Текст книги "Инженер Петра Великого 12 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Немного стало яснее, когда Леклерк сообщил о том, что Смирнов «призвал лавину» и уничтожил авангард австрийцев. Это уже немного проясняло позиции сторон.

Судьба не дала ему времени на анализ. Второй удар, нанесенный в спину, прилетел прямиком из Версаля.

На столе лежало письмо от его «глаз и ушей» при дворе – старого, подагрического царедворца, обязанного де Торси карьерой сына. С виду – невинная болтовня о здоровье королевских левреток. Но стоило подержать бумагу над жаром свечи, как между строк проступили рыжие буквы.

«Спасайтесь. Полиньяк и его клика святош переиграли вас. Они не стали тратить силы на усмирение Юга. Они заключили пакт. С англичанами».

Пламя свечи лизнуло край бумаги, но де Торси этого даже не заметил. С англичанами. С еретиками. С исконными врагами, терзающими Францию столетиями. Это выходило за рамки предательства. Это граничило с кощунством. Пока он, маркиз де Торси, плел сложнейшую паутину с Ватиканом, пытаясь сохранить суверенитет страны, эти фанатики, прикрываясь именем Господа, оптом продали королевство «Коварному Альбиону».

Армия герцога Мальборо, до сего дня топтавшаяся в Нидерландах, пришла в движение не по своей воле. Ее пригласили. Ей любезно распахнули ворота. И целью красных мундиров был Смирнов. Они маршировали сюда, к Лиону. Чтобы захлопнуть стальной капкан, в который, по иронии судьбы, де Торси сам призвал герцога Орлеанского и русских. Он, считавший себя пастухом, на деле оказался мясником, старательно сгоняющим овец на бойню.

Нужно бежать. Немедленно. Перехватить герцога на тракте, развернуть колонны, уйти в горы…

С улицы донесся ритмичный, нарастающий рокот. Барабаны. Четкая, зловещая дробь военной «шамады».

Де Торси прильнул к щели между ставнями. Внизу, по главной улице, ведущей к ратуше, текла река. Но вместо ожидаемого красного сукна английских интервентов, брусчатку заливала глубокая синева с серебром. Элитные полки Королевского дома. Мушкетеры. Они входили в город как карающая десница законного монарха.

В авангарде, на белом жеребце, выступала фигура, от вида которой у маркиза перехватило дыхание. Кардинал де Полиньяк. Главный идеолог «партии благочестивых», его личный враг. Тот, кого де Торси опрометчиво списал со счетов как салонного интригана, сейчас въезжал в Лион победителем, держа в кулаке лучшую пехоту страны.

Маркиз отпрянул в тень комнаты, подальше от предательских щелей. Картина была ужасна. Лионские лавочники, командиры ополчения, продажные чиновники – вся эта публика, готовая целовать подол герцогу Орлеанскому, при виде королевских штандартов мгновенно вспомнят о своей лояльности Версалю. Город, задуманный им как триумфальная арка для новых властителей, на глазах превращался в эшафот. Капкан захлопнулся.

В дверь деликатно и настойчиво поскреблись. Условный сигнал. На пороге возник секретарь – лицо цвета серое, губы прыгают.

– Монсеньор… квартал оцеплен. Гвардейцы кардинала выбивают двери в соседних домах. Крыши пока свободны, если мы поспешим…

– Оставьте суету, Жан. – Голос де Торси звучал пугающе спокойно. Он аккуратно расправил манжеты камзола, словно собирался на аудиенцию. – Беготня по черепице не пристала министру.

Он стоял посреди комнаты, окруженный картами несбывшейся империи. Вместо ярости пришла пустота. И унижение. Его, первого дипломата христианского мира, гроссмейстера интриги, обыграли грубо, по-мужицки просто. Все нити обрублены. Паутина, которую он плел с такой любовью, стала его саваном. Из вершителя судеб он в один миг превратился в загнанную дичь, обложенную флажками.

