Текст книги "На всех фронтах"
Автор книги: Виктор Булынкин
Соавторы: Борис Яроцкий,Александр Ткачев,Анатолий Чернышев,Дмитрий Пузь,Юрий Заюнчковский,Иосиф Елькин,Петр Смычагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Здорово, за каким дьяволом тебя сюда занесло? – своеобразно поприветствовал Братчикова знакомый начальник автослужбы дивизии.
– Боюсь, за тем же самым, что и тебя. Небось машины без корма стоят?
Подтянувшись на руках, Владимир заглянул в кузов:
– Да-а… Пустовато.
– Это точно, капитан. Я от своих оторвался незнамо насколько. Рыскаю везде, ищу горючее: кругом хоть шаром покати. Может, у тебя есть?
– Значит, ты без людей, – задумчиво произнес Братчиков. – Это хуже… Ну а в штаб армии можешь сообщить? Твоих-то я обеспечу, но мне помощь нужна – дух вон!
– Чего проще! Родной ты мой, да я это через комдива мигом сделаю. Только уговор дороже денег – моих ты подпускаешь к дойной корове в первую очередь, а?
– Заметано.
Братчиков на скорую руку сочинил донесение начальнику тыла и пожелал офицеру «ни пуха». Грузовик загремел пустыми бочками и, подпрыгивая на колдобинах, исчез, оставив шлейф пыли. Капитан устало потер лицо:
– Кажется, сдвинулись с мертвой точки.
15 сентября
К исходу дня вручную накачали баржу-дочку почти доверху. Все вымотались. От бензинового аромата кружилась голова. Братчиков тоже выдохся, но вида не подавал, подхлестывал всех веселыми окриками, а потом затянул «Катюшу». Ему подтянули – вначале робко, но потихоньку набирая мощь.
Тут концерт пришлось прервать. С берега донеслись автомобильные гудки. Замначальника армейского склада капитан Павлюченко вместе с мотористом – сержантом Толетовым пригнал бензоперекачивающую станцию БПС-ПД-10. Работа пошла бойчее. Пора было всерьез подумать и о хлебе насущном. Как ни крути, а прокормить чертову дюжину – 13 человек – не шуточки. На память пришли овцы, которых недавно капитан с греком спасли с полузатонувшего немецкого транспорта.
Братчиков подозвал сержанта:
– Толетов, ты случаем не вегетарианец? Тогда важность задания поймешь правильно. Есть тут недалече зеленый островок. И пасутся на нем замечательные овцы, спасшиеся от гитлеровского порабощения. Раз немцы сбежали от своего шашлыка, доставь-ка ты десятка полтора этих заблудших овечек на баржу, да заодно о корме побеспокойся.
Толетов поработал не за страх, а за совесть. С котловым довольствием все утряслось, и выдалась свободная минутка. Владимир попросил Павлюченко подменить его и прилег отдохнуть. Кто бы знал, как сладок сон на грязных, жестких тюфяках! Братчиков проспал до следующего утра.
16—19 сентября
С грехом пополам соорудили из подручных средств причал. После «донорской операции» баржи легко отбуксировали к берегу. И пошло-поехало: машины подходили одна за другой, даже образовалась небольшая очередь. Ругань порой возникала, и матерок гулял, но в общем порядок был – бензиновый ручей журчал бесперебойно. За три дня дивизиям и частям 57-й армии и 68-го стрелкового корпуса выдали около 180 тонн горючего – мчитесь машины! Но это было лишь полдела. Главная задача теперь – обеспечить наступление на Белград.
Братчиков куда-то исчез и вскоре вернулся сияющий.
– Контакт с местной властью налажен, – загадочно объявил он.
Результат дипломатической миссии капитана выразился в изобилии необыкновенно вкусного печеного хлеба, овощей и специй. Продуктами команда была обеспечена недели на две с лихвой.
