Текст книги "Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)"

Автор книги: Виктор Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

   __________ _________

   ^{* – Саша не знает, кто написал рассказ «Муму».}

   Герасим выдал ребятам три просторные полотняные рубахи – первые в этом времени вещественные артефакты. Ткань была похожа на до предела застиранную брезентуху, как по фактуре, так и по телесным ощущениям. Костя скинул с себя лёгкую куртку и начал натягивать новую одежду. Ярослав увидел на нём, поверх тельняшки, сбрую с подмышечной кобурой и спросил:

   – Это что, а? Ты так на охоту ездишь?

   – Я всегда так езжу, – ничуть не смутившись, ответил Костя, – наша служба и опасна и трудна. Нечаянности подстерегают нас на каждом шагу, и долг каждого гражданина – встретить их во всеоружии.

   Слава понял, что Костя опять из него дурачка делает, и правды не говорит. Он упаковал рюкзак, закинул его в телегу. Через плечо закинул себе главную драгоценность – сумку с ноутбуком и тетрадями.

   Ещё раз пробежались по поляне, вокруг дуба и собрали в костёр все материальные следы своего присутствия. Саша на прощание залил костёр, кинул котелок в телегу и они тронулись. Вперёд, к человечеству. Рядом с телегой трусила Белка.

   Глава 3

   Парни глазеют по сторонам и преют. Первые шаги в новой жизни. Подписание Конвенции.

   ^{«В Александровой слободе всех сел и деревень крестьяне податьми дворцовыми через меру их гораздо неосмотрительно от главных правителей слободы той обложены и отягчены; уже множество беглецов и пустоты явилося; и в слободе не токмо в селах и деревнях не крестьянские, но нищенские прямые имеют свои дворы; к тому ж и не без нападочных тягостей к собственной своей, а не ко дворцовой прибыли». (Соловьёв С.М.)}

   ^{По описанию Болотова, дом его в указанное время состоит из «одной большой комнаты (угловой), маленькой рядом, с несколькими сенями, кладовыми и чёрной горничкой, при обстановке, состоящей из двух простых дубовых столов, лавок и скамей, нескольких старинных стульев, шкафчика и кровати».}

   Всего того леса было километра полтора, не больше. Зато до, собственно, села Романова, пришлось изрядно пройтись. По просёлку, по кромке леса, вдоль скошенных лугов со стогами сена. Костя крутил головой, пытаясь понять, как же они вчера проехали к реке – и не узнавал ровным счётом ничего. Похоже, с этим переносом всё было гораздо сложнее, чем он думал поначалу. «Ладно», – успокоил он себя, – «примем по факту. Пытаться понять такие мистические завороты просто бесполезно». Первая мысль, пробежаться по своим следам и спалить к едрене фене тот чурбан с рожей, чтоб впредь неповадно было, угасла. Только вот от этих рассуждений следовал весьма неприятный вывод: что они оказались игрушками в руках Высших Сил или крайне высокотехнологичных инопланетных монстров, и что ещё более неприятное, повлиять на этот процесс они никак не могли, и цели этого бесчеловечного эксперимента были неизвестны. Гадать же на бараньих потрохах, кофейной гуще, а так же пытаться заглянуть за Кромку в поисках истины, подобно тунгусскому шаману, Костя не собирался. Оставалось только приспосабливаться к обстановке и, по мере возможности, постараться получить от этого удовольствие.

   Саша со Славой просто таращились на удивительные картины крестьянской жизни. Лапти, онучи, соха, лошадь в упряжке. Телега. Навоз. Навоз отдельно, и запах навоза – тоже отдельно. Слева, на поле, недалеко от дороги пахал землю одинокий крестьянин. Остановился, стал смотреть на проезжающих. Не сумев правильно понять, что это за люди, на всякий случай снял шапку и неуверенно поклонился. Саша хотел крикнуть: "И вам здравствуйте", но смутился своего порыва. Он испытывал некоторое огорчение, что они вот так, не подготовившись капитально, попали в этот удивительный мир. Но кто ж знал-то? Поэтому поначалу они молчали и просто смотрели. И мысли у всех были разные. Большей частью невесёлые.