Уйти, к счастью, удалось. Переодевшись в робу простого торговца, он откупился от вояк. Последующие дни слились в грязную игру в прятки со смертью. Для человека, чей слух был настроен на шелест версальского шелка и учтивый шепот в Зеркальной галерее, реальность ткацкого предместья Круа-Русс стала изощренной пыткой. Вместо аромата амбры – едкая вонь шерсти и выливаемых на мостовую нечистот; вместо менуэтов – крысиная возня под гнилыми половицами и пьяный, гортанный ор за тонкой стеной. Всякий раз, когда на лестнице скрипела ступень, рука маркиза судорожно сжимала эфес шпаги. Глобальный мир схлопнулся до размеров сырой каморки с единственным мутным окном, упирающимся в глухую кирпичную кладку.

Бежать было некуда. Оставалось ждать. Через паутину сохранивших верность осведомителей к нему, подобно мусору в сточной канаве, стекались обрывки информации. Складывая их воедино де Торси с ужасом наблюдал, как вырисовывается уродливый лик его поражения.

Ночи напролет он занимался самобичеванием, препарируя каждое свое решение. Старый, напыщенный глупец! Гордыня ослепила его. Считая себя мастером европейской интриги, он попался в капкан, рассчитанный на тщеславного дилетанта.

Главный просчет касался стихии. Русские. В своих уравнениях маркиз отводил им роль бездумного тарана, инертной массы, ждущей указующего перста. Реальность же была иной: московиты оказались самостоятельными игроками. Их безумный марш, ломающий все каноны военной науки, не был тактикой. Это было отрицание правил. Пока европейские кабинеты расписывали партии по нотам, варвары просто действовали наобум.

Англичане тоже удивили. Вместо ожидаемого рыцарственного противостояния двух великих держав, «торгаши» цинично купили ключи от Франции у предателей в самом Версале. Но горше всего было разочарование в герцоге Орлеанском. Принц крови, надежда нации, на поверку оказался мелким оппортунистом, готовым сдать страну за гарантии личной безопасности. Это подсказывали последние вести.

В тот час, когда отчаяние, казалось, достигло дна, дверь каморки бесшумно приоткрылась. На пороге возник призрак из прошлой жизни – один из последних осведомителей, писарь из канцелярии.

Копия тайного протокола к англо-версальскому пакту.

Скользя взглядом по строкам, де Торси ощущал, как внутренности сковывает могильный холод. Герцог Орлеанский – тряпичная кукла. План был чудовищен в своем цинизме: как только русские корпуса будут перемолоты, союзные войска Англии и Австрии войдут в Париж «для восстановления законности и порядка». Трон займет марионетка, угодная Лондону и Вене. Франция, великая держава Людовика XIV, подлежит разделу и забвению.

Мозаика сложилась. Русские были наживкой. Идеальным куском мяса, брошенным, чтобы стравить всех со всеми, расколоть нацию и под шумок «священной войны» расчленить страну. И он, Жан-Батист Кольбер, патриот до мозга костей, всю жизнь положивший на алтарь величия Родины, своими руками смастерил эшафот для Франции.

Отпустив осведомителя, маркиз долго стоял у окна, вслушиваясь в гул чужого, враждебного города. Он проиграл. Партия сдана.

И именно в этой точке абсолютного, кристально чистого краха внутри что-то встало на место. Личная судьба, карьера, жизнь – все это больше не имело значения. На весах лежало существование Франции.

В обезумевшем мире оставалась лишь одна переменная, способная сломать уравнение союзников. Русские. Даже окруженные, даже обреченные на заклание, они оставались единственной силой, неподвластной логике лондонских банкиров и венских стратегов.

Добраться. Предупредить. Вручить им то, что жгло грудь под подкладкой камзола – личное послание Понтифика, последний козырь в рукаве шулера.

Это было безумием. Самоубийством. Для своих он – государственный преступник, для русских – подозрительный француз. Но выбора история не оставила.

Из тайника на свет появился грубый балахон странствующего монаха. Острая бритва прошлась по лицу, уничтожая холеные усы и эспаньолку – гордость маркиза. Из осколка зеркала на него смотрел чужой человек. Изможденный, с ввалившимися щеками и горящими глазами фанатика, которому больше нечего терять.

– Что ж, – прошептал брат Жан своему отражению, пряча письмо на груди. – Пора нанести визит вежливости нашим северным друзьям.

Попытка покинуть Лион напоминала стремление просочиться сквозь кирпичную кладку. Город кишел гвардейцами кардинала, которые сменили мушкетеров. Заставы перекрыты, патрули прочесывают каждый переулок. Время, отведенное судьбой, утекало, как песок сквозь пальцы.

