Текст книги "Не приходя в сознание"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Да не то чтобы поменял... Перевели...

– Повышение?

– Да, можно и так сказать... Уже больше года.

– Спокойней стало?

– Не сравнить! – засмеялся Мисюк. – Ни тебе нервотрепки, ни беготни...

– Понятно. Подойдите к столу. Вот несколько портретов. Посмотрите, нет ли здесь человека, которого вы знаете, видели, встречали?

– Как же нету, вот он! – короткий палец Мисюка твердо уперся прямо в переносицу Нефедова.

– Где вы его видели? – задал Демин вопрос для протокола.

– Приходит, главное, около недели назад, ведет себя по-хамски, спрашивает...

– Это как – по-хамски?

– Слушай, говорит... И... нехорошее слово сказал. Кочерыжкой обозвал. – Мисюк склонил голову набок и пристально посмотрел Демину в глаза – осознал ли тот оскорбительность этого слова. – Дергачев, говорит, нужен. А тот уж год как съехал. Вернее, я его съехал. Он несколько раз возвращался за вещами, потолковали, то-се, так узнал его новый адрес. На частный дом, говорит, съехал, к старику одному. И фамилию сказал – Жигунов. Я все это длинному выложил. Не стал таить, чтобы... Чтобы не связываться.

Произнести такое количество слов для Мисюка было нелегким делом – он вынул большой свежий платок, видимо, специально прихваченный для напряженной беседы со следователем, вытер лоб и преданно посмотрел на Демина. Давайте, мол, я готов, что вас еще интересует?

– В котором часу он приходил?

– Утром. Часов в десять, я так думаю. Когда мне его описали подробно, я сразу решил – он. Не зря он мне так не понравился. Ох, чреватый человек. Все глазками поигрывает, поигрывает, чтоб, значит, понял я, какой он опасный. А мне чего – я дома. У меня кочерга в углу. Вот она, под рукой. Ткнись. Нет, ты попробуй ткнись! – Мисюк, кажется, до сих пор отвечал Нефедову на оскорбление. – Как он был одет?

– Куртка, синие штаны, шарф...

– Шарф?

– А как же! Пижонский такой, длинный, вокруг шеи завернутый... Не подступись!

– Цвет?!

– Это... зеленый. Да, зеленый.

«Ну, вот, уважаемый, – мысленно обратился Демин к Нефедову. – Дела, как видишь, не стоят на месте. Оказывается, шарфик-то у тебя зелененький. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, у Жигунова вот тоже нашелся зеленый шарф... Посмотрим, что скажут эксперты, чей шарф в родственных отношениях с теми двумя ворсинками на заборе...»

– Каким он вам показался? – спросил Демин у замершего в ожидании следующих вопросов Мисюка.

– Хам он и есть хам. Наглец.

– Это ваше личное к нему отношение. А теперь постарайтесь забыть об этом. На время! – Демин успокаивающе поднял руку, почувствовав, что Мисюк сейчас начнет заверять, что оскорблений он никогда не забудет. – Каким он вам показался? Голодным? Злым? Нетерпеливым? Постарайтесь припомнить.

– Скорее усталым, я так думаю. Он очень огорчился, что не нашел Дергачева. Даже растерялся, начал расспрашивать, где можно того найти...

– Как вы думаете, зачем он искал Дергачева?

– А черт его знает!

– Нет-нет, подождите. Я не спрашиваю, как было на самом деле, этого вы не знаете. Я спрашиваю о другом – как вам показалось? Он хотел за что-то его наказать или мечтал броситься в объятия Дергачеву, соскучился, например... Или от кого-то привет привез? Как показалось?

– Показалось? – охотно подхватил Мисюк. – Сейчас скажу, одну минутку... Значит, так, подходит, стучит, кочерыжкой обзывает, а потом спрашивает... – Мисюк остановившимся взглядом уставился в стенку, пытаясь восстановить образ обидчика. – Это... Я думаю, он без зла спрашивал о Дергачеве. Спросил будто о приятеле, так примерно...