Но что было гораздо существенней – болгарские други раздобыли невесть где почти сотню бочек машинного масла. Павлюченко даже сунул в одну бочку палец, долго принюхивался и чуть не лизнул языком. Затем выдержал паузу и авторитетно подтвердил, что масло не уступает по вязкости автолу «6».
Прибыл старший техник-лейтенант Владимир Тунцов, привез приказ – выдвигаться в район города Видина. Сам он с четырьмя бойцами и сержантом Полувитько заменил Павлюченко. Простились сердечно. На войне ведь не загадывают, доведется ли еще встретиться.
Пришла пора расставаться и со старым греком. Его «Мария» без конца совершала челночные рейсы к немецким баржам по поручению капитана интендантской службы Алексея Неелова из продотдела армии. Немало трофейных грузов выручил Янис. Братчиков оформил на него наградные документы с представлением на медаль «За боевые заслуги».
20—23 сентября
Братчиков оглядел команду и весело спросил:
– Курящие есть? – Заметив оживление, добавил: – С этого дня считайте, что вы добровольно решили расстаться с пагубной привычкой. Вплоть до прибытия на место. А сейчас товарищ Тунцов прочитает вам короткую, но полную личных переживаний лекцию о вреде никотина.
Старший лейтенант прошелся туда-сюда по палубе и обронил первую фразу:
– Курю я с семи лет.
Раздался взрыв хохота, долго не утихавший. Далее Тунцов пообещал никого не развращать личным примером. Словом, объявил, что баржа для некурящих…
Рассудили просто: куда зря мины не разбросают, а засеют судоходный коридор. Поэтому решили держаться золотой середины – плыть меж фарватером и берегом. Но кто сказал, что шальная мина не окажется именно здесь? Гарантий не было. Из двух зол выбрали меньшее.
Где-то под водным покрывалом до поры до времени покачивались на якорях «подарки» союзников вперемешку с немецкими. И отличались они лишь взрывными системами да формой. Магнитная мина – та на дерево и не среагирует, а вот к чему железному так и кинется хищной рыбой. Цельнометаллический корпус наливной баржи для нее лучшая приманка. Мина с механическим взрывателем поджидает жертву, пошевеливая, точно рак-отшельник, антенными усами-проволочками. Прикоснись усы к любому предмету – взметнется водяной столб над рекой.
Одно утешение – длина тросов, поводок, ограничивает радиус действия мин. Лоцманы, надеясь на опыт и чутье, вели караван по запретной для судоходства зоне, рядом с фарватерскими поплавками. Это был единственный шанс не подорваться. Мины наверняка «чуяли» железо и рвались с привязи. Все зависело от длины аркана и того, насколько близко к поплавкам встали на якорь адские машины. Капитан дорого бы дал, чтобы увидеть на экране подводную картину. Но это были напрасные мечты.
Братчиков посмотрел на подаренные матерью золотые часы, верой и правдой служившие ему всю войну. Маленькая стрелка еще не настигла цифру 7, когда «Калимберг» загудел и замер на месте. Идти возле правого берега было нельзя. Волей-неволей надо пересекать фарватер. Такова подлость их маршрута. Вверили себя в руки судьбы. Пронесло!..
– Осталось каких-нибудь 300 километров с хвостиком, – вымученно пошутил Братчиков.
…Обязанности офицеры разделили поровну. Дежурили посменно. На сложных участках фарватера за штурвал вставал Тунцов, а чаще руль просто наглухо закрепляли веревкой. По-стариковски охающий «Калимберг» на стальном тросе тащил баржу, как муравей соломинку-бревно.
Так и двигался странный караван в «неизвестность». Покуда обходились без происшествий. Но как-то не надеялись, что и далее пойдет гладко. Шли вслепую, полагаясь в основном на авось. Где свои, где чужие – неясно. Поэтому все точно сидели на горячих углях: подвоха ждали не отсюда, так оттуда.
