Текст книги "Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв."

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Заводские или приписные крестьяне (их к 1762 г. насчитывалось около 190 тыс. чел.) тоже активно выступали против той тяжкой доли, которую они испытывали на заводских работах. Они громили заводы, требовали возвращения в деревни. В то же время они выдвигают требования, характерные для формирующегося предпролетариата: о повышении расцепок заработной платы, улучшении условий труда и жизни на предприятиях, снижении норм выработки и продолжительности рабочего дня, отмены штрафов и побоев и т. д.

Ряд восстаний заводских крестьян и работных людей 50–60-х годов принял довольно острый характер. Так, в 1752 г. крестьяне Ромодановской волости Н. Демидова прекратили все работы на заводов лад ельца. Во время сражения с Рижским драгунским полком 24 мая восставшие (их было 1,5 тыс. чел., вооруженных огнестрельным и холодным оружием) потеряли 59 чел. убитыми и 42 ранеными, по по существу одержали победу: они смертельно ранили 5 офицеров и унтер-офицеров и 25 солдат, ранили 9 офицеров и 188 солдат, взяли в идеи командира полка и заставили противника отступить. Волновались работные люди и крестьяне ряда других уездов этого района.

Классовая борьба работных людей отмечена чертами большей активности и упорности в сравнении с крестьянскими выступлениями, стремлением к солидарности, объединению сил. Так, работные люди Липецкого, Козминского и Боровского заводов князя Репнина, начавшие борьбу в 1761 г. и отказавшиеся признать себя его крепостными, прекратили всякие работы, избили княжеского поверенного. Они отказались подчиняться заводской конторе и избрали свой орган управления – станичную избу во главе с одним из своих руководителей Г. Куприяновым. Одну за другой подают они челобитные в Петербург, просят возвратить их в сословие государственных крестьян. Несмотря на репрессии властей, они добиваются своего – в 1769 г. их заводы отписывают в казну.

Во время Кижского восстания 1769–1771 гг. его участники, отказавшиеся работать на Олонецких заводах, собирались на «всенародные собрания» («суёмы»), выносили решения, отстраняли от мирских должностей крестьян-богатеев, бравших подряды на заводские работы. Движение было подавлено вооруженной силой, но власти сделали и кое-какие уступки.

Большой размах получает в 50 – начале 70-х годов борьба работных людей в Прикамье и Приуралье, на Урале и в Западной Сибири. В 1761 г. отказались отрабатывать подушную подать на Вяткинском и Ижевском заводах приписные крестьяне 13 деревень. Но их сопротивление воинским командам было в конце концов сломлено; имелись десятки убитых и раненых с обеих сторон от ружейного и пушечного огня.

В 1760 г. начались волнения приписных крестьян демидовских заводов – Каслинского, Нижне– и Верхнекыштымского. «Мы готовы все помереть, а на заводы не пойдем», – заявляли сотни восставших воинским командам, которые власти посылали для их усмирения. Они запасали оружие, производили ученья и смотры своим силам, расставляли караулы, готовясь к вооруженному столкновению. Превосходящие силы карателей (до 1 тыл. чел.) подавили восстание. Но в 1755 г. в этих местах началось новое волнение.

В 1762 г. работные люди Нижнетагильского и Невьянского заводов П. Демидова выбрали из своей среды представителей в мирскую избу, которая выступала в качестве руководящего органа восстания. Восставшие волн борьбу организованно и стойко. Они предъявили хозяину требования; соглашаясь отрабатывать подушный оклад, вносимый им за них в казну, за остальные работы пожелали получать более «справедливую», а не «малую» плату; отказывались они считать себя крепостными людьми заводчика. Хозяин и власти пошли на уступки – часть работных людей признали государственными крестьянами, оплатили работы мастеровых.

В 50–60-е годы волнения и восстания происходят на Авзяно-Петровских, Вознесенском, Сысертском, Полевском, Верх-Исетском, Гороблагодатском и других заводах.

Участники подобных движений, помимо подачи челобитных я выступлений против воинских команд, применяли и такую форму борьбы, как остановка работы на заводах или уход с них, т. е. нечто вроде стачки, которая приводила к прекращению функционирования предприятий. Они подчас добивались успеха в своей борьбе, пусть частичного и ненадежного, по иногда и более существенного. Так, подъем борьбы приписных крестьян в начале 50-х годов заставил правительство издать в 1762 г. указ о запрещении покупки крестьян к заводам.

