Они сменили правительство, контролировали его и заставили пойти на уступки. Среди участников Московского восстания 1682 г. имелись и разницы, переведенные после 1671 г. в Москву из Астрахани. Герои 1666–1671 гг., эти «возмутители спокойствия», тревожили покой власть имущих и позже, вплоть до событий классовой борьбы начала XVIII в., в которых они участвовали.

В начале XVII в. Крестьянская война, сопровождавшаяся борьбой народных масс против иностранной интервенции, продолжалась полтора десятилетия. Огромные усилия, затраченные ими, истощение и разорение страны делают понятным тот факт, что в течение нескольких десятилетий социальные низы не могли подняться на классовую борьбу такого масштаба. Правда, в 40–60-е годы в стране произошел ряд восстаний и выступлений, однако новая Крестьянская война падает на вторую половину 60 – начало 70-х годов. Кроме того, нужно иметь в виду, что первая Крестьянская война сдержала на время окончательное закрепощение крестьян.

После второй Крестьянской войны беспощадно проводятся в жизнь нормы Соборного уложения 1649 г. Крепостнический «устав» ужесточается, распространяясь на новые районы страны. В эпоху разинского движения и после него крепостническое государство, несравненно более мощное, чем в начале XVII в., гораздо быстрей расправляется с народными движениями, обильными в это «бунташное» время. Сословно-представительная монархия превращается в абсолютную, и это сопровождается, с одной стороны, возрастанием роли дворянства, усилением ого экономической мощи и политического влияния, с другой – ухудшением материального положения и ростом политического бесправия народных масс.

В последней трети XVII – начале XVIII в. продолжается рост землевладения дворян, уменьшается крестьянская запашка, усиливается феодально-крепостнический гнет. Раздачи земель правительством идут непрерывно и в больших размерах. За разгром разинского восстания огромные владения получают Ю. А. Долгорукий и другие каратели. То же происходит по случаю подавления восстания в Москве 1682 г., победы Петра в борьбе за власть с Софьей в 1689 г., за Чигиринские походы в 70-е, за крымские в 80-е годы и т. д. Помещики получали земли из дворцового ведомства, черносошные, пустые земли «Дикого поля» в южных уездах. Феодалы, не ограничиваясь пожалованиями правительства, самовольно захватывают земли на юге и юго-востоке; их владения приближаются к донским пределам, вклиниваются в земли нерусских народов Поволжья, Приуралья, распространяются в пределах Украины. Наиболее знатные феодалы, царские родственники и фавориты сказочно обогащаются за счет ограбления и эксплуатации крепостных. Нарышкины, родственники Петра I по матери, в 80–90-е годы получают 6,5 тыс. крестьянских дворов из дворцовых владений. К началу третьей Крестьянской войны фельдмаршал Б. П. Шереметев имел в своих 19 вотчинах 6282 двора с более чем 40 тыс. жителей. В начале же столетия некоторые дворянские семейства (Лопухины, Нарышкины, Черкасские) владели примерно по 10 тыс. крестьянских дворов, 15 дворян – по 1–2 тыс., 50 дворян – по 500–1000, 400 дворян – по 100–500 дворов. В целом при Петре 1 в раздачу попали сотни тысяч крестьян.

Положение крестьян ухудшилось после подавления разинского движения. Власти усиливают сыск беглых, ужесточают репрессии против них^[98]. 13 результате законодательной деятельности правительства (особенно важны в этом плане наказ сыщикам 2 марта 1683 г. и указ 23 марта 1698 г.) вырабатывается своеобразный кодекс сыска беглых крестьян и холопов. Сыск принял постоянный государственно-организованный и массовый характер; он продолжался в течение всей последней трети XVII в.; особенно большие размеры характерны для сыска 90-х годов, когда его масштабы «ни в какой мере не уступали масштабам сыска в 60-е годы»^[99]. Правительство во второй половине XVII в. постепенно распространяет нормы сыска беглых на окраины страны. В обстановке массового бегства на юг в 70–80-е годы эти меры к концу столетия Начинают применяться властями и на территории Дона, что, естественно, вызывало крайнее недовольство донского на качества.

О тяжком положении крестьян петровского времени сохранилось немало сведений. Барщинные работы, различные взносы и повинности разоряли их хозяйство. И. Т. Посошков сообщает, что помещики накладывают на своих крестьян «бремена неудобноносимая»; есть такие «бесчеловечные дворяня», которые в пахотную и сенокосную пору не оставляют своим крестьянам ни одного дня для работы на себя или, забрав положенные оброк и столовые запасы, «еще требуют с них излишняго побору и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют». По его же словам, «многие дворяне говорят: «Крестьянину де не давай обрости, но стриги ево, яко овцу, догола». И, тако творя, царство пустошат, понеже так их обирают, что у иного и козы не оставляют, и от таковые нужды домы свои оставляют и бегут»^[100]. В одном из подметных писем, адресованных Петру I (1700 г.), группа крестьян жалуется, что дворяне, «яко львы зубы, челюстьми своими пожирают и яко же змии ехидные, рассвирепел, напрасно пожирают» то, что создается трудом их подданных^[101].

