Текст книги "Инженер Петра Великого 12 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Я сместил обзор правее. Туда, где стояли шатры французских роялистов – перебежчиков, присягнувших Мальборо.

Там царило схожее оживление. У костров собирались группы, из рук в руки кочевали листки. Активная жестикуляция выдавала нервозность. Один из читающих, дойдя до конца, в сердцах швырнул шапку оземь.

Яд начал действовать.

В центре английского расположения, у большого штабного шатра, забегали адъютанты. Один вскочил на коня, нахлестывая животное по направлению к реке, другой рванул к артиллерийским позициям.

– Что там, господин генерал? – не выдержал часовой. – Чего они мечутся?

– Читают. Узнают, почем нынче их командиры продают Родину.

Офицеры тщетно пытались восстановить дисциплину: вырывали листовки, кричали, раздавали тумаки. В ответ вместо привычного подчинения возникала опасная заминка. Строй не смыкался. Люди сбивались в кучки, обсуждая прочитанное. Это было брожение. Пока еще тихое, похожее на пузырьки в шампанском. Ди мало было грамотных среди них, хорошо с картинками вышло, надо будет Жуана все же взять к себе.

Солдат, в голову которого закралось сомнение, перестает быть боевой единицей.

Наблюдая за этой возней в потревоженном муравейнике, я пытался представить мысли Мальборо. Ему наверняка уже доставили «подарок». Он видит свою карикатурную рожу. Читает папское письмо. И, будучи умным мерзавцем, понимает, что это очень плохо. Политическая смерть. Если просидеть под стенами еще пару дней, бумага дойдет до каждой деревни, и в тылу вспыхнет пожар, который сожрет его армию без остатка. Логистика ломала и не такие армии.

Ждать он больше не может. Время, работавшее на него, сменило полярность. Каждый час промедления – сотни новых читателей, а значит – сотни новых врагов.

От штабного шатра отделилась группа всадников, устремившись к резервным полкам. Серебряные глотки труб прорезали утренний воздух.

Лагерь начал меняться. Хаотичное брожение сменилось жесткой, механической работой огромного организма. Полки строились в каре. Выкатывались орудия. Осадные башни, стоявшие в отдалении, дрогнули и поползли вперед.

Даже так? Он решил пойти в ва-банк?

Они не собирались подавлять бунт полицейскими мерами, тупо решили уничтожить первопричину смуты – нас.

– Зашевелились, – пробормотал я, опуская бинокль. – Быстро он сообразил.

Англичанин решил разрубить гордиев узел мечом. Пока разложение армии не достигло критической точки, он бросает ее в последний, решающий штурм. Ему нужна победа любой ценой. Здесь и сейчас.

Мы добились своего – вывели врага из равновесия.

Бинокль опустился на грудь, но напряжение продолжало сводить скулы. Ветер и бессонница резали глаза, однако картинка оставалась четкой.

Хаос сомнений, бурливший в английском лагере уступил место порядку. Исчезла суета, растворились кучки шепчущихся солдат. Вместо них возникла машина – огромный, сложный механизм убийства, заведенный последним приказом Мальборо.

Поле перед Лионом подчинилось жесткой геометрии войны. Красные квадраты английской пехоты, белые прямоугольники австрийцев, синие линии роялистов выстраивались в гробовом молчании, сберегая дыхание для рывка. Тысячи ружей ловили тусклый утренний свет, сливаясь в стальное море.

Что интересно виднелись осадные башни. Я думал, что это пережитки прошлого, ан-нет. Три гигантских деревянных монстра, обшитых сырыми воловьими шкурами для защиты от огня, возвышались над строем подобно передвижным колокольням. Внезапно они дрогнули. Натянулись канаты, сотни людей и лошадей вгрызлись в землю, сдвигая махины с места. Низкий, нутряной стон дерева, перекрывая расстояние, ударил по ушам предвестником беды. Даже не представляю как они по грязи будут их тащить. Может потому и ждали, пока чуть подсохнет?

Мальборо не пожалел пороха, выкатив на прямую наводку весь наличный арсенал: тяжелые осадные мортиры, полевые пушки, фальконеты. Черные провалы жерл смотрели прямо в душу. Канониры споро подносили зарядные ящики, офицеры вымеряли дистанцию. Их цель – пробить брешь, размолоть в щебень саму стену бастиона Сен-Жан. Старую, щербатую кладку XV века, совершенно не рассчитанную на современный огневой вал.

