Текст книги "Нижний горизонт"
Автор книги: Виктор Зиновьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Борщ
Евгений Сергеевич сидел перед настольной лампой, чуть наклоня голову. Чистые листы бумаги беспорядочно лежали на столе, отсвечивая в круге света благородной слоновой костью. Вокруг лампы простиралась бархатная мгла – тревожная, как темный провал зрительного зала. Евгений Сергеевич резко встал и бросил ручку с платиновым пером, привезенную из Японии. Нет, он ответит не так! Он вовсе не ответах на этот вопрос, потому что никто не знает, как на него ответить. Это как суть природы – непостижимо и бесконечно просто, вечно и… Впрочем, наверное, он скажет: «Зритель должен любить не актера, а идею спектакля. Тех, кто, закатав глаза, повторяет: «Иванов – прелесть, Сидорова – бесподобна!» – я не признаю. Хотя они – зрители, и я играю для них. Главное скрывается за актером, за сценическим действом, за словами роли – как жемчужина прячется в ракушку, а та в песке, а он под толщей вод. Нет, не каждому глазу оно открывается. Иной актер всю жизнь играл в массовке, но для себя он познал цель искусства, его идею, – и он счастлив. Он – артист! А слава, портреты на открытках – блеф, поднятая пыль…»
Евгений Сергеевич довольно потер бледные руки и начал убирать бумаги в секретер. Да, именно так он скажет – не напыщенно и в то же время достаточно глубоко. Он снял со стены старинную гитару и взял пару аккордов: «Иль поехать лучше к яру – разогнать шампанским кр-ровь!» Он подмигнул портрету Москвина в резной темной рамочке – вот кто понял идею театра; пыли, поднятой им, хватит для вдохновения еще многим поколениям. Интересно, как он давал интервью? Ведь газетчики такой народ – и переврут, и перекрутят, со стыда потом перед своими сгоришь.
А, махнул рукой Евгений Сергеевич, ничего он не будет говорить корреспонденту – да тот еще и не придет. Он отложил гитару и задумался… В голове его закачалась, загудела музыка – настраиваемых инструментов, человеческих голосов, городов, лесов, эпох и цивилизаций, любовей и смертей – музыка театра.
* * *
По походке человека на улице легко определить, уважают ли его товарищи по работе. Вон тот идет, подпрыгивает на правой ноге и в сторону, в сторону к бордюру подгребает. Орденской планки на груди не видно, значит, любитель черных ходов к магазину торопится. Не может человек с такой хромотой честным быть, ведь это он чтоб несчастным казаться, на ногу припадает. Не любят таких люди. Навстречу другой направляется – прилизанный, выглаженный, будто на дипломатический прием. Живот вперед, лицо застывшее – так на совещаниях держаться привык, чтоб его мнение раньше других не узнали. На машине ездит, а с секретаршей-то наверняка… Лицемер. Ну, точно, вот и она – брючки-полочки, летит, как по Монмартру. Сделала вид, что не узнала, а сама думает, как бы с него еще кольчишко содрать. Правда, денег-то и мы на это дело никогда не жалели…
Сам Хвостов поднимал ступни высоко, шагал легко и упруго – так идут по росной траве, вздрагивая от утреннего холодка и ощущая в поджаром теле каждую жилочку. Прохожие делали вид, что не обращают внимания, но Хвостов знал – каждый искоса бросает взгляд на стройного, чуть тронутого сединой красавца-мужчину. Возле желтых цистерн он остановился. И пиво, и квас наливала одна продавщица – цистерны, как два быка, поддевали ее пузырящимися мордами с обеих сторон. Хвостов встал к цистерне с квасом. Пожилая продавщица отказывалась замечать его, отоваривая кружками длинную очередь ко второй цистерне. Хвостов терпеливо ждал, улыбаясь очередному счастливцу. Один из них сделал жест рукой – вставай ко мне!
– Нельзя, – сказал Хвостов с сожалением в голосе и тронул узел галстука. – Работа у меня такая, что…
Случайный приятель с уважением посмотрел на его галстук и ромбик значка.