Происходили волнения и восстания в городах, хотя их было не так много, как движений среди крестьян и работных людей. Посадские люди выступают в 50 – начале 70-х годов против монастырей-феодалов с их попытками расширить свои владельческие права на посадах, поддерживают беглых людей или восставших крестьян, избивают за произвол представителей местной администрации. Наиболее крупное из городских движений произошло в 1771 г. в Москве; это знаменитый «Чумной бунт». В связи с начавшейся летом этого года эпидемией чумы власти проявили нерасторопность. Со стороны полиции были допущены злоупотребления. Чума косила москвичей – в день умирало по несколько сот человек. Дворяне и купцы бежали из Москвы, покидая на произвол судьбы многочисленную дворню. Закрывались многие мануфактуры. В результате в городе скопились тысячи людей без хлеба и крова. В середине сентября доведенные до отчаяния социальные низы начали погромы карантинов, купеческих лавок, домов московской знати. 16 сентября толпу восставших расстреляли из орудий на Красной площади у Спасских ворот. То же повторилось и на следующий день. Восстание прекратилось, и начались следствие и расправа^[148].

Волнения имели место даже в Петербурге и столичной губернии.

Наряду с русскими людьми на борьбу против общих угнетателей поднимались многие нерусские народы. В 50– 60-е годы частые восстания против старшины и казаков-богатеев поднимает беднота в Запорожской Сечи – работные люди с рыболовных и соляных промыслов и др. В 1768 г. на Украине происходит крупное восстание «колиивщина» – во главе с наймитом Максимом Зализняком (Железняком) и казацким сотником Иваном Гонтой. Оно охватило всю Правобережную Украину. В нем приняли участие и русские люди – крестьяне, горожане, солдаты. Восставшие сжигали имения польских налов (фольварки), убивали их самих, арендаторов и др. Они захватили многие города и селения.

После поражения участники восстания перебрались на Дон и далее на восток – к Иргизу и в другие места. Впоследствии они участвовали в Крестьянской войне.

Нерусские народы Поволжья и Приуралья выступали против захватов их земель. Они протестовали по поводу притеснений русских и нерусских феодалов, заводчиков, поборов и насилий всякого начальства и попов. Татары и мордва, чуваши и марийцы, удмурты и башкиры, мещеряки и казахи, пытаясь отстоять свои интересы, подают бесчисленные челобитные. Они же протестовали против гнета помещиков и монастырей, отказывались от работ, от насильственного крещения и т. д.

Еще в 40-е годы восставшие мордвины Терюшевской волости Нижегородского уезда оказали сопротивление насильственному крещению. Движение поддержали мордовские и русские крестьяне этого и ряда соседних уездов, беглые солдаты, бурлаки, работные люди из «разбойных шаек», действовавших по Волге, Оке и Суре. В рядах восставших насчитывалось до 6 тыс. чел., они громили отдельное воинские команды. Власти выслали крупные военные силы, которые подавили движение. В 1755 г. происходит восстание в Башкирии.

В 80-е годы не раз восставали чувашские крестьяне, монастырские и помещичьи. В связи с мобилизациями в 1771 г. волновались башкиры, в следующем году среди них, по словам оренбургского губернатора И. А. Рейнсдорпа, созревает «замысел… к бунту». Поднимаются на борьбу крестьяне-удмурты, приписанные к заводам.

Классовая борьба 50-х – начала 70-х годов по существу явилась прелюдией к Крестьянской войне под предводительством Е. И. Пугачева. В антифеодальных выступлениях этих десятилетий приняли участие те слои угнетенного населения, которые стали движущими силами во времена Пугачева. Волнения л восстания, предшествующие Крестьянской войне, отмечены локальностью и стихийностью, неорганизованностью и царистскими иллюзиями их участников. Но в то же время заметны и очень важные моменты – стремление к объединению сил и взаимопомощи повстанцев из разных мест, восставших и окрестного населения, элементы организации (выборы представителей в органы своей власти – мирские или станичные избы, разделение сил на отряды, их вооружение, устройство укреплений и засад, караулов и разъездов, разведка и т. д.), стойкость и упорство в борьбе за свои интересы против феодалов, заводовладельцев. Работные люди в ходе выступлений применяли своего рода стачки против хозяев мануфактур; их требования в ряде случаев имеют специфические «рабочие» черты; это свидетельствовало о том, что формируется предпролетариат, начинающий заявлять о своих правах и нуждах.

