Текст книги "Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)"

Автор книги: Виктор Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

   До Александровой Слободы доехали два часа с небольшим. Но пока добрались до торжища, пока расположились. Пока пробежались по рядам, узнать что почём. Масштаб цен, так сказать. Саша так и ушёл бродить по лавкам. Торговать поставили Трифона, как имеющего опыт. Сервиз и приборы решили продавать по тридцать рублей, и не копейкой меньше.

   Но или масштаб ярмарки был не тот, что не находилось покупателей на красоту за такие деньги, то ли ещё что. Подходили, да, приценивались. Но Трифон, как скала, стоял на страже хозяйских интересов. Когда же начались попытки ушлых мужичков сбить цену и прессовать мужика, Костя насторожился. Как бы не нашлись желающие кинуть лошка. Докопаются, что ворованное, и потащат на правёж. А потом ищи-свищи тот сервиз. Все схемы придуманы ещё до исторического материализма. Он пододвинул поближе к Трифону Славу с Анной. Если что, она должна будет объявить о своей собственности.

   Однако дело не двигалось. И не двигалось бы дальше, если бы не слухи, которые, видать, донеслись до людей с деньгами. Толпа заволновалась, и Костя увидел женщин в монашеском одеянии, которые целенаправленно двигались к ним. Возглавляла процессию низенькая, кругленькая и такая же подвижная, как капля ртути, монахиня. Он стремительно подлетела к Трифону. "Что? Почём? Откуда? Кто хозяйка? Сколько? Уступишь?". Вмешался Костя и, скрепя сердце, решил уступить. Рубль, и то если оптом, или скинуть два – то за всё сразу. Тут же послали за деньгами, такие деньги с собой никто на базар не носит. В итоге сошлись на шестидесяти пяти рублях за всё. Так же быстро монахини умчались с ярмарки, только мужики за ними тащили купленные вещи.

   – И кто это было? – спросил Костя у Трифона.

   – Матушка Манефа, келариня Успенского монастыря, – ответил тот.

   – Стремительная женщина, – резюмировал Саша, – обула нас, и глазом не моргнула.

   До конца ярмарки Саша со Славой решили ещё раз пробежаться по лавкам, в свете скорого приобретения кое-каких вещей. Костя остался с Анной и Трифоном возле телеги. Деньги ещё надо до дома довезти.

   Глава 5

   Вторник, 16 сентября 1725 г. Спас Нерукотворный. Александр Шубин, многостаночник-инноватор. Отец Онуфрий, брат келарь Лукиановой пустыни.

   Петровские реформы, изъявшие у монастырей в казну около 54% общего дохода, 28% оброчного хлеба и 36% десятинной пашни, подорвали монастырское хозяйство, приобретшее с тех пор натурально-потребительский характер. Этому способствовали также дополнительные государственные налоги и повинности, которыми облагались монастырские крестьяне (поставка провианта, лошадей и подвод, фуража для гарнизонов), и большие рекрутские наборы, сокращавшие количество крестьянских дворов. (Русская православная церковь. Монастыри: Энциклопедический справочник. Под ред. Архиепископа Бронницкого Тихона. М. Республика, 2000)

   Саша наминал сапогами дорогу в сторону Александровой Слободы, бубнил себе в голове тарахтелки, ворчалки, шумелки, пыхтелки, кричалки и прочие походные песни Винни-Пуха. После того, как была утверждена Генеральная Линия, Сашина голова включилась в нужную тональность. Это он замечал давно – стоит начать думать о чём-то конкретном, как начинают всплывать всякие сопутствующие сведения. «Откуда что берётся», – думал он, – «и сколько в голове мусора, обрывочных сведений, строчек из прочитанных книг и фраз из кинофильмов». То вдруг вспомнится лекция по матанализу, на которой он клеил одногруппницу Людку, то вдруг всплывал, казалось бы, уже забытый курсовик с прекрасным названием «Расчёт напряжённо-деформированного состояния пролётной балки мостового крана», то ещё какая-то чепуха. Тут его накрыло намедни, что ликтричиство в банках можно получать не только от кислоты, но и от щелочи. И вообще, цинк – не нужен. Просто два металла – и любой электролит, лишь бы в нём ионы плавали. Это как раз они обсуждали всякую всячину, после того, как сдулся ноут. Они, вообще-то, и не сильно жалели, всё что нужно, уже оттуда получили. В том числе инфу по месторождению цинка в Башкирии, марганца на Украине и ещё кое-что по мелочи.