Хвостов сам умел делать квас. Надо поставить закваску, залить кипяченой водой, добавить изюма или мяты, и выйдет отличный квас – у него в кулинарных книгах было несколько рецептов. Но в последнее время он совсем перестал заниматься домашним хозяйством, потому что все силы отнимала работали что ни день, то времени для себя оставалось все меньше.
Со вздохом он вошел в вестибюль. Разумеется, уборщица начала чистить ковровую дорожку именно тогда, когда пошли люди. Переступив через ее веники и ведра, Хвостов поздоровался первым и пошел по мраморной лестнице к своему кабинету, чуть склоня голову к плечу. У бархатной портьеры, сам того не желая, он бросил взгляд в большое, на полстены зеркало, но тут же спохватился: «Что это я? Проще надо держаться, проще!»
Пересчитав лежащие на столе папки с бумагами, Хвостов вздохнул: телефон, что ли, отключить? Не поможет, Тимофей Павлович из облисполкома не преминет… То встреча космонавта у них там, то конференция, теперь вот передовики производства со всей области съехались – снова без Хвостова не обойтись… А дело, основное дело, за которое ему государство деньги платит, кто исполнять будет? Каждая папка, каждая бумага – не просто показатель работы предприятия, это люди, их жизнь и заработок, их счастье в конце концов!
– Слушаю, – поднял Хвостов телефонную трубку. – Ну, заходи, если ненадолго.
Неслышно прикрыв за собой массивную дверь, Крутиков остановился в ожидании.
– Что у тебя?
– Выглядите вы утомленным. Хотя бы в этом году в отпуск вырвались – путевку мы вам…
– Давай к сути, – призвал Хвостов, устало потерев ладонью лицо, – без реверансов.
Не любил он Крутикова. Ходит на цыпочках, прямо в глаза не глядит. И всегда бодр. Не может человек всегда в бодром настроении пребывать – неприятностей у него никогда не случается, что ли? Значит работает и живет нечестно!
– По предприятиям семнадцать; двадцать три, двадцать четыре и… и двадцать шесть. – принялся выкладывать бумаги из потрепанного портфеля Крутиков, – наметился срыв плана. Из второго цеха недодают полуфабрикатов. Говорят, поедаемость продуктов усилилась на основном объекте.
– Говори ты по-человечески, – поморщился Хвостов. – Из кондитерского цеха недопоставки в киоски. Что – посетители на торты налегли?
– Ресторан наш «Охотский» в городе самый лучший. А тут то слет, то конференция – вот и не хватает для киосков…
– Не беда, – сказал Хвостов, – в целом по ресторану выручка хорошая.
– А по отдельности? Из шести точек четыре не выполняют план. Как же почин «Работать без отстающих»? – Крутиков горестно вздохнул.
– Ладно, – подумав, решил Хвостов. – Позвоню директору треста, он всегда выход найдет.
Однако директор позвонил сам. Именно по этому же вопросу.
– А что я могу, – начал оправдываться Хвостов, – я всего лишь… Нет, Илья Ильич, не возражаю, конечно. Думаю, с Жариковым о транспорте договорюсь – прошлый раз, когда тоже подошел теплоход с фруктами, он помог. Нет, тогда не я договаривался, а шеф.
Пока секретарша разыскивала начальника городской автоинспекции, Хвостов в ожидании барабанил пальцами по столу. Вовремя руководство перехватило теплоход. В самом деле, нельзя население крупнейшего города края оставлять без апельсинов. Северянам витамины ой как нужны, и чуть зазеваешься – уйдут они в центральные районы области. Конечно, и там люди в них нуждаются, но пока довезешь по северным дорогам – треть фруктов в отходы. В то время как курс правительства сегодня на бережливость, экономию народного добра.
Размышления его прервала секретарша.
– Жариков сейчас сам позвонит, – сказала она. – Спрашивал, нет ли на этом судне оленины килограммов десять, желательно без костей. А это – из театра…
Хвостов развернул лоскуток бумаги – и сразу забыл о теплоходе с фруктами, о Жарикове, о его машинах – он узнал почерк старого приятеля, театрального актера.
– Никого не пускать, со мной не соединять, – приказал он в селектор секретарше.
Давно он ждал этой записки. Хвостов ощутил в коленях легкую радостную дрожь. Он дотянулся до холодильника и достал бутылку датского пива.
