Текст книги "Не приходя в сознание"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Да, можно сказать и так.

– Одет?

– Как в лучших домах! Джинсы, черная куртка. Улыбчивый. Но это качество не от душевного здоровья, а от сознания собственного превосходства. А как вышли на Бузыкина?

– О! Все очень просто! Отпечатки. Он наследил как... Как я не знаю кто. Снимаем отпечатки, отсылаем куда надо, запрашиваем, нет ли такого товарища на учете. Отвечают: как же нету, есть – Бузыкин Степан Васильевич. Мы в свои архивы – есть Бузыкин. Более того, прописан, все честь по чести. Работает на барже мотористом. Мы в порт. Есть такая баржа? Есть. Где она? Вон она, говорят нам, на ремонте. Профилактический ремонт перед летней навигацией. А Бузыкин на ней работает? А как же, говорят нам, лучше всех работает. Весь в краске. Как бы нам его повидать? – это я спрашиваю. Нет ничего проще, отвечают. Вечером придет из отгула – видайтесь с ним сколько хотите.

– А живет он где? – спросил Демин.

– На барже и живет. В кубрике. Койка у него там, ключ, все как у порядочных.

– Обыск делали?

– Не стали. Хотелось, ох, хотелось, но не стали. Боялись вспугнуть. Вдруг он сидит где-нибудь на берегу да в бинокль, который в универмаге спер, наблюдает за баржей. Чего не бывает! Прикинули – строений вокруг до черта, есть где спрятаться, понаблюдать.

– Как же он про отпечатки не подумал?

– Знаешь, Валя, этот Степа Бузыкин вообще думать не любит, да это у него, откровенно говоря, не очень и получается.

Машина въехала во двор управления, и Демин с Шестаковым сразу же направились в лабораторию. Тщательно взвесив кольцо и кулон, они прошли в кабинет. Достав из сейфа увесистый том уголовного дела, Шестаков быстро, едва ли не одним движением руки, открыл его в нужном месте. К отдельному листу бумаги был приклеен конверт с описью пропавших золотых вещей. Оба принялись сличать указанные веса с только что полученными результатами взвешивания.

– Есть! – закричал Шестаков. – Смотри! До десятой доли грамма!

– А вот еще одно совпадение, – проговорил Демин. – До последней цифры. О чем это говорит?

– О том, что ваше золотишко сперли в нашем универмаге! – расхохотался Шестаков. – Придется вернуть, а, Валентин Сергеевич?

– Вернем. Мы у вас за это золото Бузыкина выкупим. Да, если не возражаешь, я бы хотел с начальством связаться... А?

– Ради бога! – воскликнул Шестаков, придвигая телефон.

Демин не мог не улыбнуться умению Шестакова все свои чувства выражать возгласами. В конце каждого его замечания, слова, ответа можно было смело ставить восклицательный знак. При этом маленькие черные глазки Шестакова оставались серьезными и даже печальными. Это впечатление усиливал крупноватый, сдвинутый набок нос. Шестаков носил жилетку, правда, от другого костюма, яркий галстук завязывал таким громадным узлом, что он подпирал подбородок. Туфли у него были на высоких каблуках, шаги он делал неестественно большими, видно, из желания казаться внушительным. Да и говорил Шестаков не совсем своим голосом, старался сделать его солиднее, громче. Свои проблемы, подумал Демин, набирая номер телефона Рожнова, свои проблемы.

– Иван Константинович? Демин беспокоит. Как вы там без меня?

– Тяжело, Валя, но перебиваемся. Даже кое-какие достижения имеем. Борисихин вот покаяние написал.

– Борисихин?! – не смог сдержать возгласа Демин. – И в больнице он был?

– Был. Признался. И Жигунова он ахнул по темечку.

– Так... А кто остальных? Тоже он?

– Нет. Берет на себя только старика.

– А старик-то жив?

– Более того, пошел на поправку. Говорить не может, но глазками моргает.

– Охрану не сняли?

– Обижаешь, Валя, – укоризненно протянул Рожнов. – Как можно! А что у тебя?

– Золото здешнее, Иван Константинович. Конечно, возможны огорчительные неожиданности, но нашли подходы и к колечку Скворцовой, и к кулончику Дергачевой... А что Мамедов?