   – Сашок, а Сашок, – обратился к Шубину Костя, – ты никак в грех уныния впасть хочешь?

   На Сашином лице именно это и было написано. То есть, вселенское уныние от того, что все перспективы выглядели настолько туманными, что стоило говорить об отсутствии перспектив, как таковых.

   – Я, Костя, думаю вот.

   – А ты меньше думай. Примерно как я. И знаешь, слазь-ка с телеги, мышечные нагрузки – лучший способ мыслить позитивно, – ответил Константин. – Ты эта, если твои представления о действительности не совпадают с действительностью, меняй действительность!

   Он как-то ловко поддел Сашину ногу, что тому поневоле пришлось спрыгнуть с телеги. Широким шагом, в ногу, они потопали вперёд. И действительно, мысли куда-то стали улетучиваться, захотелось пить, солнышко хорошо грело лысину и пессимизм начал растворяться. От окончательного сумасшествия его берегло только то, что унывать более двадцати минут подряд он не был способен физически.

   Сзади пыхтел Слава, упорно не желающий освободить свои плечи от сумки. Он тоже думал, и его мысли были едва ли не горше Сашиных. Потому что он был просто историк, интеллигент в четвёртом поколении, чьи предки тоже были историками, профессорами и всякое такое. В общем, очень известными и уважаемыми, в узких научных кругах, людьми. Но гвоздя забить не умели, а лампочку в люстре меняли всей семьёй. И Ярослав тоже. Оттого ценность его в феодально-крепостнической России стремительно приближалась если не к отрицательным значениям, то к нулю точно. Но Слава решил не сдаваться. Никогда и не при каких обстоятельствах. Надо будет, думал он, научусь пахать. Невелика проблема. А вот проблемой было то, кому и на каких условиях можно было продать свои знания, или же каким-то образом пустить их на благо самих себя. Единственной радостью было то, что теперь он мог бы наблюдать воочию всю ту историю, на которую положил всю свою жизнь. Краем уха он услышал разговор Кости и Саши:

   – Ты хоть знаешь, где находится стреха? А я знаю. Там моя прабабка от прадеда спрятала деньги и забыла где. Потом, когда реформа шестьдесят первого года прошла, случайно и нашла их. Ох и ругалась. Давай, обновляй лексический запас. Рига, гумно, овин, плетень, околица, журавль, борона. Кстати, между нами, молоко нынче не в тетрапаках на деревьях растёт, а из-под коровы его добывают. А хлеб – пекут!

   Костя откровенно издевался, пользуясь тем, что только он один имел хоть какое-то представление о жизни в деревне, хоть изрядно истёршееся за давностью лет.

   – В русской печи, имей в виду, есть место, которое называется хайло. Кстати, брателла, шапчонку-то надень. Нынче без шапки только фрики, эпатирующие общество, ходят. Выражение "опростоволоситься" слышал? Это как раз про тебя.

   Слава же знал, к примеру, слово "недоуздок", но это слово для него не несло никакой смысловой нагрузки, так же, как и шлея, которая попала под хвост, и ещё много-много чего, А некоторых названий и не знал вовсе. Или же они вышли из употребления лет так пятьдесят, если не больше, назад, или же потому, что круг его интересов лежал совсем в другой плоскости. Чем лошадь отличается от кобылы, а конь от мерина? И здесь нет интернета с его вездесущей википедией, чтобы быстренько щёлкнуть мышкой и получить хотя бы минимальное представление по какому-нибудь вопросу. Только сейчас до него стал доходить весь ужас того положения, в которое они попали. Саша оказался прав: они будут разговаривать с местными на разных языках.

   Однако заниматься самоедством стало поздно. Они проехали погост с маленькой, почти игрушечной часовней, и въехали в село*. Герасим перекрестился на появившуюся маковку церкви, Слава и Саша это момент пропустили, а Костя сразу же подумал: "Палимся. Уже палимся", и тоже перекрестился.

   На первый взгляд, село, как село. Два ряда подворий и посредине улица. Если бы ребята что-нибудь понимали в сельской архитектуре, они, может быть, и сделали какие-то выводы, насчёт отличия деревни сегодняшней от деревни завтрашней. Однако среди них таких специалистов не оказалось. Дома, как дома, откровенных руин нет, и вросших в землю по самые уши полуземлянок тоже. Может быть, позже и найдутся, но на виду таковых не имелось. Всего дворов в первой половине села было около десяти, по пять с каждой стороны улицы. Деревянная церковь в центре, а напротив неё – господский дом, дальше снова дома.