Все эти важные черты, но в гораздо большем объеме, в более сильном «звучании», проявились в годы Крестьянской войны 70-х годов.

ВОССТАНИЕ НА ЯИКЕ

Предыдущие три крестьянские войны начинались на окраинах России: первая – на юго-западных (правда, первые вспышки борьбы появились в Подмосковье, особенно в западном), вторая и третья – на Дону. Причем различие между ними состояло в том, что первая охватила не только эти окраины, но и самый центр Европейской России, где восставшие держали в осаде даже столицу государства, а вторая и третья – в той или иной степени приближались к этому центру. Здесь сказалась возросшая мощь централизованной государственной власти феодалов в эпоху формирования российского абсолютизма. Процесс еще большего возрастания этой мощи, укрепления позиций дворянства в XVIII в. имел своим следствием дальнейшее смещение первоначального очага Крестьянской войны на восток – на этот раз в пределы Яицкого казачьего войска.

Яицкие казаки, как и другие казаки русских окраин, являлись выходцами из социальных низов центральных и других областей страны – из крестьян и дворовых людей, городских жителей и работных людей, мелких служилых, бурлаков и ярыжек и т. д. На окраины страны беглецы приносили порядки и настроения крестьянского мира или посадской общины. Вольные казачьи порядки с кругами-сходками и выборными властями, несмотря на то, что они развивали традиции мирского крестьянского самоуправления, отличались от них одним (но не единственным) важным пунктом – отсутствием власти феодала, барина. И это обстоятельство так сильно притягивало взоры и помыслы угнетенных всей России, что в годы классовых столкновений они стремились установить у себя, в своей деревне или волости, порядки по «казачьему обычаю», называли себя казаками и надевали казацкое платье.

Правда, на казачьи вольности, сложившиеся исстари, наступали царская власть и российские феодалы. В среде самих казаков выделялись, богатая верхушка и голытьба, голь перекатная, развивались имущественное неравенство, эксплуатация бедноты «прожиточными» казаками, старшиной, превращавшейся с течением времени в феодализирующуюся верхушку. Однако положение казаков все же намного отличалось в лучшую сторону от положения русских крепостных и других угнетенных. Поэтому казацкий строй был идеалом в глазах всех, кого притесняли и обирали дворяне и чиновники.

Казачество, трудившееся и боровшееся с врагами, внешними и внутренними, в обстановке постоянной военной опасности, обладало замечательными военными качествами – смелостью и неустрашимостью, инициативностью и свободолюбием. Важнейшее значение имели военные организация казаков, профессиональные навыки, боевой опыт, наконец, их связь с теми народными массами, из которых они вышли и к которым принадлежали. Кроме того, они были сравнительно хорошо вооружены.

Положение казачьих областей в XVIII в. было неодинаковым. Запорожская Сечь доживала последние годнее уничтожение совпадает во времени с поражением последней Крестьянской войны. На Дону царская власть навела порядок по-своему: казацкую старшину она превращала в дворян и чиновников, наделяя соответствующими правами и привилегиями рядовых казаков – освободили от подушной подати и обязали к военной службе, причем в их ряды зачисляли только «прожиточных», а остальных к таковым не относили и облагали податью. Так создавалось привилегированное сословие донских казаков, отделяемых от остального трудового населения, будущих «иногородних», «мужиков»; появлялись условия для разжигания розни между ними и использования и будущем казаков в качестве полицейской силы, душителей народных движений.

Это наступление царизма на казачьи области затронуло в XVIII в. и «Яик – золотое донышко с серебряной крышечкой», как говорили и пели о своей реке яицкие казаки. С беспокойством и ненавистью следили они за тем, как власти лишают их старинных прав. Ловлю рыбы и добычу соли власти объявили монополией государства. Войскового атамана назначало правительство, а не избирал круг. Всеми делами Яицкого казачьего войска ведала петербургская Военная коллегия. Судили казаков царские чиновники. Тяжелой была служба в пограничной линии по Яику, на которой, т. е. на территории Яицкого казачьего войска, возводились города и крепости. Центром этой укрепленной линии был Оренбург.