– Настаивает на первоначальных показаниях.

– Жигунов не вспомнил, где ночку провел?

– Вспомнил. Но не скажу, говорит. Мне, говорит, выгоднее промолчать. Такой вот странный товарищ.

– Ладно, приеду, разберемся. Запишите... Бузыкин Степан Васильевич... Не появлялся ли он в наших краях? Предположительно – один из участников кражи в универмаге. Пока все. Завтра позвоню. – Демин положил трубку.

– Хорошие новости? – спросил Шестаков.

– А бог их знает, какие они... Жизнь покажет.

Надо же, подумал Демин, каждый день совершаем десятки поступков, встречаемся с людьми, высказываем догадки, возмущение, восторги, и все это проходит и проходит мимо. Но стоит произойти чрезвычайному событию, и в любом из наших поступков можно увидеть нечто необъяснимое, загадочное, в каждом слове нетрудно уловить второй смысл, наши отношения с близкими для постороннего человека уже не кажутся простыми и ясными, в них обнаруживается недоговоренность, ощущается стремление что-то скрыть, утаить, а то и предстать в ином свете. И делаем мы это без злого умысла, без корыстных намерений, потому что попросту невозможно всем и всегда говорить правду – это настолько усложнило бы, обострило наши отношения, что мы попросту перестали бы понимать друг друга. А когда не происходит ничего из ряда вон, самые странные поступки и слова кажутся естественными и жизнь течет своим чередом. Что же получается – преступление переоценивает человека, его личность, характер? А допустимо ли пересматривать суть человека на основе чего-то случайного? Нет, конечно, но, с другой стороны, именно чрезвычайное и срывает обыденные маски, к которым все настолько привыкают, что саму маску считают истинным лицом человека...

Зазвонил телефон, и Шестаков быстро поднял трубку, хотя дотянуться до нее ему было куда труднее, нежели Демину.

– Да! Шестаков! Слушаю! Понял! Выезжаем! Пока! Бузыкин на барже! – повернулся он к Демину. – Едем?

– Куда деваться – надо.

Машина с оперативной группой была уже наготове, и через несколько минут Демин смотрел сквозь ветровое стекло на синие весенние сумерки, на вечерние огни города, на прохожих. К вечеру опять подморозило, время от времени под колесами слышался звонкий хруст тонкого ледка. Постепенно улицы становились темнее, фонарей поубавилось, и вот уже впереди над крышами на фоне закатного неба показались черные прочерки портовых кранов. Они были неподвижны, и только слабая лампочка на каждой стреле словно предупреждала, что остановка временная, что скоро опять начнется летняя страда, опять здесь будут толпиться баржи, катера, теплоходы.

Из машины вышли у ворот порта.

– Баржа у четвертого причала, – предупредил Шестаков. – С берега проложена доска с перекладинами. Наш человек уже там, в случае чего подскажет.

Доска оказалась на месте, никто с нее не свалился в холодную мартовскую воду, и через несколько минут на барже было уже человек пять. Шестаков дал знак следовать за ним и уверенно пошел вдоль борта. Приблизившись к одному из иллюминаторов, он приложил палец к губам, заговорщицки подмигнул – здесь, мол. Демин осторожно заглянул в каюту. Но ничего не увидел, видимо, хозяин сидел у стены. Только слабый свет электрической лампочки, закрытой стеклянным колпаком, просачивался сквозь иллюминатор. Увидев, что все, в сборе, Шестаков решительно толкнул дверь. Но она оказалась запертой. Тогда он громко постучал.

– Кто? – раздался голос из-за металлической двери.

– Свои, Степа, открывай! – Шестаков подмигнул Демину: «Вот какие мы тут находчивые!»

В каюте, чувствовалось, помедлили, видимо, человек не знал, как ему быть. Наконец дверь открылась. Несколько оперативников тут же вбежали в каюту, оттеснили невысокого плотного парня к стенке, убедившись, что оружия при нем нет, усадили на лавку. Единственное, что Демин смог прочитать на его лице, было любопытство. Как ей вглядывался в пухловатое лицо, не нашел он даже признаков беспокойства, возмущения, испуга. Или он действительно слегка туповат, подумал Демин, или же его самообладание не в пример нашему...

