Текст книги "Путь голема (СИ)"

Автор книги: Виктор Мурич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Слышал уже. Личность как бы есть, но держава важнее. Обращение и все такое… Ты лучше расскажи, откуда они такие взялись.

Сухов пододвинул к себе очередную кружку и поправил фуражку за козырек.

– Давным-давно был такой себе захолустный мирок. Ничего особенного. Таких тысячи. Была в нем одна изюминка – народец с неким подобием коллективного разума, распределения знаний и сил. И как назло именно они своим коллективным разумом допетрали, что пространство дырявить можно. Сколотили наспех армию, напряглись и пробили канал на крупную торговую планету. И понеслось… Побежденных приобщаем, получая при этом их знания и способности, несогласных в расход. С каждым прорывом народец крутел и крутел. Так и родилась империя. Поначалу они приобщали все население поголовно. Но масштабы росли и уже вскоре приобщались только солдаты.

– Так выходит, что их не остановить?

– Думаю что именно так. Речь даже не в самой империи а процессе. Его уже не остановишь. Они не гнушаются грести бойцов даже из тех миров, которые им не интересны и не входят в их планы. Так Достоевский сюда и попал. Знаешь, лично мне он не нравится, но вызывает уважение. Он уже хрен его знает, какой по счету император, но такой быстрой карьеры не было ни у кого.

Наш разговор прервало многоголосое кваканье, переросшее в скандирование. У нас так обычно орут «шайбу, шайбу», «давай, давай» и «наливай, наливай».

– Требуют, чтобы я спел, – чуть ли не покраснев, сказал Сухов. – Любят заразы. – Ополовинив кружку, он предложил: – Димыч, а давай вдвоем?

–Да ну, – отмахнулся я. – Я с музыкалки не пел.

– А голос был что надо. И слух…

– Опять мысли читаешь?

– Не ломайся. Чай не девочка, – он щелкнул пальцами, и тут же наступила тишина. Необъятная хозяйка лично поднесла музыкальный инструмент и слюняво чмокнула Сухова в лоб.

– Начинай, – вытираясь, скомандовал он, когда она удалилась. – Никак ее не отучу… Нет, нет, подожди. – Он чуть ли не ладонью закрыл мне рот. – Совсем забыл. У меня подарок для тебя есть.

– Подарок?

– Тс-с-с, – приложил палец к губам Сухов, не порть момент. Я кой чего в твоей дыне еще тогда нарыл… Тебе понравится. – Он еще раз щелкнул пальцами.

Из-за прилавка появилась хозяйка с мешком в руках. Заговорщицки улыбаясь, она водрузила его на стол и подмигнула мне. Хорошо хоть тоже в лобик не чмокнула. Каратели одарили ее косыми взглядами и не почувствовав угрозы продолжили трапезу.

– И? – поинтересовался я, глядя на мешок из под картошки, перевязанный пестрой тряпкой, выполняющей роль подарочной ленты.

– Открывай, – потер руки в предвкушении Сухов.

– Не может быть! Трехрядка. С перламутровыми клавишами.

Закинув ремень на правое плечо, я разместил баян на коленях. Чуть потянув мехи, я коснулся перламутровых клавиш. И наступила тишина. Давно забытые ощущения. Я несмело пробежался по клавишам, вспоминая гамму. Пальцы левой руки привычно нащупали вмятинку на басовых кнопках. Баян вздохнул и…

– Что это было? – в полной тишине спросил Сухов.

– Полонез Огинского. Прощание с родиной. Автор покинул родину после подавления восстания, в котором участвовал. Символично, не находишь? Ну что, товарищ красноармеец, поехали?

Он согласно кивнул и впервые за многие годы я, закрыв глаза, запел:

Черный ворон, черный ворон,

Что ты вьешься надо мной?

Ты добычи не добьешься,

Черный ворон я не твой.

Зазвенели струны, вплетаясь в мотив казачьей песни, и голос, так похожий на мой подхватил:

Что ж ты когти распускаешь

Над моею головой?

Иль добычу себе чаешь?

Черный ворон, я не твой!

Оторвались от трапезы мои подружки. Вытирая глаза передником, опустилась на лавку хозяйка. Официантки забыли и про подносы и про клиентов. И клиенты забыли про щипание пышных задниц девок и про выпивку. На цыпочках детина переместился к нам, и присел рядом с Суховым. За его спиной беззвучно образовался еще десяток подобных уголовных личностей.

