Текст книги "Инженер Петра Великого 12 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Он наконец повернулся ко мне. В глазах, обычно холодных и колючих, как осенний лед Ладоги, читалось что-то новое. Глубокая усталость. И странная, пугающая своей новизной искренность.

– Спасибо тебе, Петр. За нее. Ты мне… ты мне зеркало поднес. Показал то, про что я в своей гонке за властью давно забыл.

Серебряный кубок качнулся в мою сторону.

– Выпей со мной. Не как генерал с фельдмаршалом, без чинов. По-простому, по-людски. За жизнь, настоящую.

Я молча принял тяжелую, холодную емкость. Вино оказалось терпким, густым, с отчетливым привкусом дыма. Мы выпили, не чокаясь, как пьют за тех, кого боятся потерять.

– Держись за нее, Александр Данилович, – тихо сказал я, возвращая кубок. – Такие люди – редкость. Их не купишь и не завоюешь.

Он ничего не ответил. Просто продолжил смотреть на двух девушек, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне закатного солнца.

Эта трансформация Меншикова сбивала с толку, заставляла мои логические схемы искрить. Я не ожидал такого от человека, чья операционная система была заточена под алчность, интриги и борьбу за место у трона. Тот, кто еще вчера из зависти готов был стать моим палачом, вдруг перепрошился. Неужели женское влияние действительно работает как самый мощный хак реальности? И ведь не скажешь, что эта Жаннет – какая-то роковая женщина или великий манипулятор. Обычная девчонка, сносно щебечущая по-русски. Но власть, которую она получила над «полудержавным властелином», пугала и восхищала одновременно.

Невольно мой взгляд скользнул к Анне. Есть ли у нее такая же административная панель к моему разуму? Вряд ли. Я слишком циничен, слишком забронирован знаниями будущего. Но отрицать очевидное было глупо: она перестала быть просто девушкой.

Спустя двое суток, когда ресурсы человеческой выносливости были вычерпаны до дна, долина Луары наконец открылась перед нами. Утренняя дымка на горизонте скрывала лагерь союзников, но даже сквозь туман проступали масштабы: десятки знамен лениво полоскались на ветру, а холмы были усеяны белой сыпью сотен палаток.

Встреча больше напоминала явление Христа народу, чем подход тактических резервов. Тишину разорвала канонада восторженных воплей, беспорядочная пальба в зенит и надрывный звон походных колоколов. Де Торси, мгновенно растеряв весь свой министерский лоск и чопорность, с почти мальчишеским визгом повис на шее у соратников.

Началось стихийное, неуправляемое братание. Сюрреалистичная картина: наши преображенцы, черные от дорожной копоти, в просоленной потом форме, похожие на выходцев из преисподней, передавали фляги напудренным, пахнущим лавандой французским мушкетерам. Пробки из бочек, выкаченных прямо на тракт, вылетали с пушечным хлопком, и сидр лился рекой. Воздух, еще минуту назад пропитанный запахом мокрой шерсти и усталости, теперь густо замешивался на ароматах жареного мяса, дешевого вина и безграничного, пьянящего облегчения. Казалось, кто-то наверху щелкнул тумблером, и война кончилась.

Я не разделял этой эйфории. Оставив Петра и маркиза купаться в лучах славы и дофамина, я незаметно выскользнул из толпы и поднялся на пологий холм, господствующий над левым флангом. Отсюда диспозиция читалась как на ладони. За спиной, словно бесшумные тени, выросли Орлов и Ушаков.

Оптика подзорной трубы приблизила идиллию, мгновенно превратив ее в моих глазах в кошмарный сон уставника. Лагерь, живописно раскинувшийся в пойме между рекой и густым лесом, выглядел как декорация к пасторальной пьесе, а не как укрепленный военный объект. Дымили костры, звенели кости, гремел смех. Все было правильно, красиво и опасно.

– Твой вердикт, Василь? – спросил я, не отрываясь от окуляра.

– Рай земной, Петр Алексеевич, – с глубоким, плотоядным вдохом пробасил Орлов, ловя ноздрями запах полевой кухни. – Люди отдыхают, жир нагуливают. Кони на траве. Караулы выставлены, хоть и стоят вполсилы. Благодать же.

– Вот именно, – я медленно повел трубой вдоль кромки леса, фиксируя одну брешь за другой. – Слишком много благодати.

То, что вызывало умиление у простого солдата, у меня вызывало ярость. Система безопасности отсутствовала. Часовые игнорировали периметр, стоя вполоборота к лесу и с завистью косясь на бурлящий праздник внутри лагеря. Субординация отсутствовала как класс: офицеры накачивались вином вперемешку с рядовыми, нарушая все мыслимые протоколы. Но хуже всего были кони. Расседланные, без присмотра, они беспечно паслись на дальнем лугу. В случае внезапной тревоги время сбора кавалерии – нашей главной ударной силы – стремилось к бесконечности. Час, не меньше.