   ______________ ________

   ^{* – По стат. Сборнику 1863 г. дворов 27, мужеского полу жителей – 84, женского – 104, Церковь Воскресения Словущего, от уездного центра – 8 вёрст.}

   Ошеломительным ударом по представлениям о помещиках стало их прибытие в усадьбу. Они, то есть Саша с Костей, как-то иначе представляли себе помещичий дом. Ну, на самый крайний случай, хотя бы, как в Абрамцево, бог с ними, Юсуповскими дворцами, но то, что он увидели, никак не тянуло на дворянское гнездо. Ярослав же хотя бы, пусть даже чисто умозрительно, представлял себе как общую ситуацию в стране, так и положение помещиков в это время.

   Изба, может быть, большая, чем избы крестьянские, наверняка знавала лучшие времена. Основное, что от всех прочих изб её отличало – наличие стёкол в двух невеликих, выходивших на улицу, окнах. Крыша, крытая дранкой, уже покрылась лишайником, однако сруб стоял ровно, а двустворчатые двери в сени плотно закрыты. Наличники на окнах чудной красоты резьбы соседствовали с такими же ламбрекенами. По двору бродили куры, под забором валялась тощая, как велосипед, свинья, коза тянулась через ограду к ветвям яблони, с целью нанести ей непоправимый ущерб.

   Белка быстро обежала двор, обнюхала всё, что надо, цапнула за ляжку козу, и улеглась возле крыльца. Герасим остановил телегу, начал отворять ворота слева от дома, чтобы загнать транспорт во двор. Ребята начали выгружать своё имущество. Из дома вышла Анна Ефимовна, начала распоряжаться, что куда нести и где складывать. Она стояла на крыльце, за её подол держался босой мальчонка лет четырёх, в балахоне до пят. Герасим увёл лошадь куда-то на задворки и окончательно исчез из поля зрения.

   Слава сразу же заметил, а он не мог не заметить, что Анна за текущей суетой имеет вид несколько расстроенный, и даже глаза её, если не со слезами, то явно покрасневшие. Он бросил всё и подошёл к ней:

   – Анна Ефимовна, что с вами? Почему у вас такой расстроенный вид? У вас горе? Неприятности?

   Анна тяжело вздохнула:

   – Батюшка совсем плох. Уж не знаю, боюсь, отойдёт сегодня, в горячке весь, отца Фёдора зовёт.

   К разговору подключился Костя:

   – Что ж вы нам сразу не сказали? Ведите, может и мы на что сгодимся?

   – Господи, а вы-то чем поможете, – всхлипнула она, чуть снова не залившись слезами, но, тем не менее, провела ребят вглубь дома.

   По пути она вкратце объяснила что к чему:

   – Бродили* с мужиками, а потом и слёг с горячкой.

   – Ох, блин... – заявил Костя, – ну и запашок.

   Действительно, в мрачной комнате, с мелкими окошками, затянутыми бычьим пузырём, застоявшийся воздух пах болезнью, чем-то кислым и гнилостным. Под тёмными образами в красном углу едва теплилась лампадка. В кровати под одеялом лежал отец Анны.

   _____________ ___

   ^{* – таскали бредень по речке, с целью вылова рыбы.}

   – Так, – взял власть в свои руки Константин, – А ну-ка все в сторону.

   Он подошёл к мужчине, потрогал лоб. Горячка, она самая, в чистом виде, температура градусов под сорок. Лоб больного был покрыт испариной, дыхание частое и неглубокое, с хрипами. Все признаки воспаления лёгких, тут думать нечего. Впрочем, если это было что-то другое, лечение Костя провёл бы всё равно то же самое – лекарств у него был минимум. Главное, это не оспа, не чума и не холера, а так, глядишь, старик и выкарабкается.

   – Кто таков? – слабым голосом спросил отец, едва приоткрыв глаза.

   – Лекарь, – ответил Костя, – настоящий.