   – Тебе заняться нечем?? – заявил Костя. – Что ты с того ноута ещё хочешь? У тебя чертежей на два года работы. А документы по истории и биографии вельмож Славка и так наизусть помнит. Короче, не отвлекайся.

   Костя стал каким-то невыносимым поборником Генерального Плана. Прям апологет какой-то. "Помни! План – это закон! Выполнение его – долг, перевыполнение – честь", и откуда у него в голове целые пачки каких-то замшелых лозунгов? То Маркса цитирует, то Сталина. "Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи, за работу!" – и ржёт при этом. Но насчёт Генеральной Линии у него просто бзик какой-то.

   Слава же, по своей привычке теоретизировать ни о чём, начал развивать мысль, что для ускорения процесса надо бы слить информацию по месторождению Акинфию Демидову. Он всё равно там где-то рядом. Заодно и его брату. Брат его, Никита, вот-вот начнёт, кроме прочего, работать в Берг-Коллегии, и что интересно, в нём победит? Чиновник или делец? Акинфий Никиту на Урал не пускал, оттого они друг друга люто, бешено ненавидят. И сказал брат брату, то – моё, а – то моё же. Руки пипец какие загребущие. И Строганов тоже не прочь будет поиметь месторождение. Конечно, соблазн был, и великий. Стравить двух тигров и посмотреть, что из этого получится. А они обезьяной поработали бы.

   Но Саша резонно заметил, что трудно убедить человека в том, чего нет. Цинка в природе как бы нет – значит, его и нет. Не о чём спорить, профит с того цинка весьма сомнительный, никто не знает же, куда его применять. Не, конечно у Демидова и немцы работают, они могут поставить эксперименты и получить то, что надо. Но когда это будет?

   Но тут взвился Костя. Его просто давила жаба, оттого, что хоть что-то нужно отдавать в чужие руки. Он, похоже, жил по тем же принципам, что и Демидовы.

   – У нас есть план? Вот и работаем по плану! А когда, – он сдвинул палец по Генеральной Линии вниз, – мы дойдём до металла, то я вам обеспечу сырьевую базу. И железо, и цинк, и марганец, и уголь. Я даже знаю, где город Никель находится, у меня там друган живёт. А второй – в городе Бодайбо, что на реке Витим. Как освободит его царское величество земли возле Донецка и Кривого Рога, так сразу всё и хапнем. Пусть исполняет основную роль государства, обеспечивает стабильность в регионе. А башкиры в Казань сами руду привезут, главное им точку показать, где копать. А Демидова, олигарха, заложить её величеству, что втихую серебришко плавит и не делится. Пусть попрыгает.

   – Ишь ты, раскипятился, – ответил Саша, – ну пусть, чо.

   Даже в этот момент Саша не был уверен, что Генеральная Линия – это то, что им надо, но тут совершенно ожидаемо Костю поддержал Ярослав. "Договор дороже денег. Будем хвататься за все подряд и бессистемно – пролетим. Давить будем в одно место, об этом ещё Бэкон говорил".

   Так и отложили цинк на следующий год, что не мешало Саше ходить по купцам и у всех спрашивать про персицкий металл калаем, туций или просто цинкум. Вообще, по лавкам пришлось походить, да и ещё раз съездить на ярмарку.

   В первый раз так ничего толком не купили. Костя, ни с того, ни с сего, начал гоношиться и всех поторапливать. Саша тогда подумал, что ему что-то чудится, ан нет. Их догнали примерно на полпути к Романову. Он так и не понял истоков Костиной паранойи – то ли она у него врождённая, то ли благоприобретённая. Но только вот он как-то незаметно соскочил с телеги и скрылся в кустах. Саша тогда подумал, что мужику приспичило, с кем не бывает. Но когда со стороны Александрова прискакали пятеро удальцов, с нечленораздельными криками типа всем стоять бояться руки за голову!, Костя вышел у них с тыла и расстрелял налётчиков. Вот так вот. Спокойно, будто он всю жизнь этим занимался каждый день. Вот, кстати, и это место. Саша покосился на кусты. Там где-то трупы должны лежать.