Чтобы не угодить на мель, на носу баржи поставили дежурного с шестом и раз за разом промеряли глубину. Уж больно ненадежный поводырь «Калимберг». Осадка у него была гораздо выше, чем у баржи. Там, где буксир мог спокойно пройти, баржа рисковала сесть на брюхо. Лезть же в глубину не прельщало: там вероятность сюрприза стократ увеличивалась. Шла своего рода игра в жмурки со смертью.
Порой мерное течение исподволь убаюкивало сознание, и опасность воспринималась отдаленно, как бы со стороны. «А может, и не так страшен черт, как его малюют, – всплескивалась волна оптимизма, – может, пронесет?» Но подсознательно все жили в постоянном, цепком ожидании чего-то жуткого, непоправимого. Смутная тревога неподвижно повисла в воздухе. И более всего угнетало собственное бессилие.
Владимир никак не мог свыкнуться с положением. Вокруг тишь да гладь. Но вдруг легкий толчок волны, баржа вздрагивает, и сердце судорожно замирает, словно за шиворот попал кусок льда: пульс колотится по-сумасшедшему, рубаха липнет к телу.
В реальность окружающего верилось и не верилось. Все было на грани возможного исчезновения – и гибкие ракиты, спускающиеся к воде, и солнечные зайчики, скачущие по палубе, по металлическим рукавам. Сейчас они есть, а через секунду… Будут?! Кто поручится за это? Владимир гнал от себя черные мысли. Но стоило расслабиться, и воспаленное воображение вновь и вновь рисовало страшную сцену – взрыв, огненный гудящий факел, в котором корежится обшивка баржи…
Скорость была черепашья – всего 2—3 узла в час. Пейзажи в ярких красках экспрессиониста-сентября радовали глаз. Да только не до любований сейчас. Экипаж сильнее волновало, что они словно на ладони и, вздумай кто поупражняться в стрельбе, лучшей мишени не надо. Тут и слепой не промахнется.
На третий день пути их пытались остановить военные в неразличимой издали форме. Они усиленно сигналили, предлагая причалить к берегу. Братчиков, посоветовавшись с Тунцовым, решил не рисковать. В отместку за непослушание неизвестные подняли пальбу: то ли попугать, то ли всерьез – не понять. Пули вжикали над головами, но и на этот раз пронесло.
Выше Никопола болгарский берег сильно порос камышом. В ночной тиши покрякивали утки. Река вырвалась из горловины, стала шире.
24 сентября
С утра пораньше впередсмотрящий доложил Владимиру о приближении прямо по курсу непонятных предметов. Все бросились к борту. Мимо баржи тихо проплывали деревянные повозки, оглобли, обломки какого-то парома, клочки сена и трупы лошадей со вздутыми животами. Сержант Полувитько хозяйски выловил из воды несколько книг и патефон в коробке.
Братчиков почесал в затылке и обратился к Тунцову:
– Чем не иллюстрация к «Медному всаднику»?
Ход резко застопорили. Вроде все яснее ясного – плывут по заминированной реке. Но внезапная встреча с вещественными доказательствами того, что смерть таится где-то рядом, возможно, она за следующим поворотом, а то и ближе, никого не развеселила.
Однако мысль о том, чтобы причалить и спокойно переждать, пока не пройдут тральщики, отметалась напрочь. Надо было двигаться вперед и только вперед. Стали еще более осмотрительными, вдохновлять людей на это не приходилось.
Поразмыслив, офицеры пришли к выводу, что хотя поторапливаться надо, но не стоит спешить на собственные похороны. Поэтому по ночам больше не плыли. Ближе к сумеркам вставали на якорь, не подходя к берегу. Еще неизвестно, мимо скольких не замеченных впотьмах мин они проследовали. Но искушать костлявую дальше не стоило.
Так двигались еще три дня. Все измотались, но никто не роптал. Только тягостное напряжение все нарастало. Лица спутников Братчикова посерели, как при нехватке кислорода, скулы сведены, глаза запали. Охоты играть в беспечность ни у кого не было. Все равно фальшь обнаружилась бы. Чувства у всех предельно обострены, нервы завинчены на последнюю резьбу…
При подходе к городу Лом узнали от местных жителей, что где-то здесь мечется в поисках выхода к своим немецкая моторизованная часть. Береженого бог бережет. И капитан запретил появляться на палубе в военной форме. Если учесть, что другой одежды у солдат не было, то они исхитрялись гулять, щеголяя в исподнем.