В яицком казачестве выделялась старшина. Ее представители эксплуатировали труд казаков – бедняков и всякого беглого люда, получали чины офицеров, богатели; они владели крепостными – челядью. «Послушной стороне», т. е. войсковой верхушке, противостояла «непослушная сторона» – рядовые казаки «войсковой руки». Злоупотребления яицкой старшины во главе с атаманом А. Бородиным, связанные с откупом у казны рыбных промыслов, доходов с таможен, вина, продажи солевой рыбы, привели к посылке на Яик в 60-е годы ряда комиссий. По решению властей Бородина сместили. Однако злоупотребления по прекращались.

Новый, атаман Тамбовцев (с 1767 г.) продолжал курс на защиту интересов яицкой старшины. Служебные тяготы и притеснения привели к новому недовольству «непослушной стороны». Казаки посылают в Петербург челобитчиков с жалобами. Но их преследовали, подвергали арестам.

30 декабря 1771 г. на Явке появилась очередная комиссия, целью которой, как и предыдущих, было приведение казаков к послушанию. Ее возглавлял генерал-майор Траубенберг. По его приказу наказали и отправили в Оренбург семерых казаков, особенно решительно отказывавшихся ехать на службу (предполагалась посылка яицких казаков в Кизляр). Но отряд казаков напал на конвой, сопровождавший арестованных, и отбил шестерых из них. Казаки покидают Яицкий городок и разъезжаются по хуторам.

10 января следующего года из Петербурга возвратились челобитчики – сотник И. Кирпичников и еще 16 казаков. Они находились там с июля 1771 г., по по добились ничего. Встретившей его толпе казаков (до полутысячи человек) глава депутации предложил: «Если старшин не отрешат, положенного штрафа не взыщут и войско жалованьем не удовлетворят, то поступим воинским отпором». Казаки выразили согласие.

Траубенберг и старшина попытались арестовать Кирпичникова, но это им не удалось. Казаки войсковой стороны 13 января собираются на Кабапкиной улице у дома Толкачева. Их вожаки – М. Шигаев, А. Перфильев и И. Кирпичников – пытались вступить в переговоры с капитаном Дурново, членом комиссии. Но в ответ каратели Траубенберга открыли огонь из пушек. Более ста казаков было убито, многих ранили. По другие казаки бросились к пушкам, захватили их и повернули против солдат., Восставшие открыли огонь из пушек, из ружей, затем пошли в атаку. Каратели были разгромлены, от рук восставших погибли Траубенберг, атаман Тамбовцев, ряд старшин, Дурново тяжело ранили. Восставшие разгромили старшинские дома и уничтожили делопроизводство комиссии.

14 января по приговору войскового круга казнили еще некоторых старший. Восставшие конфискуют деньги, оружие, сено у богатых казаков, отпускают на волю крепостных казаков. А в казаки записывают немало работных людей и других жителей неказацкого происхождения. На командные старшинские должности в форпосты по нижнему Яику назначают представителей «непослушной стороны».

Казаки-повстанцы направили в Петербург челобитную императрице, доказывая, что во всем происшедшем виноваты Траубенберг и яицкая старшина, а они только оборонялись. А в конце мая власти послали из Оренбурга в Яицкий городок войска генерала Фреймана. Назревала серьезная угроза. На круге 28 мая многие казаки предлагали дать вооруженный отпор Фрейману, а затем, если они одержат верх, всем казачьим войскам идти в Россию, «захвати все воинское оружие», и «возмутить помещичьих людей на побег и принимать их в свое войско». Таким образом, яицкие повстанцы, среди которых было немало будущих пугачевцев, планировали сделать то же самое, что поставили своей целью в следующем году Е. И. Пугачев и его сподвижники.

Между тем правительственные войска приближались. 3 июня у реки Ембулатовки превосходящие силы заставили казаков отступить. Этому способствовала измена «согласной стороны», старшин. 8 июня каратели вступили в городок. Начались аресты и расправы. Войсковой круг и войсковую канцелярию ликвидировали.

После следствия 85 казаков, наиболее активно проявивших себя в январском восстании, жестоко наказали и сослали в Сибирь. На остальных повстанцев наложили огромный штраф. Им запретили выезд из города, в их дома поставили солдат для присмотра.

Но казаки не смирились, а только на время притихли. Они готовились к новому восстанию, чтобы отомстить своим недругам, виновным в их мучениях и страданиях, и осуществить те еще не совсем ясные и отчетливые планы, о которых, говорили многие из них на майском круге в Яицком городке. Новое выступление начинается в следующем году.