Это была не армия.

– Они ведут себя так, будто подписали капитуляцию врага, а не просто разбили лагерь, – процедил я сквозь зубы. – Полная потеря инстинкта самосохранения.

– Может, верят в нашу силу, Петр Алексеевич? – предположил Орлов, но в голосе уже звучала неуверенность. – Мы пришли, теперь, дескать, сам черт не брат. Можно и расслабиться.

– Или кто-то очень убедительно нашептал им, что бояться нечего, – тяжелым, глухим голосом добавил Ушаков. Его глаза-буравчики не отрывались от темной полосы леса на том берегу. – Слишком тихо.

– Они беспечны, – резюмировал я, складывая трубу с резким щелчком. – Преступно беспечны.

Размышления прервал нарастающий топот. По склону, скользя сапогами по траве, к нам карабкался посыльный в зеленом мундире Преображенского полка. Лицо красное, дыхание сбито.

– Ваше превосходительство! – рука взлетела к треуголке. – Государь требует вас на военный совет! Немедленно! В главном шатре, у господина де Торси!

Мы с Ушаковым обменялись короткими взглядами. Ему не нужны были долгие объяснения. Едва заметный кивок подтвердил прием информации.

– Усиль личную охрану Государя, – тихо, чтобы не слышал посыльный, приказал я. – Чую, это добром не кончится.

Андрей Иванович молча коснулся эфеса шпаги – жест более красноречивый, чем клятва.

Я начал спуск с холма, погружаясь в атмосферу всеобщего праздника, как водолаз в мутную воду. Из шатров неслась бравурная музыка, пьяный хохот, звон кружек. Они уже делили шкуру неубитого парижского медведя.

На ходу поправляя перевязь, я мысленно репетировал речь. Придется выступить в роли злого полицейского и испортить господам союзникам вечеринку. Не на пикник все же приехали. У нас тут война вообще-то.

Глава 22

Полотняный свод главного шатра ходил ходуном, вибрируя от пьяного, торжествующего рева сотен глоток. Внутри царила атмосфера портового кабака, раздутая до масштабов ставки главнокомандующего. Дышать приходилось почти осязаемым «коктейлем»: чад горелого жира от скворчащего на вертеле кабана смешивался с амбре пролитого вина и едкой вонью табака. Под потолком, в такт общему безумию, раскачивались люстры, заставляя тени на лицах присутствующих плясать в причудливом, гротескном ритме.

Лавируя между французскими офицерами, я наблюдал картину полного морального разложения. Сбросив кирасы, в расстегнутых, заляпанных грязью камзолах, эти «победители» орали, тискали друг друга и прикладывались к бутылочным горлышкам. Триумф, до которого оставалось прошагать добрую половину Франции, уже ударил им в голову, отключив инстинкт самосохранения.

В эпицентре этого балагана, за длинным столом, сооруженным из пустых винных бочек, заседал «президиум». Де Торси, с пылающими щеками и лихорадочным блеском в глазах, что-то яростно втолковывал соратникам – похожему на нахохлившегося филина барону де Монтескье и юному графу де Тулуз.

Возвышаясь над морем французских париков гранитной скалой, рядом с ними восседал Петр. Игнорируя всеобщее возлияние, царь методично набивал короткую носогрейку. По тому, как его пальцы перетирали табачные крошки, становилось ясно: идет интенсивная обработка данных. Он сканировал каждого человека, отфильтровывая полезный сигнал от пьяного шума. Справа, нацепив маску скорбной государственной мудрости, застыл Меншиков, я же, скользнув тенью, занял тактическую позицию по левую руку от государя. Толмач, как и положено, растворился за моей спиной.

– … и все его замки в Нормандии – сровнять с землей! – Де Тулуз так грохнул кулаком по столешнице, что оловянные кубки исполнили короткий прыжок. – Предателю уготована лишь собачья смерть! Герцог де Ноай, сохранив верность Версалю, обесчестил свое имя! Расплата неизбежна!

Дележ шкуры все еще бегающего по лесам медведя шел полным ходом. Спорщики с пеной у рта распределяли охотничьи угодья врага, прикидывали, кому достанется его любовница. Вечная классика: меняются эпохи, покрой камзолов, но человеческая жадность остается константой.

– Реймс имеет куда большее значение, – прокаркал барон де Монтескье, прерывая поток угроз. Старый политик сохранял ясность рассудка. – Архиепископ де Майи хранит молчание. Ни нам, ни Версалю ответа нет.

– Выжидает, старый лис! – фыркнул де Тулуз, с пренебрежением отмахнувшись. – Ждет, пока мы перегрызем глотки сторонникам Дофина, чтобы потом явиться на пепелище и благословить победителя! Метит в спасители нации!

