Текст книги "Суд Линча (Очерк истории терроризма и нетерпимости в США)"

Автор книги: Виктор Петровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Но независимо от того, как могла сложиться судьба негров, нам важно установить в качестве предпосылки следующее: представление о свободе, которое имелось у черных невольников, так же существенно отличалось от соответствующих представлений белых американцев, как исторический тип личности одних отличался от того же типа других.

Располагая этим важным исходным тезисом, попробуем ответить на вопрос вопросов американской истории: были ли готовы негры к свободе в том чисто буржуазном обществе, каким являлись Соединенные Штаты Америки, когда гражданская война сбросила с них позорные оковы?

Очевидно, рассуждая логично, следует проследить эволюцию, которую проделал характер порабощенных африканцев до драматического момента войны между Севером и Югом.

После этого, снова сопоставив эти два типа личности, мы сможем дать наиболее объективный ответ на поставленный вопрос.

Но полноте! – скажет читатель. – О каком положительном развитии характера может идти речь в условиях рабства?

И в самом деле, чем является рабство, как не полным присвоением самой личности раба его владельцем? Вспомним, как формировалась личность янки в северной полосе колонизации. Трудная жизнь вольницы отливала классические характеры людей нового буржуазного типа. Но что такое рабство, как не антоним свободы, и не рискуем ли мы воспеть ему незаслуженный дифирамб утверждением, что черные выученики его школы после линкольновской прокламации ни в чем не уступали своим белым собратьям и могли свободно влиться в шеренги буржуазного общества?

Во что были превращены негры в результате полного курса этой школы, об этом с гневом и болью пишет Уильям Дюбуа: "Преисполненные любви к людям, свободе и жизни, эти дети солнца, миллионы и миллионы были брошены в рабство, и оно с бесчеловечной жестокостью превратило их в одну общую униженную и раболепную массу, которая может быть по-собачьи предана и которая находила удовлетворение в служении своим господам телом и душой".

Человеческий продукт, получившийся как следствие действующей с жестоким педантизмом системы насилия, изобиловал отталкивающими чертами: лживость, склонность к воровству, заискивающая преданность хозяину и лакейски скопированное с него высокомерное отношение к "белым беднякам". Казалось, это было полное сокрушение человеческого духа.

Чтобы добиться от рабов беспрекословного повиновения, легислатуры южных штатов издавали для них кодексы поведения, которые были более суровы, чем в португальских, испанских и французских колониях. В судах рабы не могли выступать в качестве свидетелей по делам белых. За одно и то же преступление черные и белые подвергались разным наказаниям. Собрания и передвижение негров были строго ограничены, ношение оружия – это отличительное право свободных американцев – неграм запрещалось самым строжайшим образом, так же как и создание тайных организаций. Образование для них не было предусмотрено вовсе, что исключало существенную возможность усвоить культуру цивилизации. Рабы были также лишены права частной собственности и вместе с ним главной предпосылки, необходимой для развития соответствующего буржуазному быту характера. Браки между неграми не регистрировались и заключались лишь с одобрения хозяина. Устойчивая моногамная семья – элементарная частица высококультурного общества – не имела никаких стимулов для развития.

Плантаторы сумели также извлечь колоссальную выгоду из того обстоятельства, что первостепенные потребности первобытного человека, необходимые для поддержания жизни, и те же потребности буржуазной личности отличались так же, как их культурные состояния. Негр довольствовался удивительно малым, основной недельный рацион состоял из муки грубого помола, полутора килограммов мяса и немногим более литра черной патоки – его любимого лакомства. Одежда такая же грубая, как и еда. Взрослые получали раз в год куртку, штаны, две пары башмаков, дешевую шляпу. Дети ходили круглый год босые, с непокрытыми головами.

Самой зловещей чертой американского рабства было карикатурное сходство его уклада с внешней физиономией первобытного быта – сходство выпотрошенного чучела с живым экземпляром. Когда улавливаешь это странное тождество, рабство предстает неожиданно в таком четком освещении, как при вспышке молнии. Все исторически обусловленные черты первобытного человека оно либо поставило себе на службу, либо равнодушно превратило в порок. Мы видим коллективный труд без коллективной собственности, половую неупорядоченность вместо парного брака, примеры удивительной, нередко самоотверженной преданности хозяину в виде кривого отражения первобытной традиции братства и, наконец, уже упоминавшуюся готовность довольствоваться малым, используемую плантатором ради наживы.

