Текст книги "Суд Линча (Очерк истории терроризма и нетерпимости в США)"

Автор книги: Виктор Петровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Вскоре в городе Джером устроили облаву на уоббли (так называли в Америке членов ИРМ). Было задержано шестьдесят семь человек. Их затолкали в железнодорожные вагоны для скота и отправили в Калифорнию. Спустя два дня после этого события виджилянты из города Бизби, с благословения местного шерифа сколотив отряд из тысячи человек, решили произвести облаву.

Согнав за пределами города более тысячи уоббли и сочувствовавших им, виджилянты предложили им выбрать между "примерным трудом" и тюрьмой или изгнанием. По-видимому, уоббли отказались принять ультиматум, потому что большинство их было посажено в двадцать семь железнодорожных вагонов для скота и под охраной двухсот конвоиров отправлено в штат Нью-Мексико. На станции Эрманас вагоны стояли тридцать шесть часов, и за все это время пленники не получали еды, пока федеральные власти не распорядились отправить поезд в Колумбус и разместить всех в местной тюрьме для каторжников, приставив к ним военную охрану. Лишь в сентябре уоббли были выпущены на свободу, да и то потому только, что федеральные власти отказались держать их на довольствии.

Год спустя более двадцати организаторам "лиги лояльных" в Бизби было предъявлено обвинение в незаконных действиях, но ни один из них так и не попал на скамью подсудимых.

В то же время, то есть в июне, но только уже на севере страны, в городе Батте (штат Монтана), вспыхнул пожар на шахте "Спекюлейтер" на семидесятитрехметровой глубине. В пламени и дыму погибло сто шестьдесят четыре горняка. История горной промышленности не знала еще таких жестоких трагедий. "Они попали, как крысы в клетку, когда в нижних слоях шахты взорвались скопления газов и выход был блокирован", – рассказывал один из горняков. Оказавшись в ловушке, горняки долго, но тщетно скребли бетонные перегородки, которые установила компания вместо требуемых стальных переборок с люками.

Четырнадцать тысяч горняков, возмущенных и негодующих, бросили работу. Забастовочный комитет потребовал улучшить систему безопасности труда, повысить заработную плату и полностью ликвидировать черные списки. Горняки приняли решение объединиться в союз рабочих горнорудной промышленности под руководством Тома Кемпбелла. В виде отделения союз вошел в организацию "Индустриальные рабочие мира".

Батт был объявлен на военном положении. Газеты дружно поносили горняков, называли их "изменниками", "врагами отечества", "пособниками немцев". Компания заявила, что скорее затопит шахты, чем уступит забастовщикам.

Вскоре в Батте появился один из наиболее популярных лидеров уоббли – председатель генерального исполнительного комитета ИРМ Фрэнк Литтл. Это он в немалой степени способствовал тому, что местные горняки организовались и вступили в ИРМ. Год назад он был арестован властями в Мичигане и брошен за решетку. Виджилянты ворвались к нему в камеру, схватили и увезли на городскую окраину. Жестоко избитый, без сознания, он был брошен в придорожной канаве с веревкой на шее.

31 июля Фрэнк Литтл последний раз выступил перед рабочими. Ранним утром следующего дня шестеро вооруженных людей проникли в квартиру, которую он снимал, вывели в одном белье на улицу, посадили в автомобиль и увезли на самый край города к железнодорожному мосту. Повесив Литтла, линчеватели прикрепили ему на грудь табличку на которой было начертано: "Он получил первое и последнее предупреждение".

Председатель "гражданского совета обороны" в Батте сделал заявление для сведения расквартированных в городе федеральных войск: "Как только военные перестанут арестовывать бунтовщиков и мятежников, нам придется заняться этим по-своему и прибегнуть к самоуправству толпы, хотя это и нежелательно. Я могу организовать толпу в течение двадцати четырех часов и вздернуть полдюжины человек".