У нас пушек мало, пороха – еще меньше. Движение врага давно заметили, оборона не дремала. Ополченцы, гвардейцы, швейцарцы стояли плотно, плечом к плечу. Лица сосредоточенные. Кто-то истово крестился, целуя нательный крест, кто-то с остервенением правил лезвие тесака о камень.

Рядом часовой, юнец с пушком на губе, перестал жевать. Сухарь в руке мелко дрожал.

– Господин генерал… – голос сорвался на шепот. – Что это?

– Война, сынок.

– Они… они уходят? Сворачиваются?

Вопрос, полный детской надежды и отчаянного нежелания верить в худшее, меня расстроил. Он видел движение, видел сборы, но мозг, защищаясь от страха, подсовывал спасительную ложь.

Тяжелая рука легла на его плечо. Ткань кафтана под пальцами была влажной.

– Нет. Они не уходят.

Оптика снова приблизила передовую. Первая линия пехоты двинулась вперед, чеканя шаг. На плечах передних рядов – фашины, вязанки хвороста для заваливания рва. Следом плыли штурмовые лестницы.

– Они идут нас убивать.

Веснушки на побледневшем лице парня превратились в черные пятна. Сухарь выскользнул из ослабевших пальцев, ударился о камень и покатился к краю пропасти.

– Но почему? – прошептал он. – Мы же… мы же показали им правду. Листовки…

О как. Слухами земля полнится?

– Потому и идут. Правда жжет глаза. Мальборо понял, что проиграл словами, и теперь намерен отыграться железом. Ему нужно заткнуть нам глотки землей, прежде чем вся Франция узнает о его предательстве.

Я отвернулся от поля смерти, окинув взглядом защитников.

– Котлы с маслом – на жаровни! – перекрывая ветер, орал капитан швейцарцев. – Камни к бойницам! Пики на изготовку!

Внизу, в городе, ударили колокола. Набат. Тревожный, рваный ритм подстегнул сердцебиение.

Пистолеты проверены – заряжены. Сабля легко ходит в ножнах. Готовность полная. Мы сделали все, что могли: посеяли сомнение, выиграли время, объединили город. Осталось одно – драться. Зубами, ногтями, за каждый метр этой проклятой стены.

– Дожевывай, – бросил я парню, прекрасно понимая, что кусок ему в горло не полезет. – Силы понадобятся. Сейчас начнется.

Словно в подтверждение моих слов, горизонт на юге раскололся.

Сначала повисла неестественная тишина, звенящая пауза. А потом мир вспыхнул.

Десятки, сотни огненных цветов распустились вдоль английских позиций. Жирные облака порохового дыма вырвались из жерл, мгновенно скрывая поле боя.

Внутренний счетчик щелкнул. Раз. Два. Три…

Звук пришел тяжелым молотом по ушам и грудной клетке. Грохот первого залпа слился в единый протяжный, вибрирующий рев, сотрясший камни под ногами. Птицы, сидевшие на крышах, с испуганным криком взмыли в небо.

Следом накатил свист, нарастающий вой летящего чугуна.

– Ложись! – рывок за шиворот швырнул парня вниз, под защиту зубцов.

Мы упали на холодный камень, и в то же мгновение стена содрогнулась.

Удар! Еще удар!

Во все стороны брызнули каменная крошка, пыль и осколки. Где-то рядом в истошном крике захлебнулся человек. Уши заложило от треска ломающейся кладки, всё вокруг заволокло едким дымом.

Стряхнув с треуголки пыль, я поднял голову. Часовой лежал рядом, закрыв лицо руками, и мелко трясся.

– Вставай! – Я пихнул его в бок, приводя в чувство. – Не время валяться! К бойнице!

Глава 13

Сплюнув на щербатые камни вязкую пыль, я с трудом разогнул спину. В ушах все еще стоял противный звон. Бастион пережил маленькое локальное землетрясение: гранитная крошка скрипела под подошвами, зубцы напоминали гнилые пни, а из свежих воронок тянуло едким запахом сгоревшей селитры. Рядом, контуженно моргая и стирая копоть со лба, ошалелый часовой таращился на развороченную кладку.