Отдохнув в кресле и выкурив хорошую сигарету, Хвостов решил наконец заняться бумагами. Хотя он и сознавал, насколько это важная работа, однако не всегда понимал суть некоторых приказов. Вот например «об опущении в ресторане потолка на 1 м 50 см» за подписью заведующего отделом треста. Этот заведующий раньше работал в управлении местной промышленности, потом в управлении рабочего снабжения, потом в управлении связи – отовсюду его увольняли. Но затем снова ставили почему-то на ответственную должность. Придя в трест, он затеял «коренную реконструкцию предприятий общепита с целью уменьшения их энергоемкости для обеспечения экономии». Сколько вреда может принести человек, если он не на своем месте… Хвостов представил, как тот писал свое указание – сжал в щепоти дорогую авторучку, надул щеки, брезгливо оттопырил нижнюю губу, – и ему вдруг стал ясен приказ. Надо – и все, и не рассуждайте – нам сверху виднее!
В кабинет вбежал растрепанный Крутиков:
– Сухову забрали!
– Как?
– На слет – она же передовик, орденоносец!
– Так я и знал… – Хвостов потер ладонью лицо. – Кто же для банкета горячее готовить будет?
– Можно из другого ресторана пригласить – хотя бы из «Елочки». Там Слободян у них.
– Этого позора мы не допустим, – встал Хвостов. – Сам в цех пойду.
Он снял пиджак, вытащил из сейфа белый халат и твердо взглянул Крутикову в глаза:
– Посмотрим, на что мой диплом годится!
…На кухне он прежде всего обошел все плиты, как сделал бы каждый опытный мастер, и спросил примолкших поваров:
– Мясо готово, не пробовали?
– Чего пробовать, – ответил старый Корнеич, – известно, варится, пока от костей не отстанет. И бульон куриный – когда желтенький…
Он поправил на животе фартук и отошел от окна, где не спеша перекуривал:
– Если все пробовать, к вечеру в дверь не пролезешь. А ко мне друг из Уэлена прилетел, дома выпить-закусить полагается.
Где-то Хвостов читал, что лучшая в мире кухня – китайская, ее главное достоинство – соусы и специи. Он расставил поваров по-новому, сам встал на подливки. Их в ресторане готовилось не много: гарниры в основном поливались маслом или мясным соком. Но в такой день полагалось по высшему классу.
Через час, сделав первую сковородку соуса, Хвостов торжественно понес разливную ложку по столам. Женщины розовели от смущения и хвалили. Гордый Хвостов напоследок преподнес пробу Корнеичу – звезд тот с неба не хватает, однако стаж на кухне имеет большой.
– Ну, – пожевал тот дряблыми в склеротических жилках щеками, – можно подавать. Только народ держать, чтобы не разбежался или не перемер.
– А что? – встревожился Хвостов.
– Что-что. Перца переложил, соли совсем нет. Уксуса, что ли, набухал. По-нашему, по-русски, говоря, не в свои сани не садись. – Корнеич прищурил глаза. – Если бумагу совсем писать невтерпеж – иди в холодный цех, на заготовку вон…
И он вылил сковородку в ведро… Трех директоров и четырех заместителей пережил Корнеич. Водятся за ним грехи, однако и Хвостов его увольнять не станет. Правдивые люди производству нужны.
Фигурная резка овощей для холодных закусок поощрялась дирекцией, и Хвостов решил доказать – ничего в ней сверхмудреного нет, можно ее использовать чаще. Днем, когда ресторан превращается в столовую, сюда приходят такие же уважаемые посетители. Он начал вырезать морковь жюльенчиком, однако нож попался тупой, да и морковь оказалась вялая – пришлось переключиться на свеклу. Кубики вишневого цвета выходили ладные, ровные, сами просились в рот. Вот так надо работать – на радость простым людям, пришедшим пообедать в трудовой будний день!
Впрочем, Хвостов заметил, что при кубиках много свеклы идет в отходы. И он вернулся к обыкновенной резке крест-накрест – так экономнее, да и быстрее. Незаметно оглянувшись по сторонам, он поймал взгляд ученицы, следившей за его действиями с приоткрытым ртом. Хвостов строго оказал:
– Вот так. Трудности человеку мешают тогда, когда он их сам выдумывает. Комсомолка?