Взглянув на Нефедову, на ее широкий, какой-то мужской, хозяйский шаг, Демин отметил про себя и ее манеру смотреть на собеседника как бы чуть со стороны, сверху, вскинув бровь. Из пяти пальцев руки Нефедова, кажется, пользовалась только тремя, изысканно отбросив мизинец и безымянный в сторону, словно боясь запачкаться. И еще золото. На пальцах, в ушах, на шее. Хотя знала, куда ехала, знала, что не вечерний спектакль ее ожидает. Может быть, она рассчитывала дать утренний спектакль?

– Где ваш сын, Лидия Геннадиевна?

– Сын? Один остался дома. Спит. Вы его имеете в виду?

– Нет, я говорю о вашем старшем сыне, Сергее.

– Могу ли я знать, чем вызван ваш интерес к нему?

– Вы, очевидно, слышали о пожаре?

– Да! Это кошмарная история! Какой ужас! Знаете, в городе такие страшные слухи, что я не решаюсь им верить. Вы наверняка знаете больше. Скажите же мне – что там произошло на самом деле? Говорят, погибли люди?

– Есть основания полагать, что ваш сын имеет к происшедшему какое-то отношение.

– Вы хотите сказать, что он знал погибших?

– Его видели в этом доме.

Нефедова снисходительно посмотрела на следователя, щелчком алого ногтя сбила с рукава пылинку, вздохнула, как бы жалея себя.

– Этого не может быть, – с легкой усталостью проговорила Лидия Геннадиевна. – Больше года его нет в городе. Скажу по секрету, – она наклонилась к следователю, – я сама его выписала.

В кабинет вошел Рожнов, присел к столу.

– Дело в том, Лидия Геннадиевна, – сказал он, – что Сергея видели в городе, в доме Жигунова, накануне происшествия. Судя по вашим словам, сына нет дома?

– Н... нет, – с заминкой произнесла Нефедова, несколько сбитая с толку.

– И вы не знали, что он в городе?

– Нет, хотя... – Нефедова пошевелила ухоженными пальцами, давая понять, что не стоит так уж категорически воспринимать ее «нет». – Знаете, вот сейчас я припоминаю... Какой-то парень бросил мне на улице в том роде... Понимаете, я сделала ему замечание. Он дружил когда-то с Сергеем, бывал у нас... Я полагаю, имела право сделать ему замечание. – Нефедова обращалась к Рожнову, видимо, разговор с ним не так уязвлял ее самолюбие. – А он мне в ответ – смотрите, дескать, за своим сыном. Тогда я подумала, что он сказал это вообще, а теперь...

– Фамилия этого парня?

– Не помню... Не то Савельев, не то Завьялов...

– Постарайтесь вспомнить. Это важно.

– Он живет в доме напротив нашего. Его там все знают... А фамилия... Скорее Савельев.

– Куда уехал ваш сын?

– В документах указано. Я не верю, что вы пригласили меня, не заглянув в документы. – Она усмехнулась.

– Заглянули, – кивнул Рожнов. – И в данный момент, – он посмотрел на часы, – два оперативных работника находятся в воздухе по пути в Архангельск.

– Уже? – искренне удивилась Нефедова, и сразу что-то неуловимо изменилось в ее облике – она стала скромнее. Чуть опустила подбородок, ладошки положила на колени. – Видите ли... Вполне возможно, что там его не найдут.

– Наверняка не найдут, – усмехнулся Рожнов. – Уже коли его видели здесь...

– Зачем же их послали в такую даль? – простодушно спросила Нефедова.

– Необходимо установить, где он жил, как жил, с кем общался, чем увлекался... И так далее. Вряд ли нужно перечислять все детали нашей работы.

– Да-да, конечно... Вы правы... – Стало заметно, что Лидии Геннадиевне гораздо больше лет, нежели это казалось. Косметика, манеры, золото словно бы в один миг потеряли свою силу. – Видите ли, вовсе не исключено, что он там и не жил. – Нефедова исподлобья посмотрела на Рожнова, пытаясь определить, как он отнесется к ее словам.