В декабре горняки были вынуждены возобновить работу, добившись выполнения лишь небольшой части своих требований.

5 и 6 ноября 1917 г. в городе Тулса (штат Оклахома) были арестованы шестнадцать членов ИРМ. Суд предъявил им обвинение в "бродяжничестве и принадлежности к подрывной организации".

Однако дело осталось незаконченным, точнее, оно было продолжено местными линчевателями, при поддержке полиции. 9 ноября, вечером, когда арестованные после очередного судебного разбирательства находились в тюремной камере, лязгнул замок и в дверях показался надзиратель. "Ну-ка, ирмисты, приготовьтесь к выходу", – скомандовал он. Арестованные торопливо оделись, а когда вышли на улицу, увидели стоявшие в переулке автомобили, в которые их затолкали.

Была полночь, когда автомобили остановились в незнакомой, пустынной и глухой местности. Словно из мрака ночи выросли неизвестные люди в масках, кто-то скомандовал: "Руки вверх!". Потом стали связывать руки, одним за спиной, другим – спереди, третьих просто спеленали веревками. Полицейским было приказано "смыться", что они охотно и сделали.

Автомобили снова тронулись в путь. Через некоторое время они остановились, достигнув, по-видимому, назначенного пункта. В нескольких шагах показался строй вооруженных людей в темных плащах и масках. Арестованным приказали сойти на землю, а затем построили в одну линию так, что они оказались между двумя шеренгами людей в масках. Разрезали веревки, приказали раздеться до пояса, стали бить жесткой, сложенной вдвое, пеньковой веревкой. Как только очередная жертва получала определенное количество ударов, кто-то, орудовавший большой кистью, опускал ее в бочку с дегтем и затем водил ею от головы до пояса, посыпая сверху перьями.

Когда все шестнадцать подверглись этой изуверской экзекуции, кто-то собрал их одежду в одну кучу, полил керосином и поджег. Вспыхнуло пламя, и некто, исполнявший, по-видимому, обязанности предводителя "патриотической" шайки, медленно прошелся вдоль шеренги, с подчеркнутым вниманием всматриваясь в каждое лицо, а затем, остановившись перед строем, заорал: "Убирайтесь! Слышите? Убирайтесь из Тулсы и чтобы вашего духу здесь больше не было! Да бегом! Бегом!!!"

* * *

После первой мировой войны перед Соединенными Штатами Америки встал ряд трудных проблем. Резко снизилась покупательная способность доллара, увеличились цены на товары первой необходимости. К ноябрю 1919 года почти весь личный состав четырехмиллионной армии был демобилизован – возникла проблема трудоустройства бывших солдат. На горизонте маячил призрак экономического кризиса.

Пользуясь послевоенной неразберихой, американские предприниматели стремились взять реванш за некоторые завоевания рабочих и вообще вернуть "старые добрые времена" последних трех десятилетий XIX столетия – трех десятилетий победного шествия монополий.

Намерения рабочих, положение которых теперь значительно ухудшилось, были, разумеется, совершенно противоположного свойства. Менее всех склонны были уступить завоеванное "Индустриальные рабочие мира" – боевой профессиональный союз неквалифицированных рабочих, – которые ставили своей целью ликвидацию капиталистического строя в Америке. Каковы бы ни были их методы претворения своей программы в жизнь, эти пролетарии были свободны от буржуазных предрассудков, а боевые песни, которые они распевали на севере и на юге, на востоке и на западе Соединенных Штатов Америки, были уже признаком нового сознания.

По стране прокатилась волна стачек. Боевым духом и решительностью они были во многом обязаны пестрой массе европейских иммигрантов, уже составлявших значительную часть американского пролетариата.

Победа социалистической революции в России вызвала волну энтузиазма среди передовых рабочих США. Американские левые социалисты приветствовали ее с ликованием и призывали пролетариев последовать примеру русских собратьев. Поэтому после Версальского мира предприниматели и правительство решили объявить войну всем в Америке, кого привлекали идеи Октября.