После Лома погода стала скверной. Враз сгорело бабье лето. Поскучнело небо, задул ветер, хлынул дождь. В довершение бед ночью, когда они стояли на якоре, их обстреляли. Братчиков выскочил из каюты и дал пару длинных очередей из автомата по вспыхивающим на темном берегу светлякам. Пыла у неизвестных налетчиков поубавилось, и они предпочли замолчать.
Пули пробили две бочки с маслом. Пробоины заткнули деревянными затычками, и инцидент вроде был исчерпан. Но не проходило ощущение, что за ними следят и в любую минуту могут возобновить огонь. «А попадись в обойме одна-разъединственная зажигалка – аутодафе у нас получился бы на зависть инквизиторам», – мелькнула крамольная мысль. И капитан нервно потрогал деревянные пробки.
…Тральщики Дунайской военной речной флотилии настигли их у причала, недалече от города Калафат. Они решительно преградили путь каравану. Прибывшие сердитые морские офицеры, узнав, что́ за груз на барже, поначалу обомлели. Но потом задали чертей Братчикову с Тунцовым.
– С ГСМ по минам?! Самоубийцы! Раков кормить вздумали? То, что вы остались в живых, – случай! Родились в сорочке!..
– Все это так, – покорно кивал головой Братчиков. – Только машины без бензина – груда дров и железа. И вы это отлично знаете. А к победе надо двигаться на всех парах, чтобы смерть опаздывала… И может быть, не напрасно мы своими головами рискуем. К тому же есть такое слово – приказ. Так что не взыщите, братцы. Честно говоря, я бы поменял одну такую прогулку на два круиза в «люксе»…
Братчиков незаметно для себя соврал. Не было такого приказа – плыть по заминированному Дунаю. Ни в устной, ни в письменной форме. И все же Владимир был честен: они действовали, повинуясь приказу совести. Он с товарищами осознавал, что, кроме них, некому обеспечить войска горючим. А единственный путь, по которому можно обеспечить эффективное снабжение, – Дунай.
…Моряки немного поостыли и, рассудив трезво, приказали дальше следовать строго за ними. Караван прибавил в скорости. До Видина дошли за два часа.
– Финита, – сказал тихо Братчиков. – Волосок не оборвался.
Знакомые морские офицеры подрулили к ним на катере и пригласили в гости. На тральщике Владимиру обещали сюрприз и не обманули: восемь мин мерцали тускло и враждебно.
– Все эти игрушки мы выловили, следуя за вами. Раньше не хотелось демонстрировать.
Почти 340 километров по нашпигованной минами реке – немыслимо по меркам мирного времени! Но шла война. И героическое совершалось незаметно и буднично. Может, потому, что будни были героическими?..
Пункт выдачи горючего скрытно организовали в двух-трех километрах ниже Видина. За неделю войсковым частям 57-й армии и Народно-освободительной армии Югославии выдали свыше 400 тонн горючего и много масла… На «доппитание» к бензиновому каравану стали и бронекатера Дунайской флотилии.
Бензина хватило всем сполна. После освобождения Белграда баржу № 734 с остатками горючего передали НОАЮ.
* * *
Наступление началось 28 сентября. После трехдневных напряженных боев войска 68-го стрелкового корпуса во взаимодействии с 75-м стрелковым корпусом и Дунайской военной флотилией завершили разгром группировки противника и заняли город Неготин.
Затем 57-я армия основные усилия перенесла на центральное направление. Решительным выступлением соединения 68-го стрелкового корпуса овладели узлами дорог, опорными пунктами Салаш, Бела-Река, Слатина и центром медной и золоторудной промышленности Югославии – городом Бор, проникнув в глубь обороны противника до 40 километров.
