Текст книги "Свирель Гангмара"
Автор книги: Виктор Исьемини
Соавторы: Бэлла Крейнина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Глава 35
Наутро Свен встал недовольным – сержант никак не мог уразуметь смысл происходящего. Вокруг него творились странные дела, все знакомые разговаривали будто бы намеками, смысла которых бедняга Свен, хоть убей, не понимал. Вместо того чтобы по свежим следам преследовать злодеев, хватать их и волочь в тюрьму – сиди дома! И Петер с его вечной задумчивостью – будто бы что-то понимает! Да как рыжий может понимать больше Свена? Сам-то Свен был уверен, что уж он-то очень толковый и догадливый…
Зато Эльга была счастлива. Девушке нравилось все – нравился домик Свена (еще бы – после монастырской-то кельи!), нравилось хозяйничать на кухне, нравился сам сержант… такой красавец, просто мечта! Правда, до нынешнего утра мечта носилась по городу и окрестностям, занимаясь некими таинственными делами… То есть Эльге и это нравилось – ее суженый герой, и дела его, несомненно, геройские. Но девушка предпочла бы, чтоб у Свена оставалось немного больше времени для нее…
И вот сегодня Свен наконец-то не помчался спозаранку по своим геройским заботам. Эльга порхала по дому и весело напевала. Она даже не замечала, что сержант не в духе.
А тот был, напротив, мрачен и непривычно молчалив. Машинально прожевал приготовленный Эльгой завтрак и принялся в задумчивости бродить по комнате от окна к двери, ни дать ни взять – хищник в зверинце. Но девушка не желала замечать его раздражения и щебетала, торопясь излить свои нехитрые мысли, пока герой дома.
– Я в монастыре каждый день после завтрака на кухню забегала, – быстро тараторила Эльга, тараща глаза на Свена, – а как же иначе? Если щеки свекольным соком не натрешь, они ж у меня бледные совсем. И лицо тогда совершенно не выразительным становится. Верно?
– Конечно, дорогая, ты совершенно права, – машинально поддакнул Свен. – Э… то есть я хотел сказать, выразительное у тебя лицо, даже очень, мне, во всяком случае, нравится…
– Волосы горячими щипцами завивала, – оживленно продолжала Эльга. – На кухне всегда можно припрятать все, что требуется. Ну а в келье моей ничего не укроешь. Да еще, не приведи Гилфинг, может матушка нагрянуть с обыском.
– Замечательные у тебя волосы, – рассеянно проговорил Свен, поглядывая в окно.
Поутру по Пинеду прогрохотали повозки епископского конвоя. Его священство торопился и даже не остановился в городе, чтобы отслужить торжественный молебен в здешнем храме. При такой спешке церемония извлечения Слезы Гунгиллы из хранилища, должно быть, уже скоро начнется. Сержант тяжело вздохнул. Вот сейчас бы подкатить к епископу, попросить посодействовать расследованию… Так нет, нельзя… Ох, политики! И еще эта настоятельница, из-за нее все, из-за родства с его священством. Свен сам не заметил, как произнес последнюю фразу вслух.
– Эта Марна – злющая, как змея! – тут же подхватила Эльга. – Меня в подвале хотела запереть, а за что, спрашивается? Разве я виновата, что труп матушки Ганы померещился? Вот только на кухню вошла, чтобы волосы горячими щипцами завить…
– Что-что ты сказала? – сразу вскинулся Свен.
– Да ведь битый час тебе уже твержу, – обиженно надула губки Эльга, – волосы, если не уложишь, они же во все стороны торчат…
Девушка кокетливо поправила пышные кудряшки.
– Ты видела на кухне труп матушки Ганы? – взволнованно перебил ее Свен.
– Нет, не видела, а что? – удивленно спросила Эльга.
– Погоди, ну, сама же только что сказала…
– Да говорю ведь, померещилось! А Марна так рассердилась! Сперва, когда мне Марольд привиделся, затрещину дала.
– Марольд? – Свен схватил девушку за руки. – Когда?
– Да… Свен, ты чего? Отпусти!.. Совсем недавно, дня три назад… Марна тогда так злилась! А уж как услышала про труп, так враз позеленела прямо… и сразу на кухню побежала. Ну а я постояла немного, поплакала и тоже следом пошла. Вот тут и выяснилось, что никакого трупа нет. Марна рассердилась, просто ужас! Выбежала из кухни, да как ударит меня со всего размаху по щеке!