Перевалившись грудью через горячий от солнца и взрывов бруствер, я вгляделся в равнину. За полосой оседающего порохового тумана поле шевелилось, меняло геометрию, расцветая грязно-красными пятнами английских мундиров. На нас, подчиняясь барабанной дроби, накатывал прилив. Плотная серая масса пехоты, ощетинившаяся лесом пик и штыков, неумолимо сокращала дистанцию.

– Орлов! – позвал я командира преображенцев.

Василь, укрывшись за лафетом перевернутой пушки, методично чистил оружие. В этом хаосе его спокойствие казалось механическим. Только пальцы мелькали чуть быстрее обычного.

– Здесь, Петр Алексеич.

– Сколько у нас боеприпасов для обороны.

Лязгнул затвор, досылая смерть в патронник. Орлов поднял на меня тяжелый взгляд.

– На ствол – два полных магагзина. Плюс еще немного в подсумке. Работая в обычном режиме, плотным огнем, мы продержимся минуты три. Максимум. Дальше стволы перегреются, и не уверен, что магазины не закончатся к тому времени.

Три минуты. Я мысленно выругался, прокручивая в голове тактическую схему. Против пятидесятитысячного корпуса. Нас просто размажут тонким слоем, даже не заметив сопротивления.

Обернувшись, я окинул взглядом наше воинство. За спиной, прижимаясь к уцелевшим участкам кладки, сбились в кучу защитники: пестрый сброд из местных ополченцев, наемников-швейцарцев и недобитых французских рот. В дрожащих руках плясали тяжелые мушкеты, тускло блестели лезвия алебард, кое-где торчали обычные крестьянские вилы. Взгляды, устремленные на меня, молили о чуде. Приняв бой здесь, на продуваемой ветрами высоте, под прицелом их пехоты, мы обречем этот сброд на бойню.

Логика войны требовала жертвовать пространством ради времени.

– Слушай задачу, – я понизил голос, наклоняясь к уху Орлова. – Уводи всех, кто не из наших. Французов, швейцарцев, городских – гони вниз, в лабиринт улиц. Пусть строят баррикады, выбивают бойницы в окнах, занимают подвалы. Стену мы сдаем.

Руки Орлова замерли на полпути к подсумку.

– Сдаем? Полностью?

– Здесь нас перемелют артиллерией, как зерно в жерновах. Там, в узких каменных мешках улиц, их численное превосходство потеряет смысл. Каждый дом превратится в крепость, каждый перекресток – в ловушку. Мы уже обсуждали это, Василь…

– А мы?

– Преображенцы остаются. Сто двадцать стволов. Группа прикрытия.

Я снова глянул на приближающуюся красную лавину. Барабанная дробь становилась громче, отдаваясь вибрацией в подошвах сапог.

– Встретим гостей. Но сценарий напишем сами. Расставь людей. Интервал – пять метров. Лечь плашмя за зубцы, слиться с камнем. Ни звука, ни движения. Стена должна выглядеть пустой.

На бастион, тяжело дыша и звеня амуницией, взлетел запыхавшийся лейтенант ополчения. Мундир расстегнут, парик сбился набок.

– Генерал! Они уже у рва! Что прикажете делать?

– Отходить! – рявкнул я, вкладывая в голос ярость. – Вниз! Все подразделения – за вторую линию обороны! Бегом, леший вас подери!

Лейтенант опешил, поперхнулся воздухом. Хорошо, что спорить с бешеным русским генералом не решился. Стена пришла в хаотичное движение. Солдаты, облегченно крестясь и толкаясь, потекли к лестницам, радуясь возможности покинуть этот каменный гроб.

Едва последний ополченец скрылся в люке, на бастион, перешагивая через обломки и трупы, поднялся Петр. Он двигался дергано, его огромная фигура заполняла собой все пространство. Лицо государя, испачканное сажей, закаменело, в глазах билась лихорадочная работа мысли. Мгновенно оценив обстановку – спины бегущих солдат, пустеющие бойницы, тишину, – он шагнул ко мне.

– Генерал? – голос царя звучал тихо, но в нем лязгнул металл. – Оголяешь стену? Решил по самому плохому пути пройти?

– Мы прорабатывали этот вариант, Государь.