Консервативная Америка продолжала пребывать в состоянии ура-патриотического экстаза. Враг был разбит, но страсти не улеглись. Момент был самым подходящим для того, чтобы дать "высокому порыву" новое направление. И этим моментом воспользовались предприниматели и правительство, объявившие "отечество в опасности".

21 января 1919 г. тридцать пять тысяч судостроителей Сиэтла объявили забастовку. Они требовали увеличить заработную плату и сократить рабочий день. Сформированный рабочими Сиэтла из представителей всех местных профсоюзов центральный совет решил провести всеобщую забастовку солидарности. Даже местные отделения Американской федерации труда, вопреки обычаю, присоединились к решению. Был создан стачечный комитет, который, не медля ни минуты, приступил к разработке плана действий.

3 февраля комитет поместил в газетах прокламацию о забастовке. Всеобщая забастовка должна была начаться через три дня.

В Сиэтле воцарилась предгрозовая тишина. Подозрительно быстро исчезли товары из аптекарских и продовольственных магазинов. Опустели полки оружейных лавок. "Сиэтл юнион рекорд" – газета центрального рабочего совета – вынуждена была обратиться к жителям с призывом соблюдать спокойствие и не поддаваться панике. Газета разъяснила, что в период забастовки стачечный комитет будет обеспечивать бесперебойное снабжение города всеми предметами первой необходимости, дети и больные не останутся без присмотра, в городе будет поддерживаться закон и порядок, жизненно важные предприятия не будут остановлены.

Но страсти накалялись. "Остановитесь, пока не поздно! Здесь вам не Россия!" – предупреждали аншлаги местных газет. Рисунок в "Пост интеллидженсер" изображал красный флаг, реющий над звездно-полосатым американским. Под рисунком была подпись: "Не бывать этому и через тысячу лет!"

6 февраля всякая работа в городе прекратилась. Шестьдесят тысяч рабочих спрятали руки в карманы. Работали только предприятия бытового обслуживания. Город по-прежнему получал продовольствие, уголь, воду, свет и пар. Вопреки жутким прогнозам перепуганных газетных кликуш, повсеместно царил образцовый порядок.

Но слишком скоро стало ясно, что всеобщая забастовка рабочих Сиэтла не вызовет всеобщей поддержки в стране. Пожалуй, и сами организаторы забастовки с самого начала не вполне представляли себе, чем закончится их выступление. "Мы вступили на путь, который ведет в неизвестность" – эти слова из обращения стачечного комитета к жителям Сиэтла лучше всего показывают, что забастовка была скорее дерзким вызовом традиционному духу консерватизма, чем делом, все возможные последствия которого были продуманы наперед.

Забастовщики решились на многое. Городская власть фактически находилась в их руках. Но эта кульминация оказалась и началом их поражения. Ура-патриоты были шокированы событиями в Сиэтле. Даже среди лидеров Американской федерации труда забастовка встретила ледяной прием. "Забастовкой в Сиэтле руководят красные! Они репетируют революцию!" – подобными заголовками пестрели газеты.

Семь дней кряду страна янки походила на встревоженный улей. Затем наступила развязка.

Оль Гансен был мэром Сиэтла. Он питал особую ненависть к уоббли, которые, заявляли, что "каждая забастовка – это революция в миниатюре и репетиция настоящей". Непоколебимо убежденный, что этой всеобщей забастовкой заправляют "эти чертовы уоббли", Гансен видел в ней призрак грядущей "анархии на русский манер". Как "настоящий американец", он не мог допустить, чтобы Сиэтл дал сигнал к революции. "К тому же, – как замечает американский историк Р. Мюррей, – он нимало не сомневался в том, что, принимая этот вызов, он сможет рассчитывать на прекрасное будущее".