– Именно так, – подтвердил Монтескье. – Однако отсутствие поддержки Реймса ставит легитимность нашего… – он сделал паузу, бросив быстрый взгляд на де Торси, – … нашего предприятия под угрозу. Взятие Парижа – полдела. Важнее принудить Церковь к официальному признанию.

Скосив глаза, я наблюдал за Петром. Царь наконец раскурил трубку, скрыв лицо за клубами дыма. Его молчание было красноречивым. Вместо стройных полков и железной дисциплины, перед ним предстала ватага авантюристов, опьяненных призраком власти. Фальшь этой эйфории ощущалась физически и Петр, обладая звериным чутьем, это прекрасно понимал.

Я же хранил молчание, выжидая идеальный момент. Пусть выговорятся, пусть уровень алкоголя в крови достигнет критической отметки. Тогда мои вопросы прозвучат особенно отрезвляюще. Я собирался спросить про часовых, мирно дрыхнущих у костров вместо несения службы. Про отсутствие дальних дозоров на противоположном берегу реки. Праздник определенно затянулся, а я готовился его прервать.

Шум начал спадать, стоило де Торси небрежно вскинуть руку. Жест, отработанный годами в тишине версальских кабинетов, сработал: шатер мгновенно погрузился в тишину. Поднявшись из-за стола, маркиз сбросил личину измотанного бюрократа. Теперь перед нами возвышался вождь с приклеенной к лицу маской вдохновенного пророка.

– Сыны Франции! – Голос маркиза, внезапно очистившийся от дорожной хрипотцы, резонировал под сводами шатра. – Вы слышите? Это тишина страха, сковывавшая наши дома, пока версальские пауки плели свою сеть из лжи и золота. Но сегодня мы разорвали эту паутину! Сегодня Франция снова обрела голос!

Вещал он жарко, с надрывом, профессионально дергая за нужные струны. В глазах молодых лейтенантов загорался фанатичный огонь, даже старые, прожженные цинизмом полковники невольно расправляли плечи. Работала харизма, уж не отнять у него этого. Особенно после той безумной атаки на «Бурлаке».

– Нам твердят о законности! – Усмешка расплылась на его лице. – Какая к дьяволу законность, когда трон оккупировали торгаши, готовые сдать наши порты англичанам, а земли – австрийцам⁈ Они прикрываются кровью Бурбонов! Я же говорю вам о крови Франции, что веками проливали наши предки за эту землю! И она взывает к отмщению!

Началось. Классический популизм. Сейчас по сценарию должны пойти обещания вечной жизни и молочных рек с кисельными берегами. Про дыры в периметре и пьяных в дрова часовых, разумеется, ни слова. Реальность подменялась красивым мифом.

– Легкой прогулки не будет! – Голос оратора вибрировал от напряжения, накачивая аудиторию эмоциями. – Впереди – стены Парижа. За ними – предатели. Но я обещаю вам славу! Каждому солдату, вошедшему со мной в столицу, – двойное жалованье! Каждому офицеру – поместья изменников! Каждому крестьянину – отмену соляного налога!

Эффект превзошел ожидания: шатер едва не лопнул от рева. Офицеры повскакивали с мест, салютуя кубками. «Виват, король Жан! Виват, Франция!»

– И в этой священной борьбе мы не одни! – Де Торси развернулся к нашему столу, отвесив картинный поклон. – С нами храбрые союзники! С нами их великий император, чья стальная воля сокрушила врага в Альпах! Вместе мы – несокрушимая сила! Париж сам откроет нам ворота!

От уровня патетики сводило скулы. Нам скармливали дешевую агитку, больше подоходящую базарному зазывале, впаривающему публике лежалый товар. Тактика, дисциплина, данные разведки о противнике – все это утонуло в потоке красивых фраз. Система управления войсками заменялась истерией.

Выдержав театральную паузу, де Торси вскинул кубок, готовясь провозгласить победный тост. В этот миг абсолютной эйфории прозвучал спокойный голос Петра, пробирающий до печенок.

– Славно говоришь. – Царь даже не сменил позы, продолжая неспешно раскуривать трубку. Его ломаный французский, с тяжелым русским акцентом, тем не менее звучал предельно разборчиво. – Красно. Аж за душу берет.

Рука де Торси с кубком застыла в воздухе. Дежурная улыбка медленно сползала с лица. Шатер мгновенно стих: десятки глаз уставились на русского медведя, посмевшего сбить градус триумфа.

– Только вот, – Петр выпустил облако дыма, лениво поплывшее к потолку, – пока ты тут о славе и древней крови рассуждаешь, армия твоя больше на цыганский табор походит. А не на войско.