– Рано. – Петр метнулся к брустверу, глянул вниз. – Дистанция слишком велика. Если они займут стену с ходу, мы потеряем высоту. Город будет как на ладони.

– Открыв огонь сейчас, мы сожжем боезапас впустую. Эффективность на такой дистанции ничтожна. Мне нужен контакт в упор. Кинжальный огонь. Смести первую волну, превратить авангард в фарш.

Петр впился мне в глаза. Передо мной стоял полководец, просчитывающий риски.

– Риск запредельный, – протянул он, прикидывая углы обстрела. – Если «Шквалы» заклинит, если автоматика подведет… нас схватят…

– Не схватят. Плотность огня будет мощной. Я все посчитал, Государь.

Царь молчал секунду, кусая ус. Затем коротко кивнул, принимая ставку.

– Действуй. Учти только одно: я остаюсь здесь.

– Государь, это…

– Это мои люди, генерал. И риск этот утвердил я. Значит, и быть я должен с ними.

Выхватив пистолет и проверив затравку, Петр присел на камни рядом с Орловым, вжимаясь в щель между плитами. Его длинное тело сгруппировалось, готовясь к прыжку.

– Всем лечь! – команда прошла по цепи шепотом. – Замереть!

Стена вымерла. Мы растворились в сером камне, став невидимками. Оставалось только ждать, слушая, как нарастает шум тысяч шагов, приближающих развязку.

Раскаленный полуденным солнцем гранит жег живот даже через плотное сукно камзола, а острая каменная крошка впивалась в кожу, словно мелкая шрапнель, однако шевелиться было нельзя. Ни на миллиметр. Воздух над бастионом загустел, превратившись в вязкую, звенящую от напряжения субстанцию, которую, казалось, можно резать ножом.

Внизу, в круге просветленной оптики, разворачивалась панорама, от которой у любого нормального человека 18-го века остановилось бы сердце. Английская армия шла на приступ.

Они были пугающе близко. Оптика выхватывала детали с безжалостной четкостью HD-камеры: поры на лицах, царапины на пряжках, капельки пота, стекающие из-под напудренных париков. Это была отлаженная имперская машина. Линии красных мундиров, квадраты, перечеркнутые белизной перевязей и чернотой треуголок. Самое страшное – они шли молча. Психологическая атака. Только ритмичный, низкочастотный гул – тум-тум-тум – тысячи подкованных башмаков.

Они ждали огня.

Офицеры первой линии, затянутые в корсеты мундиров, задрали надменные подбородки, всем своим видом демонстрируя презрение к смерти. Их руки судорожно сжимали эфесы шпаг, а глаза шарили по щербатым стенам бастиона, выискивая цели. Нервы у них были натянуты, как струны. Они ждали вспышек, клубов дыма, свиста картечи – привычной симфонии войны.

Но стены хранили гробовое молчание.

А осадные башни ожидаемо застряли в грязи. Я мысленно радовался этому их несчастью.

Разбитые амбразуры зияли чернотой, словно пустые глазницы черепа. Ни души. Лишь ветер гонял серую пыль по парапету, да где-то на покосившейся башне хрипло, по-хозяйски каркнула ворона, добавляя сцене сюрреализма.

– What the hell is going on? (Что, черт возьми, происходит?) – донесся снизу хрипловатый баритон.

Колонна сбилась с шага. Инерция атаки начала гаснуть. Тишина пугала их сильнее, чем яростная канонада. Когда в тебя стреляют – это война, понятная работа, где есть враг и есть ты. Когда враг исчезает, растворяется в воздухе… Это пахнет ловушкой. Или чумой. Первобытный страх перед неизвестным просачивался в ряды «красных мундиров», как ядовитый газ.

Из чрева города, оставленного нами за спиной, долетали звуки совсем иной тональности. Там, в лабиринте улиц, царила лихорадка страха: ухали топоры, с жалобным скрипом трещала ломаемая мебель, истерично взвизгивали команды на французском и немецком. Союзнички – наемники и ополченцы, согнанные мною со стен – строили баррикады с отчаянием крыс, загнанных в угол. В ход шло всё: телеги, вывороченная с мясом брусчатка, двери домов. Воображение рисовало картины этого хаоса: перекошенные лица, крики «Русские нас бросили!», охрипший де Торси, пытающийся объяснить обезумевшим буржуа суть тактического маневра. Бесполезно. Страх – отвратительный собеседник.