ПУГАЧЕВ ДО КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОИНЫ

В 1773 г. яицкие казаки снова поднялись на борьбу, на этот раз еще более решительную. Их возглавил Емельян Иванович Пугачев, казак с Дона, принявший имя императора Петра III, мужа императрицы Екатерины II, получившей в 1762 г. престол в результате дворцового заговора и расправы с незадачливым голштинцем – ничтожным внуком великого деда Петра I.

Самозванчество было довольно распространенным элементом классовой борьбы. В 60 – начале 70-х годов пять самозванцев принимали имя Петра III, в их числе – беглый крепостной крестьянин Федот Богомолов, который действовал в районе Царицына на Волге в марте – июне 1772 г., т. е. накануне выступления Е. И. Пугачева.

Пугачев, этот незаурядный человек, выходец из рядовых донских казаков, неграмотный, но бывалый и храбрый, встал во главе грандиозной Крестьянской войны и в течение двух лет вел за собой огромные массы людей, свято веривших в начатое ими и их предводителем дело освобождения от господской кабалы. В ряды пугачевской армии вступали многие повстанцы 50-х – начала 70-х годов, в том числе яицкие казаки – участники восстания 1772 г., которое по существу следует считать первой искрой четвертой Крестьянской войны в России.

На глазах Е. И. Пугачева усиливались крепостной гнет и притеснения простых людей всей России, происходили их выступления против извечных «внутренних врагов». Он сам многое видел и испытал. Детство и юность Пугачева протекали на Дону в вольнолюбивой среде храбрецов и рубак, искусно владевших саблей и копьем, замечательных наездников, выносливых воинов.

Емельян Иванович Пугачев родился примерно в 1742 г. в станице Зимовейской. Пугачевы исстари были казаками, возможно выходцами с Украины (прозвище его деда Пугач идет, вероятно, от украинского слова «пугач» – филин).

Как и у всех «простых казаков» (так назвал себя и своих родственников сам Пугачев), его детство и юность прошли в бедности и непрерывном труде – он, помогая отцу, еще мальчиком пахал и боронил землю. Лет 18-ти молодой казак женился. Вскоре в составе команды донцов он принимает участие в Семилетней войне с прусским королем Фридрихом II в составе войск графа З. Г. Чернышева, имя которого впоследствии будет носить одни из сподвижников Пугачева во время Крестьянской войны. Служит он под началом полковника И. Ф. Денисова, который, оценив его за «отличную проворность», делает ординарцем. Но, как скажет позднее А. С. Грибоедов, «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь». Однажды в неразберихе ночного боя ординарец упустил одну из лошадей начальника, и тот не замедлил жестоко его наказать: Пугачева бьют «нещадно плетью». Во время войны он побывал в Польше, участвовал во многих сражениях.

Смерть императрицы Елизаветы и воцарение Петра III, горячего поклонника Фридриха II и прусской муштры, быстро изменили обстановку – война против Пруссии прекратилась. Пугачев в 1762 г. приезжает в отчий дом. Года через полтора его снова посылают в составе казачьей команды в Польшу. На этот раз донцы занимаются возвращением в Россию беглецов-староверов; он имел возможность убедиться в тяжелой участи людей, подвергавшихся проследованиям церкви и правительства по религиозным мотивам.

В русско-турецкой войне 1768–1774 гг. Пугачев за храбрость получает чин хорунжего – младший офицерский чин у казаков. Его команда находилась в составе войск П. И. Панина – будущего душителя Крестьянской войны.

Из-за болезни Пугачева отпускают домой. Его свободолюбивая и храбрая, упорная и настойчивая натура не может вытерпеть спокойной жизни и бедности, тяжелой службы и бесправия. К тому же он отличается определенным честолюбием – стремлением, как говорил он сам, «произвесть себя отличным от других». Однажды во время русско-турецкой войны Пугачев, показывая в кругу товарищей свою замечательную саблю, старался уверить их, что она подарена ему не кем иным, как самим Петром Великим (умершим более чем за полтора десятилетия до его рождения!), который к тому же был-де его крестным отцом!

Поиски лучшей доли, свободной жизни и воли, приводят молодого и беспокойного казака к решению бежать с Дона на Терок. Побеги и аресты приводят к тому, что в глазах властей он становится бунтарем, т. е. человеком очень опасным.