Девушка кивнула, а он пошел на самый трудный участок – резку лука.
Оттуда Хвостов вернулся очень быстро, с красными опухшими глазами. Пожилые поварихи смеялись и приговаривали:
– А сколько мы резальную машину просим? Попробовали теперь, сами-то?
Толстая повариха уперла руки в бока:
– Вентиляцию уже сколько обещаете? Телефонную связь с первым этажом надо, как белки по лестницам бегаем – то подай, да это!
– Где же я возьму? – пробовал объяснить Хвостов.
Поднялся такой гвалт, что он снова в который раз пообещал на днях разобраться. Женщины разом успокоились и разошлись.
Черт меня дернул туда ходить, думал Хвостов в кабинете. Он понюхал халат и с отвращением бросил его в сейф. Не каждому талант ниспослан такой, как Суховой – с утра до вечера жарится у плиты, а из рук произведения искусства выходят. У него другой талант, тоже нужный людям. Можно и как Корнеич – ни шатко ни валко, благодарностей нет, зато и жалоб не поступает, и по общественной линии удовлетворительно…
Нет, устало откинулся на спинку кресла Хвостов, себя не обманешь. Тот, другой талант, не похоронишь – так или по-иному он вырывается наружу, и житья от него теперь вовсе не будет. Может, это к лучшему? Почему столько лет он дурачил себя и людей? К сожалению, самые серьезные решения человек вынужден принимать тогда, когда он наименее к ним готов. В ранней юности, когда мир рушится от матерного слова, тычка пьяного соседа, когда отрицаешь любовь и преданность из-за прыща на подбородке, – приходится выбирать путь жизни.
Еще не поздно исправить. Судьба послала долгожданный шанс, который повернет жизнь в предназначенное талантом русло. Он не отдаст этот шанс, как впустую прошедшие годы…
Хвостов, чего с ним не случалось со времен студенчества, вдруг почувствовал себя разварившейся рыбой. Попробовал, как в юности, проделать бодрящую разминку, не удалось.
– Нет, не принимаю, – отмахнулся он от заглянувших в дверь Крутикова и секретарши.
На лице его было написано столько муки, столько страдания неподдельного…
Хвостову внезапно захотелось покушать борща. Не разносолов по спецзаказу, а самого обыкновенного борща, какой подают днем. Он посмотрел на часы – в это время обедает приятель из театра. Возможно, и его встретит. Пообщается за столом с людьми, узнает, что любит рядовой посетитель – он же театральный зритель.
* * *
В «Охотском» Евгений Сергеевич обедать не любил. Потому что ненавидел оказывать ответные услуги. Давно знающие тебя официант, повар, администратор обязательно сделают что-нибудь дополнительное, «нештатное»…
Он спустился на улицу, миновал угол театра и через дворы вышел к «Елочке». Но, конечно, его знали и здесь. Мигом появился свободный столик, официант заменил скатерть – кряхтя от неловкости, Евгений Сергеевич сел лицом к залу. Он любил так, исподволь, наблюдать за людьми. Не то чтобы он смаковал чьи-то неловкие движения или приглядывался к чужой одежде – скорее выработалась профессиональная привычка. Ведь жест в раскованной непосредственной обстановке, какой является прием пищи, и некоторые другие детали обеда о человеке много рассказывают.
Вот мужчина в застегнутом наглухо пиджаке сдвинул ноги под столом носками внутрь. Ест он пищу немудреную, сытную – на первое лапшу куриную полную порцию, потом бифштекс с картофелем «фри» и компот. Хотя по резким около рта морщинам понятно – обтерла его жизнь, научила выходить из переделок победителем, – душа его осталась беззащитной и ранимой. Неподалеку дама от вилки мизинчик отставила и ко рту кусок хлеба подносит после долгой гаммы переживаний на лице – ах, мол, не привыкла я к таким забегаловкам! А взяла-то – винегрет и котлету с рисом. Зато ее партнер старается – и тебе мороженое, и пирожное, и чахохбили, и вина заказал – это на обед-то в будний день. Головой дергает и веселится! Ну, брат, ты теперь здесь долго не появится, пока в себя не придешь. Официант тебе «конкурс на выживание» устроит – они вас за километр чуют, к себе за ручку ведут и на крючок сажают. Опытный официант – он сначала недоступен, как главреж Большого театра, потом позволяет тебе приподняться до него, а напоследок топчет твой кошелек обеими ногами. А, вообще, чаевые – мерзость, конечно. Все равно что возле магазина у прохожих гривенник выпрашивать.