На столе, прижатая огарком, развернулась карта городских коммуникаций. Дороги – верная смерть. Оставался единственный путь, о котором благородные господа предпочитали не знать. Вниз. В лабиринт древних, еще римских стоков.

– Монсеньор, вы отдаете себе отчет? – Жак, бывший контрабандист с лицом, исполосованным шрамами, с сомнением покачал головой. – Там крысы размером с бочку. А миазмы такие, что валят с ног.

– Я предпочитаю задохнуться в дерьме, чем болтаться в петле на площади Белькур.

Приготовления были короткими. Главный козырь – пакет с личной печатью понтифика – был надежно вшит в подкладку грубой рясы. Последний аргумент. Если он дойдет.

Вылазка началась под аккомпанемент ливня, превратившего улицы в бурные реки. Спуск через люк в подвале заброшенной таверны стал схождением в преисподнюю Данте. В нос ударил смрад тысячелетних нечистот. Ледяная жижа мгновенно залилась в сапоги. Стены туннеля, покрытые жирной слизью, давили, угрожая сомкнуться и похоронить беглецов заживо.

Легкие разрывало от спертого воздуха с привкусом тлена и аммиака. Ноги скользили по невидимым в темноте камням.

«Я, двигавший армиями одним росчерком пера, теперь ползу на брюхе по колено в фекалиях за беглым каторжником», – мысль была, но отрезвляющей.

Часы слились в бесконечную пытку. Когда мышцы уже отказывались повиноваться, а сознание начало мутиться, впереди забрезжил серый, размытый свет. Выход. Заброшенный водосброс в нескольких лье от городских стен.

Выбравшись на поверхность, они жадно глотали воздух. Дождь лил стеной, скрывая горизонт. Впереди раскинулось раскисшее, черное поле, но он знал, что там, вдалеке, сквозь пелену ливня, находится русский лагерь.

– Прорвались, монсеньор, – выдохнул Жак, утирая грязь с лица. – А теперь – бегом, пока нас не…

Договорить он не успел. Со стороны города, перекрывая шум дождя, долетел яростный крик, а следом – сухой треск мушкетного выстрела. Пуля чавкнула в грязь в шаге от ноги проводника.

– Взяли след! – взревел Жак. – Люди кардинала!

За спиной, в пелене дождя, заплясали желтые пятна. Лай гончих псов разорвал ночную тишину. Де Торси рванул вперед, не чувствуя ног, хрипя, как загнанная лошадь. Сапоги вязли в жирной глине, каждый шаг давался с боем. Спасительная кромка леса.

Они долго шли, обходя дозоры и притаившиеся армии врагов русского посольства. Наконец, из-за гребня холма, разрывая пелену дождя, выползла исполинская угловатая тень. Железный левиафан, не имеющий ничего общего с повозками или каретами.

Мгновение и с лязгом из тьмы материализовался корпус – хищный, скошенный, чернее самой ночи.

Десяток черных зрачков-стволов, торчавших из бортов этой адской колесницы, уставились прямо в грудь маркизу.

– Стой! Кто идет⁈ – Голос прогремел над полем, перекрывая гром и рев ветра. Это был глас иерихонской трубы, от которого хотелось вжаться в грязь.

Де Торси, полумертвый от усталости, поднял трясущиеся руки. Он набрал в грудь воздуха, чувствуя вкус дождя и закричал на том ломаном, варварском наречии:

– Я – де Торси! К генералу Смирнову! Срочно!

Глава 9

Набирая обороты, взревел двигатель, и корпус машины отозвался крупной дрожью, прошивающей подошвы сапог. Механик уже налег на рычаг подачи пара, «Бурлак» дернулся, готовый сорваться в последний путь, однако по броне ударили.

Настойчиво. Железом по железу.

– Стоп! – гаркнул я в переговорную трубу. – Тормози!

Клюнув носом, махина с лязгом замерла. Откинув запор люка, я подставил лицо мокрому ветру и запаху гари.

– Какого дьявола⁈

Внизу, посреди чавкающего месива, паниковали глаза поручика из оцепления. Его бойцы уже крутили руки какому-то бродяге, пока второй – мокрая крыса в лохмотьях дорогого бархата – висел на руках гвардейцев тряпичной куклой.