– Куда выбежала? – снова не дослушав, перебил Свен. – Ты сама-то где находилась?
– Ну как где! Возле двери на кухню, в коридоре. Я же тебе говорю, что щипцы…
– Подожди, ведь ты сказала, что пошла за Марной?
– Ну да, пошла…
– А почему в коридоре остановилась?
– Не знаю, – растерянно проговорила Эльга и обиженно замолчала.
– Ну, хорошо, рассказывай дальше, – с досадой проговорил сержант.
– А, вспомнила, дверь не открывалась! – вдруг воскликнула девушка. – Марна на кухню прошла и дверь за собой захлопнула. А я – немного позже. Тяну, тяну за ручку, а дверь не поддается.
– Заперлась, значит, изнутри, – сквозь зубы процедил Свен.
– Ты о ком? – не поняла Эльга.
– О новой настоятельнице, о ком еще?
– Так зачем же ей запираться? – удивленно спросила девушка.
– Рассказывай дальше, – не ответив на вопрос, потребовал сержант.
– А я уже все рассказала. Марна закричала, что все это выдумки. Нет никакого трупа. Заглянула я на кухню, и точно… Эй, Свен, ты куда? Сам же просил рассказать и не слушаешь! – обиженно воскликнула девушка, увидев, что сержант вдруг вскочил и стремительно направился к выходу.
По дороге Свен подхватил пояс с ножнами.
– Нужно торопиться, пока епископ там, в обители! Новая настоятельница спрятала труп… и Марольд! Все сходится! – на ходу бросил сержант и пулей вылетел из дома.
В воротах Свена окликнули солдаты, но тот махнул рукой – мол, после! Бросился по дороге, не дожидаясь, пока озадаченные возницы сдержат коней. Старший стражник пожал плечами – чудит сержант чего-то…
Перед монастырем выстроились повозки – внутренний дворик был маловат, чтобы вместить кавалькаду. Повсюду расхаживали клирики из свиты епископа, чинно прогуливались, тихо беседовали. Его священство привез с собой целую толпу. Монашки, наряженные по такому случаю в новые темно-зеленые платки, тоже собрались во дворе, их выставили из здания на время торжественной церемонии.
Ворота обители были распахнуты настежь, вход в монастырь охраняли солдаты из гонзорской гвардии. Свен отыскал среди них знакомых, сбивчиво объяснил причину спешки – его узнали и пропустили беспрепятственно. Сержант устремился внутрь здания. Клирики и монашки с удивлением глядели вслед бесцеремонному мирянину, несущемуся по обители. Дорогу сержанту преградил Бэр.
– Стой! – злобно зашипел он, хватая сержанта за рукав. – Куда? Тебе же велено было сегодня дома оставаться!
– Я знаю, – задыхаясь от быстрого бега, пропыхтел Свен, – кто прикончил прежнюю настоятельницу. Скорей… схватить…
– Ну-ну, голубчик, не спеши, не порти торжественной церемонии, – зашептал Бэр на ухо сержанту, стараясь говорить как можно любезней и старательно улыбаясь. – Сейчас его священство вручил настоятельнице ключи от подземного склепа. Она отправилась вниз за Слезой Гунгиллы. Потом – церемония передачи реликвии. Мы не должны мешать…
Стоявший рядом с Бэром гвардеец в голубом плаще озабоченно нахмурился.
– Странно, матушка Марна уж больно долго отсутствует, – недоуменно проговорил он.
Свен выдернул руку и помчался к лестнице, ведущей в склеп, распихивая клириков, пораженных этакой непочтительностью. Лицо начальника стражи моментально вытянулось и стало белым как мел. Минуту он открывал и закрывал рот, будучи не в силах произнести ни звука, потом решительно бросился вслед за сержантом. В дальнем конце коридора у лестницы, ведущей в подземелье, прохаживался сам епископ – седой и важный. Многочисленные медальоны, символы сана и серебряные цепочки, украшающие одеяние прелата, позвякивали в такт неторопливым шагам.