   – А, коновал! Я велел отца Фёдора привести. Анна где?

   – Ща лечиться будем. Батюшка чуть позже подойдёт. Послали за ним, – не мигнув глазом, соврал Костя, – Анна Ефимовна, нужно воды ковшик.

   "Силён мужик", – подумал Костя, – "одной ногой в могиле, а хватка – будь здоров". Он вышел из комнаты, вытолкав из неё Сашу, Славу и какую-то девку. Из бокового кармана рюкзака достал две оранжевые пластиковые плоские коробочки, покрутил в руках и засунул обратно. Вытащил жестяную коробку, открыл её и вынул оттуда блистер и белую упаковку с таблетками. Из блистера выдавил одну капсулу, подумал, выдавил ещё одну. Приготовил таблетки. Анна поднесла ковш с водой.

   – Что это? – прохрипел старик, пытаясь отодвинуться от Кости.

   – Пейте, пейте, папаша, – ответил тот, – лекарство это. Парацетамол называется.

   Затолкал капсулы ему в рот и дал запить водой. Отец начал было сопротивляться, но оказался совсем слаб. Костя втиснул ему ещё таблетку и заставил выпить.

   – Пейте, пейте. Вот и хорошо, вот и славненько. Отдыхайте.

   Он взял под руку Анну и вывел из комнаты.

   – Анна Ефимовна, через полчаса примерно, у вашего батюшки... э-э-э, – он хотел сказать, "спадёт температура", но быстро исправился, – горячка кончится, батюшка покроется обильным потом.. Надо будет его переодеть в чистое и сухое. И горенку проветрить надо, слишком там дух болезненный.

   – Хорошо, Константин Иванович, сейчас всё сделаем. А вы и вправду лекарь?

   – Нет, я не лекарь. Так, нахватался вершков, – тут Костя ничуть не соврал, – и никому не говорите, как мы лечили отца. Часа через два всё станет ясно, но я думаю, поправится.

   – Глашка! Глашка, где тебя носит, окаянная! – Анна Ефимовна с ходу занялась исполнением указаний доброго доктора, – истопи печь немедля, да соломой!

   Примчалась та самая девка, Костя бросил на неё быстрый взгляд: молода, да пригожа, только лицо её портили несколько оспин. Начала суетиться, похоже, не зная, за что хвататься.

   – Соломой печь протопи, – ещё раз пояснила Анна Ефимовна, – а где Ванятка?

   – С гостями на заднем крыльце. Балуют оне его, сладостями кормят, а обеда не было ещё, – нажаловалась Глафира, не забыв стрельнуть на Костю глазами.

   – А к обеду что готово? У нас гости, не видишь?

   – Так я сейчас Фроську с Маруськой позову, быстро спроворим. А что за гости, барыня? – понизив голос, спросила Глашка, – иноземыя?

   – Я тебе поговорю сейчас! А ну шевелись!

   Девка улетела исполнять дела, видать, иногда Анна Ефимовна давала дворне прикурить. Но и Глашку понять можно, надо же немедля своим подружкам сообщить горячую новость, что к барам приехали иноземцы! Похоже, тайну прибытия соблюсти не удастся. И теперь вопрос легенды вставал ребром.

   Костя прошёл через дом, к слову, невеликий, и вышел на заднее крыльцо. Саша и Слава сидели на лавках возле стола, вкопанного в землю, в небольшом палисаде, возле летней кухни. Они меланхолически смотрели на бродящих по двору кур. Рядом с ними толокся малец, похоже, сын хозяйки. Подбородок его измазан шоколадом, понятно, что добрые дяденьки угостили мальчишку. Костя с Анной подошли к ним.

   – Мы чужие на этом празднике жизни, – сообщил Косте Саша.

   Слава пробормотал, не отрывая взгляда от Анны: "Чистейшей прелести чистейший образец... ". Она услышала эти слова и слегка зарделась.

   – Анна Ефимовна, – обратился к ней Саша, – а Герасим-то куда делся?

   – Он вам нужен? Он в поле пошёл. А вещи ваши покамест в телеге. Потом Глашка вам комнату покажет, куда сложить

   Саша спросил:

   – А можно я на сеновале буду спать?