Условия и последствия коллективного труда негров заслуживают особого внимания. Крупные плантационные хозяйства Юга насчитывали порой до тысячи, а то и более рабов. Постоянное взаимное общение значительных масс негров вело к сохранению, по крайней мере в виде пережитков, многих признаков первобытного состояния, в то время как домашние рабы, выполнявшие функции домашней прислуги, благодаря своей немногочисленности и постоянным контактам с белыми, гораздо быстрее усваивали их культуру и стремились отмежеваться от своих собратьев, которыми командовал надсмотрщик.

То, что плантационные рабы продолжали культивировать прежние верования и обычаи и сохранили многие особенности своего первозданного характера, понять нетрудно. Отрезанные от цивилизации, они не могли превратиться в механических роботов, способных выполнять лишь заданные сельскохозяйственные операции. В свою очередь эти чрезвычайно узкие операции, усвоенные ими, хотя и были для них полезны, не могли существенно изменить их психику, черты характера и обычаи. Негры сохранили сильную любовь к музыке и танцам и, работая на плантации в течение дня, только и ждали того момента, когда взойдет луна, чтобы предать тело и душу чудесным ритмам, напоминающим о свободе.

Даже в условиях рабства они сумели сохранить веселый, общительный нрав и способность быстро забывать о несчастьях. Они по-прежнему почти поголовно верили в амулеты. Ржавый гвоздь, завернутый в красную тряпицу фланели, высоко почитался как средство против болезней. Они верили и в колдовство, и в том, как они следовали религиозным обычаям, много было унаследовано от первобытного шаманства.

Итак, к финалу рабства характер негра представлял собой странную комбинацию из довольно существенных остатков первобытного состояния, бледных отпечатков цивилизации и аморальных черт, привитых жестокой школой. Не говоря уже о пережитках первобытной культуры, даже аморальные черты не могли доставить негру определенных шансов на успех в американском обществе, потому что это были не те черты, что рождаются индивидуализмом и алчностью. Негр был лишен даже этого преимущества. Алчность была ему чужда, он был покладистым коллективистом и вовсе никудышным индивидуалистом – пример того, как чрезвычайно привлекательные с точки зрения абстрактного гуманизма черты негритянской натуры становились помехой на пути к формированию адекватной личности в прозаической буржуазной обстановке.

Негритянский историк Луи Ломакс, останавливаясь на положении негров, освобожденных от рабства гражданской войной, пишет: "Конечный результат этого конфликта имеет принципиально важное значение – около четырех миллионов негров, практически сплошь неграмотных, были отпущены на свободу. Они не имели крова, земли, опыта, и они не были, отнюдь не по их вине, готовы принять на себя обязательства перед экономически сложным обществом".

Повсюду на Юге был введен наемный труд, к которому бывший раб был исключительно плохо подготовлен. Эта новая форма труда весьма существенно отличалась от старой. Ее основными принципами было экономическое (вместо механического или внеэкономического) принуждение, договорный (вместо крепостного) характер отношений. Но ведь негру было мало дела до этих разграничений. Существенную перемену в своем положении он мог бы заметить и по достоинству оценить, если бы получил землю. Лишь ступив на поприще свободного земледельца, он мог рассчитывать развить в себе со временем все необходимые качества. Что касается наемного труда, то он видел в нем лишь одно существенное сходство с рабским – его тяжелый и неприятный характер.

Северяне, арендовавшие на Юге земельные участки, испытывали большие трудности с неграми, которых они нанимали в качестве сельскохозяйственных рабочих. Здесь на практике как раз и происходило столкновение двух разных принципов отношения к труду. Один из секретарей президента Джонсона (преемника Линкольна) Трумен, побывав в начале 1866 года на Юге, сделал на этот счет следующие наблюдения: "Северянин практичен, полон энергии, экономен и бережлив – негр медлителен, неуклюж, неаккуратен. Он заставляет своего нанимателя терять терпение и самому браться за дело, которое, на его взгляд, сделано плохо".