Когда рядом с ним появился Свен – с топотом, грохотом и под аккомпанемент сердитых замечаний возмущенных клириков, – епископ обернулся, удивленно вздернув густые брови.
– Прошу прощения, ваше священство, – выдохнул сержант, – ваша… племянница? Где? Куда?
– Какая племянница? – Брови прелата поползли еще выше. – О ком вы спрашиваете, сын мой?
– О Марне! Настоятельнице!
– Мать настоятельница отправилась за Слезой Гунгиллы… вон… – Епископ был так ошарашен натиском Свена, что даже не догадался возмутиться, и указал сержанту на ведущие в темноту подземелья истертые ступени.
Тот опрометью кинулся вниз, оскальзываясь и хватаясь рукой за стену, чтобы не потерять равновесия. Епископ тяжело затопал следом, за ним толпой устремились священники и гвардейцы…
Свена они застали тяжело переводящим дыхание перед массивной решеткой хранилища – дверь была распахнута настежь, а кованый ларец на высоком постаменте, где хранилась бесценная реликвия, пустовал… Неровный свет тусклых ламп заставлял тени плясать и метаться, искажая очертания предметов, но ясно было одно – настоятельницы здесь нет.
Несколько минут в подвале царила тишина… потом все разом принялись вопить. Орали про магию, проклинали негодяев колдунов, которые не боятся подлое чародейство чинить в святых стенах… ибо как же, кроме как при посредстве нечистого чернокнижия, Марна могла улизнуть из подземелья… Свена оттерли к стене, подвал наполнился клириками и солдатами из свиты епископа. Сам прелат замер перед отпертой решеткой, стремительно бледнея… Медленно-медленно он раскрыл рот и…
– Найти! – Вопль епископа мгновенно перекрыл брань и причитания свиты. – Отыскать! Вернуть немедленно! Мне же… на коронацию… реликвия!!!
Развернувшись на каблуках, его священство направился к лестнице, приближенные, угодливо кланяясь, расступались перед ним. Затем, когда епископ затопал вверх, теснясь, устремились следом. Вскоре подвал опустел. Свен выждал, пока шум наверху станет потише, и тоже покинул подземелье. Меньше всего хотелось попасться под горячую руку кому-то из начальства. Еще зашлют куда-нибудь с бестолковым поручением.
В коридоре, когда Свен поднялся туда, царила суматоха. Начальник епископской охраны рассылал гонцов с приказами собирать людей и перекрыть дороги, затем ему на глаза попался Бэр – и тут же получил приказ мчаться в Пинед, запереть городские ворота и хватать всех подозрительных баб.
Свен выждал, пока Бэр с гвардейцем убрались, и осторожно двинулся к епископу, окруженному клириками. Оставался единственный из занимающих сержанта вопросов, ответ на который можно было получить в обители. К его священству как раз притащили ошарашенных монахинь, тех, что постарше. Они растерянно лепетали: «Как же… племянница вашего священства… как же так…»
Епископ принялся орать, что знать не знает никакой племянницы и не желает слушать этот бред. Доставили письмо, якобы написанное его собственной рукой – ту самую рекомендацию, с которой «племянница» Марна явилась в монастырь. Клирики, шурша сутанами, придвинулись поближе, разглядывая письмо через плечо его священства. Епископ, едва увидев почерк, перестал орать и буркнул: «В самом деле, помилуй меня Гилфинг, весьма похоже на мою руку… Весьма…» Эти подробности Свену были уже не интересны, он выяснил главное – Марна не родня прелату. Медленно, чтобы не привлекать ненужного внимания, Свен двинулся прочь. Позади бурчал епископ:
– Здесь темно, дайте свечу… Да-да, поближе… Ох, погасла… Да держи ровно, что ты все трясешься?.. И эта погасла! Есть в этой обители хоть одна нормальная свеча?!
Глава 36
Архив располагался в полуподвальном помещении, свет сюда едва проникал сквозь узкие зарешеченные оконца под самым потолком.
Пожилой сутулый стражник, исполнявший обязанности писаря, указал Петеру на коробку, наполненную криво исписанными листами – протоколы допросов, описи конфискованного имущества и прочее:
– Выбирай, мастер, что тебе нужно.