Сухов подмигнул мне, мол, давай Димыч. И я дал. Все что помнил с тех дано забытых времен. Передернув меха, я затянул во весь голос:

Завяжу смертельну рану

Подаренным мне платком,

А потом с тобой я стану

Говорить все об одном.

Детина шевелит губами, словно стараясь повторить незнакомые слова, а бригада за его спиной… Никогда не думал, что музыка на такое способна.

– Ты хотел армию? Будет тебе армия! – крикнул Сухов.

– Но я…

– Я тебя читаю, – улыбнулся он и ударил по струнам:

Полети в мою сторонку,

Скажи маменьке моей,

Ей скажи, моей любезной,

Что за родину я пал.

Я сделал паузу. Лиля. Тимоха. Прыщ. Ильич. Дайлушка. Вся накопившаяся в душе боль и тоска вырвались через слова:

Отнеси платок кровавый

Милой любушке моей.

Ты скажи – она свободна,

Я женился на другой.

– Что дальше? Зачем мне армия? – спросил я в пол голоса, на очередном проиграше.

– Ты станешь императором.

–Я не хочу!

– У тебя нет выбора. Ты же не хочешь, чтобы они умерли? – крикнул Сухов и подхватил последний куплет:

Взял невесту тиху-скромну

В чистом поле у ручья,

Обвенчальна была схваха-

Сабля вострая моя.

– Грустная песня, – сказал Сухов. – Вот только смысла не пойму.

– Прощальная. Погиб казак.

– Символично.

– Издеваешься?

Очнувшиеся слушатели заглушили его ответ. Нас хлопали по плечам, слюнявили щеки, тянулись кружками, разбрызгивая пену. Хорошо хоть на руках не качали – потолки то низкие. Детина наклонился ко мне и что-то проквакал раз за разом ударяя кулаком по столу и чиркая себя ладонью по шее. Я еле удержался, чтобы не поморщиться от несвежего дыхания фаната. Не понимая ничегошеньки, я приветливо улыбнулся и согласно кивнул. Грохнув кулаками по столу так, что посуда полетела на пол, он вскочил на ноги и закричал. Я даже понять ничего не успел, а мои девочки уже были у него за спиной.

– Стоять! – заорал я. Девушки замерли.

И весь кабак, даже не обративший внимание на чуть не свершившееся убийство заорал вслед за мной. Засверкали в тусклом свете ламп и жалких солнечных лучей с трудом проникающих через немытые стекла клинки. Обнаружив такое количество потенциальных целей, девочки поступили как истинные телохранительницы: обнажив мечи, они мгновенно переместились ко мне. Закрыв меня с боков, они приготовились к бою.

Народ воспринял их поступок как проявление солидарности и заквакал еще громче.

– Ну, вот и все, – крикнул мне на ухо Сухов. – Поздравляю. Ты лидер освободительного движения.

Он что-то проквакал и замахал руками. Фаны не торопясь разошлись по местам. Забулькало пиво. Захрустели кости под никогда не знавшими зубной щетки зубами. Многоголосый хохот заглушил охи-ахи из темноты. Потеряв интерес к происходящему, каратели вернулись к трапезе.

Хозяйка принесла большую тарель мяса с фасолью.

– Повтори еще раз. – попросил я оттирая рукавом лицо. – Надо же так излобзали. Чуть до дырок не протерли.

– Да чего тут повторять, – ловко закинул фасолину Сухов. – Личность ты уже известная. Бой на арене чуть ли не весь город видел. О тебе уже легенды ходят. А теперь еще и такая свита. Да и Ильича многие знали. Не всем нравится политика императора. Старики говорят, раньше лучше было. Смута растет. Понимаешь к чему я?

– Ничего я не понимаю. И если честно ни чего такого выходящего за рамки нашего средневековья я здесь не вижу. Насилие и террор это классические инструменты для удержания доминирующей позиции. Так было всегда. А боги… знаешь все эти истории про добреньких богов и чуть ли не в задницу целующих народ приближенных больше на сказку похожи. Или на утопию. А смута… так люди всегда чем-то недовольны.

– Ты друзей спасти хочешь? – сердито прищурился Сухов. – Мне, как ты понимаешь пофиг что с ними будет. А тебе? Если не хочешь – вали домой.