– К нам гости, Петр Алексеич! – просипел офицер, пытаясь перекричать ливень. – Срочно требовали аудиенции!

«Крыса» вскинула голову. Грязь маской застыла на лице, вместо напудренного парика череп облепили седые космы, но взгляд… Эту затравленную, волчью безысходность ни с чем не спутаешь.

– Де Торси?

Бывший министр иностранных дел Франции. Персона, чье место сейчас – с бокалом вина в Лионе или в центре интриг Версаля, – валялась в грязи посреди обреченной русской армии.

– Смирнофф! – он выплюнул мою фамилию вперемешку с дождевой водой. – Остановитесь! Вы маршируете в капкан!

Махнув гвардейцам, я скомандовал:

– Тащите внутрь. Живо!

Минуту спустя мы уже забаррикадировались в десантном отсеке. Воздух здесь спертый, пропитанный угольной пылью и кислым потом смертников. Двенадцать моих «волкодавов» разглядывали француза поверх прицелов, готовые нашпиговать его свинцом при первом же резком жесте.

Де Торси колотило. Его проводник, тот самый Жак, вжался в угол, стараясь слиться с обшивкой.

– Вам положено быть в Лионе, маркиз, – я навис над ним всей массой. – Какого черта вы здесь забыли?

– Лиона больше нет, – прохрипел он, выбивая дробь зубами о край фляги, которую ему сунули. – Де Полиньяк вошел в город.

Трясущимися руками он полез за пазуху лохмотьев, напоминавших монашескую рясу, и извлек пакет, завернутый в промасленную кожу.

– Читайте! Это от Его Святейшества.

Развернув бумагу, я пробежал глазами по строчкам. Латынь. Однако ниже, на отдельном листе, обнаружился торопливый перевод на русский. Видимо, де Торси проработал варианты.

Текст был коротким. Папа Климент формулировал предельно четко: Лондон и Вена заключили тайный пакт. Уничтожение русской армии станет сигналом для «союзников» к оккупации Парижа. Франция подлежит разделу. Филипп Орлеанский – временная фигура, классический зиц-председатель, которого спишут сразу после подписания капитуляции.

– Нас разрезали, как пирог, – шептал де Торси, уставившись в одну точку. – Англичане забирают порты. Австрия получает Эльзас.

Вся схема таранного удара мгновенно отправилась в утиль. Лезть сейчас на пушки Мальборо – не лучший вариант, есть кое-что поинтереснее. Мысль еще не оформилась до конца, но уже обнадеживала своей большей реалистичностью.

Маркиз, сжавшийся в тусклом свете масляной лампы, перестал быть для меня человеком. Передо мной сидела идеальная отмычка, взламывающая французскую оборону без единого выстрела.

– Механик! – крикнул я, не оборачиваясь. – Глуши машину.

Вырвав лист из полевого блокнота, я быстро набросал несколько строк: «Государь, атака отменяется. Работаем хитростью. Ждите фейерверк. По сигналу выдвигайтесь всей массой за мной, в стык между французами и англичанами. Огонь не открывать! Отвечаем, только если нас начнут жечь».

– Солдат! – палец уперся в грудь ближайшего гвардейца. – Эту записку Государю. Лично в руки. Отвечаешь головой. Бегом!

Люк лязгнул, выпуская посыльного в ночь. Развернувшись к де Торси, я спросил:

– Францию спасти хотите, маркиз?

– Я прополз по городской канализации ради этого, – огрызнулся он, и в этом рычании наконец проступила порода того самого министра.

– Отлично. Значит, прокатитесь с ветерком. Снаружи.

Глаза француза полезли на лоб.

– Вы меня убьете.

– Останемся здесь – нас всех смешают с грязью артиллерией через полчаса. Поедете внутри – сваритесь заживо вместе с экипажем. Ваш единственный билет в жизнь – встать на броню и открыть рот.

Не давая ему опомниться, я развернулся к своим головорезам:

– Слушать команду! Штурм отменяется. У нас теперь, мать его, дипломатическая миссия. Мне нужен флаг. Самый большой лоскут белой тряпки, какой найдете. Примотать к шесту и закрепить на башне.

– Сделаем, – кивнул старший, даже не моргнув.