– Но как же тогда понимать запись в выписной карточке? Там вашей рукой записано, что Сергей отбыл на постоянное местожительство в Архангельск.

– Как бы вам объяснить... Сергей действительно собирался в Архангельск... Одно время. Да, собирался. Как-то в поезде он встретил мужчину, и тот обмолвился, что сам из Архангельска или направляется в Архангельск, во всяком случае, у них в разговоре что-то промелькнуло об этом городе. И мы с мужем подумали, что неплохо бы Сергею туда поехать...

– Это после истории с вытрезвителем?

– Дался вам этот вытрезвитель! Все мы были молоды, всем нам хотелось чего-то необычного... Вы согласны со мной?

– Я не очень четко уловил вашу мысль, – сказал Демин. – Скажите, когда уехал ваш сын?

– Не помню точно, где-то в январе.

– В документах указан один город, а поехал он совсем в другой, – заметил Рожнов.

– Сергей передумал, – холодно пояснила Лидия Геннадиевна. – Он не поехал в Архангельск. Он уехал в соседнюю область, если для вас это так важно.

– Куда именно? – спросил Рожнов.

– В Новоорловск. К тетке. Сестре моего мужа. Я сама отвезла его на вокзал и проследила, чтобы он сел на поезд.

– Вы ему не доверяли?

– Я – мать! – с ноткой оскорбленности произнесла Нефедова.

– Зачем вы внесли в документы о выписке заведомую ложь? – бесстрастно спросил Рожнов. – Зачем вы указали Архангельск, если сами отправили его в другой город?

– Как легко и бездушно вы раскладываете по полочкам святые материнские чувства! – горько воскликнула Нефедова.

Демин не стал говорить ей о том, что бездушие проявила она сама. Зная о том, какой славой пользуется ее сын, Нефедова отправила его к старой беспомощной женщине, у которой своих забот полон рот.

– Ну что ж, Лидия Геннадиевна, будем считать, что положение прояснилось. Осталось проверить ваши показания.

– Как?! Вы мне не верите?! – Она повернулась к Рожнову.

– Видите ли, Лидия Геннадиевна, сейчас не имеет значения, верим мы вам или нет. Совершено преступление. В нем замешан ваш сын...

– Нет, вы что-то путаете! Сережа мог запустить снежок в окно вытрезвителя. Мог. Не отрицаю. Мог без разрешения проехаться на колхозной кляче... Но преступление... Нет.

– Разберемся, – пообещал Рожнов.

– Надеюсь, – сказала Нефедова, поднимаясь. – Если бы вы знали, каким успехом он пользуется у девочек! Не будете же вы отрицать, что он, кроме всего прочего, просто красивый молодой человек! – выдержка изменила Нефедовой, и она заговорила плачущим голосом. – Имея в жизни все это, спутаться с какими-то алкоголиками, которым для счастья не нужно ничего, кроме стакана выпивки?! Зачем это ему?! Зачем! Должны же вы хоть немного понимать людей! Сережа рожден для хорошей, достойной, красивой жизни! А вы пытаетесь втолкнуть его в эту кошмарную историю только потому, что он совершил несколько шалостей? Вспомните свою юность!.. Неужели...

Не договорив, Нефедова покинула кабинет.

Вечером Демин созвонился с Шестаковым. Он хорошо представил его себе – пиджак на спинке стула, сам в белой рубашке и жилетке, похаживает от окна к двери.

– Шестаков слушает! – воскликнул он с подъемом, будто заранее знал, что сейчас ему сообщат что-то радостное.

– Здравствуй, Георгий Петрович! Демин беспокоит.

– О! Сколько лет, сколько зим! Зря уехал! У нас такие события, такие события!

– Что же произошло за последние восемь часов?

– Тебя интересует, что думает тетка о своем племяннике Нефедове?

– Да, я знаю, маманя послала его на перевоспитание. Вряд ли тетка добилась больших успехов в этом благородном деле.