Весьма любопытно заметить, что северянин, как хорошо вышколенный тип буржуазной личности, превосходил не только негра, но и бывшего рабовладельца, который тоже ведь был вынужден переходить к новым формам организации производства. Рабовладение и на нем оставило выразительную печать барской неповоротливости и лености. "Южанин, – продолжает Трумен, – привык к подобному поведению рабов с детства, поэтому смотрит на такие вещи с безразличием", в то время как "северянин привык, чтобы рабочие были энергичны и усердны; он знает, что можно сделать в течение полного рабочего дня, и ожидает, что каждый сделает максимум возможного. Но южанину всегда приходилось применять труд двух, а то и трех человек, чтобы выполнить работу одного, поэтому он больше склонен потворствовать им". Удивительно ли, что, выбирая между двумя типами нанимателей, негры, по свидетельству Трумена, предпочитали наниматься у своих бывших рабовладельцев?

Спустя три года после гражданской войны некий фермер, явно северянин, поместил объявление: "Пятьдесят долларов в качестве вознаграждения получит тот, кто посоветует мне, как заработать на жизнь и свести концы с концами, применяя труд негров. У меня хорошая ферма и есть все нужные орудия, несмотря на это, вот уже целых три года я тщетно пытаюсь наладить хозяйство. Я и мои соседи истощили всю свою изобретательность, и я уже подумываю забросить все". Подписавшийся счел нужным предупредить, что вознаграждение получит тот, кто предложит проверенный на практике метод, а не теорию.

Когда негры стали получать первые заработанные деньги, оказалось, что они не имели никакого представления о них как о мере стоимости. Это проявлялось в простодушной расточительности, с которой они тратили свой заработок. К тому же они легко поддавались внушениям бесстыжих торговцев, которые сбывали им по баснословным ценам ничтожные побрякушки.

Находилось немало и таких проходимцев из северян, которые использовали авторитет федерального правительства для весьма несложных махинаций, от которых страдали негры, мечтавшие о земле. В Алабаме один из них продавал неграм колышки красного и голубого цвета. С доверительной миной он говорил им, что приобрел эти колышки в Вашингтоне за большую цену, что они специально изготовлены правительством для выделения участков в сорок акров, предназначенных для негров. От них требовалось только возместить его расходы (доллар за штуку), после чего любой участок, который они себе облюбуют и обозначат колышками, станет их собственностью.

Как граждане освобожденные негры, за редкими исключениями, были настоящими политическими младенцами.

Гражданский быт страны был вовсе незнаком им. Журналист одной из северных газет С. Рауэрс, побывав на Юге в 1866 году, вынес оттуда такое впечатление: "Что касается избирательных прав, а также права дачи свидетельских показаний, то их представления об этом чрезвычайно смутны и неопределенны. Я беседовал со многими, чаще всего с плантационными неграми, об избирательном праве и нашел, что они говорили о нем с опаской, как если бы это была запрещенная для них область. Обычно они отвечали, что ничего не знают об этом, что "хозяин ничего нам об этом не рассказывал". Если бы их привели к избирательным урнам, то, на мой взгляд, подача голоса была бы для них безотчетным мышечным актом". Нередко они являлись на избирательные участки с мешком для гражданских прав или поводком для мула, которого они ожидали получить в обмен за подачу голоса.

Бывшие рабовладельцы, те самые, что держали негров в тенетах мракобесия и на выстрел не подпускали к школе, теперь, злорадно тыча в многочисленные их недостатки, громко кричали о неполноценности африканской расы. Что же, и сами лидеры негров признавали, что многие из достижений цивилизации им незнакомы. "Но мы можем учиться, – заявил негр Беверли Неш на заседании конвента в Южной Каролине. – Если вы дадите человеку инструменты и возможность применять их, то со временем он обучится делу. Так же и с голосованием. Мы можем не понимать вначале, что оно значит, но придет время, и мы научимся выполнять наш долг. Мы готовы признать в белых южанах наших настоящих друзей. Во всех общественных делах мы должны объединяться с нашими белыми согражданами".