Точно определив момент, когда враждебные забастовке настроения достигли апогея, Оль Гансен потребовал ввести в Сиэтл федеральные войска.

"Для жителей Сиэтла, – возгласил он на следующий день после введения войск, – наступила пора доказать, что они привержены принципам американизма".

Рабочие получили безжалостный ультиматум: "Капитуляция или свинец!".

Отступив перед объединенным фронтом предпринимателей и ура-патриотов под сильным нажимом лидеров Американской федерации труда, рабочие Сиэтла вынуждены были прекратить забастовку.

Оль Гансен оказался в выигрыше, реакционная печать окружила его личность ореолом национального героя. Газеты соревновались в придумывании самых лестных похвал в адрес мэра – "человека, не знающего сомнений", "человека твердого, как скала", "истинного патриота". Журналы выражали горячее желание организовать для мэра выборную кампанию, если он выставит свою кандидатуру на какой-либо пост, хотя бы и на пост президента. "Гансен – самый что ни на есть американец. Он украсит любую должность в Америке!" – захлебывались от восторга газеты.

Несколько месяцев спустя мэр Сиэтла подал в отставку. Он решил отправиться в турне по стране с лекциями "об опасности внутреннего большевизма".

Семь месяцев на лекторском поприще принесли ему тридцать восемь тысяч долларов чистого дохода. Оль Гансен был воистину "настоящим американцем".

* * *

Не федеральные войска со стальными штыками сломили рабочих Сиэтла, а враждебность многомиллионной толпы «чистокровных» янки, поднявших «священные хоругви» американизма.

Случаи, когда толпа устраивала самосуд над передовыми рабочими, были нередки в 1919 году. Либеральный журнал "Нейшн" писал тогда не без едкой иронии, что всем газетам следовало бы завести особый раздел, в котором указывались бы места собраний радикалов, социалистов и либералов, чтобы публика знала, где учинить погром. Во время забастовки сталелитейщиков в городе Уэйртоне (штат Западная Виргиния) огромная толпа разъяренных янки заставила сто восемнадцать рабочих-иностранцев целовать американский флаг.

Летом и осенью 1919 года американская нация была превращена в гигантскую разъяренную толпу, истошно вопившую: "Радикалы, вон из Соединенных Штатов!". В этом оглушительном реве бесследно тонули редкие голоса трезвомыслящих американцев. Либеральные профессора колледжей, преподаватели государственных школ, духовные лица один за другим прекращали безнадежную борьбу, переставали выписывать либеральные журналы и газеты. Одни погружались в мрачное молчание, другие, чтобы не вызывать подозрений даже своим молчанием, вынужденно присоединялись к "патриотическому" хору. Это было время, когда, по словам Р. Мюррея, "принцип представительного правления был отброшен в сторону, свобода слова едва ли не превратилась в пустышку и даже независимость печати была под угрозой".

Типично американская мания вешания ярлыков восходит своими корнями именно к этому периоду "красной паники". Сказать, что такой-то и такой-то – большевик, значило тогда сделать человека белой вороной и удобной мишенью для невежественных "патриотов".

Травля рабочих достигла апогея в ноябре 1919 года в городе лесопильщиков – Сентрейлии (штат Вашингтон). Тайная деятельность местных виджилянтов против уоббли уже имела здесь свою историю. Еще весной, 30 мая, когда отмечался День павших в гражданской войне, во время парада активистов Красного Креста фанатики американизма учнннлн погром в помещении местного отделения организации "Индустриальные рабочие мира". В июне они разгромили газетный киоск Тома Ласситера – слепого, который сочувствовал уоббли и продавал газету "Индастриал уоркер". Ласситера схватили и увезли за город. Там его окунули в канаву и пригрозили смертью, если он снова появится в Сентрейлии.