Когда парень заявил, что желает посидеть над бумагами подольше и разобраться с ними поосновательней, старик пожал плечами, вручил колдуну огарок в глиняном подсвечнике и, шаркая, удалился, бросив напоследок: «Если что понадобится, я в соседней комнате. А как соберешься уходить, позови, дверь за тобой запру».
Петер перетащил коробку с документами поближе к окну и стал перебирать желтые листки, отыскивая те, что касались художника Лукаса. Из судебного постановления явствовало, что сей Лукас – опаснейший злодей, правая рука, а то и равноправный сообщник чародея Марольда, что он был казначеем банды и хранителем награбленного добра. Приговор – смертная казнь. В подтверждение вины означенного Лукаса прилагались показания начальника городской стражи Бэра, протокол обыска, учиненного в жилище художника, а также его же, художника, собственноручные письма. Письма в самом деле выглядели неопровержимой уликой – в них злодей (адресуясь к сообщникам) подробно излагал собственные преступные деяния, перечислял, где в его доме спрятаны ценности, взятые при разграблении казначейского обоза… Странным казалось, зачем нужны эти послания? Неужто у Лукаса, живущего в лесу, не имелось возможности спокойно встретиться и поговорить с сообщниками? А как письма снова возвратились к отправителю? И главное, к чему хранить в собственном доме подобные улики? Петер заподозрил, что суду были представлены фальшивки, и отца Моны в самом деле оклеветали. «Хорошо бы, – решил он, – найти в бумагах образец почерка Лукаса и сравнить».
Колдун вынул из короба очередную пачку документов и, к собственному удивлению, обнаружил среди писем и протоколов фолиант – очень старый на вид. Что здесь делает подобная вещь? Петер отложил документы и вытащил находку на свет. Названия на обложке нет… Чародей осторожно перевернул страницу, затем еще и еще – странно, язык, которым пользовался автор, был Петеру незнаком. Часть букв напоминала написанием привычный алфавит, но многие значки ничего магу не говорили. Все народы Мира пользуются Общим, за исключением троллей, разумеется… Кто же и когда создал книгу? Кто говорил и писал на неизвестном наречии? Зачем такая книга скромному художнику? Петер торопливо листал, надеясь отыскать текст, который можно будет прочесть, но нет – язык по-прежнему оставался непонятным… А вот и иллюстрация… Художник изобразил Гилфинга в окружении детей – создатель Мира левой рукой протягивал юному гному колесо, а правую положил на плечо молоденькой эльфийки, которая держит ягненка… Ну, ясно – это символическая миниатюра, Пресветлый дает наставления своим чадам, аллегорически изображенным в виде детей. Петер едва не присвистнул от удивления, картинка показалась знакомой! Точно, это же вывеска «Счастливого колеса»! И колесо над входом на постоялый двор – то самое, что Гилфинг протягивает гному, и мальчишка срисован с молоденькой эльфийки, прижимающей к себе ягненка. Теперь понятно, как Лукасу удалось создать это впечатление бесхитростного лукавства на лице танцующего дитяти…
Петер задумался, машинально листая книгу. По крайней мере ясно, для чего фолиант был нужен художнику – Лукас пользовался старинными миниатюрами как образцом. Какое это может иметь отношение к его преступлениям? Скорее всего никакого… Петер еще больше уверился в том, что невинного художника оговорили, Лукас в самом деле был увлечен живописью и вряд ли такой человек, умеющий ценить прекрасное, стал бы связываться с преступниками вроде бандитов Марольда…
Петеру снова попалась на глаза знакомая картинка – теперь чародей узнал в старинной миниатюре вывеску мясника, убитого два года назад. Ту самую вывеску, по поводу которой Лукас приходил к… Петер хлопнул себя по лбу – ну как можно было забыть! Ведь он встречал однажды отца Моны! Да, верно, тот самый художник… Он пришел к Ригирту просить совета, боялся, что его картины могут каким-то образом повредить людям… Нет, никак этот человек не мог быть главарем разбойников. Невозможно!