– Она его выгнала! – с восторгом закричал в трубку Шестаков. – Представляешь?! Старая женщина выталкивает в шею родного племянника! Она не открывает ему дверь! Не хочет говорить с ним по телефону! Ее гнев настолько велик, что она даже со мной не хочет о нем говорить! Во дает бабка! Ты не поверишь – она его била.

– Чем? – улыбнулся Демин.

– Узнал! Предметами первой необходимости!

– Похоже, тетка ускорила ограбление универмага.

– Вообще-то да, – озадаченно проговорил Шестаков. – Не исключено.

– Ты не спросил, есть у них еще родня, кроме той, которая проживает в нашем городе?

– А ты знаешь, это мысль! – с подъемом воскликнул Шестаков. – Если есть родня, то не исключено, что Нефедов... О! Как я сразу не догадался!

– Ничего, все в порядке. Я позвоню завтра перед обедом, и к тому времени ты уже все будешь знать. – Демин улыбнулся своей хитрости – он давал Шестакову задание в форме утешения, и тот благодарно молчал. – Около двенадцати позвоню. У нас ему появляться нельзя, у вас тоже. Он будет искать место, где можно отсидеться.

– Это я беру на себя!

Демин почти увидел, как Шестаков, положив трубку, надел пиджак, одернул жилет и большими шагами направился к начальству советоваться.

12

Утром Демин ехал в полупустой электричке, а она неслась сквозь струи весеннего дождя, и стояли на переездах машины с включенными фарами, за ветровыми стеклами тлели сигареты невидимых водителей.

Демин думал о предстоящих делах. Необходимо вызвать на допрос всех трех подозреваемых. Потом позвонить Шестакову. У того должны быть новости. Потом всех вытеснил пристальный и тяжелый взгляд Нефедова с фотографии в уголовном деле.

«Нефедов... Кажется, я начинаю тебя понимать, дорогой друг. Это говорит о том, что мы скоро должны встретиться».

«С нетерпением жду этого момента», – почти услышал Демин.

«Все ерепенишься. А между тем дела твои далеко не блестящи. При том положении, в котором ты оказался, деньги уйдут очень быстро. Сколько тебе мог передать Дергачев? Тысячу, ну, полторы – это самое большее. Правда, у тебя еще оставалось золотишко. Но ты ведь его тоже спустишь по дешевке. С чего видно, что кольцо золотое? Придется, Нефедов, побегать, поунижаться... Для тебя это, как я понимаю, тяжело. Куда тебе деваться? Друг, с которым служил в армии... Позабытый всей родней дядя? Кто еще? Девушка, с которой когда-то обменялся адресами? Гостиницы? Побоишься гостиниц. Ты трусоват, Нефедов. Боюсь, что и дел натворил ты из-за трусости. А может быть, ты чист? Но в универмаге был. Ботиночки свои оставил, сюда с золотишком приехал... Главное, начать, Нефедов, дальше пойдет легче, ты просто не сможешь остановиться. Пойдешь на все, чтобы скрыть содеянное, да ты уже пошел на многое. Такие дела, Нефедов, такие дела...»

Мамедов вошел в кабинет стремительно, будто за ним гнались, будто у него всего несколько секунд, чтобы спастись.

– Валентин Сергеевич! За что меня здесь держат? Вы спите дома, вы кушаете где хотите и что хотите, вы дышите воздухом...

– На вашей одежде следы преступления, – терпеливо произнес Демин. – Как вы посоветуете мне поступить?

– Посмотрите мне в глаза! Посмотрите! Неужели вы не видите, что это глаза честного человека? Отвечайте, Валентин Сергеевич, неужели такие глаза могут быть у убийцы?! – Мамедов перегнулся через стол, чтобы следователю было видно, какие у него глаза.

– Посмотрел, – сказал Демин. – Очень красивые глаза.

– Знаю, что красивые, мне об этом все женщины говорят!

– Я не специалист по глазам, Мамедов. Точно такие же глаза могут быть у человека, потерявшего три рубля, у человека, которого машина обдала грязью, от которого ушла девушка... Разве нет?

– Вы правы, – Мамедов устало опустился на стул, – вы правы.