Когда уоббли сняли новое помещение, ассоциация стражей порядка – виджилянтская организация, созданная по инициативе местных бизнесменов, – начала выпускать бюллетени, извещавшие об опасности со стороны уоббли. Вскоре ассоциация сформировала тайный комитет для разработки детального плана изгнания уоббли из Сентрейлии.

По городу прошел слух, что готовится новое нападение на помещение профсоюза в день, когда должен был состояться парад по случаю заключения мира в Версале.

Элмер Смит, адвокат профсоюза, срочно выехал к губернатору. Уоббли выпустили листовки для жителей города с просьбой о поддержке.

11 ноября в городе состоялся парад ветеранов войны. По главной улице, переполненной толпами народа, шествовала колонна легионеров. Впереди шли начальник местного отделения почты и бывший мэр города. Они демонстративно несли свернутую кольцами веревку.

Когда колонна поравнялась с домом, где находилось местное отделение "Индустриальных рабочих мира", легионеры бросились в атаку.

Кто-то вышиб дверь, и в пустой проем устремился град пуль. Уоббли не были намерены дать расстрелять себя, как баранов. Они вооружились. В завязавшейся перестрелке три легионера были убиты, в том числе начальник городского поста Американского легиона и ведущая фигура в ассоциации стражей порядка – Уоррен Гримм.

Когда ветераны ворвались в помещение, они застали пятерых уоббли и схватили их. Шестой – Уэсли Эверест – сам ветеран, недавно вернувшийся с войны, выбежал через черный ход, преследуемый разъяренными погромщиками.

У реки Скукумчак его окружила толпа. Раздался выстрел – четвертый легионер упал на землю, получив пулю из пистолета Эвереста. Но и его сшибли с ног и, завязав на шее веревку, поволокли к зданию тюрьмы.

Когда наступила ночь, в здание тюрьмы вошла группа таинственных личностей, которые вывели Эвереста, затолкали в машину и увезли на окраину города.

Изуверы долго издевались над Эверестом. Он был кастрирован и, наконец, повешен на ферме железнодорожного моста.

После случившегося, после помпезной погребальной процессии Американский легион стал фактически хозяином положения в Сентрейлии. Были созданы отряды вооруженных людей, начальник полиции получил предупреждение, что лишится поста, если не проявит ревности в преследовании уоббли. Последовала целая серия облав. Более тысячи членов профсоюза были брошены за решетку.

Ассоциация юристов округа Люмис предупредила своих членов, что исключит из коллегии каждого, кто попытается оказать правовую помощь жертвам гонений. Царивший в Сентрейлии дух передает статья из городской газеты "Кроникл", автор которой писал: "Одно только сочувствие виновникам этой трагедии должно быть ясным доказательством того, что сочувствующий – изменник родины".

В соседнем Элме пресса вопила: "Вешать их мало!!!", в то время как в Монтесано газета "Видетт", окрестив уоббли "медноголовыми ползучими гадами", спешила оповестить читателей известием о начавшейся кампании за то, чтобы участие в профсоюзной организации "Индустриальные рабочие мира" каралось пожизненным заключением или смертной казнью.

* * *

Удивительно, как многообразно предмонополистическая Америка отозвалась в Америке XX века. Мы чувствуем все тот же дух нетерпимости и самоуправства, мы видим, как большинство тиранит, как и прежде, меньшинство, мы узнали, что самочинные организации типа комитетов бдительности продолжали существовать, когда в них, казалось бы, отпала всякая необходимость. Более того, вся эта предыдущая Америка вошла в новейшую в многократном увеличении, как гигантская тень, перспективно отброшенная историей.

Если это линчевание, так уж устраиваемое не провинциальной толпой, а всеми "стопроцентными американцами" во главе с правительством; если это комитет бдительности, так уж действующий в масштабах всей страны через многочисленные местные отделения; если это ночные облавы, так уж по всей стране и под руководством того же правительства; если это изгнание, так уж массовое, с использованием национальных транспортных средств и при всеобщем улюлюканьи "истинно американской" печати; если это было нечто такое, что виделось прежде лишь в смутных очертаниях, то после это нечто уже принимает вполне определенные зловещие черты. Так в свое время возникла, например, американская инквизиция – Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности.

