Текст книги "Суд Линча (Очерк истории терроризма и нетерпимости в США)"

Автор книги: Виктор Петровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Рукопись книги прочли и дали положительные отзывы доктор философских наук проф. Ю. А. Замошкин и доктор исторических наук проф. Н. Н. Яковлев.

The American tradition of extra-legal justice is the frontier product This fresh approach hy Victor E. Petrovski is a bold challenge to our customary idea of Judge Lynch. Yet this is not what makes the hook a real value. His comprehensive study in the American character affords him an explanation of the unofficial rule of the petty-bourgeois mind and behavior in the USA, which Is manifested not in physical violence alone, but in a sort of spiritual violence by the uniformly thinking majority over dissenters. The book is essentially a thorough sociological cut of the american society.

The conflict of the two races is not the main concern of the study, yet the reader will dwell on pages where it is presented at its initial stage as a dramatic clash of two sharply differing historical types of a human being. Following the author’s criticism of negro's «inferiority» theory is the essay on yan-kee's… inferiority" as obstructing the path of negro’s progress. The reader will find interesting the author’s view of yankee as a modern type of the bourgeois individual.

К ЧИТАТЕЛЮ

В наши дни мир является свидетелем возрастающей агрессивности американского империализма. Вооруженные силы США ведут варварскую войну против героического народа Вьетнама. Официальный Вашингтон нагнетает военный психоз, поддерживает антинародные режимы, выступает покровителем сил реакции.

Агрессия Вашингтона встречает мощное сопротивление миролюбивых сил всей Земли. Социалистические страны стоят мощной преградой на пути агрессоров, оказывая все возрастающую помощь народам, ставшим жертвами агрессивных действий американского империализма. Исполинская мощь Советского Союза является верной гарантией того, что разбойничьи планы империалистов будут сорваны.

В этой борьбе на стороне Советского Союза все прогрессивные силы. Миролюбивая политика СССР находит поддержку со стороны честных людей всех стран, в том числе Соединенных Штатов. Однако в Америке по-прежнему верховодят империалистические круги, что дает им возможность проводить агрессивную политику. Почему "военно-промышленный комплекс", стоящий у власти США, в состоянии добиваться своего с относительно небольшими внутренними затруднениями? Почему агрессивная политика Вашингтона не встречает непреодолимого сопротивления в собственной стране?

На эти вопросы делает попытку дать ответ советский исследователь В. Э. Петровский. Автор поставил задачу определить генезис современного психологического климата в США. Ознакомление с его книгой убеждает, что нынешние процессы, происходящие в политической жизни этой страны, имеют глубокие причины. Милитаристская пропаганда, проповедь "особой миссии" Америки во второй половине XX столетия не является каким-либо отступлением от идеологии "американизма", а, напротив, является развитием в век атома духовных "ценностей" американского буржуа эпохи кремневого мушкета.

Хотя в американском народе есть революционная традиция, на что обращал особое внимание В. И. Ленин, в этой стране также прочно укоренилась власть денежного мешка. Властвующая элита США делает все, чтобы объявить свое мировоззрение однозначным взглядом "простого американца".

В. Э. Петровский показывает механизм этого оболванивания американского обывателя не в двухмерном измерении юридически-схоластических документов (каковыми оперируют американские идеологи для "объяснения" образа жизни США), а трехмерными категориями реальности. Книга, казалось бы обращенная в прошлое, современна в полном значении этого слова. Она особенно актуальна именно в наши дни, когда американские империалисты стали пожинать зловещие плоды посева, сделанного с хорошо оплаченным рвением поколениями американских идеологов.

Книга вскрывает важную сторону американской действительности – культ насилия, пронизывающий все стороны жизни США. Это заставляет задуматься и в новом свете представляет политический курс Вашингтона. Американская плутократия действует исходя из принципа – если нет силы веры, нужно заставить уверовать силой. То, что американская буржуазия духовно ниша, – открытие не первостепенной важности. Об этом было известно давно. Но работа В. Э. Петровского важна в том отношении, что, показав размах насилия в политической жизни США, он дает верный критерий для измерения глубины, поистине беспредельной, духовного обнищания, оскудения правящих группировок в Вашингтоне.