Оперативники тем временем далеко под лежаком нашли объемистый портфель. Когда Шестаков начал открывать его, по лицу Бузыкина пробежала не то виноватая, не то шалая улыбка. Ну, дескать, держитесь, сейчас вы такое увидите...

Шестаков, торопясь, пощелкал замками, откинул ремни, раскрыл портфель. И словно окаменел. Он без выражения смотрел то на Бузыкина, то внутрь портфеля. Подойдя, Демин заглянул и не смог сдержать возгласа удивления – портфель до половины был наполнен часами. Разных форм, расцветок и систем, они были ссыпаны в портфель и сверкали в слабом свете лампочки, создавая ощущение нереальности происходящего.

– Твой портфель? – сурово обернулся Шестаков к Бузыкину.

– Даже не знаю, что и сказать. – Бузыкин, кажется, всерьез задумался, что бы ответить низкорослому следователю на высоких каблуках. – Если скажу, что впервые вижу этот портфель, – начал он рассуждать вслух, – вы мне не поверите. Это ясно... Еще и смеяться начнете... С другой стороны, вроде и грех без единого слова отказываться от портфеля, от его содержимого... Второго такого не будет.

– Значит, ты знаешь, что там лежит! – радостно воскликнул Шестаков.

– Этого я не сказал, – улыбнулся Бузыкин. – Я только сказал, что жаль отказываться от портфеля, не зная даже, что там лежит.

– Кто еще живет в этой каюте? – круто повернулся Шестаков к капитану.

– Бузыкин живет... Больше никто.

– Вот этот вопрос уже ничего, получше первого, – заметил Бузыкин. – Но что касается портфеля, я еще не решил.

– Ну, тогда можешь подумать до утра! – жестко сказал Шестаков, не простивший Бузыкину иронии.

Увидев на стене футляр от бинокля, Демин взял его, раскрыл. Заглянул внутрь. В кармашках для светофильтров лежали два золотых колечка. Демин положил колечки на стол. Бузыкин взглянул на них довольно равнодушно.

– Хороший бинокль, – сказал он, глядя на внушительное черное сооружение с фиолетово поблескивающими просветленными линзами. – Мечта детства, можно сказать, – вздохнул Бузыкин с таким надрывом, что трудно было усомниться в его искренности. – Многие годы мечтал плыть на корабле, – он обвел взглядом каюту, – смотреть в бинокль на берега, махать рукой девушкам, которые стоят на берегу и провожают тебя грустными взглядами. А ты уже смотришь на колхозное стадо, на кирпичный заводик, на рыбаков... Обвалилась мечта, обрушилась. И только пыль на том месте, где стояло сверкающее голубое здание...

– Между прочим, бинокль числится среди похищенных вещей, – заметил Шестаков. – Как ты это объясняешь?

– Если числится, – рассудительно заметил Бузыкин, – значит, пропал. А скоро навигация... Эта старушка, – он похлопал по стенке каюты, – тихо заскользит по вечерней реке, и дорожка от красного солнца будет сверкать за кормой, и никто не остановится у перил с биноклем в руке, и девушки на берегу не помашут. Не будут они радостно смущаться под взглядом этих больших фиолетовых глаз. – Бузыкин смотрел в иллюминатор, и казалось, его совершенно не интересуют набившиеся в каюту люди, казалось, он сидит и горестно разговаривает сам с собой.

– Откуда эти кольца? – спросил Шестаков.

– Кольца? – удивился Бузыкин. – Вон что вас волнует... Возьмите их себе. Подумаешь, кольца... Бинокля жалко! А можно было смотреть вперед и видеть далеко-далеко. И первый бакен, и второй... И встречную баржу я бы узнал задолго до того, как поравнялись бы бортами... Стоишь на носу, ветер треплет волосы, на тебе замызганные штаны, а плечи, грудь голые, залиты солнцем, зной струится по всему телу, и в руках у тебя эта глазастая штуковина, и ты видишь вперед на тыщи километров...

Демин подошел к Бузыкину, сел рядом, подождал, пока тот замолчит.

– Невеселая история, – заметил он сочувствующе. – Но как знать, кое-что может вернуться...