Ни один образованный негр не разделял преобладающего расового предрассудка. Вильям Браун в книге "Черный человек. Его предки, его интеллект и его достижения", написанной в 1863 году, удачно прибегает к историческому методу доказательства: "Откуда произошли англосаксы? Ведь они, заметьте, сомневаются в способностях негров… Хьюм утверждает, что это был грубый и варварский народ, состоявший из множества племен. Его одежда была сделана из шкур диких зверей. Друидизм был их религией, и они были очень суеверны. Таковы первые сведения о бретонцах, которыми мы располагаем".

А Фредерик Дуглас блестяще показал, сколь пагубно воздействие рабства, способное сломить дух любой, даже цивилизованной, расы: "Возьмите любую расу на выбор – французов, англичан, ирландцев или шотландцев, обратите их в вечное рабство и третируйте их во всех отношениях как собственность, как существ, лишенных всех прав, которыми дорожат свободные. Обремените их цепями, истязайте плетью, клеймите раскаленным железом, сбывайте их на рынках, держите в темноте силой обычая и закона, и я осмеливаюсь сказать, что относительно их способностей возникнет точно такое же сомнение, какое преградило дорогу негру… И не удивительно, что цветные кажутся в Америке тупыми, беспомощными и вырождающимися. Можно удивляться лишь тому, что они все еще обнаруживают столько присутствия духа и мужества".

Суждения, высказанные этими первыми интеллигентами, вышедшими из среды черных невольников, – прекрасный и воодушевляющий пример того, как гуманистическая мысль угнетенного класса инстинктивно стремится к материалистическому объяснению мира.

Итак, чтобы негр превратился в социально полноценную личность в буржуазном обществе, нужно было выполнить одно предварительное, но безоговорочное условие – освободить его от рабства. Разумеется, они должны были получить землю – второе решающее условие.

Если бы оба эти условия были выполнены, их дальнейшее культурное развитие пошло бы по одному из двух единственно возможных направлений. Все зависело бы от того, приняло бы буржуазное общество или нет участие в их судьбе. Если да, то есть если бы это общество взялось приобщить четыре миллиона освобожденных от рабства негров к опыту цивилизации вообще и к американскому в частности и при этом придало бы этому делу необходимый размах, проблема сплавления двух рас была бы, вне всякого сомнения, решена.

Если же нет, то есть если бы негры оказались предоставленными самим себе, то в образованных ими поясах массовых земледельческих поселений, отрезанных стеной предрассудка от цивилизованного мира, неизбежно стал бы действовать один из социологических законов, который можно сформулировать так: консерватизм любого культурного комплекса прямо пропорционален степени концентрации человеческой массы, ее изолированности от иных культурных влияний и обратно пропорционален богатству этого культурного комплекса.

Однородные массы негров стали бы действовать как генераторы старой первобытной культуры, мощность которых была бы большей, поскольку их уже не сковывали бы никакие путы. Сошлемся на пример Гаити.

Под влиянием Французской революции в этой стране власть была захвачена рабами – неграми из Гвинеи. Поскольку деспотическая форма правления была на Гаити единственно знакомой победоносным неграм, новый режим оказался всего лишь основательно перелицованной диктатурой номер два с императором, хотя и черноликим, во главе. В этой сельскохозяйственной стране, где революция не рассматривалась как средство к достижению позитивных экономических идеалов и была только отрицанием старого без утверждения новых, более прогрессивных оснований, сельское хозяйство могло вестись только крепостническими методами. Старая плеть надсмотрщика была с отвращением отброшена в сторону, но ее место заступила палка из сахарного тростника!

Во всех остальных отношениях здесь возродился весь культурный комплекс первобытности. На Гаити говорят на первобытном варианте французского языка, поклоняются африканским духам, притом поголовно, не исключая элиты, которая формально исповедует католицизм; основные хозяйственные функции в земледелии, как и положено при матриархате, выполняет женщина; африканская музыка и танцы все еще занимают значительное место в комбинации праздника и труда.

Что касается американских негров, то их плотные земледельческие поселения скорее всего были бы превращены в резервации, во многом напоминающие резервации индейцев.