– Домой, – словно смакуя, повторил я. Забытое слово. А может действительно плюнуть на все и…

– Сбежать, – дополнил мою мысль Сухов. – Не вопрос. Хоть сегодня. Нет, сегодня не успеем. Хоть завтра.

– А это возможно?

– Знаю я тут одну лазейку. В общем, это моя проблема. Ты решай. Выбор за тобой. У тебя три пути.

– Огласите весь список, – я отрицательно махнул девчушке собиравшейся наполнить мою кружку.

– Первое и самое разумное – валишь домой и забываешь обо всем. Будут мучить кошмары – попьешь таблеточек, обратишься к психиатру… и тебя вылечат, – стянул он с головы фуражку. – Второе. Возглавляешь восстание и пытаешься потягаться с империей. Атаман тебе предложение сделал и ты согласился. За этим дядькой сила не малая стоит. Считай пахан местный. С каждого срезанного или снятого с покойника кошелька четвертина его. И не дай бог кто обманет… Недавно одного в здоровенный улей засунули и глиной обмазали…

– Когда это я соглашался?

– Ты думаешь чего все так орали? Он предложил тебе убить всех имперцев. И ты согласился. И девочки твои поддержали, – насмешливо глянул Сухов.

– Но я… я… Меня не правильно поняли. Я совсем не думал… точнее думал, что он о музыке…

– Мне перевести им твои слова? – кивнул он за спину.

Я отрицательно покачал головой. Я боюсь пчел.

– Значит продолжаем. К вам присоединятся недобитые остатки повстанцев. Гонца им я еще вчера вечером послал. Так на всякий случай. Чтоб в курсе были. Народ поднимется…

– Шансы?

– Час. Может два продержитесь. Даже если приличную армию сколотишь, император из других миров гвардейцев и карателей подтянет. Против солдафонов вы может и погеройствуете, а против этих….

– Третий вариант такой же пустой, как и этот?

– Возможно. Ты убьешь императора.

Я расхохотался так, что весь кабак оторвался от своих дел, уставился на меня.

Как только они вернулись к своим делам, Сухов продолжил:

– Один честный поединок и твои друзья на свободе.

– Глупость. Во-первых – император меня пополам порвет даже с голыми руками. Я был героем с фляжкой в кармане… Во-вторых – ты сам говорил, что это внутреннее правило империи. Значит, мне придется стать имперцем, много лет ползти по служебной лестнице и наконец, если повезет умереть от руки императора. К этому времени от моих спутников и костей не останется. И в-третьих – как только я стану имперцем, все мои действия будут направлены на благополучие и развитие империи. Их общественное «Я» не позволит мне отпустить старых врагов.

– Ну, если ты такой умный, думай сам, – обиделся Сухов. Он пересел за соседний стол и присоединился к игре в кости с купчишками. Гремят, сталкиваясь в латунной чашке костяные кубики. Удар о стол и томительное ожидание. Дальше радостные возгласы победителя и чертыхание проигравших. И горстка монет в центре стола переползает к Сухову.

Ковыряясь двузубой вилкой в тарели, я впал в раздумья. Первый вариант, не смотря на всю его соблазнительность, отметаем сразу. Не по-людски это. Мы не всегда ладили, бывало ссорились а Ильич вообще… втянул нас в эту историю. Не смогу я их бросить. Не смогу. Храбрости не хватит потом с кошмарами бороться. Вариант второй… Собрать армию и штурмовать город… Димыч – полководец. Курам на смех. Я даже в компьютерные стратегии толком играть не умел. Мои армии гибли быстро и позорно даже на самых легких уровнях. А тут живые люди. Они пойдут за мной неумехой… даже думать не хочу, что получится. Бойня. Да и какая армия – бандюки, селяне и фанатичные качки. А против нас солдаты, гвардейцы, каратели, драконы и еще какие-то оборотни с зверами припоминаются. И сам император, который целой армии стоит. Шурави чертов. Третий путь… Пусть возьмут меня в солдаты, научусь ругаться матом. Я и учебку не переживу.

Все, вариантов больше нет. И нет времени. Кто знает, когда император казнь учинит. Не сомневаюсь, она будет публичной. Так сказать в назидание…

– Нельзя так много думать, – похлопал меня по спине подсевший Сухов. – Давай споем, а то публика заскучала.