   – Господи, грех-то какой! – сказал тогда Трофим, но Костя так посмотрел на него, что мужик аж голову в плечи вжал и стал в два раза меньше ростом. Трупы сволокли в кусты, благо на дороге никого не было, только ещё полчаса в траве и пыли искали гильзы. Трупы Костя обшарил, документов, разумеется, при них не нашли. Денег целый пятак, вот вся добыча. Лошадок тоже к делу приставили, одну потом отдали в аренду Герасиму, остальные пошли в конюшню хозяевам.

   В общем, пришлось ещё раз ехать на торжище, прикупить нормальной одежды. Тут, как нигде, действовало правило "по одёжке встречают". Они, чтобы не сильно светиться, выбрали себе наряды усреднённого посадского человека. И ещё смотреть, слушать и делать выводы. "Рынок не насыщен", – сообщил Слава, когда они битый час простояли, наблюдая, сколько тканей привезено, какого качества, и как идёт торговля. Скуплено было всё, начиная от дерюги и кончая белёным полотном.

   Саша же был не только механиком-инноватором, он же был и руководителем проекта, и должен был принять решение – покупать ли инструмент и самому делать всё, или довериться профессионалам. Сам бы Саша и напилил бы, и настрогал, руки, чай, не из задницы растут, но инструмент не продавался. В том смысле, что не было ларька с надписью "Инструмент столярный". На базаре не оказалось ни шпунтубеля, ни зензубеля, ни простого штангенциркуля. Прочего инструмента тоже не оказалось. Или Александров-сити был слишком мелким для таких завозов, то ли нужно было идти к кузнецу и заказывать индивидуально.

   Первый визит к кузнецу оставил у Саши сложные впечатления. В общем масштабе цен, простая стамеска стоила бы слишком больших денег. Если бы он, не разгибаясь, резал матрёшек денно и нощно, то она окупилась бы лет через двадцать. Ложки деревянные некрашеные, к примеру, продавали связками по алтыну. И вообще, Демидов уже вовсю гонит железо на экспорт, заколачивает свои миллионы, а родную страну так и не завалит дешёвым металлом. Саша уже представил свой металлургический комбинат, который штамповал бы косы, серпы, дверные петли и прочий скобяной ширпотреб, из ворот выезжали бы доверху гружёные телеги, а сам Саша сидел в кресле на горе и потягивал бы шабли. Он гнал от себя соблазнительные картины, и плевался, и плевался. Тогда он и понял великую Славину идею – делать всё из дерева. Тот, похоже, знал, что к чему, только вот подробно не объяснил, оттого Саша нервничал. Типа, что за каменный век? А оно вона как. Зато по случаю прикупил за три копейки полтора бронзовых подсвечника, наверняка ворованных.

   Саша уже начал впадать в самую чёрную меланхолию, пытаясь внутренне смириться с тем, что инструмент придётся заказывать индивидуально. Круг по мастерам, хоть что-то делающим из дерева, был безрезультатным. Ему же не просто столяр нужен был, ему нужен бы столяр, который смог бы сделать то, что нужно, и с нужным качеством. Оставался один-единственный вариант – ехать во Владимир. Но судьба, которую клял Саша, совершила поворот на сто восемьдесят градусов и явила ему дворик, усеянный стружкой.

   – Бог в помощь, хозяин! – сказал Александр, зайдя во двор.

   Саша перестал тупить уже после первого захода к мастерам с возгласом, что-то в том духе, "Эй, ребята, привет! Кто тут в чертежах разбирается?" Он тогда едва увернулся от обглоданного мосла. Трифон долго мялся, увидев такое безобразие, но просветил Сашу, что так поступают люди, не уважающие себя, и не уважающие других. Главное, службу понять, как говорил Костя. Поймёшь службу – поймёшь всё. Так что Саша уже был на пути к пониманию и просветлению, и, по крайней мере, научился правильно здороваться.

   – Благодарствуем! – ответил мастер, седой живенький мужичонка лет сорока, в шапке набекрень.