Петер в волнении уставился на картину – чернокудрый пастух играет на свирели, а вокруг… там, на вывеске, были изображены внимающие музыке овечки, здесь же – девушки… Знакомый сюжет, где-то он уже попадался Петеру… но где? Колдун перевернул еще одну страничку, на новой картинке была крупно нарисована свирель – похоже, та самая, на которой играл пастух с предыдущего листа… Из-под руки вывалилась страничка и, кружась, отлетела в сторону. Петер нагнулся и подобрал – выпавший листок оказался не из этой книги! Края его были обуглены, зато текст разборчив… и картинка… картинка изображал точь-в-точь такую же свирель, что и в фолианте! Петер, волнуясь, поднес обогревший листок к глазам и прочел подпись под картинкой: «Свирель Гангмара».
…Гангмар проводил долгие века среди болот и пустынь, им созданных, в обществе всевозможных гадов… Но с некоторых пор стал являться он в заселенные земли, приняв облик прекрасного юноши, высокого и стройного. Его волосы были черны, кожа смугла, а глаза горели золотистым светом. Все чаще стал он встречать молодых женщин и девушек в укромных уголках – в лесу ли, в пещере ли, или у реки, выбирая притом прекраснейших из всех народов Мира. Какие слова говорил, какие подарки сулил – неведомо, однако все безропотно шли за ним. Поначалу никто не знал, куда пропадают девы, однако случилось, что правда открылась, и тогда многие вспомнили о пропавших дочерях, сестрах, подругах. Когда же родственники и друзья пропавших спрашивали Гангмара об их судьбе – тот лишь молчал и улыбался… но не было тепла в его улыбке!.. Так было!..
После отцы и матери стали строго наказывать дочерям: не слушать Темного, не верить его посулам и не льститься на обещания. Не помогали, однако же, ни запреты, ни мольбы родителей – если случалось, что Гангмар завлекал деву, послушно шла за ним несчастная, не в силах противиться его зову…
Эльфы утверждают, что Темный изготовил Свирель, музыка которой неизменно пробуждала в девичьем сердце любовь к музыканту, и такова оказывалась сила этого чувства, что несчастные доброй волей и собственной охотой шли в пещеры, ныне именуемые Черной Скалой или Короной Гангмара… Так было!..
Там, в зловещих лабиринтах Черной Скалы, несчастные девы, околдованные музыкой Свирели, любили Гангмара и рожали от него. Известно, что от связи сынов и дочерей разных народов Мира потомства не случается. Благодаря магии Темного очарованные им пленницы рожали младенцев обоего пола… те, вырастая, также приносили потомство… однако, искаженные магией подземелий Короны, эти существа были уродливы и слабы. Таково оказалось волшебство Черной Скалы, что в его сени смогли родиться потомки смешанных связей, но оно же уродовало их облик. Постепенно приспосабливаясь к давящему колдовству, потомки этих, первых, уродцев окрепли. Прародитель несчастных, обернувшись могучим зубастым чудищем, берег их, защищал и скрывал в пещерах – до той поры, пока не счел, что они достаточно сильны, чтобы вынести обычные тяготы Мира. Тогда Гангмар Темный вывел из Черной Скалы народ орков. Народ уродливый, народ жестокий, рожденный благодаря коварству, но преданный общему предку, без коего…
На этом запись обрывалась. Петер перевернул страницу и снова уставился на чернокудрого юношу, вокруг которого собрались девы, увлеченные пением Свирели… Теперь музыкант вовсе не казался молодому колдуну привлекательным. Что-то недоброе чудилось в его глазах… Свирель Гангмара…
Вот она, нарисована на страницах двух книг – и той, что была написана Общим языком, а затем сожжена… и той, что испещрена тайными знаками и уцелела…
Петер снова стал листать диковинную книгу в поисках картинок и наткнулся на новый обгорелый листок. Этот пострадал от пламени куда больше предыдущего, Петер стал вглядываться в пострадавший пергамент и неожиданно обнаружил, что почти ничего не видит, за окнами стемнело. Колдун прислушался – в здании было тихо. Подошел к двери – не заперто. Петер выглянул из архива и понял, что кордегардия пустует. Стражники разошлись по домам, а старик попросту позабыл о посетителе. Что ж, дома Петера никто не ждет, зато теперь есть возможность спокойно, без спешки, посидеть над бумагами. Маг вернулся к ящику с пергаментами и зажег свечу. Пристроил ее на стуле, сам присел на пол, прислонившись спиной к коробу с бумагами, и взял второй листок сгоревшей книги…
…когда возвратился из Черной Скалы с дивным трофеем, Свирелью Гангмара. Завистники утверждали, что, создав народ орков, Темный потерял интерес к Свирели и бросил ее, как дитя – надоевшую игрушку. Однако Фреллиноль повествовал о невероятных приключениях и жутких опасностях, что довелось ему пережить прежде, чем удалось завладеть Свирелью. Так было!..