Евгений Сергеевич вдруг задумался – есть ли на свете официант, не берущий чаевые? Правомерно ли сравнивать его с поваром, который весь день пробует приготовляемые блюда и этим экономит себе на обед? Выгода и там и здесь за счет посетителя, если разобраться. А цветы, которые актер ставит в вазу, их он получит от благодарного зрителя – тоже, так сказать, нетрудовые доходы?
С усмешкой, показалось Евгению Сергеевичу, принял заказ официант – молодой парень с руками-кувалдами. Надо начинать готовить дома, подумал Евгений Сергеевич, и дешевле, и вкуснее. Кета под маринадом – а? Оленина с гарниром «ройяль» – по нынешним временам ее ни в одном ресторане не умеют приготовить! А грибов в яичном соусе отродясь ни в «Охотском», ни тем паче в «Елочке» не водилось – хотя чего проще, и грибов в тундре навалом, и яиц в магазине. Правда, дома в холодильнике у него пустынная зима…
– Хвост! Здорово! – закричал кто-то над ухом.
Евгений Сергеевич вздрогнул от неожиданности, но тут же вновь принял горделивую осанку. Он намерился как бы невзначай обернуться, не спеша осмотреть зал, но тяжелая лапа уже трясла за плечо:
– Вот ты где, насилу нашел!
– Здравствуй, Коля, – ровным голосом произнес Евгений Сергеевич. – Тебя мы как в торговом техникуме звали – Профура?
– Ага, – по-свойски свалился за стол Профура, а масленые глазки его пристыли к собеседнику. – Такую штормягу пережили на грузопассажирском – я там заправляю. Ты замом в «Охотском»?
– В настоящее время исполняю обязанности директора, – с солидностью ответил Евгений Сергеевич. – А дальше – кто знает…
– Самодеятельность-то свою бросил? Всю стипендию, бывало, на театр ухайдакивал. Ко мне на судно или к тебе?..
Евгений Сергеевич уже понял, к чему примерно сведется разговор. Он ответил, что до вечера сильно занят. А что случится вечером – неизвестно. Вдруг ему лично придется накрывать стол для банкета-фурше? Областной слет передовиков под контролем облисполкома – не шутка!
– Дело пустяковое, – наклонился Профура, – добудь оленины туш пяток, а я бахчевых выпишу. Мы в радиограмме не указали, они на рацион экипажа. Еще кое-чего – ты меня понимаешь…
Заговорщицкий тон покоробил Евгения Сергеевича – темнит что-то Профура. И фамильярничать ни к чему.
– Милый, – как можно добродушнее сказал Евгений Сергеевич, – последний раз я кушал оленину два года назад – в городе Токио, куда ездил по туристической путевке.
– Тогда вот что, – задумался на минуту Профура, – устрой к себе человечка. У него в каждом городе связи любое оборудование, какие хочешь стройматериалы достанет. Ну, растратился в буфете малость, а тут проверка…
Едва не соблазнился Евгений Сергеевич. Шеф сейчас на курсах повышения в Москве, а без связей попробуй хоть гайку выбей – мебель, и ту в первую очередь горнякам, геологам да рыбакам отдают. К торговле отношение людей известное. Но растрата…
– Зачем мне растратчик? – оказал Евгений Сергеевич.
– Его ж всегда ухватить можно! Шибко честного-то не прижмешь, когда надо. А он тебя прижмет…
В жизни каждому отведено свое место, с которого сойти трудно. Кто трагик, кто статист, а есть комики, занятые неблагодарным делом – заставляют смеяться над собой. Но попробуй помешай комику играть роль – ты станешь его врагом. Потому что находиться в одной роли удобно – другого не спрашивают, а что спрашивают, давно выучено.