– Дальше. Нужен свет. Четыре факела. Самые мощные, штурмовые, с той дрянью, что не гаснет на ветру. Крепите по углам машины. И оборудовать площадку за башней. Привяжите маркиза так, чтобы он не свалился под колеса, но был виден за версту.

– Я не… – заикнулся было де Торси.

– Именно вы! – рванув его за лацканы, я притянул маркиза к себе. – Вы сейчас не человек. Вы – знамя. Голос этой операции. Англичане откроют огонь сразу, как только нас засекут. И пусть ваши солдаты видят, в кого стреляют их «союзники». Улавливаете?

Дошло. Животный ужас в глазах сменился холодным пониманием всей красоты и цинизма замысла. Стравить их. Заставить французов прикрывать телами своего министра от английских ядер.

– Рупор! – осенило меня. – Где медный «матюгальник»?

– Здесь, Петр Алексеич. – Механик протянул помятую трубу.

– Годится. Маркиз, берете инструмент. И орете так, будто дьявол тащит вас в пекло. Полный титул. Все регалии. Каждая французская собака должна узнать ваш голос.

Снаружи, не переставая, барабанил дождь. Выбравшись на броню, мы начали подготовку. «Бурлак» – огромная черная глыба, похожая на дремлющего бегемота, – ждал. Гвардейцы споро вязали из ремней страховочную сбрую.

– Сюда, – я подтолкнул де Торси к позиции за командирской башенкой.

Упаковали его быстро. Руки свободны, чтобы держать рупор, но торс зафиксирован намертво. Над головой уже трепетал под дождем кусок белой парусины.

– Поджигай! – гаркнул я.

Вспыхнули факелы. Шипящее, злое пламя, напитанное селитрой, рваным кольцом разогнало тьму. В этом пляшущем свете, облаченный в лохмотья де Торси выглядел жутко, словно безумный пророк. Идеальная живая мишень.

– В машину! – скомандовал я, ныряя в люк.

Десантный отсек встретил привычной, душной безопасностью. Прильнув к смотровой щели, я перевел дух. Сердце гулко отбивало ритм о ребра.

– Давай, родной. Не подведи.

Пальцы механика легли на рычаги.

– Курс, командир? На холм Мальборо?

– Отставить холм. Бери правее, режь угол прямо в стык. Нам нужно к французам. Полный вперед, выжимай из котла все соки!

Сжатый пар с писком ударил в цилиндры. Огромные колеса на резиноидах провернулись, вгрызаясь в грязь. Машина качнулась и, набирая инерцию, пошла в разгон.

Я вжался лицом в триплекс. Впереди, за стеной дождя, ждала смерть. Но теперь в этом уравнении появилась переменная, дающая нам шанс.

Мы выкатились из укрытия. Со стороны врага зрелище наверняка открывалось инфернальное: ревущее огненное чудовище с белым флагом и распятым мучеником на броне.

– Кричите, маркиз! – заорал я ему. – Кричите так, чтобы вас услышали в самом Париже!

Сквозь грохот двигателя и перестук колес прорезался тонкий вопль:

– Солдаты Франции! Я – Жан-Батист Кольбер, маркиз де Торси! Министр Его Величества! И еще никто не снял меня с этой долнжости.

Началось.

Внутри железной коробки стоял акустический ад, от которого мозги превращались в кисель. Перемалывая жирную французскую грязь, колеса то беспомощно проскальзывали, то цепляли грунт, швыряя многотонную тушу из стороны в сторону, будто шлюпку в шторм. Меня мотало у смотровой щели, как горошину в свистке.

– Правее! – перекрывая лязг, заорал я. – Держи на стык! Не лезь на рожон!

Вцепившись в рычаги побелевшими пальцами, механик цедил матершину сквозь зубы, но курс держал. Мы ползли по ничьей земле – одинокая, ревущая, изрыгающая искры мишень.

Триплекс транслировал чистую фантасмагорию. Ливень, тьма, и посреди этого хаоса – наш безумный факельный кортеж. Тени плясали на мокрой броне, омывая фигуру де Торси. Привязанный ремнями министр был там. Живой. Пока еще.

– Маркиз! – рванув верхний лючок, я впустил внутрь грохот и воду. – Не затыкаться! Работайте! Орите им! Имя, титул, всё, что есть!