Остановимся на событии, одно воспоминание о котором на либерально мыслящего американца производит удручающее впечатление. Пятнадцать месяцев с ноября 1919 года по январь 1921 года были периодом такого невиданного массового аффекта нетерпимости, аналогию которому можно было бы найти разве только в испанском средневековье.

Осенью 1919 года отдел особых расследований министерства юстиции установил, что девять десятых всех революционно настроенных лиц, проживающих в США, – иностранные рабочие. 7 ноября министр юстиции Митчелл Пальмер дал сигнал облаве на иностранцев.

В детстве Пальмер получил квакерское воспитание и, достигнув зрелых лет, был квакером с головы до пят. В девятнадцать лет он получил диплом юриста с отличием. Затем он член коллегии адвокатов в Пенсильвании, потом конгрессмен, потом вице-председатель Национального комитета демократической партии – суровый христианин делал хорошую карьеру.

В феврале 1913 года президент Вильсон предложил Пальмеру портфель военного министра. Предложение было отклонено. "Я квакер, а Соединенным Штатам Америки нужен человек, мыслящий военными категориями", – заявил Пальмер.

5 марта 1919 г. Пальмер получил портфель министра юстиции.

Пальмер ненавидел Октябрьскую революцию со всей страстью своего религиозного фанатизма. Провидение направляло его к священной войне с пропагандистами ее освободительных идей.

Рабочая иммиграция была носителем европейских революционных традиций. Европейская рабочая сила нужна была американскому капитализму позарез. Правительство и бизнесмены, наверное, поощряли бы приток новых сил, если бы иммигранты были безглавыми владельцами одних только мускулистых рук. Но у них были головы, и притом полные самых свежих идей, слишком отдающих революционным озоном!

Вскоре в апартаментах Пальмера была обнаружена бомба. Весьма вероятно, что именно в этот момент до его благочестивых ушей донеслись призывные трубные звуки, и министр юстиции решил, что час пробил. Получив от конгресса полмиллиона долларов, Пальмер развивает бешеную активность. 1 августа в бюро расследований его министерства возник отдел особых расследований во главе с Эдгаром Гувером. Три месяца ушло на изучение роли иммигрантов в распространении революционных идей в Соединенных Штатах Америки.

7 ноября, в день второй годовщины социалистической революции в России, Пальмер дал сигнал к облаве в двенадцати городах страны. Первый удар был нанесен по Союзу русских рабочих, центральные органы которого находились в Нью-Йорке, в Доме русского народа.

План облавы на Дом русского народа был продуман до мелочей. Спрятавшись в автомобилях, стоявших на парковой площадке у здания дома, агенты ждали условного знака. По команде они неожиданно выскочили из засады и ворвались в помещение союза.

Налет был завершен, когда колонна грузовиков с конфискованной литературой и двумястами арестованными отправилась в обратный путь.

Пальмеровские облавы послужили сигналом для властей штатов. Облавы охватили страну с лавинообразной быстротой.

Как и Гансена, Пальмера увенчали лаврами героя, пресса захлебывалась от похвал и единодушно утверждала, что Пальмер – "человек с львиным сердцем", задушивший "гигантский заговор".

21 декабря в нью-йоркском порту на борт "Бьюфорда" под конвоем двухсот пятидесяти солдат были доставлены двести сорок девять иностранных рабочих. Двенадцать из изгнанников оставили на берегу жен и детей, которые тщетно пытались прорваться к своим мужьям и отцам через железную решетку ворот. Корабль взял курс на Советскую Россию.