В книге В. Э. Петровского есть и спорные положения. Но бесспорно одно – молодой исследователь сделал первый и заметный шаг в науку.

Доктор исторических наук профессор Н. Н. ЯКОВЛЕВ

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Первые камни нового мира, пусть еще грубые и неотесанные, прекраснее заката агонизирующего мира и его лебединых песен».

Антонио Грамши

Суд Линча, оформившись к концу прошлого столетия в один из элементов американской реакции, справедливо пользуется зловещей репутацией, несмотря на то что его историческое прошлое заслуживает иной оценки. Он напомнил об этом прошлом в начале тридцатых годов нашего века, когда в США происходили события, могущие обескуражить всякого, кто автоматически отождествляет суд Линча с американской реакцией.

В 1929 году в США разразился самый жестокий в истории страны кризис, имевший трагические последствия для многих тысяч фермеров. Над каждой третьей фермой занесся молоток аукционера. Тогда-то над многими обреченными фермами повисла линчева петля, как восклицательный знак, предупреждавший страховых агентов о неприкосновенности частной собственности.

В линчевой петле, предназначенной не для негра, не для прогрессивного американца, а для представителя монополии, отразилась хорошо сохранившаяся традиция более ранней эпохи американского капитализма – эпохи колонизации дикого Запада, когда суд Линча был в руках фермеров орудием мелкобуржуазной, революционно-демократической диктатуры.

С точки зрения официального закона суд Линча – это самочинные, противозаконные действия. Самоуправство народных масс приобретало в прошлом наибольшую остроту во время крестьянских бунтов, восстаний и буржуазно-демократических революций. В этих случаях оно было реакцией "взбунтовавшейся черни" против существующего общественного порядка, против официального закона.

Американская революция 1775–1783 годов изобиловала примерами создания как самочинных органов власти типа "сынов свободы", так и анархических стихийных действий. После принятия несправедливых законов Таунсенда начало американской войне за независимость было положено, как пишут американские историки Чарльз и Мэри Бирд, "неслыханным, вопиющим и решительным противодействием закону". Осведомителя, который донес на бостонского контрабандиста английским властям, вымазали дегтем, вываляли в перьях и пронесли на перекладине по городу. Та же участь постигла трех осведомителей в Нью-Йорке. В Провиденсе избили чиновника портовой таможни и одели в деготь и перья. Нью-йоркская газета "Таймс меркюри" 27 февраля 1775 г. приводила следующий эпизод:

"Вот какой случай произошел не так давно. Кларка из Рединга (штат Коннектикут), джентльмена, известного непоколебимой преданностью королю и конституции, схватили в Хартфорде и – какой несмываемый позор для блюстителей порядка этого города! – пронесли на перекладине по приходу. От этого истязания он несколько раз терял сознание. А когда, наконец, мучители отпустили Кларка и его осмотрел доктор Тидмарш, тот оказался настолько изувеченным, что это не поддается никакому описанию. Да еще и доктору угрожали такой же расправой – и все за человеколюбие к страдальцу, чьей единственной виной было то, что он почтительно отзывался о короле и его правительстве".

Но народное самочинство и непочтительное отношение к закону в США возникли задолго до американской революции и не кончились вместе с ней. Почему так случилось – на этот вопрос можно ответить, лишь поняв своеобразие условий, в которых проходило становление американского капитализма.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Суд Линча, оформившись к концу прошлого столетия в один из элементов американской реакции, справедливо пользуется зловещей репутацией, несмотря на то что его историческое прошлое заслуживает иной оценки. Он напомнил об этом прошлом в начале тридцатых годов нашего века, когда в США происходили события, могущие обескуражить всякого, кто автоматически отождествляет суд Линча с американской реакцией.

В 1929 году в США разразился самый жестокий в истории страны кризис, имевший трагические последствия для многих тысяч фермеров. Над каждой третьей фермой занесся молоток аукционера. Тогда-то над многими обреченными фермами повисла линчева петля, как восклицательный знак, предупреждавший страховых агентов о неприкосновенности частной собственности.