   Удивлению Анны не было предела:

   – На сеновале? Отчего же нельзя. Раз вам так хочется, то конечно.

   – Мне ничего не надо. У меня спальник есть, я в нем буду спать.

   Тут из-за плеча хозяйки нарисовалась девка:

   – Барыня, которого петушка велите ощипать?

   Женщины удалились выбирать, кого сегодня съесть, а Костя сел на лавку и спросил мальца:

   – Тебя как звать-величать?

   – Иан Инисаич! – гордо ответил ребёнок.

   – А! Иван Денисович! А ты чей? Мамкин или тятькин?

   – Мамкин.

   – А тятька где?

   – Помел, у меня только дедка остался, и мамка. Дедка тоже помьёт сёдня.

   – Не помрёт, – уверенно ответил ему Костя, – сходи-ка проведай его, может ему воды надо попить или ещё чего.

   Костя вздохнул. Как-то не по-человечески всё это. Народ мрёт, а ребёнок об этом говорит спокойно.

   Глашка прокралась вдоль забора, поймала молодого петуха и ловко свернула ему шею.

   – Сань, ты что это на сеновал? – спросил Слава.

   – Боюсь я. Клопы там, блохи в доме. Вши, может быть.

   – Ну да, логично. Интересно, баня есть здесь? Или надо было в речке мыться?

   – Потом узнаем. Вопрос другой, что нам с нашим инкогнитом делать? – спросил Костя у приятелей, – и как долго мы можем пользоваться гостеприимством хозяев.

   – Я думаю, надо Анне сказать, – ответил Ярослав, – и у неё же узнать варианты. Мне она показалась женщиной практической, без истерик.

   – А дед что скажет? Хозяин вроде он? Нынче с этим сурово. Поперёк батьки никто не пойдёт, – сказал Костя.

   – Вот у Анны и узнаем. А деду ничего не скажем. Пока. Потом, может быть. Обнюхаемся, то да сё.

   – Ты Саня? Твоё мнение?

   – Я тоже, за.

   – Тогда вопрос третий. Чем на жисть будем зарабатывать? Скоро зима, лето красное пропела, оглянуться не успела. Грешно на шее у хозяев сидеть. Мы сегодня чушь болтали, исключительно, мне сдаётся, от психологического шока, – продолжил заседание Константин.

   Саша согласился.

   – Точна-точна. Да ещё выпили чутка. Всё! Водку использовать только для экстраординарных случаев: крестины, свадьба, похороны. Медицина и подкуп должностных лиц. Больше никуда.

   – Хорошо. Принимается. Славик, ноут когда включишь?

   – Когда определимся, что там искать. Пять часов, это предел его работы. За это время надо найти что-то и переписать на бумагу. Кстати, бумаги тоже с гулькин хрен, авторучки всего три. А здесь, что бумага, что чернила – стоят нехилых денег. И писать придётся гусиными перьями, но это я так, на будущее. Так что первый архиважный вопрос – это создание устройства электроснабжения. Чтобы запустить на постоянку ноут.

   Саша ответил:

   – Предлагаю изобрести гальванический элемент и назвать его шубиноэлементом.

   – А почему именно гальванический? – спросил Костя, – может, проще генератор намотать? Медь есть, магниты тоже вроде есть.

   – Теоретически можно. Но есть два нюанса, – изоляция и коллекторы. Я пока плохо представляю себе, как их делать. Но у батареи есть два несомненных плюса – известная ЭДС, это чтобы сдуру ноут не спалить, и лёгкость изготовления. Корыто, купоросное масло, медь и цинк.

   – Ми-и-нуточку! – ответил Слава, – вы будете смеяться, но цинка нет. По крайней мере, ни в Европе, ни в России его ещё не выделили в чистом виде. Впрочем, так же нет хрома, ванадия, никеля и марганца. Где-то мелькала непроверенная инфа, что в Персии уже знают этот металл, но вы ж знаете... что иногда пишут.

   – Я же говорил, что мы в дикости прозябать будем! – начал снова раздражаться Саша.

   – А я тебе с утра ещё говорил, что пора включиться в изменение реальности. Кроме того, может, мы не в своём прошлом, а в альтернативном. И, может, цинк уже есть. Если нет, так надо его сделать. Всего-то проблем! – перебил его Костя.