"Бьюфорд" еще находился в открытом море, а в голове министра юстиции уже созревал новый план облавы на Коммунистическую партию и Коммунистическую рабочую партию Америки. После консультаций с официальными лицами было решено выслать из страны всех иностранных членов обеих партий на основании военного "Закона об иностранцах". Джон Аберкромби, временно исполняющий обязанности министра труда, охотно подписал более трех тысяч ордеров на арест. Через четыре дня он еще раз злоупотребил своими временными полномочиями, существенно изменив правила задержания лиц, подлежащих высылке. Право арестованных на юридическую защиту было урезано.

Для облавы выбрали вторую новогоднюю ночь 1920 года. За неделю до операции Пальмер разослал секретные инструкции местным органам бюро расследований. В них предписывалось организовать с помощью тайных агентов в обеих партиях собрания коммунистов в ночь на 2 января, произвести налет и завладеть всеми документальными "уликами": экземплярами уставов, протоколами собраний, членскими книжками, учетными карточками, перепиской и т. д., арестованных же коммунистов абсолютно изолировать от посторонних. "Иностранцев обыскивать тщательно; если будет захвачена целая группа людей, их следует выстроить в шеренгу лицом к стене и обыскать".

По сигналу из центра облавы начались сразу в тридцати трех крупнейших городах страны. Не было местного отделения коммунистических партий, порог которого не переступила бы в ту ночь нога полицейского. Практически все руководители были арестованы, причем многие даже без ордера на арест. Четыре тысячи человек встретили восход солнца в тюремных камерах.

Во время облав в Бостоне, Челси, Брокстоне, Нешуа, Манчестере, Портсмуте было арестовано около восьмисот человек. Половина была отправлена на иммиграционный пункт в Бостоне, а затем на остров Дир в Бостонском заливе.

Последний переход заключенные совершили, будучи закованными в цепи. Газеты поспешили увидеть в этом факте неопровержимое доказательство того, что арестованные – опаснейшие преступники.

На острове иностранцы содержались в ужасных условиях. Их загнали, как скот, в тесное помещение, лишили самого необходимого минимума санитарных условий и отопления, полностью отрезали от внешнего мира.

Остальных четыреста человек отпустили через несколько дней, поскольку выяснилось, что арестованные никоим образом не были связаны с революционным движением. Были, например, освобождены из-под ареста тридцать девять пекарей из Линна (штат Массачусетс), схваченных во время "тайной революционной сходки". Дознание установило, что вечером 2 января они встретились, чтобы организовать… кооперативную хлебопекарню.

В штате Нью-Йорк было задержано четыреста иностранцев. С ними тоже совершенно не церемонились и обращались с самой грубой жестокостью. "Мне нанесли сильный удар в голову, – показывал впоследствии один из арестованных, – какой-то детектив сбил меня с ног, сел сверху и, надавив коленом в спину, начал с силой загибать тело назад, пока у меня не хлынула кровь из носа и рта". В Питтсбурге, располагая двадцатью ордерами, агенты схватили сто пятнадцать человек и бросили их за решетку.

В штате Нью-Джерси было произведено пятьсот арестов, но большинство арестованных пришлось отпустить за недостатком улик. Так, один из пятисот был просто "похож на радикала" (!), поэтому его арестовали на всякий случай; другой, случайно оказавшись свидетелем облавы, имел неосторожность справиться о причине переполоха, чем вызвал сильнейшее подозрение у агентов, и тоже был арестован.

И все-таки Пальмер был не первым человеком, кому пришла в голову идея облавы на рабочих. Власти некоторых штатов пришли к ней совершенно самостоятельно и раньше министра юстиции. Власти штата Иллинойс, не подозревая о стратегических замыслах Пальмера, разработали план облавы на всех инакомыслящих и наметили осуществить его в новогоднюю ночь, то есть за день до пальмеровских облав. Узнав, наконец, о грандиозном плане Пальмера, они были сильно раздосадованы – все-таки их приоритет был поставлен под сомнение. Тем не менее облава была произведена в назначенный срок. Среди двухсот задержанных оказался выдающийся лидер уоббли "Большой Билл" Хейвуд. Через день за решетку попало еще двести двадцать пять человек.