– Да? – Бузыкин с интересом посмотрел Демину в глаза. – Нет, все опять становится мечтой, как и двадцать лет назад. Вот что обидно.

– Скажите, Бузыкин, а как получилось, что вы так наследили в универмаге? Отпечатки ваших пальцев, ну, на каждом шагу...

– Оплошал, – сказал Бузыкин. – Оплошал. Он говорит мне: какой смысл надевать перчатки, если весь универмаг залапан покупателями. Я и поверил.

– А сам-то он работал в перчатках, – заметил Демин.

– Да, я уж потом увидел. Спрашиваю: чего перчатки не снимаешь, если уж здесь все так залапано... А он говорит, что стекло, дескать, порезаться можно... И опять я ему поверил. Простоват. – Бузыкин виновато развел руками. – Сейчас все понимаю, а когда на деле – волнуюсь. В душе ведь я честный человек, может быть, вам смешно покажется, но я очень хороший работник... Скажи, Михалыч, хороший я работник?

– Неплохой, – кивнул капитан.

– А ботиночки неплохие. – Демин показал взглядом на ноги Бузыкина. – Сколько отдали?

– Не помню, на руках брал... – Бузыкин спрятал ноги под лежак, но тут же опять выставил ботинки на свет.

– Похоже, финские? – спросил Демин.

– Кто их знает... Носились бы хорошо, а там пусть хоть мандриковские.

– В универмаге точно такие пропали, – сказал Шестаков.

– Ну что это доказывает, опровергает, кого в чем уличает?

– Остановитесь, Бузыкин. – Демин похлопал парня по массивной коленке. – Эти ботиночки продавцы припрятали. Не пустили в продажу. Нарушили закон. А накладные и прочая документация остались. Понимаете?

– Что, и здесь влип? – обиженно спросил Бузыкин.

– Похоже на то, парень, – кивнул Демин. – Похоже на то.

– Вот непруха пошла! – искренне воскликнул Бузыкин. – Даже на чужих преступлениях летишь! Надо же, а я гвоздь в стену вбил, хороший гвоздь выбрал, все по каюте ходил, место подыскивал, где бы это, думаю, бинокль повесить? И почему, вы полагаете, я повесил его именно здесь? О, расчет правильный... Плывешь мимо зеленых берегов, мимо золотых пляжей, на которых девушки загорают и руками машут, а ты, к примеру, у борта стоишь, и возникло в тебе желание с девушкой познакомиться... Протягиваешь руку в иллюминатор, снимаешь бинокль с гвоздя, а он новенький, кожей от футляра пахнет, на солнце синими искрами играет...

– А ведь в самом деле неплохо! – воскликнул Демин. – Самому захотелось на этой посудине в плаванье пойти!

– Точно? – обрадовался Бузыкин. – Берите бинокль! Не жалко.

– Я бы взял, да вот товарищ не позволит. – Демин кивнул на Шестакова. – Для него этот бинокль – важное вещественное доказательство.

– Так осквернить вещь? – горько воскликнул Бузыкин. – Бинокль обозвать таким словом! Вещдок! Ужас!

– Скажите, Бузыкин, а как зовут приятеля, о котором вы рассказывали?

– Какого приятеля?

– Ну, который уговорил вас без перчаток работать.

– А-а... Мне приятно, конечно, что вы прониклись моей мечтой заветной, но назвать его не могу. Он со мной поступил нехорошо, но это наше дело, наши расчеты. А вот так запросто взять да выложить.., Нет. Совесть не позволяет.

– А в универмаг лезть тебе позволяет совесть?! – гневно воскликнул Шестаков, нависнув над Бузыкиным небольшим своим телом.

– Позволяет, – кивнул Бузыкин. – Очень даже позволяет.

– Жаль, – сказал Демин. – Приятель ваш человека убил. И не одного. Так что вторая статья появляется... Укрывательство. И мечта ваша голубая отодвигается на неопределенное время. Такие дела, старик.

– Точно ухлопал? – спросил Бузыкин серьезно.

– Потому я и здесь. Ведь я из соседней области... Приятель оттуда?

– Да, он нездешний, – осторожно сказал Бузыкин. – Я подумаю, ладно?