За 12 дней наступления войска 57-й армии продвинулись на направлении главного удара на 130 километров, разгромили совместно с 14-м корпусом НОАЮ немецкую группировку «Сербия». После форсирования реки Велика-Морава были созданы условия для ввода в сражение 4-го гвардейского мехкорпуса. Его ударные силы вместе с 5-й дивизией НОАЮ к вечеру 13 октября за два дня жестоких боев преодолели свыше 80 километров и вышли на южные подступы к Белграду.
20 октября 1944 года, после штурмовых кровопролитных боев, совместными усилиями советских и югославских войск белградский гарнизон фашистов был разгромлен и столица Югославии освобождена. Так закончилась Белградская наступательная операция. Войсками 3-го Украинского фронта было уничтожено и взято в плен около 100 тысяч вражеских солдат и офицеров. Операция проходила в высоких темпах со среднесуточным передвижением подвижных войск более чем на 50 километров.
Всех участников операции Президиум Верховного Совета СССР приказом от 19 июня 1945 года наградил медалью «За освобождение Белграда».
Иосиф Елькин
СЛУЧАЙ С БОРТОМ № 821
На всех многочисленных фронтах, где развернулись кровопролитные сражения, не обходилось без участия военно-транспортной авиации, сформированной Аэрофлотом.
Переброска и высадка воздушных десантов, оперативная доставка к местам сражений воинских пополнений оружия и боеприпасов, организация помощи и военно-техническое снабжение частей, сражающихся в окружении, всесторонняя поддержка партизанского движения, регулярные полеты в глубокие тылы противника, участие в перевозке раненых из полевых госпиталей – далеко не полный перечень работ, выполнявшихся полками и дивизиями Аэрофлота.
Нередко в годы Отечественной войны в авиационных частях имели место случаи, в достоверность которых трудно поверить.
Иногда даже бывалые люди, повидавшие жизнь и прошедшие, как говорят, «огонь, воду и медные трубы», слушая подобные рассказы, открыто выражали свои сомнения, оспаривали утверждения очевидцев и отвергали даже документальные материалы, проникавшие в печать.
Скептики, как правило, считали эти рассказы красивыми сказками и относили их к обычным солдатским байкам, созданным народной фантазией.
Главный контрдовод маловеров – «чудес на свете не бывает»…
Хотелось бы рассказать об одном удивительном героическом полете, выполненном командиром корабля 10-й гвардейской авиатранспортной дивизии Алексеем Трофимовичем Боровским и его экипажем в ночь с 20 на 21 сентября 1943 года.
Этот полет с полным основанием может быть отнесен к разделу действительных чудес.
В ту ночь экипажу Боровского предстояло выполнить беспосадочный полет в глубокий тыл противника для оказания помощи крупному партизанскому отряду, действовавшему в Белоруссии.
Полет выполнялся на двухмоторном транспортном самолете Си-47, не имевшем на борту никакого вооружения.
Пусть не удивляет, что такой сложный и опасный рейс в глубокие тылы противника выполнялся на невооруженном самолете. Это была вынужденная необходимость.
Известно, что весь парк отечественных транспортных самолетов был хорошо вооружен. Три скорострельных пулемета, установленных на каждой транспортной машине, надежно прикрывали ее от нападения истребителей. В состав экипажа обязательно входил бортовой стрелок.
Однако острый недостаток военно-транспортных самолетов принуждал командование привлекать к выполнению боевых заданий самолеты американского производства, получаемые СССР во временное пользование по ленд-лизу.
Союзники поставляли машины в десантно-транспортном варианте без какого-либо вооружения на борту. Больше того, они не разрешали нам дорабатывать свои самолеты и устанавливать на них вооружение.
Вот эти нелепые, коварные правила и порядки, установленные американскими властями, принуждали советских летчиков совершать фронтовые рейсы повышенной опасности на невооруженных самолетах.
Типичным представителем машин этой категории был самолет Боровского Си-47 № 821.