– Триста, – шепот Орлова вернул меня в бой.

Скосив глаза, я увидел профиль Василия. Он лежал, вжавшись щекой в приклад, слившись с винтовкой в единый механизм. Указательный палец нежно поглаживал спусковую скобу, а на виске, под слоем пыли, бешено пульсировала синяя жилка.

– Ждем, – одними губами выдохнул я, не разжимая челюстей.

Беглый взгляд вдоль линии. Сто двадцать моих «преображенцев». Сто двадцать призраков в серых мундирах, распластавшихся по камню. Рядом со мной – Государь. Ушаков тоже поблизости. Винтовки «Шквал» должны решить исход битвы. Они были укрыты пыльными плащами, чтобы предательский блик солнца на вороненой стали не выдал нас раньше срока.

У молодого солдата слева, почти мальчишки, мелко дрожала левая рука, вцепившаяся в цевье. Костяшки побелели, ногти впились в дерево. Его можно было понять. Лежать и смотреть, как на тебя, чеканя шаг, надвигается лавина смерти, и не иметь права нажать на спуск – изощренная пытка для психики.

– Двести.

Англичане начали приходить в себя. Страх сменился недоумением, а затем и дерзостью. Офицеры перекрикивались, указывая шпагами на пустые бастионы.

– They ran away! The cowards! (Они сбежали! Трусы!)

– Forward! To the city! Plunder! (Вперед! В город! Грабить!)

Строй начал ломаться. Знаменитая железная дисциплина герцога Мальборо дала трещину. Солдаты ускорили шаг, переходя на рысь. Они спешили.

В окуляре бинокля я видел, как меняются их лица. Ярость воина уступала место алчности мародера. Они смотрели на молчащие стены и видели за ними богатый город, полный винных погребов, золота и доступных женщин. Город, который никто не защищает. Добычу.

Они начали сбиваться в кучу, теряя дистанцию. Шеренги превращались в бесформенную толпу, охваченную золотой лихорадкой. Именно это мне и было нужно. Плотность. Критическая масса мяса на квадратный метр.

– Сто, – голос Орлова дрогнул. – Петр Алексеич, они лестницы волокут! Сейчас полезут!

– Рано, – прошипел я сквозь зубы. – Пусть подойдут. Пусть носом упрутся в кладку.

Слева, вжавшись в нишу между зубцами, лежал Петр. Он не пользовался оптикой. Царь смотрел на врага своими глазами – выпуклыми, страшными в своем напряжении. Он прекрасно понимал расклад: ударим сейчас – положим первый ряд, но остальные успеют залечь, рассыпаться в цепь и начать перестрелку. А в затяжной дуэли нас просто задавят массой свинца.

Нам нужен был шок. Казнь.

Семьдесят метров.

Звуковая волна накрыла нас. Я слышал бряцание амуниции, чавканье грязи под тысячами подошв. Я различал оттенки грязи на гетрах и количество пуговиц на камзолах.

Пятьдесят.

Авангард достиг края рва. Ров, заботливо заваленный врагом фашинами и обломками стены, больше не был преградой – пройти можно было, даже не замочив штиблет.

– Victory! (Победа!) – истошно заорал молодой офицер в первом ряду, лицо которого блестело от пота. Сорвав треуголку, он махнул ею в сторону распахнутых, как ему казалось, ворот.

Это стало спусковым крючком. Строй развалился окончательно. Солдаты рванули вперед, толкаясь локтями, мешая друг другу, наступая на пятки. Они лезли на фашины, волокли штурмовые лестницы, орали, предвкушая грабеж. Это была уже была стая саранчи.

Пространство перед стеной исчезло, скрывшись под сплошным красным ковром. Головы, треуголки, спины, ранцы. Плотность была такой, что пуле просто негде было упасть мимо. Идеальная мишень.

Тридцать метров. Орлов нервничал.

Медленно, преодолевая сопротивление воздуха, я поднял руку. Щелчок предохранителя прозвучал для меня громче пушечного выстрела, хотя внизу его никто не услышал.

Я встал в полный рост.

Мои парни, словно сжатые пружины, выпрямились следом. Единым слитным движением. Сто двадцать черных зрачков винтовок «Шквал» появились над зубцами, как по волшебству, уставившись в упор на ошалевшую толпу.