Взяв гитару, он умостился на краю стола, поставив ноги на лавку. Стоило зазвенеть струнам как публика, оставив свои дела, повернулась к нам.

– Не будь букой, – пнул он меня ногой. – Люди ждут. Дай им кусочек своей души. Я тебе даже завидую. Я их наизнанку выворачиваю, но так как ты…

– Это всего лишь песня была, – сдвинул я плечами и потянулся за инструментом.

– Дело не в песне. Дело в душе. Ты когда поешь, то открываешь свою душу для них. Они чувствуют то же что и ты. Боль, тоска…

Пальцы нащупали клавиши. Баян вздохнул

– С твоим настроением только поминальные петь, – хмыкнул Сухов. – Ну да ладно. Пусть обрыдаются.

Ой, мороз, мороз,

Не морозь меня,

Не морозь меня, моего коня.

Не морозь меня, моего коня,

Моего коня белогривого.

Круглолицая некрасивая официантка присела на краешек лавки напротив меня. Она аж рот приоткрыла, ловя каждое слово. Роденовские формы, прикрытые грубым платьем не первой свежести, покачиваются в такт музыке. Поросячьи глазки с бесцветными ресницами безотрывно следят за моими пальцами.

Моего коня белогривого,

У меня жена, ох, ревнивая.

В ложбинке меж необъятных грудей такое неуместное украшение. Молочного цвета полупрозрачный шар в грубом медном обрамлении в виде паутины на потертой цепочке.

Я сбился. Пальцы побежали невпопад. Баян напоследок рявкнул что-то несуразное и затих. Публика недовольно загудела.

– Ты чего? Песня такая душевная…

Я улыбнулся в ответ и вжарил гопак. Загремели, сдвигаемые в стороны столы, и народ понесся в пляс. Грусть и слезы были забыты в один миг. Сухов был прав насчет души. А моя душа пела и ликовала. Такого дикого танца, я даже на свадьбах не видел. Даже на второй день, когда гости забывают, зачем собрались. Каждый гарцевал, как горазд. Стонал под ногами дощатый пол. Шаталась в тяжелых шкафах посуда. Грохнулась с крючка лампа, чуть не устроив пожар. Толстая хозяйка скакала так, что под ней лопнула половица. Бандюки устроили показательный танец с мечами не хуже казаков. Даже Сухов отложив гитару ринулся навприсядки в пляс. Каратели с интересом наблюдали за дебошем, отстукивая ритм ногами. Даже их проняло.

– Хух, ну уморил, – тяжело дыша сказа он, когда я закончил. Заправив за пояс потемневшую от пота гимнастерку, он приложился к кружке. – Аж сердце из груди выпрыгивает. Ты видел, что хозяйка творила. Я боялся, что или кабак развалит или кого затопчет.

– Официантку, которая сидела напротив меня видел?

– Ну?

– Не нукай! Зови сюда!

– Зачем? Понравилась? – он поморщил нос. – Ну и вкус у тебя…

Что-то в моем взгляде заставило его немедленно заткнуться и позвать девушку.

– Садись, – указал я ей на лавку рядом с собой. – Сухов будешь переводчиком.

– А свечку тебе не подержать? Да ладно, ладно, не кипятись. Конечно, буду.

– Скажи, что я хочу купить ее украшение. Сколько оно стоит? – я положил на стол мешочек. От звона монет поросячьи глазки жадно заблестели, потом уставились на меня, и было в них что-то такое, что мне сильно не понравилось.

Девушка квакнула глубоким грудным голосом, подстать телосложению.

Сухов рассмеялся.

– Не повезло тебе Димыч, – сказал он, вытирая фуражкой глаза. – Ой, как не повезло. Ты даже не представляешь!

– Не тяни. Что она хочет?

– Она говорит, что это украшение типа семейная реликвия, и оно не продается… Но..

– Но, она готова отдать его тебе в обмен на сына, – он закрыл лицо руками и затрясся от беззвучного смеха.

– Какого сына? – поползли у меня брови вверх.

– Которого ты ей сварганишь. Не знаю, почему она решила, что это будет обязательно сын… но свечу мне сегодня точно держать. А глядя на нее думаю что не только свечку…

– Ты издеваешься?