В машину загрузили 16 специально упакованных тюков с боеприпасами, взрывчаткой, минами, медикаментами и другими видами военного имущества.
Круглые сигарообразные тюки имели на своих торцах амортизационные наконечники, смягчающие силу удара о землю. Дополнительно удар смягчали длинные деревянные рейки, прикрепленные к упаковочному тюку по всей его поверхности.
Эти «сигары» сбрасывались с самолетов без парашютов при полете над целью на малой высоте.
Кроме того, на борт своего корабля Алексей Боровской принял важного пассажира – начальника штаба партизанского отряда, которому предназначалась вся загрузка самолета.
При выходе на цель, обозначенную условным расположением костров, пассажир должен был покинуть самолет и с помощью парашюта приземлиться в назначенном месте.
Еще днем, задолго до вылета, самолет Алексея Боровского был тщательно подготовлен к выполнению ответственного задания. Двигатели отрегулированы и опробованы. Баки залиты топливом по самые пробки. Проверена исправность и надежность всех остальных систем и радиооборудования самолета. Загрузка равномерно уложена в грузовом отсеке и прочно закреплена к швартовым кольцам пола и фюзеляжа.
В состав экипажа Боровского входили опытные авиационные специалисты, отлично знающие свое дело: второй пилот Кирилл Гавва, бортмеханик Дмитрий Соснов, штурман Алексей Давыдов, бортрадист Анатолий Труш.
Слаженная работа экипажа и его слетанность были неоднократно проверены выполнением сложных боевых заданий.
К опасному ночному полету заботливо готовили не только самолет. Наиболее сложная часть подготовки легла на плечи начальника штаба и штурмана авиаполка.
Они вместе с командиром корабля тщательно рассмотрели и на крупномасштабных картах проиграли различные варианты прохода самолета через полосу фронта, подбирая наименее опасные участки выхода машины в тыл противника.
В этой штабной игре на картах в расчет принимались не только крупные, но и мелкие, даже мельчайшие факторы, с которыми экипаж мог столкнуться при своем ночном полете.
Тщательно изучались и анализировались метеорологическая обстановка и прогноз погоды на ближайшие сутки не только по трассе полета, но и ожидаемая погода в месте расположения партизанского отряда.
Особенно важно было не допустить ошибок в определении характера и мощности облачности в районах, прилегающих к полосе фронта. Эти данные позволяли правильно решить одну из главных задач штурманской подготовки: каким путем надежнее проскочить опасную зону – «верхом или низом»…
Руководством был избран второй вариант, так как незначительная облачность в районе намеченного коридора не позволяла экипажу маскировать самолет в слое облаков. Боровскому было рекомендовано проходить коридор на бреющем полете, лишая противника возможности использовать для обнаружения машины наземные радиолокационные средства и радиопеленгаторы.
Медленно наступали сумерки, экипаж в полном составе находился у самолета, еще раз внимательно осматривали машину. Подъехал и главный пассажир, сопровождаемый работниками Центрального штаба партизанского движения.
И вот уже машина несется над полосой, шасси убрано, но командир выдерживает самолет у земли и, только набрав скорость, переводит его в угол набора.
Алексей делает круг над аэродромом, тщательно проверяя в полете работу двигателей и всех остальных самолетных систем…
Все в порядке. Боровской два раза переложил машину с крыла на крыло, взял курс на запад и исчез в мутнеющем воздухе наступивших сумерек.
* * *
Советская Армия готовилась к тяжелым боям за освобождение Белоруссии.
Большому транспортному самолету не так-то просто незамеченным проскочить через сильно укрепленные рубежи, созданные немецким командованием по всей пограничной полосе фронта.
Для перехвата и уничтожения транспортных самолетов вся пограничная полоса была опутана сетью радиопеленгаторов.
На каждом прифронтовом аэродроме дежурили на земле и в воздухе отборные группы истребителей, укомплектованные лучшими летчиками люфтваффе.