   – Я, значит, записываю, что искать в первую очередь. Как у персов назывался цинк, и, во-вторых, где у нас в России цинковые месторождения. Что дальше? На чём мы можем подняться? – продолжил Слава. – Стекло, текстиль, металл, кожа, керамика, бытовая химия, сельское хозяйство. Что ещё?

   – Походу, кожа и сельское хозяйство отпадают? Что мы в них соображаем? Давайте смотреть бумагу, фанеру. Валенки, о! Самовар!

   – Медицина. Кстати, господа, а мы ведь не привиты даже от оспы. Не говоря уже про чуму или холеру. Мыло и стиральная машина.

   – И это тоже. Паровые машины. Типография.

   Слава строчил все мысли в тетрадку.

   – Я сейчас записываю в самом общем виде. Потом начнём детально каждый пункт разбирать. Кто тут на систематиков хулу возводил, а? – он глянул на Костю.

   – Да я это так... В эрудиции упражнялся, – посмеялся тот.

   – Может по пивку? Не то прокиснет, это же не водка, – предложил Саша.

   – Обед скоро. Вот там и выпьем. Банки не выкидывать. Нам теперь каждая булавка нужна, – строго окоротил его Костя.

   – Лады, – поспешно согласился Саша, – итак?

   – Итак, – начал Слава, – поговорим о...

   Ни о чём поговорить не удалось. Подошла Анна и пригласила их к столу.

   – Ого, – Костя глянул на свои "Командирские", – два часа сидим. Анна Ефимовна, может, не будем в доме садиться? Глядите, как здесь хорошо. Погода замечательная, комаров нет... почти. Да и поговорить бы нам не мешало. Без лишних ушей.

   – И то верно, – ответила хозяйка, – сейчас прикажу.

   Анна Ефимовна на этот раз от пива не отказалась, что всеми было понято, как доброе предзнаменование. После обеда Анна отправила Глашку кормить деда с ложечки, а ребята, без обиняков, открытым текстом, сообщили откуда прибыли.

   Мысль о вмешательстве высокоразвитых цивилизаций Анну Ефимовну не посетила, и оно, может быть, и к лучшему. Без колебаний сообщила она, что на появление здесь гостей из будущего была воля божья, и никак иначе. Просто иного не могло быть, потому что не могло быть никогда. К этому вопросу она подошла совсем практически, без охов и ахов, расспросов, что нынче носят женщины в Москве и какие в моде шляпки. Нет. Только исключительно с хозяйственной точки зрения.

   Потому что земля находится в запустении, мыслимое ли дело, многие имения стоят впусте, подати непомерны, а взыскивают недоимки методами вовсе зверскими. Селяне поминают, при появлении сборщиков податей, польское нашествие и разорение Киева Мамаем. Тем годом, с божьей помощью, отбились, мужики взялись за дрекольё, когда солдаты за недоимки начали с подворий сводить лошадей. Хорошо, хоть село стоит на отшибе, а не на торговом тракте, а то бы подоспела подмога, и разорили бы село напрочь.

   – В этом году тоже надо отбиться, – вставил Слава, – и подушного не платить, и недоимок тож. В следующем году будет послабление, скостят недоимки-то.

   Далее Анна сделала вывод, что парни здесь появились исключительно ради того, чтобы каким-то образом облегчить жизнь трудовому народу вообще, и ей, Анне Ефимовне, в частности. В её голосе была такая твёрдая и непоколебимая уверенность в их великой миссии, что попахивала тяжеловесным пафосом, в который уже не верили ребята. То есть, если развивать дальше эту мысль, то снова перед ними встал бы вопрос, что и зачем их сюда перенесло. Думать такие мысли – это заведомо переливать из пустого в порожнее. Главного они достигли – Анна не впала ни в священный экстаз, ни в панику с истерикой, и, была, в сущности, готова им помочь. Только вот помощь надо было бы облечь в некую конкретную форму.

   – Анна Ефимовна, – мягко сказал Ярослав, невзначай закрыв её ладонь своей, – божий замысел понять нам не дано в силу его величия. Мы же люди практические, привыкшие делать какое-нибудь дело. Помогите нам по первому времени в вопросах житейских, а мы вам чуть позже, отплатим сторицей.