– Подумайте, конечно, – сказал Демин. – Только недолго. Пока он еще кого-нибудь на тот свет не отправил. Нервный он какой-то, ваш приятель, сдержаться не может... Вас вот продал, видно, знал, что согласитесь за него отсиживать.

– Да не надо меня уговаривать! – махнул рукой Бузыкин. – Я должен сам все обдумать, принять решение в спокойной обстановке, чтобы не ссылаться потом на горячность, поспешность... Да и вам важнее, чтобы решение мое было искренним, а не случайным. Правильно?

– А ну-ка встань! – подошел к нему Шестаков. – Обыск мы закончили, но за малым исключением. – Шестаков извлек из карманов Бузыкина пачку денег, папиросы, авторучку, замусоленный блокнотик и большой перочинный нож.

Наибольший интерес представляла, конечно, записная книжечка, но разобраться в наползающих друг на друга записях, в фамилиях, поверх которых были написаны телефоны, было непросто, и Демин решил отложить это до более удобного случая.

– Ну, скажу, кто он, этот мой сообщник, – снова начал рассуждать вслух Бузыкин. Шестаков хотел было прервать и уже на цыпочки встал, чтобы сказать что-то резкое и значительное, но Демин успел его остановить. – Скажу, заработаю себе пару очков, однако судья все равно даст мне сколько положено, и единственное, что я заработаю, так это ее материнскую улыбку, когда она будет отправлять меня в те самые места. Одобрение общественности тоже на моей стороне, но суть... Суть останется прежней. Ну, заложу я Серегу, – Демин и Шестаков быстро переглянулись, – заложу, расплачусь с ним, и что же – уподоблюсь ему? Не хочется. Совесть не позволяет. Назови я его, а они потом очную ставку... А как мне Сереге в глаза посмотреть?

– От очной ставки можете отказаться, – быстро вставил Демин.

Все дальнейшее произошло в две-три секунды. Усыпив настороженность оперативников неторопливыми словами, расслабленной позой, ленивыми, замедленными движениями, Бузыкин вдруг резко прыгнул к двери, оттолкнув понятых, выскочил на палубу, захлопнул дверь и чем-то подпер ее снаружи. Все оказались запертыми. Было слышно, как он пробежал по гулкой металлической палубе к перекидной доске, как спрыгнул на берег, но тут же шаги снова зачастили по доске.

– Он думал, на дураков напал, – удовлетворенно проговорил Шестаков. – Я же оставил двух ребят на берегу. Куда ему деваться... В мартовскую воду не прыгнешь – без подготовки больше минуты не продержаться.

Капитан подошел к иллюминатору, покрутил какие-то винтики и распахнул его. Но выбраться на палубу никто не успел. В иллюминаторе показалась улыбающаяся физиономия Бузыкина. Он некоторое время молча рассматривал оставшихся в каюте, и улыбка его становилась все шире и радостней.

– Ну что, курепчики? Попались? Бдительность у вас хромает, товарищи следователи, вынужден буду доложить начальству. – Встретившись взглядом с Деминым, он вежливо поманил его пальцем.

– Еще пришибет чем-нибудь! – предупредил Шестаков.

Но Демин все-таки подошел. Бузыкин дал знак, чтобы тот наклонил голову, и прошептал на ухо:

– Нефедов. Только я ничего не говорил. – И уже громко добавил: – Пойду выпущу вас. А то еще попытку к бегству пришьете.

У двери послышался грохот отодвигаемого ящика, и дверь открылась. Бузыкин вошел, стараясь держаться на расстоянии от оперативников, от Шестакова, только мимо Демина прошел без опаски, оставив его за спиной. Снова сел на лежак.

– А то смотрю, уже кое-кто засыпать начал... Дай, думаю, распотешу.

В дверь заглянул запыхавшийся оперативник, оставленный Шестаковым на берегу.

– А-а, – протянул он, увидев Бузыкина. – Вернулся... Ну и слава богу. Я пойду? – спросил он у Шестакова.

– Да, все остается по-прежнему. А то он еще вплавь решится к берегу добираться... Парнишка с юмором, как видишь.