Эффект от реплики был сравним с броском натрия в воду. Кубки застыли, создавая гротескную, немую сцену. Французы фокусировались на царе, транслируя спектр эмоций от недоумения до уязвленного самолюбия. По спине полоснуло холодом. Мой собственный план – указать им на ошибки – отправился в утиль. Петр предпочел дипломатии кувалду. Когда критикует генерал – это рабочий момент. Когда монарх публично тычет носом в грязь – это пощечина, звенящая на всю Европу.

Поднимаясь во весь свой исполинский рост, Петр словно выкачивал воздух из помещения. Полотняный свод шатра визуально просел, съежившись под его тяжелым взглядом. Вынув трубку, царь выбил пепел о каблук сапога – в тишине этот звук прогремел достаточно громко – и небрежно сунул носогрейку за пояс.

Нужно будет как-нибудь поговорить с ним о вреде курения, да все некогда.

– Я спешил сюда. Гнал людей и лошадей на износ. До кровавого пота.

Тяжелый взгляд царя прошелся по лицам генералов, работая как пресс. Под этим давлением бравые вояки начали физически уменьшаться в размерах.

– И что я нахожу по прибытии? Пьяный вертеп. На въезде в лагерь меня встречает не караул, а лыка не вяжущий воин, пытающийся продать краденую курицу. Офицеры режутся в кости, ставя на кон полугодовое жалование. Фланговые часовые спят в обнимку с мушкетами. Где дозоры? Где, черт бы вас побрал, регулярная армия⁈ Передо мной сборище самодовольных павлинов, празднующих победу до начала сражения!

Лицо юного графа де Тулуза пошло багровыми пятнами, рука дернулась к эфесу, но, наткнувшись на ледяной прищур Петра, замерла. Старый Монтескье сжал губы в тонкую нить. Побелевший де Торси стоял неподвижно. В отличие от остальных, он был достаточно умен, чтобы понимать: это не оскорбление, а голые факты. Он видел моих преображенцев, работающих как единый механизм, видел швейцарцев-автоматов. Контраст с его собственной расхлябанной вольницей был разительным. Да те же французы с Лионского направления и то были дисциплинированнее.

– Ваше Величество… – начал он, судорожно пытаясь собрать остатки авторитета. – Люди утомлены переходом, они…

– Утомлены⁈ – Рык Петра заставил ветеранов инстинктивно вжать головы в плечи. – Мои полки прошагали пол-Европы, жрали сухари и спали во льдах, но посты не бросали! Оружие чистили! К бою были готовы всегда! А ваши «утомились» от вина и жареной свинины⁈

Он навис всей своей аурой, заставив первый ряд офицеров попятиться.

– Ждете, что мы станем вашим щитом? Что русские кости лягут фундаментом под стены Парижа, пока вы здесь пьете за несуществующую корону? Этого не будет.

В глазах царя горел безжалостный огонь.

– С этой минуты здесь действует мой устав. Железная дисциплина. Пьянство на посту – плетей по самое не балуй. Невыполнение приказа – петля. Мы пришли на войну. И воевать будем по-взрослому. А кто не согласен, – он резко замолчал, – может проваливать к чертовой матери. Прямо сейчас. Погляжу, с какими объятиями вас встретят в Версале.

Демонстративно игнорируя присутствующих, Петр вернулся к прерванному занятию: набивке трубки. Спокойствие его было убийственным. Finita la commedia.

Французский генералитет застыл в кататоническом ступоре. Желваки на скулах графа де Тулуза ходили ходуном; он сверлил взглядом носки своих сапог, словно видел их впервые. Лицо, пылавшее винным румянцем, приобрело пепельно-серый оттенок. Монтескье остекленевшим взором буравил темноту угла. Состоялась публичная порка. Их, элиту нации, только что отчитали перед подчиненными как нашкодивших псов.

Мобилизовав остатки воли, де Торси привлек внимание. Он отчаянно пытался сохранить лицо, нащупать спасительную фразу, чтобы удержать хотя бы видимость равноправного союза. Губы его дрогнули, собираясь родить звук.

Но слова застряли в гортани.

Неловкую паузу разорвал шум разлетающегося полога. Вход в шатер буквально протаранили изнутри. На пороге, хватаясь за воздух, возникла фигура. Один из французских дозорных. Лицо – белая маска, глаза налиты кровью и готовы выпрыгнуть из орбит.

Десятки рук инстинктивно рванулись к эфесам шпаг – рефлекс на внезапное вторжение сработал безотказно.

Воин попытался выдавить доклад, но голосовые связки выдали сдавленный, булькающий хрип. Сделав пару, он споткнулся о валяющийся кубок и рухнул на колени.

– Там… – просипел он. – Они…

Орлов метнулся к нему, подставляя плечо, но тот отмахнулся.

Над лагерем, перекрывая затихающий пьяный хохот и переборы лютни, разнесся рев.

Тревога. Боевая тревога.

Следующий том цикла: /reader/520059/4916214