Значительно увеличивается налоговое бремя. Помимо внесения подворной подати, уплаты косвенных налогов (таможенные, кабацкие и др.), с начала XVIII в. вводится много новых: деньги корабельные, рекрутские, драгунские и многие другие. Войны (особенно Северная, начавшаяся в 1700 г.), создание армии и флота, постройки заводов и каналов – все это требовало колоссальных средств. Налоги брались со всего: с бань и постоялых дворов, перевозов и мельниц, с лавок и шалашей – со всего, что продавалось и покупалось.

Особенно тяжелым было положение крестьян. В среднем на один крестьянский двор падало до 10–15 руб. и более различных платежей. Для сравнения можно привести такие данные (за 1706 г.): для выплаты двухгодичного оброка по 1 руб. 69 коп. со двора крестьянам имения И. Квашнина-Самарина в Калужском уезде требовалось продать около 7 пудов свинины, или 11 баранов, или 85 кур^[102].

Нещадная эксплуатация крестьян и посадских людей феодалами и государством имела своим следствием массе вое их разорение, обнищание. Перепись 1710 г. показала сокращение количества крестьянских и посадских дворов. Большие размеры приняли недоимки при сборе налогов и платежей. Они выколачивались властями с примененном самых жестоких мер, сопровождались страшными злоупотреблениями и насилиями представителей местной администрации. Характерной чертой жизни и быта многих городов, сел и деревень является массовое нищенство. Так, по данным за 1709 г. в Бежецком уезде на 25 тыс. населения насчитывалось около 1,6 тыс. нищих. Тысячи, десятки и сотни тысяч крестьян и горожан отрывались от своих занятий на строительство городов и каналов, обслуживание мануфактур, устройство засек и подводную службу и. многое другое. Так, на воронежских судоверфях с 1698 по 1701 г. работало до 15 тыс. работных людей из различных уездов; десятки тысяч людей строили в тяжелейших условиях Петербург, Азов, Таганрог и другие города. В рекруты в годы Северной войны брали по 1 человеку с 20 дворов; за первые 10 лет мобилизовали 200 тыс. человек^[103]. Тысячи людей погибали от голода и холода, болезней и побоев.

Исключительно тяжелым было положение десятков тысяч работных людей на мануфактурах и приписных крестьян, обслуживавших те же фабрики и заводы. Долгий рабочий день, низкая зарплата, которой хватало лишь на пропитание самого работника, притеснения и издевательства – таков был их удел. Многие из них бежали с предприятий, власти же принимали строгие меры к их отысканию и возвращению на старые места.

На народных страданиях строилось и крепло государство, усиливались позиции и увеличивались богатства российского дворянства и купечества. Наступление на жизненные интересы широких народных масс затрагивало те районы, которые исстари сохраняли автономию в пределах России. Это, прежде всего, юго-восточные окраины, куда в течение второй половины XVII – начале XVIII в., но ослабевая, тянулись потоки беглых.

На Дону в начале XVIII в. насчитывалось около 130 городков-станиц с несколькими десятками тысяч населении, возможно до 60 тыс. чел. Среди них по-прежнему насчитывалось немало беглых крестьян и посадских, стрельцов и солдат. Многие голутвенные люди работали на богатых казаков, попадая к ним в экономическую зависимость, другие становились бурлаками, третьи, люди бездомовныо и бродячие, кормились случайной работой. На Дону постоянно не хватало хлеба, прокормиться было трудно. Положение осложнялось частыми набегами воинственных соседей; они убивали и уводили в плен сотни людей, разоряли дома, захватывали имущество^[104].