   Слово за слово, как говорится. Саше разрешили посмотреть инструмент и приспособления. Токарный станок оказался без суппорта, так что всякая работа зависела исключительно от силы и твёрдости руки токаря. На Сашин вопрос, как же он точит без поддержки, тот залихватски ответил: "А нам не нать! У нас и так глаз пристрелямши!". То же касалось и всего остального инструмента, Саше незнакомого. Насчёт сделать ткацкий станок, Ерофей не долго думал и согласился. Вопрос, соображает ли он в чертежах, Саша задавать не стал. Сам прочитает и мастеру объяснит.

   Он Саше понравился какой-то бесшабашностью, готовностью к работе, и неунывающим характером. "Вот", – думал Шубин, – "настоящий русский мастер, из тех, кто играючись, одним топором, строил пятиглавые храмы без единого гвоздя. И тем же топором рубил люльку для своего ребёнка". И, наконец, чтоб у заказчика не было сомнений, столяр показал ему образцы готовой продукции. Они ударили по рукам, а Саша выплатил задаток в один рубль, в размере одной трети он запланированного бюджета. За две недели, мастер Ерофей пообещал Саше, станок они сделают.

   Окрылённый успехом, Саша отбыл домой, а чтоб не выпускать из рук процесс, и где нужно, корректировать, каждый день пешком приходил в Слободу, и общался с Ерофеем. Много он от такого общения не вынес, но, тем не менее, через неделю каркас станка был готов. Зато выучил дорогу наизусть, что там говорить, для бешеной собаки семь вёрст – не крюк. Позавчера было воскресенье, вчера – Успение, а поскольку в такие дни никто не работал, Саша решил идти во вторник. Как раз к этому времени Ерофей обещал выточить челнок со шпулькой. И вот сегодня над Сашей вились мрачные призраки опричнины и тень невинно убиенного сына грозного царя. Иначе говоря, Шурик вступал в Александрову Слободу. Настроение у него было самое радужное, и ничто не омрачало его чело.

   В это же время в Слободу, с диаметрально противоположной стороны, размашистой походкой входил ещё один человек. Худощавый мужчина в сапогах, в рясе и скуфье, с суковатой палкой в руках. Вот у него чело как раз и было омрачено.

   В силу исполняемых обязанностей, брат келарь Лукиановой пустыни, монастыря, что в одиннадцати верстах на север от Александровой Слободы, позволял себе некоторые вольности в одеянии. Носить скуфию, например, вместо камилавки и не надевать мантию. Отец Онуфрий мотался по весям с проверками. Весей было не так чтобы много, но они разбросаны по всей Александровской земле, то тут, то там, да порой в таких местах, что не сразу-то и дойдёшь. Приходилось в день до сорока вёрст отмахивать.

   Уже средина августа, а закрома и кладовые монастыря полны едва наполовину. И пока отец Онуфрий не видел никаких причин, по которым они к зиме наполнятся. Прежнее руководство монастыря, по своей дряхлости, не могло должным образом уследить за разнообразным хозяйством, и оно постепенно приходило в упадок. Всего год, как братия избрала его келарем, но поправить дела так и не успел. Вот, к примеру, мельница на реке Малый Киржач, пожалованная обители государем Петром Алексеевичем в пятнадцатом году, за отсутствием должного ухода работает через пень-колоду, и вообще, дышит на ладан. А крестьяне вот-вот повезут зерно нового обмолота, и если мельница встанет, то и не видать обители значительной части муки.

   Государь Пётр Алексеевич, царствие ему небесное, одной рукой давал, а другой отбирал, причём отбирал гораздо больше, чем раньше давал. И вскорости, если так дело дальше пойдёт, монастырь и вовсе придёт в оскудение. То ли ещё будет? Да что там говорить, казалось бы, благоденствующий Свято-Успенский монастырь, и тот начинает хиреть. "Что Бог даёт, то додаёт, что отбирает, то добирает", эту народную мудрость пришлось познать на горьком опыте. Неожиданно оказалось, что сельцо Филимоново опустело едва ли не полностью от мора, и стоят пажити впусте, зарастают бурьяном, и сделать с этим ровным счётом ничего нельзя. Отец Онуфрий перекрестился на купол собора Троицы Живоначальной и пробормотал: "Испытания, боже, посылаешь токмо для укрепления Духа моего". Но с мельницей что-то надо делать. Отец Онуфрий думал свои тяжёлые думы, лоб его пресекали скорбные морщины. Ровно до того момента, пока не услышал, а потом не увидел мужика, стоявшего с закрытыми глазами во дворе столяра Ерофея, и громко ругающегося. Отец Онуфрий, хоть и не знал, что такое "пидарас", но общий смысл уловил.