Не стал Евгений Сергеевич спорить и ругаться с Профурой. Пожал крепко руку, попросил заходить, и они бескровно расстались. Нет, сказал себе Евгений Сергеевич, спокойно поесть можно только в «Охотском».
…Поднявшись в родной, такой привычный уютный зал, он от порога выбрал взглядом столик с одинокой женщиной, по привычке начал определять ее характер и культурный уровень. Сидит от стола далеко, значит, в ресторане бывает редко. А может, потому, что грязную посуду еще не убрали? Руки сложены на плотно сдвинутых коленях – работает чаще в одиночестве, не привыкла к множеству людей… Или просто в зале холодно? Черт ее разберет! Евгений Сергеевич решительными шагами направился к незнакомке и грохнул стулом:
– Будем здоровы.
Он решил сыграть одинокого сурового мужчину, не привыкшего ко всяким там фиглям-миглям. Сейчас он закурит «беломорину», неловко вытянет ногу в проход и скажет: «Почему-то я чувствую себя перед вами, ну… грубым. Меня жизнь оладушками не кормила – пять лет греб мерзлоту в шахтах. Значит, имею право?» Потом он с хрустом раздавит спичечный коробок и устало улыбнется: «Такие дела… Давай знакомиться!»
Подход такой к женщинам крепким, которые кушают сразу по три порции пельменей, действует безотказно. Незнакомка вблизи оказалась тонкой, с большими глазами и маленьким бюстом. Евгений Сергеевич приуныл, но потом переориентировался на другой вариант. Сытно поесть любят все, но одни за вкусную еду готовы совесть положить, другие себя перебарывают ради сохранения фигуры – к ним нужно подходить культурно, с использованием произведений художественной литературы. Он закажет конфет, мороженого и после пристального взгляда в глаза начнет: «Кто вы? Молчите – я вижу! Вы – судьба, белая вестница! Разве не чудо – вы и я, двое в холодном северном городе! Где вы были эти годы, я искал вас…»
Однако и вторым вариантом Евгений Сергеевич не воспользовался. Честно говоря, никогда не применял он и первый. В общем, сгорбившись, он закурил «Столичную» и стал дожидаться за служебным столиком заказанного борща. Когда принесли, Евгений Сергеевич поболтал ложкой и недовольно скривился:
– Сметаны пожалели. И мясо – ситом лови…
– Вы же сами просили, как всем, – так же тихо ответил официант. – Я уж подумал – комиссия. Сейчас заменим…
Надо бы проверить, кто сегодня на первых блюдах, подумал было Евгений Сергеевич, но намерение тут же вылетело из головы. В портмоне он увидел сложенную вчетверо записку, и ему показалось, что он забыл слова, которые должен без запинки произнести сегодня вечером. Бросив на стол три рубля и не дожидаясь чая, он побежал в кабинет. Открыл книгу на заложенной странице и… швырнул ее на стол… Нет, так невозможно. Он должен пойти туда. Побродить по пустой сцене, подышать воздухом кулис. Нечаянно подслушать, о чем щебечут молоденькие актрисы…
* * *
Авоську с ужином Евгений Сергеевич Хвостов, как всегда, придя домой, повесил на гвоздик. На пол ставить рискованно – обязательно кастрюлька или тарелка какая-нибудь перевернется. Раздевшись, он сунул ноги в мягкие тапочки и на секунду закрыл глаза, настраиваясь на сегодняшний трудный вечер. Но сначала под уютным светом абажура он выпьет маленькую чашечку настоящего бразильского кофе…
В дверь сильно постучали, а потом пнули ногой. На пороге стоял квадратного вида парнище с обветренной шеей.
– Ты Хвостов из «Охотского»?
– Ну, – полуутвердительно вымолвил Хвостов.
– Продай банку икры! – с прежней прямотой заявил парень.
– Знаешь что, – сказал Евгений Сергеевич, – иди гуляй!
Парень хмыкнул, но спорить не стал. А когда он скрылся внизу, Евгений Сергеевич громко крикнул вслед:
– А то собак спущу!