Офицер внизу увидел меня. Его широкая улыбка застыла, медленно, кадр за кадром, превращаясь в гримасу животного ужаса. Он открыл рот, чтобы предупредить, крикнуть, но время для слов закончилось.

– Огонь!!! – мой вопль перекрыл рев многотысячной толпы.

И мир перестал существовать, взорвавшись вспышкой дульного пламени.

Слитный удар ста двадцати стволов вышиб воздух из легких, разорвав барабанные перепонки. Этот звук не имел ничего общего с привычной для восемнадцатого века нестройной трескотней мушкетов. Он был иным: плотным, вибрирующим, страшным. Словно невидимый великан с сухим треском раздирал над нашими головами небесный свод из грубой парусины.

Автоматика «Шквалов» работала безупречно, выплевывая смерть с циничной монотонностью швейных машин. Дистанция в тридцать метров превратила стрельбу в казнь.

Первая шеренга англичан – тот самый восторженный лейтенант, усатые сержанты, гренадеры в высоких шапках – перестала существовать мгновенно. Их будто стерли. Кинетическая энергия сотен пуль, выпущенных в упор, обладала чудовищной силой: красные мундиры рвало в клочья, тела отшвыривало назад, сбивая с ног тех, кто бежал следом, превращая стройные ряды в кровавое месиво.

– А-а-а! – животный вопль ужаса потонул в грохоте, не успев родиться.

Задние ряды, увлекаемые инерцией атаки и давлением толпы, продолжали переть на этот невидимый наждак. Они втаптывали убитых в грязь, скользили на внутренностях, лезли вперед – и тут же ловили свою порцию свинца. Шквал с такой дистанции прошивал насквозь двоих, а то и троих, не замечая сукна и плоти. Черепа разлетались, как гнилые тыквы, кости дробились в труху.

Ров перед стеной превратился в мясорубку. Буквально. Там кипела, пузырилась и шевелилась кровавая каша из людей, щепок штурмовых лестниц и размолотых фашин.

– Перезарядка! – голос Орлова сорвался на визг.

Щелчок, сбрасываются магазины. Лязг металла. Секундная пауза, в которую вклинились стоны раненых, – и снова сплошной, уничтожающий грохот.

Ствол метался из стороны в сторону, как пожарный брандспойт, только вместо воды он изрыгал огонь. Приклад бил в плечо. Был только адреналин и едкий вкус бездымного пороха на губах.

Ответа не было. Противник физически не мог ответить. У них не было времени вскинуть мушкеты, не было времени даже осознать природу своей смерти. Они видели злые, короткие вспышки на стене и то, как их товарищи превращаются в дырявые мешки с костями.

Психика не выдержала. Увидев, как передний край тает под огненным дождем, задние ряды дрогнули.

– Back! (Назад!) – истошный вопль прорезал канонаду. – It’s a trap! Run! (Это ловушка! Бегите!)

Строй рассыпался. Они побежали. Бросая мушкеты, знамена, раненых друзей. Они бежали, давя своих, падая, ползя на четвереньках, лишь бы уйти от этого дьявольского огня.

– Дожимай, братцы! Огонь! – прохрипел я, видя перелом.

Преображенцев охватило безумие боя. Солдаты, забыв об экономии, добивали бегущих. Поле перед стеной стремительно меняло цвет с серого на красный.

– Еще! Еще, суки! – рычал солдат рядом, пытаясь вставить магазин трясущимися, черными от копоти руками. Его глаза горели фанатичным огнем берсерка.

Мой затвор лязгнул впустую. Мертвый звук. Рука метнулась к подсумку. Пусто.

Какофония начала распадаться на отдельные выстрелы. Смолк один ствол, захлебнулся другой. Через десять секунд над бастионом повисла оглушающая тишина.

В этой тишине остались только звуки ада. Булькающие хрипы умирающих, скрежет металла о камень и удаляющийся топот тысяч ног. Английская армия откатывалась назад, как мутная волна от утеса, оставляя на песке пену из трупов.

Винтовка опустилась сама собой. Ствол дымился, от перегретого цевья шел жар, обжигая ладонь. Взгляд упал вниз.