   – Отчего непотребно лаешься, сын мой? – спросил он у мужика.

   Саша подходил к дому столяра вполне довольный начавшимся строительством, и уже предвкушал, что сегодня-то точно получит работоспособный челнок, а там уже и дойдёт дело до сборки рабочего экземпляра. Перед подворьем Саша притормозил. Что-то было не так. Не слышно ни ударов киянки, ни ругани подмастерьев. Дверь дома нараспашку. Неужели, ограбили? Нет, из избы доносилось какое-то гудение.

   Саша осторожно подошёл к избе и заглянул в дверь. Мастер сидел за столом, понурив голову, и что-то мычал. Песню пел, не иначе, запах сивухи однозначно говорил о том, что пьют здесь не первый день

   – Ерофей! – позвал Шубин.

   Мастер встрепенулся, сфокусировал глаза на заказчике.

   – Здравы будьте, Александр... э-э-э... Николаич! Вот, сделал, – пьяно улыбаясь, сообщил мастер. – Как велели!

   И сунул Саше под нос какую-то кривую загогулину.

   – Шпулька, как прказыыали, – заплетающимся языком продолжил он.

   – А где челнок?

   – Эта, ну эта... с челноком не успел. Но вы не извольте беспокоиться. Вот, счас... сделаю. Сегодня.

   В интонациях Ерофея Саша не уловил ни тени раскаяния, ни желания работать, а только намёк удалиться как можно быстрее и не мешать пить.

   Холерическая составляющая Сашиного темперамента дала взбрык. Он захотел врезать этому уроду промеж рогов! Выгрызть ему горло и расстрелять из пулемёта. Но мастер был под таким наркозом, что бить было бесполезно.

   Накануне он показался Саше слишком весёлым и говорливым. Ну, подумаешь, в субботу вечером человек решил отметить уикенд, это было Саше близко и понятно. И не встревожился. Показанные мастером творения не вызывали никакого сомнения в его квалификации. Только не знал, что всё им сделанное – продукт трезвого труда. То есть, сделанное в период ремиссии.

   – Тварь козлиная! Гандон!

   Вера в былинных русских мастеров разом потускнела. Саша выскочил во двор, ухватился за невысокую калитку, стал глубоко дышать, медленно выпуская воздух сквозь сжатые зубы.

   – Я доброе солнце. Я доброе, ласковое, тёплое солнце! Я согреваю своим теплом окружающий мир. Я горное озеро в безветренную погоду. Я спокоен! Я, блин, спокоен, как гранитная скала! Пи-и-дар-р-рас! – прорычал он в завершение, а свирепый ментальный посыл в сторону алкаша должен был обеспечить тому жидкий стул до конца года.

   – Отчего непотребно лаешься, сын мой? – услышал он.

   Саша открыл глаза и на автомате сказал:

   – Здравствуйте, батюшка. Аутотренингом занимаюсь, сиречь приобретаю внутреннее спокойствие, чтоб до греха дело не дошло.

   – А отчего не молитву читаешь, а языческими словесами глаголешь? И что такое ауто... э-э-э... трениг?

   Спокойными и строгими глазами* смотрел на него священнослужитель. "Монах, что ли?" – подумал Саша, в голове всплыло старое слово "чернец", но сразу же продолжил, чтоб хоть как-то сгладить свой дурацкий косяк.

   _____ ______________

   ^{* – добрыми и всепрощающими}

   – Ауто – это по латыни "само", тренере – упражнение, – соврал сходу Сашка. – А молитву, подходящую случаю, по темноте своей, не знаю, оттого успокаиваюсь, как умею. Да и как не успокаиваться, батюшка?

   Но монаха, похоже, такими наивными ходами с панталыку сбить было невозможно:

   – Хм... Никогда не слышал такого слова. А что ж матерно ругался? Или других слов не нашлось?