Собак он отродясь не держал, да и жил в коммунальной квартире на третьем этаже – но уж так принято провожать непрошеных гостей. Каков наглец!
Сегодня Евгений Сергеевич не снимал со стены гитару. Он лежал на кровати и смотрел в окно на крышу противоположного дома. Сначала он представил себя падающим снегом – чистым-чистым. Он летел, летел вниз из бездны, и было непонятно, где его дом – во тьме эфира или на земле? Потом он представил себя мудрым вороном, который жил триста лет, но это тоже разонравилось, потому что тот летел над городом, а снизу могут выстрелить. Тогда Евгений Сергеевич представил себя Чеховым…
Проснулся он от толчка – будто над ухом его громко назвали по имени. Сколько времени? Уф-ф… Спал ровно пятнадцать минут. Сердце колотилось под самым горлом – Евгений Сергеевич сел на кровати и перевел дух. А если часы врут? Такое однажды случилось – в школьной самодеятельности он не явился на спектакль. Утешения руководителя драмкружка не помогли – целый месяц он ходил обуреваемый мрачными мыслями о конце театральной карьеры…
На кухне Петя-киномеханик пил жидкий чай и читал «Искусство кино».
– Сколько времени? – спросил Хвостов.
Не отрываясь, Петя кивнул на будильник – сам, мол, гляди.
– А число какое?
Петя-киномеханик поднял голову, внимательно посмотрел на Евгения Сергеевича и раздельно произнес:
– Двадцать первое августа, среда.
Петя был худой, небритый, но одет, как всегда, опрятно. Даже дома он носил черный галстук на резиночке и белую рубашку, из-под обтертого воротника которой выглядывала тельняшка, потому что раньше Петя служил во флоте.
– У меня половина тортика завалялась, не желаешь? – доброжелательно предложил Хвостов.
Помотав отрицательно головой, Петя озабоченно сообщил:
– Джейн Фонда от «Оскара» отказалась в знак протеста. Ну, начнется заваруха в Голливуде! В Канны уже вряд ли попадет – у них там законы волчьи, среди киноактеров безработица…
– Петя, – помолчав, произнес Евгений Сергеевич, – давно хочу тебе… Переходи ко мне в экспедиторы. Ты же половину из своих семидесяти за квартиру отдаешь. А подружку в ресторан, а одеться!
Не то сожаление, не то усталость послышалась в хрипловатом голосе Пети, отставившего в сторону граненый стакан:
– Видел и рестораны, и подружек массовыми тиражами. А потом слово себе дал поступить во ВГИК. Жизнь – конюшня, если живешь не для дела, а ради удовлетворения физиологических потребностей.
– Без ресторана нельзя, – серьезно возразил Хвостов. – А в экспедиторах хоть каждый вечер в кино ходи, – материально легче станет, и с продуктами…
– Э, – поморщился Петя, – я киномехаником работаю не из-за денег. Уйду из клуба, значит, на шаг от цели отдалюсь, я так и матери в Репьевку написал. Потом еще шаг назад – и амба! Вот ты, вот вы, – Петя кашлянул в кулак, – по вечерам Шекспира читаете – у вас получается, вы это дело любите. А работа совсем другая, вы ее ненавидите, но никогда не бросите. Значит, что? Жизнь ваша – вранье!
Хвостов не подозревал, что его упражнения слышат соседи. Он допускал, что они знают, даже хотел этого – мастерство актера проверяется зрителем. Тем более, что неплохо получается. Но так категорично судить…
– Почему не брошу? – поинтересовался он.
– Привыкли к деньгам, к прочему. А в таком возрасте начинать с дырки…
– Между прочим, мы почти ровесники, – обиженно сказал Евгений Сергеевич. – И не всегда профессию выбираешь сам.
Тут Хвостов не кривил душой. В юности он не хотел поступать в торговый техникум – со школы грезил сценой, театром… Родители смеялись над блажью, а когда увидели его упорство, отец посоветовал: получи диплом торгработника, а потом хоть в артисты, хоть в мотоциклисты. Специальность полезная во всякие времена – с ней у тебя и билеты в театр будут, и хлебушек с маслом, и перспективы… Он подумал-подумал и согласился. Что ж, почти так и вышло. Кооператив у моря он построил, сберкнижка, как и у всех северян, имеется, друг в театре есть – пора, как говорится, о душе подумать. Давно собирался уйти к своему призванию – и вот, срок пришел. Если сильно захотеть, все в жизни можно исправить и пережить.