Еще большую опасность представляло появление на Дону русских и украинских помещиков, монастырей, двор нового ведомства, которые с конца XVII в. начинают за хваты земель и угодий. Казаки сопротивляются наступлению дворянского и монастырского землевладения, выгоняют новых владельцев и их приказчиков, разоряют их имения. Но остановить натиск феодалов они не могут, так как власти и сам царь весьма заинтересованы в получении владений на Дону. Так, борьба донских казаков за владение Бахмутскими соляными промыслами, которые еще и конце XVII в. были переданы Изюмскому полку и его полковнику В. Ф. Шидловскому, после ряда столкновений завершилась в 1706 г. их отпиской «на государя». Они поступили в ведение Семеновской канцелярии. Интересно, что в 1705 г. Бахмутский соляной завод был разорен и сожжен соляными добытчиками и голытьбой, которых возглавил бахмутский казачий атаман Кондратий Афанасьевич Булавин. После решения судьбы промыслов туда при ехал воронежский дьяк Алексей Горчаков, чтобы описать земли и угодья, выяснить убытки от пожара. Но донцы не допустили его к проведению описи, Булавин приказал посадить дьяка под арест^[105].

Правительство переселяет новопришлых казаков из верховых городков в районе рек Хопер, Медведица, Бузулук и другие места – на азовские дороги. Власти запрещают донцам ловить рыбу на Дону в районе Азова, «сечь лес и пустошить леса». В некоторых местах воеводы по личному указу Петра I пытаются провести перепись казаков. Досаждали казакам и стеснения в торговых делах. Массовые побеги крестьян и дворовых с 80-х годов XVII в. вызывают появление серии правительственных указов, запрещающих принимать на Дону беглых, которых предписывалось возвращать владельцам.

Наступление правительства на жизненные интересы жителей Дона (казаков, беглых крестьян и холопов, работных людей с различных предприятий и промыслов) вызывало их недовольство. Эти все более углублявшиеся классовые противоречия дополнялись рознью в среде самого донского казачества между его богатой частью, старшиной, превращавшейся постепенно в помещиков, торговцев и предпринимателей, и основной массой «голутвенных», бедных людей, подвергавшихся беспощадной эксплуатации со стороны домовитых. В руках старшины сосредоточивается вся власть – из их среды прежде всего избираются войсковые атаманы и их помощники, они командуют полками, предводительствуют во время походов и набегов, определяют внутреннюю и внешнюю политику Войска Донского. Несмотря на то, что продолжает существовать крут, обладавший высшей административной и судебной властью, старшина все больше игнорирует его, предпочитая решать дела на узком совете из представителей казачьей верхушки. Домовитые присваивают себе львиную долю жалованья, которое присылается из Москвы и различных денежных поступлений в войсковую казну. Несение же различных тяжелых повинностей перекладывается на плечи бедняков.

Правительство, стараясь привлечь на свою сторону домовитых, самым откровенным образом их подкупает – в ход идут и жалованье, и всякие подарки, и предоставление привилегий. Особенно щедро оплачивают московские бояре предательство, помощь в подавлении народных восстаний. Так было, например, в 1671 г. при поимке Степана Разина. А за участие в подавлении Астраханского восстания 1705–1706 гг. Войско Донское получило 20 тыс. руб. Войсковому атаману Лукьяну Максимову за борьбу с Булавиным в конце 1707 г. пожаловали для него и его сторонников 7 тыс. руб. Им было также разрешено захватывать в частную собственность земли, на которых домовитые заставляли работать на себя беглых; здесь появляются их хутора^[106]. В одном из царских указов (1689 г.) говорилось, что до этого времени «по реке Хопру и Медведице отнюдь пашни не пахивали и никакого хлеба не сеевали, а важивали хлеб из русских городов и кормимся зверьми и рыбами; а ныне де в тех городках казаки завели пашню»^[107].

Беглые люди и «природные» казаки все больше начинают заниматься земледелием для собственного прокормления. На Дону скапливается все больше беглых. После семи лет проживания они становились полноправными казаками. Русские дворяне разных уездов, центральных и южных, жалуются правительству на бегство своих подданных, которое разоряет помещичьи хозяйства. Так, в одной коллективной челобитной 1690 г. феодалы сообщают властям: «Бегают от нас люди и крестьяне с женами и детьми на Дон, на Хонор и на Медведицу беспрестанно, многие села и деревни запустошили. Теперь мы от этого побегу разорены без остатку».

На Дон, помимо крестьян, посадских, бегут многие стрельцы, солдаты и драгуны. Особенно усиливается их бегство после подавления восстаний в Москве в 1682 г. и под Москвой в 1698 г., с началом Северной войны. Спасаются от преследователей и раскольники. Они основывают свои скиты в глухих местах по Хопру и Медведице. Скрываются от гнета своих феодалов – гетманов и старшины – украинцы.