– Прекрасно вас понимаю. Мне не удалось получить ничего, что бы сняло с вас подозрения, Мамедов. Ищем еще одного участника веселого застолья в доме Жигунова. Пока не нашли.

– И не можете найти? – спросил Мамедов как-то замедленно, словно думая о чем-то другом. – Не можете найти... Когда я уходил, он оставался... Когда я пришел второй раз, его уже не было... Но лежали окровавленные люди... А его не было. Я понял! – торжественно заявил Мамедов и встал. – Это он. Он все это совершил. Он преступник.

– Может быть, – бесцветно сказал Демин. – А следы крови на вас.

– А знаете, что я скажу... – Мамедов некоторое время смотрел на Демина как-то невидяще, словно припоминая что-то полузабытое. – Я сейчас такое скажу... Вы сразу меня отпустите.

– Внимательно слушаю.

– Вы не искали этого молодого человека на Кавказе?

– До Кавказа еще не добрались.

– Напрасно. С Кавказа надо было начать! – свистящим шепотом произнес Мамедов. – Я дал ему адрес моей мамы. Сидим за столом, говорим хорошие слова, почему не пригласить человека в гости? Пригласил. И он записал адрес.

– Уж коли ему вы дали адрес, может, и мне не откажете? – усмехнулся Демин.

– Тоже хотите отдохнуть в Закаталах?

– И немедленно. С завтрашнего утра.

– О! – Мамедов хлопнул себя ладонью по лбу. – И как я сразу не подумал! Знаете, это нетронутый уголок первозданной природы! Заповедник, рядом грузинский заповедник Лагодехи! О! Как я хочу домой!

Борисихин выглядел расслабленным и каким-то безразличным. Молча кивнул, сел на предложенный стул. Зажал коленями ладони да так и остался сидеть.

– Пока меня не было, вы, говорят, признались в преступлении? – спросил Демин.

– Признался, – кивнул Борисихин.

– Расскажете, как все случилось?

– Я все написал... Но, кажется, здесь любят без конца повторять одно и то же.

– Открою профессиональный секрет, – сказал Демин. – Повторяться не любим. Но вынуждены, поскольку человек лгущий не может удержаться от того, чтобы каждый повтор дополнять все новыми и новыми подробностями. А человек, который говорит правду, не может ее изменить, и его показания не отличаются от предыдущих.

– Они напоили мою жену... Сначала они сказали, что ее нет, потом говорили, пусть, дескать, проспится у нас... В общем, я к тому времени был... был в возбужденном состоянии.

– Представляю.

– А когда уходили, старик... Придется, говорит, и мне сегодня одному ночку коротать... И смеется. Беззубый, лысый, толстый, небритый... Ну, я ему и врезал. В общем, перестал он смеяться.

– Он упал?

– Старик был в таком состоянии, что на него достаточно было дунуть, чтобы он рухнул в снег.

– Значит, упал?

– Вероятнее всего. Я уже не смотрел. Ударил его и тут же к жене.

– В больницу зачем приходили?

– Чтобы узнать о старике... Вдруг, думаю, нечаянно убийцей стал.

– Почему же не узнали открыто? Зачем понадобилось пробираться черным ходом?

– Ну, как... Начну узнавать, сразу догадаются... Решил потихоньку... Надо же знать, как вести себя.

– Вы ударили его молотком?

– Нет, какой молоток в снегу... Кулаком.

– Старику лучше, – сказал Демин.

– Да? – приподнялся на стуле Борисихин и тут же снова сел. – Даже не знаю, радоваться этому или нет... Сволочь он. Не надо бы ему жить.

Что-то все сегодня с сюрпризами, подумал Демин. Неужели преступления так действуют на людей, что они начинают ценить правду?

– Входите, – сказал он, увидев в дверях Жигунова. Михаил, закрыв за собой дверь, оказался лицом к лицу со следователем.

– Вы в самом деле подозреваете меня? – Жигунов был напряжен, глаза его лихорадочно блестели, по всему было видно, что он держится из последних сил.

– А как сами думаете? – Демин показал на стул. – Садитесь, в ногах правды нет.