– Ни капельки. Она сама так сказала. На кой черт тебе сдалась эта безделушка? – он осекся и хлопнул себя ладонью по лбу. – Вот баран! Как же я сразу не понял. Ну, Димыч ты глазастый!

– А по-другому никак? – сдерживая брезгливое выражение, поинтересовался я.

Словно поняв вопрос, девушка отрицательно завертела головой и сладострастно провела ладонями по грудям. И лицо ее стало приторно-сладким в предвкушении…

– Я не смогу, – я отодвинулся в сторону. – Сухов, я реально не смогу. Меня мутит от одного вида, а как представлю, что она платье снимет.

– Тебе решать. Второго транспортера ты не найдешь. И так считай чудо.

После минутного раздумья я мрачно кивнул. Девушка одарила меня слюнявым поцелуем и, виляя задом двинулась по лестнице вверх.

– Что, прям сейчас? – поник я.

Сухов пододвинул мне кувшин с пивом этак литра на три.

– Хватит? – участливо поинтересовался он. – На вот пожуй. Гадость редкостная, но в твоей ситуации без нее никак. Моментальная дисквалификация.

Я откусил краешек корешка, который он мне протянул.

– Я предупреждал, – сказал он глядя на мои судороги. – Знаешь, Димыч, ты чертовский хороший мужик.

– Издеваешься. Мне и так хреново, а ты подкалываешь.

– Я не о том. На такую жертву ради людей, которых и друзьями не назовешь, которые кидали тебя, пойдет не всякий. Я бы на твоем месте уже давно домой свинтил.

– Не могу, – пробулькал я, давясь пивом.

Сухов заглянул в опустевший кувшин и кивнул:

– Вот и я о том же. Ладно, казанова, удачи на поле боя.

Покачиваясь я двинулся к лестнице. Долог путь на эшафот.

–

– Вставай гомотрахус, – несильно пнули меня в бок.

– Это вместо доброе утро? – проворчал я, потягиваясь до хруста. – Сухов ты? В такую рань? Еще и солнце толком не встало.

– Нет, твоя пышнотелая любовь, – он пнул меня еще раз. – Вставай.

– Не кричи. Голова болит, и тело так ломит, точно вагоны с углем разгружал.

– Не удивительно, – расхохотался Сухов. – Чуть ли не до полуночи разгружал. На первом этаже аж труха с потолка сыпалась. Кстати, голосина у твоей подружки знатная. Может, как-нибудь, дуэтом сбацаете.

И тут в моем измученном похмельем сознании всплыли подробности вчерашнего вечера. Путь на эшафот…

– Господи, – вскочил я с кровати, чуть не повалив Сухова. – Что вчера было? Я… Я все таки… ну это…

– Ты был в ударе! Зал аплодировал стоя. – Сухов кинул в меня тряпкой заменяющей полотенце. – Срам прикрой. А то мне уже страшно. Кто ж знал, что стой-корень ты целиком съешь. Там бы раз на десять хватило. Дорогая, между прочим, штука. Если бы не подружки, всю ночь дежурившие у двери, у тебя были бы и зрители, и команда поддержки, скандирующая речовки соответствующего характера. Нам на Машу наплевать, если есть что наливать. Нет, это из другой оперы. Впрочем, неважно.

– А если серьезно, – осел я на сколоченную из досок лежанку. – Ничего не помню. Воспоминания заканчиваются на пороге комнаты. Дальше словно кто-то киянкой промеж ушей… и темнота… потом ты…

– А если серьезно, то изрядное количество выпивки и передозировка стой-корня превратили тебя в секс-берсеркера. Ты до полуночи терзал девчушку, а она верещала как свинья на бойне. Похоже, пару раз даже пыталась покинуть комнату, но не тут-то было. Нет, поначалу все культурно было – охи, вздохи. А потом тебя понесло. В общем, около полуночи она еле перебирая ногами и держась за перила, сползла вниз с блаженным выражением на лице. Вот и все.

Я обхватил голову руками. Ну и позорище. Отличился Димыч. Как там говорил Сухов – будут слагать легенды…

– Значит так. Кружка пива и завтрак на столе. Восполни потраченные силы и подлечись. Одежда на лавке. – Он сделал паузу и добавил: – Сегодня!

– Так чего же мы сидим? – вскочил я, прикрываясь полотенцем. – Когда? Успеем?