   Анна Ефимовна руку не убрала. И сказала, что всё, что в её силах, она сделает.

   Поскольку у Анны и Глафиры, как заметили ребята, дел по хозяйству было невпроворот, то они пока женщину оставили в покое и продолжили мозговой штурм. Листок начал обрастать прямоугольниками и квадратиками со стрелочками, поясняющими смежные или зависимые технологии. Получалось кисло и тупиково.

   – Я тебе состав любой марки стали хоть сейчас скажу, – горячился Саша, – с точностью до десятых долей процента. У нас на материаловедении дрючили – мама не горюй. На сопромате и то не так сурово было. Но только и где ты сейчас вольфрам, к примеру, возьмёшь или бериллий? Тот же алюминий? А я даже приблизительно не представляю, откуда они берутся. Понятно, что руда, плавка, то, сё. А я ту руду в глаза не видел. А терминология? Ну ладно, серная кислота – это купоросное масло, а остальное?

   Саша немного слукавил, когда сказал про то, что закончил Бауманку. Он закончил её с отличием. Во-первых, учёба ему давалась на удивление легко. Во-вторых, это было связано с его неоднозначными отношениями с отцом, человеком непростого, если не сказать, тяжёлого, вплоть до невыносимости, характера. Поимо просто издевательств над родным сыном, он допускал и глумление со смыслом. Ну, Саша, по крайней мере, считал отношение отца к себе издевательством. К примеру, ограничивал выдачу карманных денег до такого прискорбного уровня, что говорить о разгульной студенческой жизни, со шлюхами и блэкджеком, не приходилось. "Была б моя воля, я бы тебя в армию законопатил, чтоб немного поумнел" – говорил отец, это ли не издевательство? Мать, более заботящаяся о себе, нежели о сыне, тем не менее, мало-мало подкидывала ему на жизнь. Не до веселья, прямо сказать, но и эти крохи позволили ему не заботиться о хлебе насущном все годы учёбы. Насчёт работы Саша отца даже и просить не стал, полагая, что вместо тёплого места получил бы очередную порцию унизительных оскорблений. И поэтому ушёл на завод. Наконец, когда отец, посчитав, видимо, что сын его хоть на что-то годен, предложил ему перевестись в свою фирму, то Саша отказался, не желая прощать отцу его издевательств. Поэтому он гордо перешёл в немецкую компанию, и, надо сказать, был там на хорошем счету, с очень приличной, даже по московским меркам, зарплатой. Так что знания его были не только теоретические, а вполне подкреплённые реальной практикой.

   Любая мало-мальски продвинутая технология тащила за собой целый шлейф необходимых изысканий, и, в итоге, превращалась в форменную индустриализацию. Похоже, надо было бы менять всё. Искать новые месторождения, строить новые заводы, готовить новые кадры. Не получалось прогрессорства никак, даже модернизация выглядела сомнительно.

   Наконец Слава затих и уставился невидящим взглядом в небо. Костя с Сашей начали было беспокоиться, но Слава очнулся и сказал:

   – Нет, мы думаем не так, не о том, и не в том порядке. Давайте сначала. Цель обсуждения? Что для нас на сегодня самое главное. Чего мы хотим добиться сразу, чего в среднесрочной перспективе, а что есть цель глобальная.

   – Попасть домой, – мгновенно ответил Саша.

   – Где-то так, – согласился Костя, – но если пути назад нет? Тогда, полагаю, жить долго, счастливо, и, желательно, ни в чём себе не отказывая. В комфорте, разумеется. Но мысль фиксируем.

   – О'кей, – согласился Слава, – тогда из этого и надо исходить, а не строить вавилонских башен. Что для этого нужно?

   – Деньги, деньги и ещё раз деньги, – ответил цитатой Саша.

   – И не только. Стабильность в политическом и экономическом положении страны. Бэкграунд, так сказать, ландшафт для ведения бизнеса. Чтобы из-за войны или внезапного изменения законодательства нас в один прекрасный момент не обобрали как липку. Но с этим на ближайшие сорок лет всё вроде нормально, хотя сам ландшафт мог бы быть и поровнее. В перспективе – необходим выход на придворную камарилью и хорошие отношения с властью.