Сверху, пробиваясь сквозь шум дождя, донесся тонкий, визгливый голос. Страх смерти – лучший в мире учитель риторики.

– Я – Жан-Батист Кольбер! Маркиз де Торси! Англичане предали нас!

Мы выкатились на линию огня. Слева, на холме, английские позиции хранили молчание. Пока еще. Они изучали нас. Кожей ощущалось, как сотни подзорных труб сейчас фокусируются на белом флаге и гражданском костюме. В этот самый миг Харли и Мальборо взвешивали риски. Стрелять или ждать?

Вспышка!

– Есть контакт! – выдохнул я.

У англичан сдали нервы. Земля перед нами вздыбилась грязевым фонтаном. Ударная волна качнула «Бурлак», и по броне горохом сыпанули осколки.

– Жив⁈ – крикнул я в люк.

– Они стреляют! – вопль де Торси был полон искреннего, детского возмущения. – Эти свиньи стреляют в меня! В министра Франции!

– Вот и донесите эту мысль до своих! Громче!

Очередной разрыв лег ближе. Машину тряхнуло так, что я приложился зубами о скобу прицела, почувствовав во рту соленый привкус крови.

– Жми! – прохрипел я механику. – Жми, родной, не останавливайся!

Мы прогрызались сквозь огненный шторм. Английская батарея била прямой наводкой, снарядов не жалели. Задача ясна: уничтожить свидетеля, стереть в порошок саму возможность переговоров.

Взгляд вправо. Там, за пеленой дождя, угадывалась линия французских позиций. Они не стреляли. Смотрели. Сотни глаз, вооруженных моими биноклями, впитывали эту сюрреалистичную картину: английские ядра рвут землю вокруг повозки с белым флагом, на которой чуть ли не «распят» их собственный министр.

Английский снаряд, пущенный с перелетом, с воем прошел над крышей и ухнул куда-то в темноту, прямо в гущу французских порядков. Взрыв!

– Ага! – я оскалился. – Получили!

Это сработало как спусковой крючок. Французские офицеры, наблюдая, как союзники расстреливают де Торси и крошат их солдат, слетели с катушек. Вековая ненависть к «островитянам», помноженная на боевой психоз, дала результат.

Темноту справа через минуту разорвали ответные вспышки. Залп!

И это в дождь. Быстро они.

Французская артиллерия ответила любезностью на любезность.

Хаос. Идеальный, управляемый хаос. Две армии, еще минуту назад бывшие союзниками, сцепились в смертельной грызне, забыв о нашей существовании.

– Проскакиваем! – орал я. – Мы в мертвой зоне! Давай!

Рванув вперед, «Бурлак» начал набирать ход. Оставив позади огненный ад, мы влетели в тыл к французам.

– Ракету! Дай сигнал фейерверком! – скомандовал я.

Зеленая звезда с шипением ушла в небо, рисуя траекторию надежды. Сигнал Петру: «Путь открыт. Иди».

А потом нас приложило.

Снизу, в ходовой, что-то хрустнуло с тошным звуком разрываемого металла, и «Бурлак» резко повело вправо. Потеряв управление, мы с размаху ухнули в глубокую воронку, по самую ватерлинию заполненную водой.

Двигатель истерично взвыл, набирая обороты вхолостую, харкнул паром и сдох.

– Все, – голос механика звучал грустно. – Тяга лопнула. Заклинило.

Мы превратились в недвижимость. Прямо посреди чужого лагеря. Я схватил одного из преображенцев:

– Наружу! Живо!

Мы выскочили на броню, отсекли ремни и буквально зашвырнули трясущегося министра внутрь. Вовремя.

Снаружи уже грохотал топот сотен ног. Крики. Лязг затворов.

– Окружай! Вон они!

В броню глухо ударили приклады.

– Sortez! Выходи!

Прильнув к щели, я оценил диспозицию. Мы в кольце. Но это не простые пехотинцы. Синие мундиры, серебряное шитье. Личная гвардия герцога Орлеанского. И сам герцог Филипп с перекошенным лицом, гарцевал на коне в десяти шагах.

– Вскрыть это корыто! – визжал он, срываясь на фальцет. – Убить всех! Никого не слушать!

Умный, гаденыш. Все понял. Филипп знал, кто на броне.

– Де Торси! – хмыкнул я, поворачиваясь к министру. – Целы?