– Два часа после полудня. Глашатай вчера появился после того как ты ушел. Казнь будет публичной. Подробностей не знаю. Разбойники нам помогут но…

– Но?

– Но в бой вступать не будут.

– Ты сам вчера говорил, что…

– Да говорил, но они считают, что твой поступок ничего не изменит, и поэтому зря рисковать не будут. Вот если бы переворот, вот тогда они в первых рядах. На повстанцев тоже не рассчитывай. Не успеют. Далеки северные горы. Ладно, приводи себя в порядок и спускайся вниз. Остальные уже готовы. – Он остановился в дверях и хитро глянул на меня. – У тебя случайно лимона нет?

– Лимона?

– Да понимаешь, нет в этом мире такого фрукта. А то эта буренка своей блаженной улыбкой других баб смущает. Я о тебе забочусь…Чтоб чего не вышло…

Сапог ударился в мигом захлопнувшуюся дверь.

Ополоснувшись ледяной водой над глиняной миской и опрокинув кружку легкого «утреннего» пива, я почувствовал себя куда лучше. Одежда оказалась как раз. Серые брюки из грубой ткани заправлены в высокие сапоги. Серая рубашка с высоким воротом и темный камзол с кольчужной подстежкой. Хитрая штука. Со стороны выглядит как обычная одежда, а на самом деле доспехи. Вот тяжеловат только. Бандитский стилет за голенище сапога. Легкий меч на широкий кожаный пояс с пряжками. И в дополнение серый плащ до пят с глубоким капюшоном.

Остановившись на пороге, я оглядел комнату. Ну да, молодец, самое главное забыл. Прихватив со стола украшение, я вышел за дверь.

–Вы что никогда не спите? – поинтересовался я у своих телохранителей. Они приветственно кивнули и двинулись за мной.

– Дай им это. Пусть оденут, – бросил мне сверток Сухов.

Он щеголял в наряде не то вельможи, не то купца. Бархатная куртка бордового цвета с золотым шитьем. Вместо привычной армейской фуражки шляпа с ярким пером. Кружевные манжеты и воротник дополняли туфли с блестящими пряжками.

Я набросил на девушек такие же, как и у меня плащи.

– Теперь макияж.

– Чего? – отшатнулся я. – Какой еще макияж.

– Эта мазь стягивает кожу, образуя морщины и преображая лицо до неузнаваемости. Потом сотрешь, и все пройдет. Твоя популярность сейчас во вред. И девчонок мажь. В этом мире в сопровождении карателей ходят лишь два человека.

Девушки недовольно принюхались, но безропотно перенесли процедуру. Буквально через минуту воплощения красоты превратились в поморщенных старух.

– Ну и рожа, – рассмеялся, глядя на меня Сухов. – Ладно, пошли.

На улице нас ждали десяток разбойников на лошадях. Присутствовал даже сам детина-атаман. Каратели одним махом оказались в седлах. Я с третьей попытки устроился за спиной Сухова.

Атаман квакнул, и вереницей мы покинули гостеприимную обитель. Из узкого окна высунулась пухлая рука и помахала нам вслед.

Из-за горизонта показался краешек солнечного диска и две луны стыдливо поблекли, при виде старшего брата. Свежий весенний ветер ударил в лицо и крыльями распустил полы плаща. Всадники пришпорили лошадей, и мы устремились навстречу восходящему солнцу.

Начинался новый день чужого для меня мира, и чем он закончится, не знает никто.

–

Работая локтями, и поквакивая на простолюдинов Сухов ледоколом расчищает нам путь к бортику у самой арены. Потеснив пару вельмож, они недовольно глянули, а Сухов приподнял шляпу извиняясь, мы оказались на месте. Каратели недовольно зыркают из-под капюшонов. Людская толкотня им не по душе. Приходится то и дело одергивать их, чтобы не натворили делов. Стоило на минуту отвлечься, как они сломали руку воришке, позарившемуся на мой стилет. Придется теперь ему менять профессию. Я укоризненно покачал головой, и погрозил пальцем девушкам после того как подвывающий воришка канул в толпу. Они сдвинули плечами и ненавязчиво оттеснили от меня пару несколько нетрезвых молодых людей, чей спор был готов перейти в драку. Тяжел хлеб телохранителя.