1772 год застает беглеца Пугачева среди староверов спадала на Украине, затем в Белоруссии, в Ветке – известном раскольничьем центре. Здесь на Добрянском форпосте Пугачев узнает о том, что «помутился», т. е. восстал, Яик, что казаки там «бунтовали и убили генерала».

Вскоре Пугачев перебирается в Поволжье к раскольникам. Он собирается ехать на Яик, чтобы предложить тамошним казакам уйти на Кубань, принадлежавшую тогда Турции. На Яике в те дни власти вели жестокое следствие о недавнем «бунте». Филарет, старообрядческий игумен в Мечетной слободе (ныне гор. Пугачев Саратовской области), поддержал его: «Яицким казакам великое разорение», «они… с тобой с радостью пойдут».

Действительно, яицкие казаки охотно откликнулись на предложение Пугачева. Но их волновало и другое: по Яику распространились слухи о том, что в Царицыне «объявился» государь Петр Федорович; на самом деле это был очередной самозванец – Федот Богомолов, беглый крестьянин, вскоре схваченный властями. Пугачев знал о Богомолове-«Петре» и его аресте. В разговоре с одним из яицких казаков, Пьяновым, Пугачев утверждает, что он, Пугачев, и является чудесно спасшимся от смерти «государем». Вскоре его снова арестовывают по доносу случайного попутчика. Он в январе 1773 г. очутился в казанской тюрьме, но вскоре, 29 мая того же года, опять, уже в четвертый раз в своей короткой жизни, бежит из-под стражи, пробирается на Яик.

В сознании Пугачева происходит заметный перелом. Неясные и беспокойные мечты о свободной жизни и вольной земле где-то за рубежами родной земли – будь то на Кубани или Тереке, в Ветке или Бессарабии – сменяются твердым решением начать борьбу за свободу и волю в самой России, где «чернь бедная терпит великие обиды и разорения». С помощью бедного люда и для него он бросает вызов всему строю эксплуатации, насилия в лжи с тем, чтобы сбросить ненавистные цепи угнетения.

Современники рисуют образ Пугачева той поры. Молодой еще человек 30-ти лет с небольшим, сродного роста, коренастый и широкоплечий, русоволосый и смуглый, с черной с проседью бородой, умным и быстрым взглядом темно-карих глаз, он поражал окружавших живостью и решительностью, смелостью и находчивостью, живым воображением и выдумкой.

Второй раз на Яике Пугачев появился уже под именем «государя Петра Федоровича», «третьего императора». Правда, от первых сторонников, которые пошли за ним, Пугачев не скрыл, что он простой донской казак и скиталец, укрывающийся от властей. Но их это не смутило – главное состояло в том, что нашелся человек, который возглавит борьбу за их вольность, за их права. Но в дальнейшем Пугачев уже выступал в роли «государя», и яицкие казаки, присоединявшиеся к нему, приносили ему присягу, целовали руку. А сам «Петр III» в первых манифестах и указах жалует их вольностью и землями, лугами и угодьями, жалованьем и хлебом, порохом и свинцом. Вызов был брошен. Крестьянская война вступала в решающую стадию.

НА ОРЕНБУРГ!

Пугачев на встрече с казаками, которая произошла на умете (постоялом дворе) Ереминой Курицы, как звали отставного солдата Степана Оболяева, долго рассказывал о своем прошлом: о том, как 12 лот скрывался от «государыни и бояр», возненавидевших его, побывал во многих местах России, приметил, что народ везде разорен и терпит много обид. По просьбе одного из участников встречи Пугачев показал нм «царские знаки» – рапы, полученные во время сражений в составе царской армии. Все это произвело на яицких казаков сильное впечатление. Некоторые потом рассказывали, что на них напал такой страх, что затряслись руки и ноги:

– Что это там, батюшка, орел что ли? – спросил Пугачева М. Г. Шигасв, показывая на височный шрам.

– Не орел, а царский герб, – услышал он в ответ.

– Все цари с таким знаком родятся или это после божьим изволением делается?

– Не ваше дело, мои други, простым людям этого ведать не подобает.