Что же предприняли северяне – эти самозванные освободители негров? Избавив их от омертвляющей школы рабства, они не слишком желали открыть перед ними двери в школу свободы. Они предоставили их самим себе, но при этом лишили и земли. Соображения расовой солидарности взяли верх – крупные плантаторы сохранили в неприкосновенности свои латифундии, и в результате воссоединения Юга с Севером негры превратились в рабов всего американского общества.

Так называемая гражданская война в Америке была ведь в сущности буржуазной революцией, возмущением неистового буржуазного духа против агрессивных рабовладельцев, возмечтавших распространить рабство на территорию обоих американских континентов. Их претензии угрожали самой свободе северян, и северяне поэтому дрались за ликвидацию рабства и утверждение нормальных буржуазных отношений на всем Юге, они стремились, короче говоря, дать широкий простор тенденциям буржуазного развития на Юге. Но были ли негры носителями этой тенденции? Существовало ли на Юге вообще буржуазное негритянское движение? Отрицательные ответы напрашиваются сами собой.

Мы уже знаем, что как социально-психологический тип негр не мог иметь социальных претензий буржуазного масштаба, а из этого уже вытекает ответ и на второй вопрос. К тому же северяне (это важно иметь в виду) сыграли роль экспортеров буржуазной революции, и притом как раз в то время, когда южное общество как экономическая система еще не исчерпало своих возможностей: ни способ производства, ни общественное сознание его еще не вступили в полосу кризиса. Не носителей буржуазной тенденции видели северяне в неграх, они были склонны видеть в них существ такого же порядка, как индейцы, которых они шаг за шагом отбрасывали на Запад.

Но не лучше ли нам совершить путешествие на Север, чтобы познакомиться с судьбой живших там до гражданской войны негров? Ведь если северяне появились на Юге в тоге освободителей, то уж наверняка у них на Севере негры были свободны.

Увы, и на Севере негры фактически не были свободны. Токвилю показалось поистине поразительным то, что на Севере негров ненавидели еще больше, чем на Юге, причем сильнее всего как раз в тех штатах, где рабства не было никогда! Эта ненависть, по-видимому, увеличивалась в западном направлении и была особенно сильной в молодых штатах. Один из делегатов конституционного конвента в Индиане заявил в свое время, что "было бы лучше перебить их (негров. – В. П.) сразу, если нет иного способа избавиться от них. В конце концов мы знаем, как пуритане поступили с индейцами, которые были бесконечно более благородными и менее наглыми, чем эта цветная раса".

В Южном Огайо возбужденные толпы согнали с земли 518 вольноотпущенников Джона Рэндольфа, рабовладельца из Виргинии, а конгрессмен – представитель этого штата заявил в Вашингтоне, защищая акцию своих земляков: "Если час испытания придет и они (жители Огайо – В.П.) будут вынуждены взяться за оружие, чтобы добиться своего, вдоль берегов Огайо встанут мужчины с мушкетами в руках и дадут отпор освобожденным рабам".

В Восточных штатах Севера положение негра было лучше, но все-таки далеко не таким, какого можно было ожидать, если иметь в виду взятую северянами на себя освободительную миссию. На Севере негр был также лишен права голоса и как гражданин был совершенно вычеркнут из политической жизни. Правда, на Севере негр не был жертвой прихоти и своеволия надсмотрщика, не был предметом купли-продажи, он не мог быть насильственно лишен семьи, некоторым из его собратьев удавалось даже подняться на несколько ступеней по социальной лестнице, наконец, негры могли создавать организации, выпускать газеты и обращаться с петициями в конгресс. Но при всем этом общественное мнение единодушно бойкотировало их. Невидимые силовые линии предрассудка растолкнули две расы, негры были вынуждены образовать компактные и замкнутые расовые группы. Но этим дело не ограничивалось.

Антинегритянские настроения выливались нередко в расправы и погромы. Особенно сильную неприязнь питали к неграм рабочие – именно тот слой общества, который наиболее часто сталкивался с неграми на рынке труда. В основе конфликта лежали исторически сложившиеся разные уровни потребления двух рас. Негры соглашались работать за более низкую заработную плату и нередко использовались предпринимателями в качестве штрейкбрехеров. К тому же неприхотливость негритянских рабочих имела не одно только историческое происхождение, дискриминация на рынке труда и желание получить работу во что бы то ни стало заставляли их довольствоваться сплошь и рядом столь нищенским вознаграждением за труд, что оно не покрывало даже потребностей, необходимых для воспроизводства своей мышечной энергии.