Со зрительских мест Колизей выглядит не так зловеще как прошлый раз. В общем-то, классический амфитеатр. Ступенями тянутся вверх ряды сидений, заполненные галдящей разношерстной толпой. Круглая арена, отделенная от зрителей высокой стеной. И как всегда, все из стекла. Нависает над белоснежным песком балкон с пустым пока креслом. Зрители то и дело поглядывают в его сторону.

Трибуны переполнены и неспособны вместить желающих увидеть казнь слуг старых богов. Сухов сказал, что император решил не афишировать тему перерожденных богов, чтобы не допустить смуты.

Челноками в людском море снуют лоточнки, продавая всякую всячину. Прослеживается сходство с нашими футбольными матчами. Там самый ходовой товар спиртное и легкий закусон в виде чипсов. Вот и здесь нарасхват идут глиняные кувшинчики и высушенные «до дерева» тоненькие куски острого и соленого мяса.

На трибунах то и дело разгораются споры, местами переходящие в рукоприкладство, тут же пресекаемое солдатами, выстроившимися шеренгами в проходах. Похоже, мнения народа по поводу предстоящего события разделились. И снова как у нас. Одни не могут нахвалиться диктатурой пролетариата, братством, равенством и поднятой целиной, а другие с тоской вспоминают царя-батюшку и кровавое воскресенье, а третьи совок боготворят, не смотря на НКВД, Гулаг и Голодомор, а четвертые за чистоту расы и мировое господство готовы превратить в дым пол Европы. И у каждой стороны свои аргументы. Все правы, но каждый по-своему. Добро, зло. Зло, добро. Тут уж с какой стороны посмотреть. И у каждой стороны свои герои и легенды. Так и здесь император – боги. Нет ни плохих, ни хороших. Все зависит от точки зрения. Все относительно. А мне вообще безразлично. Мне б только своих вытащить. А там пусть аборигены сами разбираются. Не моя это война. Мне противны что одни, что другие.

Часа полтора назад мы были на окраине города. Взмыленных лошадей пришлось оставить, чтобы не бросаться в глаза. Надвинув на лица капюшоны, мы проскользнули в ворота, пока разбойники учинили мнимую потасовку, отвлекшую стражу. А дальше под руководством атамана мы петляли следи оплавившихся руин, проскакивали утыканные клумбами и стирками дворики, продвигались узкими, лабиринтами проулков пока не добрались почти до самого Колизея и не нырнули в окутывавшую его словно пчелиный рой людскую массу.

– Ты зачем мне помогаешь? – тихо спросил я, наклонившись к самому уху Сухова.

– Нашел время, – хмыкнул он.

– А все же.

– Считай, спасибо говорю.

– За что?

– Если бы не ты и твои придурковатые методы я по сей день терзал бы от скуки своих игрушек. А сейчас что ни день – то приключение. А с тобой и вовсе не соскучишься. Ты даже не представляешь, как интересно играть в игру, не зная, чем она закончится. Интрига нервы щиплет, риск… азарт… Да что там говорить, я живу Димыч! Я живу! Мне каждый день в радость! Тебе не понять.

– Тебя могут убить. Я дал тебе свободу, но лишил бессмертия.

– Это и есть самая главная интрига, – улыбнулся Сухов. – Я не знаю, что будет потом. И это заводит.

– Извращенец, – пробормотал я.

– Кто бы говорил.

В ложе появился Император. В черных матовых доспехах и бархатной мантии. Как всегда в окружении гвардейцев. Прогремели фанфары и зрители утихли. Император приветственно поднял руку, и подданные радостно заквакали. Но так поступили далеко не все. Кто-то просто отводил глаза в сторону. У кого-то кулаки сжимались. А были и такие, кто презрительно сплевывал себе под ноги. Пара вельмож, которых мы недавно потеснили, тихо рассмеялись, прикрывая ладонями рты.

Император опустился в кресло и обвел Колизей взглядом. Внутри сразу все сжалось. Народ притих. Вельможи осеклись и потупили глаза.

Повинуясь небрежному взмаху, дверь в стене распахнулась.

– Не дури, – придержал меня за плече Сухов. – Не время.