Однако даже в этой хорошо организованной системе контроля и защиты воздушной пограничной зоны советской разведке удалось обнаружить несколько наиболее слабых участков, через которые можно было проникнуть на захваченную врагом территорию.
Еще в Москве был определен и обозначен воздушный коридор, по которому Боровской был обязан провести свой самолет на бреющем полете.
Через линию фронта коридор пролегал над глухой заболоченной местностью, в удалении от магистральных и рокадных дорог противника.
Задолго до выхода к полосе фронта Боровской начал снижать горизонт полета.
Он строго придерживался намеченного маршрута и подходил к коридору на высоте около 100 метров.
Километров за десять до линии фронта он перевел самолет на режим бреющего полета.
Экипаж притих, все напряженно всматривались в набегавшую темноту.
Второй пилот, Кирилл Гавва, как было условлено, следил за показаниями компаса, высотомера и вариометра.
…Позади уже двадцать минут напряженного полета. Командир переводит машину в режим набора высоты, стрелка высотомера бежит по кругу, отсчитывая сотни набранных метров.
– Кажется, проскочили, – сказал кто-то из экипажа. Все облегченно вздохнули. Самолет постепенно набирал высоту, стрелка высотомера перевалила за 800 метров.
Казалось бы, не было оснований для тревог и беспокойства: все шло хорошо, как и было намечено планом полета.
Наиболее опасную зону прошли благополучно, материальная часть работает безупречно. Ясное, безоблачное небо позволяет вести визуальную ориентировку и постоянно контролировать курс полета.
Между пилотских кресел появился штурман Давыдов, чуть отодвинув в сторону Соснова. Штурман доложил:
– Командир, идем правильно, через три минуты выйдем к городу Лоев. Будем разворачиваться вправо на 40 градусов…
Однако экипажу не удалось выполнить намеченный маневр… Наземные пункты наблюдения вражеской армии засекли самолет Боровского и определили его курс и высоту полета.
Перехватчику не составило особого труда в ночном небе обнаружить транспортный самолет. Машину демаскировали выхлопные коллекторы двигателей, исторгавшие красивое голубовато-красное пламя.
Как тать, подкрался вражеский истребитель к самолету Боровского и, выбрав благоприятный момент, разрядил в него весь боезапас своего бортового оружия. Скорострельная пушка и крупнокалиберные пулеметы нанесли машине Боровского удар сокрушающей силы.
К счастью экипажа, вражеский удар поразил только хвостовой отсек самолета.
Снаряды, пушки и длинные очереди крупнокалиберных пулеметов, как топором, обрубили тросы управления рулями глубины и поворотов, превратили весь хвостовой отсек машины в дырявое решето.
Взрывная волна разрушила перегородку хвостовой части, пробилась в фюзеляж самолета, сорвала с замков большую загрузочную дверь. В грузовой отсек хлынул поток холодного воздуха.
Самолет, опустив нос, всей своей многотонной массой устремился к земле.
Колонка штурвала управления самолетом, связанная с рулем глубины, и педали управления рулем поворота потеряли привычную упругость и превратились в безжизненные рычаги, свободно перемещающиеся в крайние положения, не оказывая ни малейшего влияния на поведение самолета.
«Вот он конец, отлетались», – мелькнуло в голове второго пилота…
В этой безнадежной обстановке считанные секунды отделяли машину и экипаж от неизбежной развязки.
Потерявший управление самолет мчался к земле, с каждой секундой наращивая скорость своего падения.
А вражеский пилот, сделав свое дело, спокойно виражил на высоте, предвкушая завершающий конец своей атаки.
Пилот-перехватчик нетерпеливо ожидал момента, когда транспортный самолет столкнется с землей, когда свершится взрыв, когда в небо взметнутся высокие языки пламени…
…Но катастрофы не произошло.
В этой безысходной обстановке Алексей проявил самообладание и мужество, не дрогнул, не растерялся.
В секунды, подаренные ему судьбой, он продолжал активно бороться, применяя все доступные ему средства для того, чтобы вытащить самолет из крутого угла пикирования и избежать катастрофического удара о землю.