Белые рабочие не только боялись конкуренции негров. Они избегали общения с ними, чтобы не повредить своему социальному престижу. Квалифицированные рабочие отказывались работать с неграми в одном цеху и тем более брать их в ученики.

Что и говорить, то, что простой народ Америки так относился к неграм, обидно для иного простодушного ума, знающего только о народных добродетелях. Но это ни в коем случае не смущает историка, который знает, что народная нравственность – не вечная, не поддающаяся изменениям категория, что она зависит от конкретных исторических условий. Пока народная масса думает, скажем, по-буржуазному, она и ведет себя по-буржуазному. Лишь когда она выдвигает новые, социалистические нравственные принципы, она и вести себя начинает иначе.

Повсюду на Севере был распространен стереотипный взгляд, что негр, с точки зрения всех буржуазных стандартов – существо низшего порядка. Были популярны насмешливые карикатуры, которые печатались в газетах и на плакатах. В них гротескно изображались черты нег ритянского лица, а своеобразные манеры и привычки негров безжалостно предавались насмешке.

Даже аболиционисты – искренние сторонники освобождения негров от ига южного рабства – долгое время серьезно обсуждали вопрос: следует ли поддерживать контакты с неграми на виду у общества, ходить с ними по улице, ездить в одном экипаже, приглашать в дом и принимать их приглашения и т. д.

В негритянских семьях, достигших некоторого положения в обществе, часто делались отчаянные попытки добиться внешнего сходства с белой расой. Плоские негритянские носы принимали более рельефную форму, жесткие курчавые волосы превращались в прямые или подстригались так коротко, чтобы они не могли закручиваться, толстые губы поджимались. Но эти усилия были гораздо менее безобидны в тех случаях, когда состоятельные негры чуждались вновь прибывших иммигрантов с Юга, опасаясь запятнать свою репутацию.

Положение негров на Севере не могло быть секретом для южных плантаторов, и легко представить себе неподдельное негодование рабовладельцев, которым они отвечали на громкие лозунги северян. Их газеты скрупулезно освещали факты, свидетельствовавшие о том, как штаты Севера неизменно проваливали законопроекты о гражданских правах для негров, каждый случай линчевых расправ получал немедленно самую широкую огласку.

Во время предвыборной кампании 1868 года республиканцы подготовили партийную программу, в которой южане сразу нашли уязвимое место и пустили в него тучу стрел. Стремясь собрать побольше голосов, республиканцы составили соответствующий раздел ее так, чтобы заручиться поддержкой негров Юга и белых Севера. С этой целью они обещали неграм Юга равные избирательные права, заверив в то же время белых избирателей Севера в том, что на Севере негры не будут допущены к урнам. Нелишне заметить, что на выборах эта партия одержала победу, ее кандидат – генерал Грант – сел в президентское кресло.

Годом раньше, сразу же после принятия закона о реконструкции Юга, южане, затаив надежду, ждали выборов в штатах Севера. По их результатам можно было судить о действительной неофициальной позиции Севера в отношении расовых проблем. И что же, их надежды оправдались. 1 апреля в штате Коннектикут демократы одержали победу почти во всех округах. Радикальная газета "Индепендент" не преминула съязвить по поводу лицемерия северян: "Республиканцы во всех крупных штатах Севера и Запада занимают двусмысленную позицию. В конгрессе они за полное избирательное право, у себя же дома – против".

Состоявшиеся спустя полгода выборы в остальных штатах еще больше укрепили пошатнувшийся было дух южан. Повсюду на Севере численное превосходство республиканцев сократилось, особенно резко в штатах Небраска, Айова и во всех штатах Новой Англии. В таких штатах, как Нью-Йорк, Нью-Джерси и Мериленд, партия реконструкции и вовсе потерпела поражение. Внушительные победы демократы одержали в Пенсильвании и Огайо.