Итак, Фреллиноль, которого собственные подданные прозвали Бабником, утратил интерес к радостям жизни и с утра до вечера играл на Свирели. Был ли он счастлив, достигнув желаемого, да и о такой ли судьбе мечтал – неведомо. И невозможно было спросить о том самого Фреллиноля, ибо он запирался в верхних покоях Белой Башни и играл в одиночестве. Очевидцы утверждают, что музыка, лившаяся из окон, была дивно хороша… Стал ли князь более желанным для эльфиек? Кто знает… Он утратил интерес к их обществу. Теперь Фреллиноля за глаза звали не Бабником, а Безумием. Так было!..
Когда же Фаларик Первый, великий император, велел изгнать нелюдей из своих владений, эльфы ждали, что Фреллиноль, коего они почитали первым из своих вождей и любимцем Матери, поведет их в бой либо в изгнание, но Безумец не вышел к подданным и не прервал игры на Свирели. Тогда эльфы отступились от князя, ибо он в самом деле выглядел лишенным разума. Все, кроме горстки родичей и верных друзей, покинули Белую Башню Фреллиноля. Даже когда дружинники Фаларика пошли на приступ его прибежища, он не…
Нижний край листка сильно пострадал от пламени, и больше ничего на нем нельзя было прочесть, «…он не прервал игры на свирели», – мысленно закончил фразу Петер. Легенда известная, в здешних краях ее хорошо помнят. Белой Башни давно нет, но предания живут и поныне. Говорят, что Гунгилла, любившая Фреллиноля, как никого иного, явилась в телесном облике после того, как солдаты Фаларика оставили развалины Белой Башни, отчаявшись отыскать под обломками останки эльфийского князя и Свирель. Но что не под силу человеческим рукам, то могут боги. Камни расступились, явив на свет мертвого эльфа.
Тогда-то Гунгилла уронила единственную слезу на тело любимого сына. Впрочем, ни могилы Фреллиноля, ни каких-то иных следов его пребывания в бренном мире не осталось – на фундаменте Белой Башни выстроен монастырь Гунгиллиных сестер, где по сей день хранится величайшая реликвия – Слеза Гунгиллы, алмаз каплевидной формы, единственный материальный след баснословных событий. Впрочем, святыню мало кто видел воочию…
Колдун еще полистал фолиант – больше ничего интересного. Картинки, конечно, красивые, неспроста художник хранил книгу, прочесть которую невозможно. Вздохнув, Петер не без сожаления закрыл том и отложил в сторону. Встал, потянулся, прошелся по архиву туда и сюда, потом снова сел и взялся за бумаги. Через несколько минут удалось отыскать показания подсудимого – отказ от всех обвинений. Уж это-то наверняка написано рукой несчастного художника… И, к сожалению, почерк тот же самый, что и в письмах, изъятых при обыске. Увы.
Оставалась последняя возможность – что, если письма все-таки подделаны? Петер решил еще раз сличить почерк, но едва поднес бумаги к свече, пламя мигнуло и погасло. Маг снова зажег свечу и повторил попытку – и снова, едва документы оказались поблизости от огня, он потух, будто ветром задуло. Удивительно… Что-то странное есть в этой свече, гаснущей рядом с бумагами из короба.
Но, подумал Петер, как бы там ни было, надо выбираться отсюда. Наверное, ничего плохого не случится, если он прихватит несколько листов с собой, чтобы потом изучить дома повнимательней? И странную книгу заодно? Колдун отволок короб с документами на место, а заинтересовавшие его бумаги сложил в сумку. Оставалось придумать, как покинуть здание незаметно. Если повезет, старик писарь не вспомнит, что забыл вчера запереть архив. Петер обследовал замок – ерунда, ничего хитрого. Защелкнуть его снаружи было совсем просто. А вот с входной дверью оказалось сложнее. Делать нечего, придется ждать утра, когда здание отопрут. Петер забился в закуток под лестницу, присел на пол и мгновенно уснул…