   – Лепо бяшешь, но не растекайся... В тебе гений бизнес-администрирования помер. Нафига ты историей занимался? – перебил его Костя.

   – Преемственность поколений. Дальше, – прежде Слава за собой особенных ораторских талантов не замечал, а тут как по писаному, – прежде, чем строить металлургический комбинат по производству жести, нужно твёрдо встать на ноги. Твёрдо – это значит иметь стабильный источник дохода. Долго раскачиваться нам нельзя, поэтому... Быстрые деньги может принести либо торговля, либо производство ТНП. Превращаться в офеню я не хочу, доступа в купечество нам пока нет, и не предвидится. Но, как вариант, с известными оговорками, можно поставить в план.

   Слава отхлебнул ещё пива, перевёл дыхание и продолжил:

   – Я, простите, сегодня буду категоричен. Не стану врать, я об этом думал давно и много. Так что не считайте это экспромтом.

   – Давай, не извиняйся. Режь правду-матку, мы тут не барышни кисейные, – поддержал его Саша.

   – Итак. Предлагаю производство ТНП типа текстиль. Полотно льняное, сукно, посконь, шёлк и даже сермяга. Поясняю свою мысль.

   – Давай без пояснений. Мы уловили основную посылку, – перебил Ярослава Саша, – и так понятно, что фундаментом восточных тигров был текстиль. Англии, впрочем, тоже.

   – Да, – добавил Костя, – только про экономику объясни. С чего мы начнём быть текстильными магнатами. И с рынком сбыта.

   – Объясняю. У меня в компе по текстилю всё. Абсолютно. Начиная от чертежей станков, кончая местом расположения всех существующих и будущих мануфактур. Мануфактур тоже всех. И стекло, и железо, и керамика, – Слава волновался, оттого речь его теряла связность, – Так вот, у нас восемь лет до изобретения Кеем летающего челнока и ещё больше – до всех остальных изобретателей: Харгривса, Картрайта, Хайса и прочих. Бушон, Фалькон и Вокансон уже работают, создают фундамент для триумфа Жаккара. И, главное, у меня есть чертежи работающих станков, дешёвых станков. Есть шанс подмять под себя рынок массовым и дешёвым товаром.

   – А мы не пролетим? Как фанера? Покупательная способность основной массы населения – чуть более, чем никакая. Крестьяне живут идеями чучхе – всё производят сами. Зимой делать нечего, вот и прядут, ткут и шьют. А тут мы со своим текстилем. И вообще, каждый помещик – это практически замкнутое натуральное хозяйство. Подняться можно только на госпоставках или на экспорт. И кто нас ждёт с этим экспортом? Кто у нас ткань купит для армии? Уверен, что везде всё уже поделено и без нас, – Саша изобразил определённый скептицизм.

   – Ну, не все помещики такие. Во-первых. А во-вторых, давай проблемы решать по мере их поступления?

   – Нет, не давай. Бизнес-план нужен, иначе ты вложишься в текстиль, а потом прогорим, как шведы под Полтавой. А кушать что будем? – возразил Костя.

   – Продадим что-нибудь. Тем более, вложения небольшие, станки пока что деревянные. Сырьё пока будет бесплатное, у Анны Ефимовны пряжу заберём. Потом прикупим, по ходу дела. Всё равно никаких иных вариантов я не вижу. Варианты-то есть, конечно, только мы к ним не готовы. Из меня ни механик, ни металлург не получится. Саша тоже не гений феодальной экономики. А ты? Пойдёшь к царю полки нового строя изобретать? Так тому царю десять лет, и ему, как пишут, военные парады – похрен. Не вдохновлён он ни флотом, ни армией.

   – Остаётся одно, грабить корованы, – деланно вздохнул Костя.

   – Ты чо, серьёзно что ли? Что за уголовные устремления?

   – Это я так мрачно пошутил. Или поехать в Тулу, новые ружья чиста поизобретать. Можно ещё жениться на богатой вдове. Но это, пожалуй, я оставлю на самый крайний случай. Ну ладно, я твою мысль понял. Ты собрался устраивать революцию.