В линчевой петле, предназначенной не для негра, не для прогрессивного американца, а для представителя монополии, отразилась хорошо сохранившаяся традиция более ранней эпохи американского капитализма – эпохи колонизации дикого Запада, когда суд Линча был в руках фермеров орудием мелкобуржуазной, революционно-демократической диктатуры.

С точки зрения официального закона суд Линча – это самочинные, противозаконные действия. Самоуправство народных масс приобретало в прошлом наибольшую остроту во время крестьянских бунтов, восстаний и буржуазно-демократических революций. В этих случаях оно было реакцией "взбунтовавшейся черни" против существующего общественного порядка, против официального закона.

Американская революция 1775–1783 годов изобиловала примерами создания как самочинных органов власти типа "сынов свободы", так и анархических стихийных действий. После принятия несправедливых законов Таунсенда начало американской войне за независимость было положено, как пишут американские историки Чарльз и Мэри Бирд, "неслыханным, вопиющим и решительным противодействием закону". Осведомителя, который донес на бостонского контрабандиста английским властям, вымазали дегтем, вываляли в перьях и пронесли на перекладине по городу. Та же участь постигла трех осведомителей в Нью-Йорке. В Провиденсе избили чиновника портовой таможни и одели в деготь и перья. Нью-йоркская газета "Таймс меркюри" 27 февраля 1775 г. приводила следующий эпизод:

"Вот какой случай произошел не так давно. Кларка из Рединга (штат Коннектикут), джентльмена, известного непоколебимой преданностью королю и конституции, схватили в Хартфорде и – какой несмываемый позор для блюстителей порядка этого города! – пронесли на перекладине по приходу. От этого истязания он несколько раз терял сознание. А когда, наконец, мучители отпустили Кларка и его осмотрел доктор Тидмарш, тот оказался настолько изувеченным, что это не поддается никакому описанию. Да еще и доктору угрожали такой же расправой – и все за человеколюбие к страдальцу, чьей единственной виной было то, что он почтительно отзывался о короле и его правительстве".

Но народное самочинство и непочтительное отношение к закону в США возникли задолго до американской революции и не кончились вместе с ней. Почему так случилось – на этот вопрос можно ответить, лишь поняв своеобразие условий, в которых проходило становление американского капитализма.

АМЕРИКАНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ

Согласно древней библейской легенде, разноязычные племена и народы появились после того, как разгневанное божество заставило строителей Вавилонской башни говорить на разных языках. Строительство было сорвано, люди рассеялись по всей земле.

С той мифической поры прошло много веков. И вот в канун буржуазно-демократических революций европейское крестьянство, вдоволь натерпевшееся от феодальной эксплуатации и не желавшее подставлять шею под новое, капиталистическое ярмо, устремляется в североамериканские колонии, в этот прорыв, как они наивно верили, образовавшийся в системе эксплуатации человека человеком. Люди, хотя и говорившие на разных языках, как бы вновь собираются вместе, но уже не в Старом, а в Новом Свете. Так началось великое американское столпотворение. И, несмотря на почти вавилонское смешение языков, на которых говорили пионеры, американский народ воздвиг такое здание, которое и поныне остается столпом капитализма.

Достижения американцев в материальной культуре могут быть объяснены только своеобразием условий, в которых происходило рождение капитализма на Североамериканском континенте, точно так же как Греция и Рим необычайным расцветом своего искусства были обязаны своеобразным условиям происхождения этих двух античных обществ.

Самое замечательное здесь то, что при огромной разнице исторических условий, предшествовавших образованию античных и американского обществ, эти условия в обоих случаях были благоприятными для свободной, не ограниченной государственной регламентацией, народной деятельности. Подобно тому как античное искусство было подготовлено свободным художественным творчеством первобытных предков греков и римлян и прочно покоилось на широкой народной основе, так и невиданный технический прогресс американцев был подготовлен широкой и разносторонней деятельностью свободных колонистов-земледельцев.