Демин присел к столику и начал перелистывать рассыпающуюся записную книжку Бузыкина. Найдя страницу, помеченную буквой «н», он увидел адрес, а ниже два слова: «Нефедов Сергей». Посмотрел на Бузыкина. Тот еле заметно кивнул, дескать, все правильно, это он и есть.

– Ну что, подъем? – спросил Шестаков.

– Да, ночевать вам здесь тесновато будет, – ответил Бузыкин, поднимаясь.

11

Почти всю ночь Демин провел в машине. Дневная оттепель, мокрый снег сменились привычным ночным заморозком, дорога покрылась коркой льда, и водитель ехал не быстрее сорока километров в час, останавливался, чертыхался, стараясь не разбудить подремывающего пассажира.

Перед самым городом Демин проснулся. В свете встречного света дорога сверкала льдистым покрытием, в ней отражались фары машин, огни далекого города. Почувствовав, что Демин на заднем сиденье уже не спит, шофер вздохнул с облегчением – видно, тягостно было в одиночку вести машину.

– Что, Валя, отдохнул?

– Скорее в себя пришел.

– Ничего, образуется. Лишь бы домой добраться. Как раз к началу рабочего дня поспеваем... Если не перевернемся, конечно. Куда поедем?

– К Рожнову. Надеюсь, стерпит он мою суточную щетину. Опять же усталый вид подчиненного заставляет таять сердце начальника, верно, Владимир Григорьевич?

– Судя по обстоятельствам дела, – усмехнулся водитель.

Когда въехали в город, было уже светло, и первые прохожие осторожно шли по обледенелым тротуарам, кое-где дворники посыпали дорожки песком. Весенний туман пропитывал улицы, наполнял ветви деревьев, обещал оттепель.

– А все-таки остановите, – тронул Демин плечо водителя, когда они проезжали мимо парикмахерской.

– Во! – злорадно протянул водитель. – Побаиваешься начальства.

– Не о нем думаю, о себе!

Когда Демин минут через двадцать вернулся, водитель крепко спал, склонив голову на руль. Но едва хлопнула дверца, он поднял голову и легонько тронул машину с места. Глянув на Демина в зеркало, удовлетворенно кивнул.

Рожнов слушал не перебивая, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.

– Одно меня настораживает, – сказал Демин, – не пытается ли Бузыкин пустить нас по ложному следу?

– Нет, он сказал правду. На Нефедова мы вышли и без тебя. По твоим наводкам, но без тебя. Ты давал задание навести справки о прежнем месте жительства Дергачева?

– Да, я хотел узнать, где он жил до того, как поселился у Жигунова. Там могли остаться хорошие следы.

– На, прочти. Это рапорт Пичугина.

Демин взял несколько листков, исписанных мелким корявым почерком. Из рапорта следовало, что, когда оперативник пришел на квартиру, где раньше снимал комнату Дергачев, хозяин рассказал, что несколько дней назад к нему зашел высокий молодой человек – хотел видеть Дергачева. Узнав, что тот переселился, молодой человек в «чрезвычайном огорчении», как выразился Пичугин, ушел.

– Кто этот хозяин, который сдавал комнату Дергачеву?

– Некий Мисюк. Он вызван сегодня к десяти, и ты сможешь поговорить с ним подробнее. Мы навели справки. Вполне добропорядочный, несколько, правда, унылый человек. Но унылость уголовно ненаказуема.

– Если учесть, что Дергачев прожил у Жигунова около полугода, – медленно проговорил Демин, – следовательно, долговязый все это время не видел Дергачева, не получал от него писем и поздравлений и сам ему не писал, значит, был в отъезде или же он чужак.

– Он наш, – невозмутимо сказал Рожнов. – Мисюк его знает. Он раньше частенько захаживал к Дергачеву.

– Значит, ищем Нефедова?

– Да. Ищем Нефедова. Могу сообщить – он уехал из города почти год назад. С выпиской и прочими формальностями. Выехал якобы в Архангельск. Но там такового не числится.

– Ого! Вы тут поработали! – Это было несложно.

– У Бузыкина в записной книжке указана улица Пржевальского...

– Правильно. Там сейчас живет его мать, отец, брат... Вчера вечером провели обыск. Пусто. Сегодня на одиннадцать вызвана мать Нефедова. Отец в командировке. Будет дней через десять. Проверили – он действительно в командировке.