В ответ на присылаемые из Москвы грамоты с требованиями о выдаче беглых Войско или сообщало, что их на Дону нет, или попросту отмалчивалось. В начале XVIII в. правительство переходит к более активным действиям. В 1703 г. на Дон посылают стольников М. Кологривова и М. Пушкина с поручением выявить новооснованные городки в верховьях Дона, по Хопру и Медведице, Бузулуку в Северному Донцу. Беглых предписывалось отослать на прежние места жительства или на каторжные работы в Азов. Стольники опросили население ряда городков. Но высылка, которую начали проводить царские отряды, встретила сопротивление казаков. Миссия Кологривова и Пушкина потерпела неудачу. Но власти неоднократно возобновляли усилия, направленные на то, чтобы воспрепятствовать заселению беглыми русскими людьми верховых донских городков, перевести их на новые поселения в районе «шляхов», которые вели к Азову, с целью освоения новоприсоединенного края.

Правительство все более стесняет политические права Войска Донского: запрещает предпринимать казакам военные походы, посылать послов без разрешения азовского губернатора; вмешивается в хозяйственную жизнь казачества.

К началу XVIII в. классовые антагонизмы в стране обостряются до крайности. Они выливаются в цепь народных движений, более или менее крупных, принимающих различные формы – от массового бегства в 80–90 е годы XVII в. и большого количества выступлений, восстаний различных категорий угнетенного населения до крупных движений, таких, как, например, Астраханское восстание 1705–1706 гг., Башкирское восстание 1704–1711 гг. и, наконец, самого мощного из них – Крестьянской войны начала XVIII в.

ПЕРЕПИСЬ БЕГЛЫХ И НАЧАЛО ВОССТАНИЯ

Область Войска Донского становится исходной базой и основным очагом восстания, вспыхнувшего осенью – зимой 1707 г. в связи с новой попыткой правительства организовать перепись беглых на Дону и вернуть их владельцам. Царский указ от 6 июля 1707 г. предписывал полковнику князю Ю. В. Долгорукому учесть беглецов «во всех казачьих городках» и выслать их с семьями «в те же породы и места, откуда кто пришел»^[108]. Он же должен был провести следствие по делу дьяка Горчакова.

2 сентября Долгорукий с отрядом примерно в 200 чел. прибыл в Черкасск. Предъявив указ, он потребовал у войскового атамана помощи для проведения сыска, который он собирался начать прямо в Черкасске. Атаман и старшина выделили ему в помощь до 140 чел., в том числе «знатных старшин», однако отговорились от сыска в самом Черкасске, так как в нем «чинить розыск с пришлых людях невозможно, потому что до сего времени великого государя указу такова не бывало, чтобы пришлых с Руси людей не принимать, и заказу о том не бывало»^[109].

Беглые в Черкасске были, и насчитывалось их, очевидно, много; но они работали у тех же богатых старшин, и домовитые поспешили направить Долгорукого вверх по Дону. Уже 6 сентября начался жестокий розыск. Он коснулся Мелехова и нескольких других станиц недалеко от столицы Войска Донского. Несколько десятков новопришлых было переписано и выслано с Дона. Затем Долгорукий направляет 4 небольших отряда, сформированных в Мелеховой городке, в разные стороны: отряд А. В. Плохова должен был действовать по Дону от Черкасска до Паншина, капитана П. И. Киреева – от Лапшина до Донецкого городка, капитана И. С. Тонебекова – по Хопру, капитана С. С. Хворова (Форова) – по Бузулуку и Медведице. Отряд самого Долгорукого (до 140 чел.) продвигался по Северскому Донцу; по и он был разделен на две части.

Переписчики составляли в каждой станице два списка: в один вносили имена старожилов, в другой – новоприхожих. Последних тут же под конвоем станичных казаков направляли с семьями туда, откуда они появились в свое время в этих местах. Сыщики вели себя в городках очень жестоко. Об этом говорит К. Булавин в письме к казакам-кубанцам: «И они, князь с старшинами, будучи в городках, многия станицы огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали». Во многих казацких семьях все мужчины находились на военной службе (шла Северная война со Швецией), по это не помешало карателям, заносить их жен и детей в списки новопришлых. В ряде случаев новопришлые разбегались по лесам и оврагам, их сыскивали и наказывали. То же делали со старожилами, которые помогали укрываться новоприхожим. Так, в Обливенском городке атаман сказал Долгорукому, что у них только 20 пришлых, которые к тому же разбежались; он подал полковнику «сказку» о том и собственноручно подписал ее. Однако среди казаков нашелся доносчик – по его словам, в Обливенске имелось только 6 старожилов и 10 черкас (украинцев), остальные же жители – 200 человек! – новопришлые. Оказывается, атаман и казаки-обливенцы до прихода Долгорукого клялись на евангелии по выдавать своих товарищей-пришлых. Долгорукий после получения доноса приказал всех переписать, а трех «лутчих людей» бить кнутом. То же повторялось в других городках и станицах, в которых подчас жили одни только пришлые.