Морщась от яркого послеобеденного солнца, на арену вышли мои спутники. Перепугано вертит головой по сторонам Прыщ, раз за разом поправляя сползающие очки. Он жалок и сутул. Балахоном колышется рваная футболка. Волочатся по песку не завязанные шнурки. Широко шагает Тимоха, прижимая к себе Лилю. Несмотря на потрепанный вид, он полон решимости, его подруга веры в него. Рука об руку, не глядя по сторонам, идут Ильич и Дайла.

– Дайлушка, – невольно прошептал я.

– Жениться тебе барин надо, – ухмыльнулся Сухов.

И как прошлый раз открылись ниши в стенах.

– Что они делают? – подался я вперед. Черт возьми, что они выбирают? Сухов, ты посмотри, Прыщ и Лиля взяли копья. Они же в два раза длиннее их. Да Прыщ и с мечом управится не мог… Он по жизни в руках тяжелее клавиатуры ничего не держал. А Лиля… Ты посмотри, она еле-еле его держит.

Сухов пнул меня в бок, призывая заткнуться.

Тимоха достал секиру исполинских размеров. Пару раз взмахнул и удовлетворительно кивнул. Выбор Ильича и Дайлы меня добил окончательно.

– Ну, на кой им сетки и кинжалы? Сухов, ты понимаешь, что происходит?

– Не привлекай внимания, – еще раз пнул меня Сухов. – Все нормально…

– Да какой там нормально…

– Заткнись. Ты посмотри, как слаженно действуют твои друзья. Они берут оружие, не задумываясь. А это значит… – он сделал паузу, предлагая мне закончить предложение.

– Что у них помутнение в мозгах после заключения.

– Что у них есть план действий.

На противоположной стороне арены из открывшейся двери показались трое мужчин в набедренных повязках. Крупного телосложения, метра под два ростом с длинными, чуть ли не до колен руками. Сильно выдающиеся вперед нижние челюсти. Глубоко посаженные глаза. Длинные волосы спадают на плечи и густой порослью тянутся по позвоночнику до самого копчика.

– Оборотни, – прокомментировал Сухов. – Император решил побаловать зрителей кровушкой.

– Давай! – потянулся я к мечу. – А то поздно будет.

– Рано.

Публика оживилась. Зазвенели монеты. Зрители делали ставки. Ставки на смерть моих друзей. И здесь всему есть цена.

Нелепо раскачиваясь на коротких толстых ногах, противник двинулся вперед.

Наши сгруппировались. Ильич и Дайла вышли вперед. За их спинами замерли с копьями наперевес трясущийся Прыщ и белая как мел Лиля. Тимоха остался в тылу.

– Каковы ставки?

– Пять к одному.

– Не так уж и плохо, – ободрился я. – Может не такие и страшные эти оборотни.

– Пять к одному, что оборотни закончат на первой атаке.

На ходу опустившись на четвереньки, оборотни рванулись вперед, одновременно превращаясь. Длинные волосатые морды. Косматые гривы темной шерсти. Волчьи пасти, утыканные рядами зубов. Мускулистые лоснящиеся тела цвета кофе с молоком. Крепкие лапы. И когти, если эти костяные клинки, растущие из длинных передних лап, можно назвать когтями.

Ильич и Дайла завертели над головой сети.

Я затаил дыхание. Если бы не Сухов, я бы уже давно был на арене, но красноармеец так прижал меня к бортику, так что даже не шевельнутся.

Два оборотня прыгнули.

Зрители закричали, в ожидании моря крови.

– Давай! – крикнула Дайла.

Две летящие смерти опутали сети. Опутали, но не остановили. Прыщ и Лиля бросились вперед, выставляя копья острием под сорок пять градусов вверх и уперев тупой стороной в землю.

Хруст ломаемого дерева, вой пронзенных оборотней и вопли Прыща, которого привалило тяжелой тушей. Тела оборотней только коснулись земли, а Ильич и Дайла уже вспарывали им животы кинжалами. Белый песок залило черной кровью. Один из оборотней продолжал метаться из стороны в сторону. Волоча по песку внутренности, он обломал лапами торчащее из груди копье и, завывая, пытался выпутаться из сети. Секира оборвала его старанья.

Ильич с Дайлой принялись вытаскивать из-под мертвого оборотня истошно матерящегося Прыща.

Лиля обессилено опустилась на песок. Тимоха нежно коснулся ее волос и двинулся навстречу третьему оборотню.

Колизей перестал дышать. Император недовольно барабанил пальцами по подлокотнику кресла.