Колени предательски задрожали. Я многое повидал, но не это. Еле сдержал рвотные позывы. Земли не было. На протяжении пятидесяти метров перед стеной ландшафт изменился. Все пространство было вымощено телами. Вповалку. Слоями. Красное сукно, белые перевязи, синие штаны – все смешалось в чудовищный ковер. И кровь. Густая, темная, она ручьями стекала в ров, превращая грязь в багровое болото.

– Господи… – прошептал кто-то рядом.

Это была бойня.

– Ура! – крик Орлова прозвучал надрывно. – Ура-а-а!

– Ура!!! – подхватили остальные. Победный рев покатился по стене, перелетая через зубцы, ударяя в спины бегущим англичанам, окончательно добивая их боевой дух.

Привалившись спиной к нагретому парапету, я сполз вниз. Ноги стали ватными, к горлу снова подкатил тошный ком.

Тишину разорвал топот на лестнице. На стену, хрипя и спотыкаясь, вылетел де Торси: парик потерян где-то на баррикадах, дорогой камзол распахнут, кружева изодраны. За ним, хватая ртом воздух, карабкались офицеры.

Замерев у зубца, маркиз вцепился в камень. Его взгляд метался от горы окровавленных тел во рву к удаляющимся спинам англичан, не в силах вместить новую реальность.

– Mon Dieu… – шепот перешел в истеричный всхлип. – C’est impossible… Они бегут! Они действительно бегут!

Резко повернувшись, француз забыл об этикете, чинах и грязи на моем мундире. Он кинулся ко мне, поднимая и стискивая в объятиях, пачкаясь в саже и масле. Он смеялся, тряся меня, как куклу.

– Генерал! Петр! Вы сделали это! Это чудо! Божественное чудо!

Осторожно отстранив его, я вытер лицо рукавом.

– Это не чудо, маркиз. И сто двадцать русских стволов в русских руках.

Тень упала на меня. Рядом выросла фигура Петра. Царь стоял, широко расставив ноги, возвышаясь над бастионом как монумент. Его лицо исказила страшная улыбка. Пальцы нервно крутили ус.

– Срезал, как косой траву! – прогудел он, не отрывая взгляда от поля смерти.

Тяжелая рука опустилась мне на плечо.

– Я верил, – голос государя звучал глухо. – Знал, что сработает. Но такого… Такого эффекта даже я не ожидал.

Он обвел горящим взглядом стену, своих «преображенцев», которые обнимались, кидали в небо шапки, орали песни.

– Они теперь долго не сунутся. Кровью умылись так, что захлебнулись.

Говорить не хотелось. Во рту стоял стойкий медный привкус крови – то ли прокусил губу, то ли надышался этой бойней.

– Офицеров ко мне, – скомандовал Петр, мгновенно переключаясь в режим полководца. – Военный совет. Срочно. Пока они в шоке, нужно решать, как жить дальше.

Эйфория победы кружила головы всем вокруг.

За нашими спинами шумел город. Утробный, звериный рев катился по узким улочкам, обрастая фантастическими подробностями.

Спускаясь с бастиона, я ловил на себе взгляды выползающих из подвалов горожан. Смотрели как на сошедших с небес карателей или вылезших из пекла демонов. Бабы истово крестили воздух, мужики ломали шапки, но встретиться с нами глазами никто не рисковал. Страх был осязаем.

– Слышь, Петр Алексеич, – просипел, глотая пыль, Орлов. – Они нас, по ходу, за чертей держат.

– Да все равно уже, – я размазал по лбу сажу. – Главное, чтобы под ногами не путались.

Каземат, переоборудованный в штаб, пропах табачным дымом. Петр тяжело сел на грубую скамью, сдернул промокший парик и швырнул его на карту, словно дохлую кошку. Филипп Орлеанский присосался к кувшину с водой, проливая струи на роскошный, безнадежно испорченный камзол. Де Торси и Меншиков сидели в углу, задумчиво осматривая офицеров. Орлов пошептал мне на ухо неутешительные новости. Впрочем, все ожидаемо.

– Ну, – шумно выдохнул царь, утираясь рукавом. – Живы.

Ответа не последовало. Адреналиновая эйфория схлынула.

– Генерал, – Государь требовательно посмотрел на меня.