Колонизация Североамериканского континента – довольно оригинальное социальное явление, без рассмотрения которого нельзя понять последующую историю американского народа, решить проблему самобытности американской нации, самобытности ее социально-политических институтов, самобытности ее культуры, ее психологического склада.

Колонизация эта замечательна тем, что народные массы получили благоприятную возможность свободной созидательной деятельности. Именно это обстоятельство и лежит в основе американского своеобразия. История эксплуататорского общества не богата подобными примерами. Со времени разложения первобытной общины и зарождения античных государств созидательная деятельность народных масс всегда была втиснута в определенные рамки общественных отношений. Эти отношения, поддерживаемые эксплуататорским государством, были направлены против народа, служили средством его порабощения. Только во время широких народных восстаний крестьянские массы на определенное время уходили из-под контроля государства. Бунты, мятежи и крестьянские войны были единственной формой их свободной деятельности, но это была разрушительная, отрицательная деятельность.

Известно, что ни одно крестьянское движение в эпоху феодализма не одерживало окончательной победы, если оно не было возглавлено буржуазией. Эти движения только вызывали еще большее ожесточение со стороны феодального государства.

Такова общая историческая закономерность.

И тем не менее в эпоху общего кризиса феодального-строя в Европе, эпоху перехода к капиталистическому способу производства и великих географических открытий, возникают условия, которые открыли для народных масс временную возможность заниматься положительной деятельностью в обстановке, не стесняемой ни паразитизмом вооруженных сеньоров, ни игом фабричного режима, ни государственной регламентацией, ни волей диктаторов, ни церковной проповедью. Такие условия возникли на плодородных землях Нового Света, в частности на Североамериканском континенте.

Испанские конкистадоры, появившиеся в Северной Америке после того, как они ограбили Южную, испытали досадное разочарование: разведка не обнаружила следов золота. Этому континенту была уготована судьба иная, резко отличавшаяся от той, которая постигла южноамериканский, судьба, определившаяся богатствами тоже несметными, но совсем иного рода, отвечавшими совсем иным нравственным идеалам, понятиям и вожделениям. Этим богатством была плодородная девственная земля. Приведение ее в культурное состояние требовало усилий целого народа. Это же обстоятельство и предопределило демократический характер колонизации Северной Америки в отличие от богатых золотом и драгоценностями материков, где она стала делом привилегированных классов.

В то время как Старый Свет продолжал жить старыми интересами и понятиями, европейские кандидаты в американцы – передовой тип людей, в которых психология буржуа окончательно сформировалась и стремилась реализоваться в практических делах, не дожидаясь, пока революция "взорвет" феодализм, – использовали свободные земли Северной Америки как редкую возможность "обойти" его. Эта мысль была выражена К. Марксом и Ф. Энгельсом в "Немецкой идеологии": "Они (Соединенные Штаты Америки. – В. П.) начинают поэтому свое развитие, располагая наиболее прогрессивными индивидами старых стран, а стало быть и соответствующей этим индивидам наиболее развитой формой общения, еще до того, как эта форма общения успела утвердиться в старых странах".

Соединенные Штаты Америки, писал в последние годы своей жизни Ф. Энгельс, "были основаны мелкими буржуа и крестьянами, бежавшими от европейского феодализма с целью учредить чисто буржуазное общество". Следовательно, земледельческая колонизация была массовым социальным движением, по своему содержанию адекватным победоносной крестьянской антифеодальной революции.

Все, что обычно относят к роковым порокам крестьянских войн: узость экономического интереса, стихийность, разрозненность, отсутствие единого плана, неумение вести крупные военные действия – в общем все, что неизменно обрекало их на неудачу, так что само поражение уже сделалось чем-то вроде фатальной неизбежности, было не недостатком, а большим преимуществом колонизационного движения. Но решающую роль сыграло именно то, в чем не нуждалась ни одна крестьянская война – это вековой хозяйственный опыт народа, помноженный на труд. Строительство нового общества на этом континенте было как раз небывалым торжеством творческого труда народа, свободной импровизацией его хозяйственного гения.