После рассказа казаков о своем тяжелом житье-бытье Пугачев им посочувствовал и обещал восстановить все потерянные права и вольности. Хотя многие из них знали, что новообъявившийся «настоящий царь пастырь», пришедший к ним, – не Петр III, а донской казак Пугачев, однако они твердо решили «неотменно принять в войско сего проявившегося государя, хотя бы он подлинной или неподлинной был». Д. Караваев в разговоре с И. Н. Зарубиным-Чикой сказал по этому поводу: «Пусть это де не государь, а донской казак, и вместо государя за нас заступит, нам де все равно, лишь быть в добре»^[149]. Еще более ясно эту мысль выразил М. Горшков: «По многим советываниям и разговорам приметили в нем (Пугачеве. – В. Б.) проворство и способность, вздумали взять его под свое защищение и его сделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и почти упадших обрядов и обычаев, которые правительство давно старается у нас переменить введением к нам нового какого-то штата на основании военном, чего они (яицкие казаки. – В. Б.) никогда не хотели принять. И хотя по бывшим у нас на Яике происшествиям принуждены мы остаться без всякого удовлетворения, а как, можеть быть, думают, в спокойном духе, однако же искра злобы за такую несправедливость всегда у нас скрывалась до тех пор, пока изобрели удобный к тому случай и время. Итак, для сих-то самых причин вздумали мы назвать сего Пугачева покойным государем Петром Федоровичем, дабы он нам восстановил все наши прежние обряды, какие до сего были, а бояр, которые больше всего в сем деле умничают и нас разоряют, всех истребить, надеясь и на то, что сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черного народа, который также весь от господ притеснен и вконец разорен»^[150].

Таким образом, яицкие казаки, объединяясь вокруг Пугачева, выступали за свои права и вольности, уничтоженные властями, и понимали, что им предстоит беспощадная борьба с дворянами, в которой должен принять активное участие «черный народ», т. е. в первую очередь крепостное крестьянство. Эти замыслы, вынашивавшиеся еще во время восстания 1772 г., теперь начали осуществляться.

Пугачев, перебираясь с места на место, ночью 15 сентября остановился на хуторе братьев Толкачевых в 100 верстах от Яика. К нему съехались до 60 казаков, татар и калмыков. Днем все вышли в круг, и «Петр III» обратился к ним с речью: «Я точно государь, и послужите мне верою и правдою, за это жалую вас реками, морями и травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и порохом и всею вольностью. Я знаю, что вы все изобижены, и лишают вас всей вашей привилегии и всю вашу вольность истребляют, а, он против того, бог вручает мне царство по-прежнему, то и намерен вашу вольность восстановить и дать вам благо действие».

И. Я. Почиталин, ставший первым писарем у Пугачева, прочитал первый из серии знаменитых манифестов осени-зимы 1773/74 г. Все они развивают мысли, которые высказал Пугачев в своей речи и во время предшествующих ей разговоров с яицкими казаками – участниками первых знакомств и совещаний. Речь шла о вещах простых и очень важных, причем не только для одних яицких казаков, но и для всех простых людей, в первую очередь крестьян – об освобождении от крепостной неволи, барских работ и государственных налогов и повинностей, прекращении насилии царских чиновников и воинских команд, свободе вероисповедания (жалование «крестом и бородой»), возвращении попранных прав и вольностей. Именно так понимали призывы пугачевских манифестов все угнетенные юго-востока России, где разгоралось пламя восстания. Нет ничего необычного в том, что и первый манифест, названный Пушкиным «удивительным образцом народного красноречия, хотя и безграмотного», и другие, за ним последовавшие, быстро находили путь к сердцам простых людей. Они отвечали их самым сокровенным чаяниям и мечтам.

– Што, хорошо ль? – спросил Пугачев первых слушателей первого манифеста.

– Хорошо, и мы слышали и служить тебе готовы! – отвечали они хором^[151].

Пугачев, немало повидавший на своем коротком веку и убедившийся в крайнем недовольство широких слоев подневольного люда своим положением, был уверен в его поддержке тому правому делу, которое он начинал. Одному из яицких казаков он сказал: «Я думаю, ко мне много пристанет. Во всей Руси чернь бедная терпит великие обиды и разорения, для нее-то хочу теперь показаться, и она вся ко мне пристанет». И чернь и казаки «обижены», «так я хочу, – говорил он, – за вас вступиться и удовольствовать»^[152].

18 сентября отряд Пугачева, увеличившийся до 200 человек (казаки, татары, калмыки), был уже в Бударинском форпосте в пяти верстах от Яика. На пути к нему приехал посланец хана казахского Малого жуза Нур-Али (Нуралы) с подарками. Пугачев послал хану письмо с просьбой о присылке помощи.