– Значит, Нефедова ищем, – повторил Демин медленно. – Высокого, молодого, красивого Нефедова. Портреты есть?

– Сколько угодно! – Рожнов бросил через стол конверт.

Демин вынул несколько снимков. На него смотрел молодой парень, которого красивым можно было назвать лишь с большой натяжкой. Сдвинутые к переносице темные густые брови придавали лицу несколько угрюмое выражение. На другом снимке Нефедов улыбался – у него были ровные белые зубы, но улыбка опять же была не радостная, он словно смеялся над кем-то, видел чью-то оплошность. Еще снимок – Нефедов, судя по всему, с друзьями, выше всех чуть ли не на голову.

– Его приятелей мать знает, дала адреса, – заметил Рожнов. – Поколебалась, правда, но дала. Этакая... женщина с прошлым.

– В каком смысле, Иван Константинович?

– В том смысле, что этот ее образ жизни – не первый, не единственный. В прошлом что-то у нее было... Может быть, семья другая, муж другой, увлечения, слабости, достоинства другие... Сам посмотришь. Да, работает она в домоуправлении, занимается пропиской, выпиской и так далее.

– А Нефедов прописан где-то?

– Об этом ты мне расскажешь, когда потолкуешь с его мамой. И еще одно – в инспекции по делам несовершеннолетних работает инспектор Потапов. Ты поговори с ним, он хорошо знает Нефедова, не один год занимался им...

– Вы говорили, Борисихин повинился?

– Там что-то странное... Он берет на себя старика. Так и говорит – старик на моей совести. Остальных не трогал. А в больницу ходил, чтобы узнать о старике, о его здоровье. Отложи пока Борисихина. Подождет, никуда не денется. Отработай Нефедову.

– Значит, все еще трое подозреваются?

– Трое, – кивнул Рожнов. – Не думаю, что все виновны, но пока у них есть свои маленькие секреты. Этот Нефедов, оказывается, заработал пятнадцать суток... Потапов тебе расскажет. У Мамедова, прости меня, штанишки в крови, Жигунов никак не вспомнит, где ночь провел, а Борисихин вообще решил малой кровью отделаться – старика, дескать, маленько зашиб...

Сначала Демин созвонился с Потаповым. Тот пришел через пятнадцать минут. «Совсем парнишка, – подумал Демин. – Весь еще в возвышенных представлениях о работе в милиции, наверно, сами слова эти – «уголовный розыск», «следствие» – будоражат его и любое задание кажется решающим.

– Садись, Толя, рассказывай! – начал Демин. – Говорят, ты большой специалист по Нефедову.

– Неужели он на пожаре отметился? А, Валентин Сергеевич?

– Похоже на то, что он и золотишко взял в универмаге у соседей. Я только сегодня оттуда.

– Надо же, какой рост, какой рост!

– Да, говорят, он высокий парень.

– Нет, я не о том... Я занимался с ним несколько лет, когда он еще был шаловливым мальчиком, шутником, знаете... Есть этакие отчаянные озорники, которые уверены в каких-то своих правах на особую жизнь, на особое к себе отношение. Больше им, видите ли, положено, больше позволено. И отстаивают они эти свои права всеми силами. А какие у них силы? – Потапов пожал плечами, изобразив на лице полнейшее недоумение. – Хамство, вот и все. Но уж если он почувствует себя уязвленным... О! Гневу нет предела. Особенно если есть рядом люди, способные оценить его силу, отвагу, мужество... Большой любитель работать на публику.

Нефедовым я занимался, пока он не достиг совершеннолетия. Он, конечно, не дурак. Все возвышенные понятия, которыми его пытались пронять учителя, он мог излагать куда складнее их. Он смеялся над ними. И надо мной смеялся. Поначалу. Потом возненавидел. Люто! И не скрывал. На каждом углу кричал. По-моему, он даже гордился тем, что так меня ненавидел.

– Чем же ты заслужил?

– Заслужил, – кивнул Потапов. – Секрет прост. Я его понял. Раскусил. Я доказал ему, что, кроме показухи, за душой у него ничего нет. Пусто. Кто же такое простит?