В то время как все европейские движения крестьян, будь то Жакерия, пугачевщина или крестьянская война в Германии, были больше всего озабочены тем, чтобы вбить осиновый кол в могилу феодализма, американская колонизация, оптимистическая по духу, вбивала опорные сваи под фундамент буржуазной цивилизации.

Первыми колонистами были английские пуритане, отправившиеся на заре XVII столетия за океан, в страну, которая впоследствии отождествляется в представлении всего европейского крестьянства с идеалами свободы и равенства.

Но и здесь Англия стремилась пересадить на американскую почву феодальные отношения и всячески мешала расширению колонизации на запад, за Аллеганы. Потребовалось полтора столетия, чтобы в английских колониях сложилась национальная буржуазия, способная возглавить борьбу народных масс против английского господства. В 1775 году разразилась одна из самых смелых в истории революций, которая обеспечила тринадцати американским колониям, объявившим себя штатами, независимое национальное существование.

С этого времени колонизация как буржуазное движение фермерства принимает свой абсолютный облик и классическую завершенность. Через Аллеганские ворота, распахнутые настежь могучим ветром революции, к вольным просторам Запада устремилась беспорядочными стихийными потоками пестрая масса крестьян, прибывавших в Америку теперь не из одной только Англии, но и из прочих стран Западной Европы.

* * *

Уникальность американской антиколониальной революции 1775–1783 годов состояла в том, что буржуазия, призванная историей выполнять роль гегемона в этом движении и приведшая его к победному концу, оказалась не в состоянии полностью обуздать и подчинить себе народную стихию.

В Европе в эпоху массовых антифеодальных движений буржуазия лишь тогда отваживалась влиться в бурный революционный поток и повести его за собой, когда могла быть уверена, что ее не вышибут из седла, если в нужный момент она натянет поводья у критической черты и воскликнет: "Стой! Ни шагу вперед!". Она искала себе союзников среди правящего класса – носителя публичной власти, чтобы с их помощью овладеть централизованным государственным аппаратом принуждения. И если ее поиски завершались успехом, она обеспечивала себе контроль над движением и могла после победы революции организовать капиталистическое производство на безоговорочных условиях казарменного фабричного режима.

Но в тринадцати английских колониях революционная ситуация была иной. Буржуазия здесь была связана с народом единством национального опыта в Новом Свете и общей националистической неприязнью к Старому Свету. Крепкая фаталистическая вера в "особое предназначение" юной нации была идеологическим стержнем, связывавшим всех янки воедино.

Американская революция была по преимуществу антиколониальной. Перед буржуазией этой страны не стоял вопрос об овладении государственной машиной. Ее просто не было на территории будущей республики. Безбрежные пространства атлантических вод отделяли от нее британский "Левиафан".

Американская буржуазия не имела возможности широкого оппортунистического маневра: она была вынуждена возглавить бескомпромиссную антиколониальную борьбу, избрав меньшее из двух зол – перспективу бесконтрольной центробежной колонизации вместо реального английского господства. Но как ни опасен был выбор, У нее не было оснований (чего нельзя сказать о европейской буржуазии) беспокоиться, что, вырвавшись из-под ее контроля, народное движение станет угрожать ее собственному существованию. Громадные массивы неосвоенных плодороднейших земель обещали сыграть роль достаточно широкого русла, чтобы в нем умиротворилась буйная стихия плебейских страстей.

"В ходе всякой буржуазно-демократической революции, – пишет Б. Ф. Поршнев в работе "Народные восстания во Франции перед Фрондой", – буржуазии приходится разрешать трудную задачу: присвоить плоды победы, добытой не ее руками. Для этого ей надо сохранять роль гегемона в движении… В XVII–XVIII вв… буржуазия не во всяких, а лишь в определенных исторических условиях отваживалась на революции: если она имела в руках вожжи, – чтобы "кони не понесли"".

Чтобы кони не понесли потерявшего вожжи возницу! В Европе они "не понесли" (если исключить кратковременный период якобинской диктатуры), но они "понесли" в Соединенных Штатах Америки – на запад, через Аллеганы, оставив возницу, то есть американскую буржуазию, на Востоке.