   – Да как не ругаться, батюшка? – взвыл Саша, – у нас и так глаз пристрелямши, – визгливо передразнил он столяра, – сучий потрох, а сам, скотина, в хлам! Шпульку! Шпульку выточить не смог! Вы знаете, что такое шпулька? Вот, полюбуйтесь!

   Не давая монаху опомниться, сунул под нос ему то, что, по мнению столяра, должно было быть шпулькой. Батюшка взял деревяшку и покрутил перед носом.

   – А ведь я ему рубль заплатил задатку! Рубль! Это что? Это! А он пьёт уже третий день, скотина криворукая! Не желаете ли полюбоваться? Милости прошу, – ёрничая, продолжал Саша, – к ихнему шалашу!

   – Здравы будьте, отец Онуфрий, – попытался встать с лавки и поклониться столяр, но завалился на бок, разваливая и так собранный на живую нитку каркас будущего стана, да и более не встал. Он был не просто пьян, он был пьян мертвецки.

   – У-у-у-у-у-у, ирод! Креста на тебе нет! – погрозил Саша кулаком в сторону Ерофея.

   Отец Онуфрий хмыкнул и сказал:

   – Пойдём из этих вавилонов. Пенаты, похоже, здесь бражничают вместе с хозяином. Это же Ерофей, крепостной из Дуброва, что за помещиками Сытиными. Руки золотые, но к пияцтву зело привержен. В том году на иконе Пресвятой Богородицы слово давал, что хмельного более в рот более не возьмёт. Но видать... Так что шпуля? Что в ней не так? Или она должна быть иная?

   – Всё должно быть иное, и шпуля и челнок. Такой, чтобы по склизу внизу лопасти батана летал. В смысле, чтобы челнок летал. Так и называется, летающий челнок или просто самолёт.

   – Э-э-э, а причём здесь шпуля?

   – Так я и говорю, шпулька вставляется в челнок, а он летает...

   – Хм... забавно. А как же челнок может летать?

   Саша начал раздражаться, но подавил в себе животное. Чернец – личность неизвестная, рано ещё с ним ссориться. Он спросил монаха:

   – Камень может летать?

   – Нет, – ответил отец Онуфрий, не понимая, куда клонит этот странный мужик.

   Саша поднял с земли камешек, подкинул его и пнул. Камень улетел вдоль улицы.

   – Но летает, не правда ли? Э-э-э... не знаю, как вас величать, – про косность и зашоренность служителей культа Саша деликатно промолчал.

   – Зови меня отец Онуфрий. А ты чьих будешь?

   – А я Шубин. Александр Николаевич, к вашим услугам. Вольный механик.

   Шестерни истории лязгнули, провернулись, вошли в зацепление, вовлекая в своё вращение и Сашу, и брата келаря, и всех, причастных и не очень. Отец Онуфрий уже мысленно потирал руки. Механик, господь бог услышал его молитвы!

   Саша тем временем продолжал:

   – Но пока на контракте у помещика Романова.

   – Каких Романовых? Не Николая ли Павловича?

   – Нет, Ефима Григорьевича.

   – А, это у него дочь за Демидом Лежнёвым?

   – Денисом. Вдова, три года уже.

   Сашу эта проверка чуть не рассмешила. Такой примитивной она ему показалась. А отец Онуфрий подумал, откуда у тех Романовых деньги на наём механика? И, главное, зачем? Мельницу на их землях не построишь, разве что ветряную. Да и денег это стоит таких, что и более состоятельные помещики не могут себе это позволить.

   – А скажи мне, Александр, что ты Ефиму Григорьевичу строить будешь?

   – Так я ж говорю, стан ткацкий с летающим челноком.

   – А что такого в том стане, что механика пришлось приглашать со стороны? Любой мужик сам себе делает, так спокон веку велось

   – Видел я те станы, что мужики на коленке делают. Мой стан против обычного вдвое полотна даст, – ответил Саша, – а если ещё покумекать, так и вчетверо. Две девки наткут столько же, сколько и восемь.

   Вряд ли понимал брат келарь тонкости ткаческого ремесла, но про вчетверо сообразил. Но поверить сразу в такое не смог.