Террор на уровне штатов был еще более жестоким, хотя и, быть может, менее бросающимся в глаза. Традиционное фрондерство штатов обернулось в XX веке реакционной твердолобостью. Штаты обнаруживают ее всякий раз, когда федеральные власти, уступая национальному общественному мнению, пытаются осуществить какое-либо либеральное мероприятие. Строптивые штаты игнорируют в подобных случаях общественное мнение. Они все еще обладают значительным суверенитетом и могут не придавать ровно никакого значения тому, что по данному вопросу думает нация. Когда же центральное, правительство становится предводителем реакции, штаты значительно опережают его.

В 1917–1918 годах штаты Айдахо, Миннесота, Монтана, Южная Дакота и Небраска приняли законы против "преступной анархии" и "синдикализма", против "демонстрации красного флага и подрывной деятельности". В следующем году уже двадцать штатов приняло два первых закона, а еще через год в тридцати двух штатах были приняты законы против демонстрации красного флага.

Капиталисты и консервативные лидеры рабочих профсоюзов вкупе с "патриотическими" организациями активно содействовали практическому осуществлению этого законодательства. Было арестовано не менее 1400 человек, из которых 300 подверглись тюремному заключению.

В Чикаго были преданы суду Роуз Пастор Стоукс, "Большой Билл" Хейвуд и 83 других видных рабочих лидера. Все были посажены в тюрьму на срок от пяти до десяти лет. В Нью-Йорке судили Чарльза Рутенберга, И. Фергюсона, Джеймса Ларкина, Гарри Винницкого и Бенджамина Гитлоу. В Калифорнии из 500 арестованных 264 человека было брошено за решетку.

Только в начале 1920 года стали появляться первые признаки спада гонений. Наваждение исчезло вместе с улучшением экономической конъюнктуры, которая всегда служила для янки прекрасным живительным бальзамом, возвращающим здравый смысл. В них быстро просыпался дух аполитичного, думающего об одних только долларах, буржуа, и они торопились занять свое место под теплым душем экономического бума. К тому же рабочее движение получило такой удар, от которого ему не скоро предстояло оправиться.

Пожалуй, только квакер с портфелем министра юстиции не знал покоя. Ведь он был одним из тех немногих людей в Америке, суровый религиозный дух которых не могли смутить никакие колебания конъюнктуры. Да и какие там колебания конъюнктуры, когда приближался пролетарский праздник 1 Мая! Видения, одно страшнее другого, преследовали его по пятам.

В апреле 1920 года он приказал отделу особых расследований опубликовать сообщения о заговоре, якобы назначенном на 1 мая с целью физического уничтожения всех высших государственных чиновников. Пальмер пророчил всеобщую забастовку, повсеместное разрушение государственных учреждений, наконец, государственный перевороти признание Советской России.

И снова мракобесие затмило показавшиеся было в Соединенных Штатах признаки рассудка. Газеты перепечатывали прорицания правительственного звездочета под аршинными заголовками. Повсюду на местах полицейские силы были приведены в состояние боевой готовности. Общественные здания, церкви, резиденции политических деятелей и деловых людей охранялись усиленными нарядами полиции. Одиннадцать тысяч полицейских Нью-Йорка были поставлены на круглосуточное дежурство, общественная библиотека, вокзал Пенсильванской железной дороги и главный почтамт окружила стража. В стратегически важных пунктах Бостона стояли автомашины с пулеметными расчетами, солдаты дежурили у общественных зданий и городской тюрьмы. В Питтсбурге днем и ночью, дежурил, не смыкая глаз, взвод гранатометчиков. В Вашингтоне стража стояла по всему городу.