И английская, и французская, и немецкая буржуазия – в общем вся буржуазия Европы – была наследницей централизованного государственного аппарата, созданного в феодальную эпоху.

Американская буржуазия ничего не получила в наследство от феодализма. После американской революции власть молодой республики оказалась настолько слабо централизованной и малоавторитетной, что, когда понадобилось произвести внешний заем и Континентальный конгресс обратился к французскому правительству, оно согласилось дать деньги не конгрессу, а персонально главнокомандующему Вашингтону.

Это инфантильное государство не могло преградить путь народной стихии. Открытие пути за Аллеганы, прежде блокировавшегося Англией, народные массы считали своим кровным завоеванием в революции. Поэтому многие отправлялись на Запад, нисколько не интересуясь, нравится это кому-нибудь или нет.

В то время как американское государство и армия переживали младенческую пору, фермеры Запада были поголовно вооружены. Вооруженность западного фермерства при одновременной слабости государства в США – это условие было весьма благоприятным для вольнонародной колонизации.

Как пишет американский военный историк Уолтер Миллис, вооружение республики складывалось из трех источников: 1) из всей совокупности вооружения, имевшегося в свободном владении у колонистов, 2) за счет королевских трофеев, 3) за счет помощи Франции. Из этого следует, что военная сила США находилась в "распыленном" состоянии.

Американская буржуазия, преодолевая значительные препятствия, только приступала к созданию сильного государственного аппарата. У нее не было и подобия такой регулярной, имеющей большие военные традиции и опыт армии, которую вымуштровала европейская буржуазия. Едва лишь закончилась американская революция, армия была распущена. В 1794 году, то есть через год после окончания войны, на военной службе осталось лишь восемьсот человек для несения караульной и гарнизонной службы.

После этого был принят закон, в соответствии с которым возникли небольшие контингенты вооруженных сил численностью до семисот человек. Президент наделялся полномочиями призывать на небольшой срок милицейские силы (народное ополчение) для борьбы с индейцами. К этому нужно добавить, что армия как военный институт государства была крайне непопулярна среди самых широких слоев американского народа. Сама европейская по происхождению, американская нация была воплощением отрицания Европы с ее феодально-монархическими пережитками и традиционным милитаризмом.

Американский военный историк Джекобс пишет следующее: "Наша революционная армия воевала целых восемь лет. В течение этого времени она рассматривалась лишь в качестве временной силы. Она отнюдь не производила впечатление профессиональной армии. В общем она отражала стремления народа и редко расходилась с настроениями масс. Во время войны ее содержали только ввиду крайней необходимости, а во время мира одни были настроены ликвидировать ее совсем, немногие предлагали оставить один полк. Джефферсон даже заявил, что американцы не могут иметь постоянной армии, потому что в стране не было пауперов, из которых она могла бы быть составлена. Многие фермеры, люди различных профессий, ремесел и занятий придерживались подобного взгляда, считая армию дорогим и ненужным приютом праздности и распущенности. Лишь исчерпав все иные доступные средства для защиты наших поселенцев, члены конгресса согласились, да и то крайне неохотно, создать очень небольшой контингент регулярных войск в 1784 году".

Таким образом, революция в Америке произошла в неблагоприятных для буржуазии условиях. Не имея после революции достаточных средств военного и бюрократического принуждения, она оказалась перед фактом появления свободной фермерской вольницы на Западе. Она не была заинтересована в демократической колонизации Запада ни политически, ни экономически. О том, что колонизация была невыгодна ей экономически, говорит замечание К. Маркса о колониях как факторе, противодействующем "водворению капитала".

Кроме того, многочисленные факты показывают, что американская буржуазия боялась, и не без оснований, перенесения центра политической активности с Востока на Запад. Ведь именно эта боязнь толкала ее к политическому и экономическому сотрудничеству с Англией. Консервативные элементы американской буржуазии, захватив после революции власть, стремились упрочить ее коронацией Вашингтона и сближением с Англией, в которой они видели того союзника справа, которого им так недоставало на американской земле. Эта проанглийская политика стоила им политической власти в 1800 году.