Даже в революционной армии северян, с того момента как она вторглась на территорию Юга и под ее знамена стали собираться освобожденные негры, полки формировались по признаку расы, потому что солдаты революционной армии отказывались сражаться бок о бок с бывшими рабами.

"Убирайтесь к себе домой. – воскликнул с пафосом представитель от штата Виргиния в конгрессе, обращаясь к коллегам, представляющим северные штаты, – и потрудитесь эмансипировать сначала ваших свободных негров. Вот когда вы это сделаете, мы охотнее послушаем вас!"

Судьба негров была определена на много десятков лет вперед тем, что они были похищены из Африки вовсе не для того, чтобы быть возведенными к вершине цивилизации. Из них стремились выкачать все, и никому не приходило в голову дать им что-то. Поэтому, когда негры получили свободу, они оказались загнанными в тупик. Прогрессивные ценности буржуазного века были им чужды, и они не могли сознательно к ним стремиться. Казалось, кому еще было, как не американцам – этим чистокровным отпрыскам капитализма – помочь им эти ценности усвоить настолько, чтобы у них развился дар социального глазомера? Оказалось, что буржуазное общество такую задачу разрешить не может, потому что оно в свою очередь чуждо именно тем социальным цеи-ностям, которые только и могли подвинуть его для решения столь возвышенной задачи.

Чтобы выполнить ее, оно должно было бы отказаться от собственных ценностей, подобно тому как Джон Браун, этот благородный апостол веры в человеческую справедливость, сочетавший в себе также качества вылитого янки, должен был отказаться от предпринимательской деятельности, чтобы посвятить себя без остатка делу освобождения негров.

То, что сделал Джон Браун, было результатом сознательного акта воли. Общественные метаморфозы происходят совсем иначе. Фактом является то, что люди, подобные Джону Брауну, пытавшиеся осуществить культурную революцию на Юге, не имели широкой массовой опоры среди белых американцев самых различных слоев, без которой невозможны никакие глубокие преобразования.

Критика американского разума

За столетие, прошедшее со времени гражданской войны, расовая проблема усложнялась пропорционально техническому прогрессу Соединенных Штатов Америки. Около десяти миллионов негров – половина всего негритянского населения – живут теперь в крупных городах, образуя в их центрах строго замкнутые гетто. Белые, по мере разрастания гетто, все больше тяготеют к городским окраинам, стремясь держаться от них на расстоянии; они предпочитают отдавать своих детей в частные школы, на которые не распространяется закон о смешанном обучении, хотя это стоит денег. Государственные школы становятся по преимуществу школами для цветных с малоквалифицированным учительским персоналом. Как правило, учителя в таких школах относятся к своей профессии как к ремеслу и охотно разделяют общий взгляд на неполноценность негров.

В самих гетто выработались постепенно собственные законы и понятия о нравственности. Вечное равнодушие белых, хроническая несправедливость, сделавшаяся американским народным обычаем, деформировали личность негра, развили в ней определенные патологические черты.

"Настоящая трагедия негра заключается в том, – пишет американский ученый, негр по происхождению, Кеннет Кларк, – что он никогда не принимал себя всерьез, поскольку с ним никогда не считались… Он не в состоянии отвоевать себе право на человеческое достоинство, так как не умеет дорожить своей личностью и уважать ее наперекор всеобщей неприязни белых".

Автоматизация производства угрожает в скором времени уничтожить малоквалифицированный труд – почти единственный удел и источник существования негритянских рабочих, и, если не будут приняты необходимые меры, технический прогресс выставит его совсем за дверь американского общества.

Автоматизированное производство требует адекватного образования, но 23,4 % негров и по сию пору с трудом читают газету. "Отсутствие сильного побуждения к успеху в обществе, слабость семейных уз, сегрегация в школах и низкий уровень преподавания – все это сильно мешает неграм воспользоваться выгодами образования, – пишет один из самых известных американских социологов Сеймур Липсет. – Чтобы разорвать этот порочный круг, необходимо в отношении негров исходить из принципа более чем равных оснований: расходовать больше, чем того требует принцип равенства, средств на их образование, ввести систему меньших классов с учителями большей квалификации для школ, где преобладают дети негров, увеличить объем воспитательных и оздоровительных мероприятий и т. д.".