– А в чем заключались его шалости?

– О! – воскликнул Потапов. – Выбор очень разнообразный, хотя с таким же успехом я могу сказать, что он на удивление ограничен. Они жили на окраине города. Это многое определяло. Сорванные замки на чужих дачах, загнанные лошади соседнего колхоза, украденный мотоцикл... Покатался и бросил. Причем не просто оставил на дороге, нет, в речку столкнул... И попадался. Все время попадался.

Я понимал, что на моем участке Нефедов – главный возмутитель спокойствия, и офлажковал его. Можно сказать иначе – окружил заботой и вниманием. Но настолько плотно окружил, что он шагу ступить не мог, чтоб я об этом не знал. Приглашал его к себе и докладывал ему о его же проделках. Доказывал, что никакой он не... В общем, доказывал, что он есть самый обыкновенный хулиган, к тому же незадачливый. Он ни на минуту не забывал, какой он красавец. Впрочем, и девушки не давали ему об этом забыть. Знаете, в определенном возрасте красота воспринимается как ум, значительность, она заменяет все. Да что там красота! Штаны могут все заменить. Синие штаны с этикеткой. Достаточно их надеть, чтобы сразу стать и красивым и умным!

– Вы давно с ним расстались?

– Года два-три... По возрасту он вышел. А с год назад уехал срочно после одной истории. Перед самым Новым годом в вытрезвитель попал приятель Нефедова. Что тут делать? Можно было бы выпить за скорейшее освобождение друга или в знак солидарности самому набраться и прийти в вытрезвитель собственным ходом. Во всяком случае, цель будет достигнута – Новый год встретишь с лучшим другом. Но не из тех был Нефедов. Собрал он несколько девиц, ахнули они по стакану для поддержания ратного духа и двинулись на городской вытрезвитель.

И вот долговязый Нефедов, повизгивающие девицы, принимая угрожающие позы, в свете уличных фонарей, под мирно падающим снегом приближаются к заветной двери. Но с каждым шагом уверенности у них все меньше, и те дикие пляски, которыми они пытались подбодрить себя, тоже поутихли...

– Чем же кончилось?

– А кончилось тем, что даже рассказывать совестно. Вытрезвитель располагался в маленьком деревянном домике с крылечком и почти без перестроек был приспособлен к новым надобностям. Так вот, отчаянные освободители в полнейшем восторге от собственной отваги разбили стекла, подперли входную дверь подвернувшейся палкой и растворились в ночной темноте.

Сдвинув брови, Нефедов смотрел с портрета требовательно и презрительно.

«Ну что скажешь, Нефедов? – мысленно спросил Демин, вглядываясь в фотографию. – Пора тебе заговорить, молодой человек, пора».

«А что бы вы хотели от меня услышать?»

«Я бы хотел узнать, как кончился для тебя развеселый вечер у Жигунова».

«А вы уверены, что я там был?»

«Разумный вопрос... Спасибо».

Мамедов, Бориоихин и Жигунов поочередно среди полдюжины фотографий уверенно опознали Нефедова, как человека, который приходил к Дергачеву.

«Ну вот, Нефедов, – удовлетворенно проговорил Демин. – А ты спрашиваешь, уверен ли я, не уверен ли я... Уверен. Протоколы опознаний – это уже юридические доказательства».

«А вы уверены, что я был в универмаге?»

«Разберемся с универмагом. Шестаков поможет. Он товарищ цепкий, сумеет разговорить Бузыкина, сумеет найти с ним общий язык. А пока я поговорю с Мисюком».

– Прошу вас, товарищ Мисюк! – громко сказал Демин, распахнув дверь в коридор.

В кабинет вошел толстый коротковатый человек, одетый во все тесноватое, из чего Демин заключил, что поправился Мисюк совсем недавно, не успел еще сменить одежду. Отчего можно потолстеть так быстро? Болезнь? Нет, глаза возбужденно блестят, ему интересно участвовать в следствии, поскольку вины за собой никакой не чувствует. Изменение семейных обстоятельств? Нет, обычно и свадьба, и развод на какое-то время заставляют человека худеть. Скорее продвижение по службе...

– Давно поменяли работу? – спросил Демин.