«Может быть, двигатели помогут вытянуть самолет из пикирования?» – мелькнуло в сознании…
Алексей двинул вперед рычаги оборотов и наддува… Однако машина не реагировала на изменение режима двигателей и продолжала свое стремительное падение…
Боровской убрал наддув и обороты, но не отступил. Он нашел еще одну, может быть, последнюю возможность повлиять на исход событий.
Свершилось почти невероятное: уцелевший тросик управления повернул триммер – эту маленькую вспомогательную пластинку руля глубины в крайнее положение, и она заставила руль отклониться в противоположную сторону.
Самолет медленно, как бы нехотя стал поднимать нос и над самой землей вышел из угла пикирования, круто устремился в небо.
Мгновенно экипаж и самолет вошли в полосу тяжелых перегрузок. Могучая сила инерции вдавила людей в сиденья кресел, стало трудно дышать.
Послышался скрип, треск, казалось, у машины вот-вот оборвутся крылья, но запасы прочности, заложенные в конструкцию машины, удержали ее от разрушения.
Счастливая догадка командира корабля и его молниеносная реакция на какую-то долю секунды опередили надвигавшуюся гибельную встречу самолета с землей, а тягчайшая перегрузка, испытанная людьми, была радостным сигналом еще раз отвоеванной жизни.
Между тем, уклонившись от прямого удара о землю, экипаж не избавился от новой грозной опасности, надвигавшейся на поврежденную машину.
Самолет, круто устремившись в небо, с каждой секундой терял скорость. Вот-вот наступит допустимый предел минимальной скорости и самолет сорвется в штопор, ведущий к тому же печальному исходу.
Боровской вновь переводит двигатели на режим взлета и быстро вращает маховичок управления триммером теперь уже от себя.
Машина вновь медленно опускает нос, однако Алексей, работая двигателями и триммером, не позволяет ей перейти в пикирование.
С большим трудом летчику удается установить самолет в режим относительного набора высоты.
Взмокший от напряжения командир корабля ни на секунду не может оторвать своей руки от колесика управления триммером, превратившегося в импровизированный руль глубины.
Удерживать машину в поперечной плоскости помогают элероны: вражеский огонь не повредил механизма их управления.
Однако самолет очень неустойчив, он как бы «поставлен на шило», его невозможно удержать в нормальном полете, машина непрерывно стремится то поднять, то опустить нос.
Боровской сознает трагическое положение людей, находящихся на борту самолета, лишенного основных органов управления. Машина безнадежно повреждена, дальнейший полет невозможен. Нужно спасать людей. У всех членов экипажа и пассажира пристегнуты парашюты. Нужно немедленно покидать самолет.
Но прыгать пока невозможно, нет достаточной высоты полета, нужно набрать хотя бы 450—500 метров, только тогда можно рассчитывать на благополучное приземление.
Приказав экипажу подготовиться к выброске на парашютах, Алексей докладывает Москве: «Огнем противника разрушено управление, покидаем самолет».
Однако он хорошо сознает, что, приказывая покинуть машину над территорией, захваченной врагом, он подвергает весь экипаж и важного пассажира опасности угодить в руки фашистов. Слишком мало надежд укрыться и затаиться во фронтовой полосе, нашпигованной вражескими войсками.
В этой исключительно сложной обстановке Алексей Боровской принимает единственно правильное решение: не покидать поврежденную машину, а попытаться удержать ее в воздухе еще хотя бы десять-пятнадцать минут.
Командир понимает, что каждая минута полета приближает экипаж к районам, где можно уверенно покинуть самолет с гарантией приземления на контролируемой партизанами территории.
Все усилия, вся воля летчика нацелены на борьбу с непослушным самолетом.
Проявляя свой норовистый характер, самолет не подчиняется осторожным и плавным движениям летчика, он упорно не желает двигаться по прямой, малейшее упущение угрожает повторением страшных секунд полета, уже пережитых экипажем.