   – Что-то мнится мне, что блажь это барская. Перевод денег.

   – Вы можете думать всё, что вам угодно. Это у вас крепостных немеряно, что вам беспокоиться? Посадите, сколько надо за станки, и пусть пашут не разгибаясь! – зло сказал Саша, мало того, что алкаш все планы порушил, так ещё этот умник, мля, со своими рассуждениями, – а те, у кого каждый человек на счету, начинают думать, а не уповать на милость господню. Ладно, заболтался я с вами, извините, что отвлекаю от важных дел.

   Говорить с монахом, действительно, было не о чем. Слава просветил его насчёт благосостояния Романовых. Хорошо живут только монастыри и вотчинники из старых родов, у них по центральным областям России 80 процентов всей земли и крепостных. Оставшиеся 20 процентов земли делят 90 процентов полунищих мелкопоместных дворян. Гусь, как известно, свинье не товарищ. Он уже было развернулся, чтобы идти на базу, но отец Онуфрий решил механика не отпускать, и любыми способами затащить его на мельницу. Несмотря на то, что во Вселенной отца Онуфрия всё происходило по воле божьей и царскому повелению, он не мог не признать, что под лежачий камень вода не потечёт. И он не стал бы келарем, если бы не умел договариваться с самыми разными людьми. Он даже не стал уточнять, что значит "пахать на станках".

   – Погоди, Александр, не горячись. Мы, верно, сможем договориться.

   Распалённый собственной речью, Саша включился не сразу.

   – И о чём же нам договариваться?

   – Можешь ли ты мельницу починить?

   – Не знаю, – ответил Саша, – как я могу сказать, если ту мельницу в глаза не видел.

   Отец Онуфрий понял его по-своему.

   – Так съездим, посмотрим? – ласково произнёс келарь.

   – У меня план и контракт, – сообщил Саша, – у меня дело стоит. Дело всей жизни, можно сказать. И до конца сентября у меня должен работать стан. И он будет работать. Если у вас есть что предложить – так милости просим. А нет – так нет.

   Посмотреть на мельницу он был не прочь, пока мастер пьёт, всё равно работы не будет. В Генплане водяные машины стояли где-то сбоку, как не обеспечивающие круглогодичную работу. Более того, они и простаивали именно тогда, когда крестьяне были свободны. Но мало ли как дело повернётся, в теме всё равно надо быть. Но просто ходить и смотреть – это неправильно. Надо что-то содрать с монаха за услуги.

   – Давайте, святой отец, решайте. Время – деньги.

   – Хорошо. Пойдёмте, что здесь стоять. А по дороге вы всё объясните. Почему всё-таки стан произведёт вдвое полотна?

   По традиции иеромонахи Лукиановой Пустыни вели богослужения в храмах Свято-Успенского монастыря, так что отец Онуфрий имел хорошие отношения с матушкой Манефой, келариней. Он быстро сочинил в голове цепочку. У матушки есть артель столяров, у отца Онуфрия есть мельница, куда повезут монастырское зерно, и, если дать келарине послабление за помол, то можно взять у неё столяров, сделать этому механику стан, а механик починит мельницу. Всё логично. И потом посмотреть, что получится, возможно, имеет смысл такие же станы сделать себе, и может, удастся убедить и саму матушку Манефу о пользе новых станов. У неё последнее время тоже не очень хорошо с людьми.

   – Я сейчас поговорю с матушкой Манефой, так платой за ремонт мельницы может стать работа её мастеров. И они сделают тебе стан, – продолжал плести свои тенета отец Онуфрий.

   – Я, – ответил Саша, – не обещал, что починю мельницу. Я обещал посмотреть, можно ли её починить. И, если можно, то объяснить, как. И потратить на это своё драгоценное время. Так что давайте исходить из этого. Думайте о том, что я, вместо того, чтобы заниматься своей работой, буду заниматься вашими делами. Это не есть гут.

   И вот тут Саша, вместо того, чтобы продолжать давить и выколачивать из монаха неизвестно что, внезапно решил пойти ему навстречу. В голове его забрезжила пока какая-то мысль, ещё не оформившаяся окончательно, на уровне весьма зыбкого интуитивного просвета.