– Цел… – он ощупывал себя, словно не веря в собственную материальность. – Они… они стреляли в меня…

– А теперь вас хочет добить ваш же герцог. Слышите его истерику?

Де Торси поднял голову. В глазах, еще секунду назад полных ужаса, проступила змеиная злоба.

– Филипп… – прошипел он. – Ну уж нет.

– Открываемся, – скомандовал я своим парням. – Оружие на изготовку, но первыми огонь не открывать. Маркиз, ваш выход.

Аппарель с тяжелым лязгом упала в грязь.

Драматургия момента зашкаливала. Вместо ожидаемого русского воина из дымного, чрева машины в круг света шагнул французский министр. Оборванный, перемазанный сажей, он держал спину так, словно инспектировал тронный зал Версаля, а не болото под Лиллем.

Стволы мушкетов герцогской гвардии дрогнули и поползли вниз. Стрелять в живую легенду дураков не нашлось.

– Солдаты! – голос де Торси перекрыл шум дождя, работая лучше любого рупора. – Англичане – предатели! И если Филипп на их стороне, то и он продал Францию англичанам! Доказательства здесь!

Он вскинул руку, демонстрируя пакет с папской печатью как знамя.

Контроль над ситуацией рассыпался на глазах. Герцог Филипп, осознав крах сценария, истерично рванул пистолет.

– Ложь! – взвизгнул он, срывая голос. – Он сговорился с русскими! Огонь! Убейте его! Я приказываю!

Офицеры застыли статуями. Брать такой грех на душу никто не спешил.

– Я сказал – огонь! – дуло герцогского пистолета уставилось в грудь де Торси.

Я вскинул свой «Шквал», ловя силуэт регента в прицел. Нажать на спуск не успел.

Земля содрогнулась.

Сминая палатки и круша телеги, в круг оцепления вломился второй «Бурлак» – стальное воплощение неотвратимого возмездия. На башне, возвышаясь над хаосом, застыла фигура царя.

Без треуголки, с мокрыми слипшимися волосами и обнаженной шпагой, Петр выглядел демонически. Следом, четко разворачиваясь в боевые порядки, из темноты выплывали коробки Преображенского полка. Русская армия пришла брать свое.

– А ну, тихо! – царский рык заглушал даже ливень. – Кто тут балует⁈

Филипп замер с поднятым пистолетом, напоминая сломанную куклу. Его взгляд метался: то на де Торси с убийственными документами, то на русского царя с армией за спиной, то на собственных солдат, опускающих ружья.

Капкан, который он так старательно мастерил для нас, захлопнулся на его собственной шее.

Небеса разверзлись окончательно, решив, видимо, утопить эту проклятую долину вместе со всеми ее грешниками. Стоя у заглохшего «Бурлака», я стер с лица грязь рукавом. Справа застыл де Торси, сжимая папский пакет как индульгенцию. Напротив – мокрый, жалкий, с опущенным пистолетом – герцог Орлеанский.

Вокруг нас, по колено в жиже, замерли в напряжении две гвардии: моя, высыпавшая из десантного отсека, и личная охрана герцога. Пальцы на спусковых крючках побелели. Одно неверное движение – и сработает детонатор резни.

Однако Петр разрядил обстановку одним своим присутствием.

Его «Бурлак» нависал над сценой стальной горой. Опираясь на эфес шпаги, царь сверлил Филиппа тяжелым взглядом сверху вниз. За его спиной из темноты, ритмично чавкая сапогами, выходили коробки швейцарцев. Тысячи штыков тускло отсвечивали в бликах факелов. Русская армия пришла диктовать условия, а не просить милости.

– Ну что, «друг»? – голос Петра громыхнул над полем, раскатываясь, подобно грому. – Доигрался в короли?

Филипп вздрогнул. Он затравленно косился то на бывшего союзника, ставшего судьей, то на де Торси, то на английские разрывы, ложившиеся все гуще на окраине его лагеря. Англичане, сообразив, что план срыва атаки провалился и русские соединились с французами, перешли к тактике выжженной земли. Били уже не прицельно, а по площадям, накрывая квадраты. Пытались похоронить всех свидетелей своего провала скопом. И смотреть на все это ничего не предпринимая было глупо. Войско французов было в замешательстве.