Я выгреб из кармана магазин «Шквала» и швырнул его на исцарапанное дерево. Латунь звякнула сухо.

– Докладывать нечего, Государь. Все.

– Что значит все? – Филипп оторвался от кувшина.

– Технический.

Обведя тяжелым взглядом присутствующих, я кивнул на винтовку, прислоненную к стене.

– С этой секунды «Шквалы» – это просто очень дорогие, высокотехнологичные дубины. Магазины пусты. Если Мальборо решится на вторую волну, останавливать его мне нечем. Остаются только ваши мушкеты и штыки. Против тридцати тысяч озлобленных, жаждущих реванша британцев мы не продержимся на стене, поэтому как и обсуждали, ведем городские бои. Впускаем врага внутрь.

В каменном мешке повисла тишина. Доносился ритмичный звук капель, падающих с потолка в лужу. Плик. Плик.

– То есть… правда все? – голос де Торси дрогнул.

– Мы стоим с голой задницей на лютом морозе и убедительно делаем вид, что нам жарко.

– Что в итоге? Чем располагаем из запасов с Игнатовского? – перебил Петр, барабаня пальцами по столу.

Достав блокнот, я быстро пролистал страницы с расчетами.

– Остатки роскоши. Десять зарядов «Дыхания Дьявола» – наш неприкосновенный запас. Хватит, чтобы спалить пару осадных башен или устроить локальный филиал ада в воротах. Четыре бутыли с «Благовонием». Если ветер не подведет – положим один полк, но потравим и своих. И два десятка ракет, тех, что для схода лавин. Всё.

– Жидко, – констатировал Петр, кривя рот. – На один бой. На последний.

– Именно. Любая серьезная атака – и нас сомнут.

Дверь с грохотом ударилась о стену. На пороге возник дозорный, глаза вылезают из орбит, грудь ходит ходуном.

– Ваше Величество! Движение! В лагере англичан!

Усталость как рукой сняло. Мы подорвались с мест, опрокидывая скамьи. Сердце, казалось, сейчас пробьет ребра. Неужели снова? Неужели он просчитал нас?

Вылетев на стену, я на ходу вскинул бинокль, мысленно молясь, чтобы это была просто перегруппировка.

Но внизу, в английском лагере, творился хаос.

Никаких построений. Никаких артиллерийских расчетов. Наоборот.

Геометрия лагеря изменялась. Палатки опадали, как проколотые легкие. Обозные фургоны разворачивались оглоблями от города, создавая пробки. Солдаты суетились, швыряя ящики в телеги. Осадные башни – те монстры, что уцелели при штурме, – чадили густым черным дымом. Англичане жгли их сами.

– Они… уходят? – прошептал де Торси, не веря своим глазам.

– Похоже на то, – я впился взглядом в линзы, боясь моргнуть. – Сворачивают лагерь.

– Победа! – взвизгнул кто-то из ополченцев. – Струсили, собаки!

– Заткнись! – рявкнул я, не опуская бинокля. – Рано радоваться. Это может быть тактический отход. Выманивают.

Взгляд сканировал лагерь. Мальборо – старый лис, гений войны. Если он уходит, значит, у него есть причина весомее, чем просто гора трупов во рву.

От группы всадников в центре лагеря отделилась тройка. Они направились к воротам шагом. Медленно, подчеркнуто торжественно. Над головой всадника на длинном копье трепетало огромное белое полотнище.

– Парламентеры! – сорвал голос дозорный.

Они едут говорить. Значит, штурма не будет. Значит, они купились.

Поверили в то, что у нас бездонные арсеналы. Что мы, эти «русские варвары», можем испепелить их армию щелчком пальцев.

– Они испугались, – прошептал я.

Петр стоял рядом. Ветер трепал его волосы, на губах играла торжествующая улыбка.

– Впускать? – спросил Орлов, лязгнув затвором пустой винтовки.

– Впускать, – кивнул царь, расправляя плечи. – Только встретить… как победители. И рожи сделайте попроще, господа! Улыбайтесь, черт вас дери! Мы только что выиграли этот бой!

Глава 14

Поле перед Лионом представляло собой жутковатое зрелище. Горы трупов в красных мундирах уже начали привлекать тучи мух. А за этой полосой смерти кипела жизнь. Английский лагерь сворачивался с лихорадочной поспешностью.