– А в чем она? В стуле, который вы предлагаете? В тюрьме, куда собираетесь меня посадить?

– Вы задаете столько вопросов, что я не знаю, на какой отвечать. Судите сами... Произошло опасное преступление. Есть жертвы. У вас с отцом отношения плохие. Вы почти год не общались. И тем не менее весь день провели у него. Могу я допустить, что неосторожное слово, намек, взгляд заставят вас потерять самообладание? Могу я сделать такое допущение?

– Но ведь этого не было... – без прежней уверенности добавил Жигунов.

– Не очень убедительно, согласитесь. Что происходит дальше? В доме пожар, убит человек, через сутки умирает еще один... Я спрашиваю – где вы были? Где провели ночь? Вы не помните. У вас дома при обыске находят шарф.

– Это не мой шарф!

– Подождите, Жигунов. Находят шарф. Эксперты утверждают – ворсинки от этого шарфа остались на заборе. То есть вы ушли из дома тайком, чтобы не видели соседи. Как прикажете понимать? Причем шарф находят не на вешалке, а спрятанным. И на нем кровь, которая по группе совпадает с кровью вашего отца.

– Шарф не мой.

– Как он оказался в общежитии? Как на нем появилась кровь вашего отца?

– Не знаю.

– Давайте думать вместе. Вы много выпили в тот день?

– Получилось нечто странное... Этот кавказец со своими тостами, длинный парень с деньгами... Все это как-то подействовало, даже не могу объяснить, почему так много пил в тот день.

– Другими словами, ничего не помните?

– Нет, почему же... Кое-что помню...

– Вы ушли в калитку или через щель в заборе?

– Не могу сказать... Об этой щели я знал, ведь в доме прожил много лет... Мог уйти и через нее.

– Что было дальше?

– Домой пошел, в общежитие. Жена меня, конечно, выперла. И правильно сделала. Одобряю. Говорит, приведи себя в порядок, потом приходи. Одобряю, – повторил Жигунов, словно уговаривал себя.

– Это вы сейчас так говорите, а тогда? Как поступили тогда?

– Обиделся.

– За обидой следуют действия. Ваши действия?

– Молчал я об этом, но, видно, придется сказать... Пошел к одной девушке, к которой всегда можно прийти... Приютит.

– И на этот раз она вас приютила?

– Да, уложила спать. У нас с ней раньше были отношения, до того, как я женился... Видно, что-то осталось. А жена считает ее до сих пор не то соперницей, не то разлучницей... Их не поймешь.

– Почему же молчали до сих пор?

– Если скажу, придется на суде повторить. Если жена узнает, где я ночевал... Пиши пропало. Опять же не хотелось Вальку в историю втягивать. Все одно к одному. А теперь, смотрю, всем придется выяснять отношения по большому счету.

– Эта Валентина... Как ее фамилия? – спросил Демин.

– Фамилия... Ромашкина ее фамилия.

– Где живет?

– Ой-ей-ей! – застонал Жигунов, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.

– Адрес Ромашкиной, – напомнил Демин.

– На нашем заводе она работает, недалеко от завода и живет, на Озерной. Дом двадцатый.

– Она подтвердит ваши слова?

– Кто ж ее знает... Хотя чего это я... Конечно, подтвердит.

– Переночевали, а дальше?

– Пошел утром на работу, потом пластался перед женой, прощения вымаливал.

– Простила?

– На следующий день словечко обронила, через день еще два. Дело пошло, но тут уж вы вмешались.

– Понятно. Остался сущий пустяк – как в вашей комнате оказался зеленый шарф?

– Боюсь, что мне на этот вопрос не ответить. – Жигунов беспомощно развел руками. – Только это... не обижайте Ромашкину, ладно? И жене о ней не говорите. Прошу. Да, – остановился Жигунов уже у двери и повернул к Демину свое исхудавшее, обострившееся лицо, – а что говорит о шарфе жена? Вы спрашивали у нее?

– Спрашивал. Она говорит, что вы пришли с этим шарфом.

– Что значит пришел?