– Они стреляют в нас… – прошелестел герцог, глядя, как взрывы перепахивают расположение его полков.

– А ты думал, они тебе трон на блюдечке несут? – усмехнулся я, делая шаг вперед. – Харли предал тебя, Филипп. Как и всю Францию.

Без лишних слов де Торси впечатал пакет в ладонь герцога. Филипп принял бумаги, словно раскаленный уголь, негнущимися пальцами. Беглый взгляд по строчкам – и лицо регента окончательно утратило краски, сравнявшись цветом с грязной манжетой.

– Раздел… – воздух с свистом покинул его легкие. – Эльзас… Порты… Они планировали…

Взгляд, поднятый на Петра, мешал в себе животный ужас и странное облегчение. Так смотрит самоубийца, у которого в последний момент дала осечку пистолетная пуля.

– Я был слеп, – голос герцога напоминал хруст сухого хвороста. Пистолет медленно скользнул обратно в кобуру. – Я мнил себя спасителем короны, а на деле копал могилу Франции.

Сдернув треуголку, он отвесил Петру низкий, театральный, но пропитанный искренней покорностью поклон. Я лишь скрипнул зубами. Иуда – он и в Африке иуда, география предательства не меняет. Но сейчас не время для морализаторства.

– Ваше Величество… Сир… Моя вина безмерна. Но спасите моих людей и Францию от англичан.

Тяжело спрыгнув с брони прямо в грязь, Петр навис над герцогом гранитной глыбой.

– Судить тебя, Филипп, будет Господь, – отрезал он. – А сейчас хватит сопли жевать. Слышишь?

Со стороны английских позиций ветер принес новый звук ритмичная дробь.

– Мальборо идет в атаку, – констатировал я, анализируя ритм. – Понял, что мы здесь увязли, и решил добить пехотой.

Петр мгновенно переключил регистр, превращаясь из дипломата в полководца.

– Значит так, – рявкнул он, перекрывая шум ливня. – Филипп, собирай людей. Всех, кто способен держать мушкет. Де Торси, ты с ним. Вы – острие клина. Ваше знамя – вот эта бумага. Тычьте ею в морду каждому встречному французу. Объясните, что англичане пришли не освобождать, а мародерить. За свою землю француз глотку перегрызет любому.

Царский взгляд уперся в меня.

– Генерал, твой «Бурлак» все?

– Ходовая, Государь. Ось лопнула. Ремонту в поле не подлежит.

– Жаль железо. Бросай, идем на Лион.

– В Лион? – опешил Филипп. – Но там гарнизон кардинала!

– Был гарнизон, – хищно усмехнулся Петр. – А теперь там будет наша цитадель. Стены, крыша и склады. Нам нужна база для перегруппировки и город, из которого удобно диктовать условия. Марш!

Колонна пришла в движение. Зрелище, достойное кисти безумного художника: под одним знаменем, плечом к плечу, месили грязь мушкетеры герцога и мои преображенцы. Вчерашние смертельные враги, мгновенно спаянные общей угрозой и генетической ненавистью к «островитянам».

Темп взяли рваный, на грани бега. Жирная глина жадно чавкала под сапогами, люди падали, поднимались, крыли всевышнего на двух языках, но упорно ползли вперед. Страх перед английскими штыками, дышащими в затылок, работал надежнее любого кавалерийского кнута.

Де Торси и Филипп держались рядом с Петром. Сквозь пелену дождя я наблюдал, как маркиз что-то яростно втолковывает герцогу, тыча пальцем в папские бумаги. Филипп кивал. Процесс перепрошивки шел успешно: марионетка умирала, рождался защитник Отечества. Все равно – Иуда. Не умея я, видимо, прощать.

Час спустя из мокрой мглы, словно хребет утонувшего дракона, вынырнули зубчатые очертания лионских стен. Город спал, укутанный дождем, даже не подозревая, что к его воротам подходит, возможно, самая сюрреалистичная армия в истории Европы.

– Ворота на глухом запоре, – доложил вернувшийся разведчик, вытирая лицо. – На стенах стража кардинала, факелы горят, бдят в оба.

– Открывай! – заорал Филипп, вылетая вперед на взмыленном коне прямо в пятно света от привратного фонаря. – Именем Короля и Франции! Отворяй, псы!