Не стал Евгений Сергеевич говорить об этом Пете-киномеханику. Прямой он парень, нацеленный. Не нужно сбивать его с дороги, которую выбрал. Чем раньше ты оправишься, как Диоген с фонарем, искать Человека, тем удачнее сложится жизнь. Ведь Человек этот – ты сам.
Петя ополоснул стакан под краном, принялся сбивать в аккуратную стопку газеты и журналы. Евгению Сергеевичу не хотелось оставаться одному, и он спросил о втором соседе:
– Серега сегодня в ночь?
– Дома, со своей будущей женой, – ответил Петя и посмотрел на часы. – Сейчас выйдет.
– Почему? – удивился Хвостов.
– Его биоритм такой. У нас на флоте тоже один служил – ровно в два часа ночи выходил в гальюн. Вахта, не вахта – хоть часы проверяй.
Только Петя закрыл за собой дверь в комнату, на кухне появился Серега. Прямо из-под крана он напился воды:
– Первая любовь еще не любовь!
Потом, ласково поглаживая себя по бицепсам, добавил:
– Есть еще здоровьишко. Пудовик семнадцать раз выжал! Ты бы мог столько, сразу после?..
– Не мог бы, – честно признался Евгений Сергеевич.
– Вот, – удовлетворенно произнес Серега. – Ты через часик выходи – я тебе скажу, сколько другой раз выжал.
– Выйду, – пообещал Хвостов. – Как на работе?
– Порядок, – поднял большой палец сосед. – Если честно – не хотел уходить. Люблю свою работу, и свиньей быть неохота – комнату-то они мне дали. Но, – развел руками Серега, – в отпуск тоже охота, я эти гайки с молодых лет точу. А меня с моей специальностью везде возьмут, еще «спасибо» скажут…
– Ты Петю к себе перемани. Зачах совсем на чаю да на хлебе.
– И взял бы, – Серега кивнул большой головой. – Между прочим, он до армии успел третий разряд по токарному получить. Хороший парень, неподкупный.
Это сосед правильно подметил. За прямоту Евгений Сергеевич Петю даже побаивался. Дал ему недавно, к примеру, совет, как жильем обзавестись – найти женщину с квартирой, оформить фиктивный брак, прописаться и разделить по комнате. Не бесплатно, конечно, все так делают. Петя не ругался и не стыдил, а просто и толково объяснил, чем он считает таких людей. Вот и подумай, кем ты сам после разговора в его глазах явился.
– Слушай, – оторвался от косяка Серега, – к тебе сегодня мой бригадник за икрой приходил…
– Ну?
– …и ты ему не дал. Я тебе за это в морду плюну! У него отец в больнице после операции!
– Нету, Сережа, сам в холодильник загляни! Думаешь, если в ресторане, так всего навалом?
– Я с тобой здороваться перестану, торгаш проклятый, и бачок в сортире ремонтировать заставлю!
– Сказать, что для больного, в тресте одну баночку-то дадут, – вслух подумал Хвостов.
– Вот спасибо, – обрадовался Серега. – Настоящий друг! – и поделился: – Безотказный парень, бригадник-то мой, сколько раз на сверхурочных выручал. Ну, а отец, сам понимаешь… Без родителей не сладко, по себе знаю. Короче – он мой друг, а для друга я последнюю рубашку…
Евгений Сергеевич ожидал, что сейчас сосед ударит кулаком в косяк или сделает еще что-нибудь резкое. Но тот принялся спокойно жевать ломоть хлеба. Хвостов неожиданно поиграл почему-то желваками, и ему стало жалко себя.
Каждый на него может накричать, и нет друга, который бы вступился. Или подруги, как у Сереги… Он видел ее – востроносенькая, волосы белесые, спину держит прямо – значит, стеснительная. Ночевать у Сереги не боится – доверяет. Ничего. Если сегодняшний вечер закончится благополучно, и ему улыбнется счастье…