– Это значит, что его не подбрасывали, что дома он оказался неслучайно, что вещь эта вам не такая уж чужая, как вы это пытаетесь изобразить.

Обернувшись от двери, Жигунов некоторое время с яростью смотрел на Демина, потом как-то обмяк, усмехнулся.

– Скажите пожалуйста, пытаюсь изобразить... в моем положении еще что-то пытаться. Тут бы живу остаться.

– Вы многое вспомнили со времени нашей последней встречи. Каждый раз, когда мы с вами встречаемся, вы словно бы маленький подарочек мне готовите. Сегодня вот Ромашкину подарили.

– Не дарил я вам Ромашкину! – зло выкрикнул Жигунов.

– Конечно, конечно... Я в переносном смысле. Не возьму я Ромашкину, не бойтесь. Чует мое сердце, она вам самому еще пригодится.

– Может, и пригодится, – угрюмо кивнул Жигунов.

– И все-таки не пойму, что вас держало в доме целый день! – воскликнул Демин. – Не пойму.

Жигунов отошел от двери, приблизился к самому столу.

– Отец, понимаете? Отец! – заговорил он с тихой яростью. – Какой-никакой, а батя. Ведь я его и другим помню – молодым, сильным, трезвым. Я не снимаю с него вины, но и казнить его до самой смерти тоже не буду. Каждую минуту за это проклинать?! Нет. Пришел он ко мне на работу, сам пришел, первым. Пьяным пришел, потому что трезвым не решился. Для храбрости выпил. Что мне было делать?. Гнать его? Нет. Не стал. Отвел домой. Ведь это и мой родной дом, вырос я в нем. Дай, думаю, посмотрю, как батя живет. Семьдесят ему, а живет один... Вот и пошел. Еще была мысль, и в ней признаюсь... Может, думаю, наладится все, может, вернемся с женой в дом... В общежитии – какая жизнь? Крики почти всю ночь, смена уходит, смена приходит... А потом, я же говорил – сам выпил, контроль потерял. Над временем, над собой, над положением за столом...

– Пьян был, ничего не помню, – как бы про себя проговорил Демин.

– Да! – закричал Жигунов. – Да! Не помню! Что же мне, вешаться?!

– Думаю, не стоит, – спокойно ответил Демин. – Будем работать, Жигунов. А у вас есть время подумать, глядишь, и вспомните чего-нибудь новенькое, а?

– С Закаталами разговаривал, – сказал Рожнов на следующее утро. – Там тебя ждут. Добираться лучше всего через Тбилиси. Самолетом, а дальше автобусом. К вечеру того же дня будешь на месте.

– И там действительно живет родня нашего Мамедова?

– Живет, – кивнул Рожнов. – За домом установлено наблюдение.

– Не верится, чтобы Нефедов там появился...

– Уже появился, – невозмутимо сказал Рожнов. – Местные товарищи заглянули в гостиницу, она там единственная. В этой гостинице одну ночь провел некий гражданин по фамилии Нефедов.

– Наш Нефедов?

– Трудно сказать, – усмехнулся Рожнов. – Когда-то я был в Закаталах, – мечтательно проговорил Рожнов. – Какой там базар! Обязательно посети. С гостиницей, местным уголовным розыском, родней Мамедова – решай сам, можешь всем этим и пренебречь, а вот базар надо посетить. Какие там орехи! Мешками стоят... И что самое удивительное – покупают мешками!

– Мешок не обещаю, но пару килограммов привезу, – пообещал Демин, поднимаясь.

– Думаешь, это очень много – два килограмма? – невинно спросил Рожнов. – Там самые дешевые орехи. Не разоришься и на трех килограммах.

– Даже сейчас, в марте?

– Особенно в марте. Они за зиму просохли, стали легкие, ломкие, шершавые, их на килограмм идет столько... О! Возьмешь в кулак, – Рожнов посмотрел на свою ладонь так, словно на ней уже лежал крупный грецкий орех, – возьмешь вот так, сдавишь, и он хрустит, кожура лопается, раскалывается, а внутри мерцает желтовато-золотистый плод.