   – Но я всё-таки съезжу на мельницу. Питание, проживание – за ваш счёт, – уточнил он, – потом я с вас за это что-нибудь потребую, но это будет потом. Когда точно буду знать, что мельницу починим. И, если всё-таки починим, то артель будет на меня работать, пока мы не сделаем два стана.

   – Хорошо, – обрадовался отец Онуфрий внезапной Сашиной уступчивости, – вот мы и пришли.

   Они вошли на территорию монастыря. Саша как-то не удосужился в своё время съездить в Александров, но в Суздале был, поэтому его не сильно удивила открывшаяся картина. Ну что? Забор, храмы, казармы. И монахини. Много монахинь.*

   ________ ___

   ^{* – в тот момент 400}

   Отец Онуфрий велел Саше далеко не уходить, а сам улетел куда-то вдаль. Саша поглазел по сторонам, побродил меж построек. Прошёл почти час, а может больше. Саша в уже думал, где бы перехватить корку хлеба, как примчался отец Онуфрий.

   – Пойдём в трапезную, нас накормят, – сказал он Саше, – я поговорил с матушкой Манефой. Она даст тебе мастеров.

   Сколько это стоило отцу Онуфрию, Сашу мало волновало. "Пусть хоть натурой расплачивается", – подумал он, а сам соображал, его решение – это шаг вперёд или два шага назад? Потом всё-таки посчитал, что доступ к монастырским мастерским – это очень неплохо. Нет худа без добра, этот однозначно. Диалектика-с, не хрен собачий. Главное теперь – починить мельницу.

   – Давайте уточним порядок работ, – предложил Саша.

   Они уточняли недолго. Порядок найма рабочей силы носил вполне упорядоченный характер. Сколько работник получает деньгами, сколько натурой и харчами, что следует за провоз и проживание. Когда расчёт, каков задаток. Какие объёмы работ, за какой срок. Этому Сашу научил Трифон, во время КМБ, как Костя называл недельный курс обживания. Мужики каждую зиму уходили на отхожий промысел и знали все нюансы.

   Идти надо было за пятнадцать вёрст, на речку Малый Киржач, где, собственно та мельница и находилась. Саша было дёрнулся идти домой, сообщить своим, что исчезнет на неделю-две, чтобы не волновались, но и тут отец Онуфрий распорядился. В Романово послали послушника, а Саше предложили келью в странноприимном доме. Харчеваться в монастырской трапезной, вместе с другими паломниками. Сказать, что Саша был в восторге от монастырской еды, так нет. Несмотря на то, что пост кончился, кормили всё равно без мяса. А и то верно. Ходють тут всякие, кормятся за чужой счёт

   Вышли они на рассвете, сразу после того, как отец Онуфрий отстоял заутреню. Саша в храм не пошёл, отчего брат келарь начал Сашу лечить.

   – А я не крещён, – спокойно заявил Шубин, – меня отец Фёдор до крещения не допускает.

   Отцу Онуфрию скакать верхом было не по сану, Саша так и не привык к лошади, предпочитая, если возможно, ходить пешком. Шаг брата келаря был размашистый, привычный к дальним переходам, но и Санёк не отставал. Так они и шагали по горам, полям и долам, а Сашка травил истории из будущей Русской Америки.

   Рассказал брату келарю байку про отца Гермогена, который принял от рук дикарей мученическую, однозначно, смерть.

   – И храм божий спалили, что в Клондайке, – добавил для правдоподобности Саша, – пятиглавый, собранный без единого гвоздя. Навахо, это по-русски значит воры. Ну, они воры и разбойники и есть.

   И никак иначе, без всяких скидок на ментальность и трудные жизненные обстоятельства. Он уже настолько заврался, что начал всё, выдуманное им же, принимать за чистую правду, оттого его речи выглядели исключительно правдоподобно. Крохи воспоминаний из Фенимора Купера, фильмов про индейцев, и даже фантастических романов – всё шло в ход. Но он не переходил грань, что отличала бы благородный вымысел от бессовестного вранья. Всё было прекрасно в славной Америке, разве что не летали дирижабли и не строчили пулемёты. А так всё было. Прямо земля обетованная. Золото, к примеру, в отрогах Кордильер просто под ногами валяется.