Итак, после завершения американской революции наиболее радикальная часть крестьянства в благоприятнейших для народной деятельности условиях (при отсутствии аппарата насилия) проявляет самостоятельность, порывает со своим гегемоном точно так же, как в свое время наиболее радикальная часть английских пуритан порвала связи с Англией и устремилась на Запад.

Американская революция раскололась географически, то есть была самостоятельно продолжена фермерством на Западе, где она и получила свой ярко выраженный якобинский характер и заложила основу стихийной фермерской демократии за Аллеганами. Эта революция на Западе была мелкобуржуазной и отличалась от всех европейских крестьянских движений в периоды буржуазных революций, во-первых, тем, что проводилась не под руководством буржуазии, а вопреки ей, на свой страх и риск, а потому, во-вторых, носила не разрушительный, а главным образом созидательный характер[1]1
  Следует иметь в виду, что движение фермеров было немирным по отношению к индейцам. Однако это обстоятельство не влияло на исход борьбы фермерского Запада с капиталистическим Востоком.


[Закрыть]. Эти два фактора сыграли выдающуюся роль в формировании политического сознания американской нации.

Не имея достаточных полицейских сил для противодействия этому движению, американский конгресс через представителей восточной буржуазии мог чинить ему препятствия главным образом только в форме аграрного законодательства. Правда, 3 марта 1807 г. был издан закон против самовольных поселений, по которому президент получил полномочия направлять судебных исполнителей и применять военную силу для удаления скваттеров с самовольно захваченной ими земли. Однако закон оказался неэффективным и действовал недолго. Запад превратился в свободную арену народной деятельности, где в полной мере проявились мелкобуржуазный радикализм и самоуправство масс, – перспектива, которая всегда пугала европейскую буржуазию в эпоху революционных бурь.

Американская революция и колонизационная деятельность масс после нее на Западе составляют одно диалектическое целое. Как пишет американский историк марксист Г. Аптекер, "постоянное наличие относительно дешевых, если не совершенно даровых, земель на Западе сыграло громадную роль в американской истории; создание и расширение фонда таких земель было одним из главных результатов американской революции".

Фермеры бежали от экономического и государственного принуждения, от судьбы наемного рабочего, которая ждала их на капиталистическом Востоке. Они рассеялись по необъятным просторам американского Запада, образуя самостоятельные хозяйства. Они думали, что обрели свободу. Но они были всего лишь разрозненными элементами буржуазного общества, из которого вырвались. Как только у природы и индейцев была отвоевана пионерами первая полоса, на ней немедленно водворялись стеснительные порядки цивилизации. Неуживчивые пионеры двигались дальше, и так, полоса за полосой, фронтир за фронтиром, дело колонизации продвигалось на Запад.

Это движение было примитивной формой разрешения противоречий между фермерством и буржуазией, которое поддерживало в американских пионерах иллюзию полного освобождения. Где им было знать, что, в какие бы дебри зааллеганского края они ни ушли, за ними всюду волочилась невидимая цепь, связывающая их с восточной буржуазией. Они могли погрузиться в какое угодно состояние дикости, почти слиться внешне с американскими индейцами, но если в мозгу последних идея частной собственности в то время едва лишь забрезжила, то у пионеров представление о собственности было наиполнейшим. Эта-то сложившаяся исторически "идея", которую ничем нельзя было вышибить из головы, и была троянским конем буржуазии, залогом ее будущей победы над простодушными беглецами.

В этом заключалась историческая обреченность мелкобуржуазного уклада, сложившегося на Западе. Этот уклад мог долгое время существовать на гребне колонизации и, следовательно, постоянно воспроизводить демократический образ жизни, откладывая соответствующий отпечаток на психологию американцев. Нужно, однако, иметь в виду, что этот уклад был наилучшим полуфабрикатом капитализма. Даже в самых примитивных условиях Запада пионеры оставались, по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, "наиболее прогрессивными индивидами" буржуазного общества, в головах которых вполне сложилось и завершилось исторически представление о частной собственности. Это ставило их бесконечно выше, например, американских индейцев. Это также было и залогом неминуемой гибели эгалитарной демократии на передней полосе поселений.